Текст книги "Живой товар"

Автор книги: Андрей Хазарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

И Иван Иванович скрепя сердце набрал домашний номер человека, известного под кличкой Слон. Мало кто знал этот номер, о здоровье поболтать по нему не звонили – и Слон ответил немедленно. Выслушал, поохал серьезное, дескать, дело, но конечно, конечно. Выспросил в подробностях точное место, ещё ряд деталей и попросил сорок минут на сборы и на дорогу.

Потом Иван Иваныч доложил Петру Петровичу – хоть постфактум, а доложить надо. Тот вздохнул, с вынужденным решением согласился, а потом, подумав немного, добавил:

– Так, друже. Двигай и сам туда. Особо не торопись, но и не затягивай. Постарайся подгадать сразу после разборки, чтобы наш человек без тебя перед клиентом не оказался. Деловое партнерство, взаимопомощь – это все хорошо, но береженого Бог бережет. Результат к заказчику должен попасть только через нас с тобой!

Иван Иваныч посмотрел на часы, дозвонился до Маугли и приказал въехать на территорию Садов ровно через тридцать три минуты, а там гнать прямо к его домику и постараться найти укрытие.

И ещё раз Иван Иванович поднял телефонную трубку – через десять минут верный Андрюша на "девятке" подберет его у подъезда. Отсюда до места минут пятнадцать, можно будет чуть подождать и появиться в нужный момент...

* * *

Две машины – это уже серьезно. Понятно, как он заметил: темно, поэтому свет фар отлично виден.

Я решила проверить, насколько он уверен в этом.

– Первая – это "пятерка", ты говорил. Не мне, правда. А вторая какая?

– "БМВ" вашей фирмы, темно-синяя.

– Ты и цвет разглядел?

– Да. Я её уже видел раньше.

Во глаз!

– Куда мы теперь?

– Пока неясно, надо ждать указаний...

Мы приближались к перекрестку. Он щелкнул каким-то рычажком на руле и сдвинул машину к правому краю дороги, как будто собирался свернуть в переулок, – и мне стало не по себе, там было совсем темно. Светофор впереди переключился с зеленого на желтый – и тут Дима резко газанул и рванул прямо через перекресток вперед.

Я оглянулась – те две машины пролетели следом за нами уже на красный.

– Обнаглели, заразы, – буркнул Колесников себе под нос, обогнал какую-то небольшую машинку и чуть сбавил скорость, пристроившись у неё перед носом. Ехал он в сторону центра.

– Слушай, по-моему, ты что-то неправильное делаешь, – осторожно заметила я.

– Как раз правильное, держусь освещенных улиц и стараюсь быть все время возле какой-нибудь машины. Надеюсь, они поостерегутся на глазах у свидетелей на нас кидаться...

– Неужели же они решатся?.. Прямо посреди города...

– Только на то и надежда.

Он ещё сбавил скорость. Та маленькая машинка сердито бибикнула и обогнала нас. А преследователи тоже поехали медленнее – не приближались, но и далеко не отпускали.

Впереди показалось ярко освещенное место – возле отеля "Европа". У края тротуара горели фонари, стилизованные под старину – многогранные такие, с крышечкой. К бордюрному камню были приткнуты носом иномарки одна другой шикарнее. Вот какой-то до невозможности лаковый, обтекаемый и весь темный автомобиль сдал задом и медленно пополз к дверям ресторана. И тут Дима резко свернул и ткнулся на его место.

Преследователи медленно-медленно проехали мимо и остановились впереди, довольно далеко – ближе места не было.

А к нам тем временем кинулся раскормленный жлоб в фуражке и ливрее морда чуть не лопается и наглая. Наклонился к открытому водительскому окну:

– Освободите стоянку, здесь места зарезервированы!

Димка покосился на него, ткнул зеленую бумажку чуть не прямо в зубы и бросил каким-то совершенно барским тоном – я от него такого никогда не слышала:

– Пшел вон...

Жлоб закланялся по-холуйски и отошел, на ходу преображаясь снова в наглую высокомерную скотину.

– Что ты ему дал?

– Десятку.

– Ничего себе!

– Нам эти несколько минут дороже. А деньги шеф дал на расходы.

Мне за такую десятку два дня по двенадцать часов вкалывать – а у него это на карманные расходы, холуям на чаевые! Хотелось мне ему сказать пару теплых слов, но взглянула в лицо – и осеклась. Вдруг поняла, что он не уверен, успеет ли израсходовать то, что дал шеф...

Мы сидели молча – и мне постепенно становилось все страшнее.

Наконец тишину прервал очередной квак мобильника – я и не заметила, что Колесников уже несколько минут держит его в руке.

– Слушаю... Понял, через тридцать три минуты или чуть позже, но не раньше... Да, на моих столько же... Мы? У нас "Москвич-2141" бежевого цвета... Бе-же-вого! Ну светлый, желтоватый!.. Да, правильно... Понял. До встречи.

Он аккуратно уложил мобильник в правый внутренний карман куртки и застегнул пуговку. Потом оглянулся по сторонам и вытащил из-под мышки пистолет.

У меня вдруг пересохло в горле. Я таких штук никогда живьем не видела. Он был какой-то короткий и толстый, весь черный, только на ручке накладки другого цвета – коричневые, кажется, Димка его держал внизу, куда не доходил свет снаружи. Он что-то там нажал, из ручки высунулась какая-то черная железка – плоская, с прорезями по бокам, и в прорезях были видны желтоватые штучки, вроде патрончиков для дешевой помады, только поменьше.

Потом до меня дошло – это и были патрончики, только не для помады...

Он их осмотрел, потом всунул железку обратно в ручку, и там щелкнуло. Повернул пистолет дулом вниз, взялся левой рукой сверху, потянул на себя, отпустил – снова щелкнуло, теперь громче.

Наконец он эту штуку спрятал на место – и я выдохнула.

Колесников снова посмотрел на часы.

– Так, Ася. Через десять минут мы отсюда трогаемся. Я хочу, чтобы ты меня послушала. Только не перебивай. Это очень серьезно. Первое: вот тебе триста долларов, спрячь понадежнее, да не в сумку, а на себе где-нибудь за корсаж, короче.

– Не хочу я этих поганых долларов!..

– Молчи!

Он так рявкнул, что я заткнулась.

– Дальше: сумочку свою надень под куртку, ремнем через плечо и придерживай левым локтем. Куртку застегни, рукава заверни надежно, чтоб нигде не болталось и не могло зацепиться, понятно? Ну что ты сидишь делай!

– Успею, жарко.

– Нет уж, делай сейчас – можешь и не успеть. А жарко – ничего, пар костей не ломит.

Я начала послушно выполнять эти нелепые приказы, в машине было тесновато и страшно неудобно. Он внимательно проследил, потом продолжил:

– Если со мной что-то случится – не задерживайся ни секунды, немедленно удирай, бегом, не оглядываясь. Жалко, кроссовок тебе не нашли... Денег этих тебе на несколько дней хватит. Домой не возвращайся ни под каким видом, к родителям тоже, за помощью обращайся к Батищеву или к надежным подругам, но не к сотрудницам... таких выбери, которых твои коллеги не знают, никогда не видели и имен их не слышали. Постарайся уехать в другой город, лучше через границу – паспорт у тебя союзный, так ведь? А там иди в милицию и все расскажи.

– Слушай, что это ты несешь?!

– Я сказал: если со мной что-то случится. Я думаю, все обойдется, но действия на крайний случай надо хотя бы продумать, неужели непонятно? Так. Как дверца открывается – знаешь?

– Ну, вот тут покрутить...

– Нет! Это стеклоподъемник. Вот эту ручку потянешь на себя, попробуй. Ну-ну, чуть резче... Хорошо.

Он потянулся через меня и прихлопнул дверцу обратно.

– Так. Скоро мы поедем в Сады. Как только прибудем на место, остановимся и я скомандую, ты сразу же открываешь дверцу, выкатываешься наружу – в прямом смысле выкатываешься, сгруппируйся, голову подогни и кубарем. Не вздумай вставать во весь рост. Потом – на четвереньках или ползком за ближайшие кусты, если получится – за дом... Я там не был, не знаю обстановки, сориентируешься на месте, короче – заляг и не высовывайся. Боюсь, там может быть стрельба. Ты запомнила?

Я хмуро кивнула. По-моему, это он напускал на себя важности, а на меня нагонял страху – лишь бы не возвращаться к серьезному разговору.

– Дальше. Если все же тебя поймают, держись уверенно, спокойно отвечай на любые вопросы относительно Иры и нагло напирай, мол, есть у надежных людей кассеты, несколько копий, там все сказано открытым текстом, и если ты, мол, два дня не позвонишь, на третий эти копии пойдут в милицию, в газету и на телевидение. Только ни словечком не заикнись о наркотиках, тогда уж никакая кассета не спасет.

– А ты что в это время будешь делать?

– Например, лежать... оглушенный. Я же говорю – все это на случай, если меня рядом не будет. Хорошо, последний вариант: если все обошлось, нас отбили, мы у наших заклятых друзей и начинаются расспросы, ты скромненько держишься у меня за спиной, предоставляешь мне вести разговоры и не дергаешься, если я скажу что-то странное.

– Например?

– Например, совру что-нибудь. У меня просчитаны разные варианты... Ладно, давай доживем.

Он снова глянул на часы.

– И последнее. Помни: я тебя люблю, и если мы выкрутимся, то обязательно поженимся.

– Ну, знаешь!

– Асенька... Если через час мы будем вместе и... не заняты ничем, ты мне все-все выскажешь, а я буду слушать, и головой кивать, и пятки тебе лизать. А пока...

Он наклонился и поцеловал меня крепко-крепко.

– Все, рыжая. Пора ехать.

Глава 46

Садик над оврагом

Он завел мотор, выждал, глядя через плечо в правую сторону, пока на дороге станет пусто на минутку, и поехал задним ходом, выползая из строя иномарок, среди которых наш невзрачный бежевый автомобильчик выглядел бедным родственником. Тем не менее холуй почтительно приложил руку к козырьку.

И тут Димка отмочил странный номер: резко прибавил газу и все так же задом быстро-быстро покатил к перекрестку. Оттуда несся поток машин, все гудели на нас и мигали фарами, но он все равно пятился против движения.

– Посмотри вперед, что там они делают! – крикнул он мне – на этом заднем ходу мотор страшно рычал.

Мне было не очень хорошо видно – далеко и темно.

– Кажется, они трогаются... Да! Влезли в ряд, только едут вперед... Ой, неужели они решили нас бросить?!

– Нет, малыш, они едут вперед, к развороту. Нам бы оторваться хоть на километр...

Он уже вылез задом на перекресток и немного вывернулся, теперь на него гудели с двух сторон, он быстро переключил скорость и, как только появился просвет между машинами, резко рванул вперед с поворотом влево. Мы проскочили перед носом у сорок пятого автобуса и помчались дальше.

– Где они?

– Мне автобус загораживает... Так это же хорошо, им ведь тоже нас не видно, правда?

– Да нет, надо показаться.

Он увеличил скорость и выдвинул нашу машину влево. Я сидела, вывернувшись изо всех сил, и смотрела назад. Через несколько секунд они пролетели через ярко освещенный перекресток – маленькая вишневая машина, а за ней темно-синяя, побольше.

– Вон они!.. Но зачем ты им показался?! Ведь можно было удрать...

– И снова прятаться неизвестно где и неизвестно сколько? Нет. Надо с этим кончать сейчас. Мы должны их вывести на засаду.

– Так мы... приманка?!

– Живец... Нет, все-таки подсадная утка.

– А что, от этого легче?

– Подсадная утка остается жива – как правило...

– Как правило... Боже мой!

– Выбирать не приходится...

Мы спустились вниз по объезду вокруг строящейся станции метро и снова пошли на подъем. До садов оставалось километра два. Дима ехал быстро, обгоняя другие автомобили и – два раза – троллейбусы. Проскочили уже на желтый свет прекресток у Пушки. Преследователи застряли перед красным светофором, и мне остро захотелось, чтобы Дима передумал и свернул куда-нибудь – здесь, на Петровском поле, свободная застройка, миллион проездов между домами, попробуй нас найти...

– Дима, давай спрячемся! Я боюсь!

– Держись, Ася. Некуда нам прятаться – из этого массива только два выезда, и они нас перехватят либо на одной дамбе, либо на второй.

– Бросим машину, сядем на троллейбус – попробуй нас найти!

– Перетерпи, немного осталось. Еще двадцать минут страхов – а потом все.

– Да?! Ну защитят нас, спрячут, их отгонят...

– Я думаю, их не отгонят.

Он не договорил, но я догадалась по голосу: их убьют! Боже, Боже, во что я ввязалась, во что он меня впутал, негодяй!

– И ничего бы не было, если б Ирочкина мамаша не примчалась скандалить, – сказал он вдруг.

Мы уже доехали до конца Проспекта, поворот на Сады остался сзади, но по той стороне, а здесь Проспект разделен посредине газончиком, и нам пришлось обогнуть круглую клумбу, от которой расходятся две дороги – одна наискосок налево, по дамбе через балку и дальше на Новоалексеевку, вторая направо, в восточный конец Поля.

Дима гнал вокруг клумбы на совершенно сумасшедшей скорости, машина сильно наклонилась направо, шины визжали, я вцепилась в какую-то ручку на двери, ногами упиралась в пол... С дамбы поднимался троллейбус, но водитель увидел нас – и затормозил. Мы пронеслись у него под самым носом, я оглянулась и увидела, как у него слетели штанги, разбрасывая искры, и растопырились в разные стороны.

А те нас догоняли. Они не стали объезжать клумбу, а свернули перед ней, против движения, ведь троллейбус все перегородил, и теперь были намного ближе, я крикнула: "Они совсем близко, скорей!" – а Димка вдруг начал тормозить, меня рвануло вперед, ремень врезался, я закричала: "Что ж ты тормозишь?!", но он уже свернул на подъездную дорогу к Садам и снова гнал как полоумный.

Это совсем узкая улочка, еле-еле двум легковушкам разъехаться, больше похожая на аллею, обсаженную пирамидальными тополями, и тротуар только с одной стороны, слева, где жилой квартал Химтеха – местные его называют "Хутор", – а справа уже тянутся за деревянным забором Сады, только въезд в них в конце этой аллеи. Там "Хутор" кончается, и дальше заборы уже по обеим сторонам, за ними торчат крыши садовых домиков (совсем хибарки, наша халабуда на даче против них просто дворец), а потом тупик и въезд, ворота...

Господи, куда же он гонит, мы сейчас в них врежемся!

Но ворота оказались распахнуты настежь, даже шлагбаум поднят, и мы поскакали по выбоинам – там, за шлагбаумом, асфальт лет сто не латали...

– Быстро отстегни ремень! – крикнул Димка. – Руками упирайся в щиток!

Он теперь ехал все-таки медленнее, и нас уже доставали лучи фар сзади. Я отчаянно цеплялась за что-то, может, это и был щиток, а он отсчитывал проезды по левой стороне. Сады освещал только лунный свет, домики стояли темные – вторник и после дождливой недели, все дома, в теплых квартирах...

Наконец мы резко свернули налево и понеслись в дальний конец, к оврагу.

И тут сзади началась пальба – и не просто выстрелы, а очереди, невероятно громкие, я такого в жизни не слышала, это было очень страшно, я, кажется, за весь этот безумный вечер так не боялась...

Мы остановились, чуть не ткнувшись носом в проволочный забор, Димка сразу выключил фары и мотор, и выстрелы стали ещё громче – теперь, правда, реже и на разные голоса.

– Быстро из машины! – скомандовал он.

Мне было страшно – тут хоть какая-то защита...

– Выскакивай, отбегай подальше и ложись! – он уже просто рычал.

А потом наклонился через меня, распахнул мою дверцу и грубо меня выпихнул наружу. Я упала, там были какие-то сучки, и кирпичи, по-моему, и тут он сам на меня свалился сверху, перекатился, схватил за руку и поволок куда-то.

– Ты можешь быстрее?!

Он шипел как змей! А я коленкой страшно стукнулась...

– Быстро, Ася! Пока что сюда не стреляют, но могут. Или ты хочешь оказаться возле горящего бензобака?! И тихо!

Он потянулся рукой через какую-то калитку, открыл и потащил меня дальше, за домик.

– Все! Сиди тут и молчи. Если кого-то услышишь – прячься в кусты. Да! На кассету, спрячь в сумку!

Глаза немного привыкли к темноте, я заметила какой-то ящик и села на него.

Колесников осторожно подошел к углу дома и выглянул. В руке у него был пистолет.

– Куда ты?! – спросила я отчаянным шепотом.

– Пойду погляжу...

И исчез.

Он даже не поцеловал меня!

* * *

Я пошел на звук – довольно громко и совсем недалеко слышались выстрелы как минимум из пяти единиц оружия. Нет, не такой я опытный, этому меня никто нигде не учил. Просто звуки были совсем разными. Длинные очереди уже прекратились, изредка лишь прорывалось "тра-та-та" на три или четыре патрона – вроде как "калашников". Время от времени раздавались одиночные выстрелы – как будто пистолетные, но тоже разные: то обычный треск, а то вдруг "бабах" такой, что уши закладывало. Может, это и есть сорок пятый калибр? Или вообще "магнум"?

Мой "макаров" показался мне вдруг защитой малонадежной...

Стреляли впереди и чуть правее. Почему? Мне показалось со слов Иван Иваныча, что засада будет чуть ли не у самых ворот...

Я, стараясь двигаться бесшумно, добежал до главного проезда и, присев к земле, осторожно выглянул из-за угла забора – у здешнего пайщика он был солидный, деревянный. К темноте я уже привык. Тут луна давала довольно много света – в городе, среди огней, этого не замечаешь...

Совсем недалеко, не дальше ста метров, виднелись контуры машин и, как ни странно, у задней ещё горели фары. Конечно же, теперь я видел и вспышки выстрелов. Автоматы били из-за оград – я заметил одно место на противоположной от меня стороне проезда, остальных не видел – то ли автомобили закрывали, то ли стрелки сидели на этой стороне. Одиночные вспышки пистолетных выстрелов сверкали как будто из-под машин, во всяком случае, с уровня земли. Стрельба шла довольно вяло – видимо, первые очереди из засады сумели остановить наших преследователей, но всех не положили, и теперь обе стороны пытались достать друг друга в темноте по вспышкам.

Я наблюдал с минуту – и понял, почему перестрелка так затянулась: после каждой вспышки тьма становилась непроницаемой и глаза должны были довольно долго привыкать...

Да, нехорошо оборачивается. В этой темноте людям Мюллера ничего не стоит разбежаться – и тогда снова неопределенность, снова жизнь в ожидании ежеминутной опасности... А иначе? Ну побьют шестерок – но останутся сам Мюллер и Манохин...

Внезапно прогремела дробью более длинная очередь – и следом донесся жуткий вопль, высокий, почти визг, страшно долгий, а за ним внезапно воцарилась тишина.

И правда – вопль этот прозвучал куда страшней, чем выстрелы. Для современного человека, насмотревшегося бесконечных голливудских боевиков, выстрелы – дело вроде как бы и привычное, да и вообще, сплошь и рядом в глушителе какого-нибудь дряхлого "газона" стреляет, куда там пистолету. Но вот такой вопль предсмертной муки... Думаю, не один я застыл сейчас как заледенелый, у всех здесь, думаю, сердце замерло и мурашки по спине пробежали ледяными лапками...

Долго было тихо. Никто нигде не двигался, нигде не бахало и не вспыхивало пламя, слух начинал ловить обычные ночные звуки – мягкий шелест листьев, далекий-далекий гудок маневрового тепловоза... И глаза адаптировались к темноте – я старался не смотреть в ту сторону, где светили фары, и мир вокруг медленно-медленно выплывал из затемнения: черные кроны яблонь, черные двускатные крыши домиков отделялись от черноты неба... Где-то я читал, что опытные текстильщики различают до двухсот оттенков черного цвета... Над одной из крыш разглядел хрупкий скелет телевизионной антенны, небо за ней мне показалось каким-то буроватым – я не сразу сообразил, что смотрю в сторону Новоалексеевки, низкие облака над которой отражают желтый свет из десятков тысяч окон...

И вдруг краешком глаза я поймал неясное движение – даже не движение, перемену в окружающей тьме. Я резко перевел взгляд – и успел заметить темный силуэт на фоне размытого зарева от фар.

В мою сторону медленно, бесшумно продвигался человек. И меня это обозлило – он не заледенел вместе со всеми от того вопля, не замер в ужасе перед голосом смерти, нет, он поспешил воспользоваться всеобщим смятением и оторваться от опасного места. Не знаю, может, он побывал на настоящей войне и ему все это было не в новинку, и умел он сохранять ясную голову среди выстрелов и предсмертных криков – не знаю.

Но он пробирался в мою сторону, он мог свернуть в этот поперечный проезд, стараясь уйти от опасности, – и случайно наткнуться на Аську... Это наверняка кто-то из манохинских бандюг, иначе не прятался бы и не уходил тайком от своих в темноту. И наверняка ему сейчас не до меня и не до Аськи, но он насторожен, как зверь, и какой-то внезапный звук может его спугнуть, а у него в руке оружие... ну да, вон какая длинная штука... это не "макаров", что-то здоровенное...

Я сидел, застыв на корточках, а он бесшумно приближался, и все вокруг было абсолютно тихо. У меня тоже был в руке пистолет, но я боялся даже спустить его с предохранителя, ведь тот сейчас настороженный как волк, услышит, а он из боя, у него-то пушка не на предохранителе...

Медленно, бесшумно я встал и прижался спиной к забору. Теперь мне не было видно того человека, но я слышал его осторожные шаги. Сейчас, ещё несколько секунд – и он вынырнет из-за забора, и если будет прижиматься к нему, как я, то наткнется прямо на меня... А я? Что я сделаю?

Большой палец потянулся к предохранителю. Вот сейчас он вынырнет, я спущу предохранитель и сразу же выстрелю... Рука пошла вверх – и дрогнула. Я вдруг отчетливо понял, что не смогу выстрелить в человека. Может, в схватке, в перестрелке на расстоянии, когда он далеко и больше похож на силуэтную мишень, но не так, с одного шага, глядя в глаза...

Шаги звучали все ближе и все чаще – он уже достаточно удалился от места засады, видно, решил, что тут его не услышат, он уже бежал, а я все ещё не знал, что мне делать...

...он прыжком вылетел из-за угла, и тут словно замедлился ход времени (я уже сталкивался с таким, когда случайно падал – все как бы растягивается, успеваешь увидеть и подумать много-много, и сделать) – он мягко приземлился на вытянутую вперед левую ногу, она начала плавно сгибаться в колене, амортизируя прыжок, тело медленно проплыло мимо меня справа налево, и так же медленно начало поворачиваться в мою сторону лицо, невидное мне, черное, луна светила ему в затылок, и медленно вслед за движением головы начало разворачиваться ко мне тело и согнутая правая рука с большим пистолетом, а правая нога, сгибаясь, шла вперед, догоняя тело...

...и я вдруг сделал такое, что мне и в голову не приходило, что вытащило из детских лет подсознание и само послало приказ мышцам, не дожидаясь, пока со скрипом сработают мозги, – я подставил ему ножку! Вернее, поймал в воздухе его правую ногу носком кроссовки, чуть потянул на себя, он зацепился ногой за ногу – и с гулким ударом упал на землю.

И тут время вернулось к нормальному темпу.

Он упал, машинально выбросив вперед руки, и выпустил пистолет, который отлетел вперед на пару шагов. А я прыгнул на него сверху. Не знаю, что он был за тип и где тренировался, но он успел перевернуться на спину и встретил меня двумя выброшенными вперед ногами. Они ударили мне в живот, в солнечное сплетение, я взлетел в воздух, перевернулся через голову и успел понять, почему оно "солнечным" называется: в глазах полыхнуло, словно вдруг среди ночи вспыхнуло солнце.

Но меня тоже когда-то тренировали, я подогнул голову, сгруппировался, приземлился плечами и перекатился вперед. В глазах уже потемнело, но слышал я нормально – и различил громкий хруст справа, в груди. Ребро? Так громко? Да нет, это мобильник несчастный в кармане!..

Не знаю, сколько я сидел, но, думаю, совсем немного – что-то меня словно толкнуло, я перевалился вбок, с разворотом, и, как учили когда-то, покатился, вытянувшись в одну линию, вытянув руки вперед, и оказалось, что они стискивают "макаров".

А он успел подняться раньше меня, он успел подобрать свою здоровенную дуру, он успел выстрелить – полыхнуло желто-красным, грохнуло, мне в щеку хлестнуло землей, и я, продолжая катиться, опустил флажок предохранителя и нажал на спусковой крючок.

Пуля ударила ему в бедро, наверное, в кость, потому что его отбросило назад – и его вторая пуля ушла высоко вверх. И мой второй выстрел пошел намного выше, но я все-таки лежал на земле, расстояние между нами было каких-то три шага, и моя пуля попала.

Он упал на спину, откинув правую руку – и застыл. Послышался хрип и бульканье. А потом там, у машин, снова ударили очереди и заглушили эти звуки.

Я сел и начал вытаскивать из кармана куски разбитого мобильника кололи в грудь, и мне все казалось со страху, что то ли ребра поломаны, то ли пуля застряла...

И вдруг в лицо ударил яркий свет.

– Бросай оружие! Руки вверх!

Я, жмурясь, поднял руки и пробурчал:

– Да бросил уже без вас...

Откуда-то из темноты меня ухватили, подняли, быстро ощупали – карманы, подмышки, лодыжки, пояс, даже по спине провели. Появился второй фонарь, луч уперся в тело на земле, скользнул по лицу.

– И этот не наш, – сказал кто-то из темноты.

– Ты откуда тут взялся, мужик?

Меня чуть тряхнули, и я понял, что вопрос был обращен ко мне.

– Приехал...

– На чем?

– На бежевом "Москвиче". Там, в конце проезда стоит.

Чужие пальцы у меня на предплечьях чуть ослабли.

– К кому приехал?

– К Иван Иванычу.

– А как он тебя зовет?

– Маугли.

– Все в порядке, ребята, отпустите человека.

Я встряхнулся, подобрал с земли пистолет и сунул в кобуру. Мне не препятствовали.

Луч фонаря соскользнул с моего лица, прошелся по земле под ногами.

– Это что за осколки?

– Мобильник раскололся, пока возились.

– Живчик, убери! – Мой собеседник отвернулся от меня к убитому. – Это вы его положили?

– Я.

– Оружие регистрированное?

– Наверное – разрешение есть.

– Разрешение кто делал, СИАМИ?

– Да.

– А, тогда не страшно, пусть валяется...

– Не понял.

– Труп можно не прятать, по пулям ваше оружие не найдут. У ментов трассологический портрет на другой ствол... А этого вы знаете? Посмотрите.

Два луча фонарей сошлись на мертвом лице. На губах – темная пена, и темная струйка вниз ото рта... Я этого человека никогда не видел. Но потом обратил внимание на тонкий аристократический нос, впалые щеки, высокий лоб – и жутким несоответствием под ним холодные светлые глаза... Штирлиц с глазами змеи, так Аська говорила...

– По-моему, это Кононенко, начальник охраны фирмы "Татьяна"...

– Король Артур?! Ну, вы в рубашке родились. Ладно, женщина ваша где? Целая? Сажайте в свою машину и выезжайте, пора мотать.

– Это не моя машина, это я у них угнал.

– Ну и что?

– Пальцы там наши на всем...

– А-а... Ладно, займемся по свободе.

* * *

Первый раз в жизни я слышала выстрелы не в кино. Где-то трещало и грохало, как будто совсем рядом. Я придвинула свой ящик поближе к дому там все-таки кирпичный фундамент, я уже привыкла к лунному свету и могла что-то разглядеть. Может, в самом деле залечь, как Колесников велел? Да ну, вывожу в земле его костюмчик. Три минуты назад мне в нем было жарко, а сейчас озноб пробирал. Какое противное, животное чувство – страх. За последние две недели я его натерпелась, наверное, больше, чем за всю прошлую жизнь, но такого как сейчас ещё не было.

Дура, какая я дура! Он-то уже все знал, он трясся за себя и за меня... ну да, за меня, плевать он на меня хотел... и пришел к дому выручать? А я только и понимала свои глупые девчоночьи обиды. А он трясся – и все же делал как надо, он меня спас и увез, и пытался научить, как действовать, если что... А сейчас, когда он больше всего нужен, бросил тут одну умирать со страху...

Хоть бы он скорей вернулся!

Снова затрещало – а потом раздался жуткий крик и все сразу стихло. Господи, неужели Дима?!

Я вскочила, я уже не могла сидеть, было бы светлее – я бы бегом кинулась, а так пришлось пробираться осторожно, ну где же эта калитка?.. Только не нашуметь, вдруг настала такая тишина, мертвая... и все кусты цепляют, все ветки на земле под ноги лезут... Вот! Смешно – забор проволочный, а калитка деревянная, высокая, так глупо торчит, словно сама по себе... Что-то он тут открывал...

И вдруг слева бахнуло, теперь совсем близко, они что, из пушки стреляют? И сразу треснуло в ответ, потом просвистело что-то над головой и тут же ещё два выстрела...

Я свалилась на четвереньки, стреляли совсем недалеко, я даже видела вспышки с левой стороны. Ну куда я вылезла, он же велел сидеть за домом... Снова стало тихо, а после вдруг замелькал свет, как будто от карманного фонаря, и послышался какой-то неразборчивый разговор.

Через ветки мне было плохо видно, но как будто несколько человек там ходили. А потом один отделился и направился в мою сторону.

Все! Пропала я! Ведь говорил же тебе умный человек, говорил – сиди за домом, ну чего ты сюда вылезла, ведь сейчас тебя из-под этого кустика вытащат за шкирку как котенка...

А тот подошел совсем близко – и потянулся рукой через верх калитки. Господи, это же он!

Я вскочила на ноги и кинулась навстречу.

– Дима! Ой, Димочка! Ты живой?

– Ф-фу, Аська! Так же до смерти перепугать можно... Ну успокойся, все уже, все, ну не реви ты, это ж хорошо, что у меня усов нету, а то все промочил бы...

Он меня целовал и обнимал, а я цеплялась за него, я прижималась изо всех сил, как будто висела над обрывом и цеплялась за скалу... и ревела в три ручья.

– Хватит тебе уже, подбери сопли, рыжая команда! Ехать пора.

Наша машина так и стояла с открытой дверцей. Он меня усадил, снова велел пристегнуться, аккуратно прихлопнул за мной дверцу. Сам обошел, сел за руль и завел мотор. Пробурчал:

– И развернуться негде, опять задом ездить...

Мы медленно пятились, кто-то сзади размахивал фонариком, Димка прижался к правой стороне и осторожно проехал мимо того человека, а потом сразу прибавил скорость и выскочил с разворотом на главный проезд. Но фары у него немного светили, и я успела заметить какого-то незнакомого с фонарем и другого – тот лежал у него под ногами.

– Кто это там?

– Один из тех, что нас отбивали, их Иван Иваныч прислал.

О Боже, это ведь из-за меня человека убили! Какой ужас...

– А второй, с фонарем?

Он уставился на меня:

– Так я же про него и говорю.

– Нет, тот... что лежит...

У него стало каменное лицо:

– По-моему, это Кононенко. Он убит.

И вдруг сошлись брови:

– Надо бы увериться, чтобы наверняка знать. Ты сможешь?

Я отчаянно затрясла головой.

– Нужно, Асик. Это – самый страшный для нас с тобой человек. Если он убит, мы хоть на время можем дух перевести, а если цел, наши бега только начинаются. Идем.

Он отстегнул мой ремень, обошел машину спереди, открыл дверцу.

– Идем, маленькая. Живых надо бояться...

Навстречу нам шел человек с фонариком, Дима окликнул его:

– Подожди, друг, минутку, присвети нам.

Я смотрела буквально секунду – и тут же кинулась наутек. Только выдавила из себя на ходу:

– Это он.

Димка меня снова усадил в машину, теперь сам пристегнул. Вернулся за руль, однако задумался на миг, взял с заднего сиденья сумку, порылся и протянул мне плоскую бутылочку:

– Глотни. Это коньяк.

– И без него тошно!

– Глотни. Как лекарство.

Мы тронулись к выезду из Садов. Димка с трудом протиснул наш "Москвич" мимо двух автомобилей. У заднего ещё горели фары. Мне показалось, что там лежат еще... люди, но я постаралась не смотреть.