Текст книги "1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов"
Автор книги: Андрей Гладышев
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
До Шомона быстро дошли слухи и о неудачах союзников. Вечером 23 февраля известие, что Богемская армия начала отступление к Труа, достигла Шомона. Как уверял Дарденн (Стинакер, Жолибуа и др.), радость от этой новости была смешана со страхом: отступающая армия союзников вернется в город и, не исключено, захочет выместить свою злобу на гражданских. Утром администрация Шомона выпустила успокоительные прокламации, а вечером 25 февраля в свои прежние жилища в Шомоне вернулись Александр I и Франц II. Несколько погодя за ними прибыл и Фридрих– Вильгельм III.
С суверенами вернулись и войска: у Дарденна разместились русский офицер с двумя слугами и 4 казака: ладно бы первые трое, но невозможно себе представить прожорливость четырех последних – ничто не могло их насытить![1595]1595
Steenackers F.-F. Ор. cit. Р. 226.
[Закрыть]
Улицы и площади Шомона вновь покрылись бивуаками. Город во избежание конфликта между союзными солдатами разделился на две зоны: одна русская, одна австрийская (при расквартировании союзников в Лангре город был также поделен на зоны между русскими и австрийцами). Пруссаки же разместились в разных частях Шомона.
Дарденн писал, что как-то явился свидетелем стычки между русскими гренадерами и австрийскими гусарами из-за фуража. Уже обнажили сабли и нацелили штыки, немецкие ругательства сыпались одно за другим. Вмешательство австрийского пикета предотвратило кровопролитие, трое русских были арестованы. Дарденн с удовлетворением отмечал, что развлекся, но предпочел бы увидеть схватку между русской и австрийской армиями[1596]1596
Ibid. Р. 210.
[Закрыть].
Дарденн и потом еще писал о растущем недоверии между русскими и австрийцами. Видимо, отношения между русскими и австрийцами действительно были натянутыми: не зря разделили город на зоны расквартирования, чтобы избежать драк у бивуачных костров. Дарденн рассказал, как однажды австрийский генерал, проходя мимо русских гвардейцев, позволил себе оскорбительное замечание в адрес одного юного офицера, который оказался из весьма известного рода. Тогда этот офицер, отлично говоривший по-французски, выдал в адрес австрийцев целую серию нелицеприятных эпитетов, которые только можно найти в академическом словаре. Австриец не ответил, а, сжав зубы, ускорил шаг. Он бросал на русского обидчика выразительные взгляды и даже хватался за эфес шпаги. «Ты слишком трус, чтобы обнажить ее!»[1597]1597
Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 212.
[Закрыть] – кричал ему вслед русский гвардеец.
Дарденн описывает, как 26 февраля население города собралось на городском вале и близлежащих холмах, чтобы лицезреть отъезд из города обоза союзников: пространство на два лье от города было полностью заполнено повозками и экипажами. На следующий день в шесть утра в город прибыла колонна пехоты русских войск, но они лишь пересекли город: часть направилась к Лангру, часть к Бурбон-ле-Бэну. Одновременно в окрестностях города наблюдали кавалерию и артиллерию, также двигавшиеся на Лангр. В рядах союзников бравурных песен больше было не слышно. Шли молча шеренгами по 6 или 8 человек (в зависимости от ширины улицы), в руках несли ружья, барабаны за спинами, флаги были свернуты. Дарденн догадался: «Наши друзья русские наверняка были биты...»[1598]1598
Ibid. Р. 201-202. 26 февраля войска Шварценберга продолжали отступать: резервы Барклая де Толли двинулись через Шомон к Лангру. См.: Богданович М. Указ. соч. С. 272.
[Закрыть]
Отступающий враг по отношению к местному населению всегда ведет себя брутальней, чем наступающий. То, что отношение солдат к шомонцам изменилось, видно по письмам Дарденна. Режим реквизиций уже не срабатывал, в Шомоне начались грабежи. Особенно Дарденна расстроила участь библиотеки: «разъяренные поражением под Бар-сюр-Обом, движимые чувством ненависти и мести и ищущие, как бы доставить наиболее возможно зло, солдаты прошлой ночью взломали двери амбара, и наши книги были разграблены»[1599]1599
Цит. по: Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 230.
[Закрыть]. Надо полагать, казаков в разграблении библиотеки колледжа было подозревать совсем уж как-то неловко, но несколько книг, видимо, пустили на розжиг костров.
Одними книгами, конечно, дело не ограничилось. «Грабежи продолжаются. Забирают все, что находят на наших мельницах; некоторые предприниматели разорены и потеряли всякую надежду даже в сердце своем». И все же Дарденн опять лукавит: «разорение предпринимателей» происходило не от грабежей в полном смысле слова. Это мэр под давлением ожесточенных военных вынужден был принимать непопулярные решения о реквизициях. Дарденн сам признает, что видел почтенного пожилого человека плачущим из-за этого. Члены муниципалитета были близки к панике.
То они решили броситься в ноги Александру I, чтобы он эвакуировал свои войска из города, «ввиду того враждебного отношения, которое они демонстрируют по отношению к жителям города и их собственности». Казалось, что поражение под Бар-сюр-Обом в большей степени раздражило именно русских солдат: «...они грозились подвергнуть нас разграблению, а атаковали только большим числом и по ночам»[1600]1600
Ibid. Р. 231.
[Закрыть].
То мэрия обратилась за помощью к Францу II. Но все было бесполезно. Суверены лишь сваливали вину за беспорядки на своих союзников, «жаловаться мэру кому-либо из них было бессмысленно». Однажды один садовник, чей дом был подвергнут грабежу и разорению, обратился с жалобами к проходившему мимо со своим адъютантом великому князю Константину: «Князь, я бедный садовник, который работает за кусок хлеба для пропитания жены и детей. У меня маленький домик и небольшой садик, а ваши казаки в данный момент разрушают мой дом, как если бы я их чем-то оскорбил, я же, напротив, кормил их своим хлебом и поил своим вином. Будьте добры, князь, предотвратите продолжение этого действия. Я буду всю жизнь молить за вас Бога». Князь очень удивился: «Где ваш дом? Где казаки?» «Вы тотчас же их увидите, князь, если соизволите пойти со мной». «Идем», – сказал Константин. «Господин, господин! Вот они снимают крышу с моего дома». «Ах! – вскричал Константин, узнав австрийскую форму, – это солдаты свёкра! Я не могу отдавать здесь приказы», – и, улыбаясь, удалился...[1601]1601
Эту историю из письма Дарденна пересказывают и Жолибуа, и Стинакер . См.: Jolibois Cl. É. Histoire de la ville de Chaumont... Р. 329; Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 213.
[Закрыть]
Аналогичную историю рассказывали и про императора Франца II. Как-то император Австрии, прогуливаясь на окраине города, увидел гусар, разбиравших дом на дрова. Но и он не успел спасти дом почти от полного разорения[1602]1602
Steenackers F.-F. Op. cit. P. 219. Михайловский-Данилевский описывает посещение Бриеннского замка после сражения: «Изящное книгохранилище <...> не были пощажены ни французами, ни союзными войсками: книги и рукописи бросали из окна и сжигали в каминах и на бивуаках. По прибытии союзных монархов порядок тотчас был восстановлен». См.: Михайловский– Данилевский А.И. Указ. соч. T. 1. С. 119.
[Закрыть]. Русских также, якобы, не смогло остановить от грабежа присутствие Александра I. Дарденн, правда, в этом случае никакой конкретики не приводит, ограничиваясь сентенцией: «...русские нанесенный ими ущерб возложили на солдат Австрии, а австрийцы – на русских: но и те, и другие принимали участие в грабежах и разорениях с большой охотой»[1603]1603
Steenackers F.-F. Op. cit. P. 219.
[Закрыть]. Анекдоты эти про суверенов и не боявшихся их присутствия солдат весьма сомнительны, хотя, конечно, внезапное появление отступающих войск союзников в Шомоне, естественно, вызвало «дровяной кризис».
Дарденн 25 февраля жалуется на опустошения и разорения в округе Шомона, 27 февраля он добавляет красок к этой своей картине, вспоминая Апокалипсис[1604]1604
Дарденн в какой-то мере противопоставляет фигуру, как выразилась Рей, «скорее любезного Александра I», как выразился сам Дарденн в письме от 31 января, «все опустошающим тучам казаков». См.: Rey M.-P. Op. cit. Р. 57. Возможно, здесь имеет место аллюзия на образ все пожирающей саранчи – наказания за грехи.
[Закрыть]. Едва ли Дарденн посещал соседние деревни, писал он с чужих слов; 28 февраля он заверял: «...наша округа лишена всего. <...> Не найдете ни фуража, ни овса, ни мяса; вскоре не будет и хлеба: вражеские лошади поедают то небольшое количество зерна, что мы оставили»[1605]1605
Steenackers F.-F. Op. cit. P. 229.
[Закрыть].
Только начавшееся вновь наступление союзников поуспокоило страсти, порядок в городе был восстановлен. Вечерами русская гвардия играла для императора России, и любопытные шомонцы приходили послушать[1606]1606
Ibid. P. 216. Cp.: Jolibois Cl. É. Histoire de la ville de Chaumont... P. 331.
[Закрыть].
В письме от 4 марта Дарденн пишет о размещении иностранных военных: «Дворы России, Австрии, Пруссии все время здесь, и мы вынуждены платить за эту честь. Здесь наплыв офицеров всех родов войск, не считая личной охраны трех суверенов, не считая трансильванских, венгерских и австрийских гусар, не считая роя казаков, так сказать, недисциплинированных бандитов, которые все разоряют и грабят, не считая нескольких корпусов других регулярных войск»[1607]1607
Steenackers F.-F. Op. cit. P. 229.
[Закрыть].
В доме, где он жил, если верить профессору, разместился 41 человек: офицеры, солдаты, женщины, слуги... а их нужно было накормить и обогреть. Его семье даже пришлось уступить свои кровати офицерам и самим ночевать у очага на тоненьких матрасиках[1608]1608
Steenackers F.-F. Op. cit. P. 229-230.
[Закрыть].
Между тем Шомон стал центром важных политических событий. В начале марта к императорам Австрии и России присоединился в Шомоне вернувшийся из Бар-сюр-Оба король Пруссии. В это время и был оформлен Шомонский трактат, провозгласивший продолжение войны до полной победы над Наполеоном[1609]1609
Датирован 1 марта, а подписан, если верить историку Ламару, 8-го или даже 10 марта. См.: Lamarre L. La diplomatie et la guerre, 1814: le Traité de Chaumont-en-Bassigny. Colombey-les-Deux-Eglises, 1988. Леонс де Пиепап писал в связи с этим: «1 марта союзные суверены, без единого выстрела вступившие в главный город департамента Верхняя Марна, подписали трактат, по которому Пруссия, Англия, Австрия и Россия обязывались вернуть Францию к прежним границам и зачехлить оружие только после полной победы над Наполеоном». Он добавляет: основные положения этого трактата были обсуждены еще в Лангре в доме доктора Пистоле на улице Дерьер-ля-Лож. См.: Piépape L. Op. cit. P. 264.
[Закрыть].
Официально об этом ничего не сообщалось, Journal administratif, politique et littéraire du département de la Haute-Marne упомянула о подписании этого трактата только 30 апреля 1814 г. о секретах дипломатии шомонцы ничего не знали. Но, не исключено, какие-то слухи до них доходили: Дарденн пишет в одном из писем от 10 марта, что «возможно, в Шомоне будет решена судьба Франции»[1610]1610
Цит. по: Gallois L., Retournard B., Sonrier M.-A., Voguet E. Op. cit. Р. 17, 19.
[Закрыть].
10 марта на улицах города была расклеена прокламация, в которой Бернадот, как это понял Жолибуа, пытался извиниться за свое участие во вторжении во Францию: он апеллировал к долгу перед народом, который доверил ему трон. Но, шептались французы, разве он ничего не должен Франции, которая является его родиной?[1611]1611
Jolibois É. Histoire de la ville de Chaumont... Р. 332.
[Закрыть]
14 марта сначала король Пруссии, а затем император России и император Австрии покинули Шомон. Город почти полностью опустел; это одиночество резко контрастировало с шумом толпы, которая столь долго наполняла город[1612]1612
Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 231; Gallois L., Retournard B., Sonrier M.-A., Voguet E. Op. cit. Р. 19.
[Закрыть]. В округе Шомона резервы снялись с кантонир-квартир. Александр I направился в Труа.
Но военные операции скоро принесли новые потрясения шомонцам . 22 марта произошло сражение у Сен-Дизье, войска императора заняли город, и, если верить рапорту И. Пире, жители восторженно приветствовали французскую армию и жгли на радостях свечи. Затем расстреляли по доносу одного контрабандиста, скупавшего у казаков краденые вещи, и 23 марта Пире был уже в Жуанвиле, откуда вытеснил 60 русских драгун, ускакавших в Шомон. Как доносили из Шомона, направлявшиеся через этот город в Вокулер экипажи и обозы союзников разворачивались, узнав о взятии французами Сен-Дизье. Мэр Жуанвиля докладывал Пире, что ресурсы коммуны совершенно истощены реквизициями союзников, но все равно: «Да здравствует император!»[1613]1613
Steenackers F.-F. Op. cit. P. 98-102.
[Закрыть]. 23 марта в Шомоне не оставалось иных войск, кроме службы резерва генеральных квартир императоров России и Австрии, не было войск союзников и в округе Лангра. Утром 24 марта Пире был в Дулеване, в ходе разведки в сторону Коломбе-лез-Эглиза были пленены 15 русских фуражиров во главе с офицером и захвачены 12 телег с провиантом. Переночевав в Дэланкуре, Пире узнал, что русские полностью со всеми обозами эвакуировались из Шомона в направлении Лангра. 25 марта глава департамента Верхняя Марна Рэжекур покинул город, войска союзников эвакуировались на Лангр. 3-я легкая кавалерийская дивизия Пире 25 марта вошла в Шомон[1614]1614
Ibid. 102-103.
[Закрыть].
25 марта Пире достались остатки военного магазина союзников и госпиталь, в котором находилось 500 раненых солдат союзников и 12 французских. Союзники оставили присматривать за ранеными 12 своих медиков. Пире приказал относиться к ним с уважением. К мэрам Бурбон-ле-Бэна и Нефшато были отправлены гонцы с известием о приближении к Шомону самого императора Франции и приказом организовать массовое сопротивление интервентам по примеру того, что имело место в Вогезах. По Шомону ходил слух, что Александр I убит, от того-то якобы союзные офицеры последние двое суток были столь печальны. Другие, правда, уверяли, что русский император жив, но ему ядром оторвало обе ноги. По случаю прибытия войск императора Франции город вечером был иллюминирован. Пире рапортовал: «...нас встречали как освободителей». Между тем запасы овса в военном магазине союзников оказались очень не велики, хотя с мукой дело обстояло несколько лучше. Пире приказал произвести в соседних коммунах соответствующие реквизиции, но, несмотря на всей усилия, фуража для его кавалерии катастрофически не хватало[1615]1615
Ibid. P. 106-107, 109.
[Закрыть].
Дарденн не жаловался на сей раз на реквизиции. Он писал, что утром 25 марта горожане и крестьяне из соседних деревень собрались в очередной раз на городском валу поглазеть, как противник эвакуировался из Шомона в сторону Лангра, их сердца переполняли нетерпеливое ожидание и радость. Несмотря на постоянные жалобы французов на тяжесть реквизиций и на обнищание населения до крайности, когда 25 марта в город вошли французские войска, и провиант, и водка для них нашлись. Дарденн писал об этом как о само собой разумеющемся; он специально оговорился, что дождь не стал помехой для шомонцев, чтобы отпраздновать вступление 25 марта в город французских войск[1616]1616
Цит. по: Gallois L., Retournard В., Sonrier М.-А., Voguet E. Ор. cit. P. 20.
[Закрыть]. Стинакер, а вслед за ним и авторы коллективной монографии «Шомон под сапогом» обратили внимание на этот диссонанс между декларациями обнищания и угощениями соотечественников, впрочем, вполне объяснимый и понятный: «За здоровье французов!»[1617]1617
Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 232; Gallois L., Retournard B., Sonrier M.-A., Voguet Е. Chaumont Op. cit. Р. 25. Дело, может быть, даже не в том, что «свои», хоть и защитники узурпатора, стали уже ближе, чем «чужие»-освободители. А в том, что патриотичному Дарденну так хочется представить шомонцев.
[Закрыть].
28 марта французские войска вновь оставили Шомон, в город вновь вошли казаки. Дарденн писал 28 марта: «К полудню город охватил большой страх. Отряд казаков, двигаясь из Лангра, зашел и в наш город. При их приближении толпа выстроилась вдоль дороги, чтобы наблюдать их прибытие: среди толпы было много детей в военных костюмах, в касках, с патронными сумками из бумаги и деревянными саблями. <...> Некоторые из этих грабителей, без сомнения, думая, что то была пародия на русские или австрийские войска, направили на них опущенные пики, пугая. Толпа детей бросилась через поля врассыпную. Вслед за детьми испугались и взрослые, разбегаясь с криками, кто куда. Поспешил ретироваться и я. Один казак пустился по моим следам, потрясая пикой, в которой было 6 футов длины. Я остановился, как бы позволяя ему проехать. Он был уродлив, как дьявол, и в лохмотьях, как нищий. Он меня спросил на плохом жаргоне[1618]1618
На «плохой французский» казаков обращают внимание и другие мемуаристы. Дело в том, что «плохой французский» – один из признаков варварства, ибо в представлениях французов того времени «цивилизованный» человек означал одновременно человек «куртуазный», «учтивый», «милый и обходительный в обществе». См.: Февр Л. Цивилизация: эволюция слова и группы идей // Бои за историю. М., 1994. С. 249.
[Закрыть], который я больше уловил, чем понял, оста лись ли французские солдаты в Шомоне. После моего отрицательного ответа он пустился галопом по улице, подражая примерно двадцати своим товарищам, которые также пустили своих лошадей с большой скоростью»[1619]1619
Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 233, note.
[Закрыть].
Тяга к зрелищам и любопытство оказались сильнее страха. Французы не только провожали, но и встречали войска союзников. Городские валы играли роль скамеек в амфитеатре, а дорога к городским воротам – роль сцены. Самым же экзотическим и в то же время опасным, а оттого особенно притягательным, зрелищем были, безусловно, казаки.
Описания казаков занимают в повествовании Дарденна весьма значительное место: где-то он просто упоминает это олицетворение варваров, где-то подробно описывает их внешний вид, вооружение, лошадей, похороны, священников и т. д.
Описанию вюртембержцев, которые первыми из союзников вошли в Шомон, Дарденн не уделяет внимания. Другое дело – казаки, появившиеся в городе в большом количестве с переездом сюда Александра I[1620]1620
В конвое императора Александра I, по рапорту от 25 декабря Барклая де Толли, находились Лейб-гвардии Казачий полк (три донских эскадрона) под командованием полковника И.Е. Ефремова в 316 чел. и Лейб-гвардии Черноморская казачья сотня под командованием полковника А.Ф. Бурсака 2-го в 88 чел., которую высочайшим указом 25 апреля 1813 г. в награду отличной службы повелено было содержать во всем на положении Лейб-гвардии Казачьего полка. См.: Богданович М. Указ. соч. Т. 2. С. 15. См. также: Петин С. Собственный Его Императорского Величества Конвой: Исторический очерк. СПб., 1899. С. 5-59; Фролов Б.Е. Черноморская сотня // Отечественная война 1812 года: энциклопедия. М., 2004. С. 771. Казаки Черноморского казачьего войска в Отечественной войне 1812 года и заграничных походах 1813– 1814 годов / сост. Л.М. Пурас, Б.Е. Фролов, Н.А. Хорольская. Краснодар, 2011.
[Закрыть]. Помимо казаков из личного конвоя императора России и из конвоя главной квартиры генерала от инфантерии М.Б. Барклая де Толли Дарденн мог видеть казаков, находившихся при генерал-интенданте всех действующих армий генерал-майоре Е.Ф. Канкрине (3-й Черниговский казачий полк Внутреннего ополчения по состоянию на 29 октября 1813 г. в числе 114 чел. под командованием капитана С.С. Шапошникова-Сахнова). Кроме того, под началом генерального полицмейстера всех действующих армий генерал-лейтенанта Ф.Ф. Эртеля находился 2-й полтавский казачий полк в 369 чел. (по состоянию на 29 октября 1813 г.)[1621]1621
Под командованием полковника Лукьяновича, затем майора А.А. Дарагана. о проблемах с вооружением и обмундированием малороссийских ополченцев см.: Потрашков С.В. Малороссийское ополчение в Заграничных походах 1813-1814 гг. // Освободительные походы русской армии 1813– 1814 годов в истории России и Европы. М., 2014. С. 221.
[Закрыть], 2-й и 11-й башкирские полки – «на военных дорогах»[1622]1622
Под командованием соответственно майора Курбатова и майора Спицына. См.: Рахимов Р.Н. Башкирские конные полки. // Заграничные походы Российской армии. 1813-1815 годы. Энциклопедия. T. 1. С. 109. Лефевр де Беэн указывал, что 4 казачьих полка были приписаны к Главной квартире Барклая де Толли, 3 полка казаков обеспечивали коммуникации в тылах русской армии, а еще два башкирских полка сопровождали пленных. СМ.: Lefebvre de Behaine F.-A.-E. La campagne de France. L’invasion... Р. 327-328.
[Закрыть].
29 января Александр I появился в Шомоне, 30 января Дарденн подготовил письмо, в котором детально описал прибывших в город казаков. Он акцентирует их внешний вид: физические параметры, грубую одежду и т. п. Дарденн обращается к своему другу: «Вообразите себе людей достаточно посредственного внешнего вида, среднего роста, с бородой, как у козла, и некрасивых, как обезьяны»[1623]1623
Dardenne Р. Op. cit. Р. 15.
[Закрыть]. Их одежда – свободное платье, напоминающее сутану священника. Некоторые из них носят высокие цилиндрические шапки, некоторые – круглые и плоские, наподобие наших овернцев; «некоторые одеты в овчинные полушубки, предохраняющие их от холода, некоторые же <...> носят на своих плечах широкий плащ из шкуры медведя. <...> в целом они были весьма оборваны»[1624]1624
Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 203.
[Закрыть]. «Все они верхом или на повозках, их лошади мне показались сильными и скороходными, так же как тощими и нескладными <...> седло высокое и позволяет хорошо обозревать со спины лошади: сюда казаки обычно и утаскивают свою добычу. <...> Они не пользуются шпорами, а понукают лошадей с помощью своего рода бича: вооружены они саблями или пиками длиной от 8 до 10 шагов, с которыми, как говорят, управляются с необычайной ловкостью. Они совершенно не имеют униформы, одежда их различных цветов, часто рваная или латаная. Казаки – настоящие канальи России. И это завоеватели Франции! До какой степени деградации мы докатились!»[1625]1625
Dardenne Р. Op. cit. Р. 15-16; Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 204; Rey M.-P. Op. cit. Р. 58.
[Закрыть]
Эта «оборванность», эти «медвежьи шкуры» способствовали формированию в сознании читателя «варварского облика» казаков, которые временами представлялись профессору больше зверьми, чем людьми или, в лучшем случае, «полулюдьми-полуживотными», «канальями, от природы склонными к воровству»[1626]1626
Это письмо обильно цитируется у Ф.Ф. Стинакера и у М.-П. Рей.
[Закрыть].
Обитают казаки «по праву завоевания, – писал профессор, – в районе Азовского моря, на берегах античного Танаиса». Видимо, Дарденн действительно прочел кое-что в библиотеке колледжа о казаках, он старается продемонстрировать некоторую осведомленность: «Есть казаки, которые называются регулярными, они сведены в полки и менее гнусны, чем те, о которых я вам говорил, хотя принадлежат одной нации: они хоть немного соблюдают воинскую дисциплину, в то время как первые к ней совершенно неспособны и большие воры по своему призванию: склонность к грабежу – в их природе, и, когда они не могут больше грабить врага, они грабят своих офицеров и друг друга»[1627]1627
Steenackers F.-F. Op.. cit. P. 204.
[Закрыть]. Дарденн описывает страсть казаков к грабежам как черту национального характера. Просто регулярные казаки более дисциплинированны, а вот у нерегулярных казаков эта страсть проявляется спонтанно и перманентно. В городе они еще сдерживают себя, опасаясь шпицрутенов, а в деревнях же ведут себя нагло и разнузданно: «...только и рассказывают об их вызывающих сожаление опустошениях и разбоях»[1628]1628
Dardenne P. Op. cit. P. 16-17; Steenackers F.-F. Op. cit. P. 204. Цитирующие Дарденна историки никак не комментируют эти пассажи. Откуда провинциальному профессору, который казаков-то увидел первый раз в жизни 29 января 1814 г., известно, что казаки грабят своих офицеров? О ситуации в «соседних деревнях» профессор также судит по рассказам, ибо сам там не бывал.
[Закрыть].
Лично убедиться в природной наклонности казаков к грабежам у Дарденна не было времени (да и в дальнейшем у него не будет неприятностей подобного рода). Он доверился либо книгам, либо слухам[1629]1629
Видимо, чтобы по достоинству оценить письма Дарденна как исторический источник, не лишним было бы учитывать источники его информированности: отделить услышанное им от лично увиденного. Более оригинальны те рассказы Дарденна о казаках, где он не повторяет слухи, а выступает как очевидец, где он описывает сцены на улицах Шомона или передает беседы со своими казаками-квартирантами: в приевшийся стереотип казака добавляется изюминка личностных наблюдений.
[Закрыть]. Дарденн не только описывает казаков как грабителей и насильников: он старается убедить читателя в их немотивированной жестокости, что делает их просто монстрами. В письме от 5 февраля он пишет, что жители деревень стали жертвами солдатской брутальности казаков: они не пощадили ни женщин, ни детей: «...в соседней деревне беспорядки были столь нестерпимы, что потерявшие всякую надежду крестьяне оставили ее и пошли со своими женами, детьми и скотиной, что удалось спасти от солдат, искать укрытия в соседнем лесу. Но через несколько дней так похолодало, что некоторые из них, находясь на краю гибели, осмелились вернуться к своим очагам. Однако на половине дороги они были полностью раздеты оголтелой толпой казаков, которые сопровождали грабеж самым недостойным обращением. <...> в другой деревушке беременная женщина была убита ударом русского солдата, а бросившийся ее защищать муж был избит и тяжело ранен!!»[1630]1630
Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 278.
[Закрыть] Дарденн ставит два восклицательных знака: слухи действительно возмутительные. Конечно, Дарденн сам этого ничего не видел, но рассказы о происходящих в округе беспорядках слышал.
Действительно, разговоры о разнообразных жестокостях и насилиях, чинимых союзниками в округе пошли в городе еще в конце января, когда в покинутый наступающей армией Шомон стали приходить крестьяне, прятавшиеся до этого от солдат союзников в лесах. В город они шли, возможно, и потому, что их оставленные в деревнях без присмотра дома были разграблены или сожжены. В городе же никто, кажется, не ставил под сомнение рассказы этих бездомных и голодных страдальцев, взывающих к милосердию и давящих на жалость.
Дарденн именует казаков «истинными солдатами грабежа», которые в любимом деле устали не знают. Он рассказывает историю какой-то женщины, которая пошла на мельницу перемолоть несколько горстей зерна: так казаки и зерно отняли, а «чтобы заставить женщину молчать, истязали ее, что, видимо, по мнению представителей этих северных орд, должно было служить ей утешением». Дарденн оговаривается, что в Шомоне три суверена со своей полицией, министрами и советниками еще предохраняли город от грабежа. Но другое дело в деревнях: «...нам угрожает самый ужасный голод и ничто не может быть в безопасности, даже сами наши жизни»[1631]1631
Ibid. Р. 229.
[Закрыть]. Дарденн жалуется на разорения, чинимые в пригородах Шомона: пока «русская пехота проворно дефилировала среди городских стен», «казаки развлекали себя разорением домов в фабурге», «каждый день мы видим или слышим, что несколько домов было разграблено и разрушено: это следствие солдатской распущенности»[1632]1632
Dardenne P. Ор. cit. Р. 41-42; Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 201; Rey М-Р. Op. cit. Р. 59.
[Закрыть]. Дарденн утрирует относительно «развлечений»: в первую очередь речь идет о домах, разрушенных оккупантами в поисках дров: оконные рамы, двери, библиотечные стеллажи, мебель (а иногда крыши и стены) служили топливом для бивуачных костров.
Администрация города пыталась противодействовать этому разорению как общественных зданий, так и частных жилищ. Мэр распорядился спилить деревья на бульварах, но к разочарованию мэра оказалось, что свежеспиленным деревьям «казаки и австрийцы предпочитают для своих бивуачных костров сухие дрова»[1633]1633
Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 200; Gallois L., Retournard В., Sonrier М.-А., Voguet Е. Op. cit. P. 20.
[Закрыть]. Антрэ удалось установить, что таким образом в Шомоне пострадало около 40 жилищ[1634]1634
Дарденн упоминал о «двадцати домах частников». Антрэ для сравнения приводит данные по Ножан-сюр-Сену: в феврале 1814 г. здесь были разрушены 133 дома и еще 239 разорены, ущерб нанесен на сумму в 2 млн франков. В целом по департаменту Об называли 5800 так или иначе пострадавших строений. См.: Hantraye J. Pierre Dardenne et l’écriture de la guerre... Р. 94
[Закрыть].
Казаки – не просто экзотические персонажи разыгрывавшейся на глазах Дарденна французской драмы: профессору в отблесках пламени мерещилось что-то инфернальное. Он писал, что каждый бивуак имел в центре костер, выложенный вокруг одного или двух стоящих вертикально брусов, к которым были привалены более мелкие балки, стулья, двери и т. п... Огонь от костра «поднимался к солнцу как пламя холокоста. <...> Не хватало жертвы. Кто знает, не расхрабрятся ли господа Казаки до того, чтобы взять кого-нибудь из нас в качестве жертвы для полного своего удовлетворения?»[1635]1635
Dardenne Р. Op. cit. Р. 41-42; Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 201; Rey M.-P. Op. cit. Р. 59.
[Закрыть] В другом послании несостоявшийся священник обращается к той же теме искупительной жертвы. «Вокруг этого костра двенадцать безобразных казаков степенно курили, восседая в креслах. Так рисуют Сатану и его министров инфернального двора или помощников инквизитора при аутодафе. Не хватало только жертвы. Наши сограждане, жертвы их эксцессов, стонали, но боялись жаловаться. К кому, впрочем, могли они адресовать свои жалобы? Какой командир мог остановить это опустошение?»[1636]1636
Steenackers F.-F. Op. cit. Р. 200.
[Закрыть]
Особое внимание Дарденна привлекла церемония похорон казака по православному обряду. «Сегодня, – писал он 3 марта 1814 г., – предали земле скончавшегося от ран одного казацкого офицера». Профессор полагал, что, судя по почестям, это был один из командиров. Тело было одето в офицерский мундир и завернуто в розовый сатин, по углам гроба положили серебряные галуны, зажгли восковые свечи, двери в церковь оставались открытыми в течение нескольких часов. Затем появился, как пояснили Дарденну, «архимандрит в сопровождении другого священника или попа». Еще два священника, как писал Дарденн, участвовали в этой церемонии, «но с таким безразличным выражением лиц, как будто они занимались делом мало их интересующим». Впрочем, профессору была в диковинку даже православная манера креститься. Дарденн опять не удержался от обвинения казаков в грабежах: «Я имел любопытство наблюдать эту церемонию до конца и смешался с толпой всхлипывающих казаков, которые оплакивали останки офицера, часто сопровождавшего их и в сражении, и в грабеже», и вообще эта картина похорон ему показалась в целом «неразумной и варварской»[1637]1637
Dardenne Р. Op. cit. Р. 205-208. Комментарии Антрэ см.: Hantraye J. Pierre Dardenne et l'écriture de la guerre... Р. 100. Стинакер в этом месте сделал примечание к письму Дарденна, засвидетельствовав, что он сам видел могилу справа от входа на старое Шомонское кладбище с надписью на русском языке. Посетителей информировали, что здесь покоится прах двадцатишестилетнего подполковника кавалерии Степана Бламова. Воспроизведена могильная надпись у Стинакера со многими орфографическими ошибками и опечатками, его же перевод на французский язык и комментарии ясности не только не вносят, но, напротив, кажется, все только еще больше запутывают. Во-первых, на могиле, судя по всему, указана дата смерти 27 января (старого стиля), т. е. 8 февраля по новому стилю. Стинакер в переводе указывает 27 февраля (естественно, нового стиля). Но в письме Дарденна от 3 марта указано четко: «...сегодня хоронили умершего от ран». Во-вторых, покойник указан как служащий 28-го «Остерского полка». У казаков такой нумерации и такого полка не было, а Дарденн описывал похороны именно «казацкого офицера». Может быть, у Стинакера и Дарденна речь идет о разных людях: историк видел могилу какого-то (гусарского?) подполковника Бламова, умершего 8 февраля, а мемуары Дарденна повествуют о похороненном 3 марта казаке. А может быть, все дело в трудночитаемой полустершейся надписи на могильной плите...
[Закрыть].
В 36-м письме Дарденн писал: «У меня квартирует русский офицер редкого политесу, он очень доволен тем, что живет у меня, и даже полагает, что я его слишком хорошо кормлю, угощаю слишком хорошими винами и т. д. <...> Это сын одного казачьего гетмана (hetman), который сопровождал Александра и который несколько раз меня благодарил за добро, что я сделал для его сына. Мой офицер знал только три слова по-французски и вставлял их кстати и некстати, вызывая у меня улыбку. Он звал меня “мой дорогой друг”; впрочем, как и всех других обитателей моего дома; и перед тем как произнести эти три слова, он откашливался, вздыхал, и беседа этим и заканчивалась, или же продолжалась посредством жестикуляции. Это добрейшей души военный»[1638]1638
Steenackers F.-F. Ор. cit. P. 214. Что касается «казачьего гетмана, который сопровождал Александра I», то на первый взгляд, это мог быть М.И. Платов. Но письмо Дарденна датировано 6 марта, а М.И. Платов только 8 марта в местечке Ревиольон (или Ревильён) получил высочайшее повеление передать командование своим отрядом и прибыть к Александру I. Сын М.И. Платова полковник Платов 6-й находился в отряде отца. См.: Донское казачество... С. 537. Если Дарденн имел в виду отца и сына Платовых, то получается, что полковник Платов 6-й прибыл в Шомон ранее М.И. Платова, а тот, уже потом, отблагодарит хозяина за гостеприимство.
[Закрыть]. В письме от 6 марта Дарденн писал: «Мой офицер имел в своем распоряжении казака, который выполнял его поручения. Вчера этот солдат принес овцу и две курицы. Офицер настойчиво мне их предлагал. Свое предложение он сопровождал повторяемым на разные лады обращением «дорогой друг» и комичной жестикуляцией. Я отказался их принять и сказал, что никогда не смогу их есть, думая, что они могли бы украдены у наших крестьян. Другой русский офицер, который присутствовал в этот момент и который немного говорил по-французски, воскликнул: “Добропорядочные французы!” Казак унес обратно свою добычу»[1639]1639
Dardenne Р. Ор. cit. Р. 56-57. См. также: Hantraye J. Pierre Dardenne et l'écriture de la guerre... Р. 104.
[Закрыть].
Варварству в отпускании религиозного культа соответствует варварство в области социальных отношений. Дарденн описывает отношения между квартировавшим у него казачьим офицером и его денщиком.
Юный слуга этого офицера, «несчастный раб», ночевал у костра на овчине, а с наступлением дня занялся приведением в порядок белья, платья и других вещей своего хозяина, с появлением которого раб с быстротой молнии вскакивал и неподвижно замирал у стены. Если его хозяин приказывал ему что-нибудь, то приказ исполнялся тотчас же. Несчастный молодой человек не сводил глаз со своего хозяина почти так же, как это делают «обезьяны, которых вы видели скачущими и танцующими на улицах». Дарденн уверяет, что однажды за незначительный проступок офицер хотел было даже ударить своего слугу, и только заступничество профессора избавило бедолагу от побоев. Офицер же бросил: «Мой дорогой друг, с этими шельмами ничего нельзя будет поделать, если не обходиться с ними строго»[1640]1640
Dardenne Р. Ор. cit. Р. 57. То же см.: Steenackers F.-F. Ор. cit. Р. 208.
[Закрыть].
Этот же офицер как-то раз довольно проворно помог ему вернуть украденный секач, с которым профессора много связывало со времен путешествия по Пиренейскому полуострову. Когда Дарденн пожаловался офицеру на пропажу, русский очень рассердился и приступил к допросу своего денщика. Тот сначала все отрицал, но через четверть часа со многими извинениями топор вернули, лишь бы потерпевший не поднимал шумиху. Дарденн писал: «Я вам все это сообщаю, дорогой друг, чтобы вы могли понять ту власть, какую русский офицер имеет над солдатом, и насколько последний боится избиений. Относительно той части населения, которая в России находится под унизительным ярмом рабства, я имел долгую дискуссию с офицером»[1641]1641
Steenackers F.-F. Ор. cit. Р. 208.
[Закрыть].
В письме от 6 марта Дарденн, кратко пересказывает содержание дискуссии между ним и его постояльцем о крепостном праве. Русский уверял, что в России крестьяне самые счастливые во всей Европе: хозяин предоставляет крепостному и кров, и пищу. Дарденн же настаивал, что самый драгоценный дар – это свобода, и никакой пищей ее потерю компенсировать нельзя[1642]1642
Dardenne Р. Ор. cit. Р. 58; Steenackers F.-F. Ор. cit. P. 209. Антрэ, комментируя этот пассаж, несколько невпопад заметил, что, возможно, русские были более открыты к обмену мнениями с французами. Да и пребывание во Франции окажет на русских очень большое влияние: они проникнутся либеральными идеями. См.: Hantraye J. Pierre Dardenne et l’écriture de la guerre... Р. 105.
[Закрыть].
Русский офицер акцентировал постоянную заботу хозяев о своих крестьянах, а французский профессор напирал на ущемление прав личности. Переубедить этого русского, который должен был унаследовать от отца 2000 крепостных, не удалось.
