Текст книги "Легенды авиаторов. Исторические рассказы"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

продемонстрировать успехи воздухоплавания, а заодно Ламберт хотел взять реванш за

одну большую неудачу: полет над Ла Маншем ему не удался.

– Зато над Парижем покрасовался, – сказал Вася.

– Между прочим, за этот полет Французский аэроклуб наградил Шарля де Ламберта

Большой золотой медалью, а Общество Поощрения Авиации вручило ему денежный приз

в пятьдесят тысяч франков. Спустя несколько дней граф стал кавалером Почетного

легиона.

– А что самолет? – поинтересовался Вася. – О нем что-нибудь известно?

– К сожалению, ничего утешительного, – вздохнул Ларош. – Этот биплан был передан

на вечное хранение в петербургский Аэромузей, организованный Императорским

Всероссийским Аэро-Клубом. Его продемонстрировали российской публике на

Московской выставке 1912 года. А после Октябрьской революции самолет был

уничтожен. Но вообще-то еще в двенадцатом году ничего хорошего с ним не

происходило. Журнал «Аэро и автомобильная жизнь» тогда же возмущался «вандальским

отношением к священной реликвии авиации». Аэроплан не собрали, а просто свалили все

отдельные части на стенд, прислонили к столбам сбоку порванные крылья... и

успокоились.

Вася содрогнулся.

– Я даже слушать об этом не могу.

– Ладно, не будем сосредотачиваться на ужасном, – кивнул Ларош. – Мне тоже как-то

больно...

– А граф Ламберт что? – спросил Хопкинс. – В Россию возвращался?

– Остался во Франции, – сказал Ларош. – Всю жизнь работал с самолетами и умер в

Париже 26 февраля 1944 года. Во время нацистской оккупации немцы его, кстати,

разорили, закрыли его фирму и оставили без средств к существованию.

– Да, – после долгого молчания произнес Вася. – Вот это была жизнь!.. А фотографию

знаменитого полета кто сделал?

– Неизвестный фотограф, – ответил Ларош. – Но спасибо ему за эту память.

– Летчик номер восемь, – не мог успокоиться Вася. – Это ж надо! А вот я, к примеру,

летчик номер какой, интересно бы знать?

Он даже зажмурился, представляя себе все эти тысячи и миллионы.

– Да ладно тебе, Вася, – спокойно произнес Хопкинс. – Какая разница! Лишь бы летал

хорошо.

* * *

На фотографиях:

Граф Ламберт. Фото из журнала «Аэро и автомобильная жизнь» №3/1911.

Самолет Ламберта на Московской выставке 1912 года. Видно, что кресла пилота

заменили

стульями

с

отломанными

ножками

(это

особенно

возмущало

корреспондентов).

Лист из журнала «Наше время» за 22 октября 1909 года с фотографией знаменитого

полета

© А. Мартьянов. 12.07. 2012.

08. В небе над Курском

7 мая 1943 года, аэродром базирования Муковнино, у города Полотняный Завод

Капитан Альбер Литольф, заместитель командира группы, майора Жана Тюляна,

проводил последний инструктаж.

– Немцы, как мы знаем, готовят наступление под Курском. Наша задача – упредить их.

Предстоят бомбардировки транспортных коммуникаций противника. Будем уничтожать

основные аэродромы авиации противника, на которых разведкой установлено скопление

самолетов. Цельтесь точнее и не опаздывайте с открытием огня. Не допускайте

бесполезных заходов. Бейте как можно больше бошей, но избегайте вынужденных

посадок. Вопросы?

– Насчет еды, – подал голос аспирант Ив Майэ. – Нельзя ли там передать, что этот

птичий корм просто невыносим?

Вокруг засмеялись, но кое-кто оставался серьезным.

Майэ, как и многие другие «нормандцы», был аспирантом. Русские обращались к нему —

«товарищ младший лейтенант».

В советской армии все пилоты имели офицерский статус, поэтому с самого начала было

предложено – для соответствия статуса – присваивать «аспиранта» тем французам, кто

офицерских званий изначально не получил.

В Красной Армии звания аспиранта не было. А во французской армии не было звания

старшего лейтенанта. Поэтому аспиранта французской армии приравнивали к младшему

лейтенанту Красной Армии, младшего лейтенанта французской армии – к лейтенанту

Красной, и лейтенанта – к старшему лейтенанту. От капитана и выше сохранялось

соответствие воинских званий Франции и СССР.

И все французы – от аспирантов до капитанов – дружно страдали от непривычной

пищи.

Когда Майэ высказал старую претензию вслух, кругом зашумели. Советская Россия с

самого начала оказалась для французов страной весьма экзотической (даже не ожидали):

одни только морозы и сугробы чего стоили! А землянки? А жуткая весна – разливанное

море непобедимой грязи! Да мало ли что еще... Однако ко многому присмотрелись и

притерпелись.

Но вот гречневая каша поставила французских летчиков в тупик – сразу и навсегда. Они

не могли взять в толк, как этим странным продуктом можно питаться – да еще месяцами!

– Вообще-то идет война, – напомнил майор Тюлян. Он встал и заговорил сам, вместо

своего заместителя. – С продуктами тут не очень. И потом. Вы знаете, что у русских

другой подход. Фронтовики получают лучшее довольствие, нежели тыловики. Без

исключений. Рядовой, если он сражается, ест лучше, чем офицер в тылу. Это то, что мы

видели.

– Так насчет каши, – не унимался Майэ. – Давайте напишем их начальству.

Невозможно же.

На самом деле «начальство» знало про кашу и французов. Жалобы дошли до самого

«всесоюзного старосты» – Михаила Ивановича Калинина, которого иностранцы

называли «президентом СССР». Но и дедушка Калинин не проявил никакого сострадания.

«Солдаты всегда бурчат», – сказал он безжалостно. И если не считать посылок, которые

приходили крайне нерегулярно, французы продолжали питаться кошмарной русской едой.

Был, правда, отрадный перерыв, когда из Киргизии «для французских товарищей-

антифашистов» прислали несколько ящиков мороженых куропаток. Поначалу случился

настоящий взрыв восторга, но затем, приевшись, французы вновь принялись стенать.

– Ладно, хватит о ерунде. – Тюлян показал на карте. – Наша цель – немецкий

аэродром в Спас-Деменске. Уничтожаем все. Самолеты, цистерны, личный состав. Атака

проходит одновременно на десятках аэродромов противника. В общем... – Он замолчал,

блеснул глазами.

Все было ясно без дальнейших объяснений. То, ради чего они с такими трудами

добирались до России, началось.

Было известно, что немцам предписано относиться к летчикам «Нормандии» как к

партизанам, то есть в плен их не брать – расстреливать на месте. Известно было и другое:

в вишистской Франции многие из них были объявлены дезертирами, предателями,

поставлены вне закона. Кое-кому – например, Литольфу, – был вынесен на родине

смертный приговор.

Сейчас предстояло начать отрабатывать эти смертные приговоры.

– Все, вылетаем.

Одиннадцать «Яков» появились над аэродромом Спас-Деменск.

Сразу же открыли ураганный огонь зенитные орудия. А внизу так отчетливо видна была

цель: «Мессершмитты», «Фокке-вульфы», «Юнкерсы» на стоянках.

– Делаем как на учениях!

Один за другим истребители «Нормандии» пикировали на немецкие самолеты с черными

крестами на крыльях. Отчетливо было видно, как те загораются – один за другим, как

люди бегут в траншеи и падают, скошенные пулеметными очередями, – маленькие

фигурки на поле.

Аэродром был буквально распахан.

– Сбор на высоте три тысячи метров, – сквозь треск донесся в наушниках голос Тюляна.

Пять, шесть «Яков»... десять. Одиннадцатый – Ива Майэ – так и не появился: попал под

огонь зенитки.

«Пропал без вести».

Еще одна потеря «Нормандии». Четвертая.

Но Майэ не погиб, как подумали его товарищи. Раненый в голову, он сумел посадить

самолет. Произошло то, от чего предостерегал Литольф, когда говорил, что следует

дотягивать до своей земли любой ценой.

В двадцати километрах от Спас-Деменска «Як» развалился, летчик, весь в крови,

выбрался наружу... и скоро наткнулся на детей в лесу.

Это были самые обычные русские дети. Уже привыкшие к оккупации, к странной жизни

во время войны, когда с неба может упасть незнакомый человек и заговорить с тобой на

непонятном языке.

И дети сделали то, о чем их, как им казалось, просил летчик: привели немецкий патруль.

...Ив Майэ вернется к своим, в «Нормандию», уже после войны, после лагерей и побегов.

Его встретят как выходца с того света. А в пятидесятые именно он будет командовать

авиаполком «Нормандия – Неман». Но до этого оставалось еще – как до звезд.

15 июля 1943 года

В офицерской столовой сильно шумели.

После тяжелых боев, после страшных потерь в полк – словно с неба – прибыли пятеро

новых летчиков. Подкрепление. Добирались, как и остальные, фантастическими путями,

едва ли не проделав кругосветку: трое, например, прилетели с Мадагаскара.

Новички пытались рассказывать о своих приключениях, но Литольф перебил их:

– Все, что было у вас до сегодняшнего дня, – это цветочки. Настоящие ягодки впереди.

Вы здесь на своей шкуре поймете: то, что происходит тут, даже близко не стоит к тому,

что вам уже знакомо.

– Эх, – вздохнул Жан Тюлян, – когда-то еще удастся поесть марсельского супа из

устриц и омаров.

– Или парижских бифштексов с жареным картофелем, – вставил парижанин Марсель

Альбер.

Разговор плавно перешел на одну из любимых русских диковин – на водку. Многие уже

освоили коронный русский трюк – выпить положенные «сто грамм» одним глотком.

Тема была как будто увлекательная, но разговор велся через силу – все невероятно

устали.

Глаза лихорадочно блестели от бессонницы, лица перечеркнули морщины. Почти

постоянно летчики находились в воздухе. На отдых удавалось выкраивать буквально по

несколько часов в сутки.

16 июля 1943 года, район села Красниково

– В небе что-то стало тесно, – заметил Альбер Литольф.

Жан Тюлян не ответил. Самолеты «Нормандии» столкнулись с плотной группой

бомбардировщиков «Юнкерс-87» в сопровождении больших групп истребителей «Фокке-

Вульф-190», эшелонированных по высоте.

Литольф и еще двое зашли со стороны солнца и атаковали бомбардировщики. Тюлян и

Альбер прикрывали своих товарищей от немецких истребителей. Завязался бой с двумя

немцами.

Воспользовавшись тем, что солнце ослепляет врага, Тюлян расстрелял его почти в упор.

Вражеский самолет, дымясь, словно сырое полено, рухнул на землю, и Тюлян проводил

его глазами.

В этот самый момент его атаковали еще четыре вражеских истребителя. Тюлян —

отличный летчик, и ему удалось ускользнуть.

Полностью израсходовав боекомплект, с почти пустым баком, он вернулся на аэродром.

Французы вылетают вместе, возвращаются по одиночке. Русские с огромным трудом

научат их другому – позднее. Но еще вернее будут учить их этому немцы...

Когда Тюлян сел, его поразили мрачные лица товарищей.

– Что?.. – отрывисто спросил Жан Тюлян.

Спросил – «что?», а подумал – «кто?»..

– Литольф...

Окруженный несколькими «Фокке-вульфами» и «Мессершмиттами», в багровом от

пожаров небе под Смоленском он сбил в неравном бою двух немцев и врезался в землю на

объятой пламенем машине.

А через день с боевого задания не вернулся и майор Тюлян. В последний раз видели, как

самолет Тюляна врезался в группу «Фокке-вульфов». После этого Тюлян просто исчез.

Никто в точности не знает, как он погиб.

С 13 по 17 июля «Нормандия» совершила одиннадцать боевых вылетов, в которых было

сбито семнадцать вражеских самолетов. В этих боях погибли шесть французских

летчиков.

Великая битва под Курском продолжалась.

© А. Мартьянов. 19.07. 2012.

09. Баронесса

– Мадемуазель Брунгильда! – окликнул задумчивую фройляйн Шнапс Франсуа Ларош.

Брунгильда шла, опустив голову, и явно о чем-то размышляла.

Услышав голос у себя за спиной, она остановилась, медленно повернулась и уставилась на

Франсуа тяжелым, типично нордическим взором.

– Франсуа Ларош! – отрекомендовался француз.

Брунгильда сказала:

– Я помню...

– Позвольте вас проводить, – Франсуа галантно предложил ей руку, но Брунгильда как

будто не заметила.

– Я бы хотела, чтобы ко мне относились как к мужчине! – выпалила она.

– Но почему, мадемуазель? – искренне изумился Франсуа. – Ведь это невозможно с

точки зрения ла натур!

– Что, «натур» вам мешает видеть во мне равное мужчине существо?

– О, мадемуазель – феминистка! – восхитился Франсуа.

– Что вас так забавляет?

– Просто впервые сталкиваюсь... А что говорит по этому поводу Горыныч?

– Горыныч – дракон, – сказала Брунгильда. – А у драконов насчет девиц совершенно

предубежденное мнение. Обусловленное древней и мифологической историей.

– Гм, – сказал Ларош. – У меня к вам уже давно один вопрос, мадемуазель.

– Слушаю вас.

– Это касается той баронессы Ларош, о которой вы упоминали.

– Между прочим, в самом начале, когда воздухоплавание было еще неизведанной

территорией, – сказала Брунгильда, – очень много женщин становились пилотами. Как

вы это объясните?

– О, – сказал Франсуа, – думаю, мне лучше ничего не объяснять. А какое мнение у

вас?

– Потом уже было не так, – продолжала Брунгильда, словно не расслышав вопроса. —

Потом уже женщины играли меньшую роль. Но поначалу почти двадцать процентов

авиаторов были девушки. И очень красивые. В большинстве своем.

– Для мадемуазель это так естественно – быть шарман! – охотно поддержал Франсуа.

– Вы невыносимы, – вздохнула Брунгильда и все-таки оперлась на его руку. – Ладно,

признаюсь вам во всем! Баронесса Раймонда де Ларош на самом деле никакой баронессой

не была. И настоящее имя у нее было тоже другое. Ее звали Элиза Леонтина Дерош.

Поэтому, кстати, многие называют ее «Элиза Ларош».

– Запутанное дело, – поддакнул Франсуа и ненароком прижал локоток Брунгильды.

Она как будто не заметила.

– Элиза была парижанкой, дочерью рабочего, – продолжала Брунгильда. – Если

говорить совсем точно, то слесаря-водопроводчика. Вот так непоэтично. Но она была

красива, как юная богиня, и, думаю, талантлива. А еще – дерзка. В общем, она поступила

на сцену.

– Имела успех? – заинтересовался Франсуа.

– Я даже не знаю толком, в каком театре и в каких пьесах она выступала, – призналась

Брунгильда. – Впрочем, полагаю, этого вообще никто толком не знает. Разве что поднять

газеты того времени... Став актрисой, Элиза взяла себе имя «баронесса Раймонда де

Ларош». Так ее и называли. Русские газеты, которые тоже о ней писали, не вдавались в

подробности: сказано – баронесса, значит, баронесса.

– А что, она бывала в России?

– Бывала и в России... А вообще весь мир тогда с увлечением следил за успехами

воздухоплавания, – вдохновенно продолжала Брунгильда. И покосилась на своего

собеседника: – Да вы сами все знаете! Зачем вы меня расспрашиваете? Хотите

посмеяться?

– О, – с самым серьезным видом отвечал Франсуа, – и в мыслях ничего подобного нет!

Мне приятно с вами беседовать. И кроме того, я действительно ничего не знаю о

мадемуазель Ларош.

– «Баронесса» очень быстро поняла, в чем ее истинное призвание. Вообще характер у нее

был, по тем временам, современный. «Эманципе», как тогда выражались. Она увлекалась

велосипедным спортом и автомобилями. Поднималась на воздушных шарах. В начале ХХ

века это было модно. В Шалоне, где она летала на этих самых шарах, она и познакомилась

с Шарлем Вуазеном. Вуазен был авиатором и конструктором аэропланов. Очень

интересный мужчина.

– Если бы я был интересным мужчиной, конструктором и авиатором, – сказал Франсуа,

– и познакомился бы с красивой мадемуазель, которая летает на воздушном шаре, я бы

непременно предложил ей покататься на моем аэроплане.

– Собственно, так и произошло, – кивнула Брунгильда. – Он не устоял перед

баронессой, а баронесса – перед аэропланом. Вообще-то Шарль позволил ей именно

«покататься», то есть проехаться по земле. Но Элиза...

– Раймонда? – перебил Франсуа.

– Будем называть ее «Элиза» – так ее именуют чаще... Элиза разогнала машину и

оторвалась от земли. Пролетела несколько сот метров.

– Вуазен разозлился?

– Он был очарован... Это случилось в 1909 году, ей было двадцать три года... То есть,

сперва он испугался, а потом очаровался. Он показывал ей самолеты и учил летать. Через

пару недель при посадке самолет задел дерево и плюхнулся. Элиза сломала ключицу и

заработала сотрясение мозга.

– А потом?

– Потом Вуазен понял, что Элиза в любом случае будет летать, так что «дешевле»

помочь ей получить летную лицензию – не будет такой страшной ответственности за ее

безопасность. В общем, он помог Элизе подготовиться к экзамену. 8 марта 1910 года она

получила удостоверение пилота номер 36. Первой из женщин Франции. Да, я знаю, о чем

вы подумали! – Брунгильда предостерегающе подняла палец. – Восьмое марта! Но это

просто совпадение.

– Ни о чем таком я не подумал, – заверил ее Франсуа. – Я вообще не понимаю, что

такое «восьмое марта». Да еще 1910 года.

– Вот и хорошо, – сказала Брунгильда. – Вот и не понимайте. Баронесса де Ларош

прославила свое имя! Даже если это был псевдоним... В том же десятом году,

единственная женщина среди участников, она летала на соревнованиях в Гелиополисе и

заняла шестое место.

– Вы что-то говорили о том, что она побывала в России, – напомнил Франсуа.

– Да, и разговаривала с русским императором Николаем, – кивнула Брунгильда. – В

том же 1910 году де Ларош разъезжала по миру с «летающим цирком». Звучит как

балаган, но на самом деле Элиза вместе со своими товарищами служила великому делу

пропаганды авиации. Нужно было показать, на что способны самолеты. В те годы их не

считали

чем-то

серьезным.

Управляемые

аэростаты

представлялись

более

перспективными. Чудные были времена, странные... – Она вздохнула. – Наконец судьба

завела баронессу де Ларош в Санкт-Петербург. Там она выступала в соревнованиях и

стала четвертой. Николай II был восхищен храбростью этой дамы. Элиза рассказала о

своем разговоре с царем в интервью журналу «Колье». С милым простодушием она

поведала: «Он спросил, что я чувствовала, а я ответила, что сердце едва не выпрыгнуло у

меня изо рта!»

– Прелесть, – подтвердил Франсуа.

– После этого она разбилась. Это было в Реймсе. Сломала ноги, получила сотрясение

мозга. Но не испугалась и не сдалась! Люди тогда были куда увереннее в своих силах, чем

теперь!

– Настоящая парижанка, – одобрил Франсуа Ларош.

– Именно. Через два года она снова участвовала в состязаниях... А потом случилось

ужасное несчастье. Она с Шарлем Вуазеном попала в автокатастрофу. Вуазен погиб...

Мрачная история: летчик – а разбился на земле. Баронесса сильно пострадала, газеты

постоянно писали о состоянии ее здоровья. Одно время боялись, что она не справится. Но

Элиза встала на ноги. И через год, то есть в тринадцатом, выиграла кубок на женских

соревнованиях, – летчиц к тому времени было уже достаточно! Потом еще кубок – за

четырехчасовой беспосадочный полет!

– А потом? Ведь мы приближаемся к тому моменту, когда начинается Первая мировая

война! – сказал Франсуа.

– Во время войны женщины были официально отстранены от полетов, – сказала

Брунгильда. – Правильно или нет, но так было. Поэтому Ларош стала водителем

автомобиля. Служила, естественно, в армии! Хотя жизнь показала, что автомобиль может

быть более опасным, чем самолет...

– Жизнь вообще полна опасностей, – заметил Франсуа. – Помните Красную Шапочку?

Такая простая вещь, как прогулка к бабушке с пирожками, может обернуться серьезным

испытанием.

– Вы напрасно шутите, – сказала Брунгильда.

– Я вовсе не шучу! Многие летчики, как это ни странно, если не разбивались на

самолетах, то погибали в автокатастрофах. Есть какая-то связь... Возможно – любовь к

скорости.

– Элизу все-таки миновала такая участь, – сказала Брунгильда. – Она погибла на

самолете.

– Я не знал... – с виноватым видом признался Франсуа. – Давно?

– 18 июля 1919 года, недалеко от Парижа. Если точнее – в Кротуа, департамент Сомма.

В качестве второго пилота она принимала участие в тестовом полете нового аэроплана

«Кодрон». Предполагается, что она планировала сдать экзамен на допуск к

профессиональным полетам. Но самолет разбился, и оба пилота погибли.

– И все?

– Да. Разве этого мало?

© А. Мартьянов. 26.07. 2012.

10. Кряхтит, но летит

Лето 1903 года, Париж

Анри Фарман лежал на кровати и грустно смотрел в окно.

Время уходит впустую. Ему почти тридцать. А спорт, кажется, потерян для него навсегда

– травма.

Он подумал о ворохе картонов, которые сохранила мать, – еще со времен его учебы в

Парижской Школе изящных искусств. Мама надеялась, что сын станет художником. Но

Анри счел, что технические новинки наступающего нового века гораздо изящнее, гораздо

художественнее.

В общем, сначала – велогонки, а затем и нечто более серьезное – автогонки. Он

выступал за команду «Рено». Был пятым на автогонках «Париж – Берлин» в 1901 году,

через год первым – на гонке «Париж – Вена». Еще через год – третьим в гонке на

кубок Гордона Беннета.

Это произошло в Ирландии. Правительство Франции запретило гонку из-за повышенной

опасности. Неприятно признавать, но и правительство, и мама оказались правы, во всяком

случае, для Анри: травма надолго приковала его к постели.

Никаких автогонок. Никакого спорта. Слишком опасно.

Он еще раз вздохнул и развернул газету.

30 сентября 1907 года

Засунув руки в карманы, Морис Фарман стоял на аэродроме и смотрел, как в воздух

неуверенно поднимается аэроплан. Во всем происходящем ощущалось что-то

средневековое: когда очередной местный мечтатель привязывал к рукам полотняные

крылья и головой вниз сигал с колокольни...

Но сейчас это был не просто мечтатель – это был его брат Анри.

Конечно, Анри интересовался успехами воздухоплавания. Его всегда занимали

технические новинки. Особенно когда он бросил спорт.

Никто не видел в увлечении Анри ничего криминального. Мама тоже читала журналы и

рассматривала фотографии аэропланов. А потом Анри сообщил, что Габриэль Вуазен

продает аэропланы. И что он, Анри, сразу же купил один.

– Ты сошел с ума, – сказал Морис.

– Приезжай на аэродром, увидишь, – был ответ.

...Первый полет Анри Фармана – тридцать метров.

Анри был счастлив.

– Что ты скажешь маме? – осведомился Морис.

– Аэропланы – это совсем не то, что автомобили, – заверил его Анри. – Это

совершенно безопасная штука. К тому же, думаю, их можно усовершенствовать.

Через месяц он уже предложил Вуазену кое-какие изменения, которые и были внесены в

конструкцию.

10 ноября 1907 года, Париж

В доме адвоката господина Аршдакона раздался телефонный звонок.

– Мсье, вам придется выплатить объявленный вами приз в пятьдесят тысяч франков!

Адвокат подскочил на кровати.

– Невозможно!

– Увы! Или, точнее, – ура! Ваш вызов принят и, более того, с блеском побит.

– Что ж, увы моим пятидесяти тысячам франков и ура всему человечеству, —

философски заметил адвокат.

Он тоже интересовался воздухоплаванием и почти год назад поместил объявление, в

котором обещал значительную премию тому, кто сумеет пролететь на аэроплане по

замкнутой кривой расстояние не менее километра. Вообще-то возможность такого полета

представлялась маловероятной. Однако – факт!..

Анри Фарман совершил «невозможное».

От этого полета, как от камня, брошенного в пруд, по всему миру расходились волны.

Дошли они и до России.

Русское военное министерство встревожилось и заинтересовалось. Бумаги с этажа на этаж

начали поступать с удвоенной скоростью и интенсивностью. До сих пор аэропланы даже

не рассматривались всерьез как орудие воздушного боя. Управляемые аэростаты – вот

это действительно надежный летательный аппарат. С его помощью можно было

осуществлять разведку, бомбардировку позиций противника.

А аэроплан? Тарахтящая этажерка с экипажем из двух человек. Скорость – как у тех же

дирижаблей, а расстояния преодолевает ничтожные.

Анри Фарман своим полетом буквально взорвал мозги русских военных чиновников.

Из Главного инженерного управления пришел доклад:

«В настоящую минуту аэропланы еще не делают больших перелетов, не поднимаются на

большую высоту и вообще пока еще для военных целей непригодны, но в будущем их

роль в военном деле должна быть громадна и потому, несомненно, они будут введены в

снаряжение армий».

13 января 1908 года

– Я считал этого человека своим другом! – кричал Анри.

Морис вошел в комнату как раз в тот момент, когда в стену летела чернильница.

– Что случилось?

– Полюбуйся! – Анри швырнул ему письмо.

Морис взглянул на подпись – «Габриэль Вуазен».

– «С огорчением вынужден сообщить...» – машинально прочел вслух Морис.

Анри отобрал у него письмо, скомкал и бросил в корзину.

– Я заказал ему еще один аэроплан, и он обещал, но в последний момент продал другому

покупателю. На деньги польстился! Никогда ему этого не прощу. Это не спортивно.

Фарманы были англичанами. Их отец, журналист, приехал работать в Париж – и больше

уже семья этот город не покидала. С головы до ног парижанин, Анри Фарман, тем не

менее, сохранял чисто английское представление о том, что «неспортивное поведение» —

это худшее, что только можно сказать о человеке.

– Создадим собственную компанию, – предложил Морис. – Ты кое-что смыслишь и в

авиации, и в конструкторском деле. Я тебе помогу. Вот увидишь, мы сможем успешно

конкурировать с Вуазеном. Он еще десять раз раскается в своем поступке.

Первый аэроплан компания Farman Aviation Works произвела в 1909 году. А

просуществует она до 1937 года, когда заводы Farman вместе с большей частью

французской промышленности были национализированы, потом еще раз возродится в

1941 – ненадолго... За эти годы братья Фарманы сконструировали около двухсот типов

самолетов.

Осень 1909 года, Париж

– Что будем делать с сумасшедшим русским? – спросил Морис у своего брата.

Анри пожал плечами:

– Учить! Я слишком хорошо понимаю, что с ним произошло: он «отравлен» авиацией.

Так что летать он будет в любом случае. Лучше уж я его научу, чтобы он не сразу свернул

себе шею.

«Сумасшедший русский» – Павел Кузнецов – до поры до времени жил себе в

Пензенской губернии и служил техником-строителем. Учился он в Пензенском

техническом железнодорожном училище и технические новинки ценил и уважал.

А потом – на беду – отправился в Москву, где видел выступления французского

авиатора Леганье. Работу бросил и рванулся в Париж. Взял с собой все имеющиеся

наличные деньги.

Париж ошеломил богатством выбора. Два вида аэропланов: моноплан Блерио и биплан

Фармана. Что выбрать?

Русский выбрал оба.

Для начала он выложил пачку купюр и заказал для себя «Блерио-IX». Затем поступил в

авиашколу Фармана и начал летать на бипланах.

Пока учился, падал и снова учился – закончилась постройка заказанного аэроплана.

Освоив биплан, Павел Кузнецов перешел в школу Блерио. Поучился и там. Наконец

деньги кончились, и, к облегчению французов, Кузнецов вернулся в Россию. С

аэропланом.

1910 год.

«Самолет типа Фарман» – так называли в те годы любой ферменный биплан с

толкающим винтом и дополнительным рулем высоты на балках перед крылом.

«Фарман-IV» стал одним из самых массовых самолетов довоенного периода. Благодаря

простой конструкции и неплохим летным данным, он стал эталоном для множества

конструкторов. Его выпускали по лицензии, делали по его «образу и подобию».

«Фарманы» действительно находились «на передовом крае» авиационного спорта.

На этом самолете летчик Луи Полан выиграл приз десять тысяч фунтов за перелет из

Лондона в Манчестер в апреле 1910 года. Женский приз за самый дальний беспосадочный

перелет в том же году получила бельгийка Элен Дютрийѐ – за полет протяженностью в

167 километров, общее время в полете два с половиной часа.

Десять «Фарманов» и двадцать «Блерио» участвовали в сентябре 1910 года в маневрах

французской армии. Летая с трех организованных «аэронавтических станций», самолеты

вели разведку и осуществляли быструю доставку донесений.

Время специализированных машин еще не пришло: на все аэропланы в зависимости от

обстоятельств устанавливалось то стрелковое оружие, то кассеты с бомбами, то

фотооборудование. Только война разделит поначалу единый класс аэропланов на

разведчики, истребители и бомбовозы.

Братья Фарманы долго придерживались аэродинамической схемы с толкающим винтом.

Она была признана устаревшей уже к началу Первой мировой. В результате «Фарман»

был отстранен от крупных военных заказов.

Однако «Фарман» стал незаменимым учебным самолетом: на нем учились летать почти

все пилоты Первой мировой. Именно лицензионные «Фарманы» были (по крайней мере,

до 1915 года) наиболее распространенными самолетами российской постройки – свыше

полутора тысяч.

Середина 1911 года, Санкт-Петербург

– Докладывайте, господин полковник.

В Мраморном дворце было холодно. В широкие окна смотрела мрачная Нева.

Полковник Ульянин представил доклад о своей командировке во Францию, куда он был

направлен как представитель Генерального штаба.

Русский царь поступил с размахом: разослал гонцов по всем краям света, то есть в

Германию, Францию и Англию, дабы изучили они добродетели тамошних аэропланов и

решили, какой из них «сосватать» для российской армии.

Ульянин сообщил:

– Из всего виденного за границей у меня составилось следующее мнение: лучшими

аппаратами в смысле применения к военному делу могут считаться бипланы Фармана,

особенно маленькие...

Европу, вооружавшуюся аэропланами, следовало догнать и перегнать. И времени

оставалось мало.

К концу одиннадцатого года во Франции было уже двести военных аэропланов. И семь

учебных центров для подготовки квалифицированных пилотов.

В России же только приступили к формированию авиационных отрядов. До сих пор к

авиации относились как к балагану.

Чего только стоил этот энтузиаст Кузнецов, выступающий «по ярмаркам» автор книг об

авиации – «Обучение летанию на аэроплане», «Описание аэроплана Блерио № 11»!..

Взлетал и бился, взлетал и бился. Едва только починил аэроплан – решилась полетать его

супруга. «Дорогой, позволь же мне...» «Дорогой» позволил. Красавица вдребезги разнесла

машину. Удивительно, как вообще жива осталась...

(Кстати, Кузнецовы потом авиацию оставили: Павел вернулся к прежней специальности, а

супруга его сделалась актрисой; они жили долго и умерли уже в шестидесятые).

Аппараты по лицензии Farman изготавливали на заводах Щетинина в Петербурге, Русско-

Балтийском заводе в Риге и на московском «Дуксе».

Был также утвержден план создания шести авиационных отрядов – в Киеве,

Новогеоргиевске, Гродно, селе Спасском, Чите и Карсе. Открывались авиационные

школы.

...Большинство русских «Фарманов» были списаны к восемнадцатому году.

18 июля 1958 года, Париж

Умер Анри Фарман.

Он прожил долгую жизнь.

Вся она была связана с Парижем и с самолетами.

Двадцатый век ускорил время, и огромную роль в этом ускорении сыграла авиация.

Сейчас уже невероятным кажется тот день, когда полет в один километр произвел такой

фурор...

И вместе с близкими людьми Анри Фармана провожали в последний путь незримые его

спутники, его самолеты:

Farman MF.7 – одномоторный двухместный разведчик, 1913—1915

Farman MF.11 – одномоторный разведчик, 1914—1917

Farman F.60 «Голиаф» – двухмоторный тяжѐлый бомбардировщик и транспортный

самолѐт, 1919—1921

Farman F.121 – транспортный самолѐт, 1923