Текст книги "Легенды авиаторов. Исторические рассказы"
Автор книги: Андрей Мартьянов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
отсылало в Буффало замечания, а на заводах «Белл» срочно вносили требуемые
изменения. В конце концов «Королевские кобры» отправились в СССР по тому же пути,
что и «Аэрокобры». И путь этот был трудным.
Зима 1944 года, поселок Зырянка, берег Колымы
Капитан Мазурук перегоночного авиаполка мрачно смотрел на промерзшую до самой
сердцевины землю. Ему предстояло сажать самолеты здесь, на косе реки Колыма.
Температура за бортом – минут сорок шесть. А что делать? Аэродром назначения
Сеймчан полностью закрыт туманом.
Он вел американские самолеты – «Кобры» – по одному из этапов маршрута АЛСИБ,
«Аляска – Сибирь». Дальность полета у «американцев» небольшая, поэтому на пути от
заводов фирмы в Буффало и Ниагара-Фоллс до Красноярска приходилось делать
несколько остановок.
Американцы передавали «Кобры» советской стороне в Фэрбенксе на Аляске. Там
производился последний техосмотр. Считалось, что самолеты также готовят к
эксплуатации в холодном климате. Американцы – пускай у них и есть Аляска – просто
не представляют себе, насколько этот климат может быть холодным...
Неполадки обнаруживались постоянно. В маслорадиаторе, в топливном насосе, в
переключателе подачи горючего... Чинили на месте. Был случай, когда всей партии
«Королевских кобр» запретили взлет – обнаружили деформацию хвостовой части
фюзеляжа. Дефекты сборки. Вот тогда чинили лихорадочно, мобилизовали всех техников,
каких только нашли на ближайших гражданских аэродромах. Даже из Канады притащили
несколько человек.
Мазурук усмехнулся, вспомнив самолет, на борту которого красовалась огромная корявая
надпись: «BELL BOOBY TRAP». «Дурацкая ловушка Белл». Этот бедняга проторчал на
промежуточном аэродроме Форт Нельсон в Канаде несколько месяцев в ожидании
ремонта и до смерти опротивел наземному персоналу...
В конце концов и «Дурацкий Белл» перелетел Берингов пролив, добрался до Уэлькаля —
аэродрома на берегу Анадырского залива, а потом, вместе со вторым перегоночным
авиаполком двинулся дальше, по пути в полторы тысячи километров над Чукоткой до
Сеймчана.
Мда. Но что же делать теперь-то? Здесь – «полюс холода». Говорят, человек к холоду до
конца никогда не привыкает. Чего же от самолета-то ожидать! Обогревателей с собой нет,
а самолеты, промерзнув, не взлетят.
Бортмеханик лидера Островенко нашел выход так быстро, что командир не сомневался:
идею он обдумал еще в воздухе.
Островенко собрал небольшой митинг, созвав всех жителей деревни.
– Товарищи! – говорил он, окутываясь клубами пара, выходящими изо рта. – Сами
видите, перегоняем мы американские машины. На фронт, товарищи! Наши союзники,
американские рабочие, сделали их для нас на своих заводах. Но вот беда: если они
замерзнут, то все, погибнут в наших снегах, не долетят до фронта, не смогут бить
фашиста.
– Что делать-то? – подал голос один из пожилых мужчин. – Ты нам скажи, мы
сделаем.
– Топить, товарищи! Нужны дрова. Назначьте смены, дежурных. Несите печки.
И всю ночь накрытые большими кусками брезента стояли «Кобры» в затерянной среди
снегов деревни Зырянка, а люди топили установленные под самолетами печки. И утром
вылетели в сторону Красноярска собранные американцами самолеты...
10 сентября 1944 года
Истребитель Р-63-А9 вошел в советское воздушное пространство.
Это была пятитысячная по счету американская машина, улетевшая в СССР по северному
маршруту.
«Аэрокобры» и «Королевские кобры» шли по трудному пути: за это время погибло сто
пятнадцать советских авиаторов, произошла сорок одна катастрофа. Но самолеты упорно
шли – на фронт, сражаться с нацистами...
© А. Мартьянов. 17.08. 2012.
20. Валькирия
Брунгильда Шнапс направлялась в офицерский клуб.
Повод устроить себе праздник у нее имелся. Сегодня она на Bf.109 вступила в бой с И-15
и, нет, не то чтобы победила, но и не была сбита.
Она предпочитала отмечать свои маленькие победы наедине с собой. Не хотелось
рассказывать этим крутым асам, особенно Василию и вахмистру Вольфу, о своих более
чем скромных достижениях. Хотя они радовали, наверное, не меньше, чем впечатляющая
победа в воздушном бою.
Но ее, конечно же, заметили.
Вася подтолкнул Вольфа локтем:
– Давай подойдем к фройляйн. Смотри, какая она многозначительная сегодня. Наверняка
размышляет о судьбах женщин в мировой авиации.
– Почему ты ее дразнишь, Вася? – спросил Вольф.
– Я? Дразню? – Вася пожал плечами. – Не больше, чем любого другого новичка.
– К капитану Хирате ты не цепляешься, – упрекнул товарища Вольф.
– Капитан Хирата... гм... Он слишком загадочный, чтобы к нему цепляться. А Frau
Leutnant общительная, – оправдываясь, проговорил Вася. – И наверняка не обижается.
Она все понимает. Да она сама нас уже заметила.
Брунгильда действительно остановилась и приветливо кивнула обоим друзьям.
– Ну, что я говорил? – шепнул Вася.
– Чудесный сегодня вечер! – заявила Брунгильда Шнапс. – Отличная летная погода.
– Здесь всегда летная погода, – брякнул Вольф.
Вася удивленно покосился на него: что это с Вольфом? Только что призывал к
вежливости – и вот на тебе, какая-то глупость про погоду...
Однако Брунгильда, к еще большему удивлению Васи, поддержала разговор:
– Погода хорошая, когда настроение хорошее.
Вася решил вмешаться.
– А настроение хорошее, если сбить пару-тройку противников! – сказал он бодро.
Брунгильда слегка покраснела:
– Вот именно. Ничто так не поднимает дух... Разве что ощущение полета на новом для
тебя самолете.
– Желаете выступить в роли летчика-испытателя? – осведомился Вася.
Брунгильда посмотрела ему прямо в глаза.
– В это трудно поверить, я понимаю, но среди женщин были летчики-испытатели.
– Да, вы рассказывали, кажется... Франсуа Ларош говорил, – кивнул Вольф.
– Голанчикова. Ее называют первой. По времени. Но самой отчаянной была, наверное,
Ханна Райтч, – сказала Брунгильда. – Слышали это имя?
– Немецкое, – заметил Вольф.
– Да. Хотя она родилась в Хиршберге, и сейчас это территория Польши, называется по-
польски Еленя-Гура. Ну так не слышали?
Оба собеседника вынуждены были признать, что – нет.
– Ханна не была первой, просто потому, что родилась в двенадцатом году. Но стала,
наверное, лучшей. Она установила больше сорока рекордов по продолжительности и
высоте полета.
– Наверное, с детства мечтала о небе? – спросил Вольф.
– Вовсе нет, – возразила Брунгильда. – У нее были религиозные родители, отец —
медик. Так что Ханна собиралась стать миссионером в Африке. Нести чернокожим
современную медицину и слово Божье в одном портфеле.
– Довольно экстремально, – заметил Вася. – Так как же ее занесло в авиацию?
– Иррациональное желание летать, – объяснила Брунгильда. – Как она сама говорила,
это желание росло в ней с каждой увиденной птицей, с каждым проплывающим по небу
облаком. В конце концов, она уверилась в том, что небо – ее истинный дом, и эта тоска
по небесной родине никогда в ней не затихала.
– Поэтично, – помолчав, уронил Вольф.
– А теперь вспомним о том, что ее юность проходила в те годы, когда в Германии не
строили самолетов. Так что летную карьеру она начинала с планеров. Собственно, после
первого же полета на планере медицина, миссионерство – все было забыто. Она стала
летчицей.
– Ее предшественницы, помнится, выступали в разных шоу, – заметил Вольф.
– Ханна – в кино. Ее полеты любили снимать режиссеры. Она красиво летала. В 1931
году поставила свой первый рекорд. Кстати, именно Ханна Райтч доставила Гитлера на
знаменитый предвыборный партийный съезд в Нюрнберге. Она была первым пилотом...
– Гм, – вымолвил Вася. – Да...
– Из песни слова не выкинешь, да и зачем? – пожала плечами Брунгильда. – Ханна
Райтч всегда поддерживала нацистов. Это не отменяет ее выдающихся достижений в
авиации. В середине тридцатых она стала летчиком-испытателем. Тестировала
«юнкерсы», «дорнье» в пикировании.
– Сильно, – вставил Вольф.
– Дальше – больше. Ханна Райтч первой перелетела через Альпы на планере.
– Ну да, она ведь увлекалась планеризмом, – поддакнул Вася.
– «Увлекалась»? Неправильное слово! – жарко возразила Брунгильда. – В этом была
вся ее жизнь. Ханна была исключительно одарена. Вот пример. В тридцать седьмом году
на заводе «Фокке-Вульф» проводили испытания рабочего прототипа вертолета Fa-61.
Пилот Карл Франке с трудом удерживал вертолет в равновесии. Ханна это видела и сама
решила пробовать. И как только поднялась на машине – которую видела впервые в
жизни! – то сразу же поняла, как управлять и что делать. У нее не возникло вообще
никаких проблем с вертолетом. Вот что значит – призвание. Понимаете?
Брунгильда мечтательно вздохнула.
Друзья переглянулись. Вася подтолкнул Вольфа локтем и прошептал:
– Скажи что-нибудь.
Вольф откашлялся и произнес:
– Она и дальше летала на вертолетах?
От Брунгильды не укрылось это перешептывание. Но она решила не обращать внимания.
Прежде чем женщина добьется положения в обществе мужчин... Да и летчик из
Брунгильды, прямо скажем, далеко не такой, как из Ханны Райтч.
– Хорошо, что спросили, – кивнула она. – В тридцать восьмом в Берлинском
выставочном комплексе «Дойчландхалле» должно было состояться Мотор-шоу.
Необходимо внимание прессы, интерес мировой общественности к германским
технологиям и так далее. Ханне предложили пилотировать вертолет Fa-61 прямо в
закрытом выставочном комплексе, благо он был огромен – плод гигантомании
архитекторов времен Третьего рейха.
– Это же опасно! – всполошился Вольф.
Брунгильда торжественно кивнула:
– Именно. Но с Ханной Райтч устроители выставки ничего не боялись. И правильно.
Весь февраль тридцать восьмого Ханна тренировалась – каждый день. Она выступала
при большом стечении народа: поднялась в воздух, парила над головами, пролетела по
периметру помещения и, наконец, зависла в середине зала. В общем, все были в восторге.
Никому в голову не пришло, что малейший просчет привел бы к катастрофе и десяткам
жертв. За это выступление Ханна получила медаль от люфтваффе. Первая из женщин.
– Я так понимаю, это не единственная ее медаль? – спросил Вася. – Что она делала во
время войны?
– А вы как думаете? Рвалась на фронт. На простом безмоторном планере совершила
ночной полет вдоль линии Мажино. Благодаря этой разведывательной операции действия
немецких войск были особенно успешны. В марте сорок первого она получила Железный
крест второй степени и золотую медаль. Опять же, первая из женщин.
– А самолеты она испытывала или ограничилась вертолетом? – спросил Вася.
– Были и самолеты. Самый опасный из них – секретный реактивный самолет Ме.163
Komet, не имеющий хвостового горизонтального оперения. Он развивал скорость до
пятисот километров в час. До Ханны на этом самолете погибло уже трое пилотов. А она
несколько раз поднимала его в воздух. Во время одного из полетов Ханна совершила
вынужденную посадку с заклинившей стойкой шасси. К катастрофе эта посадка не
привела, но сама Ханна... Ранения оказались страшными: трещины в черепе, в позвонках,
все кости носа переломаны. Знаете, каково это для женщины?
– Да это и для мужчины не сахар, – признал Вася. – Только в романах, простите,
говорится, будто шрамы украшают мужчину. А если посмотреть на реальные шрамы —
уродуют они, и все.
– Лицо Ханны восстанавливал пластический хирург. Вообще она почти полгода боролась
за жизнь, – вздохнула Брунгильда. – И победила. Гитлер лично наградил Ханну Райтч
Железным Крестом первой степени и отечески запретил ей даже помышлять в
дальнейшем о подобных безумствах. А Ханна в ответ высказала новое предложение...
– Ничего себе, с Гитлером на дружеской ноге! – заметил Вася.
– А что такого? У Гитлера были свои любимцы, – возразил Вольф. – Но какая мысль
посетила Ханну?
– Безумная, разумеется. В Рехлине она присутствовала при испытаниях прототипа
реактивного самолета V-1. Именно эта модификация тестировалась как управляемая
система одноразового использования. И Ханна Райтч намеревалась создать отряд
летчиков-камикадзе.
– Это когда уже было? – уточнил Вася.
– В сорок четвертом. Райтч считала, что победу для Германии нужно вырвать любой
ценой. Она сама записалась в отряд камикадзе, чтобы подать пример. Подписала
составленную ей клятву: «Я полностью отдаю себе отчет в том, что такое решение
приведет к моей смерти».
– Я тут не все понял, – перебил Вася. – Камикадзе – это же в Японии? И слово
японское. При чем тут немцы, Ханна Райтч?
– Идея-то не чисто японская, такая мысль могла зародиться у кого угодно, – ответила
Брунгильда. – А слово «камикадзе» я использую для того, чтобы было понятнее, о чем
речь. Ханна проводила испытания. Демонстрировала чудеса летного мастерства и
нечеловеческую храбрость. В конце концов, стало понятно, что проект ожиданий не
оправдывает. Обучение пилота-самоубийцы выходит дороже, чем уничтожение объекта
противника. Потом к мысли о «самолете-снаряде» возвращались, и Ханна принимала
участие в этих испытаниях. Фау-1, летающую бомбу, испытывали с «Хейнкелями»...
Самолеты бились, летчики получали ранения. Проект трещал по всем швам. Сама Ханна
несколько раз вылетала на «самолете-снаряде». Но война уже заканчивалась, элементарно
не хватало времени.
– А после войны? – спросил Вольф.
Брунгильда подняла палец.
– Буквально накануне капитуляции Ханна Райтч прилетела в Берлин, надеясь спасти
Гитлера на своем самолете – эвакуировать фюрера в Альпы. Вместе с ней в Берлин летит
генерал Риттер фон Грайм, самый старый из боевых пилотов на тот момент.
Командующий Люфтваффе. Ханна вела самолет сквозь огонь зениток. Генерал был
ранен... Но Ханна все равно сумела посадить самолет в разрушенном бомбардировками и
доставила раненого фон Грайма к Гитлеру. Все происходило очень драматично. Ханна
хотела умереть вместе с фюрером. Но Гитлер дал ей приказ: улетать, чтобы произвести
арест Генриха Гиммлера. Фюрер считал, что Гиммлер – предатель. В общем, долг
победил эмоции, и Ханна вместо того чтобы умереть – улетела. Несколько дней спустя
ее взяли в плен американцы.
– Она не покончила с собой? – спросил Вольф.
– Нет. Хотя умерли практически все: фон Грайм принял яд, отец Ханны убил всю семью
и застрелился сам. Ханна осталась жить, пятнадцать месяцев провела в американском
лагере, потом снова летала, испытывала самолеты, написала биографическую книгу,
которую назвала «Полет – моя жизнь».
– А когда она умерла? – спросил Вася. – Или она еще жива?
– Она умерла в семьдесят девятом во Франкфурте-на-Майне, – ответила Бруггильда. —
Всего шестьдесят семь лет. Прожила бы куда дольше, но сказалась та самая старая травма.
Но вообще Ханна Райтч была исключительным явлением. Всегда носила награды,
полученные от Гитлера. Что было – то было. Она ни в чем не раскаивалась.
– Меня такие люди пугают, – сказал Вольф. И добавил поспешно: – То есть я ими
восхищаюсь, но общаться с ними мне бы не хотелось. Мне больше по душе девушки
душевные и без всяких там... полетов на управляемых системах, извините, одноразового
использования.
© А. Мартьянов. 17.08. 2012.
21. Бомбардировщик с бородой
Ноябрь 1941 года, Северная Африка
– Это что еще за бородач?
Приподняв бровь, знаменитый ас Клайв «Киллер» Колдуэл рассматривал новый самолет.
Машина действительно выглядела необычно. Внешне она отличалась от привычных
«Томахауков». Новый двигатель фирмы «Кертисс» потребовал и новой компоновки,
радиатор сдвинулся вперед – и в результате образовалась массивная «борода», столь
характерная для профиля самолета «Киттихаук».
Колдуэл был австралийцем и летал в Королевских ВВС. Чтобы стать летчиком-
истребителем, подделал документы: иначе его не приняли бы по возрасту – «слишком
старый».
– Я покажу, какой я старый, – фыркал Колдуэл. Он родился в 1910 году.
Ему нравилось прозвище, которое дали ему журналисты, – «Убийца».
– В сорок первом я видел, как немецкий пилот расстрелял моего товарища, который
спускался на парашюте, – сказал однажды Колдуэл в офицерском клубе, когда его
спросили, почему он так агрессивен. – С тех пор вопрос о немцах у меня решен.
Больше его ни о чем не спрашивали.
«Австралиец, они же все ненормальные, – пожимали плечами английские товарищи
Колдуэла. – Потомки каторжников, отчаянные головы».
Один только Колдуэл никогда не брал с собой аппаратуру для фотосъемки вражеских
войск, хотя «Киттихаук» были предназначены в том числе и для разведки.
Вместо этого он брал увеличенный боезапас. И никогда не возвращался, не использовав
его без остатка. «Я летаю не фотографировать врага, а уничтожать его», —
комментировал он.
И вот сейчас флайт-лейтенант Колдуэл вместе с остальными рассматривает только что
доставленные из США новые самолеты – первые сто девяносто семь из обещанных
девятисот.
– Утверждают, что «Киттихаук» позволят нам сократить отставание от Bf.109F, —
заметил командир эскадрильи Чепмен.
– Время покажет, – проворчал флайт-лейтенант Колдуэл.
24 февраля 1942 года, Северная Африка
Одиннадцать истребителей «Киттихаук» шли в сторону Акромы.
– Вижу шесть Bf.109F, – доложил ведомый Колдуэла Барр.
Колдуэл тоже их видел.
– Атакуем, – кратко бросил австралиец.
– Командир!.. – начало было Барр, но Колдуэл уже не слушал.
Шесть немецких самолетов шли метров на триста выше.
Барру ничего другого не оставалось – он пошел следом за своим ведущим.
Колдуэл сделал крутую горку и снизу пустил очередь в брюхо «Мессеру», который шел
последним из шести.
Немецкий истребитель густо задымил, свалился в штопор.
– Девятнадцатый! – констатировал Колдуэл.
На эту тему с ним никто никогда не спорил: число побед у австралийского аса, что
называется, зашкаливало.
Сбитый – об этом Колдуэл узнает гораздо позднее – оказался асом Люфтваффе Ганс-
Арнольд «Фифи» Штальшмидт. Он не погиб – сумел посадить самолет на брюхо на
ничейной территории и добраться до своих. Но ведь не это главное, главное —
«Киттихаук» в состоянии одолеть «Мессер» в воздушном бою!
Немцы опомнились быстро и контратаковали.
Вот сбит один «Киттихаук», за ним, почти сразу же, упал и второй.
Понять, кто пилотировал эти самолеты, не составляло труда: на обоих нарисованы
польские флаги.
Стало быть, сержант Дерма и летный офицер Яндер. Поляков было немного – двенадцать
человек, и держались они особняком, сразу же образовав «землячество». Колдуэл, честно
говоря, был невысокого мнения об их летном мастерстве.
Сержант Карсон на «Киттихауке» заметил «Мессер» у себя на хвосте. Вспомнилось, как
говорил Колдуэл, когда его спрашивали – как он поступает, если прижмет: «Толкай все в
угол, даже если больно». Эта странная фраза имела вполне практическую расшифровку.
– Толкай все в угол, – повторил Карсон одними губами и бросил самолет вниз.
Со стороны падение выглядело неконтролируемым. А теперь... Ручка управления на себя
– «даже если больно» – и вот уже «Киттихаук» находится выше «Мессера». Все,
очередь. Немец начинает дымить...
10 марта 1942 года
– Я вам докажу, что «Киттихаук» может быть истребителем-бомбардировщиком, —
заявил Колдуэл перед вылетом. – Пари?
– С вами спорить, сэр, по крайней мере, на эти темы... – английский офицер не
докончил фразы и, скупо улыбнувшись, пожал плечами.
«Убийца» Колдуэл подвесил под фюзеляж своей машины бомбу.
– Ждите с результатом, – кратко бросил он.
Доклад о поражении цели подтвердился.
Колдуэл похлопал «верного коня» по железному «боку»:
– Отныне буду звать тебя не «Kittyhawk», а «Kittybomber»!..
3 ноября 1943 года, Карельский фронт
– Стрельников! Василий!
Лейтенант Василий Стрельников выскочил из деревянного дома, где располагался штаб
78 истребительного авиаполка.
– Что кричишь? – спросил он своего товарища, лейтенанта Медведева.
– Новые самолеты прибыли. С иголочки, прямо из цеха. Для поднятия боевого духа.
– Это которые? Американские? Обещанные? – Стрельников с трудом удерживался,
чтобы не побежать.
Самолеты назывались «Киттихаук». И доставляли их в первую очередь в те полки, где
успешно освоили предыдущую модель – «Томахаук».
– На чем бы ни летать, лишь бы бить врага! – высказывался по этому поводу Василий
Поликарпович.
Самолет, в общем, понравился: большая площадь боковых окон за местом пилота, винт
сместился вверх и появилась возможность укоротить стойки, а мотор – полторы тысячи
лошадиных сил. Шесть пулеметов калибра 12,7 мм. По сравнению с «Томахауком»
усилена бронезащита спереди и сзади пилота.
– Истребитель-бомбардировщик, – сказал Медведев с таким довольным видом, словно
сам его изобрел. – В полном соответствии с директивой о дневных бомбардировщиках.
Он имел в виду специальный приказ наркома обороны «О применении истребительной
авиации на поле боя в качестве дневных бомбардировщиков». Новый самолет как будто
создан был для того, чтобы выполнять этот приказ.
Об опыте «английских товарищей» с их «Kittybomber» в те дни на Северном фронте еще
не знали.
– Поглядим, поглядим, на что способна машина, – пробурчал Стрельников.
Ему не хотелось высказывать мнение раньше времени. У каждого самолета имеются и
плюсы, и минусы. Хотя выглядели эти аппараты и в самом деле неплохо.
...Конечно, у «Киттихоук» нашлись и минусы. Этот самолет довольно медленно
поднимался – пять тысяч одолевал почти за восемь минут. Большая длина разбега при
взлете и пробега на посадке. Выражаясь коротко и ясно – «туповат» на разгоне и
слабоват на вертикали.
А скоро пришло время проверить новые самолеты в настоящем деле.
Октябрь 1944 года, Северный фронт
С нынешнего лета Стрельников – капитан, командир эскадрильи.
И вот теперь начинается долгожданное наступление советских войск на севере. Пора
выбить немцев из Киркенеса!
Фашисты держались за эти края крепко. Норвежский город Киркенес – это
железнорудный обогатительный комбинат, это крупный порт, гораздо более удобный, чем
лежащий восточнее другой порт, финский, – Петсамо, который уже с сорок третьего года
находится в пределах досягаемости советских дальнобойных орудий. И наконец, в восьми
километрах от Киркенеса расположен аэродром.
Так что эта цель – наиважнейшая.
– Товарищи! – говорил Стрельников своим летчикам, даже не заглядывая в приказ:
каждое слово он с первого же раза заучил наизусть. – Наша задача – наносить
бомбоштурмовые удары по опорным пунктам, батареям, войскам и штабам противника в
районе высадки десантов. Мы должны также уничтожать транспорты и боевые корабли
противника в портах.
«Киттихауки» к тому времени были уже опробованы и хорошо освоены. Машина больше
не таила никаких сюрпризов.
Некоторое время назад летчиками 78 полка было освоено топмачтовое бомбометание:
бомба с горизонтального полета сбрасывалась над самой водой и рикошетила от ее
поверхности, поражая борт корабля.
Такой способ, лихой и «дикий», был гораздо эффективнее прочих: пикирующее
бомбометание опасно для самолета, а торпедирование дает вражескому кораблю
достаточно времени для маневра уклонения.
При топмачтовом способе бомба поражает цель секунды за две. Да и бомб требуется
совсем немного – от двух до пяти ФАБ-250. Даже сравнительно неповоротливые
«Киттихауки», – способные нести одну ФАБ-250 и еще две бомбы по сто килограммов,
– успевают «сделать свое дело и уйти». Как раз для этого самолеты подходили как нельзя
лучше.
11 октября 1944 года, Северный фронт
Группа самолетов, ведомая капитаном Стрельниковым, поднялась в воздух.
Шесть «Киттихауков» с бомбами пронеслись над фьордом Сульте.
– Вижу их! – услышал Стрельников.
Баржи, предназначенные для эвакуации техники противника, и немецкие мотоботы
отчетливо выступили сквозь легкий туман, окутывавший северные воды.
Небо оставалось чистым – ни одного фашистского самолета.
– Ну что, угостим немца американскими пилюлями? – сказал Стрельников, направляя
самолет к морю.
– Одна готова!
Водоворот медленно утягивал на дно тонущую баржу. Немцы готовились стрелять по
самолетам, но тут вторая атака советских летчиков поразила мотобот.
В это время сухопутные войска уже перешли в наступление.
А для пилотов наступило короткое время отдыха.
Утром 12 октября пришло сообщение от капитана Барченко-Емельянова, командира
разведотряда численностью в двести человек:
«Захватили две батареи противника на мысе Крестовом. Противник подходит на катерах
со стороны Линахамари, создается угроза уничтожения десанта. Боеприпасы и
продовольствие на исходе. Без продовольствия можем держаться три дня, без боеприпасов
не продержимся и трех часов. Прошу поддержать авиацией!»
– По машинам!
И снова в воздухе «Киттихауки»...
Четыре часа они штурмовали войска и батареи противника на мысе Крестовый.
Стрельников видел, как горят жилые дома и бараки, как бегут и падают люди... Что ж, их
никто не звал на эту землю. Они сами пришли и принесли сюда кровь и разрушение.
Самолеты возвращались за новыми боеприпасами и вновь взмывали в небо.
Разрушен причал.
Стреляют зенитные орудия. «Киттихаук» уходит от огня и снова заходит для
бомбометания. Одна зенитная точка подавлена.
– Возвращаюсь! – слышит капитан Стрельников голос Медведева.
Навстречу идут «Юнкерсы». Два, потом еще один.
Самолет Медведева загорается.
В этот день были уничтожены четыре зенитных точки, на парашютах сброшен груз для
советского десанта. Советское наступление на Севере продолжалось...
© А. Мартьянов. 04.09. 2012.
22. Спортсмен в рядах люфтваффе
– Проиграть? Возможно. Сдаться? Никогда. – Такими словами Эрнст Хейнкель
встретил известие о том, что основным истребителем люфтваффе становится его главный
конкурент – Bf.109.
Главное детище фирмы, He.112, не получило должного признания.
От Эрнста Удета пришло убийственное сообщение – технический департамент решил
рационализировать авиационное производство. Это позволит распределить ресурсы,
использовать потенциалы... Бог знает, что еще!
Хейнкель нервно смял машинописный листок. Разгладил, перечитал. Снова смял.
Напоминает «почетный» мир на позорных условиях. Вот что это напоминает.
Пусть «Хейнкель» занимается только бомбардировщиками, а «Мессершмитт» – только
истребителями. Очень мило и, главное, – так рационально!
– Наши действия? – хладнокровно осведомился Зигфрид Гюнтер, ведущий конструктор
фирмы.
«Дядюшка» Хейнкель сверкнул круглыми очками.
– Продолжим работу в прежнем русле, – бросил он. – Когда встанет вопрос о самолете,
который, возможно, сделается наследником устаревшего Bf.109, – а вопрос этот встанет
быстрее, чем кое-кому бы хотелось! – мы должны уже иметь наготове собственный
вариант.
– Следовательно, работаем по истребителю, – заключил Зигфрид с таким видом, словно
ничего другого и не ожидал.
– Я хочу, – медленно проговорил Хейнкель, и вид у него был такой, словно он
произносит заклинание, могущее исторгнуть желаемое из самих недр мироздания, – я
хочу, чтобы наш самолет установил новый рекорд скорости. Он должен войти в историю!
Октябрь 1937 года, Берлин
Глава технического управления Министерства авиации, непревзойденный ас Эрнст Удет
смотрел на телеграмму, которую только что положили ему на стол.
Удет был красив – строен, с открытым правильным лицом, которое мгновенно
располагало к себе.
Несколько раз он перечитал телеграмму, и его привлекательные черты дернулись,
исказились. Положительно, эта руководящая работа плохо сказывается и на нервах, и на
внешности, не говоря уж об отношениях с людьми!
– Что это? – вопросил Удет пустой кабинет.
Портрет Геринга на стене безмолвствовал. Оставалось заново изучить текст послания
составленного в тоне, граничащем с откровенным хамством!
Эрнст Хейнкель, как явствовало из него, с отказом не смирился. Более того, он продолжал
работать над собственным проектом, в обход... нет, не в обход, а вопреки категорической
рекомендации сосредоточиться на пикирующих бомбардировщиках.
Вслед за Герингом Удет был большим поклонником пикирующих бомбардировщиков... И
как Хейнкель с его манией устанавливать рекорды не понимает, насколько перспективной
работой ему предлагали заняться?.. Уму непостижимо.
Хейнкель с нескрываемым торжеством сообщал, что в Ростоке закончены работы над
новейшим проектом фирмы, который пока что носит название «Проект 1035».
Собственно, теоретическая разработка была завершена еще в мае, но сейчас уже можно
видеть сам самолет.
«Мы полностью отдаем себе отчет в том, что замена Bf.109 более современным,
перспективным истребителем...»
Что он пишет? До чего же трудно руководить немцами! У каждого в голове зреют
собственные планы господства над миром.
С чего он взял, что Bf.109 придется заменять в ближайшее время?
– Ладно, – вслух произнес Удет и вызвал секретаря. – Подготовьте проект контракта
для «Хейнкеля». Пусть строит первые три опытных... и десять предсерийных самолетов.
Посмотрим, что там у них получилось.
6 июня 1938 года, Балтийское побережье
Эрнст Удет лично прибыл на аэродром, чтобы увидеть детище Хейнкеля в полете.
«Проект 1035». Это название уже отброшено. Хейнкель лично настаивал на том, чтобы
его самолету присвоили имя He.100. «Круглое число принесет счастье», – уверял он.
На «сотку» для своего творения претендовал еще один конструктор. И наверняка по той
же причине. Однако Хейнкель «продавил» просьбу. «Дядюшка Эрнст» частенько
добивался своего, следует это признать...
He.100, по идее, должен стать эталоном в своем классе – в том, что касалось
аэродинамики. Удет видел это и без пояснений. Конструкторы снова, как и в случае с
He.112, сделали упор на снижение воздушного сопротивления.
– Здесь установлена уже знакомая вам поверхностно-испарительная система охлаждения,
– объяснял лично Хейнкель, благосклонно сверкая стеклышками очков. – Для
охлаждения масла используется ментоловый спирт. Как видите, испаряясь, он отводится
на поверхностный радиатор в киле, стабилизаторе и фюзеляже, а после конденсации в
жидком виде поступает обратно.
– Элегантно, – сказал Удет первое, что пришло в голову.
«Дядюшка Эрнст» принял это за решительное одобрение.
– Далее. Мы исключили мотораму. Капот буквально обтекает двигатель, он усилен и сам
несет мотор. Крыло с одним лонжероном. Топливо в четырех баках. Баки занимают,
согласно нашим расчетам, сорок пять процентов размаха крыла. И кстати о крыльях...
– Да? – спросил Удет, видя, что Хейнкель запнулся.
Однако знаменитый конструктор вдруг рассмеялся:
– Дело в том, что мы одновременно проектировали две пары крыльев – с размахом в
девять метров и с размахов в семь с половиной метров. Наш главный конструктор,
Гюнтер, не слишком хорошо встретил мою идею, но... Но я не отказываюсь от надежды
установить новый мировой рекорд скорости. Собственно, для этого и требовалось второе
крыло – меньшего размаха и площади. Для истребителя оно не годится, однако для
спорта...
Последнее слово окончательно покорило Удета. Он тряхнул головой и подошел к
летчику-испытателю, который уже ждал команды.
– Господин флюг-капитан! – обратился к нему Удет. – Прошу вас уступить мне свое
