Текст книги "Чистый Дом (СИ)"

Автор книги: Андрей Полторацков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 42 страниц)

Смотрю на весь мир словно слепой,

Ничего вокруг не замечая.

Только образ милый, любимый, родной

Вижу, везде по жизни ступая.

Куда не посмотрю – там лицо твоё,

Ветер навивает твой голос.

Везде тебя чувствует сердце моё,

Даже мельчайший твой волос.

Мысли мои лишь всегда о тебе,

Как сильно люблю я тебя!

И нет ни покоя, ни сна мне,

Когда ты вдали от меня.

Хочу руки протянуть и крепко обнять,

Трепетно, нежно при этом вздыхая.

Прижать к себе и ласково прошептать:

“Не уходи! Ещё минута, другая”.

Постоим так немного, прижавшись друг к другу.

Сердца наши будто одно.

Не будем разлучать ни на минуту,

Пусть будет вечно биться оно.

Пусть наше дыхание станет единым,

Мечты будут одни на двоих!

Пусть понятие “время” станет нам мнимым!

Солнышко, ты вечно в мыслях моих!

Но образ твой вдруг тихо тает,

И понимаю я, что ты далёко.

Потому лишь о том сердце мечтает

Чтоб дотянуться до тебя было легко.

О том, чтоб утром проснувшись

Видеть нежный твой взгляд.

Чтоб ты ласково мне улыбнувшись

Подарила поцелуев приятных град.

Мечтает, чтоб быть с тобой

В день счастья, печали, ненастья.

Чтоб ты затмевала своей красотой

Все в жизни моменты несчастья.

Потому мне одиноко и грустно сейчас.

Я один, ты вдали от меня.

Словно неделя мне каждый час.

Не могу я больше жить без тебя!

И верю, надеюсь, что время придёт,

Когда все сбудутся наши мечты!

И знать мы будем наперёд,

Счастливы будут наши дни.

Будет так, как мы захотим.

Будем мы вместе всегда.

Будет радость наша на зависть им,

Бедам и ненастью, без конца!

Говорить тебе буду, как сильно люблю

Выразительный взгляд твоих глаз,

Нежных губ улыбку прекрасную,

Красоту сказанных тобою фраз.

Буду говорить всегда тебе я,

Когда солнце будет нас утром:

“Как сильно люблю я тебя!”

И, когда придут сумерки вечером

Скажу я нежно, обнимая тебя,

Целуя в алые губы твои:

“Как сильно люблю я тебя!

Не представляю без тебя дни свои!”

И ночью, когда буду рядом лежать

“Как сильно люблю я тебя!”

Ни за что не забуду сказать,

К себе аккуратно тебя придвигая.

Но пока я один, тебя нет со мной.

Вокруг никого, везде одна тишь.

Хочется мне быть вечно с тобой.

Но пока только лишь

Солнце светит над головой,

Оранжевым диском склоняясь к закату.

Облака плывут группой небольшой,

Отражая лучей золотых атаку”.

В конце стояла приписка: “Твой образ навсегда останется в сердце моём. Ты показала мне, что такое любить. Любить без предлога, без причин. Не потому что так надо. А просто любить. Потому что так хочется, потому что так приказывает сердце. Спасибо тебе за это. Удачи вам с Максимом. Берегите себя. Ваш верный друг, феруанец Дмитрий”.

Линелия улыбнулась. Давно ей никто не писал стихи, особенно таких. Какая-то тревога зародилась у неё где-то глубоко внутри и ей показалось, что Дмитрия уже никогда не увидит.

Этот необычный человек, величественный в своей простоте, оставил не меньший след в её жизни, чем она в его. Детская наивность и прямолинейность Дмитрия, можно сказать, вернула веру в человечность людей, давно утерянную среди бесконечных войн и лишений. Среди всего хаоса, творящегося вокруг, среди всей этой грязи и жестокости Дмитрий появился, словно чистейший алмаз, дарящий надежду на то, что, в конце концов, всё будет хорошо.

– Неужели на Ферусе все такие?– улыбнулась Линелия.– Надеюсь, с тобой всё будет в порядке.

Она обернулась и пошла навстречу Максиму, положив сложенный листок бумаги в карман.

*****

Глава 158

Практически всю ночь Юрий Георгиевич не мог уснуть. Только под самое утро, когда уже рассвело, он ненадолго отключился. Да и то, скорее всего попросту от истощения организма, а не от желания поспать. Слишком велико было его негодование от ситуации, в которой он оказался. От своего бессилия и невозможности хоть как-то повлиять на происходящее Юрий Георгиевич бил кулаками в стену, от чего разбил себе костяшки на пальцах. Он требовал к себе Котова, Зельцина или кого угодно другого, кто бы мог ему всё объяснить и хоть чем-то помочь. Но все его крики оставались без ответа.

Юрий Георгиевич находился в камере, размером три на три метра. Снаружи за дверью караулило два сотрудника службы безопасности, которые, как заметил профессор, менялись каждые три часа. Утром один из них принёс завтрак, к которому Юрий Георгиевич даже не притронулся. Тарелка с омлетом с овощами и с тостами, а также чашка с кофе так и остались стоять на подносе.

Около полудня по голосу, доносившемуся из коридора, а также по уже привычному стуку каблуков Юрий Георгиевич понял, что пришла Елизавета Денисовна. Сейчас она была одним из последних лиц, с кем он хотел бы увидеться. Тем не менее, после нескольких минут проверки каких-то документов и телефонного звонка дверь в камеру отворили и её пропустили внутрь.

– Ну, вот что ты творишь,– попыталась обнять она Юрия Георгиевича, но он отстранил её рукой.

– Не нужно этого. Спектакль окончен,– холодно произнёс он.

– О чём ты?– сделала непонимающее лицо Елизавета Денисовна.– Какой ещё спектакль?

– Всё ты прекрасно поняла. Наверняка тебя Котов подослал и сейчас. Или быть может Максим Михайлович приказал тебе попробовать меня переубедить. Не кнутом, так пряником. Только вот поздно уже.

– Юра, о чём ты говоришь? Кто подослал? Зачем?– продолжала удивляться Елизавета Денисовна.– Они что, тебя били?

– Хватит уже нести весь этот бред!– вспылил Юрий Георгиевич.– Мне всё известно. Абсолютно всё! И про тебя, и про Сергея с Мариной. Про его роль в разрушении моей семьи. И про твою роль тоже. И если хочешь знать, то давно уже знаю. Мне ещё Николай сообщил об этом. Смог поделиться уже после того как его убили. И я склоняюсь к мысли, что его смерть на твоих руках.

– На моих,– резко изменилась в голосе Елизавета Денисовна.– И что? Что ты сделаешь?

– Сволочь!

– Он сам виноват, полез, куда его не просили. Мог помешать нашему с тобой счастью.

– Какому счастью?– взмыл руки вверх Юрий Георгиевич.– Опомнись! Это всё фальшивка. Все твои чувства, эмоции не настоящие. Ты просто играла роль влюблённой коллеги!

– Играла ли я роль? Да играла. Но роль свою я сама выбирала и играла её с радостью. Да и играть собственно не пришлось. Все мои чувства к тебе настоящие.

– Враньё!

– Нет, Юра. Я искренне в тебя влюбилась! По-настоящему! Как семиклассница. Ты ведь замечательный, ты идеальный. А Марина…

– Что Марина?– перебил её Юрий Георгиевич.

– Она недостойна тебя. Она не понимала тебя, того, что было заперто в тебе. Она тянула тебя вниз, не давая раскрыть весь твой потенциал. Она делала тебя несчастным! А мы с тобой идеально подходим друг другу. Мы созданы друг для друга…

– И долго ты заучивала этот монолог?– пренебрежительно оборвал её профессор.

– Не надо так, не обижай меня. Твои слова причиняют мне много боли. Я действительно тебя люблю! Я желаю тебе только добра!

– Добра?– ухмыльнулся Юрий Георгиевич.– Тогда помоги мне сбежать отсюда.

– Не могу. Тебе будет лучше со мной, на Ферусе. Поверь. Так будет лучше.

– Лучше для кого? Ты меня совсем не слышишь? Я не хочу лететь на Ферус. Не хочу!– прокричал Юрий Георгиевич, которому стало казаться, что он сходит с ума.

– Надо. Ты просто ещё не понимаешь этого…

– Позволь мне самому решать, что я хочу, а что нет. И что для меня будет лучше.

– Юра, я ведь хочу, чтоб ты был счастлив, чтобы у нас с тобой всё было хорошо. Чтобы у нас с тобой было общее будущее, и я смогла представляться супругой профессора Острова…

– Не верю ни одному твоему лживому слову,– приблизился к ней вплотную Юрий Георгиевич.– Задушить бы тебя тварь прямо здесь!

В камеру тут же вбежало двое сотрудников службы безопасности. Схватив Юрия Георгиевича под руки они оттащили его от Елизаветы Денисовны и отволокли на кровать.

– Ничего,– произнесла она металлическим голосом, приводя дыхание в порядок.– Я подожду. Ты побесишься, потом поплачешь, потом пострадаешь, а после приползешь ко мне. Приползешь на коленях и будешь умолять о прощении. На Ферусе другого выбора у тебя не будет. А если нет. Ну что ж. Не достанешься мне, не достанешься никому. Тем более этой сучке.

С этими словами Елизавета Денисовна вышла вместе с сотрудниками службы безопасности в коридор, оставив негодующего Юрия Георгиевича на кровати. Профессор услышал звуки запирающихся засовов, а после удаляющийся стук каблуков по плиточному полу. До вылета к кораблю оставалось чуть больше двадцати четырёх часов.

*****

Глава 159

Отец Мартий лежал на кровати в покоях Дворца Совета, предоставленных ему на время суда. События последних дней настолько подорвали его и так слабое здоровье, что исполнения решения совета он ждал скорее не как наказание, а уже как избавление от своих страданий.

За прошедшие несколько десятков лет, находясь в непрерывном нервном напряжении, он был вынужден постоянно ограждать Бенгалию от северных земель, от попыток их изучения, освоения. Он отвергал все предложения и проекты всевозможных экспедиций, за что его многие критиковали, в том числе и в совете. Ценою собственной популярности и уважения народа отец Мартий всегда отстаивал обещание, данное давным-давно представителю неведомого ему народа. Как родитель, принимая решение, огорчающее своего ребёнка, ради его блага, он пытался уберечь Бенгалию от непоправимых ошибок. Как мать, наказывающее своё дитя, чтобы уберечь его от необдуманных поступков, отец Мартий действовал исключительно в интересах государства. Но и как ребёнок может понять поступки матери, только повзрослев, бенгальцы не могли осознать, от какой опасности всё это время уберегал их отец Мартий. Должно пройти немало времени, что бы осознание этого пришло.

Сейчас отец Мартий в какой-то степени даже был рад, что эта непосильная ноша сошла с его плеч и он смог вздохнуть спокойно. Всё, что было в его силах, он сделал. Теперь сама судьба вмешалась и противостоять ей было бессмысленно.

Кроме одного работника, приносившего еду и воду, в покои никого не пускали. Содержали отца Мартия под усиленным караулом, хотя все прекрасно понимали, что никто не посмеет ослушаться совета и попытаться его освободить, а самому отцу Мартию едва ли было под силу хотя бы выйти из покоев, не то, что бежать из Дворца Советов.

Приговор старейшине уже давно огласили и толпа восприняла его по-разному. Кто-то радовался торжеству справедливости, а кто-то пенял на продажную власть и коррумпированность совета. Во избежание столкновений на двадцать четыре часа в столице объявили комендантский час, и отечественная гвардия разогнала всех зевак по домам и гостиницам. Где-то конечно драки случались, но они носили небольшой локальный характер, с которым быстро удавалось справиться. Всех зачинщиков тут же арестовывали, составляли на них протоколы и отправляли по тюрьмам. Через пару дней, когда страсти поостынут им выпишут денежный штраф и отпустят по домам.

На второй день после заседания суда к отцу Мартию пришёл отец Верши. Визиты подобного рода, как и любые другие, не были предусмотрены регламентом, но отцу Верши никто возразить не смел. Единственное, что он сказал караулу, так это то, чтобы их не беспокоили и внутрь никого не пускали.

Отец Мартий удивился гостю и по такому случаю даже нашёл в себе силы приподняться с кровати и сесть на её край.

– Не стоит Мартий,– поприветствовал его отец Верши.– Не трать силы.

– К чему они мне теперь Верши?– еле заметно улыбнулся отец Мартий.– Дни мои в этом мире подходят к концу. И слава Богу. Ты даже не представляешь, как я устал.

– Все мы устали. У всех был долгий жизненный путь со своими превратностями судьбы,– ответил отец Верши, присаживаясь в кресло рядом с кроватью отца Мартия.

– Я много думал в последние дни Верши. И знаешь, я понял, что всё это к лучшему.

– Ты говоришь сейчас о себе или о Бенгалии?

– И о том, и о другом. Я стар. Сил уже мало. Всю свою сознательную жизнь я оберегал Бенгалию от неведомого врага. И у меня это славно получалось. Никому не удалось вступить в Тундровые земли. Разве, что Тиграну. Но и его находки мне удалось припрятать. Теперь я уже ничего не могу изменить. Джина в бутылку обратно не вернуть. Да и Бенгалии потрясения пойдут на пользу. В последние годы какая-то стагнация наблюдается в обществе. Расслоение между бедными и зажиточными становится более ощутимым, периферия начинает себя как-то вольготно чувствовать вдали от центра и пытается жить по собственным правилам. Повышается уровень преступности, безработица. Бенгалии нужна встряска чтобы опомниться. Единственное, о чём я буду молиться, чтобы после этой самой встряски хоть немного Бенгалии осталось на плаву, чтобы наше государство возродилось и смогло существовать и дальше, но в более лучшей версии себя самого.

– Сколько лет, десятилетий мы знаем друг друга Мартий? Почему ты мне никогда ничего не рассказывал? Я бы помог.

– Я дал себе клятву, что никто от меня не узнает о тех событиях. Когда был юн из-за страха, потом из-за мудрости. Да и чем бы ты мог помочь? Знают двое, знает весь свет. Ты бы Верши в итоге вынес это на обсуждение совета и всё произошло бы намного раньше.

– Петри с тобой не согласен.

– Петри,– усмехнулся отец Мартий.– Он просто не понимает, с какой силой мы столкнулись, и кто нам противостоит. Как и Капитан этого не понимает. Они могут осознавать только в меру того, что подсказывает им жизненный опыт, пусть он и огромен. Но они не могут познать то, с чем никогда не сталкивались. Потому все их представления об этом народе носят сугубо субъективный и очень отдалённый от реальности характер. Ведь с кем им ранее приходилось иметь дело? Геты, звери, ещё несколько народов. Но все они на примитивной стадии развития. Тут же совсем другое дело. По сравнению с этими северными жителями примитивная нация это мы. Я всегда уважал Капитана не меньше остальных. А может и больше. Я знаю, что ради государства, ради любого жителя Бенгалии, даже самого незначительного, он отдаст жизнь свою, не моргнув глазом. Как и отец Петри. Я уверен, что руководствовался он благими намерениями. Но иногда нужно слушать и доверять. Было необходимо уберечь их от роковой ошибки. Увы, сделать этого не удалось. И если Капитан доберётся до Тундровых земель, то нам придётся тяжело.

– Тяжело придётся в любом случае.

– Я как мог пытался отсрочить этот момент. Но сама судьба решила взять удела в свои руки. Теперь жди перемен. Ветер уже поднимается и скоро будет гроза.

– Ты по-прежнему считаешь, что мы не могли подготовиться?

– Против этих людей нет. Всё бесполезно. Если не получится договориться, то останется только молиться. И молиться нужно будет много. Но меня это уже не коснётся. Мои дни сочтены друг мой.

– Это не совсем так.

– Что ты имеешь в виду?– спросил отец Мартий.

– Казни не будет.

– Как?– изумился отец Мартий.– Неужели совет поменял решение?

– Нет,– улыбнувшись ответил отец Верши.– Решения совета не пересматриваются. Тебе это известно не хуже меня. Но я не дам тебе вот так закончить свой жизненный путь после всего того, что ты сделал для Бенгалии. Я верю в то, что ты всегда действовал из лучших побуждений и желал для государства только добра и процветания. По крайней мере, ты хотел, чтобы было так. Сегодня ночью тебя освободят.

– Как?

– Бойни не будет, не переживай. Всё будет сделано без лишней шумихи. Я обо всем позабочусь.

– Зачем это всё Верши? Посмотри на меня. Я немощный старик…

– Но и старики имеют право отойти в мир иной спокойной тихой смертью,– перебил его отец Верши.– И главное своей смертью, а не от казни.

– Я же не могу оставаться в столице. И к себе в область вернуться не могу.

– Нет конечно. Это исключено. Тебя сегодня встретит один человек, которого мне рекомендовали близкие люди как верного и очень надежного. Он сопроводит тебя на запад в небольшое рыбацкое поселение. Оно практически у самой границы. Место глухое, новости туда доходят редко, даже такие как суд над старейшиной. А лица твоего они тем более не видели и узнать тебя никто не сможет. Там и обоснуешься. Дом тебе подготовят, помощника найдут. А дальше уже будет видно, как жизнь сложится.

– Спасибо Верши,– пожал его руку отец Мартий.– Но, а как же ты?

– За меня не переживай. Я принял решение покинуть пост председателя старейшин. Соответствующее заявление мною уже подготовлено и будет рассмотрено на следующем собрании. В совете я останусь, но вернусь в свою область и больше буду руководить там. Пришло время уйти на покой.

– А кто станет председателем? Петри?

– Тот, кого выберет совет.

– А когда моё исчезновение из Дворца Совета откроется?

– Не волнуйся по этому поводу. Все будут думать, что ты умер своей смертью, не дождавшись казни.

– Спасибо тебе за всё Верши,– помолчав немного отец Мартий спросил.– А как зовут того, кто мне поможет?

– Сатурд. Мне его рекомендовал человек, которому я доверяю как самому себе.

*****

Глава 160

Порой из-за того, что мы не можем сделать выбор, остановиться на чём-то одном, мы теряем всё. В погони за благами мира мы перестаем замечать и ценить то, что имеем. И в итоге остаёмся без всего.

Так случилось и с Юрием Георгиевичем. Он всё никак не мог определиться, как ему поступить. Он не мог выбрать между семьёй и работой, не мог выбрать между Мариной и Лизой.

Сейчас, сидя на койке в камере он думал о том, что безвозвратно потерял семью, а его профессиональная карьера пойдёт если уж и не на спад, то, как минимум не на взлёт. Он понимал, что после случившегося даже на Ферусе ему уже не будут доверять как прежде.

Юрий Георгиевич осознал, что Марина и дети для него останутся только в воспоминаниях, а о Лизе, в связи с последними событиями, он вообще думать не хотел, даже если бы она осталась последней женщиной в мире. Если предположить, что она говорила правду и действительно по-настоящему его любила, это нисколько не оправдывало её поступков. Она способствовала разрушению его семьи, а также стала соучастницей в смерти Николая. Кроме отвращения более она никаких чувств не вызывала у Юрия Георгиевича.

Вот так, выбирая между тем, за каким из зайцев погнаться профессор в итоге остался один на опушке с пустыми руками. И с ним подобное случилось уже не впервые. Как-то в молодости он попал в число лучших студентов университета. Юрию Георгиевичу предложили за счёт учебного заведения на неделю отправиться либо в Германию, либо в Италию. Пока он размышлял, что же лучше выбрать, свободных мест не осталось, и те зимние каникулы в итоге Юрий Георгиевич провёл дома, а более проворные студенты, разобравшие всё в первый же день, наслаждались видами Берлина и Рима.

Также и сейчас вместо того чтобы проводить время с семьёй в объятиях любимой жены или, в конце концов, на любимой работе рядом с любящей женщиной, он сидел в полутемном помещении небольшой камеры, ожидая отправления на корабль, словно ссылки. И всему виной была его нерешительность на принятие окончательного решения, боязнь возложения ответственности на себя. Постоянно ему что-то мешало определиться, из-за чего он всё время метался из стороны в сторону.

По шуму, доносившемуся снаружи, Юрий Георгиевич понял, что начались заключительные приготовления к отправлению. По словам Котова вылет к месту корабля должен был состояться завтра утром. Значит сегодня была последняя ночь. И как он её проведёт? На узких нарах! Профессор, обхватив голову руками, завалился на кровать.

“Почему нельзя было взять Марину с детьми? Почему только один корабль?– размышлял Юрий Георгиевич.– Почему такая спешка? Что они задумали?”

Когда человек лишается возможности двигаться освободившаяся энергия ищет себе иной вариант выплеска и, как правило, происходит это через увеличивающуюся мозговую активность. Будучи лишенным возможности заняться хоть какой-то деятельностью в крошечной камере Юрий Георгиевич принялся размышлять о том, что произошло с ним с момента раскрытия жёлтой папки. Он пытался сопоставить диалоги и фразы, услышанные им от разных людей, с тем, что видел и тем, что делал.

Юрий Георгиевич никогда не понимал, к чему была такая спешка. Но последние слова Котова о том, что на Земле он долго не протянет, проливали хоть какой-то свет на причины, побуждавшие ускориться с отправлением. “Неужели война это реальность, а не просто запугивание друг друга в политических играх?”– размышлял профессор.

Также Юрий Георгиевич не понимал, почему нельзя было запустить несколько кораблей меньшего размера. Ведь это было не только намного проще, но и экономически целесообразнее. Но тут он вспомнил, что то ли Котов, то ли Зельцин говорили о том, что запуск может быть только один, что несколько запусков произвести невозможно. Он ещё тогда очень удивился этому, но настаивать не стал. Вроде бы кто-то заметил когда-то, что это может быть связано с тем, что запуск должен состояться в полной секретности. А врасплох можно сделать что-то только однажды.

Вдруг перед Юрием Георгиевичем промелькнула фраза, написанная Николаем в прощальном письме, о том, что конечная цель всего проекта Земля. А также он вспомнил давно сказанную Андреем Ивановичем фразу о том, что Земля встретит нас чистой, вылеченной и такой же светлой, какой она когда-то была. Он точно не помнил формулировки, но смысл был примерно такой.

“Что же может вылечить планету?– продолжал терзаться сомнениями Юрий Георгиевич.– Людей ведь меньше не станет, на Ферус всё равно всех не перевезешь. Другие планеты? Но их поиск и освоение займёт десятилетия. Нет, не то… Разве что…”

Профессор резко встал с кровати. Дыхание у него перехватило, а лицо стало белее простыни, на которой он лежал.

– Полномасштабная мировая ядерная война,– еле слышно повторил Юрий Георгиевич слова Котова, сказанные им при последнем разговоре.– Боже мой. Это же не экспедиция! Это эвакуация! Эвакуация! Они просто улетают! Улетают, чтобы переждать и потом вернуться. Они всех бросают на произвол судьбы! Все умрут… Все… Позовите Котова!– начал бить кулаками в дверь камеры Юрий Георгиевич!– Сволочи! Там моя жена и дети! Там миллионы людей! Твари… Там моя семья!

***

Через тридцать минут дверь открылась и в камеру ударил ослепительно яркий свет. Охрипший от криков Юрий Георгиевич повалился на пол и отполз в сторону кровати. В камеру вошли двое сотрудников службы безопасности, в одном из которых Юрий Георгиевич узнал Максима, с которым у него сложились более или менее дружеские отношения в последние дни работы над проектом.

Они взяли его под руки и вывели в соседнее помещение, где за столом уже сидел Котов Андрей Иванович. Пристегнув наручниками профессора к подлокотникам стула они удалились.

Перед первым советником президента сидел профессор, изменившийся до неузнаваемости. Двухдневная щетина, взъерошенные волосы, впавшие от бессонницы глаза с отяжелевшими веками. Помятая одежда. Он даже осунулся от нехватки калорий и питательных веществ в последние дни.

– Вы хотели меня видеть снова?– полюбопытствовал Андрей Иванович.– Вот я здесь, перед вами. Мне сообщили о том, что вы немного двинулись рассудком. И судя по вашему внешнему виду это не исключено?

– Мой рассудок более чистый, чем когда-либо,– парировал Юрий Георгиевич.– Теперь мне всё стало ясно. Абсолютно всё.

– Тогда к чему все эти крики про смерть?– сохранял невозмутимость Андрей Иванович.

– Вы нас всех обманули,– попытался взять себя в руки Юрий Георгиевич.– Никакой экспедиции нет. Это всё ложь.

– Почему же нет. Есть. Как полёт на Ферус называть, так это уже дело каждого. Можете говорить, что это экспедиция или исследование. Можете называть эвакуацией или даже бегством. Суть от этого не поменяется.

– Вы хотите уничтожить Землю!

– Что вы такое говорите?– иронично улыбнулся Андрей Иванович.– Последние дни сильно повлияли на вашу нервную систему. Вам нужно отдохнуть, прийти в себя. На Ферусе вам станет лучше. Поверьте.

– Может я неправильно выразился. Не Землю, а людей, её населяющих.

– Снова не то,– покачал головой Андрей Иванович.– Не убить, а спасти. Спасти хоть кого-то от тех, кто хочет всё погубить. Чтобы потом можно было начать всё заново. С чистого листа.

– Что вы хотите сказать?

– То же самое, что говорил вам и раньше. Я вас никогда не обманывал Юрий Георгиевич. Западные страны, обезумевшие в своём страхе, алчности и невежестве, пойдут на всё что угодно, лишь бы не допустить величия России. Они готовы даже уничтожить всё живое ради этого, даже самих себя. Знаете поговорку: “Ни себе, не людям”. Вот тут то же самое, как это не печально. Именно от этой угрозы мы с вами и пытаемся спасти хотя бы малую горстку людей.

– Сто пятьдесят тысяч человек?

– Именно.

– Которые потом вернуться на Землю и будут жить как короли?

– Как люди Юрий Георгиевич. Как простые рабочие люди, живущие в гармонии друг с другом и природой. Без ненависти, алчности, злобы и зависти. Будут жить как люди, а не существовать как звери.

– А можно полюбопытствовать кто эти сто пятьдесят тысяч человек?– намеренно медленно произнёс Юрий Георгиевич.– Как распределялись билеты?

– Это не ваша забота.

– Конечно,– усмехнулся Юрий Георгиевич.– Это ваша, наверное, забота. Уверен, что на корабле нашлось место вам, нефтяным магнатам и другим олигархам. А также ещё тысячам ненужных и бесполезных людей, которые могут за себя постоять деньгами. Но там не нашлось место моей семье. Думаю и Максиму, рядовому сотруднику вашей службы тоже не нашлось местечка. Может, спросим его об этом?

– Вы ошибаетесь. Деньги нас совсем не интересуют. Государство может их напечатать сколько угодно, особенно в свете последних событий. Нас абсолютно не интересуют нефтяные магнаты и, как вы выразились, бесполезные люди. Только те, кто может быть полезен новому обществу. Полезен своими познаниями, профессиональными навыками или своим генотипом. На Ковчеге тоже не всем животным нашлось места Юрий Георгиевич, а лишь “каждой твари по паре”.

– Вы не Ной.

– А вы не Господь Бог, чтобы судить других,– всё также невозмутимо говорил Андрей Иванович.– Так что пусть каждый занимается своим делом. Дело Максима защищать страну, повинуясь приказу. И он будет заниматься своим делом до самого конца. А ваше дело быть ученным и следить за тем, чтобы ваши достижения приносили пользу государству. А дело других людей определять генофонд будущего населения планеты, чтобы новые поколения развивались и улучшались, а не занимались самоуничтожением.

– У каждого своя роль и каждый сыграет её с блеском,– повторил профессор слова Андрея Ивановича.– Не так ли?

– Вы ещё скажите мне спасибо Юрий Георгиевич,– встал из-за стола Котов.– Вы ещё будете мне благодарны. Просто пока вы это отрицаете, так как не можете принять для себя, что этот мир не идеален. Что в этом мире нет справедливости, нет равенства. Что весь этот мир прогнил. Но мы построим новый, идеальный. Мир без вражды, ненависти, злобы. Мир, где не будет нищеты, голода, эпидемий. Где все будут равны и в достатке. И вам он понравится, будьте уверены. До встречи на Ферусе Юрий Георгиевич.

Оставшись снова наедине в камере профессору больше всего захотелось оказаться сейчас рядом с Мариной. Он забыл всё, что произошло между ними в последние месяцы, посчитав это делом рук Котова, и вспомнил всё то хорошее, что случилось во время их десятилетнего брака. Перед его взглядом пронеслось их первое свидание, первое совместное путешествие, свадьба, рождение детей, покупка жилья и такой долгий, но приятный ремонт. Первый класс Насти и Паши, новогодние праздники, когда дети, всё ещё верящие в деда мороза, с горящими глазами раскрывали подарки. Он вспомнил, как иногда Марина нежно гладила его по волосам, думая, что он уже уснул. Её теплое дыхание. Но больше всего он думал о выразительном взгляде её больших глаз, который уже, скорее всего, никогда не увидит, о той теплоте, которой Марина окружала его всю их совместную жизнь.

– Выпустите меня!– ударил Юрий Георгиевич по запертой двери.– Там же Марина, там Паша и Настя. Я должен быть рядом с ними! Мы должны быть вместе! Ненавижу этот чёртов проект с его чёртовой желтой папкой!

Но в ответ не раздалось ни звука. От бессилия у Юрия Георгиевича покатились слезы по щекам. Он обхватил голову руками и повалился на кровать.

Глава 161

Когда на улице уже стемнело и большинство постояльцев разошлись по своим комнатам, в предвкушении завтрашнего отлёта к кораблю, дверь в камеру к профессору тихо приоткрылась и внутрь проскользнул Максим. Юрий Георгиевич его очень ждал.

– Спасибо, что пришёл,– обрадовано произнес он.– Я знал, что могу на тебя положиться.

– Ты ведь знаешь Юра, что меня под трибунал могут отправить за то, что я зашёл к тебе в камеру. Котов настрого приказал никого не пускать сюда до самого отлёта.

– Потому я и попросил зайти именно тебя. Более я никому не могу доверять.

– Доверять в чём?

– Времени очень мало, нужно срочно действовать,– взволнованно сказал Юрий Георгиевич, предлагая Максиму присесть.

– О чём ты говоришь? Какие действия?– удивился Максим.– Ты что забыл, что находишься в камере.

– Помоги мне бежать!– попросил его профессор.

– Какое бежать?– испугался Максим.– Ты что, с ума сошёл тут?

– Нужно немедленно уходить. И ты беги со мной.

– Нет, ты точно рехнулся. Куда ты бежать собрался?

– У тебя ведь жена есть!– не унимался Юрий Георгиевич.– Проведи последние минуты с ней, а не в карауле.

– Что ты несёшь? Какие последние минуты?– Максим никак не мог опомниться от услышанного.– Если тебе максимум погрозят пальчиком, то мне ведь реальный срок впаяют. Ты об этом хоть подумал? И ради чего?

– Они нам врали Максим.

– Кто они?

– Не знаю, кто именно за этим всем стоит, но Котов точно один из них. А может и Зельцин. Корабль, который послезавтра улетает, это вовсе не экспедиция. Это ковчег. На нем избранных по весьма противоречивому показателю людей переселят на Ферус, пока на Земле будет ад.

– Какой ещё ад?

– Ядерный! Война!– продолжал тараторить Юрий Георгиевич.– Понимаешь, война будет! Мне Котов сам об этом сказал. Поэтому и спешка такая была с этим кораблём. Из-за этого только один запуск и запланирован. Понимаешь меня?

– Нет. По-моему ты бредешь.

– Ты сам подумай своей головой. Зачем в эту экспедицию Котов летит? Что он будет делать на Ферусе? Он что, учёный? Или какую-то иную ценность представляет.

– Ну, я не знаю. Откуда мне знать летит он или нет. Меня это не касае…

– А ты есть в списках?– не дал ему договорить Юрий Георгиевич.

– Нет.

– Потому что ты им не нужен. Туда летят все олигархи и власть имущие. И те, кто представляет научную ценность. А простой народ оставляют здесь, умирать. И если мне и суждено умереть, то последние часы я хочу провести в обнимку с женой и детьми. Не веришь мне, не беги со мной. Но не останавливай меня. Скажешь, что услышал шум, вошёл, а я тебя стулом по голове. А дальше я как-нибудь уж сам.