Текст книги "1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов"

Автор книги: Андрей Гладышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

САРАТОВСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО

А. В. Гладышев

1814 ГОД: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов

РОССПЭН

Москва

2019

УДК 94(100)"654" ББК 63.3(0)52 Г52

Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного фонда, проект № 16-18-10041

Рецензент д.и.н. А. В. Чудинов

Идея проекта «Эпоха 1812» А. К. Сорокина

Гладышев А. В.

Г52 1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать

французов / А. В. Гладышев. – М. : Политическая энциклопедия, 2019. – 407 с. – (Эпоха 1812 года).

ISBN 978-5-8243-2324-5

В книге рассказывается об участии казаков в составе Богемской (Главной) армии в кампании 1814 года во Франции. В центре внимания – три случая: действия казачьих полков в составе смешанных отрядов союзников, самостоятельный рейд отряда казаков под командованием атамана М. И. Платова, казаки при Главных квартирах и в личном конвое Александра I. Акцентируется человеческое измерение войны, в первую очередь – восприятие казаков гражданским населением Франции в условиях интервенции и военной оккупации.

Монография основана на широком круге источников, как опубликованных, так и архивных. Для историков, преподавателей истории, студентов и широкого круга читателей.

УДК 94(100)"654" ББК 63.3(0)52

ISBN 978-5-8243-2324-5

© Гладышев А. В., 2019

© Политическая энциклопедия, 2019

Предисловие

«Если бы я разбил коалицию,

<...> я обезопасил бы мир от казаков»

Наполеон

1814 год вошел в историю как год краха Наполеоновской империи. Зимне-весенняя военная кампания закончилась подписанием мира и торжественным вступлением 31 марта войск союзников по антифранцузской коалиции в Париж.

О кампании 1814 года во Франции историкам известно многое. Есть работы, демонстрирующие комплексный подход: военные действия переплетаются волей авторов с экономическими, политическими, дипломатическими событиями и процессами. Но среди массы литературы первое место, безусловно, занимают публикации, посвященные ее чисто военным аспектам. Как правило, это касается в первую очередь блестящих операций, сражений, перемещения войск, стратегических замыслов и тактических шагов сторон. Но даже с точки зрения истории событийной, история интервенции и оккупации Франции в 1814 г. еще требует уточнений и комментариев. Менее изучены события на периферии зон главных сражений, на окраине главных театров военных действий.

Из истории кампании 1814 года, прежде всего известны те эпизоды, которые связаны с непосредственным участием в событиях Наполеона, а рейды, стычки, засады отдельных отрядов игнорируются. При этом данные мемуаристов и историков весьма противоречивы: когда речь идет о численности войск противника, то цифры практически всегда завышены; когда речь идет о соотечественниках, то историки на свой вкус выборочно используют официальные донесения, неофициальные письма, мемуары и даже газетные публикации, не слишком заботясь о сопоставлении и корреляции данных. Отсюда появляются ошибки в датах, путаница или двусмысленность в именах и фамилиях, составе и численности отрядов, трудноузнаваемые транскрипции населенных пунктов и т. п.

Порой, чтобы установить первоисточник той или иной информации, кочующей из книги в книгу, из статьи в статью, приходится проводить полудетективное расследование, чтобы в конце концов разочароваться в достоверности этой информации. Даже официальные рапорты, выуженные из архивов, – источник не слишком надежный, особенно когда дело касается описания событий разными противоборствующими сторонами или когда речь заходит о поощрении героев. Конечно, французские краеведы или военные историки не одного поколения трудились и трудятся над сбором информации как в региональных, так и в центральных архивах, и их находки требуют к себе внимания, обобщения, комментариев.

Но кампания 1814 года была не только войной солдат и генералов; как совершенно справедливо заметила М.-П. Рей: она «была еще и войной слов и образов, в которой важную роль сыграли идеологические посылы, понятия и особенности взаимного восприятия сторон»[1]1
  Rey М.-Р. 1814, un tsar à Paris. Р., 2013. Далее цитируется по русскому изданию: Рей М.-П. Царь в Париже. М., 2017. С. 12.


[Закрыть]. И если Отечественная война 1812 года была для массы гражданских русских самым масштабным и шокирующим опытом контакта с «французом», то таким же опытом для массы гражданского населения Франции стала интервенция войск союзников и военная оккупация 1814 года.

Обращение к проблематике, сопровождавшей военные действия оккупации, ставит перед исследователем целый ряд новых вопросов: акцент исследователя от наблюдения за взаимодействиями между противоборствующими военными лагерями смещается к наблюдению за гражданскими и их взаимодействию с военными. «Как привыкший к победам народ переживает поражения? Какие он вырабатывает стратегии приспособления к присутствию на его территории завоевателей? Какие повседневные связи устанавливаются между побежденными и победителями?»[2]2
  Guerrin Y. La France après Napoléon: invasions et occupations, 1814-1818. Р., 2014. Р. 11.


[Закрыть] Перечень вопросов, связанных с историей оккупации, будет весьма широк: от соотношения деклараций и практик поведения оккупантов до форм сопротивления и сотрудничества со стороны оккупированных, от обоюдных пропагандистских усилий по формированию у гражданского населения определенных представлений об оккупации до функционирования образов оккупации в исторической памяти поколений[3]3
  Гладышев A.В. Оккупация как предмет военно-антропологических исследований // Французский ежегодник 2018: Межкультурные контакты в период иностранной оккупации. М., 2018. С. 10-21.


[Закрыть].

Между тем, за исключением французских краеведов, исследователи редко обращались к истории оккупации Франции в 1814 г. Одним, видимо, авторитетность фамилий предшественников не позволяет взяться за детальную картину оккупации, другим же просто был не интересен региональный подход; они предпочитали более масштабные полотна, для которых достаточно более или менее проверенных (точнее, не оспариваемых в историографии) сведений, позволяющих, абстрагируясь от частностей, рассуждать о стратегических замыслах и тактических действиях противников в кампании 1814 года[4]4
  Французы предпочитают писать именно о «кампании 1814 года», российские авторы – о «заграничных походах» русской армии. При этом «в отечественной военно-исторической литературе приоритет долгое время отдавался изучению событий 1812 года как «стержневому» сюжету российской национальной истории, <...> а о Заграничных походах забывали». См.: Безотосный В.М. Роль русской армии в 1813-1814 гг. // Освободительные походы русской армии 1813-1814 гг. в истории России и Европы М., 2014. С. 26. Да и сегодня в России о Заграничных походах 1813-1815 годов написано больше военными историками и специалистами по отечественной истории, чем по истории зарубежной, а по кампании 1813 года – больше, чем по кампании 1814 года. В зарубежной историографии, естественно, существуют свои национальные нарративы с их традициями, своя историческая память с ее предпочтениями: немцы больше интересуются 1813 г., французы – 1814 г., англичане – 1815 г. О некоторых тенденциях в развитии историографии заграничных походов см.: Таньшина Н.П. Заграничные походы русской армии в западной историографии: двести лет в плену мифологий и идеологий // Освободительные походы русской армии 1813-1814 гг. в истории России и Европы. М., 2014; Тотфалушин В.П. Заграничные походы русской армии в советской историографии // Там же.


[Закрыть].

Итак, помимо чисто военной стороны кампании 1814 года нас будет интересовать ее антропологическое измерение[5]5
  Гладышев А.В. Антропологический поворот в военной истории // Диалог со временем. 2017. Т. 59. С. 136-150.


[Закрыть]. Когда мы ведем разговор о взаимоотношениях местного населения с интервентами и оккупантами, то необходимо иметь в виду, что эти взаимоотношения зависели не только от национальности оккупантов или степени брутальности/толерантности их поведения. На эти взаимоотношения оказывало влияние множество факторов. Разновеликих и разнохарактерных. Чисто субъективных, ситуативных, случайных и относительно объективных, связанных с социально-экономическим развитием региона. Все связано: неурожай, особенности менталитета, наличие/отсутствие авторитетного лидера. «Региональная» специфика подразумевает, что речь идет не столько о департаментах, сколько об исторических областях, таких как Шампань, Форез или Гатине. Революция вместо провинций создала департаменты, но провинциальная идентичность сохранялась поверх новых административных границ: новые поколения с «департаментской самоидентификацией» еще не выросли. Не случайно французские историки часто предпочитают «провинциальный», а не «департаментский» принцип в определении географических рамок своих исследований[6]6
  См., например: Clause G. 1814: La Champagne entre les armées et les pouvoirs // La fin de l’Europe napoléonienne. 1814. La vacance du pouvoir. Р., 1990. Р. 245.


[Закрыть]. Да и союзники относились к французам в 1814 г. по-разному: в массовом сознании играли свою роль память о поведении французов в 1806 г. в Берлине или в 1812 г. в России, представления о французской цивилизованности и т. п.

Одними из важнейших детерминант в восприятии оккупанта и интервента будут этнические архетипы, стереотипы и образы. В данном случае нас будут интересовать в первую очередь образы русских, механизмы формирования и функционирования которых помогут лучше представить эволюцию и истоки русофобских настроений на Западе.

Французы писали о России много, на тему «Россия и русские глазами французов» есть несколько объемистых исследований со своими достоинствами и недостатками. Но, несмотря на все усилия мемуаристов и историков, как недавно констатировал Ален Безансон, знание современного французского обывателя о России часто сводится к двум базовым стереотипам: в России были казаки, а сама она была «тюрьмой народов»[7]7
  Besançon A. Sainte Russie. Р., 2012. Р. 7.


[Закрыть].

Действительно, казаки оставили глубокий след в исторической памяти французов: интерес к ним выделяется даже на фоне интереса ко всему русскому и российскому вообще. Ш. Краусс, изучавшая образ России во французской литературе XIX в., отдельный параграф – «Пики и свечки казаков» – посвятила казакам, отмечая при этом, что они стали «фундаментальным персонажем» во французских текстах XIX в.: со временем коллективная память сделала казаков «самым живописным элементом» в истории оккупации Франции. Речь идет о перезаписи, позволяющей преодолеть «унизительный опыт», об усилии по его «измельчению», которое выражается риторическим вопросом «Кто, впрочем, не видел своего казака?»[8]8
  Krauss Ch. La Russie et les Russes dans la fiction française du XIX e siècle (1812-1917): d’une image de l’autre à un univers imaginaire. Amsterdam; New York, 2007. Р. 226.


[Закрыть] Казачьи бивуаки на Елисейских полях стали своеобразным символом времени, или, как выразился Ж. Брейяр, «постоянно повторяющейся ссылкой, настоящим топосом политической жизни французов», при том что часто «казаки и вообще русские представлялись реинкарнацией гуннов – варваров, пришедших из Азии, чтобы опустошить Запад»[9]9
  Breuillard J. Les Russes envahisseurs et occupants en France (1814-1818). Fantasmes et réalités // Slavica Occitania: Les Russes et l'Orient. 1999. N 8. Р. 67-68. Русские авторы иначе оценивали восприятие казаков местным населением: Как писал А.И. Михайловский-Данилевский о казаках, они «первые слышали благословения, которыми народы осыпали великое имя Александра». Михайловский-Данилевский А.И. Описание похода в 1814 году во Францию. В 2 т. СПб., 1836. T. 1. С. 230.


[Закрыть]. Над подобным восприятием казаков иронизировал еще их атаман М.И. Платов, который, уезжая из Труа, бросил членам муниципалитета: «Господа, варвары севера, покидая город, имеют честь вас приветствовать»[10]10
  Pingaud L. Les français en Russie et les russes en France: Panden régime, l'emmigration, les invasions. Р., 1886. Р. 393.


[Закрыть].

Казаки в кампании 1814 года выполняли разнообразные функции: от непосредственного участия в сражениях до разведки, поддержания связи между корпусами и армиями или конвоирования пленных; они могли действовать как в составе интернациональных «летучих отрядов» (совместно, например, с венгерскими гусарами или баварскими шеволежерами), так и в составе чисто российских отрядов (под командованием, например, лично М.И. Платова). Казачьи полки были приписаны также к главным квартирам, входили в личный конвой императора Александра I.

Часть 1
В ожидании «казака»

1.1. Предзнание и пропаганда

До встречи с «Чужим»

В 1814 г. гражданское население Франции, парижане и провинциалы, жители департаментских «столиц» и затерянных в лесах деревушек впервые в таком массовом порядке были вынуждены контактировать с русскими. Далекая и заснеженная Россия, олицетворяемая ее легендарными «казаками», требовательно постучалась в двери их жилищ. Не то чтобы французы вообще не задумывались, что так оно и может случиться, но, сколько к интервенции ни готовься, все равно было и страшно, и неожиданно быстро, и неприятно. Особенно пугала встреча с казаками, о которых много слышали, но с которыми немногие лично общались, и уж совсем никто не принимал их у себя дома.

Всякой встречи с «Чужим» предшествует некое предзнание, будь оно неосознанным, архетипическим или же формируемым целенаправленно «сверху» и плохо отрефлексированным «снизу» стереотипическим представлением о «Другом». Нужно иметь в виду эффект апперцепции при первой встрече с «Другим»: содержание и направленность восприятия обусловлены знаниями и предшествующим опытом (в том числе и коллективным), сложившимися интересами, взглядами и отношением человека к окружающей действительности. И здесь нам не обойтись без архетипов и стереотипов[11]11
  Специалисты в области имагологии пытаются выявить различные уровни восприятия «Другого». Названия этих уровней могут быть разные, но главным критерием всегда служит степень рефлексии: «архетипам», «стереотипам» и собственно «образам» соответствуют «неотрефлексированное», «слабо отрефлексированное» и «хорошо обдуманное». Подробнее об этом см.: Гладышев А.В. Пришедшие с холода: восприятие «казака» населением Франции во время кампании 1814 года // История и историческая память. 2013. Вып. 7-8.


[Закрыть]. Так, выделяя неотрефлексированный уровень, через анализ «символов-репрезантов» в фольклоре можно обнаружить укорененные в глубинах коллективной памяти архетипические черты восприятия иноземных захватчиков. Выделяя «слабо отрефлексированный» уровень, можно констатировать «чрезвычайно стереотипный и крайне упрощенный» образ казака во французской прессе, а обращаясь к мемуарным или эпистолярным свидетельствам современников, попытаться проследить «эквилибр между старыми стереотипами и новыми впечатлениями» от контакта с русскими в период кампании 1814 года[12]12
  Goubina М. La perception réciproque des Français et des Russes d’après la littérature, la presse et les archives 1812-1827. Р., 2007.


[Закрыть].

Естественно, в общественном сознании французов к 1814 г. уже сложились определенные представления о казаке. М.-П. Рей, ссылаясь на публикацию Г. Кабаковой, пишет о «коллективном образе» казака, корни которого уходят в конец XVIII в., о «стереотипах», которые «оживились весной 1814 г. во время вступления союзных войск в Париж, о постепенной эволюции этого образа через «реальные контакты»[13]13
  Rey M.-P. Les cosaques dans les yeux française à l’heure de la compagne de 1814: contribution à une histoire des images et des representations en temps de guerre // Quaestio Rossica. 2014. № 1. Р. 56.


[Закрыть]. Конечно, с точки зрения формальной логики «реальные контакты» сами по себе могли как облагородить образ русских, так и усугубить мнения об их брутальности, «оживление» образа казака происходит, видимо, все же не весной 1814 г., а еще в декабре-январе, да и сам образ казака имеет более раннее происхождение.

Западноевропейцы были давно знакомы с казаками. Первые употребления термина «казак» появляются едва ли не с конца XIII – начала XIV в. С XVI в. казаки свободно ездили в Европу, в том числе и в качестве наемников: в 1578 г. в польской армии был создан первый регулярный полк украинских казаков. С середины XVII в. в Италии, Германии, Англии и Франции выходили книги, посвященные истории казачества или их военному искусству[14]14
  «История войны казаков с Польшей» (1663) П. Шевалье, «Истинное происхождение казацкого восстания в Польше» (1674) П. Линажа и др.


[Закрыть], Европа переживала определенную моду на «казачьи» (нерегулярные) части, а под самими «казаками» западноевропейцы в первую очередь понимали легкую кавалерию.

Ж. Антрэ признает, что негативный образ казака существовал не всегда. По его мнению, до 1812 г. казаков представляли и как защитников христианской Европы, и в то же время как угрозу для Запада[15]15
  Hantraye J. Les Cosaques aux Champs-Elysées. L’occupation de la France après la chute de Napoléon. Р., 2005. Р. 223.


[Закрыть]. В принципе с этим тезисом французского историка можно согласиться, если отказаться от 1812 г. как от некоего рубежа, кардинально поменявшего представления о казаках. Уже с начала XVIII в. выход России в Европу явился для западноевропейцев вызовом, ответом на который стало формирование образа российской империи. Понятно, что «образ казака» не мог функционировать совершенно отдельно от «образа России»[16]16
  Мезин С.А. Стереотипы России в европейской общественной мысли XVIII века // Вопросы истории. 2002. № 10. С. 148-157; Строев А.Ф. Россия глазами французов XVIII – нач. XIX в. // Логос. 1999. № 8. С. 8-41. Ж. Антрэ вслед за Ф.-Д. Лиштенан выделяет четыре основные темы, касающиеся в целом России, которые муссировали с XVI по XVIII в. западные авторы: автократическая форма правления, крайне иерархиезированное общество, православное вероисповедание, испорченные нравы. См.: Liechtenhan F.-D. Le Russe, ennemi héréditaire de la chrétienté? La diffusion de l’image de la Moscovie en Europe occidentale aux XVI et XVII siècles // Revue Historique. 1991. T. 285. Р. 77-103; Hantraye J. Les Cosaques aux Champs-Elysées... Р. 215. о распространении в целом на Западе с XVIII в. идеи «русской угрозы» см., в частности: Чубарьян А.О. Стереотипы и образы России в европейском мышлении и массовом сознании // Феномен идентичности в современном гуманитарном знании: к 70-летию академии В.А. Тишкова. М., 2011. С. 18, 25.


[Закрыть]. А Франция как страна интеллектуальной гегемонии в век Просвещения играла ключевую роль в формировании образа России на Западе.

Литература «об ужасающих поступках московитских калмыков и казаков» печаталась на Западе, по крайней мере, со времен Северной войны Петра I. Иррегулярные войска – казаки, калмыки, башкиры, татары – представлялись одной дикой, плохо управляемой массой, «нецивилизованными воинами», варварами, склонными зачастую к грабежу и насилию. Со временем «казаки» приобрели такой имидж (насколько заслуженный и насколько выдуманный вражеской пропагандой – другой вопрос), что их стали использовать и как фактор психологического устрашения. Тому способствовало то, что казачество, столь долгое время и столь упорно настаивавшее на своей особости в административно-правовом отношении и ставшее со временем отдельным сословием, не могло (да и не хотело) в один день отказаться от своих привычек и обычаев. Даже регулярные части не брезговали время от времени уходить в «поиск и разорение». Когда же дело касалось обеспечения повседневной жизни войска фуражом или провиантом, то и начальство часто смотрело на казачьи экспроприации сквозь пальцы, а то и поощряло их. Спустя какое-то время, с той поры, как европейские государства осуществили переход от ополчения к регулярной армии, использование нерегулярных войск постепенно становилось признаком «нецивилизованности». Но русское командование, несмотря на то что отдельные генералы, состоящие на российской службе, относились к казакам и вообще нерегулярным частям с некоторым пренебрежением, все же продолжало использовать такие воинские подразделения[17]17
  Русские генералы отдавали себе отчет в склонности казаков к мародерству. Генерал С.Н. Марин, удивляясь повышению в чине генерала Д.П. Неверовского, писал своему знакомому М.С. Воронцову о «подвигах» генерала: «он мародировал не хуже всякого казака». Цит. по: Марин С.Н. Полное собрание сочинений: крит.-биогр. очерк, науч. описание рукописей. М., 1948. С. 337.


[Закрыть].

Все войны, которые вела Россия и в которых ее западные противники могли столкнуться с российскими иррегулярными частями, добавляли и усиливали этот образ казака, который стал непременной составляющей образа России в целом: «После Семилетней войны описание казаков, калмыков, башкир как диких орд насильников станет общим местом в западных исторических сочинениях»[18]18
  Об отношении к иррегулярным (башкирским) частям русской армии в годы Семилетней войны см.: Рахимов Р.Н. Западные мифы о народах России // Москва. 2014. № 11.


[Закрыть]. Иногда при этом их вольницу объясняли, как Левек[19]19
  Levesque Р.-Ch. Histoire de Russie. 6 v. Yverdon, 1783. T. 4. Р. 152-164.


[Закрыть], страстной любовью к свободе и ненавистью к любому принуждению. Из переведенной на французской язык и изданной в 1786 г. книги У. Кокса читатель мог понять, что свободу казаки любят настолько, что никого не слушаются и их даже «невозможно объединить в эскадроны»[20]20
  Coxe W. Voyage en Pologne, Russie, Suede, Danemarc et etc. Geneve, 1786. 2 v. T. 1. Р. 40-41. Cp.: [Кокс] Путевые записки от Москвы до Санкт– Петербурга одного англичанина в царствование императрицы Екатерины II, заключающие в себе весьма любопытные исторические сведения, относящиеся к России в XVIII столетии. М., 1837; [Он же] По России и Польше в исход XVIII века. Путевые впечатления англичанина. 1779-1785 // Русская старина. 1907. № 8. С. 291-307; № 9. С. 617-642; № 10. С. 175-202; № 12. С. 663-675.


[Закрыть].

Сегодня французские исследователи подчеркивают, что «воображаемая Россия» не была продуктом исключительно французским: Россия и Франция даже не соседи, а прямые контакты между ними были достаточно фрагментарны. Французские правительства времен Старого Порядка долгое время игнорировали Россию, а французские обыватели, за исключением некоторых торговцев и ученых, также не обременяли себя изучением этого «государства Севера»[21]21
  Krauss Ch. Op. cit. P. 8-9.


[Закрыть]. Россия в XVIII в. для западноевропейцев продолжала оставаться страной малоизвестной. Шапп д’Отрош в 1769 г. отнес ее к «странам Севера», увязав характер правления и нравы народов с климатическими условиями их страны. Россия у него – страна «рабов», православных «фанатиков» и опустошений, творимых казаками. Поскольку Россия весьма сильно отличалась от других стран Европы, то взгляд человека Запада на нее – взгляд не просто путешественника, но и ученого. Публикации по России, которыми располагали французы на рубеже веков, были весьма пестрыми. Из работ П.С. Палласа, переведенных на французский язык, при желании можно было вынести представление о России как непрочном и хрупком конгломерате различных народов и, соответственно, о легкости завоевания страны[22]22
  Pallas P.S. Voyages en différentes provinces de l’empire de Russie. Р., 1788.


[Закрыть]. В том же году, что и книга Палласа, во Франции вышла первая работа собственно французского автора по общей истории Украины и о запорожских казаках, в частности – сочинение атташе французского посольства в Петербурге, известного масона Жана-Бенуа Шерера[23]23
  Scherrer J.-B. Annales de la Petite Russie ou Histoire des Cosaques Saporogues et des Cosaques de l’Ukraine ou de la Petite Russie, depuis leur origine jusqu’à nos jours. Р., 1788.


[Закрыть]. Одни авторы, как Левек в 1780-1783 гг., хвалили Россию, другие, как К.К. Рюльер в 1797 г., высмеивали и критиковали.

С началом Революции образ России, рисуемый новыми властями, приобрел почти исключительно негативные черты, реверансы просветителей в адрес «Семирамиды Севера» были забыты[24]24
  B 1791 г. во Франции состоялась премьера оперы «Ладушка или Татары» г-на Жора (1761-1799), в которой народы России представлялись как, с одной стороны, склонные к неистовому буйству, а с другой – гостеприимные и милосердные. См.: Hantraye J. Les Cosaques aux Champs-Elysées... Р. 228.


[Закрыть]. Подавление польского восстания войсками Суворова вызвало волну критики: парижская пресса не скупилась на проклятия в адрес «русских варваров». Буасси д’Англа с трибуны Конвента призывал европейцев вместе «остановить опустошающий бич» «наследников Аттилы», имея в виду успехи России последних лет на международной арене[25]25
  Митрофанов А.А. Русско-французские отношения в зеркале бонапартистской пропаганды (1800-1801 гг.) // Французский ежегодник. 2006. Т. 38. С. 132.


[Закрыть]. С этого времени «французская пропаганда приобрела собственно антирусский характер», главной идеей стало отсечение России от Европы, на место оппозиции «свободная Франция – угнетенная Европа» приходит другая: «цивилизованная Европа – варварская Россия»[26]26
  Летчфорд С.Е. Французская революция конца XVIII века и формирование образа России в общественном мнении Западной Европы // Европейское Просвещение и развитие цивилизации в России. Саратов, 2001. С. 144. Также см.: Митрофанов А.А., Оливье-Шахновская Ж. Образ России в прессе революционной Франции 1789-1792 гг. (на примере газеты «Монитёр») // Европа. 2005. № 5. С. 86-100; Митрофанов А. А. Образ России в революционной публицистике и периодической печати Франции периода якобинской диктатуры // Россия и Франция XVIII-XX века. 2009. № 9. С. 69-99. Промыслов Н.В., Митрофанов А. А., Прусская ЕА. Россия во французской прессе эпохи Революции и наполеоновских войн // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2015. № 2 (79). С. 102-112; Митрофанов А.А., Промыслов Н.В., Прусская ЕА. «Русская угроза» во французской прессе конца XVIII – начала XIX вв. // Французский ежегодник. 2015. Т. 48. № 48. С. 343-391.


[Закрыть].

Информация о России доходила до французов не только посредством печатного слова, но и в устной форме: в виде рассказов очевидцев, побывавших в России и вернувшихся на родину[27]27
  Воспоминания французских путешественников о России см.: Grève Cl. de. Le voyage en Russie. Anthologie des voyageurs français au 18e et 19e siècles. Р., 1990.


[Закрыть], будь то эмигранты из корпуса принца Л.Ж. Конде или столичные модистки. Некоторые пытались быть объективными, но большинство повествовало о том, о чем хотела слышать публика: авторитет очевидцев подкреплял сложившиеся предубеждения.

Наметившееся сразу после смерти Екатерины II потепление русско-французских отношений закончилось очень быстро. В июле 1798 г. Ш.-М. Талейран направил в Директорию свой «Мемуар», в котором был четко обозначен главный (наряду с Англией) враг Франции в лице России. Талейран рассуждал о поддержке Турции и перспективах войны с Россией; его план предусматривал, в частности, разрушение Херсона и Севастополя в качестве «мести за безумное неистовство русских»[28]28
  Митрофанов A.A. Русско-французские отношения в зеркале бонапартистской пропаганды... С. 134.


[Закрыть].

В конце 1798 г. сложилась 2-я антифранцузская коалиция, в которую вошла и Россия. Пережившее революцию поколение французов прекрасно помнило интервенцию во Францию войск 1-й антифранцузской коалиции. Но тогда в рядах интервентов шли роялисты-эмигранты, а теперь – казаки. Победы Суворова в Италии вновь оживили архетипический страх французов перед варварами Севера. Памфлеты описывали продвижение войск коалиции как повторение древних варварских нашествий на Европу. Все заговорили о «казаках» и их ужасном предводителе Суворове. Из уст в уста передавались почерпнутые из газет рассказы, как несколькими годами раньше эти самые «русские казаки вырезали 16.000 жителей варшавского предместья Прага, которых они захватили врасплох безоружными»: «Это был подвиг в духе их вождя Суворова, невежественного и свирепого маньяка, храброго лишь когда он напьется водки», – пугал читателей официозный Moniteur. Клерикал и роялист, заклятый враг Французской революции граф Жозеф де Местр, потрясенный зрелищем русских войск, вступающих в Падую, писал: «Я видел их, и какие мысли они мне внушили! Казаки больше похожи на разбойников, чем на солдат. Так вот они, скифы и татары, явившиеся из полярных стран, чтобы сразиться с французами!»[29]29
  Впрочем, некоторые издания отдавали должное военному искусству казаков, имея в виду и нерегулярные, и регулярные казачьи части «Что касается настоящих уральских казаков, то это люди, оторванные от своих привычных полевых работ в надежде жить всегда за счет других. Они не имеют военной формы и носят одежду крестьян. Если это сборище браконьеров (braconniers) не блещет своими одеждами, то оно может, однако, убедить, что является самым лучшим войском в Европе. Почти все они вооружены дамасскими саблями и английскими пистолетами <...> Казаки – очень красивые (beaux) мужчины. Густая борода покрывает большую часть их лица и часть груди. Их костюм, немного восточный, состоит из своего рода полукафтана с широкими рукавами, длинных матросских штанов, а также широкого пояса, на котором висит кривая сабля. Они носят тяжелые ботинки и высокие красные шапки. У них крупнокалиберные ружья и очень длинные пики с короткими квадратными наконечниками из железа; они очень ловко и умело используют это оружие. Их лошади маленькие, худые, но живые и энергичные. Эти животные настолько привыкли плавать, что казакам не нужен мост, чтобы пересечь самые быстрые реки. Когда идет дождь, казаки укрываются войлочным плащом с капюшоном и выглядят в таком диковинном наряде как вооруженный капуцин на лошади». См.: Le Compilateur des nouvelles nationales, politiques et littéraires. VII an. 7 thermidor. N 11; Ibid. VII an. 21 thermidor. N 17.


[Закрыть]

Страх простых французов перед казаками порой принимал фантасмагорические формы. Некоторые, например, были уверены, что эти «бородатые и вооруженные длинными пиками люди» являются в буквальном смысле людоедами. Когда Суворов появился в Швейцарии и Италии, гласит словарь французских предубеждений, то распространился слух, что «русские едят на ужин детей, как мы едим котлеты. И так думал самый просвещенный народ»[30]30
  Chesnel de la Charbouclais L.P.F.A. Dictionnaire des superstitions, erreurs, préjugés et traditions populaires. Р., 1856. Р. 934.


[Закрыть].

Что среди простых французов ходили слухи о людоедстве казаков, подтверждает в своих мемуарах и маркиз Ф.Э. Вильнев-Баржемон. Рассказывая о кампании 1799 г. в Швейцарии и стычках с русскими войсками под командованием А.М. Римского-Корсакова, он упоминает, что однажды им удалось пленить казака. «После побед Суворова в Италии тогда о казаках говорили очень много. Казаки казались людьми очень необычными, в плен попадали крайне редко, и потому пленный вызвал очень большой интерес: на него смотрели как на “диковинного зверя” (bête curieuse)»[31]31
  Villeneuve-Вargemon F.E. Memoires // Carnet de la Sabretache: revue militaire rétrospective. 1923. Ser. 3. T. 6. Р. 324.


[Закрыть]. Маркиз сопроводил пленного в штаб-квартиру командующего французскими войсками в Швейцарии А. Массены. Переводчика не нашлось, и общались жестами. Казаку дали стакан вина и предложили 5 франков за висевшую у него на шее медную иконку Св. Николая. Но тот обиделся и жестом показал, что иконку у него можно отобрать, только лишив его головы. Затем его отвели к топографам, которые хотели его зарисовать в разных позах: казак, видимо, думал, что эта церемония предшествует казни, и со страхом в глазах все время целовал свою иконку. Потом казаку дали несколько монет и сквозь толпу любопытных повели в тюрьму. Маркиз оговаривается: в ту поры многие действительно полагали, что «казаки питаются сырым мясом, а иногда едят и детей»[32]32
  Ibid. Р. 324-325.


[Закрыть].

В другом месте своих мемуаров Ф.Э. Вильнев-Баржемон называет и возможный источник подобных слухов. В Базеле, Женеве, Нантуа, Лионе – везде население расспрашивало французских военных о казаках и Суворове: «ужас проник в само сердце Франции». Офицеры же забавлялись, пугая обывателей рассказами о жестокости русских: «...когда нас спрашивали, правда ли, что казаки едят людей, мы отвечали, что не было еще казака, который не отведал бы маленького ребенка»[33]33
  Ibid. Р. 345.


[Закрыть]. Аналогичную информацию распространяли и поляки – известные толмачи, интерпретаторы и предвзятые комментаторы для западной публики всего, что касается России[34]34
  Слухи о том, что башкирские и татарские воины едят сырую конину, запивая ее кровью, распространяли еще в начале 1790-х гг. поляки. Шутку одного башкира, что конину они едят только на родине, а на чужбине будут потреблять «жирных мальчиков еще с гораздо лучшим аппетитом, а по нужде и взрослых», поляки приняли за чистую монету. См.: Рахимов Р.Н. Западные мифы о народах России // Москва. 2014. № 11. Для людей конца XVIII в. каннибализм не казался уж столь невероятен. Рассказывали истории о вынужденном каннибализме польского гарнизона в Кремле во времена Смуты или в ходе экспедиции под руководством В.Д. Пояркова. В 1740 г. на Украине казнили несколько членов банды казаков, обвиненных в том числе и в людоедстве.


[Закрыть].

Подозрение, что казаки едят сырое мясо и способны съесть детей, – не просто буйные фантазии перепуганных родителей. К. Леви– Стросс в свое время определил дихотомию «сырое – вареное» как одно из ключевых отличий варварства от цивилизованности. Так что когда французские обыватели судачат, а газеты пишут, что казаки едят мясо практически сырым, то это сыроедение имеет прямую смысловую отсылку к варварству. Каннибализм – также характерная составляющая многих нарративов о варварстве: человек есть то, что он ест.

В 1799 г. Франция благополучно избежала иноземного нашествия, но потрясение было достаточно сильным. «Русская угроза» внезапно в самом конце XVIII столетия стала для французского обывателя как никогда близка к реальности. Так что наполеоновская Франция унаследовала представление о России, которое идентифицировало страну с угрозой, варварами, царями, морозами, бескрайними лесами, степями и казаками[35]35
  Corbet Ch. L’ère des nationalisms. L’opinion française face à l’inconnue russe (1799-1894). Р., 1967. Р. 20, 24, 90. Cp.: Krauss Ch. Op. cit. Р. 108. Подробнее см.: Сапожников А.И. Казачество в наполеоновских войнах // Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. Вып. VI // Труды ГИМ. М., 2007. С. 7-108.


[Закрыть].

Таким образом, презентация России как страны варварской, азиатской и противопоставление ее цивилизованной Европе изобретены задолго до эпохи наполеоновских войн. Другое дело, что император Франции постарался извлечь максимальную выгоду из этого, ставшего уже почти архетипическим, представления о России.

В первые годы после пришествия Наполеона к власти наметилось некоторое потепление франко-русских отношений, вновь заговорили о возможности с ней союза, образ России стал более нейтрален. Бонапарту удалось увлечь Павла I идеей антианглийского похода в Индию: в 1801 г. 41 донской казачий полк выступил на завоевание жемчужины британской колониальной короны. В 1806 г. Л.Ф. Лежен первым из французов сделал в Мюнхене 100 литографированных листов с изображением казаков, чем весьма понравился Наполеону. Официальный Moniteur больше не фантазировал насчет людоедства казаков и пьянства Суворова, а ограничивался пересказом политических новостей из России, хотя другие газеты, мешая замыслам Наполеона, до поры до времени еще позволяли себе замечания о «русском варварстве» и «деспотизме»[36]36
  Corbet Ch. Op. cit. P. 55-56.


[Закрыть]. Бонапартистский дипломат Блан де Ланотт д’Отерив и другие предлагали союз с Россией, полагая ее полезным в данной ситуации для Франции «колоссом», но от старых стереотипов восприятия России отказаться не смогли[37]37
  Митрофанов А.А. Русско-французские отношения в зеркале бонапартистской пропаганды... С. 130-145.


[Закрыть]. Наполеон еще 24 мая 1807 г. приказывал Фуше, чтобы французские газеты описали, как казаки ограбили Пруссию[38]38
  Участие российских «азиатов» в военных действиях в Европе – шаг продуманный и с точки зрения психологии: «Я не спорю, что тучи уральцев, калмыков, башкирцев, ринутых в объезд и тыл неприятельским войскам, умножат ужас вторжения. Их многолюдство, их наружность, их обычаи, их необузданность, приводя на память гуннов и Атиллу, сильно потрясут европейское воображение и, что еще не менее полезно, вместе с воображением и съестные и военные запасы противной армии». Но это потрясет обывателей, а не Наполеона, которого, полагал Давыдов, не напугать народами «невежественными и диками», вооруженными луками и стрелами. См.: Давыдов Д. Тильзит в 1807 году // Давыдов Д. Сочинения. М., 1985. С. 165.


[Закрыть].

Наполеон лично лицезрел казаков, калмыков, башкир во время встречи с Александром I в Тильзите. Императору французов по его просьбе представили и атамана М.И. Платова. Атаман с императором обменялись дорогими подарками. Как только был заключен Тильзитский мир, последовала новая инвектива: «Смотрите, чтобы больше не говорилось глупостей ни прямо, ни косвенно о России»[39]39
  Цит. по: Тарле Е.В. Печать во Франции в эпоху Наполеона // Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1959. Т. 4. С. 496.


[Закрыть]. Но даже когда Александр I и Наполеон стали союзниками, когда Наполеон пытался заинтересовать русского императора идеей покорения Индии, а во французских парках строили русские избы и в моду вошли русские танцы[40]40
  Móntelos В. Les Russes à Paris au XIXe siècle: 1814-1896. Р., 1996. Р. 21.


[Закрыть], намерение создать позитивный образ России не дало заметных результатов. Книжки о казаках печатались[41]41
  Антонио Луиджи де Романо предупредил читателей, что он не намеревается описывать нравы казаков, чтобы не вызвать насмешки. См.: Romano A.L. de. Coup d’oeil philosophique sur le pays occupé par les Cosaques du Don: Ancienne communication découverte entre la mer Caspienne, celle d’Azow et la mer Noire. Description des moyens employés pour préserver Tscherkask, capitale de ces Cosaques, des gros débordemens du Don. Milan, 1807. Р. 159.


[Закрыть], а в парижских театрах казака изображали если не людоедом, то неким подобием «пирата степей»: с черной бородой, мрачным и одноглазым[42]42
  Hantraye J. Les Cosaques aux Champs-Elysées... Р. 217.


[Закрыть].

Дружелюбные заявления скоро сменились враждебностью, антирусская пропаганда возобновилась. Когда планы Наполеона в отношении России изменились, а военному ведомству было поручено озаботиться переводом современных сочинений иностранных авторов о России и подбором карт российской империи, когда началась подготовка (в том числе и общественного мнения) к войне с Россией, то в образ казака, предлагаемый французам в 1807 г., были внесены важные изменения[43]43
  Ibid. Р. 218. «B 1807-1811 годах, готовясь вторгнуться в Россию, Наполеон начал готовить общественное мнение Европы к этому походу». См.: Мединский В. О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов». М., 2008. С. 250.


[Закрыть]. Как писал о Наполеоне известный исследователь наполеоновских войн Эдуард Дрио, «он думал поднять казанских татар; он приказал изучить восстание пугачевских казаков; у него было осознание существования Украины <...> Он думал о Мазепе»[44]44
  Driault E. Napoleon le Grand (1769-1821). P., 1930. Надо заметить, что идея использовать татар и казаков на службе западноевропейцев была не нова: подобное предлагал в ходе войны за Австрийское наследство в 1730 г. французский офицер на русской службе Дориньи. Но наполеоновские власти рассчитывали на большее – казаки рассматривались как возможная антиправительственная сила. В ходе кампании 1807 г. на территории Польши Талейран в одной записке представил казаков как народ, воодушевленный идеей независимости и готовый к восстанию против российского правительства. В 1808 г. один информатор доносил из России в Париж, что «казаки терпеть не могут жителей Великороссии, почти так, как ирландцы – англичан». См.: Тарле Е. Соглядатай Наполеона I и русское общество в 1808 г. // Современный мир. 1910. № 12. С. 56. Аналогичные агентурные донесения лишь дезориентировавшие Наполеона поступали и позднее, на Дон посылались французские разведчики. См.: Безотосный В.М., Иткина Е.И. Казаки в Париже в 1814 году. М., 2007. С. 26. Польский генерал М. Сокольницкий в 1811 г. даже составил меморандум о создании из казаков и крымских татар государства «Наполеонида». См. также небольшую брошюру Жана Брюнона о проекте восстания казаков и татар в 1812 г. в поддержку французской армии и обзор истории эскадрона литовских татар, служивших в императорской гвардии 1812-1814 гг.: Brunon J. Les Tatars au service de Napoléon. URL: http://assosehri.fr/labibliothequesc/les-tatars.pdf (дата обращения: 12 мая 2018 г.). P. 3.


[Закрыть].

Ж. Антрэ сделал следующее наблюдение. Наполеоновские власти подталкивали авторов к тому, чтобы они писали работы по большей части исторические и часто серьезные, исходя из политических или военных соображений: «Режим испытывал нужду в легитимации своих военных предприятий с помощью научных аргументов». Были среди таких публикаций и рассчитанные на широкую публику, они имели большой успех, если имели отношение к актуальным событиям и относились к литературе путешествий, посвященной Российской империи[45]45
  Hantraye J. Les Cosaques aux Champs-Elysées... Р. 218.


[Закрыть].

Авантюрист и слуга всех господ Морис де Монгайяр, один из самых циничных и беспринципных политических писателей своего времени, в ноябре 1806 г. представил Наполеону свой мемуар по польскому вопросу и получил от императора задание написать на эту тему большую книгу. Главная идея «Второй войны Польши», вышедшей в 1812 г., – продемонстрировать те преимущества, которые получит Европа от восстановления независимой Польши. А главное из этих преимуществ, по мнению автора, заключается в том, что Польша станет барьером между Европой и азиатской и ретроградной Россией[46]46
  Corbet Ch. Op. cit. Р. 79.


[Закрыть].

Еще две важные, с точки зрения формирования образа России во Франции, книги вышли в 1812 г.: Дамаза де Раймона и Лезюра. Дамаз де Раймон постарался развенчать все хорошее, с чем ассоциировались русские и Россия[47]47
  Damaze de Raymond. Tableau historique, géographique, militaire et moral de l’empire de Russie. 2 vol. Р., 1812. 2 vol.


[Закрыть]. Но почти сразу же после своего появления труд этот был превзойден объемным 500-страничным трудом Лезюра «О возрастании русского могущества от истоков до XIX столетия»[48]48
  Lesur Ch.-L. Des progrès de la puissance Russe, depuis son origine jusqu’au commencement du XlX-e siècle. Р., 1812.


[Закрыть]. Этот опус должен был послужить своеобразным идеологическим сопровождением похода в Россию. Работа Лезюра, конечно, компиляция, но компиляция, составленная умно, преследующая четко обозначенные цели: показать, что в России все плохо, печально, бездарно[49]49
  Corbet Ch. Op. cit. Р. 79. Выходили и работы, специально посвященные казачеству: Pissot N.L. Precis historique sur les Cosaques. Р., 1812.


[Закрыть]. Одна из целей автора – убедить читателя, что Россия не слишком сильна в военном отношении, что казаки и другие кочевые орды не так страшны, как об этом принято писать: «Казаки Украины, Черноморского войска и Дона наиболее ценны из них, но это не те войска, которые решают исход сражений или судьбы империи»[50]50
  Lesur M. Des progrès de la puissance Russe... Р. 414.


[Закрыть].

Лезюр здесь опубликовал сенсационный документ, составленный якобы рукой Петра I, который станет известен как «Завещание Петра Великого». На самом деле это «Завещание» было составлено в 1797 г. польским эмигрантом М. Сокольницким[51]51
  Ш. Корбе указал, что это «Завещание» составлено польским генералом по интенции самого Наполеона, который затем лично подправил этот документ. См.: Corbet Ch. Op. cit. P. 80. Подробнее см.: Мезин С.А. Взгляд из Европы... С. 161-183.


[Закрыть]. «Завещание», в 14 пунктах которого узнаваемы пророчества д’Отерива, было призвано убедить читателей, что варварская Россия – безусловная угроза Европе. В 14-м пункте слышен мотив, который будет часто повторяться в различных вариациях в 1814 г.: часть населения Западной Европы русские планируют переселить в Сибирь.

Французское общество в целом рассматривало Россию исключительно еще как азиатскую державу, которая не входит в число цивилизованных государств, населена полуварварами, которые, несмотря на свое богатство, не имеют ничего общего с французскими «вкусами, наклонностями, духом, любезностью в обхождении, свойственной нашим нравам»[52]52
  Corbet Ch. Op. cit. P. 77. Французские путешественники, побывавшие в России, «подчеркивали азиатский облик городской архитектуры, нищету жизни обычных русских, неизбежную суровость стихий, жестокость телесных наказаний, “рабство” и “варварство” крепостного права. В их описаниях Россия отнюдь не была просвещенной или цивилизованной – она представала жестоким, диким обществом, отрицавшим те самые ценности, на которых строилась “цивилизация” в понимании Запада. Российское общество было диким и неконтролируемым, как и его солдаты, в особенности экзотичные казаки или татары». См.: Форрест А. Московская кампания 1812 года и создание наполеоновской легенды // Французский ежегодник 2013: Русская кампания Наполеона: события, образы, память. М., 2013. С. 242. Одновременно французов старались успокоить: армия снабжена всем необходимым и никакие погодные явления ей не страшны, российский климат не столь суров, как о нем привыкли думать. См.: Промыслов Н.В. Французское общественное мнение о России накануне и во время войны 1812 года. М., 2016. С. 87.


[Закрыть]. Даже в обращениях Наполеона к Сенату накануне кампании 1812 г. время от времени звучало слово «варвары».

В Главной квартире императора французов был подготовлен ответ на российскую листовку, призывающую немцев «объединяться под флагом чести и родины», переходить на русскую службу и вступать в немецкий легион. В Moniteur была опубликована статья, в которой говорилось об угрозе германским государствам со стороны России: «Разве могут флаги казаков, русских московитов и татар стать символами свободы Германии? <...> Разве те, кто обращается с людьми, как с лошадьми, могут говорить так с немцами?»[53]53
  Moniteur Universel. 1812. N 221.


[Закрыть]

Вторжение французской армии в 1812 г. в Россию потребовало кристаллизации негативных представлений о русском мире. Основным источником информации о ходе кампании для французского общества были официальные сводки, публиковавшиеся в Moniteur.