Текст книги "Легенды авиаторов. Исторические рассказы"
Автор книги: Андрей Мартьянов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
капиталистических держав!»
Несколько дней назад прошли выборы начальников и командиров.
Полковник Горшков не удержался от выступления:
– Вы, конечно, понимаете абсурдность происходящего? По самому характеру
деятельности командиры кораблей не могут быть не избранными! За штурвалом сидит
летчик. Никто другой не в состоянии поднять корабль в воздух, хотя бы его и избрали
большинством голосов...
Так и произошло. «Большинством голосов» выбрали прежних командиров. Никольской
едва удерживался от смеха:
– Так хочется спросить, о чем думали те, кто голосовал против?
Через несколько дней комитет предложил господам офицерам снять погоны.
Согласились и на это. Поручик Павлов протестовал было, но его быстро уговорили – по-
хорошему.
«Эксцессы в Эскадре не нужны, – шепнул ему Никольской. – Не валяйте дурака,
снимите».
Август 1917 года, Москва
– Товарищи! – доносился голос докладчика. – Наконец мы собрались на наш Первый
Всероссийский авиационный съезд! Съезд свободных авиаторов, товарищи! Мы должны
организовать нашу особую Коллегию, куда войдут делегаты от разных авиационных
частей. Предлагаю взять за ориентир программу партии большевиков!
Пока шли дебаты – чью сторону занять, большевиков или Временного правительства, —
на Эскадру в Виннице быстро надвигался неприятель. Офицеров «уволили» в отставку и
отправили в Петроград.
Склады в Виннице запылали, теперь уже открыто подожженные своими.
А Коллегия в Москве все заседала и спорила... Приближалась осень.
Осень революционного семнадцатого года.
22 марта 1918 года, Петроград
Военлет Панкратьев – бывший подполковник, бывший помощник начальника Эскадры,
– категорически не желал становиться «бывшим».
Новые власти плохо понимали, о чем говорит этот человек – с откровенно офицерской
выправкой, которая выдавала его, несмотря на снятые погоны.
– Какая еще сухопутная «эскадра»? Воздушная эскадра? За дураков нас держишь, ваше
благородие? Корабли по воздуху летают?..
– Это большие самолеты, товарищи, – объяснял Панкратьев. – Поймите же наконец, я
хочу организовать ячейку «Муромцев» с включением этих самолетов в восстав Рабоче-
Крестьянской Красной Гвардии!
– А кто на них летать-то будет? – щурились на Панкратьева. – Ты, что ли?
– Я и мои товарищи, военлеты. Найду и соберу людей, бывших в Эскадре, сформируем
экипажи для двух-трех самолетов...
– Ладно, пиши докладную записку.
Панкратьев написал подробную записку в Коллегию Авиации и Воздухоплавания.
Там к проекту отнеслись благосклонно и передали в Совнарком.
22 марта 1918 года явился декрет, утверждающий организацию Северной Группы
Воздушных Кораблей в составе трех боевых единиц.
Панкратьев, окрыленный – в прямом и в переносном смысле, – бросился искать людей.
Бывший лейтенант, а ныне товарищ Никольской обрадовался возможности вернуться к
«Муромцам»: в свое время он поддерживал идею войны до победного конца и был
отправлен большевиками в отставку. Маялся без средств и без занятия.
– Возьмите на себя материальную часть, Михаил Николаевич, – попросил его
Панкратьев.
– Взять-то я возьму, – засмеялся Никольской, – да кто же мне даст?
– Обратитесь на Русско-Балтийский завод. Я вам бумагу напишу. У меня печать есть.
На заводе Никольской обнаружил семь недостроенных кораблей и, потрясая бумагой,
потребовал закончить работу.
– Заказ от Совнаркома! – заключил Никольской. – Матерьял для строительства будет.
Совнарком обещал, значит, всѐ будет.
6 октября 1918 года, Липецк
Новая Эскадра прибыла в Липецк. Отсюда предстояло действовать против
белогвардейской группы Мамонтова.
Погода портилась, но два «Муромца» поднялись в воздух.
И тут корабль Алехновича – одного из самых старых и опытных военлетов – на высоте
ста метров начал снижение. Облачность была низкой, и «Муромец» держался в воздухе
почти полчаса, не решаясь сесть.
Внезапно Алехнович отдал штурвал вниз. Моторы работали на полном газу, и при таких
условиях Алехнович начал сажать корабль.
Ударившись о снег лыжами-шасси, «Муромец» подскочил вверх, свалился на правое
крыло, перевернулся на левое и превратился в груду обломков.
Вытащили раненых военлета Романова и моториста Иванова. Алехнович был мертв —
обломками винта ему пробило грудь.
Положение складывалось тяжелое – некому летать, некому руководить.
Затем прибыли новые военлеты и с ними новое начальство – красный военлет товарищ
Ремезюк.
Товарищ Ремезюк обладал неиссякаемым запасом энергии и чрезвычайно малым опытом
общения с самолетами.
– Говорите ваши беды, а мы их разрешим! – обычно начинал он свой разговор.
Никольской, по-прежнему работавший с мотористами, сказал ему прямо:
– Главная беда, товарищ Ремезюк, – это горючее.
– Так, что с ним? – насторожился красный военлет.
– Дрянь горючее. Вместо бензина – суррогат: спирт, эфир и чуть моторного масла. При
горении коптит, как в аду, засоряет свечи.
– Решим, – обещал Ремезюк, но ничего не решил.
Нужно было торопиться и начинать учебные аэродромные полеты для выпуска новых
командиров воздушных кораблей.
Февраль 1919 года, Липецк
Партийное собрание было бурным.
Обсуждали возможную вредительскую деятельность бывшего подполковника
Панкратьева.
– Имеется указание, что вы намереваетесь перелететь к белым, – заявил товарищ
Ремезюк. – Более того, склоняете к этому и других военлетов.
Панкратьев молчал.
За него вступился весь личный состав группы: большинство шумно возмущалось, но
выступил председатель парторганизации:
– Мы товарищу Панкратьеву верим, как себе, и берем его на поруки.
Товарищ Ремезюк долго смотрел в глаза своим товарищам по партии и наконец медленно
кивнул.
Через несколько дней Ремезюк вместе с Панкратьевым совершил разведывательный
полет. В знак доверия.
Сам товарищ Ремезюк пытался научиться водить «Муромец», но получалось у него «это
дело» плохо, поэтому он ограничился руководящей ролью.
– Расположение белогвардейских частей мы уточнили, – сказал на общем собрании
товарищ Ремезюк. – Но угроза захвата белыми Липецка остается. Эвакуируемся в
Сарапул...
Весна 1922 года, Серпухов, Высшая Школа Воздушной Стрельбы и Бомбометания
Позади осталась гражданская война.
«Муромцы» не столько воевали, сколько производили разведку или чинились. Трудно
приходилось большим военным кораблям в условиях революционной разрухи.
Ушел из Эскадры Панкратьев – сделался начальником оперативного отдела Штаба
Авиации РККА, одним из авторов организации гражданского Воздушного Флота.
(Через год он погибнет при испытании одномоторного самолета «Юнкерс»...)
А Михаил Никольской был назначен главруком по бомбометанию в Серпуховской
авиашколе.
Последний из уцелевших «Муромцев» стал учебным самолетом.
– Кто это летает? – спросил Никольской своего товарища, артиллериста Маркова.
Изумительно красиво, свободно, смело чертил небо большой воздушный корабль.
Глубокие виражи с такими кренами, каких и не мыслили командиры старой Эскадры...
Огромный «Муромец» слушался неизвестного летчика так, словно был легким маленьким
самолетом.
– Борис Кудрин, – ответил Марков. – Далеко пойдет. Новый летчик-испытатель.
Июнь 1922 года, Серпухов
– Учебное задание ясно?
Кудрин кивнул.
– Так точно! Выбросить боевую бомбу весом в 160 килограммов в районе полигона.
Разрешите лететь? Хочу сам проверить корабль в полете при изменении нагрузки. Все-
таки разница в 160 килограммов...
– Разрешаю, – сказал Никольской.
«Муромец» поднялся.
Набрал две тысячи метров. Вот и полигон – пора сбрасывать... Но бомба не оторвалась
– зависла.
Садиться – невозможно: бомба разорвется. Кудрин сделан несколько кругов над
полигоном. Но каждая попытка оканчивалась неудачей – бомба висела.
– Ребята, бросайте! – крикнул Кудрин. – Что хотите делайте!
Товарищ Лилиенфельд, который должен был сбрасывать бомбу, подозвал механика,
чтобы тот держал его за ноги. Лег на пол, высунулся в бомбовый люк и отцепил наконец
бомбу.
В это время самолет летел близ железной дороги. Бомба разорвалась в пятидесяти метрах
от насыпи.
– Под арест пойду, – прошептал Лилиенфельд, закрывая глаза.
...Обошлось.
Самолет опустился на вспаханную полосу почти на самом берегу реки.
Колеса погрузились в мягкий грунт, корабль остановился, хвост задрало в небо, шасси
подломились, и винты еще работавших моторов разлетелись в щепки.
Это был последний из летавших «Муромцев». Его гибель поставила точку на истории
воздушной Эскадры.
© А. Мартьянов. 04.11. 2012.
33. Бристольский щѐголь
15 сентября 1940 года, Лондон
Газета лежала на столе, обращенная передовицей вверх.
«Гитлер знает, что ему придется либо разгромить нас на Британских островах, либо
проиграть войну. Если мы сумеем выстоять в этой борьбе, вся Европа может стать
свободной... Поэтому давайте приложим все наши усилия и постараемся так выполнить
свой долг перед людьми, чтобы они через тысячу лет, если столько времени
просуществует Британская империя и ее содружество наций, сказали: «Это был их самый
высший подвиг».
Таков был призыв премьер-министра Англии.
И эти слова не прозвучали впустую. Особенно когда начались бомбежки.
Германские бомбы падали на Лондон, систематически разрушая столицу – одну из самых
крупных целей в Европе.
– Насколько я понял, – медленно говорил Уинстон Черчилль, – во время ночных
налетов немецкой авиации на Лондон, нацистам приходится опасаться исключительно
нашей зенитной артиллерии. – Он сделал паузу. – Каким количеством орудий мы
располагаем?
Командующий Истребительным командованием главный маршал авиации Хью Даудинг
кашлянул:
– Насколько я понимаю, именно на Истребительное командование возлагается самая
ответственная сейчас задача: организация противовоздушной обороны Англии.
– Гхм, – высказался Черчилль и замолчал.
Даудинг продолжил с истинно британской невозмутимостью:
– Во время первого массированного налета на Лондон в ночь на 8 сентября столицу
прикрывало девяносто два тяжелых зенитных орудия.
– Гхм! – повторил Черчилль.
– Их действия были признаны малоэффективными, – сказал Даудинг. – Поэтому в
течение следующих двух дней количество тяжелых зенитных орудий в системе ПВО
Лондона было увеличено в два с лишним раза.
– И что же, эффективность повысилась? – осведомился Черчилль. Он был в ярости, но
разглядеть это можно было лишь по тому, как разгорался огонек его сигары.
– Существующие на данный момент методы управления зенитным огнем не могут
обеспечить...
– Гхм! – в третий раз кашлянул Черчилль.
– Зенитчикам дали полную свободу действий, – сдался Даудинг. – Лупили как попало,
извели кучу боеприпасов, но ни единого бомбардировщика не сбили.
– А немцы? – спросил начальник штаба английских ВВС Ньюолл. Он симпатизировал
Даудингу.
– Немцы, – протянул Даудинг, – они поняли, что мы активизировались. Вряд ли им это
понравилось. Они стали летать на большей высоте – следовательно, прицельность их
бомбометания снизилась. А некоторые вообще поворачивали обратно, не достигнув цели.
– Охарактеризуйте, – потребовал Черчилль.
Ньюолл характерно двинул бровями. Должности главнокомандующего ВВС в Англии не
существовало, его обязанности исполнял начальник штаба. На Ньюолле лежала вся
ответственность. Он заметно нервничал.
– Все налеты немцы производят значительными силами, – после паузы снова заговорил
Даудинг. – Сбрасывают не менее десяти тонн фугасных бомб. Плохая погода иногда
снижает активность противника. Налет длится несколько часов, осуществляется силами
приблизительно двухсот-трехсот самолетов.
– Выводы? – спросил Ньюолл.
Черчилль устремил взор на него:
– А ваши?
– Первоначально мы пытались усовершенствовать ПВО установкой воздушных мин.
Создавали завесы из мин, которые подвешивали к тросам свободных аэростатов,
запускаемых вдоль маршрута полета немецких самолетов.
– Плохой вариант, – заметил Черчилль.
– Согласен, – кивнул Даудинг. Он снова взял инициативу беседы на себя. – Мы также
испытываем прожектор, установленный на самолете с радиолокационным прицелом.
Задача – осветить цель для другого атакующего самолета. Но взаимодействие двух
самолетов в ночном бою... плюс технические сложности с конструкцией самого
прожектора...
– Может быть, хватит излагать намерения? – с язвительной полуулыбкой осведомился
Черчилль. – Давайте обсудим что-нибудь более приземленное, грубое и действенное. —
Он чуть поднял палец. – О недостатках наших радиолокационных систем я знаю.
– Ночной истребитель, – выговорил Даудинг. – Самое конкретное и
быстровыполнимое.
Черчилль насторожился:
– Слушаю.
– В Истребительном командовании сложилось твердое убеждение, что успех
противовоздушной обороны страны зависит прежде всего от того, насколько быстро мы
сумеем поставить на вооружение ночные истребители «Бофайтер» и новые наземные
радиолокационные установки.
Ньюолл подался вперед:
– В первую очередь нам необходимо изучить вопрос использования истребительной
авиации в системе ПВО в ночное время.
– Использование истребительной авиации и создание ночного истребителя – это ведь
немного разные задачи? – проговорил Черчилль.
– Предлагаю сформировать специальный комитет, – сказал Ньюолл. – Под
председательством маршала авиации Салмонда. Пусть выработает рекомендации по
данному вопросу.
Черчилль кивнул:
– Комитет – это очень по-британски. Только не заседайте слишком долго.
20 ноября 1940 года, Лондон
Премьер-министр привычно занял место во главе стола.
– Ситуация, господа, не стала для нас легче, – такими словами он открыл заседание. —
Да, известно, что вторжение в Англию германское командование отложило до будущей
весны. Какое облегчение! – с ядовитой иронией прибавил он. – Зато теперь они взялись
уничтожать военную промышленность и наш торговый флот. Мне не нравятся эти
бомбежки! Вы поняли? – Он обвел собравшихся глазами. – Даже в тех случаях, когда
нам становятся известны планы противника, даже когда мы точно знаем, каков их
следующий объект, мы мало что можем сделать. Разрушены Ковентри, Бирмингем,
производятся варварские налеты на Саутгемптон, Бристоль, Плимут. Продолжаются
бомбежки Лондона. Так, все, – оборвал он себя. – Я хочу выслушать, что скажет наш
комитет.
Маршал авиации Салмонд откашлялся.
– Мы производим отбор летчиков в ночную истребительную авиацию. Все они проходят
испытания ночного зрения, сдают особые экзамены по специальному курсу летной
подготовки на ночном истребителе. Мы предлагаем также создать при штабе ВВС
специальный отдел по руководству боевыми действиями истребительной авиации в
ночное время. Из технических проблем: необходимо оснастить ночные истребители
новым аэронавигационным оборудованием.
Черчилль постучал пальцами по столу.
– Что Бристоль? Как дела на авиастроительном заводе?
– Бристоль работает, – ответил маршал авиации Фримэн. – Мы пригласили сегодня
конструктора компании мистера Лесли Фрайза. Он доложит о новом самолете.
Фрайз чуть покраснел и заговорил ясным, до странного молодым голосом:
– Хочу вас поздравить, милорды! Вчера наш новый истребитель «Бофайтер» открыл
боевой счет: был сбит «Юнкерс-88». Поврежден и рухнул в Ла Манш... Отличились пилот
Каннингэм и оператор радиолокационной связи Филипсон.
– Прекрасная новость, – без выражения произнес Черчилль. – Расскажите подробнее о
самолете. Каким образом фирме «Бристоль» удалось создать его так быстро?
– Мы горды тем, что наш самолет – первый настоящий ночной истребитель, – ответил
конструктор. – Могу добавить, что это мне пришло в голову не создавать принципиально
новый самолет, а переоборудовать для ночной истребительной авиации уже имевшийся
двухмоторный бомбардировщик «Бофорт». Нам пришлось внести серьезные изменения
только в конструкцию фюзеляжа. Экипаж самолета сократили – до двух человек. Убрали
стрелковую башню и оборонительное вооружение. В нижней носовой части машины, —
инженер сделал движение рукой, так плавно и точно, что перед слушателями, словно
вживую, предстал самолет, – разместили батарею из четырех пушек калибром 20
миллиметров. Заменили также моторы – вместо «Таурус» поставили «Геркулес» III —
свыше тысячи шестисот лошадиных сил. В общей сложности конструкторские работы
заняли совсем немного времени. «Бофайтер» поднялся в воздух всего через девять
месяцев после «Бофорта».
– Удачное название, – заметил Черчилль. – С одной стороны, соединение «щеголя» и
«бойца» – «бо-файтер», а с другой – определенная отсылка к «прародителю»,
«Бофорту». Остроумно.
Когда Черчилль кого-то хвалил за остроумие, впору было насторожиться, но сейчас
премьер, кажется, был вполне серьезен.
– У меня вопрос насчет радиолокационной связи, – подал голос Хью Даудинг. —
Насколько она эффективна на самом деле? Что говорят те, кто работает с ней на практике?
Фрайз чуть нахмурился:
– Не слишком. Поиск ночной цели по-прежнему сложнейшая для нас задача. Сигнал
поступает на две электронно-лучевые трубки: одна показывает направление и расстояние
до цели, вторая – насколько выше или ниже перехватчика находится вражеский самолет.
– Что здесь неудобного? – спросил Даудинг.
– Невозможно определить точно, как выше или как ниже, – пояснил Фрайз. —
Максимальная дальность обнаружения цели – шесть с половиной километров,
минимальная – сто восемьдесят метров. Все, что за пределами этих границ, на экране не
отображается. Кое-что пилот просто должен увидеть глазами. Отсюда – постоянное
напряжение. Человек, джентльмены, управляет несколькими тоннами металла и мчится
навстречу другой такой же груде металла, а между тем он ничего перед собой не видит, и
надежды увернуться от столкновения нет никакой. Знаете, это сильно напрягает, как
говорят наши ночные истребители.
Маршал авиации Салмонд не преминул заметить:
– Однако все пилоты проверены на ночное зрение.
Фрайз махнул рукой:
– Когда темно, тогда темно, и с этим ничего не поделаешь. С ночными истребителями
все равно лучше, чем без них.
– Меня беспокоят моторы наших самолетов, – произнес Черчилль внезапно. – Да, я
приземленный человек, и моторы волнуют меня больше всего.
– Мы работаем над двумя типами «Бофайтера», – объяснил Фрайз. – Одна модель —
под двигатели Бристоль «Геркулес», вторая – под систему Роллс-Ройс «Мерлин». Да, мы
помним, что Бристоль бомбят, и двигатели могут временно перестать поступать в
авиационные части. Кроме того, у «Геркулеса», как у всего рожденного на земле, имеются
недостатки.
– Вы просто поэт, – поморщился Даудинг.
– Я реалист, – возразил Фрайз. – «Мерлин» обладает меньшей мощностью. Хотя
скорость истребителя снизилась ненамного. Кроме того, под «Мерлин» пришлось
доработать самолет. Центр тяжести сместился вперед, самолет утратил устойчивость.
– То есть, эта машина «рыскает по курсу», как говорят пилоты? – уточнил Даудинг.
– Можно и так сказать, – признал Фрайз. – Некоторые вообще говорят, что у нее, мол,
такой характер. Чем больше пытаешься ее укротить, тем хуже она ведет себя. А вот дашь
ей волю, позволишь вести себя – и все в порядке.
– Самолеты вам скоро на голову сядут, – проворчал Черчилль. – Поэты все кругом. Я
хочу видеть результат, джентльмены! Покажите мне результат!..
© А. Мартьянов. 22.11. 2012.
34. Истории с авиазавода
2 апреля 1943 года, авиабаза в Преданнаке, Англия
– Стикс, дружище, – обратился к своему оператору командир 141-й эскадрильи
королевских ВВС Джон «Боб» Брэхем. – Как вовремя вы вернулись со своих курсов
повышения квалификации!
Флайт-сержант Грегори, которого все называли «Стикс» – в память о тех мирных
временах, когда он был барабанщиком в оркестре Деброя Сомерса, – насторожился.
Его веселое лицо вдруг приобрело необычайно серьезное выражение.
– О чем это вы говорите, Боб?
– Да так, – махнул рукой Брэхем. – Возможно, я просто рад вас видеть.
Стикс с сомнением покрутил головой:
– Боюсь, все в этом мире непросто... К вам поступали какие-то жалобы на меня,
командир?
– А что, для таковых имелись какие-то основания, дружище?
Стикс неопределенно пожал плечами.
Брэхем рассмеялся:
– Нет, все гораздо лучше, чем вы себе представляли. Нам поручено выступить перед
рабочими и инженерами авиационного завода. Рассказать, каково нам воюется на тех
самолетах, которые они выпускают. Вылетаем немедленно. Вы готовы?
Стикс отсалютовал и наградил своего командира взглядом, от которого менее
чувствительный англичанин упал бы замертво.
2 апреля 1943 года, Филтон, авиазавод фирмы «Бристоль эйркрафт компани»
В заводской столовой было многолюдно.
Всем хотелось послушать, что расскажут летчики.
Храбрый Брэхем неожиданно побледнел. Он командовал эскадрильей ночных
истребителей, сражался с первых же дней войны. Но страх публичного выступления —
это нечто иное.
– Э... – выговорил он, чувствуя на себе сотни внимательных глаз. – Ну, мы все, значит,
боевые летчики, пилоты и операторы радиолокационной связи, – он ткнул большим
пальцем в сторону Стикса, – мы все очень вам признательны за то, что вы здесь, дружно,
сообща, делаете такой хороший самолет, как «Бофайтер». Потому что он действительно
«бо», то есть прекрасный, и, несомненно, он также и «файтер», то есть забияка и даже
убийца. Убийца наших врагов.
Он перевел дыхание.
В столовой, несмотря на обилие народа, было тихо.
Стикс глядел куда-то в окно и тосковал. Ему хотелось на волю.
– Вы, рабочие, – продолжал летчик, – мало почестей получаете за ваш тяжелый и
героический труд. А это неправильно. Вы должны получать много почестей. А теперь вам
расскажет о нашем боевом опыте мой боевой друг, флайт-сержант Грегори.
Стикс вздрогнул и медленно повернулся к рабочим. Он словно бы не верил, что командир
проделал с ним такую штуку: неожиданно заставил говорить.
Брэхем улыбнулся с притворно-виноватым видом. Мол, отдуваться – так вместе! Прости,
дружище.
Грегори сверкнул глазами и резко произнес:
– В общем, машина хорошая. Хотя поначалу ходили про нее разные слухи. Например,
что она не может лететь на одном моторе. Я вам скажу – полная ерунда. Сколько раз мы
с командиром возвращались... гм... не хочу сказать, что разбитые, но изрядно
потрепанные. И всегда «Бофайтер» выручал. Вот. Большое вам спасибо.
Один из рабочих, видимо, пользовавшийся авторитетом у остальных, пошептался с
товарищами и громко попросил:
– А вы расскажите подробнее. Как оно там, наверху, в небе?
– А, – сказал Стикс. Постепенно он успокаивался. – Ну, это можно. Начнем, стало
быть, с первого знакомства. Я-то этого не видел, но мой командир, – он почему-то язык
себе прикусил, поэтому и говорит так странно, – познакомился с ними еще в сентябре
сорокового. Так, Боб?
Брэхем кивнул.
– Ну вот, – продолжал Стикс, – летал он, значит, мой командир на «Бленхейме», как
умел, а тут в эскадрилью привозят первый «Бофайтер». На пробу. Командир эскадрильи
– это был тогда мистер Уиддоус, – подозвал его к себе: «Идите, – говорит, – Боб и
опробуйте эту машину. Если живы останетесь, расскажете, ерундовая она или же это наша
главная надежда разбить гуннов».
– Он не так сказал, – пробурчал Брэхем.
– Вы отдали слово мне, сэр, так что извольте не перебивать, – ухмыльнулся Стикс. —
Вот, значит, наш молодой пайлэт-офицер, – он указал на Брэхема, – забирается в кабину
«Бофайтера», а там, мамочки! Просторно! Красота! Все отлично продумано – обзор из
кабины – превосходный, приборы размещены гораздо удобнее, чем на старом
«Бленхейме». Полетал-полетал он по кругу, приземлился и отрулил обратно к стоянке
командира эскадрильи. Командир: «Ну, Боб, что думаете?» А Боб: «Ой, командир, мистер
Уиддоус, сэр, ах, мамочки, скорей бы нам в эскадрилью такие самолеты прислали!..»
Командир человек серьезный, говорит: «Придется, Боб, маленько подождать. Поднажмут
рабочие на заводах – и будет вам игрушечка».
Кругом дружелюбно засмеялись. Стикс продолжал:
– Как устроен этот самолет, вы лучше моего знаете: двухместный, двухмоторный, пушек
четыре, пулеметов шесть, все вооружение установлено для стрельбы вперед. Но главное,
– это первый британский самолет с нормальным радаром. И тут я подхожу к тому, что
ближе мне всего на этом свете, – к радару. Это моя работа. Нас с радаром вы разместили
в хвостовой части фюзеляжа и заботливо прикрыли прозрачным плексигласовым
куполом. Есть у меня две маленькие электронно-лучевые трубки. С их помощью я могу
вывести пилота к любому вражескому самолету, который появлялся в зоне его охвата.
Вообще-то мы видим в темноте даже те цели, которые находятся позади нас, хотя радиус
действия в задней полусфере ограничен эффектом отражения от поверхности истребителя.
– Наземные службы как работают? – спросил другой рабочий.
– Вам известно, – вступил Брэхем, – что вдоль побережья Англии были быстро
сооружены радары «GCI». И вот теперь операторы наведения, используя эти радары,
получили возможность вывести истребители на противника на расстояние от полутора до
трех километров. С такой дистанции мой радиооператор, – он показал на Стикса, – уже
в состоянии установить с целью радарный контакт. Ну а мое дело – закончить перехват и
уничтожить противника.
Он скромно потупился.
– Тут главное, – опять заговорил Стикс, – стрелять хорошо. Когда летчик молод, горяч,
немного неопытен... – Он широко ухмыльнулся, с явным намеком. – Случается ему и
промахнуться.
– А случается и попасть, – оборвал Брэхем.
Стикс развел руками:
– Что есть, то есть. Случается, он и попадает.
– А вы что-нибудь принимаете для того, чтобы ночное зрение улучшилось? – спросила
хрупкая работница с огромными глазами.
– Что-нибудь – в каком смысле? – не понял Брэхем.
Стикс ответил:
– Иногда мы принимаем виски. В нескольких барах у нас довольно дрянная репутация.
– Я о лекарствах, – работница покраснела.
Брэхем ответил, стараясь не глядеть на Стикса:
– Есть довольно простой прием – походить за час до полета в темных очках. Но вообще
мы тренировали зрение просто в полетах. Никаких особых лекарств не существует.
– Но без визуального контакта все же не обходится, – снова сказал Стикс. – Вот
поговорили мы с наземным оператором, так?
– А эти операторы – просто голоса для вас, шорох в пространстве? – перебила другая
работница.
– Вы, наверное, радио часто слушаете? – Стикс приветливо улыбнулся ей. – Узнаете
любимых ведущих? Мы тоже знаем по именам почти всех наших операторов. Это не
просто голос, это голос друга... Вот показал он мне направление – куда вести самолет.
Иду. Вижу у себя на экране цель. Сообщаю моему летчику.
– Ага, – сказал Брэхем. – Футбольные матчи когда-нибудь по радио слушали? Или
скачки на ипподроме? Вот так разговаривает мой оператор. Он как будто ведет репортаж.
Не умолкает ни на минуту. Если он вдруг затих, мне сразу не по себе: наверняка сбился и
потерял гунна. Но потом опять знакомое: «Ладно, Боб, берите левее, он в трехстах
метрах»... и мне спокойно.
– Не так давно мы получили новые «Бофайтеры» с радарами «Mk.7», – продолжил
Стикс, – и сразу захотели опробовать это новое оборудование в ходе маловысотного
перехвата. Тут какая проблема, друзья? Проблема вот какая. У противника есть
радиовысотомер, и летает он очень низко, ниже трехсот метров. До пятнадцати метров
над водой летает, представляете?
Он выдержал паузу, чтобы все представили себе это наглядно.
– А у нас точного маловысотного радиовысотомера нет, чтобы его засечь. Бортовой
радар «Mk.7» все-таки имеет ограниченную дальность на таких малых высотах. Отсюда
– необходимо как можно более точное наведение с наземных радиолокационных
станций.
– Лучше расскажите, Стикс, какую-нибудь историю, – перебил Брэхем. – Давайте не
будем вдаваться в детали касательно РЛС.
Стикс поднес палец к губам, намекая на секретность. И продолжил рассказ «без деталей»:
– Вот как-то раз в одну из ночей случилось большое оживление в районе Кентербери —
Дувр. Самолеты один за другим взлетают по тревоге, и мы в том числе. Около Кентербери
здорово бьют зенитки, однако оператор наземной РЛС направил нас к линии
патрулирования. Какая досада! Как жаль, что я не видел лица моего пилота. Но ничего не
поделаешь... Совершать подвиги отправился кто-то другой, а нам придется патрулировать.
Вокруг засмеялись. Брэхем покраснел.
А Стикс продолжал как ни в чем не бывало:
– Представляете? Кругом дерутся, а мы слоняемся без толку и только смотрим, как горит
Кентербери. Тут Боб говорит: «Давайте полетаем зигзагообразно. Конечно, мы
направляемся к побережью, но не прямо, а как бы в раздумьях».
– Ловко придумано! – выкрикнул кто-то из слушателей.
– Ну вот, летим, – продолжал Стикс. – И, конечно, же я кое-кого засекаю и говорю
моему летчику: «Контакт». А он аж трясется и чуть не плачет: «Ради Бога, Стикс, умоляю,
Стикс, не потеряйте его, дружище». А я так хладнокровно: «Давайте резко влево и вниз,
Боб. Прибавьте скорости, Боб». Боб, конечно, в бою слушается меня, как дитя мамочку.
Брэхем не выдержал и засмеялся.
– Ладно, так и есть, – признал он.
– Летели мы тогда почти на четырех тысячах метров. И с максимальной скоростью. Я
гляжу на радар, ага: тысяча восемьсот вперед и чуток вниз, там аккурат будет наш гунн. И
что противно!.. Он ведь к морю летел. А это значит, что он уже сбросил все бомбы на
Кентербери и возвращается. Удачно отбомбился.
– Ага, и тут мне приходит в голову, – вмешался Брэхем, – а вдруг это вовсе не гунн?
Как известно, – он обратился прямо к рабочим, – иногда происходит путаница. И не так
редко, как хотелось бы. Например, «Бофайтер» иногда путают с «Юнкерсом-88».
Досадные ошибки – всегда обидно, когда по тебе стреляют свои же. В общем, требовался
визуальный контакт. Я говорю Стиксу: «Где он?» А Стикс ведет репортаж: «Он на девять
градусов выше и прямо впереди – приблизительно в ста восьмидесяти метрах».
Я отрегулировал прицел. Ищу мерцающие вспышки выхлопов или темный объект,
закрывающий звезды. И вот... Еще секунду назад там ничего не было, а затем, ниоткуда,
он появился: двойное хвостовое оперение и очень слабые красные вспышки выхлопов из
двух двигателей. И я сразу понял, кто это.
– И кто это был? – спросил старый рабочий, напряженно слушавший весь рассказ.
Брэхем неожиданно подумал, что этот человек сражался в Первую мировую.
– Это был «Дорнье-217», – ответил Брэхем. – Стикс тоже изволил выглянуть из своего
офиса, – так мы называли его кабину, – и поглядеть. Глянул и говорит: «Точно, Боб,
задайте ему перца».
– Ну, я всегда подбадриваю моего летчика, – подтвердил Стикс. – Пустили мы
очередь, – иногда Боб стреляет довольно метко, «Дорнье» загорелся и очень красиво
упал в море.
Рабочие зааплодировали.
Стикс поднял руку:
– А знаете, что спросил командир двадцать девятой эскадрильи, где мы гостили и где
совершили свой очередной подвиг?
Настала выжидательная тишина.
Стикс заключил с торжеством:
– Когда мы сели и доложили обо всем, он посмотрел на моего летчика и спрашивает:
«Боб, а где, черт побери, ваша фуражка?»
