Текст книги "Живой товар"

Автор книги: Андрей Хазарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

И только потом мне пришло в голову самое простое и естественное объяснение: я-то по привычке их уже женить начала, а для него речь пока что идет только о том, чтобы защитить человека, безвинно страдающего. Дело серьезное, небезопасное, и в таком деле отказать ни один уважающий себя мужчина не сумеет. А про все остальное он, наверное, и не думал вовсе – или думал, а после Диминого рассказа перестал. Может, мужики действительно немножко роботы и умеют все по отдельным полочкам разложить и одно от другого отделить?

Ну, не так все прямолинейно. Конечно, Женька пожалел Иру – так вляпаться по молодости и недомыслию. И теперь действительно хочет защитить её. Может, ещё и потому, что хоть в ничтожной степени, но способствовал превращению Иры в живой товар и теперь виноватым себя чувствовал...

Но, пока у меня в голове все это металось, Ира спокойно кивнула головой и согласилась.

Пора было уезжать.

Я заперла калитку, бросила ключ в сумку и села в машину. Теперь уже на пассажирское сиденье рядом с водителем. Дима и Ира поместились сзади, Дима – у правой дверцы. А левую Женька на фиксатор запер – так, между прочим, не афишируя. Я бы и не обратила внимания, но заметила Ирин взгляд.

Только успели вылезти на шоссе – хлынул ливень. От этого в машине стало вдруг уютнее. Как будто дождь и запертые дверцы отгородили нас от мира со всеми его бедами и тревогами.

Женька ехал медленно, ворчал на скользкую дорогу, но до города было недалеко, да мы и не торопились никуда особенно.

Перед глазами ерзал по стеклу дворник, дождь грохотал по крыше, Женька ещё поворчал и включил печку. Для меня все это было внове, я нечасто ездила на машине, разве что по городу, когда спешила куда-нибудь, но на трассе это совсем непохоже. Вообще, как непохожи были последние выходные на все предыдущие за отчетную тысячу лет, прожитые с книжкой или спицами на диване! Теперь я чувствовала себя живой и молодой. Очень приятное чувство, кстати.

И тут действительность грубо напомнила о себе.

Ира сказала:

– Дима, давайте запишем мой рассказ прямо сегодня.

– Конечно, давайте! – подхватил Женька.

Оказывается, он уже в курсе дела!

– Едем прямо ко мне. Камера есть, никуда бегать не надо. Пока вы работать будете, я обед приготовлю!

– Нет, Женя, – Ира положила руку ему на плечо, – я хочу, чтобы ты тоже все слышал. А про обед уж потом будем решать. И про все остальное.

Ой-ей-ей... Кажется, весь мой глубокий психологический анализ пальцем в небо. Что же у них за разговор состоялся вчера? А не твое собачье дело, сваха старая!

Господа офицеры уже планировали работу. Батищев, естественно, оператор. Мне, как самой орфографически одаренной, досталась роль сценариста, а позднее – суфлера и зрительного зала. Дима будет задавать вопросы...

Пока пили кофе у Батищева и готовились, я писала вопросы. Мне не хотелось хоть чем-нибудь обидеть или задеть Иру, но предусмотреть приходилось все.

Они тем временем выбрали место, подвигали туда-сюда мебель, установили видеокамеру – на маленьком таком кронштейне, прикрепили струбцинкой к спинке стула и понаставили вокруг ламп. Посадили Иру. Дима у Батищева спросил, куда глядеть, посмотрел, поскреб в затылке и велел завесить чем-нибудь ковер сзади, хоть простыней. Женя стал объяснять, что простыней нельзя, белый фон задавит Ирино лицо, а ковер – в самый раз, на нем светлые волосы будут выгодно контрастировать...

Дима посмотрел на него терпеливо, как на ребенка:

– Слушай, Жека, вероятно, эту пленку будут просматривать нехорошие люди – тебе обязательно, чтобы они твой коврик узнали? Или обои и книжную полку?.. По-моему, тебе до сих пор кажется, что мы тут розыгрыш устраиваем.

Теперь поскреб в затылке Батищев. Вытащил простыни, кое-как задрапировал ковер, потом, раз за разом заглядывая одним глазом в видоискатель, начал поворачивать камеру и двигать Иру по дивану, пока в объектив не перестали попадать предметы обстановки. Тем не менее его все же угнетал недостаточный контраст светлых волос с белой простыней, и он начал заслонять лампы газетами и картонками, чтобы простыни оказались в тени, а свет падал только на Иру.

Я попросилась и тоже заглянула в дырочку. А там оказался экранчик, вроде маленького телевизора, совсем крошечный, и что на нем Женя мог разглядеть – контрастирует или не контрастирует, я просто не поняла.

А Дима тем временем чиркал и правил мою писанину, что-то вписывал и бурчал:

– Дети, чистые дети, вам только шарады разыгрывать... Ты-то, Аська, должна понимать, что дело серьезное...

Потом он битый час гонял Иру по тексту – она не всегда сразу разбирала незнакомый почерк. Потом за дело взялся Женька, снял несколько коротких пробных кусочков, заставляя Иру говорить "раз-два-три" и "проба голоса", и тут же прокручивал через видеомагнитофон и телевизор. Наконец его все удовлетворило, он велел всем, кроме Иры, молчать – и включил камеру.

Ира начала:

– Я – Гончарова, Ирина Алексеевна, родившаяся в городе Чураеве 12 ноября 1976 года. Эту запись моего изображения и рассказа выполняют по моему добровольному желанию лица, которым я доверяю. В записи возможны перерывы, так как по соображениям безопасности я не хочу, чтобы изображение или голос кого-то из этих людей попали на пленку...

Сначала Ира говорила немного деревянным голосом, но потом пришла в себя и уже свободнее повела подробный рассказ от печки – как пришла к нам в IFC, кто с ней работал, как выбрала Исмаила, как готовилась, как летела, как её встретили...

Я опять услышала, что Исмаил говорит по-русски, что учился здесь когда-то. Письма свои к Ире он подписывал Исмаил Хасан, так и вызов был подписан, но по-настоящему его зовут Исмаил ибн-Масуд Бадр. Его домашнего адреса она не знает, как и адреса заведения. Помнит, что было написано на углу здания, и может изобразить...

Она нарисовала несколько непривычных букв толстым фломастером на чистом листе, нахмурилась, добавила где-то пару точек. Женя в это время наклонил камеру к столу и что-то там повертел на объективе. Ира повернула свой лист. Дима – он смотрел не на Иру, а на экран телевизора, где все время показывалось, что снимает камера, – поднял большой палец. И правда, надпись была видна очень резко и разборчиво.

– Самым страшным было... начало работы, первый раз... и ещё обучение... Нет, я не буду останавливаться на деталях моей жизни в публичном доме, потому что они неважны для той цели, с какой производится эта запись. Если когда-нибудь по этому делу начнется следствие, я расскажу все, что потребуется, представителям прокуратуры. Хочу только назвать нескольких людей из числа посетителей, которых приводил сам Исмаил...

Она долго перечисляла восточные имена и фамилии – и не только восточные, были там и французские, и немецкие, и английские. И ещё она назвала нескольких девушек, которых тоже заманили туда обманом.

– Мне говорили, что у Исмаила не один публичный дом, а много, и что в некоторых есть другие девушки из стран СНГ – их там называли "русские", но сама я с ними не встречалась. Мне называли имена Наташа, Соня и Кармен, но это могут быть просто клички, а настоящих имен я не знаю. Меня саму там звали Ирэн...

С видимым облегчением она перешла к побегу и пребыванию впосольстве пока не появился в рассказе третий секретарь Юрий Дмитриевич Кучумов во всей красе...

А потом Ира подробно рассказала о нападении на шоссе. Дима эту историю слышал от неё впервые, хоть и знал от меня, поэтому пару раз останавливал запись (Ира каждый раз объявляла: "Остановка записи", а потом "Продолжение записи") и просил припомнить детали. Так появились описания нападавших, их лиц, фигур, одежды и автомобиля.

И наконец последовала заключительная фраза:

– Я не собираюсь по собственной инициативе делиться этими сведениями с посторонними лицами, кроме упомянутых мной в начале людей, которым я доверяю, или представителей органов правосудия. Однако, если со мной что-то случится, то считаю, что виновным будет генеральный директор многоотраслевой фирмы "Татьяна" Манохин Евгений Борисович и его жена Кучумова Валентина Дмитриевна, а непосредственными исполнителями подчиненные Манохина или нанятые им люди. Это – конец записи.

Глазок камеры потух. Ира сидела неподвижно, по щекам сползали две слезинки.

Женя шагнул к ней, протянул к плечу вздрогнувшую руку.

– Ира... Как же ты настрадалась!

Она прижалась щекой к его руке – лицо сморщилось и слезы хлынули по-настоящему.

Я оглянулась на Диму, он кивнул. Мы забрали сумки и ушли, тихонько защелкнув за собой дверь.

Глава 34

Новости

У меня дома телефон звонит нечасто, особенно после полуночи. Но в это бесконечное воскресенье звонок раздался в четверть первого.

– Ася, вы не спите?

Ира, перепуганная.

– Не сплю, не сплю! Что случилось, Ирочка?

Хотя мы уже засыпали, конечно.

– Ася, я сейчас маме позвонила, чтобы не волновалась, и она мне сказала, что тот журналист... Ну, про которого я тебе рассказывала... В общем, погиб он – тело вчера утром нашли.

– О Господи!

– Мама говорит, в газетах написано, умер в результате побоев. А люди говорят – его убили!

– Ничего себе!

– И ещё сгорела редакция газеты, которая статью напечатала. В пожаре погиб главный редактор.

– Это тоже твоя мама сказала?

– Да ты включи телик. Любую городскую программу. Они только об этом и долдонят. Все фильмы поотменяли... Как тогда, когда этот московский, Листьев, погиб, перед самым моим отъездом.

– Хорошие новости ты мне сообщила...

– Я вообще-то позвонила спасибо сказать, что спрятали меня. А то бы не журналист этот, а я... И еще, – тут она стала говорить тише, наверное, чтобы Батищев не услышал, – спасибо, что с Женей меня оставили.

– Ну, тут мы не при чем, ты нас в ваши дела не вмешивай, сами разбирайтесь, – отшутилась я. – И вообще... забудь о нас на какое-то время и о записи тоже. Когда все закончится – встретимся. Женьке привет!

– Пока, подружка!

Ира повесила трубку.

Дима посмотрел на мое нахмуренное лицо и безмолвно отправился в кухню – ставить чайник. Я набросила халат и пришла следом.

– Рассказывай, – потребовал мой мужчина в своей всегдашней манере.

Я повторила то, что услышала от Иры. Дима включил телевизор – и впрямь: траурная музыка, портрет и причитания. Ах талантливый, ах смелый! И все в таком же духе.

– Так. Надо подумать. – Дима глубоко затянулся, кончик сигареты вспыхнул.

Несколько минут длилось молчание, потом он заговорил:

– Ася, мне кажется, что над тобой начали сгущаться тучи. Эта смерть неслучайна. Она бы и сама по себе выглядела подозрительно, а уж тем более на фоне пожара... Вот как представляется возможный ход событий: некто заинтересованный и довольно решительный, – скажем условно, господин Манохин, – прочитал статейку, послал людей, те нашли журналиста, допросили с пристрастием, для маскировки напоили и убили. Допустим, журналист сказал им, что в редакции остались более конкретные сведения, чем есть в статье. Искать там – дело непростое и небыстрое. Вот они и сожгли редакцию вместе со всеми материалами. А главный редактор погиб либо случайно, либо потому, что знал лишнее. Может быть, это сделали те же люди, которые хотели похитить Иру, может, другие. Не исключено, что эти люди имеют какое-то отношение к вашей главной конторе – то ли постоянно работают, то ли контора наняла их. Если верно второе, тогда ещё полбеды. А если первое...

– А какая разница?

– Понимаешь, если контора их наняла, то, во-первых, убийцы ничего не знают – сделали свое дело, бабки получили и отвалили. А во-вторых, раз контора вынуждена была искать людей на стороне, значит, такие крутые меры ей не свойственны и для неё это разовое мероприятие.

– А если они в конторе работают?

– А вот если они в "Татьяне" работают, если фирма держит персонал такой квалификации, значит, лавочка эта – куда более серьезное заведение, значит, им действительно есть что прятать... И главный их секрет – не живой товар, по этому делу их никакой суд не осудит.

– То есть как это?! Исмаил тут учился, как-то с Манохиным познакомился, а потом через его шурина Кучумова...

– Сто раз проверенного работника МИДа?.. Нет, Ася, это нам с тобой все ясно, а ловкий адвокат их в два счета вытащит и ещё иск возбудит против Иры за моральный ущерб.

– Почему против Иры?

– А кто на них в суд подаст – мы с тобой, что ли?

– Да?! А письма липовые?

– Письма – это их единственное слабое место. И наше тоже.

– Это наш козырь!

Он что, специально меня злит? Я все раскопала, он только с умным видом растолковывал мне, как девчонке несмышленой...

– Аська, не будь дурой наивной! Если на суде всплывут письма, то как о них стало известно? Думай головой! И о голове своей!

– А чем я, по-твоему...

– Слушай, ты действительно идиотка или талантливо прикидываешься?

Ну, такого я стерпеть уже не могла. Вскочила...

Но тут он меня схватил за руку, чуть повернул и я шлепнулась обратно на табуретку.

– Разговор о твоей жизни идет, а ты тут оскорбленное достоинство разыгрываешь!

Он просто шипел от бешенства, я бы ему сейчас глаза выцарапала, если бы вырваться могла.

– "Татьяна" сидит по уши в наркотиках! Только поэтому они решились на такие серьезные меры, чтобы прикрыть себя от шумихи и расследования, – он постепенно успокаивался. – Письма – их единственное слабое место, и они их постараются спрятать всеми способами. Скорее всего, просто сотрут файлы...

– Папку, – огрызнулась я.

– Папку, – согласился он. – Но перед этим обнаружат недописанное письмо, сообразят, как это опасно, и забьют тревогу – вдруг кто-то успел увидеть. А тогда уж рано или поздно доберутся до тебя! Если нападение на Иру, смерть журналиста и пожар связаны между собой, то вывод однозначный они ни перед чем не остановятся! Долго ли человека на темной улице машиной сбить?

Только тут мне стало не по себе. Еще при моей манере улицу переходить... Немедленно взыграло воображение, я передернулась. Черт его знает, этого Колесникова, может, у него тоже воображение и его тоже дергает? Только не за себя, а за меня. Я потихоньку переставала на него сердиться.

– Отпусти руку, больно.

Он немедленно отпустил – а потом осторожно погладил.

– Дурак здоровый, медведь... А после ещё подлизывается.

Он тут же придвинулся вместе с табуреткой поближе, но я ещё не отошла от страхов, которые он на меня нагнал.

– Слушай, а может, не так все ужасно? Вот ты говоришь о нападении на Иру – а ведь это могли быть просто грабители?

– Ага, грабители, которым нужна девушка и которые не интересуются содержанием багажника... С мордой вашего Мюллера и на его машине – сама говорила.

– А откуда они вообще узнали, что Ира приезжает?

– Долго ли Кучумову из своего посольства позвонить или факс отбить? Самого невинного содержания, имеет ведь право брат сестре позвонить...

– Значит, Манохин в курсе...

Мне стало так гадко на душе, так гнусно! Люди ищут счастья – а кто-то на их одиночестве наживается так свински! Гады такие... Рабыни, наркотики... Самый прибыльный товар... Ну ладно Манохин – но как Валентина могла?

– Дима, но ведь не могут нормальные люди такие подлости сознательно делать! Может, это кто-то их сбил с толку, или завлек обманом, шантажом?

– Может и завлек – только давненько. На обмане и шантаже всю семейку не заставишь преступления совершать, тем более, если Дмитрий Николаевич действительно их папаша.

– Какой Дмитрий Николаевич?

– Я же тебе говорил – преподаватель у меня был в юридическом.

– Ну и что? Не такая большая шишка преподаватель.

– Видишь ли, преподавал он по совместительству. А по основному месту работы – зам начальника УВД области.

– Господи, так что, такой человек тоже?

– А что ж он, не человек, кушать ему не хочется? Но вообще не обязательно. Он может совершенно ничего не знать – и все равно быть для доченьки с зятьком опорой и защитой.

– Отец не знает, чем дети промышляют?

– Ну, детишки уже большие, живут отдельно, могут и не отчитываться...

– Слушай, а может этот твой преподаватель из УВД совсем им не отец просто однофамилец.

– Может не отец, может папа, а то вообще батя...

Это он уже как-то машинально ответил, отключенным тоном – опять что-то вычисляет. Ах какой деловой, если он не мыслит, так уже и не существует! Но тут и меня посетила мысль:

– Значит, тогда все эти убийства Мюллер совершил!

Дима на меня взглянул серьезно:

– У тебя есть основания так считать?

– Видел бы ты его!

Он улыбнулся:

– Такой урод, что только убийствами заниматься?

– А ты представь себе Штирлица с глазами змеи!

– Очень образно. Ты, Аська, у меня художник слова и инженер человеческих душ. Вот только наука юриспруденция теорию Ломброзо не признает. А если всерьез, то сам он всем этим заниматься не будет. Шестерку найдет – исполнителя.

Я пожала плечами. В мужских играх я не разбираюсь. Однако натура и логика не позволяли так просто сдаться.

– Но на дороге, когда на Иру напали, он сам был!

Дима поджал губу и уставился на меня. Постепенно глаза его чуть разъехались и стали параллельными. Наконец вернулись из туманной дали домыслил.

– А тогда, Ася, тем более пора тебе из фирмы исчезать.

– Зачем?

– Если они и впрямь начнут заметать следы и выискивать, кто мог их вычислить, ты первой в списке окажешься.

– А почему я?!

Выкрикнула – и заткнулась. И в самом деле, из наших их способны были обнаружить только мы с Сережкой да Валентина. Валентина... У меня дернулась щека. Вот она-то и покажет пальцем на нас со Шварцем. Жалко Сережку... Дура, а себя не жалко? У меня хоть детей нет... Меня постепенно охватывал ужас, но тут вздыбилось упрямство.

– Ладно, я – подозрительная. Но удирать нельзя. Если дело повернется так, как ты говоришь, то мое исчезновение лучше любого признания покажет, что я что-то знаю. А так – пришла на работу, ля, ля, три рубля... Все как всегда, а я – ни сном ни духом.

– Милая моя, но ты же ни соврать, ни прикинуться не умеешь.

– А ты хоть одну женщину встречал, чтоб не умела врать и прикидываться? Не люблю – это да. Но они-то напрямую тоже не станут спрашивать: а скажите-ка, Анна Георгиевна, не вы ли нас разоблачили? Мне и говорить-то ничего не надо, только помалкивать.

Он колебался часов восемь, как весы в гастрономе. Наконецпробурчал неохотно:

– Ладно, может, ты и права. Но, Ася, умоляю тебя, будь предельно осторожна – ни слова лишнего!

– Буду говорить, отстаньте все от меня, голова зверски болит.

– Допустим. Но смотри: что-то не то почуешь, любую ерунду – ах, мне дурно и бегом домой.

– Договорились.

Я зевнула так, что чуть челюсть не вывихнула. Время к двум, а завтра все равно на работу вставать!

– Димкин, я спать пойду. В шесть подъем – хоть стреляй.

– Ладно. Я сейчас приду. Минут через пять – только приберу здесь.

Вот аккуратист!

Я добрела до постели, сбросила тапочки и уснула раньше, чем голова коснулась подушки. Не знаю, когда он лег и сколько возился.

* * *

Только проинструктировав две группы, Мюллер успокоился. На всякий случай он решил проследить за обеими Гончаровыми. Судя по всему, Хозяйка права и сотрудниками пока можно не заниматься. Пока.

Первые донесения поступят завтра утром. А до тех пор нужно наконец отдохнуть.

* * *

Обычное рабочее утро, все как всегда, только чуть противнее понедельник. Завтрак мне, правда, подали, как герцогине, и бутерброды с собой завернули. Я представила себе герцогиню с бутербродами в сумочке и улыбнулась первый раз за это утро. Но дальше все покатилось по колее: метро, туфли, дождь.

В родном офисе меня встретила поляна разноцветных зонтиков, коллектив накладывал на пострадавшее от дождя лицо последние штрихи красоты. Ровно в восемь к себе проследовал Лаврук – и рабочий день, скрипнув, двинулся наезженным маршрутом: посетители, анкеты, распечатки.

Возле моего стола внезапно материализовался Серега – против обыкновения ничего не уронив и ни на что не наступив.

– Аська, ты опять вчера дела какие-то заканчивала?

– Здравствуй, Сереженька. Что ты имеешь в виду?

– Я говорю, ты вчера в офисе долго сидела?

– А что?

– А то! Машину на сеть не переключила – мы без свежей информации остались! Допустим, капать на тебя я не стану, но нельзя же так, в самом деле! На фига ты вообще все выходные тут торчишь? Дома дел мало? Или ты своему Будрайтису-Адомайтису отставку дала?

Иногда язык умнее головы. Я ещё ничего сообразить не успела, а уже говорила искренним и виноватым голосом:

– Слушай, Серега, ну прости ты меня. Забыла совсем, ворона!.. Что же теперь делать будем?

– А ничего... Я всю машину распатронил – чиню вроде. Ну не будет у нас информации за одну ночь – и хрен с ней. А если были какие-то нужные письма, так ещё раз напишут – мэйл-то не прошел. Так что живи спокойно.

– Сереженька, с меня бутылка.

– Не отделаешься...

И исчез – машину реанимировать, наверное.

Так. А теперь надо понять, зачем я Сережке соврала и не следует ли срочно восстановить истину.

На вчерашний день у меня полное алиби. Не была я вчера в офисе! А если б и была – я всегда на почту переключаюсь, ни разу проколов не было, ещё чего!

Значит, кто-то другой на машине работал.

Сам Серега? Что-то на себя делал, а на меня бочку покатил, чтобы иметь свидетеля, что он тут ни при чем? Зачем? Он-то машину не забыл бы переключить. А хоть бы и забыл – прикрылся бы точно так же, как сейчас меня прикрывает.

Юлька? Фиг её в выходной день на работу заставишь выйти, она Дениску пасет!

Галка отчет делала? Нет, рано: отчет полугодовой, она ещё не утрясла перечень новых форм, законы и инструкции родная держава меняет что ни день.

Анечка на машине только в игры играть умеет... может, приводила какого-то мальчика поразвлечься? Ключ у неё есть...

Лаврук? Не бывало такого в истории, чтобы господин шеф лично, в уик-энд... Это нас он зарядить может.

"Исаак, не валяй дурака, им нужен Федотов". Валентина! Самое вероятное и самое логичное. Или следы заметает, или новую пакость затевает... Скорее первое. И что она найдет? Ой, а найдет, она-то знает, где и что искать. И что тогда?..

И тут, покинув кабинет, появился Лаврук. Что-то рано ему сегодня чайку захотелось!

– Дамы и господа!

А тон какой! Индюшочек ты наш!

– Сегодня мы всем дружным коллективом должны прибыть к двум часам в "Татьяну", – он сделал драматическую паузу, – для получения премии!

– А разве Галя не поедет и не привезет? – удивилась Анечка.

– Поехать придется всем. Ну, кто получить хочет, само собой, пошутило руководство. – Премия – из директорского фонда, значит, в дирекции её и получать. Считаю дальнейшие разговоры излишними. Все. Продолжайте трудиться.

Мой опыт уже подсказывал следующую его фразу, но я предпочла дождаться.

– Анечка, чайку сделай, пожалуйста.

Не ошиблась.

Но, видно, мне не суждено было сегодня спокойно поработать. Не успела я сесть за стол, как позвонила Надежда и накинулась на меня с претензиями:

– Я тебе весь день звонила! Всю пятницу! Где ты ходишь?

Ей говорить, что от потопа соседей спасала, не стоит – она и домой мне звонила наверняка.

– А что случилось, Надюша?

– Узнала я кое-что про... что ты просила. Приходи скорее!

– Слушай, я не могу сейчас – народу тьма!

– А в перерыв?

– А в перерыв мы едем все в генеральную дирекцию.

– Какие деловые!

– Надюшка, заходи ко мне лучше ты. Тебе же все равно к метро! Посидишь минтуку, соком напою, и ты все расскажешь!

– Ну ладно, – разочарованно буркнула Надя. – Тогда после шести.

– Договорились.

Насобирала сплетен ласточка моя, с языка капают... Ничего, подождут до вечера. Ничего Надиным новостям не сделается, если уж с пятницы до понедельника долежали...

Мы усердно трудились до самого часу дня – люди действительно были, правда не навалом, а чуть-чуть. Я даже успела порядок у себя в столе навести – вспомнила, какой Димка аккуратист, и стыдно стало: я ведь женщина, не могу рядом с ним быть неряхой. Потом нанесли на себя приличные лица и спустились вниз.

Лаврук отпирал машину.

– Ну что, шеф, подвезешь?

Юлечке, понятное дело, ножками топать тяжеловато...

– Подвезу, конечно.

Добрый у нас шеф. Иногда.

– Значит так: ты, Юлия, впереди поедешь, а вас, тощая команда, я всех на заднее сиденье погружу.

Тощая команда – это все остальные женщины нашей фирмы. Мы и впрямь в скромном теле и почти одинакового роста, только Анечка у нас бройлер. Вымахала. Когда-то мы уже вчетвером на Лавруковом "жигуленке" сзади помещались.

– А тебе, Сережа, придется самому добираться, уж извини.

– Ладно, я пошел. Только очередь мне займите.

Какая очередь? В кассу? А, это он так шутит – вон, ухмыляется. Вот что значит плохо спать ночью! Не соображаю ничего – как вареная.

Затрамбовались в машину, поехали.

В "Татьяне" тихо – тоже перерыв. Касса, правда, открыта – нас ждут. Лаврук первым получил свой конверт и куда-то в горние выси отбыл, к начальству. Мы тем временем сами из себя очередь создали. Пока получали, прибыл Сережа. Стоим, директора ждем – на работу возвращаться.

Появился наш шеф – сияет.

– Дамы и господа! По случаю получения премии и в связи с распоряжением руководства отправляйтесь по домам. Всем объявлен выходной.

– Ура руководству, – удивленно сказал Шварц.

– Завтра – на трудовую вахту. А сегодня – гуляем!

И Лаврук исчез первым. Гулять, вероятно.

Юля и Галка тут же растворились – дети, семьи и прочее. Валентина даже машину взяла – торопится, пока муж добрый.

Серега посмотрел на меня:

– Ну что, Анна Георгиевна, потопали домой?

Плохая вещь нежданная свобода! Не знаешь, что с ней делать.

Ой, ко мне ж Надька должна прийти!

– Нет, Сереженька, я, наверное, к подруге съезжу. Сто лет у неё не была. Вот позвоню и поеду.

– Тогда будь здорова.

– Привет!

Я пошла к Жанке в бухгалтерию – от неё позвонить можно. И не виделись давно, честно говоря.

Поболтали. Потом я Диме позвонила – как всегда, нет на месте. На автоответчик наговорила, что из "Татьяны" звоню и чтобы меня после работы не встречал, а ехал домой – я освободилась рано. Потом Надю обрадовала, что сама приеду, и двинулась в путь за новостями.

Но из "Татьяны" так просто не уйдешь – все кругом знакомые. Не успела из бухгалтерии выйти, встретила Оксанку – та мне на шею кинулась, плачет, обнимает, целует: ей Генка предложение сделал! Я тоже как дура поревела радовалась за них. Потом она снова давай мне Генкиного друга сватать, я уж не знала, как отбояриться, и вдруг щелкнуло у меня в мозгах. Я по сторонам таинственно оглянулась и начала ей вполголоса рассказывать, что познакомилась с одним преподавателем из юридического, интересный мужик, говорит, вдовец, но так – моложавый, теннисист. Только что меня смущает зовут его Кучумов Дмитрий Николаевич, представляешь? Вдруг это манохинской Валентины папочка?

Оксанка плечами пожимает – ну и что? А я объясняю, что неохота к генеральному в родню лезть, даже нечаянно, хоть до этого пока очень далеко, но лучше знать заранее. Она говорит, аспроси у Вальки, она баба простая, я говорю, ну уж нет... А потом, будто только что сообразила: а ты загляни к ней в анкету, ты же у нас отдел кадров по совместительству...

И тут на нас налетела Леночка Рыбальченко: девчонки, а о чем вы тут секретничаете, я тоже хочу! Оксанка засмеялась, чмокнула меня, её, пообещала позвонить, если что узнает, и бросила нас вдвоем.

Вот с кем давно не виделись – года три, наверное. Ну, два с половиной – это точно. Я тогда в "Татьяне" просто менеджером трудилась, а Елена маклером в риэлтерский отдел пришла. Тогдашние две смежные комнаты нашей многоотраслевой фирмы позволяли нам общаться много и с удовольствием.

Ленка накинулась на меня, а я – на нее. Сначала, в порядке разведки, мы друг дружку о всяких мелочах расспрашивали. Потом пошли разговоры где и кто...

Ленка жаловалась на деток своих, на мужа. Но мне показалось, что как-то по привычке: плачь больше – карта слезу любит.

Я рассказала об общих знакомых, потом пару баек из жизни родного агентства – о нашем контингенте можно повествовать бесконечно и в красках. А потом возник неизбежный вопрос: где ты теперь?

Ну, со мной было все ясно. А вот Елена оказалась труженицей того самого аптечного подразделения, где аспирин фасуют: она и менеджер, и второй бухгалтер, и секретарша на телефоне и мальчик на побегушках. Потому что господа фармацевты – ребята на подъем тяжелые.

– А тут – третий прокол за полгода! – пожаловалась Елена и высказалась на фармацевтическом языке. Но, по-моему, это все-таки была не латынь.

На мой робкий вопрос, что такого ужасного произошло, она ответила, что не знаю я специфики её работы. Что правда, то правда, не знаю.

А специфика, оказывается, состоит в том, что приходят банки с аспирином блоками по четыре, в термоусадочной пленке. И только в том случае, если пленка и тара не повреждена, с этим сырьем начинают работу. А тут – третий раз уже! – приходит банка с явным дефектом, крышка перекошена, святым духом держится. А это же лекарство! Черт знает что туда могло попасть – и свет, и вода, и пыль. А потом доказывай, что покупатель отравился по вине зарубежного поставщика...

В общем, сейчас Лена как раз такую отбраковку в юротдел к Мюллеру и привезла – пусть рекламацию пишут, скандал устраивают. Мы (тут она сделала гордое лицо) с ненадежным товаром работать не будем. Серьезное дело, Мюллер даже человека на машине прислал осмотреть на месте, а потом они уже эту банку в четыре руки плюс шофер в гендирекцию доставили.

В общем, сдала она дрянь эту, акт составили и едет сейчас обратно своему непосредственному начальству акт отвозить.

Она явно торопилась и, хоть простояли мы минут пятнадцать всего, частенько на часы поглядывала.

Я решила больше её не задерживать:

– Ладно, Аленка, разбежались. Ты торопишься, я тоже. И незачем гендирекции глаза мозолить.

Мы вместе вышли из конторы, договорились созвониться и встретиться ещё в этом тысячелетии. Лена побежала к трамваю, к своему начальству на Черногузовку возвращаться. Видно, Ленка не такой важный груз, как банка со съехавшей крышкой, чтоб её на служебной машине отвозить.

А я прямо от дверей увидела знакомую рослую фигуру. Мой рыцарь маячил метрах в двадцати от "Татьяны". Всегда мы на дежурстве, всегда мы на посту. Видно, успел с автоответчиком пообщаться. Ну шустрый! Вот такого я не ожидала – собралась ведь к Надежде, как вольная птица. А теперь надо как-то ненавязчиво уйти из-под опеки В. Колесникова и так, чтобы он не догадался, что не домой еду. А если он тоже с работы смылся?

– Девушка, вы куда?

– Да вот, с мужчиной хочу встретиться. А вы задерживаете!

– Привет, Лиса!

– Взаимно.

Я подставила Диме щеку для поцелуя.

– Каким ветром в наши края? – это спросил Дима.

Я гордо показала конверт с надписью "Премия".

– Вот, собираюсь прокутить.

– А, ну да, с мужчиной.

Я рассмеялась.

– Слушай, мой генерал, ты насовсем освободился или на минуточку?