355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Франц » Просто спасти короля (СИ) » Текст книги (страница 4)
Просто спасти короля (СИ)
  • Текст добавлен: 28 февраля 2018, 22:30

Текст книги "Просто спасти короля (СИ)"


Автор книги: Андрей Франц



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– ... по мере сил и разумения я буду тебе помогать в охранении римского папства и прав святого Петра, которыми ты обладаешь, и в возврате тех, которых ты не имеешь, и возвращенное буду защищать против всего света...

Был ли спокоен человек в папской тиаре и красной накидке с капюшоном, что внимал сейчас словам присяги? О, нет! Каждый город, присягнувший ему этим летом, был ступенькой к исполнению обетов! Обетов, принесенных Господу тогда, в феврале – когда пред алтарем Святого Петра он, кардинал Лотарь, был посвящен и принял имя Иннокентия III.

И вот, прошло едва ли полгода, а Витербо и Сполето, Ассизи и Риети, Фолиньо и Норции, Губбио и Тоди, Чита ди Кастелло и другие города Умбрии и прилегающих к ней территорий уже принесли ему присягу как своему Протектору. Да что говорить, если уж сенаторы Перуджи и даже гордого Рима присягнули ему!

– ... Клянусь добросовестно и верно исполнять все сказанное. Так да поможет мне Бог и Его святые Евангелия!

Договорив последние слова присяги, находящийся перед алтарем человек поднялся с колен, еще раз поклонился папе и отошел к группе уже присягнувших сенаторов. Это последний! Понтифик осенил присутствующих крестным знамением. ... Те́ло Твое́ Свято́е, Го́споди, Иису́се Христе́, Бо́же на́ш, да бу́дет ми́ в живо́т ве́чный, и Кро́вь Твоя́ Честна́я во оставле́ние грехо́в... Слова молитвы гулко ударялись о высокие своды, достигая каждого уголка огромного храма, тогда как местный настоятель со служками начали разносить присутствующим Святые Дары.

Иннокентий привычно произносил знакомые слова, внутри же все пело.  Радость и гордость звенели в груди, разрывая ее на части! Есть! Первый шаг из того, о чем они так долго говорили тогда с Соффредо, сделан! Теперь можно шагать далее, не запинаясь о мелкие дрязги на собственном подворье. А это – дорогого стоит! Впрочем, бешеный темперамент, стиснутый стальными пальцами воли, ни на единое мгновенье не прорывался наружу. Тихая отеческая улыбка, смиренная и понимающая  – это было все, что он мог позволить себе перед лицом людей, собравшихся сегодня под сводами Сан-Руфино.

Сла́ва Отцу, и Сы́ну, и Свято́му Ду́ху. И ны́не, и при́сно, и во ве́ки веко́в. Ами́нь. Увенчав  таинство словами заключительной молитвы, папа остановился, ожидая, пока причастившиеся сенаторы, дружно крестясь, покинут средний неф и выйдут наружу. Кажется, сам Господь простер над ним свою длань. Ведь все, буквально все складывается так, что лучше и представить нельзя!

Воистину, внезапная смерть Генриха VI сломала что-то важное в устройстве Империи. Восставшие городские коммуны одна за одной изгоняют императорских наместников за пределы городских стен. Города папской области сами, словно созревшие яблоки, падают в его руки. Но даже и те, кто по примеру Тусции, Флоренции, Лукки или Сиены не признали пока его власть, все равно вынуждены в своих бесконечных сварах обращаться за третейским судом именно к нему, к папе. А к кому еще?

Сейчас, пока малолетний Фридрих, а вместе с ним и все Сицилийское королевство находятся  под его опекой, пока Филипп и Оттон заняты бесконечной борьбой за имперский трон –  у него развязаны руки. У Империи германцев нет более сил заявлять о своих правах на итальянские владения. И, значит, наступило время для главного. Для того, во имя чего Господь призвал его на трон наместника Святого Престола! Время для главных слов. Тех, что разлетятся по архиепископствам и королевским дворам, монастырям и баронствам, городам и сельским приходам. И обернутся тысячами закованных в сталь пилигримов, отправляющихся за море, чтобы вернуть, наконец, главные святыни всего христианского мира.  Животворящий Крест, на котором принял муку, смертью смерть поправ, Господь наш Иисус Христос. И Гроб Господень, где он был погребен после распятия и воскрес на третий день...

Иннокентий осенил себя крестным знамением, но взгляд его уже был обращен куда-то внутрь, а губы шептали первые слова энциклики, что всего лишь через месяц разделит мир на 'до' и 'после':   '...посему, как недостойное творится в земле иерусалимской, и учиняется ужасающая резня люда христианского, таково намереваемся вторгнуться в землю, по которой ноги Христа ступали, и где Господь, Царь наш, сподобился, пред началом времен, дабы принесть спасение посреди земли...'

***

Еще месяц спустя.

Рим, Константинова базилика,

18 августа 1198 года

Когда-то на этом месте цвели сады цирка Нерона. От него, кстати сказать, остался обелиск из Гелиополя, который и сегодня можно увидеть (и даже сфотографировать) на площади Святого Петра в Риме. Высокая каменная стела XIII века до нашей эры была когда-то привезена сюда из Египта. Полтора тысячелетия простояла она в цирке Нерона, пока в 1586 году папа Сикст V не предложил архитектору Доменико Фонтане перенести обелиск на нынешнее место.

Здесь, на арене цирка, в незапамятные времена предавали мученической смерти первых христиан. Сюда в 67 году после судилища был приведен и апостол Петр. Петр попросил, чтобы казнь его не уподобляли Христовой. Тогда его распяли головой вниз. Святой Климент, тогдашний римский епископ, с верными учениками апостола сняли его тело с креста и похоронили в расположенном неподалеку гроте.

В 326 году Константин Великий, первый римский император-христианин, повелел возвести над могилой храм. Туда и были перенесены останки апостола. По имени великого императора храм получил название Константиновой базилики.

Кроме постоянных прихожан, казалось, весь Рим собрался к сегодняшней Вечере. Оно и не удивительно – не каждый день на кафедру восходит сам наместник святого Петра. Говорят, мессер Лотарио Конти, граф Сеньи, граф Лаваньи, получивший при интронизации имя Иннокентия III, принял папскую тиару не слишком охотно. Но, взойдя на Святой престол, он на удивление энергично занялся делом возвращения тех христианских земель, что были утеряны на Востоке в результате победоносных походов Саладина. И вот, сегодня, как ожидалось, он произнесет вслух слова, что вновь двинут победоносное христово воинство в пределы Святой Земли. И уже никто не сможет противиться воле Господа нашего, возвращающего чадам своим законное их наследие. Слухи о предстоящей Вечере с самого утра растекались по рынкам, мастерским, передавались из уст в уста в лавках и на площадях.

Да и сама базилика, казалось, преобразилась. Горели все семьсот настенных свечей и ламп, заправленных оливковым маслом. Потолочные канделябры – даже огромный, на 1370 свечей, подаренный в VIII веке папой Адрианом I – были зажжены и ярко освещали лики святых в самых укромных и труднодоступных уголках.

Те, кто не сумели попасть внутрь, разместились на привратной площади и, затаив дыхание, вслушивались в звуки, доносящиеся через широко открытые соборные врата. Вот прозвучали положенные пять псалмов с антифонами, Capitulum, Гимн, Песнь Богородицы. Служба плавно подошла к завершающей молитве дня, когда голос Понтифика вдруг удивительным образом усилился, и над площадью полетели давно ожидаемые, но все равно необычайные, будоражащие самую суть слова.

И вот наследство ваше перешло к другим, дома ваши у чужеземцев, пути Сиона сетуют, что нет идущих на праздник, враги его стали во главе, и Гроб Господень, которому пророк возвестил в будущем славу, осквернён и обесславлен нечестивыми.

Площадь воистину окаменела. То, о чем люди даже шепотом не смели сказать друг другу, было во всеуслышание сказано наместником святого Петра. Известия из Святой земли о поражениях христовых воинов и потере Иерусалима поколебали, казалось, сами основы жизни и веры. А великие надежды, пробужденные свершившимся было обретением Гроба Господня – что сулило скорое исполнение всех святых пророчеств – сменились бездной недоумения и отчаяния.

Как, как может святое воинство не одолеть нечестивых?! Разве не на нашей стороне небесные рати и сонмы ангелов Господних?! А как же истинная вера?! Неужто...?!

И вот сегодня тот, кто единственный из всех живых непогрешим, даст, наконец, ответы на все вопросы, утешит муку, возвестит путь из гнетущего непонимания. Тысячи бледных от волнения лиц, тысячи устремленных в створ ворот глаз, ни дуновения, ни звука, и только мерно падающие в толпу слова...

Ныне же князья наши, увёзшие обратно во вред нам славное воинство Израилево, наслаждаются распутной любовью, обременённые преступлениями и богатством. Они преследуют друг друга с неумолимой ненавистью, и покуда тщатся они отомстить друг другу за причинённые обиды, никого из них не трогают обиды, причинённые Господу; не слышат они, что уже поносят нас враги наши, говоря: «Где же бог ваш, который ни себя, ни вас не может спасти от наших рук?»

Будто один огромный вздох пронесся из конца в конец привратной площади, истаивая в сходящихся к площади узеньких улочках. Напряжение, достигшее, казалось бы, высшей точки – когда еще немного, и душа разорвется от невыразимого волнения – внезапно еще усилилось. Ибо – Господь свидетель – невыносимые, мучительные слова терзали одною адской пыткой сердца каждого пришедшего сегодня на площадь святого Петра.

А голос понтифика все бил и бил неистовым набатом!

Вот уже оскверняем мы святыни ваши; вот уже простираем нашу длань на самые вожделенные ваши владения и с прежней силой ведем натиск и наперекор вам забираем земли, в которых вы замышляли ввести веру вашу. Так, где же Бог ваш? Пусть он проснётся и поможет вам, будет защитником и вам и себе!

Те, кому нашлось место под сводами базилики, видели мокрое от слез лица папы Иннокентия III, и точно такие же слезы текли из глаз каждого, кто пришел сегодня на площадь. Однако жгучая влага не мешала понтифику говорить все дальше и дальше. И вот уже высохли глаза слушающих, распрямились спины, а на место смертной муки в сердца пришла неистовая решимость.

Обретите же, сыны, дух мужества; возьмите щит веры и шлем спасения и, укреплённые не столько числом и силой, а скорее духом Господа нашего, которому нетрудно спасать нас и в большом и в малом, помогите по мере сил ваших тому, кто дал вам жизнь и пропитание.

Последовавшие затем слова молитвенного обращения к Господу нашему и заключительное Amen словно отпустили туго свернутую пружину, доселе сдерживаемую лишь нечеловеческой волей стоящего за кафедрой человека. Аллилуйя! Слава! Осанна! Крики, клятвы, смех, плач, братские объятья, поцелуи – все смешалось во что-то невообразимое. Люди, грубо отесанные камни площади, ветхие стены базилики, звездное небо над головой и даже слова благословления на выход из храма, звучащие с кафедры – ничто уже не имело значения, ибо сплелось в единый электрический разряд восторга и преклонения.

Отсюда, с этой самой площади, начнется новый, четвертый и последний поход в Святую Землю. И никакая сила уже не удержит святыни веры в руках нечестивцев! Тысячи дыханий слились сегодня на Площади Святого Петра в одно дыхание, и тысячи уст с невозможной, немыслимой мощью даже не повторяли вслед, а произносили вместе со стоящим за Кафедрой наместником трона Святого Петра:

Славься, славься Господь,

В наши сердца ты дух вселил,

Силой вечной любви

Всех нас объединил...  

***  

День спустя.

Рим, Patriarkio,

19  августа 1198 года

Мессер Эррико Соффредо не первый раз входил в рабочие покои наместника Святого престола. Далеко в юности остались робость и возвышенное волнение от того, что находишься в средоточии власти всего христианского мира. К сегодняшним пятидесяти годам осталась лишь глубокая вера в Господа нашего, в правоту служения, которому он себя посвятил, и готовность отдать все без остатка во имя его торжества.

Великая истина, что именно на Церковь и ее главу возложено Господом сохранение божественного порядка в мире, ни разу, даже в мыслях, не вызывала у него сомнений. Ведь это же так очевидно – как только невежи и тупицы могут не понимать! – один Бог на небе, один папа, его наместник на земле. Воистину 27 тезисов Григория VII, объединенных им сто с лишним лет назад в Dictatus papae, 'Диктат папы' – суть лучшее, что один христианин может придумать для устроения жизни других.

В галерее Святых даров ему встретились кардиналы Филагатто и Сикконе из Конгрегации Богослужения и дисциплины таинств. Парочка поспешно поклонилась, стараясь не встречаться с Соффредо глазами:

Laudetur Jesus Christus

– Во веки веков. Аминь! – Удаляющиеся кардиналы возобновили прерванный, было, негромкий разговор, из которого острый слух мессера Соффредо уловил: ... любимчик Иннокентия ... цепной пес ... любому горло перегрызет за хозяина...

Болваны! Балласт, оставшийся от Целестина III, который Иннокентий все никак не соберется разогнать по окраинным епархиям. Надо же, они видят в нем, в кардинале Соффредо, всего лишь удачливого карьериста! А ведь происходящее сегодня определит судьбы христианского мира на столетия вперед.

Достойный служитель господа недовольно помянул нечистого, откровенно намекнув тому, что пора бы и прибрать, наконец, некоторых забывших о своем служении кардиналов. Ну, или хотя бы подготовить для них сковородки погорячей. Затем перекрестился и продолжил свой путь.

Воистину, – билось у него в голове, – со времен Григория VII не было еще на Святом престоле человека, настолько не уступавшего великому предшественнику своей волей, энергией, стратегическим видением целей. Человека, воспламененного той же самой страстью, и, несмотря на молодость, уже столь много сделавшего для ее удовлетворения.

И как мало, оказывается, мы знаем даже тех, кто находится совсем близко от нас! Лотарио, старый друг и приятель Лотарио! Каких-то полгода прошло с момента его посвящения, а уже даже в мыслях не получается называть его, как прежде, по имени. А только – его Святейшество!

И нет – это вовсе не обычное почтение к драгоценной тиаре, украсившей его голову. Господь свидетель, за прошедшие месяцы Иннокентий раскрылся с новой, незнакомой стороны. Мудрец и вождь – таковым он предстал за это время тем, кто знал его ранее. Человек, способный видеть то, что не видят другие. Человек, способный вести за собой, указывая и пролагая путь...

Нет, пусть что угодно шепчут у него за спиной завистники, Эррико Соффредо никогда и ни в чем не предаст Иннокентия III. Не из-за страха, и не из выгоды, а потому лишь, что никто лучшего него не смог бы споспешествовать главному делу каждого честного христианина – объединению христианского мира под властью апостольского Престола и возведению Града Божьего на этой столь грешной земле!

Войдя в покои, мессер Соффредо увидел, что Иннокентий не один. За конторкой стоял Пьетро да Капуа, кардинал-диакон церкви святой Марии на Виа Лата, и быстро писал под диктовку папы. Воспользовавшись тем, что оба отвлеклись на его появление, Доменико Соффредо склонился в поклоне:

Deus vobiscum! Ваше Святейшество, воистину, ваша вчерашняя литургия войдет в историю наравне с Клермонским призывом Урбана II. Вчера я плакал, кажется впервые за сорок с лишним лет.

Et vobis, мессер Соффредо, et vobis. И давайте на этом закончим этикетную часть. Располагайтесь поудобнее вон в том кресле, заранее прошу прощения, если оно окажется слишком роскошным для человека, всем нам подающего пример ревностного соблюдения апостольских заповедей. Мы с его высокопреосвященством закончим через несколько минут.

– Продолжайте сын мой. – Иннокентий III резко развернулся на каблуке, крутанул гранатовые четки вокруг запястья и, стремительно вышагивая вдоль выходящих во двор окон, продолжил диктовку:

«...дабы ты, кто, подобно апостолам, подвизался в дело благовещения, явил более обильные плоды проповедей, особо же в отношении освобождения провинции Иерусалимской, к чему прилагаем мы все усилия свои, и множественно бы получил таланты свои. И вручаем тебе, властью апостолической, всю силу, и в помощь и в совет сына нашего возлюбленного, Петра, кардинала-диакона Санта-Марии Виа Лата и легата престола апостольского, коего избрали мы особо для исполнения дела сего»  

– Писано в Патриаркио, 19 августа одна тысяча сто девяносто восьмой год от Рождества Христова. – Иннокентий размашисто начертал свою подпись и вернул лист.   – Это письмо, мессер, вручите брату Фульку из Нейи. Его проповеди крестового паломничества давно уже вышли за пределы Иль-де Франс и вызывают вполне понятную ревность церковных иерархов. Святой Престол просто обязан поддержать этого неутомимого подвижника в его трудах. На словах же передайте мое апостольское благословение на полное отпущение сделанных ранее грехов всем, кто примет крест и отслужит Богу в крестоносном войске не менее двух лет.

Иннокентий вновь развернулся на каблуках, обращаясь уже к обоим собеседникам.

– Итак, мессер Соффредо, мессер да Капуа, tres faciunt collegium, и мы можем, наконец, обсудить наши ближайшие задачи. – Красные от постоянного недосыпа глаза обежали внимательно ожидающих его слов кардиналов. Затем Иннокентий повернулся и вновь продолжил свое стремительное хождение, отщелкивая каждое произнесенное предложение очередной бусинкой гранатовых четок.

– Апостольское послание с призывом к вызволению Гроба Господня из плена сарацин и язычников одобрено Священной Коллегией. И теперь многим ее членам, в том числе и вам, мессеры, предстоит дорога в архиепископства и ко дворам христианских государей, дабы донести до них волю Апостолского Престола. Засим нам останется только ждать. Причем, от германских князей и ждать-то особо нечего. Отправляя войско в Святую землю, Генрих VI – упокой Господи его грешную душу – два года назад выгреб оттуда все под гребенку.

– Английское и Французское королевства, вот что беспокоит меня более всего! – Папа сжал четки в руках так, что крепкая волчья жила, держащая на себе бусины, едва не порвалась. – Ричард Английский и Филипп-Август вцепились друг другу в глотку, как два нищих за гнутый медяк!

– Ну, Ричарда нетрудно понять, – вступил в разговор мессер Пьетро. За время его пребывания сначала в плену у Леопольда Австрийского, а затем у Генриха Гогенштауфена, Филипп-Август успел прибрать к рукам немало из континентальных владений Плантагенетов.

– Да, да, да! Все так! Однако сегодня Ричард стоит уже под стенами Парижа и вполне способен заключить мир, сполна компенсирующий ему все понесенные убытки, включая выплаченные Генриху 150 000 крон выкупа. Ричарду придется остановиться, ибо английские и французские рыцари нужны нам у ворот Иерусалима! И позаботиться об этом предстоит Вам, сын мой.

Кардинал Пьетро да Капуа молча поклонился и поднял глаза в ожидании дальнейших распоряжений.

– Вам надлежит прибыть во Францию и в одном из городов юго-востока, еще не разграбленных этими нормандскими, анжуйскими, аквитанскими и английскими головорезами, собрать ассамблею французского духовенства. На ней вы возвестите волю Святого Престола и огласите соответствующие инструкции – не буду на них останавливаться, поскольку вы сами более чем активно участвовали в их составлении.

– Далее... – Иннокентий остановился и промокнул лоб белоснежным платком тончайшего батиста. Беспощадное августовское солнце находило путь даже сюда, в самое сердце дворца.

– ... далее вы встретитесь с графами Фландрии, Блуа, Болоньи и Тулузы. Эти вельможи фактически возглавляют целую коалицию французских владетельных господ, крайне не любящих своего короля, но зато втайне симпатизирующих Ричарду и страстно желающих оказаться его вассалами. Не рискуя открыто поднимать знамя бунта против законного сюзерена, они предпочитают, чтобы Ричард их честно завоевал – к чему, кстати, все и идет – и поэтому всячески препятствуют Филиппу-Августу заключить мир.

Папа остановился напротив своего легата и, в ответ на мелькнувший в глазах последнего немой вопрос, продолжил:

– Когда, как и под каким предлогом устроить эти встречи, я – зная вашу дальновидность и предусмотрительность в подобных вопросах – даже не обговариваю. Однако позиция Святого Престола должна быть доведена до них в предельно ясной и жесткой форме. Мир, или хотя бы перемирие, нужны нам немедленно. И всякий препятствующий в этом, – в голосе Иннокентия зазвенела сталь, – будет немедленно отлучен, а его владение окажется под интердиктом.

– Когда же Вы полностью убедитесь, что слова пастырского увещевания дошли до самого сердца возлюбленных наших детей... – Иннокентий сделал паузу, желая убедиться, что слова его поняты, – вот тогда, и только тогда Вы прибудете в ставку Ричарда Плантагенета и станете на коленях молить его о прекращении братоубийственного истребления христианами друг друга – в то время как Гроб Господень попирается пятою неверных.

– Вполне ли ясна Вам ваша миссия, мессер, или есть необходимость что-либо уточнить?

– Благодарю вас, Ваше Святейшество! – Кардинал-диакон поклонился, отступив на шаг к выходу. – У меня нет вопросов, и я готов, не медля, отправиться в путь.

– Нет, останьтесь пока, вы мне еще будете нужны. И... – Иннокентий на мгновение замялся... – и, пожалуй, вы должны знать еще кое-что.

В кабинете повисла пауза. Папа то ли отделял в уме то, что можно сказать от того, о чем следовало бы умолчать, а может быть, просто искал верную формулировку словам, кои надлежало произнести... Наконец молчание было прервано.

– Сейчас, – с видимым неудовольствием произнес Иннокентий, – пока Филипп и Ричард отбивают друг у друга вексенские замки и крепости, мы с вами, скорее всего,  можем их остановить. Хотя, даже  это будет нелегко. Но вот, если их противостояние выйдет за рамки спора о нормандских владениях, то...

– А они могут выйти за рамки? – Пьетро да Капуа удивленно поднял голову.

– А они могут выйти за рамки! – в тон ему подтвердил Иннокентий. – После скоропостижной смерти императора Генриха в Мессине германские князья, как вы помните, предложили императорский трон Ричарду. Тот по понятным причинам отказался. Не желая оставлять без присмотра земли, делающие его могущественнейшим христианским государем Европы, в обмен на сомнительное удовольствие занимать императорский трон, целиком и полностью зависящий от воли князей-выборщиков.

Оба кардинала почти синхронно кивнули, признавая правоту своего собеседника.

– Вместо себя он предложил кандидатуру своего племянника Оттона, сына Матильды и Генриха Льва. Понятно, что это предложение не устроило уже выборщиков. И на Съезде в Мюльхаузене римским королем был избран Филипп, герцог Швабский.  Но тут на дыбы встали противники Гогенштауфенов. В итоге партия кельнского архиепископа  Адольфа в союзе с князьями Нижних Земель двумя руками ухватились за Оттона, и месяц назад они короновали уже его.

Иннокентий вновь остановился, что-то прикидывая.

– Теперь смотрим соотношение сил. На стороне Филиппа поддержка большинства германских князей. На стороне Оттона – Кёльн, Нижние Земли, а также деньги и наемники его дяди, Ричарда Плантагенета. В целом, силы примерно равны. И их противостояние займет Империю очень надолго. Что, разумеется, можно только приветствовать. Чем дольше они там будут примерять на себя императорскую корону, тем позже озаботятся утраченными  имперскими владениями здесь у нас – в Италии и Сицилии.

И это утверждение, несмотря на известный цинизм, не вызвало у собеседников папы ни малейшего возражения. А чего, спрашивается, возражать, если все так и есть?

– Вот только имеющееся равновесие, – продолжил Иннокентий после очередной паузы, –  может быть нарушено. Три недели назад Филипп Швабский встретился в Вормсе с королем Франции Филиппом-Августом...

Две пары глаз в немом изумлении уставились на Иннокентия, безмолвно требуя продолжения.

– Да-да! Встреча их была тайной, поэтому мало кто пока еще о ней знает. Но долго это в секрете все равно не удержать. Между ними был заключен договор о военном союзе. Думаю, не нужно объяснять, что прямое участие короля Франции в споре претендентов на императорскую корону резко сместит чашу весов в пользу Филиппа?

Кардиналы молча, всем своим видом дали понять, что нет, не нужно.

– Что последует за этим?

– Ну, тут не нужно быть пророком, – усмехнулся Пьетро да Капуа. – Ричард открыто вступится за своего племянника.

– Именно, – подтвердил папа. – И теперь за спинами претендентов на императорский трон – Филиппа Швабского и Оттона Брауншвейгского  – окажутся государи могущественнейших королевств Европы. Филипп-Август Французский и Ричард Плантагенет. Это будет уже спор не о полудюжине нормандских замков и крепостей. Ставки совсем другие. Такую борьбу нам не остановить. Ее вообще никому не остановить!

Подавленное молчание на несколько мгновений повисло в рабочих покоях Наместника Святого Престола. Папские легаты безмолвно переваривали свалившееся на них известие, сам же Иннокентий оттачивал в уме последнюю фразу, которая поставит точку в обсуждаемой теме. Да, вот так сказать будет правильно:

– Теперь вы понимаете, мессеры, что мы держим сейчас в руках последний шанс на то, чтобы не дать разгореться большой войне в наших западных пределах. Этот пожар, случись ему набрать силу, поглотит все военные возможности христианского мира. О возвращении Святой Земли и Гроба Господня можно будет просто забыть. Причем, забыть навсегда.

И дело здесь вот в чем. Сейчас, после смерти Саладина, у сарацинов царит полная неразбериха. Фактически, все воюют со всеми, увлеченно деля саладиново наследство. Лучшего момента для нанесения сокрушительного удара и придумать нельзя!

Вот только долго это не продлится. Еще год-другой, и определится победитель. Скорее всего, это будет аль-Адиль, младший брат почившего султана. И тогда крестоносному войску придется вновь столкнуться с объединенной мощью сарацинов. Ее же не преодолеть никому. Святая Земля будет утеряна для христианского мира навсегда....

Еще пауза. Главная. Перед ключевой фразой.

– Последние капли! Последние капли, мессеры, покидают клепсидру, отсчитывающую судьбу главных святынь нашей Церкви. Их будущее с сего момента находится в ваших руках, сын мой. Возвращаясь в эти стены, вы должны привезти с собой мир или хотя бы длительное перемирие между Ричардом и Филиппом-Августом.

Заключительные слова Иннокентий произнес, уперев тяжелый взор исключительно в глаза Пьетро да Капуа. Что ж, все было понятно. Кардинал молча поцеловал протянутую руку Понтифика и столь же молча вернулся на свое место. Еще несколько мгновений тишины стали финальным аккордом этой части беседы.

– Теперь вы, Эррико, – голос Иннокентия потеплел, в нем явственно послышались отеческие нотки, словно бы родитель обратился к любимому сыну, надежде семьи и опоре в старости. Это могло показаться странным, учитывая, что "отец" на целых тринадцать лет был моложе "сына". Но то, что кажется нам странным сегодня, ничуть не удивило бы любого современника описываемых событий. Ведь папа – наместник Отца небесного на земле. И значит, все мы его дети.

– Вам не придется совершать столь длительного путешествия, как брату вашему Пьетро. Но это – и все выгоды поручаемого вам дела. В остальном же, я опасаюсь, труды ваши окажутся намного сложнее, чем примирить двух расшалившихся коронованных детей. Ибо путь ваш лежит в Венецию. – При этих словах лицо папы потемнело, словно неизвестно откуда взявшаяся туча наползла вдруг на яркое солнце за окном. А напрягшийся, было, кардинал да Капуа с пониманием кивнул головой.

– Для доставки крестоносного воинства в Святую Землю нужен флот. Боюсь, корабли Генуи и Пизы нам придется исключить из рассмотрения, поскольку эти два города находятся в состоянии ожесточенной борьбы. И все их военные силы, весь флот заняты только ею. Нет, – папа вскинул руки, – мы, конечно же, послали к ним наших легатов! И, я уверен, братья Петр и Грациан сделают все, что только в человеческих силах. Но, как вам наверняка известно, наши соседи по полуострову, увы, куда менее склонны к восприятию слова Божьего, нежели более простодушные и чистые сердцем северные государи.

– А это значит, – позволил себе продолжить за папу мессер Соффредо, – что рассчитывать мы можем, к несчастью, только на венецианцев. Я слышал, посланцы Риальто не так давно посетили Рим?

– Да, – кивнул Иннокентий. – Некие Андреас Донато и Бенедикт Гриллони. Привезли ответ дожа на наше послание, объявляющее отлучение каждому, кто сотрудничает с сарацинами, поставляет туда металл, оружие, корабельный лес и самое корабли, пеньку, парусину, кто разбойничает вместе с ними на морских путях...

– И что же ответили эти разбойники? – с большим сомнением на лице поинтересовался кардинал да Капуа.

– Позвольте мне угадать, Ваше Святейшество, – кардинал Соффредо покосился на невесело ухмыляющуюся физиономию Понтифика. – Наверняка молили смягчить условия Святого Престола, поскольку де их исполнение приведет к полному разорению республики.

– Сын мой, – шутливо погрозил Иннокентий, – не занимаетесь ли вы по ночам чтением моей корреспонденции? А в общем, все так, – грустно заключил он, – за исключением того лишь, что не очень-то они и молили. По их пиратским рожам было видно, что отлучение волнует их значительно меньше, чем снижение торговых оборотов хотя бы на один процент. Венецианцев связывают с сарацинами старые и обширные торговые связи. И в них они заинтересованы намного больше, чем в освобождении Гроба Господня.

Иннокентий обернулся к окну, как бы любуясь панорамой Вечного Города, но глаза его были полуприкрыты, обращенный внутрь взгляд выдавал напряженное размышление.

– Нет, сын мой, – наконец произнес он, – увы, мне нечем напутствовать вас в дорогу. Это мессеру Пьетро мы могли дать четкие инструкции, ведь мысли европейских владык так предсказуемы, а поступки столь легко поддаются внешнему влиянию. Жители же Лагуны самого отца лжи научат искусству интриги. – Иннокентий быстро перекрестился. – Поэтому просто будьте моими глазами и ушами, смотрите, слушайте, интригуйте, где это возможно, взывайте, умоляйте, требуйте, грозите, лгите, подкупайте, убивайте, мы заранее отпускаем вам эти грехи, но ради всех святых не пропустите момента, когда потребуется решительное вмешательство!

Папа перевел дух и уже тише добавил:

– В том, что он наступит, я не сомневаюсь. Помните! Что бы ни случилось, венецианский флот с крестовым воинством должен прибыть в Святую землю! Что бы ни случилось!!! К сожалению, это все, чем мы можем напутствовать вас на прощание.

Иннокентий помолчал несколько мгновений, затем осенил Соффредо крестным знамением. – Храни вас Бог, сын мой, и удачи.

– А мы с вами Пьетро составим еще одно письмо. Перед отправкой во Францию вам надлежит посетить еще Жоффруа де Донжона в иерусалимской резиденции Ордена...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

    wait_for_cache