Текст книги "Живой товар"

Автор книги: Андрей Хазарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Сидим мы с ней прямо на земле, курим, я в три ручья реву, а у неё только одна слезинка по щеке скатилась. Кремень девка.

– Ни хрена ты, Ася, жизни не знаешь. Счастливая. Я против тебя старуха трехсотлетняя.

Я ещё сильнее разревелась. Она меня успокаивает, по спине гладит, приговаривает:

– Ну кузнечик, это ж не спина, это хребет осетровый, твой мужик, небось, весь в синяках ходит...

Ну, тут я взвилась, ей какое дело до его синяков?! Вмиг слезы высохли.

А она улыбается:

– О, вот и плакать перестала! – говорит. – Молодец. Давайдокуривай да пойдем душманов этих дальше собирать, пока мужики на наши вопли и сопли не прибежали.

Поднялись. Согнулись. Ира говорит:

– Ладно, все равно надо досказать. На чем мы там прервались?

– На том, что этот Юрий Дмитриевич – гнида похабная. Он что, хамил тебе, всякие гадости говорил?..

– Бывало. Как-то даже поздно вечером в комнату ко мне приперся, приставать начал, говорит, не было ещё такой женщины, чтоб Кучумовым недовольна осталась, – ну, я его живенько выпроводила, знаю пару приемчиков...

– Подожди, подожди! Какую ты фамилию назвала?

– Ну, Кучумов – этот чиновник в посольстве, Юрий Дмитриевич...

Я почувствовала, что у меня голова кругом идет.

– Ася! Ася, ты чего, опять?! – перепугалась Ира.

– Ничего, жарко. Солнце, наверное... Голова закружилась. Дойду до крана, ополоснусь.

Женя Батищев, задрав голову, что-то толковал двум незнакомым мужикам на крыше. Одна полоса железной кровли была уже выкрашена в стандартный рыжий цвет.

Дима в сторонке сматывал шланг. Я кинулась к нему, отвела в сторонку и выпалила:

– Дима, третьего секретаря посольства зовут Юрий Дмитриевич Кучумов!

– Ну и что?

– Там, в Махдене! Кучумов! Дмитриевич!

– Ну, я понял. Так что из того? У меня в юридическом преподавал Кучумов Дмитрий Николаевич...

– При чем тут твой преподаватель! Ведь наша Валька – Валентина Дмитриевна Кучумова! Она свою фамилию оставила!

– Это Валька, которая жена генерального?

– Она.

Теперь уже и Дима заторможенными глазами уставился в одну точку. Хотя головокружение ему, надеюсь, не грозило. Наконец он разлепил губы:

– Да-а... Вот это, похоже, оно и есть.

Глаза его постепенно разгорались.

Глава 31

Разные заботы

В субботу около двух часов дня в квартире Гончаровых раздался звонок. Инна Васильевна подняла трубку.

– Да.

– Добрый день. Могу я поговорить с Инной Васильевной?

Мужской голос, приятный, вежливый.

– Слушаю.

– Я звоню вам по поручению вашей дочери Иры.

У Инны Васильевны упало сердце. Не успела девка из одной беды выбраться, как опять что-то! Ну что за заразная девка, дома сидеть спокойно не может, деньги утащила, сучка, а сейчас не иначе опять где-то вляпалась!

– Что там она ещё натворила?

– По-моему, прополола картошку. Она просто просила передать, что у неё все в порядке. Она собралась отдохнуть несколько дней на даче у знакомой и при первой возможности вам позвонит.

– А чего ж сейчас не позвонила, а вам велела?

– В поселке барахлит телефон, а я как раз ехал в город.

– А вы кто будете?

– Сосед Ольги Александровны, Ириной знакомой, по участку сосед.

– Так это что, Ирка ей отрабатывает за отдых или за деньги?

– Вот уж не могу сказать. Видел только их вместе на грядках.

– Ну, а от меня вам чего надо?

– Уже ничего.

Инна Васильевна не прощаясь брякнула трубку. Вырастила дочку на свою голову! Столько сил на неё положила, а толку – куртка кожаная! И сейчас, приехать не успела, а две сотни уже уволокла! И сама пропала! Нет бы посидеть с матерью родной, поговорить по-людски, ускакала, записку три слова нацарапала...

Потом Инна Васильевна чуть успокоилась – и осудила себя за плохой разговор с этим... Человек вроде вежливый, дача своя есть, хоть теперь только у самой голытьбы да пьяни дачи нет, но мало ли – вдруг полезный он чем-то... Да и Ирка, может, не такая дура: что там ей, кобылище здоровой, на дачном участке картошку прополоть, а вот уже она отдыхает, глядишь, может и подвернется ей там кто, может, не так все и плохо.

Ох, заботы материнские!..

* * *

Ну и подарочек! Ну стервозина! Батищев выругался про себя. Бедная Ирина. Это ж не дай Бог такую тещу!

Он поскреб в затылке. Да ладно, мало ли девчонок было, мало ли какие у них матери! Пока что все они – вр.и.о. тещи. Что голову ломать раньше времени, сперва надо Ирочку захороводить, да посмотреть, как пойдет, может, яблочко от яблони далеко не укатилось...

А все равно – хоть и не по-христиански, а хорошо, что соврал. А то б эта ведьма старая ещё не так хлебало раскрыла. Ну её. Пора уже на тренировку собираться, а ещё надо от мяса руки отмыть, сумку собрать...

Бидон с грядущим шашлыком прекрасно постоит под сиденьем – в жаре мясо промаринуется отлично. Колесников вроде больше ничего брать не велел.

Забавная штука жизнь! Сколько лет уже, оказывается, снова в одном городе живем, а до сих пор не встречались. Понадобилось для этого судьбе вляпать какую-то молоденькую девчонку в неприятности. А Димка молоток, как был своим парнем, так и остался. Старую дружбу не забыл! Да и я, раз на то пошло, не забыл, у офицеров такого не заведено. Гражданским этого не понять, но если уж говорить про большую деревню, так это армия. Все время тебя там с места на место кидают, успеешь миллион людей повидать и узнать, армейский пуд соли быстро съедаешь, может, один вечер с человеком где-нибудь на точке за бутылкой просидел, а уже не чужие. Что ж говорить о парне, который в училищной казарме на соседней койке спал!

Но лихой Димка! Аську подцепил, это тебе не дурочка из Сада, где весь свободный контингент вечерами толчется, женщина в большом порядке. Уважаемый человек.

Батищев вспомнил, как сам когда-то начал было вокруг неё виражи закладывать, да заробел – почувствовал, что не тот профиль. Досадливо крутнул головой. Сейчас бы так просто не отступился, научился уже понимать, где человек, а где просто так, – но дело прошлое...

Руки занимались сборами, а голова была занята совсем другим. Ирина... Странная девчонка – хоть при росте и при теле, но совсем молоденькая – а глаза взрослые. Только из Махдена приехала, но особо не распространяется, обыкновенная девчонка уже бы все уши прожужжала. Чем же она там занималась, что за ней тут охотятся? Интересная, видно, девочка, непростая... но спрашивать пока нельзя – пусть сама расскажет, когда захочет.

Когда год назад на шейпинг бегала, ничего в ней вовсе не было. Ну, фигура при всем своем, хоть и не без недочетов, но мордаха – как у всех девчонок: честная пустота, только то и выражает, что выразить этой мордахе нечего. Потому тогда и не обратил. Столько их через секцию проходит...

А сейчас... Даже не верится, как один год может человека изменить.

Батищев посмотрел на часы и заторопился: времени ровно столько, чтобы до "Спартака" доехать. А потом сразу на дачу к Асе. Что-то варится серьезное, не стала бы Аська зря в охранники звать. Или это она свои свахины штучки так обставила? Да нет, непохоже...

* * *

Солнце уже спряталось за тополь, когда мы вышли в огород – труды дневные заканчивать. Я на правах больной – ну как же, голова-то кружилась руководила из-под груши, а Дима с Ирой возились в огороде. Жука почти не осталось, но многомудрыйКолесников решил, что пора полоть огурцы. Чем и занимался в данный момент.

Ира для видимости побродила среди помидоров – вдруг и там жук-другой заблудился, затем пришла ко мне в тенечек. С минуту мы наблюдали, как старательно Дима пытается отличить один зеленый куст от другого. Но ничто так не заразительно, как лень – и ряды под грушей пополнились ещё одним нераскаявшимся грешником.

Сидели. Курили. Молчали. По-итальянски – "дольче фар ниенте", по-арабски "кейф". Но Ире, видно, не до кейфа было:

– Дима, тут Ася говорила насчет записи...

– Да.

Дима изо всех сил делал незаинтересованное лицо, но даже по выгибу спины было видно его нетерпение.

– Ну так я согласна.

– Вы понимаете...

– Понимаю. Видела в кино. Оставим надежным людям, и если со мной что случится или, скажем, два дня не дам сигнала, что у меня все в порядке, так пусть передадут один экземпляр в полицию...

– ...в милицию, – машинально поправила я.

– Один черт. А другой на телевидение или там в газеты.

– Ну, примерно так, – согласился Дима.

– А чтоб оно подействовало, эти люди должны будут узнать, что я все рассказала и что оно спрятано, так?

– Ну, думаю, так... конечно, если дойдет до того.

– Да бросьте вы, в самом деле! "Если дойдет!" Вы как та девка, которая забеременела и надеялась, что рассосется!

Я поежилась. Грубовато она сказала, но в точку. Да, сурово жизнь эту девочку поучила. Правду она сказала, я против неё соплячка, на её месте все искала бы песочек, куда голову спрятать по-страусиному.

– Извините, Ира, – вздохнул Колесников. – Я просто не решался вам так прямо...

– Спасибо за деликатность. Только это вам деликатничать со мной можно, а мне самой с собой нечего. Значит так сделаем... Вы этих людей знаете, что меня ищут?

– Знаем. Теперь, после вашего рассказа, думаем, что твердо знаем. Это...

– Нет, это вы мне не говорите. И так, оказывается, много знаю вредного для здоровья. А дальше вот как: запись делаем, прячем, а после сразу их известите – мол, хотят, чтоб молчала, так пускай не рыпаются.

Дима глубоко задумался. Я сижу, рот раскрыла, ни одной мысли в голове.

– Я этих тварей давно поняла, – продолжала Ира, – ещё с хулиганья уличного. Будешь прятаться и удирать – вконец обнаглеют, попрешь на них смело – обо... испугаются.

– Ох Ирочка, – снова вздохнул Дима. – Было б это хулиганье уличное... Серьезные люди, а вы, если заговорите, можете им большой бизнес порушить да и их самих.

– Бизнесмены? Еще лучше! Тогда добавьте, мол, пусть ещё иприплачивают, если хотят, чтоб молчала!

Я руками за щеки схватилась. Ох, смелая ж девка!

Димка молчит, курит. Между бровей складка двойная, лицо серьезное давно такого не видела, мне-то он больше улыбается.

– Давайте, – говорит наконец, – не будем спешить с решениями. Все равно сначала надо аппаратуру найти, сделать записи, придумать, где оставить... ну, этих людей надежных найти. А тем временем и решим окончательно.

– Положим, решать я буду – про мою шкуру речь идет.

– Теперь уже не только про вашу.

Колесников совсем негромко это сказал, но так, что у меня пошел мороз по коже.

Ира поглядела на него, подумала, кивнула.

– Это я не сообразила. Ладно, вместе решим.

Она поднялась, выпрямилась, плечи расправила. Ну валькирия!..

– И ещё вот что. Раз дело такое серьезное, Жене про меня расскажите. Если попросили человека меня защищать, пусть хоть понимает, чем рискует.

Отвернулась и ушла.

* * *

Мы проводили её глазами.

– Какая девчонка, а, Дим?!

– Мужественная девчонка.

И молчит. Что за люди эти мужчины, как роботы какие-то! Буркнул два слова – и все. Совсем они бесчувственные, что ли, или это он один такой?

– И это все, что ты можешь сказать? Попробуй, поставь себя на её место, я бы, наверное...

И тут он меня перебил:

– Эх, Асенька, нам и на своем месте хватает! Послушай, у меня к тебе очень серьезный разговор. Я его долго обдумывал. Мы с тобой уже разобрались, что за осиное гнездо манохинская фирма. Ирино возвращение им как кость в горле, они так просто не успокоятся. Так вот, пока они тебя не вычислили, надо оттуда сбегать. Немедленно – и так, чтобы не вызвать никаких подозрений. Ты согласна?

Легко ему говорить! А жить как? Где я ещё такую работу найду? Но тут я вспомнила Ирино словечко "рассосется" – и до меня начало доходить. Действительно, не время прятать голову в песок...

– Ну, предположим.

– И я знаю, как это сделать – ты выходишь за меня замуж. А я не хочу, чтобы моя жена работала, и ты поэтому увольняешься.

– Так, недурно. Главное, логично.

Я мысленно прокрутила этот вариант – ничего не скажешь: по-своему даже очень логично. Только ни слова о чувствах...

– Значит, Дима, мое замужество – так, фикция? Я увольняюсь и все в порядке?

– Нет, Анна Георгиевна, никакая не фикция! Я и в самом деле прошу твоей руки. Если хочешь, могу даже на колени встать... Вот только слов красивых говорить не умею, да и не люблю. Мне с тобой хорошо и я хочу, чтобы так всегда было...

Оч-чень изящно! Он хочет! На колени – это было бы даже забавно. Недурно было бы, чтобы он ещё и моим мнением поинтересовался!

Дима перебил мои мысли:

– Ну что, Рыжая, ты согласна?

– В определенной мере... Я согласна, чтобы ты встал на колени.

– А еще?

– А еще... Понимаешь, Дима, это очень серьезно – то, что ты мне предложил. Я должна подумать хоть немного, в себе разобраться, в наших отношениях... Я не могу так сразу...

– А если бы это было только прикрытие?

– Тогда и разговор был бы другой... Но, насколько я поняла, это не только прикрытие? Или тебя устроит любой вариант?

– Нет, меня устраивает нормальный вариант. Мысль о фиктивном браке мне и в голову не приходила.

– Ну, тогда разреши мне пару дней подумать.

– Лучше бы пару часов – через пару дней может оказаться слишком поздно.

Холодно мне вдруг стало и неуютно как-то. Но тут за воротами раздался сигнал – Женя приехал, знакомый уже "би-бип". Дима пошел открывать ворота, а я вернулась в дом.

О многом надо будет подумать, но не сейчас. А пока дела призывают на кухню.

На веранде – чистота и порядок. Ирка-то, умница, посуду перемыла, пол подмела. А сейчас весь стол занимала какая-томудреная комбинация карт сразу две колоды и узор незнакомый.

– Конни всегда говорила, что нет лучшего развлечения, чем хороший пасьянс!

– А она какая была?

– Хорошая. Спокойная, добрая.

– А какая из себя?

– Там, в Махдене, сейчас мода на экзотических женщин. Вот я была экзотическая, Конни тоже. Она – филиппинка. И испанская в ней кровь, и британская, и восточная какая-то, кажется... Кончита её зовут... Среднего роста, такая... – Ира попробовала подобрать слова. – Она на кошку похожа. Вкрадчивая, гибкая. Кожа гладкая-гладкая. Я с ней подружилась.

Хотела бы я, чтобы обо мне когда-нибудь рассказывали с таким выражением лица!

– Иришка, там Женя приехал. Будешь с ним разговаривать?

У неё лицо погасло.

– Нет, Ася, не хочу. Боюсь. Пусть Дима ему скажет что-нибудь... А я... потом, может. Попозже...

Да, в таком деле человек все должен решить сам. И торопить его нельзя.

– Нравится он мне, Ася. И как подумаю, что отвернется от меня, побрезгует...

– Знаешь, Ирина, что я тебе скажу: если побрезгует, значит, грош ему цена, тряпка, а не мужик, и жалеть о нем нечего. Отвернется – значит тебе же лучше, сразу оборвешь. Другого найдем. Я все-таки сваха. Профессиональная.

– Другого? Опять в Махдене? – Слезы на её глазах высохли.

– Зачем? Можно и поближе. В Грузии, например.

– Ну спасибо, что не в Азербайджане!

А я начала рассказывать ей, как мы когда-то давно, ещё в социалистические времена, ездили в отпуск в Гагру. Вспомнила море, солнце, широкие пляжи, крошечные кофейни на каждом шагу, прибрежных темпераментных мужчин... Сама успокоилась и собеседницу свою отвлекла.

Сидим, болтаем. Краем уха слышу, как Женя с Димой колют дрова для костра, мангал устанавливают, разговаривают о чем-то. И хорошо! Пусть побеседуют. А мы пока успокоимся, в картишки перекинемся.

Не получилось в карты сыграть. Появился Батищев с чудовищной сумкой и эмалированным бидончиком. Сумку на пол у холодильника примостил, бидончик на стол поставил. Повернулся к Ире:

– Ирочка, давай по саду немного погуляем.

Я из-за спины Женькиной киваю: иди, мол...

– Ладно. – Ира плавным таким движением выплыла из кресла и спустилась по двум скрипучим ступенькам вниз.

Они удалились в сад – оба высокие, стройные. Я приблизительно представляла тему их беседы и заранее сочувствовала обоим. Тяжело им придется.

Из-за угла появился Дима.

– Ася, я Женьке кое-что рассказал.

– Я поняла. Пусть поговорят. А мы с тобой займемся мясом.

Открыла шкаф, вытащила оттуда шампуры, завернутые в газету. Их надо было помыть, потом мясо и лук нанизать...

Понемногу стемнело. Дрова прогорели, остались жаркие угли, и Дима приступил к священнодействию. Они любят кричать, что приготовление шашлыков – мужское дело...

Ира и Женя беседовали под яблоней на лавочке, а я бездумно глядела на угли.

Нам всем надо было подумать, очень многое решить. И мне в первую очередь.

* * *

Нельзя сказать, что Артура Митрофановича успокоил разговор с Валентиной. Но её оценкам он доверял – хоть и видел, что они не беспристрастны. Женщин она защищала куда энергичнее, чем мужчин. Ну, такое легко отсеять.

После рассказа журналиста и Валиных рассуждений он понял, что публикация полностью была делом рук старшей Гончаровой. Тогда, значит, фирма не только не имеет к этому никакого отношения, но даже из брезгливости от этой темы отстраняется: такой непристойный скандал нас не касается и влезать в него ниже нашего достоинства.

Но успокаиваться нельзя. Мюллер посмотрел на часы – дело к одиннадцати. Субботний вечер. Но обстоятельства заставляют...

И Кононенко направился к телефону-автомату, на ходу вынимая из кармана толстую записную книжку. На утро надо было собрать ребят: организовать слежку за девчонкой. Не дай Бог, она по мамочкиным стопам пойдет. Тогда уж ни названия фирмы, ни всего остального спрятать не удастся. Поздновато спохватился, правда, лучше бы сразу, как приехала. Но статеечка уйму времени отняла. Ничего, лучше поздно, чем никогда.

Он набрал первый номер телефона и сказал:

– Алло, Гена? Это я. Да... Добрый вечер... Завтра на семь утра собери у себя всех своих на инструктаж. Я подъеду, расскажу.

Вот так, вышколил ребят. Дисциплина, спокойствие, пунктуальность. Никаких тебе "зачем? почему?" Надо – значит, надо.

И он набрал номер телефона второй группы.

Глава 32

Нечуткие люди

Инна Васильевна даже удивилась, когда от Иры позвонил какой-то мужчина. Это же его просить надо было! Подумаешь, ну уехала и уехала. Здесь-то её никто уже красть не будет. Ишь, нежности какие, не волнуйся, мамочка. И раньше-то особенно не волновалась, когда по своим танцам да секциям бегала, в ночь-полночь возвращалась, а теперь-то уж чего волноваться.

Она перебрала клубнику на варенье, засыпала сахаром и поставила до завтра, чтоб сок пустила.

Посмотрела очередную серию "Инес Дуарте", прослезилась над несчастной судьбой главной героини и легла спать.

С утра поставила на огонь чайник и таз с вареньем и включила телевизор: по воскресеньям Инна Васильевна смотрела мексиканский сериал "Белиссима". Соседка как-то сказала, что фильм хороший, жизненный. Соседка, конечно, ничего собой не представляет, так, пустое место, интеллигентку из себя строит, но тут не соврала.

Под южные страсти несколько раз сняла пенку с варенья в красивое блюдечко, отставила в сервант кухонный. Пойдет к чайку. Лет десять назад подумала бы о дочери – дескать, побаловать маленькую, а сейчас даже не вспомнила. Погасила огонь под тазом как раз в тот момент, когда очередными слезами закончилась очередная серия и начались местные новости.

Первые же слова её как громом поразили. Инна Васильевна просто рухнула на стул. Бедный мальчик! Бедная Клавдия Гавриловна!

Подумать только, всего неделю назад кормила его в этом самом доме домашним печеньем и рассказывала печальную Ирочкину судьбу! Хорошо хоть статья успела выйти. Правда, она тут же попеняла себе за черствость и эгоизм – такое горе, а я о своем!

Бедный мальчик! Инна Васильевна всегда свято верила печатному слову кроме тех случаев, когда эти сволочи опять обманывали народ. Но сейчас никому с такого обмана выгоды не было – и она безоговорочно согласилась со словами о кровавом убийстве гениального и прозорливого журналиста.

Мысль о том, что она сама причастна к смерти бедного мальчика, ей и в голову не пришла.

Она закрыла таз с вареньем газетой, прищепнула по краям прищепками от ос – и ещё немного посокрушалась: такой молодой, такой талантливый. Бедные его детки! Бедная жена! Бедная Клавдия Гавриловна! Каково ей сейчас одной с таким горем!

Инна Васильевна вымыла и вытерла длинную деревянную ложку и кинулась к телефону.

Голос Клавдии Гавриловны звучал совершенно безжизненно, но, против всяких ожиданий, она не рыдала и не всхлипывала.

– Дорогая моя Клавочка Гавриловна, какое горе! Как я вам сочувствую!

– А, это вы, Инна Васильевна...

– Миленькая, я сейчас приеду к вам! Нельзя быть одной в таком горе!

– Приезжайте, я сама не своя, может, хоть совет толковый дадите...

Что-что, а давать толковые советы Инна Васильевна была всегда готова. Несмотря на жару, натянула черное платье, косынкой черной, специально для таких случаев хранящейся, повязалась и кинулась к троллейбусу.

Она ожидала увидеть в доме подруги суету, обычную для дня похорон, но все было тихо. Никто не бегал, не рылся по ящикам в поисках документов, не названивал в похоронную контору. Да и вообще никого в квартире не было, кроме самой Клавдии Гавриловны.

Причитания Инны Васильевны она выслушала с неподвижным лицом.

– Дорогая моя, а когда похороны?

– Не знаю еще. Звонила в морг – тело не отдают до конца следствия. Тем более, я не ближайший родственник. Яночка, Андрюшина жена, с сыном должны только послезавтра приехать, им ещё ничего неизвестно, а я даже не знаю, где они и как сообщить. Господи, каково ей будет узнать... Сестра, думаю, позвонить должна, я ей телеграмму дала. Мать Андрюшина...

– А она где?

– Дома, в Германии. Уехала три года назад. Вышла замуж за ПМЖ. Решилась на старости лет.

– Ах, миленькая, ну что же вам тут сидеть одной в четырех стенах! Едемте ко мне, побудем вдвоем, выплачетесь вволю.

– Нет, спасибо, Инна Васильевна. Вот вы приехали, я уже не одна. Посидите, сколько можете. А там Маша позвонит, Володя с дачи приедет, пообедаем вместе.

Инну Васильевну покоробило бессердечие подруги. Умер племянник убили! – а она спокойно отправляет мужа на дачу. И сама – ни слезинки. Вот она, оказывается, какая – черствая и неродственная.

Сидели в комнате за столом со скатертью, болтали вяло. Через сорок минут действительно позвонила Мария Гавриловна из Мюнхена. Услышала, что тело не выдают, сказала, что перезвонит во вторник в такое же время.

И опять Инну Васильевну, как ножом, резанула черствость и равнодушие в этом разговоре. Что одна сестра, что другая.

Тем временем приехал с дачи Владимир Матвеевич, муж Клавдии Гавриловны. Тоже очень спокойный.

Так же спокойно пообедали втроем, беседуя на всякие нейтральные темы: и сколько в этом году будет яблок и груш, и почему трансляцию футбола все равно перебивают рекламой, и что сказала Маша насчет поездки к ней в декабре...

Черствые, холодные люди! Инна Васильевна и домой уехала пораньше, видя, что никто тут в её сочувствии не нуждается, а она-то разогналась с открытой душой, думала, тут слезы горькие льются, некому плечо подставить...

Хоть на серию успела из бразильской жизни. Вот тут поплакала вдоволь над несчастной судьбой бедняжки Марсии, которая в невменяемом состоянии отдала новорожденного ребенка незнакомой женщине и уже семнадцатый год от этого страдает невыразимо.

А потом был ещё какой-то жизненный фильм, волнительный, потом пришла пора остывшее варенье по банкам разливать. Угомонилась работящая Инна Васильевна только в десять часов вечера. Накапала себе успокоительного и прилегла с книжечкой.

В романе Жюльетты Бенцони кипели французские и итальянские страсти очень хорошо отвлекала книжка. Только сейчас смогла Инна Васильевна забыть о черствых и жестоких людях, неспособных даже поплакать над телом родного племянника. Нестоящие люди и думать о них не стоит.

* * *

Цимбалюк недовольно морщился.

Пустая собака оказался Матрос: понюхал горелый автомобиль и тут же облаял Блатнова. Понятное дело, от того до сих пор сажей прет, всю ночь с обугленными телами возился.

– Слышь, Никулин, ты его ещё поводи, он тебе бензоколонку найдет! А то и целое шоссе! – изгалялись милиционеры.

– Николаев моя фамилия... – бурчал в ответ проводник. Хотя в общем на свою кличку не обижался, а фильм "Ко мне, Мухтар" раз сто смотрел и даже книжку такую нашел, купил и держал на своей полочке среди специальной литературы. Не без ошибок книжка была, но душевная.

Он отвел Матроса подальше, дал попить из ручья – одно название ручей, так, лужа дождевая, – после повел к шоссе. Дал обнюхать ломаные деревянные столбики. Пес оживился, потянул вверх, на подъем. Так оно и без собачьего носа видно было, где мерседесовские шины по обочине прошлись. Но дальше, когда след ушел на асфальт, Матрос заскулил и поднял голову. Ну ясное дело, третьи сутки идут, все следы проезжий транспорт закатал...

Цимбалюк пустил людей по шоссе от самого верху – и вниз, против движения. Объяснил: наверняка на этом подъеме что-то случилось, может, двигатель отказал и машина покатилась вниз, может, шофера убили или похитили, а машину ограбили и бросили, она не удержалась на ручнике и пошла сама по себе задним ходом, пока не сорвалась с откоса в ярок. А если бы уже за перегибом дороги что-то произошло, так она бы вперед укатилась.

Никулин с Матросом первыми по этому участку пробежались, пока не натоптали свои же, а сейчас ждали в самом низу. Проводник беседовал с шоферами ЗИЛа сто тридцать третьего, на котором собирались вывезти "мерседес" в милицейский гараж для экспертизы, и автокрана. Обсуждали, как эту заразу вытащить из яра, чтоб кран не перевернуть. Шофера курили, Матросу не нравилось, он все натягивал поводок.

Наконец Никулин пожалел пса и отошел в сторонку. Стал на обочине, раздумывая.

Ехал "мерседес", ясное дело, оттуда, с западной стороны, иначе что б ему на этой полосе делать? И где-то его обстреляли, но осмотр не выявил на кузове подозрительных дырок. Через стекла людей побили? А почему ж тогда один ранен был в ноги и в живот? Он уже эти вопросы не первый раз в голове прокручивал, и Цимбалюку пытался втолковать, но тот его послал и велел собаку отвести подальше от автомобиля, чтоб нюх ей сажей не забивать.

С запада надвигались высокие и темные тучи. Не иначе грозу натянет, много после дождя найдешь... А искать надо не там, где все цепочкой бредут, нет, где-то раньше оно должно было случиться, может, не один десяток километров шофер своих пассажиров раненых вез...

Никулин сам не заметил, как двинулся по обочине против движения, на запад, придерживая собаку на коротком поводке, не дай Бог, сунется кому-то под колеса. Метров тридцать прошли, не больше, как пес забеспокоился. Обнюхал столбик, засуетился, потянул вниз, на откос. Неужто мышковать вздумал? Но нет, тявкнул коротко, по-рабочему – и проводник выпустил его на весь поводок. Сам остался сверху, нечего топтаться, пока Матрос работает. Только поглядывал через плечо – мало ли дураков на дороге, носятся как оглашенные, не дай Бог, выскочит собака по следу на проезжую часть...

Оглянулся в очередной раз, проводил глазами зализанную иномарку бутылочного цвета – не видел таких ещё – и, отворачиваясь уже обратно, заметил на асфальте желтое пятнышко.

Он подождал, пока проскочит газон-молоковоз и шоссе на видимом отрезке опустеет, и, отозвав собаку, двинулся в ту сторону.

Пятнышко оказалось стреляной гильзой.

Тремя резкими свистками Николаев вызвал старшего...

Осмотр выявил двенадцать стреляных гильз от АК (четыре были закатаны в мягкий от жары асфальт, остальные – разбросаны ближе к бордюрному камню разделительной полосы), круглый рубчатый след – вроде бы от пяты домкрата, только непривычного какого-то, – причем с одной стороны сильно вдавленный. Попадаются такие козлы-водители, которые ни машину, ни домкрата не жалеют, сдергивают ведущими колесами, лишь бы поскорее... Хотя, когда стреляют из автомата, любой поторопится!

Были ещё темные пятна неизвестного происхождения, припыленные и закатанные шинами. Их сфотографировали и взяли соскобы.

Вразумительных следов от колес выявить не удалось.

И уже перед самой грозой, когда рокотало совсем рядом и первые капли дождя тяжело плюхали на асфальт, Матрос облаял в траве разделительной полосы аккуратную хромированную монтировку с мерседесовской трехконечной звездой. Даже без обработки на блестящей поверхности просматривались отпечатки...

Глава 33

Запись

Воскресное утро нас разочаровало. Всю неделю стояла жара – не продохнуть, а тут начало натягивать облачка, потом тучки, потом страшилища черные. Похоже было, что ещё до вечера разразится хорошая гроза. Правда, крыша над головой у нас имелась и даже крашеная, но два километра по грунтовке до шоссе надо было проскочить все же до ливня.

Вчера к вечеру настроение у нас всех было довольно взвинченное, но тут мой Колесников повернулся неожиданной стороной: как-то всех приставил к делу, загонял, закрутил, нажарил шашлыков, куда там всем общепитам и частникам, а потом организовал партию в преферанс – и вот мы с Ирой наголову разбили господ офицеров. Несмотря на их снисходительную самоуверенность и полное (как им казалось) превосходство по части мыслительных способностей.

Пока Женя считал, Колесников только вздыхал сокрушенно – видно, воображал, что было бы, если б играли на деньги...

А сегодняшний завтрак при готовом расплакаться небе убедил нас, что пора сбегать. Крыша покрашена, жук уже весь затарен, мясо съедено – чего же ещё делать?

Начали собираться, и тут идиллия кончилась: вспомнили вдруг, что так до сих пор и неясно, где прятать Иру.

О моей квартире речь не шла: надо быть полным идиотом, чтобы скрывать её от шефов моей фирмы у меня. Мало ли, к примеру, Юля поведет Дениску выгуливать и заскочит похвастаться или узор для вязания взять. Ой Ирочка, здрасьте, а вы тут как оказались?..

У Колесникова, правда, стоит пустая квартира, но он почему-то молчал. Может, у него там жена и двое детей? Как говорится, гражданский брак. Меня передернуло – на такую ситуацию моего чувства юмора не хватало... Ладно, глупости я говорю – в смысле думаю: если меня начнут подозревать, так и его не упустят...

И тут заговорил Женя. Он сначала спросил, долго ли надо Ире прятаться. Я примерно оценила время дней в пять – сама не знаю почему. Сказала – и задумалась. Кажется, опять надежды беременной девки: ну денек, ну другой а там рассосется... Дима же поднял глаза к потолку, задумался, словно высчитывал что-то, а после в своей категоричной манере отрезал – минимум десять дней. Без объяснений и обоснований.

Батищев его выслушал, кивнул и повернулся к Ире:

– Тогда, может быть, ты у меня поживешь? Мои родители в Крыму и ещё пару недель там пробудут. Сестер, братьев, собак и кошек у меня нет. И мне тебя охранять так будет проще.

Он говорил очень нормальным голосом, очень. Словно Дима ему ничего не рассказывал, словно сам он ничего не понял. Или для него все это вообще значения не имеет. Будь он лет на пятнадцать моложе, я бы в такое поверила. Но он все-таки человек более старшего поколения и воспитывался ещё до сексуальной революции в нашей, ныне отдельно взятой стране. Или он на самом деле невероятно благородный?