Текст книги "Быть Руси под княгиней-христианкой"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

   – Вот именно, что обещает. Откуда он возьмёт деньги для расплаты с тобой, если Эль-мерзебан утратил последние остатки своих сокровищ? Располагай ими, он давно нанял бы в Дейлеме либо Нефате сильное войско и разделался и с нами, и с Хусейном. Однако у него денег нет, и без свежих войск он вынужден метаться, словно затравленный волк, между двух огней – нами и Хусейном.

   – Мне не важно, откуда Али возьмёт деньги – из сокровищ брата или другого места. Я не сделаю из Шегристана ни шагу, пока не получу половину обещанной им суммы.

   – Эту сумму получишь не ты, а все ярлы и гирдманы, что вместе с тобой подбивают простых викингов на измену, – сказал Свенельд. – Не думаю, чтобы на твою долю досталась хотя бы треть того, что предлагаю я. Поэтому думай, ярл. То, что сулит тебе Али, – ты знаешь, что даю я – ты видишь и можешь потрогать руками, а посему делай свой выбор. Остаёшься в крепости – эти бочонки уже твои, и будешь ли ты делиться их содержимым с кем-нибудь, дело не моё.

   – Твоё предложение весьма заманчиво, воевода, однако ты упускаешь одну вещь. Получив от Али даже впятеро меньше, чем от тебя, я спасаю жизнь, а польстившись на твои бочонки, я рискую потерять её. Как видишь, у предложения Али имеются свои преимущества.

   – Ты заблуждаешься, ярл. Допустим, Али сполна рассчитается с тобой и позволит отплыть домой, что дальше? Устье Куры перекрыто флотом халифа, и он не выпустит тебя в море, кто бы не стал владыкой Аррана – Мохаммед или Хусейн. Ведь никто из них не обещал тебе безопасного пути, и твой договор с Али для них пустой звук. Хватит ли у тебя одного сил прорваться в море, а затем отбиться от пиратов? А впереди ещё будет Дербент, в гавани которого тоже немало кораблей халифа.

   – Воевода, я не знаю, что ждёт меня в устье Куры и в Хвалынском море. Зато отлично знаю, что ожидает меня, останься я с тобой в Шегристане – смерть.

   – Нет, ярл, если ты не покинешь меня, тебя поджидает и бой в устье Куры, и возможные схватки с хвалынскими пиратами, и плавание мимо дербентской гавани. Но в этом случае мы будем вместе и сладить с нами окажется не так просто. Неужто ты всерьёз считаешь, что я собираюсь умирать в Арране? Во имя чего? Клянусь, что едва я узнаю, что Мохаммед одержал победу над Хусейном, то самое позднее на следующие сутки покину Шегристан и направлюсь к ладьям для возвращения домой.

   – А если сражение выиграет Хусейн? Что тогда?

   – Буду находиться в крепости до получения известия о том, куда он двинулся после сражения. Если на Бердаа – тут же отступлю к Куре и поплыву к морю. Если же он станет преследовать Мохаммеда, чтобы не позволить ему вновь собраться с силами, продолжу сидение в Шегристане. Возможно, после того как Хвалынское море окончательно добьёт Эль-мерзебана, его войско окажется обессиленным настолько, что он не решится вторгнуться в Арран, где ему вначале придётся схватиться с Али, а потом с нами.

   – Ты надеешься дождаться с Руси либо подмоги, либо приказа великого князя оставить Арран? А тебе не приходит в голову, что в последнее время делами в Киеве вершит уже не Игорь, а Ольга? А она никогда не испытывала к тебе любви и будет только рада, если вы не встретитесь больше на этом свете.

   – Мы говорим не о великом князе и его жене, а о наших с тобой делах в Бердаа. Когда закончим с ними, можем побеседовать и о чём-либо другом.

   – Ты всё ещё надеешься уговорить меня рисковать своей жизнью и жизнями викингов из-за этих бочонков? – И Эрик презрительно ткнул ногой ближайший бочонок. – Не дёшево ли ты нас ценишь?

   – Уговорить? Скорее, я предлагаю тебе выгоднейшую сделку. Оставшись со мной, ты получишь гору серебра и не рискуешь ничем. После моего набега на Мерагу Али был вынужден отправить из своего лагеря почти четыре тысячи воинов для охраны богатых арранских городов, поэтому теперь он не представляет для нас никакой опасности. Его воины занимаются не приготовлениями к нападению на Шегристан, а спешно укрепляют собственный лагерь, страшась нашей вылазки. А когда под стенами крепости смогут оказаться войска Мохаммеда или Хусейна, нас в ней уже не будет. Клянусь тебе в этом! Теперь жду твоего ответа, ярл: остаёшься со мной или покидаешь Арран?

   – Значит, предлагаешь мне серебро, а себе оставляешь золото? – спросил Эрик. – Это несправедливо. Я с викингами готов защищать Шегристан до подхода к нему Эль-мерзебана или Хусейна, если все двенадцать бочонков станут моими.

   – Я говорил, что один из бочонков с золотом не мой, а атамана Глеба. Как твой старый друг, я готов пойти тебе навстречу, но распоряжаться чужим бочонком не могу.

   – А разве атаману безразлично, покинут или нет Шегристан мои викинги? Разве не зависит от этого его благополучие и жизнь?

   – Не зависит нисколько, и твоё пребывание в крепости или уход из неё Глеба не волнуют. У него в Арране столько друзей среди разбойников, что он возвратится к себе в Хазарию независимо от того, кто будет хозяином Бердаа, – мы, Мохаммед, Хусейн. К тому же ссориться с ним нам не с руки: его лазутчики постоянно извещают меня обо всём, что творится во всём Арране и лагере Али.

   – Тебе придётся выбрать из нас двоих кого-то одного – меня или Глеба, – угрюмо заявил Эрик. – Но прежде я напомню кое-какие твои слова. Я согласен, что Али нам не страшен и не в состоянии препятствовать уходу из Шегристана ни моим викингам, ни твоим русам. Но прорваться из Куры в Хвалынское море поодиночке не смогу ни я, ни ты. Отдельным ладьям и драккарам это удастся, но в море они станут добычей морских разбойников либо кораблей халифа. А разве мы знаем, что поджидает нас на землях аланов и лазгов? Надеюсь, ты извещён, что некоторые из них поговаривали, что было бы неплохо проделать с нами то, что хазарский каган в прошлом походе? Вот и решай, кто тебе нужней: атаман с полусотней разбойников-казаков или я с почти двумя тысячами викингов.

Свенельд тяжело вздохнул, обречённо махнул рукой.

   – Чего не сделаешь ради старой дружбы? Считай, что все бочонки твои. А с Глебом я постараюсь договориться, возместив ему стоимость золота в бочонке другой добычей.

Лицо Эрика просияло.

   – Главный воевода, я и викинги остаёмся в Шегристане до твоего приказа. Если ты услышишь, что кто-то из ярлов или викингов собирается уйти из крепости самовольно, скажи об этом мне, и я велю отрубить изменнику голову.

   – Хорошо, ярл. Что ты намерен делать со своими бочонками? Заберёшь их к себе?

Эрик хитро улыбнулся.

   – Зачем? Я поступлю как ты, главный воевода. Викингам незачем знать об этом золоте и серебре, поэтому пусть оно по-прежнему находится в подземелье под охраной твоих верных дружинников. Но стражу обоих выходов из подземелья будут нести уже мои викинги.

– Пусть будет так. И немедля приступай к наведению порядка среди викингов и ярлов...

Из подземелья Свенельд отправился не к себе, а в каморку к Глебу. Разговор с Эриком произвёл на него гнетущее впечатление. Неужто этого человека он считал когда-то своим другом и даже надеялся на его помощь, когда в недалёком прошлом собирался вступить с Ольгой в противоборство за стол великих киевских князей? Да Эрик продал бы его тогда точно так, как собирался проделать это сейчас. Однако причина плохого настроения заключалась, пожалуй, не в ярле, истинную цену которому Свенельд знал и раньше, а в нём самом, точнее, в предчувствии того сложного положения, в котором ему суждено оказаться после возвращения из похода.

Кем он будет для великой княгини, которая после рождения Святослава прибрала к рукам мужа и по существу стала править от его имени Русью? Как прежде, врагом, которому, вопреки её желанию, удалось уцелеть на Кавказе и которого необходимо поскорее отослать ещё куда-нибудь, где ему может повезти меньше? Как убедить Ольгу, что он уже не тот высокомерный и властолюбивый воевода, любимец князя Олега, считавший себя ничем не хуже её мужа Игоря, а смирившийся с крахом своих несбыточных надежд человек, довольный достигнутым в жизни положением и не желавший больше рисковать? Таких женщин, как Ольга, убеждают не словами, а поступками. Но какой поступок может доказать ей, что Свенельд, отрешившись от прежних заблуждений, ныне безоговорочно признал её право быть правительницей Руси и готов честно служить ей, не помышляя о кознях и злых умыслах?

Подвиги на полях брани и удачные походы для этого не подходили – великим князем Руси являлся Игорь, и каждый служил прежде всего ему, а не великой княгине. Значит, необходимо свершить нечто такое, что Ольга могла бы расценить как преданность лично ей, а не Игорю, как проявление уважения именно к её особе, а не к особе мужа. Конечно, всем известно, что женщины любят дорогие, роскошные подарки, однако Свенельду нужно подчеркнуть своё преклонение перед Ольгой не как перед женщиной, а как перед мудрой, прозорливой правительницей. Из драгоценностей, находившихся в сундучках Эль-мерзебана Мохаммеда, Свенельд отобрал два неописуемой красоты золотых набора – ожерелье, серьги, кольца и перстни – один с кроваво-красными яхонтами[99]99
  Яхонт – старинное название рубина и сапфира.


[Закрыть], другой с ярко-зелёными смарагдами[100]100
  Смарагд – старинное название изумруда.


[Закрыть]. Наборы так нравились Свенельду, что он постоянно носил их с собой и часто, оставаясь один, доставал и любовался игрой камней.

Это был достойный подарок для самой знатной и взыскательной женщины, в том числе великой княгини. Но такой подарок, дорогой и желанный, мог польстить Ольге как женщине, но никак не свидетельствовал о преклонении Свенельда перед её умом и железной волей. Нет, Ольге нужен был совершенно другой подарок, и Свенельд минувшей ночью решил какой...

Глеба он застал за его обычным в свободное время занятием – чтением старого пергаментного свитка. У Свенельда не было лишнего времени, и, поздоровавшись с атаманом, он сразу приступил к делу.

   – По-прежнему встречаешься с христианами в Бердаа? – спросил он, кивая на свиток. – Их священнослужители не покинули город?

   – Нет. Много бедных жителей-христиан остались в Бердаа, и священники считают своим долгом поддерживать паству в час тяжких испытаний.

   – Хочу попросить тебя об одном одолжении, атаман. Помоги мне купить две иконы. Нет, три, поскольку ваш Бог, как я слышал, любит троицу. Золота не жалей, иконы должны быть самыми лучшими.

   – Хочешь, чтобы я купил тебе иконы? – удивился Глеб. – Но они не продаются. Точно так, как ваши языческие идолы.

   – Не продаются? Тогда я хочу получить три иконы в подарок. Но не те, что висят в жилищах горожан-христиан, а такие, что в золотых с цветными каменьями окладах я видел здесь, в главном храме. Я велел воинам не трогать христианских святынь, и все они целы вместе с их содержимым.

   – Не думаю, что тебе удастся получить подобные иконы в подарок, – сказал Глеб. – Будь ты не язычником, а христианином, дело обстояло бы совсем по-другому.

   – Будь христианином, я не обращался бы к тебе за помощью, – усмехнулся Свенельд. – Атаман, мы всегда находили с тобой общий язык, давай найдём его и сейчас. Мне нужны три иконы из лучших в Арране, и я их получу любой ценой. Любой, слышишь? Например, я могу приказать каждую ночь поджигать по христианскому храму, чтобы огонь освещал закоулки и в них не могли найти убежища лазутчики Али. Это будет длиться до тех пор, покуда я не получу в подарок нужных мне икон. Когда в городе храмов не останется, я примусь за храмы и монастыри вокруг Бердаа, но добьюсь своего. Однако мне очень не хотелось бы прибегать к подобным мерам, и я надеюсь на твою помощь, атаман, моего друга и христианина.

   – Ты получишь три особо чтимые иконы из соборного храма Бердаа, – сказал Глеб. – Тебе, язычнику, они не нужны, значит, ты намерен их кому-то подарить. Я должен знать кому.

   – Разве это обязательно? – нахмурился Свенельд.

   – Суди сам. Ты же не станешь дарить женщине идола, покровительствующего воину в битвах, а дружиннику талисман, помогающий женщине при родах? Разве к одним богам обращается за помощью пахарь-смерд и рус-воин? Точно так обстоит дело и в христианстве.

   – Я понял тебя. Свои иконы я собираюсь подарить очень знатной и могущественной женщине на Руси.

   – Они должны помогать ей в семейных делах либо... державных?

Свенельд пристально посмотрел на Глеба.

   – Они должны способствовать осуществлению всех её помыслов, – медленно произнёс он. – И служить сближению между мной и ею. Но не телесному, как ты мог подумать, а возникновения между нами взаимной приязни и дружбы взамен былой вражды.

   – Ты получишь такие иконы, и великая княгиня Ольга по достоинству оценит твой подарок. Больше того, вместе с иконами ты преподнесёшь ей и другой бесценный дар – пастырское благословение епископа Аррана своей сестре по вере.

   – Атаман, я верил, что в этом деле никто не поможет мне лучше, чем ты. Клянусь богами, что отныне ты можешь рассчитывать во всём на мою помощь и поддержку.

   – Твои боги вряд ли одобрят твой поступок, – усмехнулся Глеб. – Хотя я могу и ошибиться. Разве я сам, христианин, не помогаю тебе, язычнику, а за всеми моими словами и деяниями не стоит Божья воля? Однако давай возвратимся к земным делам. Чем завершилась твоя встреча с Эриком?

   – Тем, чем мы и предполагали. Ярл не настолько глуп, чтобы не оценить выгодность моего предложения и не принять его.

   – Что ты собираешься делать теперь? Войска Мохаммеда и Али уже имели ряд стычек, и со дня на день грянет решительное сражение, которое выявит владыку Аррана и нашего врага.

   – От тебя я пойду к воеводе Микуле и прикажу ему с пятью сотнями дружинников отправиться сегодня ночью к нашим ладьям на Куре. Пора приступать к выполнению плана, замысленного тобой, Микулой и покойным Олегом ещё на землях аланов и лазгов.

10

   – Что ты сказал, Сулейман? Русы и викинги покидают Шегристан? – спросил Али, всматриваясь в застывшую у входа в шатёр неясную фигуру начальника тысячи дейлемитов, оставленной с ним.

   – Они оставили цитадель, прошли через город, и сейчас их ряды вытягиваются из крепостных ворот, ведущих к Куре.

   – Ты уверен, что ещё один вражеский отряд не вышел через другие ворота и в эти минуты не подкрадывается к нашему лагерю, чтобы внезапно напасть на него? Может, неприятель у ворот к Куре лишь отвлекает наше внимание от другого отряда?

   – Русы и викинги уходят из Бердаа домой, – прозвучал ответ. – Наши городские лазутчики сообщили, что из Шегристана вышло всего четыре-четыре с половиной тысячи воинов и в полном составе направились к Северным воротам, через которые лежит ближайший путь к Куре. С ними много повозок с поклажей, по-видимому, это захваченная в Арране добыча и припасы на обратный путь. После ухода русов и викингов ворота в Шегристан остались распахнутыми, и наши лазутчики побывали в нём – крепость пуста. От твоего имени, повелитель, я приказал поднять наш лагерь по тревоге. Дейлемиты будут готовы к выступлению за русами и викингами через несколько минут.

   – Прежде чем что-либо предпринять, я хотел бы увидеть происходящее собственными глазами, – сказал Али.

   – Конечно, повелитель. Твой конь уже осёдлан, две сотни дейлемитов готовы сопровождать тебя.

– Вели войскам не покидать лагерь до моего возвращения. И усиль нашу охрану ещё сотней всадников...

Привстав на стременах, Али вслушивался в мерный гул двигавшихся невдалеке войск, пытался рассмотреть что-нибудь в свете изредка появлявшейся среди туч яркой луны.

Воевода Свенельд оказался опытным и дальновидным полководцем, своевременно поняв грозящую ему опасность и избежав её. Его лазутчики смогли сообщить о победе Мохаммеда над войсками Хусейна не позже, чем с этим известием прискакали к Али гонцы брата. О поражении сарацин он узнал в полдень, а через несколько часов русы и викинги в полном составе, без спешки и суматохи покинули Шегристан и направились к своим ладьям на Куре. Али был уверен, что воевода Свенельд предвидел возможное отступление и не только заранее собрал и подготовил к нему обоз, но и точно рассчитал время суток, когда это удобнее всего сделать.

Выступив из Шегристана ночью, он к утру будет у Куры, где днём займётся подготовкой ладей к отплытию, ночью даст людям отдых, а с рассветом отправится в путь к морю. К тому же ночь полностью исключала преследование ушедших войск. Постоянно терпевший от них поражения даже в светлое время суток противник вряд ли осмелится напасть на них в темноте. Но каким бы ни был умным и расторопным главный воевода, его деятельность не имела смысла – к появлению русско-варяжских судов у устья Куры выход из реки в море будет надёжно закупорен. Мохаммед в своём послании сообщал, что одновременно с гонцом к брату отправил посыльного и к начальнику флота халифата на Хвалынском море, приказывая тому перекрыть устье Куры всеми имеющимися кораблями и уничтожить русов и викингов. Этот приказ, конечно же, будет выполнен, и избежавших смерти в Бердаа пришельцев она станет поджидать в водах и на берегах Куры.

Конечно, обидно, что сорвался план, по которому русов должен был покинуть ярл Эрик с викингами и Али захватил бы Шегристан с оставшимися в нём немногочисленными защитниками. Ярл оказался неглупым человеком, догадавшимся, что Али не собирался исполнять данных ему обещаний. Он понял, что удачный набег русов на окрестности Тебриза и взятие Мераги заставили Али заняться усилением охраны других богатых городов, из-за чего его войско под Бердаа перестало представлять для защитников Шегристана сколь-нибудь серьёзную угрозу. Но как бы то ни было, русы и викинги покинули Бердаа, утром его хозяином будет Али, и если Мохаммед отныне прослывёт победителем сарацинских полчищ Хусейна, то он, Али, освободителем Аррана и его столицы от не менее страшного врага с севера.

   – Повелитель, наши войска наверняка уже готовы к выступлению из лагеря и лишь ждут твоего возвращения, – вывел Али из задумчивости голос Сулеймана.

   – Готовы к выступлению из лагеря? – переспросил Али. – Для чего им это нужно?

   – Чтобы напасть на бегущего врага и разгромить его.

   – Но где ты видишь бегущего врага, Сулейман? Перед тобой русы и викинги, от которых наши воины терпели поражения всякий раз, как только сходились с ними в бою. Думаешь, ночь придаст им сил и мужества, которых им так не хватало в сражениях днём?

   – Сил и мужества им придаст не ночь, а желание завладеть теми огромными богатствами, которые русы и викинги увозят с собой.

   – Эти богатства были с противником всегда, правда, раньше за стенами Бердаа, а не на телегах, как сегодня. Но наши доблестные воины предпочитали сохранить свои бесценные шкуры, а не драться по-настоящему за эти богатства. Может, они понимали, что большинство богатств достанется владыке Аррана и его полководцам, но никак не им, – насмешливо заметил Али. – Но если ты думаешь иначе, я готов подчинить тебе все находящиеся в лагере войска и не вмешиваться в твои действия. Когда ты думаешь доложить мне о разгроме бегущих врагов и захвате увозимой ими добычи.

Сулейман не ответил, и Али, тронув поводья, сказал:

   – Молчишь? Тогда возвращаемся в лагерь и ложимся спать. Утром мы должны иметь вид, достойный победителей русов и освободителей столицы славного Аррана.

Свенельд поступил точно так, как предполагал Али. К рассвету русско-варяжское войско было у своих ладей на Куре, и весь день люди занимались перегрузкой привезённого с собой в судёнышки и подготовкой их к плаванию. До утра, охраняемые неусыпной стражей, воины отдыхали, а с первыми лучами солнца тронулись в путь.

Плавание проходило спокойно. Если Свенельд и принимал все необходимые меры безопасности, то не потому, что ожидал внезапного нападения кораблей противника, а скорей по въевшейся в сознание бывалого воина привычке. Зачем вражескому флоту утомлять своих гребцов, поднимаясь вверх по реке, если русичи и викинги рано или поздно сами приплывут к нему? Зачем ему подвергать себя риску внезапного нападения из засады, устроенной противником или в непролазных зарослях растущих у берегов прямо из воды низкорослых диковинных деревьев с широкими листьями и гладкой, блестящей корой, или в труднопроходимых камышовых дебрях вокруг многочисленных речных островков, если он сам может устроить врагу ловушку в устье Куры? Зачем ему ломать голову над тем, а не укрылся ли противник в одном из притоков Куры, чтобы, пропустив его корабли, продолжить путь к морю? Куда безопасней и надёжней было перекрыть устье Куры и спокойно ждать, когда вражеские ладьи сами пожалуют туда. Только так мог поступить всякий здравомыслящий флотоводец, и Свенельд не сомневался, что на пути к устью реки ладьи не поджидают никакие неприятности.

Именно из этого расчёта ещё воеводой Олегом был построен план прорыва из Куры в море, закупорь устье реки вражьи корабли при возвращении русичей и викингов домой. Во время строительства на побережье аланов и лазгов ладей некоторые из них ночью тайно уходили в море и, держась в стороне от освоенных купеческими караванами маршрутов, направлялись к Куре. Невдалеке от её устья они заплывали в укромную бухточку и поднимались вверх по небольшой затерявшейся среди густого девственного леса речушке насколько возможно в горы, где тщательно прятались в тростниковых зарослях. Таким образом на морском побережье удалось сосредоточить двенадцать ладей, которые ждали часа, чтобы выполнить намеченную для них роль. Теперь этот час наступил. Именно к этим ладьям несколько суток назад ушёл воевода Микула с пятью сотнями дружинников, и сейчас русские ладьи, затаившиеся в тылу неприятельского флота, ждали от Свенельда условного сигнала, чтобы действовать заодно с ним.

Как и предполагал Свенельд, никаких неожиданностей на пути к низовьям Куры не произошло. В четырёх-пяти вёрстах от её устья близ высокого берегового утёса воевода велел сделать большой привал и готовиться к прорыву в море. Что впереди враг, он не сомневался. Несколько часов назад русский головной дозор приметил два быстроходных судёнышка типа ромейских сторожевых памфил[101]101
  Памфилы — малые более лёгкие дромоны, небольшие вспомогательные суда.


[Закрыть], которые с той поры постоянно маячили перед дозорными ладьями, держась, однако, от них на почтительном расстоянии и не позволяя сблизиться с собой. Когда русско-варяжская флотилия пристала к берегу и высадившиеся на сушу воины занялись приготовлениями к ужину и ночёвке, чужие судёнышки исчезли из виду: то ли уплыли к своим главным силам, то ли укрылись близ берега и оттуда продолжали наблюдение за ладейной стоянкой.

Около полуночи к Свенельду, дремавшему на охапке травы подле костра, атаман Глеб привёл своих лазутчиков, покинувших Шегристан вместе с отрядом Микулы, но направившихся не к ладьям на горной речушке, а к устью Куры для наблюдения за ним. Корабли противника приплыли к устью трое суток назад, высадили на оба берега по отряду воинов примерно в тысячу человек каждый и заняли позиции в устье реки и в море напротив него. Воины перекопали глубокими рвами и завалили срубленными деревьями все ведущие к Куре дороги и тропинки, а на берегах у устья выстроили из камней и брёвен укрепления, чтобы не допустить высадки русичей в этом месте реки. Вражеский флотоводец оказался предусмотрительным: у Свенельда не раз мелькала мысль высадить на сушу близ устья лучших лучников и самострельщиков, чтобы стрельбой горящими стрелами заставить чужие корабли очистить реку и уйти в море на расстояние, недосягаемое для стрел.

Главная линия вражеской обороны проходила поперёк реки в самом устье. Она была непрерывной, началом и концом её служили подступавшие к самой Куре укрепления на её противоположных берегах. Перед этой линией стояли на якорях четыре огненосные харраки, способные поразить жидким огнём любую точку на воде перед собой. В промежутках между ними, прижавшись к их высоким бортам, заняли позиции по два боевых корабля, готовых защитить харраки от прорвавшихся сквозь завесу огня ладей противника. Ещё три харраки с десятком быстроходных боевых судов расположились позади линии своих кораблей в устье. Их целью было уничтожить огнём и в близких рукопашных схватках с противником те отчаянные ладьи, которым посчастливилось бы прорваться сквозь предыдущие линии обороны.

Свенельд спокойно выслушал сообщения лазутчиков, уточнил, есть ли прикрытие у трёх стоящих в море напротив устья харрак и позволит ли течение в устье реки быстро покинуть его вражеским кораблям и образовать новую линию обороны вместе с харраками в море. Щедро наградив лазутчиков и оставшись с Глебом, Рогдаем и Эриком, Свенельд распорядился:

– Воевода, тебе первому прорываться сквозь свой и чужой огонь и расчищать устье от вражьих кораблей. Ярл, готовь полтора-два десятка ладей с отборными гирдманами для удара навстречу отряду воеводы Микулы. А ты, атаман, немедля подай сигнал дозорным Микулы, что мы станем прорываться в море следующей ночью.

Вскоре с самой высокой в округе скалы в тёмное небо взмыли вначале три стрелы с огненными хвостами, за ними ещё две. Это был условный сигнал дружинникам Микулы, наблюдавшим за Курой с вершины горы на полпути между рекой и бухточкой с ладьями Микулы. Три стрелы сообщали, что плавание прошло благополучно, и Свенельд знаком с расположением сил противника, а две подтверждали, что прорыв в море, как и было замыслено ещё в Бердаа, будет осуществлён следующей ночью...

Ладьи двинулись к устью, едва река и покрытые лесом берега погрузились во тьму. При слабом свете луны даже самый внимательный взгляд не мог бы заметить, что примерно треть всех ладей сидела в воде намного выше, чем остальные. И уж никакому вражьему глазу не удалось бы рассмотреть, что ладьи с высокой осадкой были доверху загружены политыми дёгтем корягами, древесными обрубками, сухим валежником, а на носу каждой было прибито по толстому бревну. В этих ладьях находилось всего по полтора-два десятка гребцов, их щиты и копья находились на плывших сбоку ладьях с нормальной поклажей. Значительная часть прибывших в Арран русских и варяжских воинов остались в нём навсегда или лежали сейчас в ладьях раненые, однако на берегу Куры близ Бердаа не было брошено ни одно судёнышко – всем им предстояло сыграть свою роль при прорыве в море, части из них – последнюю перед исчезновением.

Когда впереди обрисовались смутные очертания стоявших на одинаковом расстоянии друг от друга огромных харрак и прильнувших к их бортам боевых судов, на ладьях с высокой осадкой застучали топоры: дружинники скрепляли между собой прибитые на их носах брёвна, и вскоре от берега до берега вытянулась густая цепочка набитых горючей начинкой ладей. Были замечены и русичи с викингами, потому что на палубах харрак заметались огни факелов, боевые суда отошли от их бортов и заняли позиции в промежутках между огненосными кораблями.

– Поджигай! – далеко над рекой разнёсся крик Свенельда.

Через минуту реку было не узнать. Ночь исчезла – в голове русско-варяжской флотилии ярко пылали несколько десятков громадных костров, освещавших и преграждавшие им путь вражеские корабли, и плывшие за ними ладьи. Влекомые течением, горящие ладьи неумолимо приближались к кораблям противника, грозя превратить и их в плавучие костры. Однако этого не случилось. То ли на харраках были отменно слаженные, расторопные экипажи, то ли вражеский флотоводец предвидел подобный манёвр Свенельда и предупредил о нём подчинённых, но неуклюжие на вид харраки быстро подняли якоря и, развернувшись, со всей возможной скоростью стали удаляться к устью, сзади их прикрывали боевые суда. Снялись с якорей и направились в открытое море и корабли, составлявшие главную линию обороны врага.

При той организованности и чёткости действий, которые только что продемонстрировал неприятельский флот, ему понадобился бы весьма непродолжительный срок, чтобы преградить путь русичам и викингам в море уже напротив устья Куры. Этого никак нельзя было допустить! Неприятель превосходил силы Свенельда по мощи в несколько раз, его харраки, занявшие выгодные боевые позиции, могли стать непреодолимым барьером на выходе ладей в открытое море, и самыми верными и действенными союзниками Свенельда в стане врага могли быть паника и беспорядок. Их и нужно было достичь любой ценой и как можно быстрее!

В сплошной прежде линии горящих ладей появились два просвета, в которые одна за другой стремительно стали проскакивать ладьи, причём часть из них тоже была набита горючими предметами. Оказавшись перед строем ладей-костров, ладьи быстро приняли нужный им для атаки порядок. В борта ладей с горючей начинкой с обеих сторон упёрлись длинные шесты с металлическими остриями на концах, и семёрка таких строенных ладей каждая под прикрытием пары ладей с выстроенными вдоль бортов лучниками и самострельщиками устремились на занимавшие боевую позицию неприятельские суда.

Удар этого отряда под командованием воеводы Рогдая был направлен против той части вражеских кораблей, что выстраивалась напротив устья реки у северного участка прилегавшего к нему морского побережья, вдоль которого лежал дальнейший путь ладей, вырвись они из Куры. Строенные ладьи сразу взяли направление на две харраки, находившиеся на этом отрезке неприятельской позиции, за ними широким полукругом плыли прикрывавшие их ладьи. Противник тут же разгадал замысел русичей, и наперерез строенным ладьям со всех сторон помчалось не меньше двух десятков чужих кораблей. Навстречу им устремились ладьи прикрытия, и вокруг ладей с горючей начинкой разгорелся морской бой.

Стало ясно, что к харракам не пробиться, и все семь ладей с горючей начинкой одновременно вспыхнули и продолжали по инерции бег к огненосным судам, а освободившиеся от них ладьи вступили в схватку с противостоящими кораблями врага. Но вскоре противникам стало не до сражения – из устья Куры в море выплыли десятки горящих ладей. Некоторые из скреплявших их в единую линию брёвен перегорели, предоставив часть ладей самим себе, и они плыли самостоятельно, иногда по воле волн или ветра устремляясь в самом непредсказуемом направлении. Несколько из таких ладей уже врезались в неприятельский строй, внеся в него сумятицу, а от устья приближались пляшущие на волнах новые кострища.

Не атакованная отрядом Рогдая часть неприятельского флота, раздаваясь в стороны, пропускала ладьи-костры сквозь свой боевой порядок и снова смыкала его, зато на подвергнувшемуся нападению участке вражеской позиции положение было иным. Скованные боем с тремя десятками ладей Рогдая, имея в глубине своего строя вблизи харрак семь носящихся по волнам разгоревшихся в полную силу костров, корабли противника были лишены свободы мёневра и одновременно были вынуждены противостоять двум одинаково страшным врагам – русичам и приблизившимся от устья почти вплотную к ним ладьям-кострищам. Поэтому, когда из устья Куры показались главные силы русичей и викингов и тут же взяли курс вдоль северного берега моря, об организации сопротивления им не могло быть и речи.