Текст книги "Быть Руси под княгиней-христианкой"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Но и русичам с викингами покуда рано было радоваться. Чтобы вырваться с прилегавшего к Куре пятачка морского пространства и очутиться в открытом море, им требовалось оставить за спиной мешанину из ладей Рогдая и вражеских кораблей, в которой с каждой минутой оказывалось всё больше ладей-кострищ, и пробиться сквозь боевой порядок последней линии вражеской обороны, состоящей из трёх харрак и десятка прикрывавших их быстроходных боевых кораблей. Прежде равномерно растянутый позади всей главной позиции, этот отряд кораблей при появлении из реки основных сил противника переместился в полном составе к северному участку морского побережья и расположился за спинами перемещавшихся в беспорядке своих кораблей, ладей Рогдая и мечущихся между ними по волнам догоравших ладьям-кострищам.

Заметив отряд ладей Свенельда и определив направление его движения, начала разворачиваться и часть кораблей на южном конце вражеской оборонительной линии, намереваясь обогнуть мешанину из своих и чужих судов и усилить вставший на пути ладей Свенельда свой немногочисленный отряд. Сражение подошло к своей решающей точке!

И тут произошло то, чего противник никак не мог предвидеть. Из темноты за тремя преграждавшими дорогу ладьям Свенельда харраками возникли русские ладьи и засыпали огненосные корабли роями горящих стрел. Стрельба велась с близкого расстояния, редкая стрела минула цель, и на харраках сразу в нескольких местах вспыхнули пожары. А стрелы продолжали лететь сотнями, впиваясь в борта, надстройки, сметая с палуб бросившихся тушить огонь людей. Когда отчётливо стало ясно, что воинам, находившимся на харраках, уже не до участия в сражении, им необходимо бороться за спасение своих кораблей, появившиеся из темноты ладьи вступили в бой с прикрывавшими огненосные суда вражескими судами.

Пылающие харраки и начавшийся вокруг них бой произвели самое пагубное впечатление на противника. Участвовавшие в схватках с ладьями Рогдая вражеские корабли стали спешно подтягиваться к бортам уцелевших харрак, надеясь на их защиту и уступая пространство между ними и морским берегом к северу от Куры отряду Свенельда. Однако часть судов противника, сцепившаяся бортами с ладьями Рогдая, ещё продолжала сражаться, и на помощь воинам воеводы ринулись три десятка ладей с викингами ярла Эрика. Их удар внёс перелом в ход сражения, и немногие не пущенные ко дну или не подожжённые горящими стрелами вражеские корабли бросились наутёк к харракам, а соединившиеся отряды Рогдая и Эрика устремились к ладьям Микулы. Несколько яростных абордажных схваток, три вспыхнувших костра, в которые превратились захваченные неприятельские суда, – и путь от устья Куры вдоль берега в открытое море был свободен!

Защищая медленно плывущие ладьи Свенельда, большинство которых были загружены увозимой из Аррана добычей и припасами на дорогу, ладьи Рогдая, Микулы и Эрика направились навстречу вражескому подкреплению, спешившему к месту сражения с южного участка боевой позиции противника. Но вид трёх пылавших вовсю харрак, с которых сыпались в воду ищущие спасения от огня моряки, и ещё доброго десятка своих горевших судов, а также появившиеся из темноты на их пути несколько десятков русских и варяжских ладей заставили корабли-подкрепления вначале замедлить ход, а когда в их борта впились первые горящие стрелы, изменить курс и примкнуть к судам, сгруппировавшимся вокруг четырёх оставшихся невредимых харрак.

За всё время прохождения отряда Свенельда между своими ладьями и прилегающим к Куре участком морского побережья вражеские корабли не предприняли ни единой попытки нарушить их движение. Не сдвинулись они с места и тогда, когда отряд Свенельда оказался в открытом море и вслед за ним направились прикрывавшие его ладьи с дружинниками Рогдая и Микулы и викингами Эрика. Для себя Свенельд объяснил эту пассивность тем, что противник, потерявший в ночном бою почти половину харрак и немало других кораблей, не желал больше сражаться в темноте, в которой неприятель мог преподнести ему ещё не один неприятный сюрприз типа внезапного нападения на харраки с тыла. Поэтому вражеский флотоводец решил, дав воинам отдых и приведя корабли в порядок, догнать ушедшего в море противника днём и навязать ему решительное сражение, поскольку настигнуть тяжело груженные добычей и припасами ладьи его быстроходным кораблям не составляло особого труда.

Однако этого не произошло – нападения противника не последовало ни днём, ни вечером. А глубокой ночью на рыбацкой лодке к Глебу приплыли его лазутчики, оставленные близ устья Куры, и сообщили, что рано утром флот халифата подвергся нападению больших сил хвалынских пиратов. Пираты собрались севернее устья Куры в надежде поохотиться за сумевшими прорваться в море ладьями и поживиться арранской добычей, но успешный для русичей и викингов результат ночного боя сделал мечты пиратов несбыточными – никто из них не горел желанием помериться силами с теми, кто вышел победителем в сражении с наводившими на пиратов ужас харраками. Нападение пиратов не застало флот халифата врасплох, и оно было отбито, хотя многие корабли, в том числе две харраки, оказались серьёзно повреждены. По-видимому, эта стычка с пиратами заставила вражеского флотоводца отказаться от преследования русских и варяжских ладей.

Не встретившись ни разу с пиратскими судами и без помех проплыв мимо Дербента, откуда против них не было предпринято никаких враждебных действий, русские и варяжские ладьи прибыли к месту, откуда не столь давно отправлялись в далёкий, неведомый Арран. Вести о последних событиях в Бердаа и оставлении войсками Свенельда Шегристана, об их прорыве из Куры в море и плавание по нему достигли этих мест. На берегу причалившие ладьи встречали князь Цагол и главный воевода лазгов с многочисленной свитой и выстроенными невдалеке дружинами.

   – Я и воевода Латип рады снова видеть тебя, непобедимый главный воевода русов, – приветствовал Свенельда князь. – Наши воины были союзниками в Арране и сражались против общего врага, и, хотя сейчас поход завершён, друзьями мы остались и поныне...

Свенельд слушал по-восточному напыщенную и витиеватую речь князя, а сам нет-нет да поглядывал на богато разодетых вельмож из свит Цагола и Латипа, на длинные, плотные ряды их конных воинов. Выходит, дела у обоих после возвращения из Бердаа сложились весьма благополучно, они обладают на своих землях прежней властью, и в первую очередь от них зависит, кого встретили на этих берегах приплывшие русичи и викинги – верных друзей или готовых нанести вероломный удар врагов.

Князь закончил речь, обращённую к Свенельду с его воеводами и своей и Латиповой свитам, наклонился ближе к Свенельду, произнёс вполголоса:

   – Но самыми большими друзьями твоего войска и тебя лично, главный воевода, являемся я и воевода Латип. Мы не забыли, что в тяжелейшую для нас минуту, когда от нас отвернулись те, кто был с нами одной крови и веры, кого мы считали своими друзьями, руку помощи нам протянул ты, чужой для нас русич Свенельд. Мы обещали расплатиться с тобой за оказанное нам добро и намерены сегодня это сделать. Ты получишь всё то золото, что был вынужден уплатить арранским разбойникам за наш выкуп из их плена, и те сто тысяч золотых диргемов, которые дал нам в долг перед возвращением меня и Латипа домой.

Как ни заманчиво было получить эти огромные деньги, обстоятельства вынуждали Свенельда поступить по-другому. Его войску предстоял длительный и тяжёлый путь на Русь, полный всевозможных опасностей. Чего стоил один переход к берегам Сурожского моря вдоль рек Кумы и Кубани, где на русичей и викингов могли напасть касоги, ясы, гузы[102]102
  ...касоги, яссы... — Касоги – адыги, яссы – алланы, гузы.


[Закрыть] и другие многочисленные полуразбойничьи племена, давно враждующие с Тмутараканью. А сколько любителей чужого добра могли привлечь слухи о несметных сокровищах, захваченных войском Свенельда в Арране и находящихся с ним? Поэтому несколько сотен конных воинов сейчас для Свенельда были намного дороже тех многих тысяч диргемов, о которых говорил Цагол.

   – О чём ведёшь речь, князь? – разыграл негодование Свенельд. – Я выкупил вас у разбойников потому, что вы – мои боевые товарищи, и я уверен, что, окажись в руках разбойниках я, вы поступили бы точно так, как я. Поэтому о заплаченном мной за ваше освобождение золоте забудьте навсегда... А что касается ста тысяч диргемов, полученных вами от меня перед возвращением домой, то... Сколько с тобой прибыло воинов, князь? – неожиданно переменил он тему разговора. – Из их числа исключи свою личную охрану и сотню сопровождения.

   – Со мной прибыла тысяча воинов, без личной охраны и сопровождения их останется восемь сотен.

   – А что ответишь на подобный вопрос ты, главный воевода? – обратился Свенельд к Латипу, внимательно слушавшему его разговор с Цаголом.

   – Я располагаю семью сотнями всадников.

   – У моего войска длинная и изнурительная дорога, а дружинники устали после морского перехода и обременены сотнями раненых и обозом. Поэтому им весьма кстати пришлась бы помощь в несении дозорной службы и охране обоза с ранеными. Если ваши пятнадцать сотен воинов сопроводят моё войско до границ Тмутаракани, ваш долг в сто тысяч золотых диргемов будет забыт. Что скажете на моё предложение, князь и главный воевода?

   – Ты хочешь нанять на кратковременную службу наших воинов? Мудрое решение, – заметил Цагол. – Полторы тысячи отборных всадников станут отличным дополнением к четырём тысячам твоих дружинников, они вместе будут как ушат холодной воды для многих отчаянных голов в долинах рек Кумы и Кубани. Такая услуга должна очень дорого стоить.

   – Дорого, – согласился Свенельд, – однако намного меньше тех денег, что предложил я. Если боитесь продешевить, я беру свои слова обратно и готов получить от вас долг диргемами. Правда, в этом случае моему войску придётся совершать поход медленнее и быть готовым каждый миг отразить возможное нападение. Но разве русичи и викинги в первом походе или прежде не встречались с ворогом в горах и лесах? Просто наше возвращение домой затянется на более длительный срок и потребует лишних сил. Зато это позволит мне сохранить сто тысяч золотых диргемов, а это целое богатство. Когда я могу получить свой долг, князь и главный воевода? – поинтересовался Свенельд.

Латип бросил мимолётный взгляд на Цагола, в волнении облизал губы, решительно произнёс:

   – Русский воевода, мои храбрые воины готовы сопровождать твоё войско до Тмутаракани. С этой минуты они в твоём распоряжении, и единственный их воевода – ты.

   – Я присоединяюсь к словам воеводы, – сказал Цагол.

   – Тогда велите своим сотникам прибыть к моему шатру. Я намерен выступить в поход завтра утром, и им надлежит подготовить к нему своих воинов...

Вечером Свенельд прощался с атаманом Глебом.

   – Завтра мы расстаёмся, атаман, и только Небу ведомо, встретимся ли ещё когда-нибудь, – говорил воевода. – До похода я совершенно не знал тебя, однако вместе проведённое в Арране время сблизило меня с тобой настолько, что ты стал для меня самым близким в войске человеком... а может, и не только в войске, – неожиданно для себя признался он. – Поверишь, если я скажу, что у меня никогда не было в жизни настоящих друзей? Были люди, которым был нужен я, были те, в ком нуждался я, но чтобы к кому-либо прикипела душа, чтобы я испытывал потребность просто встретиться и поговорить с кем-то – таких не было ни разу. Ты – единственный, в чьём слове я уверен, как в своём, с кем мне интересно побеседовать за кувшином вина, к чьему совету я прислушивался, не ища в нём подвоха либо задней мысли. Отчего так случилось – понять не могу. Может, это сможешь объяснить ты? Ведь и ты проводил со мной времени гораздо больше, нежели того требовали наши общие дела. Думаю, ты встречался со мной не реже, чем со своим лучшим другом воеводой Микулой. Я прав или нет?

   – Прав, воевода. Я тоже привязался к тебе и считаю таким же товарищем, как Микулу.

   – Но мы с ним совершенно разные люди. Что сблизило тебя с нами, если я и Микула, хотя знакомы много лет, никогда не дружили?

   – Именно то, что вы не одинаковы, – с улыбкой ответил Глеб. – Микула – честный, никогда не кривящий душой, верный своему слову, готовый умереть за Русь и своих богов. Я с детства мечтал быть таким, однако не стал до сих пор. Зато жизнь сделала меня таким, как тебя, воевода. Каким – мы знаем оба без лишних слов. Поэтому в Микуле я словно вижу себя таким, каким хотел стать, а имея дело с тобой, вижу себя таким, каким есть на самом деле без всяческих прикрас. Как ни приятно возвращаться к светлым мечтам далёкой юности, однако не мешает почаще и смотреть на себя в зеркало. Ты – моё зеркало, воевода, а мы обычно любим своих двойников.

   – Нечто подобное приходило в голову и мне, – задумчиво произнёс Свенельд. – Однако я считал, что мы не можем быть схожими хотя бы по одной важнейшей причине: ты волен сам распоряжаться своей судьбой, а я связан в своих желаниях множеством пут, начиная с долга служить великому князю и кончая обязательствами перед семьёй.

   – Человек борется за свободу не ради неё самой, а чтобы с её помощью добиваться других целей: славы, богатства, права быть самим собой, возможность заниматься любимым делом. Для одних моих знакомых свобода означает возможность расстаться с ярмом раба, для других – возможность грабить и предаваться порокам – пьянству и продажной любви, для третьих – стремление скопить средства для безбедной старости. А меня свобода всегда привлекала правом быть независимым и заниматься тем, к чему лежит душа. Сейчас, после захвата сокровищ Эль-мерзебана Мохаммеда, у меня появилась возможность осуществить свою давнюю мечту, и ради этого я готов пожертвовать кое-чем из того, что ты именуешь полной свободой. И тогда мы станем ещё больше схожими с тобой, воевода.

   – Ты думаешь заняться тем, что ромеи называют философией и считают важнейшей из наук? – спросил Свенельд. – Будешь размышлять, что является первопричиной человеческих поступков: желание творить добро или зло и о тому подобных благоглупос... вещах? Если так, то среди твоих друзей, с которыми я сталкивался в Арране, найдётся мало тех, кто сможет тебя понять.

   – Таких не найдётся вовсе, – спокойно ответил Глеб. – Поэтому я намерен получить свою долю сокровищ – а она должна быть немалой! – и обосноваться в каком-нибудь тихом месте, чтобы остаться наедине с книгами и собственными мыслями.

   – Я предполагал, что ты так поступишь, – довольным тоном заявил Свенельд. – Зачем тебе, умному человеку, оставаться среди разбойников и невесть из-за чего рисковать жизнью, если тебе удалось стать обладателем такого богатства? Поэтому, атаман, я пришёл к тебе не столько для прощания, сколько для разговора о твоём будущем. Ты желаешь обосноваться в тихом месте и заняться бездель... философией? Где ты можешь отыскать подходящее место? Ты, бывший разбойник и слуга Христа! Не думаю, что лучшим местом будет иудо-мусульманская Хазария или соседствующие с ней страны, где людей с крестом на шее не особенно привечают. Зато великая киевская княгиня – христианка. Почему бы местом твоего приюта и занятий наукой не стать Киеву, где твои единоверцы не испытывают никаких притеснений, где у тебя уже есть два верных друга – я и Микула?

   – Над твоим предложением стоит подумать, воевода. Действительно, почему бы мне не перебраться на старости лет на берега Днепра? Гонений на христиан на Руси нет, у великой княгини, как я слышал, собрано немало творений мудрецов и христианских богословов. Микула всегда останется моим близким другом, а поскольку я, христианин, могу серьёзно помочь тебе в налаживании добрых отношений с великой княгиней, моей сестрой по вере, мы будем хорошими товарищами и с тобой. Такое предложение мне по нраву, воевода.

   – Буду ждать тебя в Киеве, атаман. Встречу с радостью в любое время как родного брата. Можешь мне верить.

   – Верю, Свенельд. И думаю, что мы расстаёмся ненадолго. Поэтому не прощай, а до скорой встречи.

Великая княгиня была удивлена робкому виду обычно бойкой и острой на язык горничной девки.

– В чём дело? – строго спросила Ольга. – Запамятовала, что, когда я беседую с батюшкой, меня можно отвлекать лишь в исключительных случаях?

   – Помню, великая княгиня, но... Воевода Свенельд настаивает на встрече с тобой, прямо-таки рвётся к тебе. Он не внемлет никаким моим словам и возражениям.

   – Не внемлет? Что ж, узнаю его необузданный нрав. Но, надеюсь, ты объяснила, что я сейчас веду разговор с Христом и своим духовным пастырем? У воеводы есть свои боги, и он хорошо знает, что они не теряют при общении с ними присутствия чужих.

   – Я дважды объяснила ему это, но... Воевода заявил, что в таком случае ему повезло, ибо ему крайне желательна встреча и с главным жрецом христиан.

   – Ему желательна встреча со мной? – спросил Григорий, не придававший до сих слов особого внимания разговору Ольги с девушкой. – Он так и сказал?

   – Да, так и сказал, я только повторяю его слова. Ах, – спохватилась она, – я позабыла упомянуть, что в руках воеводы большой свёрток. Он завернут в холстину, и я не смогла рассмотреть, что внутри неё.

   – Свёрток? – была поражена Ольга. – По-видимому, с воеводой творится нечто несусветное. Глубокой ночью прибыл с войском в Киев, а уже ни свет ни заря явился ко мне, хотя ещё не был у великого князя, настаивает на встрече, желает видеть христианского пастыря, принёс какой-то свёрток. Уж не тронулся ли он разумом на Кавказе? Твоё мнение, батюшка? – посмотрела она на Григория.

   – Всё в руках Божьих, дочь моя, – ответил Григорий. – Но чтобы судить о духовной немощи воеводы, надобно увидеть его.

   – Ты прав. Кличь воеводу, – велела Ольга девушке.

Свенельд не производил впечатления немощного ни духом, ни тем более телом. Единственной для него странностью в поведении было то, что после приветственного обращения к великой княгине он удостоил взгляда и лёгкого кивка головы Григория. А ведь прежде священника для Свенельда словно и не существовало: встречаясь с ним, он не задерживал на нём даже глаз, проходя, будто мимо пустого места.

   – Желаю здравия и тебе, воевода, – ответила Ольга на приветствие Свенельда. – Не думала не гадала лицезреть тебя в своих покоях, тем паче в такую рань. Может, моя горничная что-либо перепутала с недосыпу? Ведь ты, наверное, держал путь к великому князю, чтобы рассказать ему о походе, и, приметив её, поинтересовался моим самочувствием да выразил своё почтение? А она, глупая, вздумала, что ты желаешь со мной встретиться. Я велю наказать её, а ты можешь продолжить путь к великому князю.

   – Твоя девка ничего не перепутала, великая княгиня, и верно передала, что я просил о встрече с тобой. Она также сообщила мне, что у тебя... он, – кивнул Свенельд в сторону Григория, – однако я всё равно настаивал на своём. Потому что не из-за великого князя, а из-за тебя появился сейчас в тереме.

   – Из-за меня? Но какие неотложные дела потребовали нашей спешной встречи? Настолько неотложные, что ты решил навестить меня прежде, чем обсудишь с великим князем завершившийся поход?

   – О походе и всех событиях в Арране и Бердаа великий князь уже знает и без меня, – ответил Свенельд. – Всю ночь у него пробыли воеводы Микула и Рогдай, его стародавние друзья, и рассказали ему гораздо больше, чем смог бы я. Им великий князь верит больше, чем мне, к которому с давних пор питает неприязнь. Как и ты, великая княгиня. Я хочу своим приходом показать, насколько справедливо твоё отношение ко мне в последнее время. Каждый из нас совершал в жизни опрометчивые поступки, о которых позже сожалел и в коих раскаивался, но не у каждого хватает мужества предложить свою дружбу тому, кто некогда видел в нём своего недоброжелателя и, возможно, до сей поры ошибочно считает таковым. У меня хватило подобного мужества, и в знак моего раскаяния за былое и стремления ныне честно служить тебе, великая княгиня, прими мой подарок.

Свенельд нагнулся, поднял прислонённый к ноге большой четырёхугольный свёрток, развязал стянутые в тугой узел концы чистой холстины, в которую он был завернут. Когда холстина упала на пол, Ольга несколько мгновений сидела в оцепенении, не смея поверить собственным глазам, – в руках у воеводы были иконы. Если бы он явился к ней с отрубленными головами поверженных на Кавказе врагов, это произвело бы на неё куда меньшее впечатление, чем христианские святыни в руках воеводы-язычника. А тот уже протягивал одну из икон – писанную на доске, в массивном золотом окладе, усыпанную драгоценными каменьями и жемчугом – Ольге:

– Это лик девы, которую вы, христиане, зовёте Марией и почитаете как мать Христа. Вы именуете её Богородицей и поклоняетесь за то, что она выносила в чреве Иисуса, рождённого по воле Неба для спасения людского рода...

Не представляя, что ей делать с иконой, которую Свенельд без её согласия вручил ей в руки, не зная, можно ли вообще принимать такой дар от язычника, Ольга отдала икону Григорию. Тот поднёс её ближе к глазам, его руки задрожали, лицо побледнело, губы быстро зашевелились, и Ольга расслышала отдельные слова:

   – О бесценный дар... Ей не меньше пяти-шести столетий... Значит, она писана до правления императора Льва Третьего, объявившего иконы идолами, а их почитание ересью[103]103
  Культ икон был восстановлен в 787 году на II Никейском соборе и окончательно утвержден в 843 году.


[Закрыть]... Провидение спасло тебя в мрачные годы иконоборчества и возвратило в руки почитателей...

А Свенельд вложил в руки великой княгини новую икону:

   – А сей доблестный воин на коне – сотник Георгий, нареченный вами Победоносцем, ибо он одолел в поединке трёхголового Змея Горыныча, именуемого вами, христианами, огнедышащим драконом...

Едва Ольга успела передать икону Георгия Победоносца Григорию, в её руках оказалась следующая:

   – Этот благообразный, бородатый старец – Николай, епископ города Миоры и Ликии, коего вы называете Чудотворцем, прославившийся покровительством плавающим и путешествующим, а также заботой о смердах и их живности.

Едва Свенельд смолк, в комнате раздался гневный голос Григория, прижимавшего к груди иконы:

   – Нечестивый язычник, откуда у тебя эти бесценные святыни? Ты грабил храмы и монастыри, умерщвлял их служителей, лил христианскую кровь? Да покарает тебя Небо, падёт на твою голову гнев Господний!

Ольга перехватила брошенный Свенельдом на Григория презрительный взгляд, увидела, как сжал он челюсти, сдерживая себя. Отношение воеводы к священнику осталось прежним, и только присутствие великой княгини спасло Григория от последствий, к которым повлекли бы его последние слова, будь он наедине со Свенельдом. Не обращая внимания на священника, воевода протянул Ольге пергаментный свиток.

   – Прочти, великая княгиня.

Ольга быстро пробежала свиток глазами, медленно перечитала его второй раз, поцеловала, перекрестилась и протянула Григорию.

– Послание обращено и к тебе, батюшка. Арранский архиепископ благословляет нас на добрые дела во славу Господа нашего Иисуса Христа, вселяет мужество в наши сердца, выражает надежду, что благодаря трудам нашим ныне языческая Русь станет светочем христианства на всём Востоке.

Покуда Григорий внимательно читал послание из Аррана, Свенельд лихорадочно размышлял, стоит ли дарить великой княгине драгоценности с яхонтами и смарагдами. Судя по выражению её лица и голосу, иконы произвели на неё самое благоприятное впечатление, и, если он намерен одарить её и украшениями, сейчас для этого самый благоприятный момент. Какими ценными ни были бы иконы и как ни дорого послание архиепископа Аррана, а изумительные по красоте и сказочно дорогие украшения должны произвести на великую княгиню не меньшее впечатление и окончательно убедить в желании Свенельда стать её искренним и надёжным другом.

Однако что с ним? Мысли отчего-то начали путаться, а рука, которой он собрался достать драгоценности, перестала его слушаться и стала будто чужой. Священник между тем уже дочитывает послание, и необходимо торопиться с даром. Но как торопиться, если пальцы похолодели и дрожат, рука висит словно плеть и не может согнуться в локте, в голову, вытесняя мысль о драгоценностях, лезут воспоминания о боях при Бердаа. Да и в Киеве ли он, если перед глазами не великая княгиня и христианский жрец, а лазоревая гладь широкой Кубани, берегом которой совсем недавно он вёл своё войско домой? И что за тихий, ласковый голос звучит в ушах: «Отважный витязь, зачем великой княгине твой новый дар? Ежели она поверила тебе – достаточно и досок с ликами христианских богов, а если нет – её доверия ты не приобретёшь даже за всё злато мира. Будь благоразумен и не пожалеешь об этом». Что это с ним? Подобного не случалось никогда, даже когда он выходил из забытья после полученных тяжелейших ран. Что за наваждение?

А священник дочитал послание до конца, поцеловал его и возвратил великой княгине. Та свернула пергамент снова в свиток, положила на колени, вскинула глаза на Свенельда.

– Воевода, архиепископ Аррана пишет, что твои воины не разрушили ни единого храма и монастыря, не обидели ни одного христианина, а взятых в заложники после подлого отравления своих дружинников ты позволил выкупить. Он сообщает, что это по твоей просьбе он направляет мне своё послание-благословение и дар из трёх особо чтимых в Арране икон. Воевода, я не узнаю тебя. Что случилось?

С первыми словами Ольги у Свенельда перестали дрожать пальцы, ушли из памяти воспоминания о минувших боях и пропал нежный женский голос. Голова вновь была ясной, а тело послушно его воле.

   – Наверное, случилось то, что и должно было случиться. Просто однажды я задал себе вопрос: кто те немногие люди, которых я уважаю, хотел бы иметь друзьями и всегда видеть подле себя? В Арране у меня был близкий товарищ, который мне во многом помог и с коим я был вынужден расстаться на берегах Хвалынского моря. Он был христианином. Ты, великая княгиня, которая своим умом, волей и способностью вершить державные дела превзошла всех нынешних земных владык, перед которой я преклоняюсь, тоже христианка. Так, может, христианство – та вера, что объединяет равно или поздно всех умных и достойных уважения людей? Тогда почему я, стремящийся быть на них похожим, язычник? Зная, что главное в учении Христа – творить добро и нести людям любовь, я и занялся этим по мере сил. Когда-то я был несправедлив к тебе, великая княгиня, и потому решил искупить свою вину, свершив поступок, причиной которого могут быть лишь чистое сердце и благие побуждения.

   – В тебе в последнее время действительно произошли большие перемены, воевода, – задумчиво произнесла Ольга, пристально глядя на Свенельда. – Жаль, что я вовремя не заметила их. Я очень признательна тебе за благословения Арранского архиепископа и привезённые иконы. Скажи, чем могу отблагодарить тебя?

   – Мне ничего не нужно, великая княгиня, ибо я всё свершил по велению души. Я лишь хотел бы, чтобы ты изменила своё прошлое мнение обо мне и помнила, что воевода Свенельд твой искренний друг и всегда готов исполнить любую твою волю. Теперь прости за столь раннее и нежданное вторжение в твои покои и позволь покинуть тебя. И не брани свою горничную девку, что не смогла удержать меня.

   – Воевода, отныне ты вхож в мои покои всегда, когда у тебя в том будет потребность.

Едва в глубине терема стихли шаги Свенельда, Григорий бережно положил на стол до сих пор прижимаемые к груди иконы, приблизился к сидевшей с довольной улыбкой Ольге.

   – Ты веришь тому, что поведал этот язычник? – спросил он. – О пробудившемся в его душе интересе к истинной вере, о его желании творить добро? Вспомни, что именно Свенельд во время похода твоего мужа на Хвалынское море лелеял мечту самому стать великим князем и только наши своевременные и решительные действия уберегли Русь от кровавой междоусобицы. И разве не опасение иметь в лице Свенельда опаснейшего недруга княжича-наследника заставило тебя отправить его в поход на Кавказ?

   – Григорий, ты говоришь о былых деяниях воеводы, а сегодня мы получили из его рук благословение архиепископа Аррана и бесценные иконы. А о том, как он вёл себя в отношении кавказских христиан, ты смог лично прочитать в послании архиепископа. Ты не веришь, что душа Свенельда могла преобразиться? Тогда вспомни первоверховного апостола Павла. Поначалу он был одним из самых злых и непримиримых гонителей христиан, затем стал главным проповедником учения Христа и принял мученическую смерть за веру в Риме. Почему его путь не может повторить Свенельд? А разве не столь давно я сама не была язычницей?

   – Дочь моя, ты меня удивляешь. Неужто ты всерьёз восприняла слова Свенельда, что общение с двумя известными ему христианами – тобой и неведомым нам его другом в Бердаа – вызвало у него стремление творить добро и нести любовь людям? Если это так, почему он не пожелал стать христианином или хотя бы испросить моего разрешения на посещение нашего храма? Нет, он ищет твоей дружбы не потому, что ты христианка, а оттого, что ты – великая княгиня, в руках которой уже сегодня необъятная власть, а завтра, став единоличной правительницей Руси, ты будешь вершительницей судеб всех своих подданных, в том числе и воевод. Свенельд вздумал виниться не из-за питаемых к тебе любви и уважения, а из-за опасения за собственное будущее и стремления любой ценой сохранить после смерти Игоря своё нынешнее положение в дружине и великокняжеском окружении.

   – Батюшка, в таком случае позволь напомнить тебе один из постулатов христианской веры: Богу – Богово, кесарю – кесарево. Тебе, духовному пастырю, я оставляю душу и тайные помыслы Свенельда, а сама, как великая княгиня, буду оценивать его по делам. Обстоятельства заставили воеводу прийти к заключению, что сейчас во мне ему выгоднее иметь друга и союзника, нежели врага. Конечно, мне важно знать, каковы эти обстоятельства: раскаяние за причинённое мне прежде зло, желание избежать возможной кары за прошлые неблаговидные деяния, стремление сохранить свою власть и богатство после ухода из жизни Игоря, но куда важнее другое – в возможной борьбе за стол великих князей Свенельд и его дружина будут на моей стороне. Я принимаю воеводу в число своих друзей... до тех пор, покуда буду нуждаться в нём самом или мечах его дружинников...

Свенельд покинул великокняжеский терем тоже в прекрасном настроении. Великая княгиня осталась довольна его подарком и высказала к нему явное благорасположение, разрешив посещать её в любое время. Как вовремя пришла ему в Арране мысль перестать ходить в недоброжелателях великой княгини, а добиться её дружбы! А как ловко удалось ему использовать в своих целях отправленных атаманом Глебом тайных гонцов на Русь! Ещё в Шегристане ему стало известно, что они вручили свои грамоты-послания с разницей в одни сутки главному воеводе Ратибору и лично великому князю, а уже в Киеве минувшей ночью Свенельд узнал от Игоря, что тот получил лишь одно послание. Выходило, что оказавшаяся в руках главного воеводы грамота не дошла до великого князя. Но Ратибору не было никакого смысла утаивать её, значит, он передал грамоту тому, кого считал истинным держателем власти на Руси – великой княгине.