Текст книги "Кукольник (СИ)"

Автор книги: Андрей Некин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

На шее почувствовалась сбруя. Звякнули бубенцы. Запрягая потомка в колесницу, кнут взял Ребелий. А его, как известно, прозвали "Тяжелые руки"...

Ни одного слова не мог вымолвить Император, и, будто понимая положение юноши, магистр продолжил говорить:

– Отец рассказывал мне, а ему дед, а тому прадед, – доносился сквозь гулкий, внутричерепной шум успокаивающий голос, – ...рассказывали о тех забытых битвах древности, когда с востока и севера пришли орки, с запада эльфы, с юга полчища нечисти, а прямо с неба падали дышащие огнем драконы... Вы видели северных орков, мой Император? Тела, точно сделанные из камня и дерева, весом с быка и силой полярного волка. Разве могли мы тягаться с ними на мечах, пока у нас не было наших пушек?

– А-а, – простонал Император, харкнув кровью. Холодный ветер и снег приносили облегчение. Стормо широко открыл рот. Внутрь тела ловко проник мороз, сковывая движения. Чем ближе они подходили к темной армии, тем больший наступал холод, грызущий своими челюстями почище всякого гуля. Стормо запрокинул голову в небо, словно ожидая оттуда спасения.

– ...я тогда часто думал, как древние легионы устояли перед тем диким напором. У них же не было ничего. Ни магии, ни меткой стрельбы из лука, ни звериной силы... А они устояли, Сир, и пошли вперед, совершая невозможное.

"А он дело говорит. Догадливый старый черт... И правда, как это получилось?" – шевельнул изуродованными губами повелитель Горак. Жуткий воин был полупрозрачен, как отпечаток пальца на витражном стекле. Иллюзия его секиры вошла Стормо в живот, надоедливо тревожа внутренности. Железо раздвинуло кишки, нащупывая болевой центр.

Ведущий легионы молчаливо вынул фламберг, преодолевая мучение в животе. Армии сближались. Задрожала земля, задрожало небо... Или нет, это свело судорогой молодого повелителя, вот и трясется все вокруг.

Мейер достал платок, протирая уши императора от льющей изнутри крови. Незнакомый старик-магистр почти что нес на своем плече бессильного Стормо.

– Я иду с вами, ибо знаю – мы победим...

Двигались губы, но звуков не было.

– Мой прадед слышал от прадеда, а тот от своего деда, что Император Ребелий даже не был похож на человека. Его били мечом по голой груди, а высекались только искры... Ваш род, Сир, ведет свое начало не от человека... Я изучал древние труды. Люди обратились за помощью к чему-то великому, и появился первый император... Поколениями кровь разбавлялась, и императоры стали слабеть. Но давным-давно, во тьме веков, те, кто за ними шел, становились неуязвимыми, как титаны. Эльфийские стрелы летели мимо, орочьи топоры, что могли разрубать куски скал, соскальзывали с доспехов, – глаза Мейера засверкали огнем, – посмотрите, как взирают на вас легионеры, Сир... Они чувствуют... И я тоже. На моей бороде не осталось ни одного темного волоса, а я даже не ощущаю ни вашего веса, ни веса кирасы!.. У людей есть своя магия, Стормо! Просто эта магия непохожа ни на что другое...

Стормо не слышал ни слова. Где-то вдали прокатился огненный шар Кукловода. Скрипит, скрежещет, кричит боевой клич. Много вложил своей мощи в это заклятие кукольник... Сир Торрий не заметил и его, просто шел и шел вперед.

"Арр-р! Веселье!" – захрипел призрачный Ребелий.

Гули пошли на сближение, ломая ряды.

На другом конце поля заходила с фланга кавалерия. Они скакали, временами проваливаясь в снег, чем-то напоминая пороги бушующей реки. Их целью был отряд, скопившийся под днищем неуклонно парящего Северного Воина... Холод стоял страшный, подобный тому, что терзает долину четвертого полюса. Тяжеленная пика длиною в пять шагов казалась легкой соломиной, но по лбу Тигля Римуса все равно стекал пот. Напряжение было другого рода. Тигль искал цель.

Слепая лошадь бесстрашна. Порою в моменты атаки иные кавалеристы и сами не против того, чтобы их ослепили. Особенно, когда враг огромен, как дом, задираешь вверх голову, трещит сочленение брони на шее – где-то там клокочет его сердце. Направляй пику туда, вонзай шпоры в бока боевой лошади, и пусть не дрогнет твоя рука...

Тиглю Римусу было сложнее, сердца у мертвого тролля – нет. Головы тоже нет, кто-то отстрелил из пушки или большого гномьего ружья. Лошадь набирала скорость, и время выбирать место удара.

Не отстает и Гладий Гром. Скачет рядом, выбрав цель чуть мельче, но с присутствующей головой. Мертвое одноглазое чудище. От одного мерзкого зловония можно запросто сдохнуть. До Тигля донесся звук непристойной легионерской песни, издаваемой глоткой Гладия.

Из брюха тролля высунулся десяток голов, как скопище червей из огромного яблока. Первый легат с удивлением узнал в одной из них известного герцога Треветика, наместника Фронтьеры. Его разорванный живот спустил вниз черный моток внутренностей. Со странным звуком вышел зеленоватый газ – будто мурлыкает ждущий весны лесной кот.

Римус выбрал верхнюю часть бедра Рах-Гора. Будь ты хоть бессмертным мертвецом – без ноги сложно сражаться, по себе знал первый легат...

Далеко позади Стормо Торрия совсем скрючило. Магистр Мейер где-то потерялся в пылу безумного наступления. Гули очутились рядом абсолютно нежданно, словно выпрыгнули из-под снегов и метели.

Он вскинул свой игрушечный фламберг вверх – гуль развалился на две половины. Сопротивления плоти Император не почувствовал.

С диким воем бросились вперед легионеры. Забыли о плане, мыслил Стормо воспаленным сознанием. Полагалось просто стянуть отряды гулей в точку атаки, дабы конники спасли команду Северного Воина, а после медленно и аккуратно отступать к цитадели, и продолжить бой уже на ее стенах....

Глухо чвакнул всаженный в ротовое отверстие тяжелый палаш. Центурий Богус уперся ногой в плечо дергающегося мертвеца, чтобы достать клинок. Зашипело серебро (все мечи были смочены в серебряной взвеси), и гуль завалился на землю, выталкивая изо рта отвратительную вонючую слизь. Перевел дыхание горбатый великан, осматривая поле.

Легионеры били ходячих трупов почти без потерь. План сработал полностью, все-все гули устремили свою поступь сюда. Но первые, что были уже почти повержены, просто вырвались из строя. Там в глубине, за их прореженными рядами, катилась глухая волна. Волна, в которой не видно просвета, и она кажется единым, огромным куском гнилого мяса, зубов, стрел и выставленных мечей.

Сзади послышался нечеловеческий крик ярости. Богус обернулся. Странный, огненный шар врезался в стены цитадели, взметая вверх обломки стали и закаленного камня. Император меж тем был совсем плох – качается из стороны в сторону, размахивая вслепую своим нелепым оружием; не может отдать ни одного приказа. Богусу некогда было наблюдать: "Строй!", заорал он вместо Императора.

Щиты сомкнули. Слева от центурия очутился неопытный легионер, покрытый липкой пленкой собственной крови. Всегда слабо проявлял он себя в когорте, а тут по-боевому оскалился:

– Сдюжим. Справимся!

И Богуса наполнило странным чувством уверенности и полной неприкасаемой правотой действий. Он обернулся еще раз. Император в конец обезумел, сбросил с себя броню, стоял голый по пояс, царапая собственные ребра, пытаясь то ли раздвинуть их, то ли разорвать. Изо рта пошла кровавая пена.

"Пошли вон из меня" – зашептал Стормо, почти упав на землю, – "Мне не нужны ваши идиотские уроки".

– Больно ты нам нужен, – стоящий напротив Ребелий презрительно усмехнулся.

Юноша не сдерживался и закричал от боли. Повернулись легионеры. Император вцепился руками в мерзлую землю, скрежетая зубами.

– Мы больше не будем помогать тебе не сдохнуть, – уселся на трон повелитель Дорн. – Помнишь, как тогда на испытании, в школе меча? Или в сонной дубраве?

– Это точно, послабления кончились, – воссел на второй трон Ведущий легионы Горак.

Не ясно, откуда взялись эти два великолепных стула на поле яростной битвы, однако, вот же они. Красивые и блестящие, как нежданное пришествие Создателя... Легионеры вокруг застыли каменными изваяниями. Даже ветер не колышет их красные плащи. Они проносятся перед Стормо, точно диковинные картинки летописей.

– Вы все время даете мне уроки. В чем заключается этот? Хотите, чтоб я помер?

Горак положил ему руки на плечи. Он произнес ласково и поучительно, будто обращался к несмышленышу:

– Мы хотим, чтобы ты выжил.

И вдруг все исчезает. Стормо смотрит в далекую даль. За границы видимого. Перед глазами встает, разгибается темный командир гулей. Его называют Кукольник – всплывает мысль сама собой... В этом сне он может почти все без всяких связей и логики. Махнешь рукой – подымается ветер, топнешь ногой – рухнут вечные замки. Руби мечом, верь в себя и победишь пол мира... А где-то, на фоне сознания, древние продолжают болтать меж собой, как будто это имеет какой-то смысл. Но, спустя время, их голоса все равно будят его: "Отведал нашей силы, а теперь пошел вон и обрети свою!"

– Почему? – спрашивает Дорн, и его голос расходится грохотом по всему черепу.

– Потому что когда все леса смоет в океан, – пускаются императоры в бешеную круговерть, – когда небо рухнет в этот океан...

Горак берет в руки необъятную секиру. В глубине времени его ждали свои легионы, которые нужно было вести на оборону древней империи. Рядом конь Лируса нетерпеливо топчет землю, капая слюной в предвкушении, словно какой-то волк.

– ...когда огонь пришлепнет всех живущих гигантской волной, – вторят они друг другу, – тогда ты, Император, со своей жалкой короной и разнеженным телом станешь мелким и незаметным, как птичий член.

Стормо чувствует под ногами жар. Обугливается земля, обжигая ноги.

– И исчезнут дома, – продолжает Дорн, – сгорят книги и летописи, потеряются золотые и медные монеты, и даже мы навсегда покинем эти места. И тогда, останется лишь то, чего ты потерять не сможешь... Сила твоих рук и решимость твоего разума... То, что действительно имеет значение, и то, чего у тебя нет. Пока что лишь наша кровь спасает это неуклюжее тело от гибели.

Дорн встал, отпинывая стул прямо в пустоту. Теперь Стормо Торрий знал, как она выглядит эта пустота...

– Готовься, Стормо. Готовься, потомок. Этот день намного ближе, нежели тебе кажется.

– А теперь выпускай нас! Или вы все сдохнете прямо сейчас!

...На борту почти спустившегося цеппелина Аль наконец-то приметила второго мага. Глаза эльфийской принцессы расширились. Там, где схлестнулись в битве гули с человеческими войсками. Там она увидела нечто... Худой человек в очках и с мечом, похожим на игрушку, выпускал необузданный яростный поток магических сил. Незримые для людей лучи света окружили тонкую фигуру – то была улыбка Гелио, затем вросли человеческие ноги в землю, пуская корни вглубь, высасывая мощь гидры, и открывает сама собой невидимый рот земля, готовая проглотить всех, кого прикажет властелин, бережно подхватывает поток Аэры хозяйский плащ, ловко обнимает голую грудь, создавая еще один слой брони; не замечает человек, а каждая стрела, пущенная в него и его соратников, отклоняется от цели великим ветром, или ослабляется до тихой скорости, безвредно чиркая по латам.

Рядом восхищенно вздыхает Эль:

– Кто этот великий маг?

Аль хватается за голову. Всю набранную мощь человек выпускает в трубу! Знакомая паутина заклятия – самодельного, глупого заклятия призыва иллюзии духов. Из-за строя легионеров незаметно появилось четыре древних воина. Высоких, как два эльфийских роста, твердых, как камень. Но их всего лишь четыре!

Сам же горе-волшебник упал на землю. За использование напрямую магических первооснов требуется плата. И немалая...

А сила вошла в духов, материализуя крепкие тела из воздуха. Но они не были реальными, знала Аль, сознавая своим великолепным магическим чутьем, что воины просто призраки ушедшего безвозвратно времени...

Но каждый легионер помнил эти лица. И центурий Богус тоже помнил. В любой школе меча стоят барельефы древних императоров, начиная с первого и заканчивая Уро Торрием. И в болотной школе стояли они до поры до времени... пока легионеры, изнемогая от нищеты, не продали их неизвестному торговцу. И теперь Богус, не знавший страха, испуганно вздрогнул. На миг ему показалось, что призраки прошлого пришли наказать именно его за этот непростительный грех.

Один из огромных воинов наклонился к земле, поднимая лежащий щит и вставая в общий строй. Он ничего не говорил, просто широко улыбнулся, и центурий Богус разом почувствовал себя маленьким мальчиком перед своим почившим родителем. "Эх, не посрамить бы отца" – невольно покраснел могучий легионер.

Богус обеспокоено оглянулся на Стормо. Он видел, как древние императоры вышли из его груди, разорвав ребра и плоть. И опять просто положил руку на плечо древний, и Богус немедленно понял, что Сир Торрий отдыхает и так нужно.

Повелители молчали, и легионеры молчали тоже, боясь развеять невероятное чудо, сон, морок.

А потом плотная волна гулей ударила в щиты...

– Пора, – махнул рукой рыжебородый.

И Го кинулся вперед. Ассасины-стрелки (по вполне понятным причинам) умеют делать мастерски две вещи – стрелять и бегать. Го мгновенно оторвался на десятки шагов, разрезая грудью колдовскую метель. Немного затормозил подъем холма, но он то и был ему нужен. Ассасин скинул ружье на самой вершине. Отличная позиция. Го в ближний бой вступать, разумеется, не собирался.

Ближний бой оставили тем, кому он предназначен природой. Вон они крадутся, распахивая животами снег, будто подстерегают лесного оленя. Ро-Гхрак скользит на четвереньках; медлительный Дро Квинта продвигается, широко расставив конечности, младший брат настороженно взирает со спины старшего; возглавляет колонну Оциус Сириус, самый быстрый и опасный из троицы... Вот только где пара подгорных карликов? И лучница?

Го приподнял голову. Чтобы разглядеть эльфийку, требовалось усилие. Она успела подобраться еще ближе. Ловкий силуэт промелькнул перед самым носом арьергарда мертвецов. Кукловод оставил две сотни для собственной защиты, остальные бросились в атаку на легионеров.

Две сотни хищных, неутомимых воинов предстояло перебить, чтобы добраться до демона. Дело поворачивалось удачно, и гном-охотник хотел стрелять наверняка, возможно даже в упор. Лучше всего – разрядить ядовитый снаряд прямо в злобную рожу.

У Го тоже были свои особые пули. С тупым концом. Именно эти снаряды ассасин методично закладывал в четырехпатронное гнездо драконьего хвоста. Они не простреливали дичь, а плющили ее в лепешку, разрывали в ошметки. Го снова отыскал насмешливым взглядом эльфу. Будем надеяться, она плотно поужинала, и пусть ее желудок убедиться в том, что такое работа настоящего стрелка.

Ассасин подал легкий свист, отдавая гному-охотнику сигнал о своей готовности. Рыжебородый принял информацию к сведению. Неуклюже побежал дальше, зарываясь в сугробы короткими ногами. Достал из заплечной сумки тяжелые, черные предметы. Неужели знаменитые гномьи гренады?

Упор драконьего хвоста врезался в плечо. Шепнул что-то прямо в ухо стрелку, обещая немалую боль отдачи в поврежденную кость. По этому случаю Го вспомнил одну из легенд о своем покровителе, Мастере-Ассасине по имени Рубей. Был у того славный клинок, имеющий один неприятный изъян. На рукояти его располагались острые, тонкие иглы, пронзавшие кисть любого, кто брал меч, чтобы убивать. На всех тайных статуях изображали правую руку Рубея покрытую заскорузлыми дырами, протекающую кровью. Любой удар клинком вызывал у владельца неимоверную боль. И, как говорили легенды, так будущий Мастер и научился убивать одним движением. Быстро и эффективно, положив начало искусству ассасинов.

Кажется, Го начинал понимать подлинный смысл этой забавной истории...

Второй знак гном подал крайне простым способом. Подорвал свои запальные снаряды, высвобождая огонь, вываливая всю Сефлаксову мощь наружу. Гулей расшвыряло в разные стороны. Дым черного пороха заслонил на мгновенье обзор и тут же развеялся под дуновением метели. Развернулись гули, и Кукловод развернулся к ним лицом.

...Необычайно силен этот ночной путник. Ему не требуется поднимать веки, чтобы охотники почуяли его яростный взор, увидели его антрацитовый глаз, услышали голос, полный не только злобы, но и какой-то неясной, необъяснимой грусти, скорби. "Поднимись, утраченное" – командует он, и мертвецы вырастают из белых земель, как трава пробиваются сквозь любые преграды: камень, толщу глины, талые подземные воды. Две сотни превращаются в три. И последняя сотня, как один, – древние, давно ушедшие в небытие твари, прорвавшие свои глубокие могилы из тьмы первобытных веков. Я вижу печальный взгляд дракона. С его тухлого костяка отвалились крылья, и он виновато смотрит в глаза призвавшему господину, моля о прощении за свою слабость. Похоже и Кукловод не особо доволен призванными скелетами. Он отпускает дракона на покой, разрушая незримые нити, ведущие к могучим суставам. Уж слишком мучительная боль потерянных крыльев терзает великого зверя. С удивлением смотрю на отродье тьмы – не чужда ему жалость и справедливость. Сжимаю винтовку покрепче, она мне роднее всякой жены... Остальные костяки двигаются на мою команду. Перебью-ка их для начала... Кукольник выбыл из боя. Ослабленный потраченным колдовством, он будет восстанавливать силы.

Темный меч передает стоящему рядом мертвому орку. И тот чудесным образом обрастает цельной броней, в руке застывает мраморный щит. Гуль приноравливается к непривычному для варвара стилю фехтования человеческих рыцарей...

Го стряхнул нахлынувшее оцепенение. Приближались Они, темнея оскаленной пастью. "Ар-р!" – тяжела отдача драконьего хвоста. Го спустил пружину, загоняя в ствол следующий патрон.

И Северный Воин упал.

Затряслась палуба, за ней затряслась земля, вскидывая снежные хлопья вверх.

Вокруг кипел бой. Кавалеристы избивали гулей. По-другому это и не описать. Вели их бородатые старцы с нашивками легатов. Оба отбросили давно свои сломанные пики, торчащие концами из лежащих громадин двух великанов. Оба довольно скалились. Один орудовал легионерским гладием, второй боевым молотом.

Первый легат, умело правя лошадью, подскочил к борту последней сохранившейся палубы. Гигантский мешок горячего газа отцепился от остова и неспешно улетал в небо, отбрасывая на сражающихся холодную тень.

– Ты кто? – схватил Тигль за бороду первого попавшегося истопника.

– Кугум, – брякнул чумазый, молодой гном, ошарашено оглядывая окрестность. Конники были похожи на демонов, питающихся исключительно гномьей кровью.

– Собирай живых, Кугум! Выводи с этого корыта! – рявкнул легат, отъезжая обратно вглубь сражения.

Кугум дал знак своим. Люди пусть сами выбираются.

Гномы споро прыгали в снег, поднимая тусклые лезвия, кочерги и молоты. Показались вскоре и механики, осторожно спуская вниз чье-то тело. Это главная миледья крепко приложилась головой во время приземления дедушки. Высунулись знакомые бездельники, эльфийки и их странный дружок, не снимающий повязок с лица и тела. Слышал Кугум, что тот был чемпионом в гибургском театре и однажды забил насмерть огромного Рах-Гор-Клохла. Мол, увернулся от дубины и перерезал сухожилия на ногах, а тролль упал и сломал шею. Да только байки это все. Вон, старший брат Боболус рассказывал о многоножке, обитающей на камбузе и величиной с подгорную змею. А Боболус, ясное дело, любит выпить дедушкиного топлива. Еще бы, чего там только не увидишь от этого пойла...

Кугум бросил неуместные размышления и оглянул поле.

Быстро и ловко били легионеры мертвеца, но поток гулей казался неудержимым. Новые и новые вылезали прямо из-под снега древних могил. Еще страшнее, еще быстрее и злее. Махнул мечом кавалерийский командир. Кугум был не дурак, намек понял – надобно отступать к цитадели.

Гномы побежали по вытоптанной плоскости снега. Вскоре начали обгонять длинноногие механики, развив удивительную скорость, грозя обставить кавалерийских коней. В наспех сооруженных носилках тряслась болезненного вида Ректор. "Будет жить" – успел подумать Кугум. Последний раз он оглянулся на Северного Воина, чтобы проститься. И обомлел...

Земля вздыбилась. Открыла хищную пасть, пожирая не меньше сотни преследующих гулей. Сверкнули острые камни зубов, разводя мокрую ткань десен. Челюсти сомкнулись. Это эльфийская принцесса, понял Кугум, остановившись от изумления. Он невольно залюбовался ею. Фигура светилась изнутри зеленым пламенем трав и лесов. Волосы стали частью ветра. Кожа чистейшее серебро... Открылся в земле следующий рот, дыхнув вечным кладбищенским покоем. Вторая эльфийская девушка неподалеку; она вытянула руку и сплетала аэру в толстую косу. Бегают пронзительные искры, как в известном кумуляторе Сефлакса.

Кугум повернулся направо. Бывший охотник, чемпион театра, отбивался от десятка мертвых воинов. Кугум сложил пальцы в гномий символ защиты от колдовства. Потому что ничем кроме колдовства подобное быть не может. Суставы двигаются, как веревки, под немыслимыми для человека углами, а мечущегося копья и вовсе не различить. Ладно, Боболус, верю в твою многоножку...

– А это еще кто... – мельком восхитился Тигль Римус искусством неизвестного. И сразу забыл о нем, потому что напирала следующая волна мертвяков. Она безмолвно забила телами земляной рот и перешагнула дальше, вязла на мечах, вцепляясь зубами в кольчужные поножи.

– Отступай! – крикнул легат, разворачивая боевого коня.

Кугум больше не оглядывался. Бежал в середине потока, прыгая через ямы и рытвины. Чертыхнулся, спотыкаясь о ствол упавшей с дедушки пушки. Сотня шагов осталось до цитадели Рейнгарда, и там, в заволакивающем дыму и гари, он понял, что нет смысла бежать к воротам. В стене зияла широченная, оплавленная дыра...

Сюда же стекались пешие легионеры, равномерно отбиваясь и сохраняя порядки. Они понесли сокрушающие потери и все еще рвались вперед. Их сдерживал окровавленный юноша в очках, едва стоящий на ногах. Его голос был тих и тонок, но бойцы слушались его беспрекословно.

Они встали в два ряда. На большего не хватило. Спешились всадники – нет смысла кавалерии в обороне.

Заскрипели колеса телеги, выехавшей из неизвестности. Правил безногий гном Варравий Могулус. "Копья! Вооружайтесь копьями!" – крикнул он по приказу худого юноши, объезжая боевые порядки, и после того остановился позади отрядов с тяжелым арбалетом в руках, видимо надеясь заменить собой стрелковый отряд. К нему присоединились те стражи, которым повезло остаться на стенах в качестве последнего круга обороны. Не больше пяти десятков. Смех, а не подкрепление.

Раздавался грохот заклятий двух эльфийских леди. Не ясно с чего вдруг они помогали своим злейшим врагам, людям... Летели молнии, бил крепким кулаком воздух. Потом перестали и затихли – кончился заряд кумулятора, осознал Кугум.

Затем обрушилась страшная атака мертвецов. В горле Кугума пересохло, пробил болезненный озноб. И это здесь, а что творится там, в строю... Кугум вспомнил, как однажды обрушилась лавина с алмазной скалы. Горная гряда, смытая весенней течью снега. Тяжелые камни, ловкая грязь, потоки воды. Разве же остановишь такое?.. Мертвая живность ныряла под щиты, вцеплялась в ноги; поднятые безумным заклятием изуродованные тушки кошек и псов рвали снизу до самых костей. Воины-гули плевали на сохранность тел, сами насаживались на ряд оскалившихся копий, висли грузом, ломая древко. Копья бросили через минуты. В ход пошли короткие гладии.

Бой кипел до самого последнего луча вечернего солнца... Долгий, изнуряющий. Временами чудилось еще секунда, и строй порвется, и все будет кончено. Но слабое место немедленно превращалось в сильное, будто там подымал щит незримый, неуязвимый древний титан...

Не перечесть, сколько было повержено гулей. Не осталось белого просвета на снегах, только их чернеющая гнилая плоть. Куда не взглянешь – всюду повторно мертвые трупы. А по ним, роняя слизь изо рта, идут свежие резервы.

Защитники Рейнгарда, легионеры и стражи, отступили и встали у прорванной заклятием стены, полностью готовые к смерти.

Но спустя минуты, оставалось только удивленно чесать затылки. Гули разворачивались и обходили Рейнгард, уходя обратно в самое сердце Империи, откуда они явились. Там еще было много легкодоступной еды...

Кто-то отдал им приказ не биться зря о копья и щиты, скрепленные магией древних императоров.

***

А причина произошедшего находилась на другом конце поля.

Там, где все еще дышит мороз от дикого заклятия Кукольника, где валяется три сотни поверженных ходячих трупов, и не до конца ясно кто их убил, солнце полностью уходит с горизонта. Но это ничего: светит костер, разожженный неизвестными.

Именно там, недалеко, лежит мертвый Оциус Тит Сириус. Правая рука переломана, изжевана челюстями. Голова пробита кучей дыр. Порвалась грудь, так что видно холодные, остывшие внутренности. Изо рта вытекает кровавая пена.

Подползает к телу голодный гуль с оторванными ногами.

– Встать! – орет кто-то в ухо. – Встать!

Голос непрерывен и настойчив. "Встать. Встать. Встать".

Медленно подымается Сириус. Сама собой заживает рука. Зарастает череп.

Оциус хватает склонившегося мертвеца за шею. Сжимает кисть – голова гуля валится наземь.

– Сириус!

– Я думал, ты помер, Хозяин.

– Умираю... – прогремел нечеловеческий шепот под сводом костей, дребезжа металлической заплатой. – Сириус! Убей эту тварь, и твой долг полностью зачтется!

Человек встает во весь рост, и проводит лезвием по плечу, скрепляя заключенную сделку. Кровь не течет. Ее не так много осталось, чтобы вытекать попусту. Он бредет, шатаясь, но с каждым шагом движения становятся все увереннее. Происходящее напоминает ему какой-то безумный сон.

Сириус не торопливо приближается к костру и садится вместе с остальными выжившими.

– Ты живуч, – коротко комментирует кто-то, но по большому счету им не до этого внезапного чуда.

Трещит пламя. Меж дров лежит горящее тело северного орка. У Ро-Гхрака не хватает руки. Ее не нашли. И он сам, северный вождь, не найдет теперь никогда свое племя.

Зато ученый огр ковыряет другую отрубленную руку. Она вцепилась в рукоять странного, полностью черного, меча и не хочет разжиматься. Доволен ученый огр новой игрушкой.

– Достал Кукловода, – качается из стороны в сторону гном-охотник, как свихнувшийся, – прямо в лоб достал. Мозги на землю плеснули. Достал...

Сириус ничего не помнит из прошедшего дня и потому спрашивает:

– Что случилось?

Отвечает ассасин, протирая черный от копоти "драконий хвост". Одной рукой, потому что вторая безвольно свисает из раздробленного плеча. Но в этом занятии все равно мало смысла. Дуло деформировалось, патронник расплавился от пороховых газов, да и весь запас пуль полностью вышел... На Го полно свежих ран. Не хватает пальца.

– Он ушел.

– Почему вы не идете по следу?

Рыжебородый поднимает бессмысленный взор.

– А чем ты его убивать собрался? Песней и плясками?

Костер трещит, разгоняя тьму. Молчат пятеро охотников. Или шестеро, включая меньшего брата огра.

Отблески языков пламени делают лицо эльфийской лучницы невероятно прекрасным. Она поворачивается к уродливому Го.

– Tor da ki-sen ra-da, – произносит эльфийка и переводит сама, – ты неплохо стреляешь для свиньи.

И не понятно, что перевешивает в ее словах – презрение к человеку или восхищение к стрелку.

***

В город вернулось около тысячи легионеров. И те большой частью раненные. Пока шли в бой еще как-то держались, а стоило сбросить тяжесть кирасы, сами падали на холодный камень.

– Про древних императоров слышал? – ворчал легат Гром старому другу. – Говорил же, надо идти пешими...

Тигль тоже озадаченно качал головой.

– Эй, и что Горака видел? И Ребелия? – бесцеремонно расталкивал Гладий лежащего прямо у стены легионера. Из множества ран уставшего воина сочилась кровь. – А рану в голову до или после получил?

– Тише, тише, Гладий, – одернул его легат Римус, – дурно ему.

Щека легионера была рассечена, левая рука почти перерублена, доспех продырявлен. Да и сам он еле дышал.

– Счастливчик, – завистливо буркнул обиженный на судьбу легат Гром.

Один за другим падали без сил заходившие под защиту стен. Позади всех брел Император Стормо. Он нес тяжко раненного магистра Мейера. Старец проявил себя на поле боя, как настоящий лев. Его было уже не спасти, но Стормо тащил худое тело, хотя бы для оказания посмертных почестей.

– Лекарей сюда! – заорал Тигль, раздавая пинки служителям. – Ранены, Сир?

– Это не моя кровь, – Стормо аккуратно прислонил магистра к стене, – Мейера.

Он присел рядом с умирающим, оглядывая легионеров.

– Сколько?

– Потери больше трех четвертей, Сир...

Ясно... Яснее некуда. Да и в глазах верного советника отразилось тоже самое. Перебили невозможное множество. Достойно сражались и закончили великой победой, о которой впору слагать новые менестрельские песни. Но война проиграна. Полностью. Бесповоротно.

К вернувшимся из пасти смерти стекались восторженные крестьяне. Показались и благородные дворяне в дорожных плащах, не верившие своим глазам. Те явно собирались бежать из Рейнгарда... Там, за стенами, шансов немного, но, коли б мертвецы проникли внутрь, здесь их не осталось бы совсем.

Раздавались крики всеобщего ликования. Благородные леди бросили дорожные саквояжи и осыпали Императора восхищенными взглядами. Еще месяц назад ни на что не влиявшего молодого правителя постеснялись бы пригласить на обед. Но сейчас каждый стремился выразить свое почтение, надеясь на будущую поддержку. Хвалебные речи разносились отовсюду. На миг Стормо показалось, что прикажи он целовать грязные, заляпанные гнилой кровью гулей поножи, и они кинутся к его ногам с просьбой повернуть стопу, чтобы достать до подошвы.

Ведущий легионы чуть не поддался искушению. Эти же люди в свое время способствовали унижениям его отца, Уро Торрия.

Император сунул меч в ножны со зловещим скрежетом.

– Тигль, распорядись о том, чтобы всем оказали должное лечение.

– Да, Сир.

Из переулка к площади вышли Магистры. Степенно шагали с уверенным взглядом, всем своим видом показывая, что по-другому и случиться не могло. Ведь никто иной, как они приняли на себя высшее командование. Публика расступилась, давая дорогу.

Еще издали Стормо услышал льстивые поздравления. Магистры прогнулись в поклонах.

– Сир, вы знаете, что эти гаденыши приказали не открывать нам ворота? Мне сообщил об этом страж на входе, – шепнул советник Римус.

– Мой Император, – Гладий Гром по обыкновению не скрывал возможностей своего голоса, – дозволь отрубить им руки, ноги, и скормить мертвецам.

Его услышали на соседней улице, не то что магистры.

Мудрецы переглянулись и принялись улыбаться еще слаще.

– Поздравляю с великолепной победой, мой Император! – поклонился ниже других инженер Гайратт. При этом его борода явственно собрала с мостовой грязь.