Текст книги "Живой товар"

Автор книги: Андрей Хазарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Это что, квартира?.. А, понимаю, в аварийном... Еще две редакции?.. Вот удачно как! Спасибо вам огромное. До свидания!

– А почему "Лаванда"?

– Так... Терпеть этот запах не могу.

И секретарша занялась корреспонденцией.

Интересно у баб мозги работают! Почему "Лаванда" и почему "терпеть не могу"? Уж не тебя ли она, Артур, терпеть не может? А на кой тебе её любовь? Чего надо – делает, а любовь с секретаршей шефа только дурак крутить станет. Где живешь – там не воруй.

Оксана подняла голову от работы:

– Только учтите, Артур Митрофанович, редакция сегодня с двух работает. Можете не торопиться.

И протянула листок с адресом.

Глава 25

Женька, на помощь!

Пятница – не самый мой счастливый день. Проехала чуть больше чем полдороги до своих – машина сломалась. Так что пришлось грузиться в автобус и путешествовать, как все люди. Хорошо хоть за тачку платить не надо...

И вот здесь, в восемьдесят пятом "экспрессе", пришла мне в голову простая мысль: какая же ты, деточка, защита для Иры? Конечно, две женщины подозрений не вызывают, но без хорошего мужского плеча трудновато будет крепость изображать. До Димы бы дозвониться...

По собственному опыту я хорошо знаю, что мужчины нет на месте именно тогда, когда он необходим. Разумеется, от мамы я ещё раз позвоню, но надо и запасной вариант предусмотреть.

Я выглянула в окно. До дома родителей – минуты три, пора к выходу протискиваться.

Родной подъезд встретил привычными запахами – подгоревшего масла и прогуливающихся кошек. Надо сказать, что у меня в подъезде пахнет ещё лучше – из-за мусоропровода. Если здесь вонь, как во львятнике, то у нас – как в обезьяннике, причем давно не чищенном.

Мама открыла дверь сразу после звонка. Она – музыкант в отставке, у неё абсолютный слух плюс просто слух, и мама слышит нас, ещё когда мы только в подъезд заходим.

А потом стоит под дверью – ждет.

– Чего это ты сегодня гуляешь?

– Лето, работы мало... Вот шеф и отпустил погулять. Обещал, что теперь по пятницам до самого октября всего полдня будем работать.

– Это хорошо. Что будешь кушать?

В этом вопросе – вся моя мамочка: не буду ли, а что.

– Вкусненького хочу...

– Отлично. Я оладушки с яблоками пожарила. Чайник уже кипит. Идем.

– Погоди. Пойду с папой поздороваюсь. И ещё пару звонков сделать надо.

– К папе иди. Звонить будешь потом, сытая.

И спорить тут бесполезно. Я пошла в комнату родителей. Папа валялся и читал.

Я поцеловала его и отдала зажигалку, которую уже пару дней носила в сумке. Китайцы на ней фигурно изобразили дракона. Папа у меня эти штуки коллекционирует. Еще со студенческих пор, когда китайцы в Союзе учились.

Мама в кухне недовольно гремела посудой. Я сделала новый компресс со "жгучкой" и намотала вокруг папиного многострадального плеча.

Оладьи у мамы – это да! Я с полным ртом рассказывала всякие истории про своих клиентов, стараясь, чтобы получилось внятнее.

– Не торопись, ешь как следует. Сумку я тебе уже собрала. Вас с подружкой будет двое?

– Наверное, – я пожала плечами. – Если её парень с нами не поедет.

– Ну, это неважно, хватит на всех. Во внутреннем кармашке сумки инструкция и деньги.

– Какие деньги?

– Нам крышу должны были покрасить. А завтра ты расплатишься.

– Мам, ну есть у меня деньги...

– Тихо! Я сказала, значит, так и делай.

Я тяжело вздохнула – мама не меняется. Сумка была, мягко говоря, неподъемная.

– Мама, а что там еще?

– Так, мелочи всякие...

– А как я её довезу?

– Ничего, довезешь. Это же для вас...

Видя, что я уже допиваю чай, мама скомандовала:

– Иди, звони...

Я давно уже поняла, почему Алька не женится – он себе такую, как наша мамочка, нигде не найдет. И, с другой стороны, кто с нашим чудищем уживется?

У Колесникова опять был автоответчик. Пришлось лезть в сумку за блокнотом. Я веду его уже лет пятнадцать. И стал он за это время похож на блокнот Агасфера Лукича из романа Стругацких. Вот только выпадающие страницы не вспыхивают адским светом, а просто тихо планируют на пол или на землю – это уж как повезет. Сама мысль о том, что надо завести новый и по возможности аккуратно туда все перенести, вызывает у меня шок. Так и хожу с разобранным на листики – зато там все вместе и ничего не теряется.

Сейчас мне нужен был мужчина – желательно молодой, желательно сильный, чтобы защитить мог. И, по возможности, свободный, которому вырваться на несколько дней проблем не составит.

Славка, Гриша... Нет, эти никак не смогут, даже если бы и захотели жены, дети... О, Батищев! Тренер Е. Батищев. Подходящая кандидатура: молодой, сильный, веселый и пока ещё свободный.

Я набрала его домашний номер. Никого, черт возьми! Позвонила в зал мне сказали, что он ведет занятия. Они закончатся минут через десять, перезвоните.

Я решила воспользоваться паузой и ещё раз позвонила Диме. На месте его не было, но теперь я не могла просто выслушать запись на ответчике – надо было факты сообщить. Поэтому я сказала, что уезжаю с подружкой Ирой на дачу, буду ждать его там. Продиктовала адрес, расписание электричек, объяснила, как пройти к нам по поселку. Когда и если сможет, пусть приедет. Перезвонила Ире – та собиралась, но вообще пребывала в критичном расположении духа.

Еще раз набрала телефон Женьки. Занятия уже закончились и он смог подойти к телефону.

– Женя, здравствуй! Это Ася.

– Привет!

– Женечка, ты мне нужен как мужчина.

Это я процитировала старый детский анекдот.

Но Батищева сбить не просто. Он сразу ответил и тоже с цитатой:

– Я сейчас уйти не могу. И Калугина на месте...

А потом, рассмеявшись, сказал:

– Правда, Аська. У меня сегодня ещё занятия.

– Жаль.

– А что случилось?

Я давно знала, что лучший способ врать – это говорить почти чистую правду.

– Да, понимаешь, у моей подружки неприятности – её искать могут, наехать... Я её у себя на даче пока прятать буду. Но какая из меня охрана...

– Ясно. Когда вы едете?

– Сегодня.

– А точнее?

– Вот сейчас соберусь, встретимся с ней и поедем. Вроде в четыре ноль три есть электричка.

– Подружка хорошая?

– Женечка, когда у меня были плохие подружки?

– Понял. Вот что, Асенька: сейчас у меня в три ещё одно занятие на час. До четырех. Значит, если вы подождете, можем поехать вместе.

– Хорошо бы. Есть ещё электричка в четыре пятьдесят две.

– Зачем электричка? Поедем на моей "восьмерке".

– Слушай, это же просто здорово!

– Значит, в полпятого я подъезжаю к тебе?

– Нет, я сейчас уезжаю за подружкой. Она на Шиллера живет. А от неё уже поедем.

– Так, на Шиллера я не успею за полчаса. Давай на пять. И куда прикажете подать карету?

– Давай вот куда: на круг пятого троллейбуса, знаешь, на перекрестке Дивизий и Шиллера...

– Ага, знаю.

– Ну значит, прямо там в пять. Договорились?

– Обязательно.

– Так, я по-прежнему рыжая, узнаешь. А подружка у меня – высокая блондинка, зовут Ира. Значит, в пять. О вкусненьком не беспокойся – без еды не останешься...

– Уже не беспокоюсь. Правда, занятие у меня завтра в четыре вечера. Если отпустите на пару часов...

– Отпустим.

– Ну, тогда жду вас в пять. Синяя "восьмерка". Пока!

Женька – чудесный человек. Познакомилась я с ним давненько уже. В фирму пригласила – занятия вести...

С Женькой небольшая история вышла. Мы с Надюшей – ну, той, что в "Арахне" главбухом трудится и организовала СИС, – тогда вместе премудрости бухгалтерские изучали. Надя – девочка, мягко говоря, крупная, хоть и небольшого росточку. У нее, помимо симпатичного, хотя очень уж бородатого Игоря, две чудные дочки, взрослые уже. И вот эти самые девицы заставили свою мамочку пойти на занятия шейпингом. Надежда вцепилась в меня: пошли вместе. Ну, пока я растелилась, пока справки собирала, она уже заниматься начала. Не скажу, что удалось ей больших результатов добиться, но все-таки талия начала обнаруживаться без измерительных приборов. И когда в зале появилась я, Надя уже вовсю была на ты с тренером – этим самым Женей. Потом я ушла в IFC, но приятельствовать мы все трое не перестали. Так что когда понадобился в нашем агентстве тренер по аэробике, я тут же о Батищеве вспомнила. А Надя все никак успокоиться не может – почему я его в свои сети не заманила... Правда, шейпингом я почти не занималась – мои кости ни поправить, ни утоньшить невозможно...

Женя после всех этих событий – немножко мой должник, не в том смысле, что я его оставила на воле, а в смысле трудоустройства, конечно. Только я этим стараюсь не злоупотреблять – сегодня всего-то второй случай. А первый был тот самый ремонт, когда Сережа палец ссадил.

Алька, который тоже при сем присутствовал, все удивлялся, дурачок: "Возле тебя столько мужиков крутится, а ты никак подходящего выбрать не хочешь". Тогда я ему сказала, что, к сожалению, близкородственные браки запрещены...

Ну что, попробую в последний раз Димке дозвониться... Нет, опять автоответчик. Жаль. Пора к Ире ехать, времени уже ой-ой-ей... Натикало, пока я мечтала.

Я подхватила сумку и ускакала (положим, скакать с этой сумкой мне хватило сил минуты на три, после я плелась и на поворотах меня сумка заносила). Родители велели позвонить, как только приедем. Ну, это нетрудно: за несколько дач от нас стоит нормальный коттедж с водой, газом и прочими прелестями цивилизации, в том числе и с телефоном. Его хозяйка – мамина одноклассница, хотя встретились они после выпуска из школы всего два года назад – по дороге на дачу. Так что иногда этой связью можно пользоваться, тем более, что Людмила Тимофеевна не возражает и даже просит не считаться и звонить столько, сколько нужно. Только при нынешних ценах на телефонные разговоры совесть не дает нагличать...

Обратная дорога к Ире оказалась сложнее – из-за сумки. Было уже почти четыре, ну, может, без нескольких минут, когда я приехала к ней.

– Ну что, едем? – Ира была полностью готова.

– Не просто едем, принцесса! Нас с тобой повезет личная охрана.

В глазах девушки мелькнул испуг, пришлось объясниться: и что это моя личная охрана – старый приятель, и что поедем мы, как положено нормальным женщинам, в машине, а не на электричке. Вроде успокоилась. Даже кофе сварить предложила. Пришлось отказаться.

– Ладно, Ася, тогда я кофе с собой возьму – мама его все равно не пьет, говорит, для сердца вредно.

– Хорошо, бери. У меня на даче джезва есть.

Смотрю, а у Ирочки-то сумочка побольше и понабитее моей будет. Хорошо, не придется Женечку-крошечку голодом морить. Очень славно все вроде складывается. М-да, пока все идет нормально... Вот только Диму поймать никак не могу.

Опять позвонила – и снова автоответчик. Я повторила свое сообщение и повесила трубку.

Ира сидела напротив меня.

– Смотри, что мне принесли почитать.

Я увидела нашу городскую газетку "Зебра" – идеальное место для публикации гнусных и грязных сплетен. Прочитала заголовок и надпись от руки рядом: "Спасибо. Всегда Ваш..." и неразборчивая подпись. У-у, журналюга, сукин сын... Я внимательно прочитала всю статью. Писано было лихо, не без дара, но мерзко – хватило совести клубнички подпустить.

– Откуда это дерьмо?

– Автор принес... – Ира улыбнулась на одну сторону.

– И ты его впустила? Я бы испугалась.

– Я таких не боюсь. Он же мне по плечо. Мерзкенький такой блондинчик, молодой, а волосики уже реденькие. Глазки голубенькие, сальные... Смотрел, знаешь, бывает такое: "Я вот какой, а ты, шлюха, ещё меня поублажаешь..."

– Ну?

– Ну, я его и ублажила – с лестницы спустила. И по морде пару раз дала.

– Ничего себе! А за что?

– А он интервью у меня взять хотел. Читательский интерес, говорит, к этому делу очень большой.

– Слушай, а откуда он о тебе знает? И вообще, и о том, что ты приехала?

– Мамочка родная постаралась – больше некому. И все, что здесь написано, она сама ему рассказала. Я свою родительницу по словечкам даже в пересказе узнаю.

Вот это да! Ничего себе – дочку родную не пожалеть. Лишь бы все знали, какие сволочи эти "маклеры, дилеры, менеджеры проклятые". Это меня так в прошлом году изругали в поликлинике, когда я ответила, кем работаю.

Я забрала газету, сунула в сумку – Колесникову показать, когда – и если – он приедет... Пусть ещё один фактик в свою мозаику уложит. Он у меня такой всезнающий, такой всепонимающий, что иногда хочется залезть к нему в мозги – понять, откуда он все это знает...

Мы неторопливо собрались, Ира оставила маме записку:

"Уехала к подружке на дачу на несколько дней. Если смогу – буду звонить. Взяла немного денег".

Спустились вниз, через двор дошли до круга троллейбусов.

"Восьмерка" уже стояла, ждала. До неё было метров двадцать. Но наши сумки этот путь превратили в целое путешествие.

Женя увидел нас и вышел из машины. Я поставила на заднее сиденье обе сумки – и свою, и Ирину. Устроилась рядом сама и только тогда сказала:

– Женя, знакомься, моя подруга Ира.

– А мы знакомы, – Батищев широко улыбнулся и тут же сделал деловое лицо. – Ну, Асенька, куда едем?

Глава 26

Информация – двигатель бизнеса

Артур Митрофанович сидел в редакции и дожидался главного. Тот должен был появиться с минуты на минуту, а пока услужливая секретарша подсунула гору газет – все сплошь "Зебра".

После второй страницы стало ясно, что стиль газеты – только скандал, пусть непроверенный, пусть публикация вообще не имеет с правдой ничего общего, главное – побыстрее опубликовать, погромче прокричать.

Пока Кононенко не спешил разрабатывать конкретные планы. Вот после разговора с редактором можно будет и подумать.

Тут распахнулась дверь и в приемную – она же кабинет, зал заседаний, склад и буфет – влетел главный редактор Шумаков Григорий Степанович. Недостаток роста и волос на голове он компенсировал чудовищной энергией, лишь малую часть каковой вложил в торопливое рукопожатие.

– Здравствуйте! Слушаю вас!

Мюллер начал было расхваливать газету, мол, какие материалы публикует, правду-матку режет, вот это настоящая гласность... Но редактор прервал его:

– Короче!

И тогда Артур Митрофанович вытащил свежий номер и сказал, что пришел из-за вот этой заметки.

Редактор кивнул:

– О-о, сенсационный материал.

– Для вас главное, что сенсационный, а для меня – что правда на все сто. Я про эту историю такого могу порассказать, что глаза на лоб полезут, вы позовите сюда журналиста вашего, Непомилуева этого, он меня послушает не то ещё напишет!

Шумаков снисходительно улыбнулся:

– Непомилуев – это псевдоним, вымышленное литературное имя. Вы же понимаете, автор т а к о г о репортажа может кому-то... э-э... не понравиться...

– Это уж точно! – искренне согласился Мюллер.

– Ну вот. Мы покупаем ценную информацию у журналиста, подлинное имя его сохраняем в тайне и таким путем обеспечиваем ему спокойствие и безопасность. Не все ведь, желающие его найти, могут преследовать такие благородные цели, как вы...

– Ну! – снова согласился Мюллер.

– А что касается вашего предложения, сделаем так: вы перескажете все, что хотели, мне. А я ему передам. Можете на магнитофон надиктовать – я пленку передам. Или оставьте свой телефон – он вам позвонит.

– Дома телефона у меня нету, а на работу нечего мне звонить с таким делом, не ему одному спокойно и безопасно жить хочется...

Мюллер видел, что маска туповатого простака и борца за правду редактора не убедила – все равно не скажет. На этот случай был у него заготовлен запасной вариант.

– Тогда вот как, товарищ редактор, вы ему передайте, что я буду его ждать тут неподалеку в кафе "Ландыш" за левым угловым столиком, каждый вечер, и сегодня тоже, с половины седьмого до семи. Значит, три дня подряд. А в понедельник уеду. Захочет – найдет. Вы только другим никому не проговоритесь, вам-то я доверяю и ему...

– Отлично. Я понимаю вас – безопасность превыше всего. Я вас ему опишу.

– Ну! Только я, может, по-другому оденусь или там очки темные, как Штирлиц в музее... Не-е, мы все по уму сделаем: я положу на стол вашу газету сегодняшнюю, вот эту самую. Так он меня точно ни с кем не спутает...

– Пароль назвать не хотите? – чуть улыбнулся Шумаков.

– Нет уж, все как я сказал, без всяких там паролей. Как я сказал, так и будет, и точка!

– Да-да, конечно.

Мюллер встал, пожал руку главному редактору, вышел. На стене рядом с дверью висела табличка:

"Переулок" – второй этаж, комната 18".

"Значит, здесь есть ещё одна редакция. А может, и не одна..." подумал на ходу Кононенко.

До половины седьмого – времени встречи с журналистом – надо было переделать массу дел.

* * *

Да, весело иногда интервью берутся. Особенно у женщин. И особенно у красивых. Только потом кости иногда хрустят. Не обмануло первое впечатление, на серии статей точно можно крест поставить. Новых данных никаких, разве что название фирмы сообщить могу – и все. Да ещё о морали с нравственностью порассуждать. Только "Зебра" такое печатать не будет. Ей бы факты поскандальнее... А где их взять?

Я вышел из метро возле конечной и остановился, как витязь на распутье. Направо – домой, заканчивать заказы. Налево – в редакцию, к Шумакову, от сериала отказываться. Прямо... Прямо только в стенку.

На душе было пакостно, такое настроение в последний раз посещало меня накануне ухода в армию. Мне тогда одна девчонка сказала, что ждать не будет. И я решил, что пришел самый ужасный день моей жизни. Потом этих ужасных было так много, что те восемнадцатилетние беды казались счастьем и покоем.

Я решил выпить кофейку и поразмыслить о том, что делать дальше. В "Крокодиле" кофе отвратный, поэтому собратьев по перу я здесь не встречу. Значит, можно спокойно посидеть и ситуацию оценить.

Взял маленькую чашечку двойного кофе и сел лицом к Проспекту под ветками плакучей ивы. Мне было видно все, сам я не был виден никому.

Итак, что будет, если я сейчас поеду домой? Закончу рекламки, закончу для "Саймона" вторую редакцию... Завтра все могу сдать. Но Шумаков начнет меня искать уже через час – ему продолжения хочется... Значит, как ни крути, а в "Зебру" идти надо. Ну, откажусь я от продолжения – а дальше что? Гонорар за статью я уже получил, его у меня никто не заберет. Ну не будет со мной "Зебра" дружить – так я это переживу. А может и будет, если ей пообещать продолжение попозже. Сказать, что хочу писать только на фактическом материале, что воду лить не желаю. Он и отстанет... Дочечка вряд ли оттает, а вот с мамочкой попозже можно будет попробовать ещё раз поговорить. Или тетю Клаву попрошу помочь...

В конце концов, даже если я от публикации в "Зебре" отказался, то все остальные газеты мои. Только имидж сменить. Не смертельно – Янка давно пилит, что в моем возрасте можно выглядеть и посолиднее. И писать посолиднее тоже. Может, она и права...

Решено – еду в "Зебру" и с извинениями отказываюсь от дальнейших публикаций в связи с отсутствием фактического материала. Так мол и так, из пальца высасывать не буду, я честный репортер.

А потом домой. Все закончу и стану к приезду своих готовиться. Сегодня пятница уже, двадцать восьмое. У них обратные билеты на первое, значит, утром во вторник дома будут. А мою Яну Игоревну надлежит встречать хирургической чистотой во всем доме и заполненным холодильником. Дел навалом, ещё постирать все...

С такими деловыми мыслями я поспешил налево от распутья: другую жизнь выбирать. До редакции было недалеко, но встретил сначала Вовку-художника, потом Аркашу – он и литератор, и сценарист и ещё неизвестно кто. Зацепились языками, об общих знакомых не минуту же говорить! Так что вместо положенных двадцати минут шел я к Шумакову почти час.

Не успел ещё и рта раскрыть, здрасьте сказать, как главный вскочил и побежал навстречу.

– Дорогой мой, как жаль, что вы так поздно пришли!

Что значит "поздно"? Он мне свидания не назначал.

Но Шумаков начал рассказывать, какой резонанс имеет моя статья: вот газета только утром вышла, а уже и отклики, и люди пошли...

Отклики – это лажа, а что за люди? Но редактор без всякого участия с моей стороны, даже без наводящих вопросов, доложил, что появился тут один мужчина... разгоряченный. Хотел встретиться – дополнительную информацию передать и только мне, значит, персонально.

Разгоряченный мужчина... Любопытно.

– Он вашим адресом интересовался. Но, дорогой мой, вы же знаете – мы никому ничьих адресов не даем.

– А он, этот мужчина, своих координат не оставил?

– Нет, он тоже чего-то опасался.

– И что? Чего он от меня хотел?

– Я так понял, что у него есть ещё какие-то факты по вашей статье. И, кажется, нетривиальные факты – с чего бы ему иначе опасаться?

Это совсем другое дело! Нетривиальные факты – это хорошо. А я, дурак, отказываться собрался! Но цену себе все-таки знать надо. Поэтому я проговорил как можно небрежнее:

– Ну хорошо, будем надеяться, что встретимся в другой раз. Здесь, у вас. Надеюсь, он ещё придет...

– Он просил передать вам, что каждый день, до воскресенья включительно, будет ждать вас в "Ландыше" с половины седьмого до семи вечера.

– Как в детективе каком-то! Неужели он думает, что я приду?

Выступай, выступай, придешь, куда ты денешься. Информация – это, брат, такая штука... За ней не ходить, бегать приходится. Охотиться, как волк зимой. В старопрежние времена легче, конечно, журналисту жилось – ни сенсаций, ни скандалов. А сейчас надо очень и очень покрутиться, чтобы первым до новостей добраться, не каждый день добрая тетя сенсацию подкинет. Так что пойдешь ты как миленький, и не в воскресенье, а сегодня. И если выплывет что-нибудь путное, сразу и сядешь писать, чтобы к следующей пятнице успел материал.

– Дорогой мой, это ваше дело... Хотя я бы, конечно, рекомендовал не ходить – это может быть очень опасно, в конце концов, мы ведь этого мужчину совершенно не знаем. Но в любом случае, я надеюсь, что во вторник вы мне следующий кусок принесете. Чтобы с набором без спешки к пятнице успеть.

– Подумаю, Григорий Степанович. Так, говорите, в "Ландыше"?

– Да, с половины седьмого до семи. Мужчина, как говорится,приятной наружности, чуть выше среднего роста, серые глаза, прямой нос... На молодого артиста Тихонова немного похож. Этакий, знаете ли, контраст внешность благородного героя, а разговор заурядного обывателя. Да, он сказал, что на столике возле себя положит нашу газету с вашей статьей.

– Понятно. Значит, до вторника?

– Да. Но, дорогой мой, это крайний срок. Лучше бы в понедельник – и пораньше.

– Постараюсь, Григорий Степанович, постараюсь. Хороших заказчиков не подводят.

– Очень на вас рассчитываю.

Я ушел от главного совсем в другом настроении – мир снова был моим союзником. Обманул я тебя, дочечка! Будет у меня информация – вот тогда не отвертеться тебе, дура-лошадь...

До семи была ещё пропасть времени – часа три. Я решил его убить с пользой для дела – и пошел во Всемирку, к приятелю. Он тоже журфак окончил, но по специальности ни дня не работал – все больше коммерцией занимался. Вот и сейчас он во Всемирной Лаборатории что-то такое покупает или продает. Знакомых у него – море. Попробую-ка я о фирме этой – IFC – узнать чуть побольше. Город наш – одна большая деревня: все всех знают. Не скажу, хорошо это или плохо, – говорят, в Москве тоже так, – но для моего дела очень даже полезно. Да и Всемирка тут недалеко – сразу за новым театром.

Здание у Лаборатории хорошее – каким-то чудом удалось дирекции один подъезд жилого дома оттяпать и переделать. Теперь у директора – первый этаж, у бухгалтеров – третий, верхний. А у коммерсантов – второй. Вот туда, к Сашке, я и отправился.

Я вышел, вернее, выскочил от Сашки в половине седьмого – так заболтались. Как я и предполагал, он сгрузил мне кучу самой разной информации: и про агентство это, и про фирму головную. Небезынтересное, оказывается, заведение. Оказывается, надо мне судьбу и тетю Клаву по гроб жизни благодарить, что вывели на эту лавочку, оч-чень забавные слушки о ней по нашей деревне ходят, вот уж где действительно можно журналистское расследование затевать – если в этих слушках хоть на четверть правда. Но сегодня я вряд ли что-то из этого смогу использовать, хоть и записывал все подряд самым добросовестным образом – Сашкина-то информация вся по одной схеме построена: "а ещё говорят..." Добро бы хоть "он говорит" или "она говорит", было б за что зацепиться – за конкретного человечка. Ладно главное, люди говорят, а дыма без огня не бывает.

А пока надо поторопиться, есть шанс хоть к концу назначенного срока успеть. Оно и кстати получится – пусть чувствует разгоряченный Тихонов, что не так-то я к нему и спешил...

В "Ландыше" было тихо – это кафе в основном студенты посещают, а сейчас они уже разъехались, кто на каникулы, кто на практику, кто денежки зарабатывать на зиму, – вот и тихо. Какая-то парочка ест мороженое, а в углу мужчина на последней стадии молодого возраста (по нынешней классификации ВОЗ молодой возраст считается до 45 лет) читает газетку на фоне высокого стакана с пивом. Видно, его мне и надо.

Подошел я поближе – действительно "Зебру" читает, моей статьей наружу. Подсел к нему.

– Да, – говорю, – Григорий Степанович вас точно описал, выдействительно очень похожи на молодого Тихонова.

Точнее сказать, на молодого Тихонова, который слегка поистаскался. Но когда тебе от человека что-то надо, говори ему только приятное.

– Я – независимый журналист Родимцев Андрей Игоревич, автор заинтересовавшей вас статьи. Вы хотели о чем-то говорить со мной?

* * *

Кононенко поднял глаза.

Независимый журналист... Ссикун ты плюгавый, бумагомарака,щелкопер поганый. И статейка твоя такая: смыслу с воробьиный нос, а остальное похабные намеки...

– Это какой же Григорий Степанович?

– То есть... главный редактор вот этой газеты!

Наблюдательный человек, оказывается, главный редактор Григорий Степанович. Неосторожно. Не один человек из-за талантов своих пострадал за долгие века... Ладно, поглядим, как с этим разговор пойдет.

– Ага... Ну ладно. Хотел я говорить с вами. Говорить прямо здесь будем, только потихоньку, ладно? Я так догадываюсь, в статье вашей речь идет про фирму И-Фэ-Цэ, верно?..

Молчит, но по глазам вижу – верно, знает фирму.

– А девица эта, которой из бардака сбежать удалось, Гончарова по фамилии, так ведь?

Сопляк ты, независимый, все у тебя на морде написано вот такими буквами, побольше чем заголовок в газетенке твоей подтирочной. Ну, а теперь глотай...

– Так вот слушайте: она там не одна такая через эту фирму прошла, и я вам сейчас их всех назову...

Ишь разгорелись глазенки, сейчас в штаны намочит на радостях!..

– Только знаете, разговор некороткий, что ж мы так, насухую? Пивка вам взять?

– Лучше уж чаю.

– Да ну, что за разговор под чай! А-а, это вы для ясности мы-ышления. Ну, тогда уж хоть кофе.

– Они тут кофе варить не умеют...

– Уметь-то умеют, воруют только. Ничего, я ей сейчас два слова скажу, такой кофе сварит, какого вы в жизни не пили.

Да, сопля независимая, такого кофейку ты в жизни не пил...

Кононенко вернулся от стойки, сел и продолжил все тем же вульгарным тоном:

– Так, кофе сейчас принесут, а вы пока доставайте свой блокнот и ручку. Э-э, стой, парень! А у тебя, случаем, магнитофончик японский не спрятан где в кармане? А ну, расстегни пиджачок... Не обижайся, факты рассказать – одно дело, а вот голос свой оставлять на пленке не хочу. Ладно, пиши...

Глава 27

Дача по-советски

Наш участок – самый крайний, поэтому из наших шести соток сначала получилось семь – через дорожку рядом лес, – а потом тринадцать: соседи, уезжая в Америку, продали родителям свой надел. Так мы сразу стали настоящими помещиками – и сад, и огород, и даже на что-то похожее жилье. Сосед Боба был большой рукодельщик.

Вот от этого коттеджа ключи мама мне и вручила.

Пока мы ехали по городу, я участия в разговоре почти не принимала. Сказала только, что в деревню Квочки надо ехать по Южной трассе, за станцией Кульбаба свернуть через переезд, а там я покажу.

С этой Кульбабой был смешной момент: один приезжий из тогда ещё Ленинграда, человек начитанный, но в наши края попавший впервые, жутко заинтересовался этим названием и начал увязывать его с курганом Куль-Оба и скифскими бабами. А когда я ему разъяснила, что это всего-навсего одуванчик, очень разочаровался, но потом воспрянул духом и начал выводить уже название одуванчика из славного скифского прошлого... "С раскосыми и жадными глазами". Интересно, кто появился раньше: скифы или одуванчики?..

Городской пейзаж сменился сельским краевидом. Кстати о разнице в родственных языках: я не принадлежу к ярым сторонникам свирепого и повсеместного перехода на родную независимую речь, но никто меня не убедит, что чисто славянское образование "краевид" хуже, чем немецкое "ландшафт" или французское "пейзаж", то есть сельский вид, особенно в вышеупомянутом словосочетании "городской пейзаж"...

Перемена зрелища плюс ленивое блуждание по тропкам свободных ассоциаций благотворно подействовали на настроение. С медленным скрипом колков отпускались перетянутые за последние дни струны, становились мягче задубевшие мышцы на спине, у самого затылка...

Я вполуха участвовала в светской беседе, что завязалась на передних сиденьях. Батищев распускал хвост перед смутно знакомой девушкой, а Ира поддерживала разговор – поначалу немного неуклюже, а потом все свободнее и легче. После года за границей, в море чужого языка и быта (тут меня передернуло), не сразу вспоминались, видно, нужные слова и тон диалога.

Еще когда мы шли к машине, она спросила:

– Этот приятель твой про меня все знает?

– Ничего не знает. Я сказала только, что тебе известно кое-что лишнее и потому за тобой охотятся. Сама решай, что рассказывать, что нет – и когда.

Впрочем, сейчас у них разговор шел ни к чему не обязывающий, где-то на уровне предпоследней ступеньки перед флиртом, а острые углы она обходила за два квартала.

А у нас с Димой как-то и разговоров таких не было. Как-то у нас все напрямую пошло, в лоб, прямо копытами по клумбам, с самой первой его фразы: "Хочу жениться". Старые мы, наверное, для этих пируэтов и антраша, а может – просто другие. Жизнь сделала другими... Знать бы, когда он приедет. Если приедет вообще. Дела его таинственные могут задержать. Или скажет, что дела. Дела у него таинственные, сам он таинственный и Надюша пока молчит, и СИС её молчит...

Ух, каким духом в открытое окно потянуло! Гречиха цветет, что ли? Или маслина дикая? До чего же я темная и ни разу не грамотная...

А ведь это впервые за всю неделю появилась возможность неспешно подумать о наших отношениях. С работы не успела выйти – Колесников собственной персоной тут как тут, а на работе только задумаешься – сразу звонит, прямо телепат какой-то.

Нет, по существу я ни о чем не жалею и ни на что не жалуюсь. За сколько лет первый раз во мне нормальную женщину увидели! Которую баловать надо, опекать, всячески ублажать и бдительно охранять. Все это очень приятно, кто спорит...