Текст книги "Просто спасти короля (СИ)"
Автор книги: Андрей Франц
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)
– Да что вы тут...
– Впрочем, – не дал договорить своему собеседнику отец Люка, – если вам недостаточно моего слова, завтра к осадившим замок анжуйцам и англичанам присоединятся войска Епископа Руанского, что держит пока нейтралитет в споре Ричарда и Филиппа-Августа. Вы этого добиваетесь? Или, может быть, вы желаете возобновления интердикта, с которым подданные вашего короля уже имели удовольствие познакомиться?!
Вторая угроза была намного, намного страшнее даже присоединения епископских войск к силам англичан. Это понимали все. В том числе и копейщики с арбалетчиками. Каждый из них помнил сковывающий душу ужас, когда, в ответ на удаление королем своей законной супруги Ингеборы Датской в монастырь, пришла папская булла... Как под стоны и плач прихожан закрывались церкви. Как невозможно вдруг стало ни похоронить умерших в освященной земле, ни крестить младенца, ни обвенчаться молодым... Скованные приказом, они продолжали стоять. Но вот решительности в их лицах и позах заметно поубавилось. Во всяком случае, господин Дрон не поставил бы и ломаного гроша на то, что солдаты выполнят приказ атаковать их, если даже такой приказ и будет отдан.
Судя по всему, понимал это и начальник замкового гарнизона. Хороший командир отдает лишь тот приказ, в выполнении которого полностью уверен. А здесь... Скрипнув зубами, он развернулся на пятках.
– Роже, Сью, уводите людей в казарму!
Затем вновь развернулся и уперся взглядом в святого отца.
– Будьте уверены, отец Люка: обо всем произошедшем завтра же узнает король! И я не думаю, что это ему понравится.
Ничего не ответив, 'Шон Коннори' повернулся к выходцам из подземелий и короткой латинской фразой скомандовал следовать за ним. Путь до замковой базилики занял не более пяти минут и прошел в молчании. Закрыв за собою входную дверь на солидный засов, отец Люка также молча провел путешественников в заалтарное помещение, отворил еще одну дверцу поменьше и пригласил их внутрь. Там он жестом предложил всем занять места за большим квадратным столом и замер на несколько мгновений, буквально пожирая господ попаданцев исполненным любопытства взором. Затем, будто опомнившись, молча разлил вино из кувшина в три глиняных стакана и, наконец, заговорил.
– Мой крест известил меня, – тут же начал синхронный перевод для господина Дрона почтенный историк, – о вашем появлении в замке. Но я должен был удостовериться. Тайными путями ходят не только посланцы Креста. Увы, врагам святой нашей матери Церкви они тоже доступны. Пришлось просить мессира Ожье о воинах. Впрочем, ладно. Ожье утрется – он просто не понимает, с чем хочет связаться. Поговорим о ваших делах.
Первый совет. – Их проводник почесал чисто выбритую макушку и выставил вперед указующий перст. – Никогда не снимайте ваших нательных крестов. По ним вас легко опознает любой наш брат. Значит, в случае необходимости, всегда можете рассчитывать на помощь Ордена. М-м-м, что еще? Ну, кресты ваши низшей степени посвящения, – отец Люка с сомнением покосился на предметы культа, украшающие шеи господ попаданцев, – так что, более никаких особых свойств не имеют. Хотя, нет, одно есть. Они способны определить сильный яд в пище или питье. Слабый яд, не грозящий немедленной смертью – нет, не определят. А смертельный – да. В этом случае крест тут же нагревается, вплоть до ожога кожи. Так что, не перепутаете.
Теперь далее. Это, – отец Люка провел рукой вокруг, – ваша келья. Ее занимают все, пришедшие из-за Грани. Здесь будете молиться. Келья сия осенена особой благодатью. Если вы просто посланцы Ордена в одном из миров из-за Грани, молитва всего лишь поможет вам овладеть наречиями окрестных народов. За какою бы нуждою вас сюда ни занесло, знание языков все равно понадобится. А вот если вы еще и носители Знака, – при этих словах отец Люка, слегка побледнев, торопливо перекрестился, – то кроме языков вы получите Знание. Знание о вашем предназначении в этом мире.
– Предназначении? – тут же ухватился господин Гольдберг, – каком таком предназначении?
– Сие мне неведомо. Последние записи о носителе Знака, посетившем наш мир, появились в летописях Ордена двенадцать столетий назад. С тех пор среди пришедших не было ни одного, ведомого Знаком. Знаю лишь то, что известно каждому из орденской братии. – Отец Люка слегка прокашлялся, и без единой запинки слегка нараспев продекламировал:
Вражду положу меж тобою и между женою,
И между семенем твоим и между семенем ее.
Доколе не придет Тот, Которому отложено
Жажду сердца Своего утолить
И алчущую душу насытить.
Посему Я дам Ему часть между великими,
И с сильными будет делить добычу.
И перекуют все народы мечи свои на орала
И копья свои – на серпы;
Не поднимет меча народ на народ,
И не будут больше учиться воевать...
Изложив весь этот унылый бред, отец Люка, видимо, счел свое-то предназначение уж точно выполненным и повернулся к выходу. Но тут в него вновь, как клещ, вцепился господин историк.
– Да постойте же! – возопил он, а господин олигарх, уловив некоторое напряжение в ситуации, перекрыл своим закованным в сталь организмом выход из кельи. – Если, к примеру, мы и есть эти, которые со знаком... Откуда мы узнаем, что делать? В чем оно состоит, эта ваше предназначение-то?!
– Не мое – ваше. Молитесь, братья, и получите ответы на все вопросы. Еду, питье и ночные вазы вам принесут. – Отец Люка повернулся к выходу и положил руку на локоть все еще загораживающего двери господина Дрона. И столько в этом жесте было власти, столько уверенности в своем праве повелевать, что достойный депутат сумел лишь смущенно пожать закованными в сталь плечами и отступить от прохода.
Впрочем, даже освободив путь, он не преминул поинтересоваться.
– Э-э-э... переводи, Доцент. А что будет тому, кто выполнит предназначение? И какой штраф за невыполнение?
– Не преуспевший в своем подвиге умрет, – спокойно отозвался отец Люка. И столько было в его голосе совершенно будничной обыденности, как будто объяснял, как пройти в библиотеку. – Преуспевшего же ждет награда.
– Ну-ка, ну-ка... – господин Дрон слегка оживился. – И что за награда?
– Исполнение главного желания, естественно. – Отец Люка даже слегка удивился непонятливости закованного в сталь пришельца. – Сказано же: 'Которому отложено жажду сердца Своего утолить и алчущую душу насытить'. Вот. Ну, и возвращение в свой мир. Все посланцы Ордена, за какою бы нуждой они ни прибыли сюда, остаются в этом мире навсегда. И лишь носитель Знака по исполнению предназначенного может вернуться домой. Молитва о возвращении, прочтенная Исполнившим в любом из мест Силы, будет принята. И человек Знака вернется в тот же мир и в то же место, из которого прибыл сюда. Спустя ровно сутки после отправления, сколько бы ни пробыл он здесь.
Прощайте, утром мы продолжим разговор...
– Погодите, еще только один вопрос! – на историка было жалко смотреть. – Скажите хотя бы, какое сегодня число?
– Пятнадцатое января тысяча сто девяносто девятого года от Рождества Господа нашего Иисуса Христа. – Дверь за спиной хозяина их нового убежища закрылась. Гулко стукнул брус опускаемого в наружные петли засова.
– 1199 год! – в отчаянии воскликнул господин Гольдберг. – Ну, и что будем делать?!
– Что делать, что делать... Молится, мля, сказали же тебе! Ты какие молитвы знаешь?
***
ГЛАВА 2
в которой наши герои получают, наконец, первые объяснения своему
попаданию в новый мир, папа Иннокентий III делает первый ход в
Большой Игре, а филейные части попаданцев знакомятся со
спецификой местных транспортных коммуникаций.
Нормандия, замок Жизор,
16 января 1199
Утро не радовало.
В человеческом языке, пожалуй, что и нет подходящих слов, дабы рассказать об ощущениях, что томили в час нежной утренней зари несчастного господина Дрона и ничуть не менее несчастного господина Гольдберга. Более всего, государи мои, это походило на фантомные боли, впервые описанные в 1552 году Амбруазом Паре.
Жгучие, палящие или же, наоборот, сводящие, стискивающие, – они возникают иногда непосредственно сразу после ампутации больного органа, но могут прийти к человеку и месяцы, а то и годы спустя после операции. И нередко случается так, что все четыре десятка известных сегодняшней медицине методов лечения фантомных болей оказываются бессильны.
Нечто подобное испытывали сейчас и наши герои, постепенно приходя в себя и погружаясь в оттенки ощущений, коими дарила их неведомая боль. Затянув намедни дуэтом 'Отче наш' – единственную молитву, известную им обоим – они оба уже где-то на 'да будет воля Твоя' потеряли всякую связь с реальностью. Уйдя от нее, так сказать, в неведомые дали. И вот, теперь сознание возвращалось к несчастным хронопутешественникам, а настигнувшая их реальность жестоко мстила за проведенные в забытьи часы и минуты.
Тошнота, сухость во рту и все та же не поддающаяся описанию боль просто кричали нашим страдальцам, что с ними что-то очень и очень неладно! Что-то нарушено в их организмах, и нужно это неправильное как-то исправить, облегчить, излечить... Но что?! Что именно требовало срочного вмешательства? Что должно было быть излечено? Да, что же болело, в конце-то концов?!
Вот на этот вопрос ни господин Дрон, ни господин Гольдберг не ответили бы даже под угрозой немедленного расстрела. И вовсе не из соображений героизма или, допустим самопожертвования. Вовсе нет! Причина, государи мои, была гораздо проще и намного прозаичней. Увы, невозможно рассказать о том, чего не знаешь. Мужчины, неподвижно замершие по обеим сторонам дощатого стола, даже и слов-то таких не ведали, чтобы описать бурю, что гнула и ломала сейчас их трепещущие души.
И вдруг разом все кончилось. Боль ушла. А на ее месте поселилось понимание.
Так вот, оказывается, что болело, и жгло, и ныло, и требовало немедленно что-то с собою сделать! Вот что страдало и приносило невыразимую муку! Окрыленный открывшимся ему пониманием, господин Дрон внезапно осознал, что болел, и жег, и ныл, и требовал немедленного оперативного вмешательства ... 1204 год от рождества Христова!
Легкое удивление на тему: с какой это стати год, пусть даже и 1204, оказался вдруг частью его организма, и как такое вообще возможно – начало было разрастаться в сознании господина Дрона. Однако по-настоящему удивиться он не успел. Поскольку мгновением позже это же понимание накрыло и его собрата по несчастью. И уже губы историка-медиевиста потрясенно прошептали: "... год взятия крестоносцами Константинополя..."
– Чего-чего? – не разобрал его шепот господин олигарх.
– Я говорю, 1204 год, год взятия крестоносцами Константинополя.
– И что?
Евгений Викторович обеими руками помял-помассировал основательно затекшее от ночных бдений лицо. Налил в кружку согревшегося – а и ладно, пить можно – пива. Пригубил. Кажется, полегчало...
– Что-что! Это и есть наша миссия, надо полагать.
– Не понял...
– А что тут понимать? – Видно было, что слова даются почтенному историку нелегко. Но постепенно многолетний навык опытного лектора взял свое, и речь полилась ровно, гладко, как с преподавательской кафедры. – Фактически, Сергей Сергеевич, 1204 год знаменует собой конец христианской экспансии на арабский восток. Да, испанцы будут еще два с лишним столетья отвоевывать свой полуостров у мавров. Да, Немецкий орден будет еще довольно долго и весьма успешно нагибать под себя славянскую восточную Европу. Но главное в крестоносном движении – его борьбу за святые земли и Гроб Господень – с этого момента можно считать проигранной.
– Ну, и нам с того какая беда?
– Азохен вей! – господин историк вскочил на ноги, до глубины души возмущенный тупостью собеседника. – Вы что, Сергей Сергеевич, курсы шлимазлов с красным дипломом закончили?! Таки вы, может быть, забыли, что сказал наш добрый хозяин? Не выполнивший предназначение – умрет. Это мы с вами и умрем! Знак видели, перед тем, как здесь очутиться?
– Это кактус со звездами, что ли? – Господин Дрон на фоне неожиданно впавшего в истерику историка был само спокойствие. Ленивая ухмылка, казалось, приклеилась к его физиономии.
– Сами вы кактус! Это же Мировое дерево Иггдрасиль! Вы его видели, я его видел... Тут к гадалке не ходи, что оно и есть Знак! Значит, мы с вами и есть носители этого долбаного Знака! И мы умрем!
– С чего бы это? – Казалось, господин депутат откровенно веселится клоунадой, устроенной его спутником.
А может, внутри респектабельного владельца заводов-газет-пароходов проснулся уже и по-волчьи скалился Капитан, напрочь отмороженный вожак 'заводских', не раз и не два ходивший по лезвию ножа?
– Ну, прям беда с вашим братом, интеллигенцией. Чуть-что, сразу 'мы все умрем!', караул, хватай мешки, вокзал отходит! Ты давай-ка, Доцент, пивка еще накати, вздохни поглубже, успокойся... И давай будем хрен к носу прикидывать – какое-такое предназначение, и как его выполнять.
– О-хо-хо... – господин историк, слегка успокоившись, вновь водрузил себя на скамью. – Значит, 1204 год. Если у вас, Сергей Сергеевич, он с утра так же болел, как и у меня, стало быть, это и есть наша миссия. Так? Так! Ну, а какая такая миссия, в чем она? Тут тоже все понятно.
Вы же сами чувствовали, что его – этот 1204 год – как бы 'лечить' надобно. Ну, чтобы не болел! То есть, в переводе на наши деньги, нужно исправить ключевое событие этого года. А ключевое событие – это именно взятие Константинополя рыцарями четвертого крестового похода. То есть, нужно не допустить этого взятия. А еще вернее – не допустить переноса цели похода.
– Чего? Какой такой цели?
– Ох ты ж, екарный бабай! Объясняю по пунктам. Изначально крестоносцы планировали оккупацию Египта. То есть, в северную Африку собирались. А вместо этого взяли штурмом Константинополь. Да там и остались, создав на полвека с лишним Латинскую империю со столицей в Константинополе. После этого империя ромеев еще два с половиной века хромала, а потом сдохла. Вот все это, надо полагать, мы и должны предотвратить...
– Да ну?! Фига се! Это ж где Египет и где Константинополь! Типа, он шел на Одессу, а вышел к Херсону? Матрос, понимаешь, Железняк партизан...
– Ну, как-то так, – против воли улыбнулся историк.
– И что? Мы теперь с тобой должны вот этими вот четырьмя нашими мозолистыми руками развернуть на ровном месте банду в несколько тысяч здоровых, хорошо вооруженных мужиков, которые настроились крепко пограбить там, где поближе? И отправить их грабить аж за море, в дальние страны?
– Так получается. И не несколько тысяч, а несколько десятков тысяч...
– Тем более. То есть, полная жопа... – господин Дрон задумчиво побарабанил пальцами по столу, просвистел пару тактов 'Чижика Пыжика', проделал еще некоторое количество манипуляций, сколь бессмысленных, столь же и успокаивающих. – Н-да, волнительное мероприятие... Ладно, допустим! Идеи есть, с какого боку этот бифштекс лучше резать?
Господин Гольдберг лишь скорбно покачал головой, показав, что как раз идей-то никаких и нет.
На несколько минут в келье установилась тишина. Историк бездумно водил по столу стебельком укропа, небезуспешно пытаясь проложить Большой Пивной Канал от одной лужицы пролитого на столе пива – к другой. Тогда как господин олигарх наоборот интенсивно морщил лоб в поисках решения. Ну, не привык он вот так вот запросто складывать лапки! Да и не доживали любители этого дела до почтенных седин в тех кругах, где ему приходилось общаться последние лет двадцать.
Закончив прокладку пивной артерии, господин Гольдберг зажевал остатки укропа и принялся наблюдать за пляской морщин на лбу своего визави. А посмотреть было на что. Складки на лбу то собирались в гармошку, как будто еще мгновение, и их обладатель выдохнет заветное: 'А что, если...' То, наоборот, разочарованно разглаживались, демонстрируя всю несостоятельность предложенного было варианта...
– Нет, не катит, – нарушил, наконец, молчание господин Дрон. – Если пацаны пошли на дело, пытаться их остановить – дохлый номер. Да еще учитывая, что мы с тобой тут вообще никто, и звать нас никак. Короче, без вариантов... Слушай, а чего это нас с тобой так рано забросило? Аж за пять лет до падения этого твоего Константинополя? Если для подготовки операции – так все равно бесполезно, тут и пятидесяти лет не хватит. Может тут какой другой в этом смысл есть, а?
Почтенный историк собрался было в очередной раз скорбно покачать головой, ну, или осуществить какое-нибудь другое столь же скорбное телодвижение, как вдруг замер прямо на старте начатого действа. Тщедушное тельце представителя народной интеллигенции напружинилось, в глазах зажегся нехороший блеск – прям натурально хорек, обнаруживший случайно незакрытую дверь в курятник! Господин Дрон, уловив изменение в настроении своего партнера, собрался было уже задать прямой вопрос, но господин Гольдберг его опередил.
– Шалю-Шаброль! – свистящим на всю келью шепотом объявил он. – Шалю, мать твою, Шаброль, 26 марта 1199 года!!!
– О, молодец, – подбодрил историка господин Дрон, – давай дальше в том же духе! Шалю-Шаброль – это уже кое-что! И что там с ним? Он вообще кто такой, этот Шалю-Шаброль?
– Да не кто, а что! – раздраженно поправил необразованного олигарха господин Гольдберг. – Это замок в Лимузене. 26 марта 1199 года во время осады этого замка Ричард Плантагенет получит арбалетный болт в шею, от чего спустя десять дней и загнется.
– Плантагенет, это который Львиное Сердце, что ли?
– Ну да!
– Э-э-э... – осторожно протянул почтенный депутат, – Ричард, он король, конечно, авторитетный... Но нам-то что за дело? Нам бы со своим геморроем разобраться. А короли пусть уж как-нибудь сами...
– Да как вы не понимаете! Именно Ричард Львиное Сердце должен был возглавить четвертый Крестовый поход! Именно он неоднократно объявлял, что его целью будет Египет! Именно он на сегодняшний момент самый авторитетный военноначальник христианской Европы и самое жуткое пугало для сарацинов. Его любят, им восхищаются, его уважают, за ним идут... И вот, в самом начале дела ключевая фигура выбывает из игры.
После этого все и пошло наперекосяк, понимаете?
– Погоди-погоди! Ты что же, хочешь сказать, что стоит нам лишь не дать подстрелить Ричарда, а дальше он уже сам все сделает?
– Ну, конечно! Еще восемь лет назад, если считать от нашего нынешнего времени... Э-э-э, да – так вот, еще восемь лет назад, мотаясь с войском между Аккрой и Тиром, Бейрутом и Иерусалимом, он неоднократно говорил, что ключ к Иерусалиму лежит в Египте. Хлеб, овощи, мясо, ремесленные кварталы, крупнейшие рынки Средиземноморья – там есть все, необходимое для войны... Лишь опираясь на Египет как на тыловую базу, можно вести планомерное завоевание Святой Земли. Для Ричарда это сделалось чем-то вроде идеи фикс. И, если бы он не погиб под Шалю-Шабролем... Уж поверьте, Ричард I, как никто другой, имеет сейчас и силы, и авторитет, чтобы настоять на своем. Под его командованием войско крестоносцев пойдет в Египет, только в Египет, и никуда, кроме Египта!
– Слушай, Доцент, я тебе уже говорил, что ты гений? – господин Дрон развел руки, как бы в немом восхищении перед выдающимися качествами своего собеседника. – То есть, все, что нам нужно – это сохранить на доске ключевую фигуру партии? Ну, это же упрощает дело раз, этак, в тысячу! И время еще есть...
– Почти два с половиной месяца.
– Так, погоди, – господин депутат вдруг нахмурился, – ключевая фигура, это хорошо. А что вообще за партия? И кто здесь игроки? Кто фигуры переставляет? А то ведь выскочишь сдуру на доску, а тебе сверху раз, и по кумполу! Кто эту партию играет? А, Доцент?
– Да игроков-то много, – господин историк надолго задумался, – много... И все же есть среди них главная парочка. Папа Иннокентий III и дож Венеции Энрико Дандоло. Между ними основная игра и пойдет.
– А мы за кого?
– Мы-то...? – Историк опять надолго завис. – Да в основном за себя, конечно. Впрочем, если учесть, что в нашей реальности венецианский дож всех сделал всухую и снял все сливки, вот против него нам и придется вписаться. А партия? Партия уже почти год, как идет. И начал ее папа Иннокентий III. 22 февраля 1198 года...
***
За год до появления попаданцев.
Рим, Via Sаcra,
22 февраля 1198 года
Холодный февральский ветер безжалостно рвал полы парадного облачения, норовя выстудить последние крупицы тепла, еще согревающие озябшее тело вновь избранного наместника трона Святого Петра.
Коронационное шествие растянулось на полгорода! В голове колонны, как и положено, конные знаменосцы, скриниарии, адвокаты и судьи в длинных черных рясах, певческая капелла, диаконы и поддиаконы, знатнейшие аббаты, епископы и архиепископы, патриархи и кардиналы-епископы, кардиналы-пресвитеры и кардиналы-диаконы, все на конях, на которых иные старики едва могли держаться. И лишь за всеми ними шагал белый иноходец с папой Иннокентием III.
Голова колонны уже миновала триумфальную арку императоров Грациана, Феодосия и Валентиниана. А хвост все еще вытягивался с площади Святого Петра, где в главном соборе всего христианского мира прошло таинство Посвящения. Городские корпорации и милиции, рыцари и римская знать, все в блестящих латах, все с фамильными гербами и цветами – воистину весь Рим следовал сейчас за главой христианской Церкви.
Взмах руки, и очередная пригоршня серебра, сверкнув в лучах неведомо как пробившегося сквозь облачную пелену солнца, отправилась в ненасытную глотку ревущей толпы, забившей собой все обочины Священной Дороги.
– Народ Рима... – холодное бешенство, тугим узлом скрутившее внутренности главы всех христиан, ни единым намеком, ни мельчайшей гримасой, ни даже хладностию взора не выразило себя во внешнем облике первосвященника. Лишь мир, смирение и благодать изливались сейчас из глаз невысокого человека, облаченного в белую сутану с красным плащом, в красные башмаки и царственную Regnum – ту самую легендарную корону, которую будто бы Константин принес в дар папе Сильвестру.
– Народ Рима... Как же! Грязные попрошайки, сделавшие вымогательство денег у Святого Престола своим единственным ремеслом! Даже воры и разбойники с побережья, все эти венецианцы, генуэзцы и прочий сброд, выглядят почти святыми по сравнению с выродившимися потомками когда-то великого народа! Те, с побережья, хоть и разбойники, но все же сами зарабатывают себе на хлеб...
Между тем, кортеж Папы подъезжал уже к башне Стефана Петри, где следовало выслушать приветствие и дать ритуальную отповедь представителям еврейской общины. 'Мы признаем закон, но мы осуждаем мнения иудеев, ибо закон уже исполнен Христом, тогда как слепой народ иудин все еще ждет Мессии'... Так, это сделано, что там еще? Sella stercoraria, дьявол бы забрал этот варварский обычай? Затем пастырский жезл и ключи от Латеранского дворца... Потом опоясывание, целование ног, молитва в папской капелле... Затем присяга римского сената в Латеране, торжественное пиршество и кажется все. Этот балаган, наконец, закончится.
Балаган закончился хорошо заполночь. До заутрени оставалось всего пара часов, так что ложиться не имело смысла. Зато можно было сменить облачение, усесться в мягкое кресло, опустить гудящие ступни в деревянную кадку с горячей водой, травяными взварами и ароматическим маслом. Скоротав остаток ночи кувшином хиосского и неспешной беседой с мессером Эррико Соффредо – пресвитером церкви святой Пресседо, кардиналом, членом Священной коллегии и одним из немногих, кого молодой кардинал Лотарь, он же Лотарио Конти, граф Сеньи, граф Лаваньи, принявший вчера имя Иннокентия III, мог считать своим другом.
– Да уж, ваше Святейшество, клянусь перстами Девы Марии, римляне надолго запомнят вашу вчерашнюю щедрость. Серебро порхало в воздухе, как стаи дроздов над весенней пашней.
– Прекрати, Эррико! Я, хоть и получил новое имя, но еще не забыл имена старых друзей. Надеюсь, и они тоже помнят, как меня зовут...
– Ну, Лотарио, я...
– ... а что до щедрости, то все разбросанное вчера серебро и медь – жалкие гроши по сравнению с пятью тысячами фунтов золота, которые род Сеньи вынужден был выплатить римской общине за право владения Латеранским дворцом.
– Пять тысяч фунтов?!
– Вот-вот... Аппетиты этих вымогателей растут год от года, но мне, откровенно говоря, совсем не хочется повторения судьбы Луция III.
– Это да... Провести весь понтификат в изгнании – то еще удовольствие! Но скажи, Лотарио, какого черта ты польстился на папскую тиару? Нет, я понимаю, ты всегда был честолюбив... Но пять тысяч фунтов золота за власть, не выходящую за пределы Латеранского дворца?! Ведь даже города папской области отказываются признавать сюзеренитет Ватикана! Я уж молчу о пастырях из имперских владений или епископов западных королевств. Они все готовы превозносить авторитет Святого Престола на словах, но вовсе не торопятся поделиться и грошом из церковной десятины на деле.
– Как сказано в Книге притчей Соломоновых, – папа хищно ухмыльнулся, – долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою лучше завоевателя города. Тем более что нам долго терпеть и не придется. Города папской области, х-ха, раскрой глаза, друг мой Эррико! После кончины Генриха императорская власть тает в Италии, как клочья береговой пены под лучами июньского солнца! Города бурлят! Имперские префекты и наместники изгоняются! Воздух свободы пьянит городской плебс не хуже доброго вина! Ну?
– Все так, мессир, все так. Но я все же не вполне понимаю, каким образом изгнание Империи из Италии позволит вам окупить пять тысяч фунтов золота?
– Эрри-ико! Подумай же, наконец, головой! Оно конечно, вооружившиеся горожане – отличная вещь для изгнания императорских гарнизонов. А дальше?
– А что дальше?
– Как долго нобили восставших городов согласятся терпеть власть вооружившейся черни? И как скоро они вынуждены будут признать сюзеренитет Святого Престола намного меньшим злом, чем власть вооруженных 'сограждан'? – Последнее слово Иннокентий почти выплюнул, впрочем, оно того и стоило.
– Так вы думаете, мессер...?
– Нет, Эррико, я не думаю. А я в этом твердо уверен. Не пройдет и полгода, как все города папской области – по крайней мере, в границах Пипинова дара – присягнут трону Святого Петра. Это как раз самое легкое из того, что нам предстоит, поверь мне.
– Самое легкое?!
– Да, самое легкое. Ибо после этого нам откроется весь мир! Мир, готовый внимать словам, произносимым отсюда – из Латеранского дворца!
Не в силах справиться с охватившим его возбуждением, Иннокентий со стуком отставил бокал, расплескивая драгоценное вино по узорчатой поверхности стола, и принялся ходить взад-вперед. Ни мокрые следы на паркете, ни ощутимый сквозняк, студеным дыханием идущий вдоль пола, ничто теперь не могло отвлечь его от главной мысли, уже многие месяцы глодавшей ему душу.
– Время, Эррико, понимаешь, время! Оно... – Впрочем, одного взгляда в удивленные глаза собеседника было достаточно. Пальцы новоизбранного Папы сжались и побелели, жилы на шее и лбу наоборот, казалось, вот-вот лопнут. – Нет, не понимаешь! Никто не понимает...
– Так объясни...
– Понимаешь, Эррико... – Иннокентий все же взял себя в руки и, не переставая вышагивать босыми ногами по холодному полу, начал сбивчиво, с трудом удерживаясь за собственной мыслью, торопливо и не очень-то связно объяснять. – Понимаешь, Эррико, сейчас такое время, когда возможно все... Когда мир сей может либо погибнуть, либо вознестись к вящей славе Господней, преобразившись в град Божий на земле, о коем пророчествовал блаженный Августин...
Поверь, такие моменты случаются раз во многие сотни лет! Во многие сотни лет...! Слуги перестают почитать господ, а господа забывают заботиться о слугах... Честь и доблесть, ради которых еще вчера рыцари были готовы расшибить свои железные лбы, оказываются вдруг смешной сказкой.... Слуги Церкви погрязают в пучине грехов, а многочисленные ереси, наоборот, являют миру примеры чистоты и благости времен первых Апостолов...
Все старое, что было до нас, вдруг разом заканчивается. Просто – рассыпается в прах... Раз – и нету! Ничего нету, Эррико! Как будто неведомая пустота поглощает вдруг все, что скрепляло жизнь многих и многих поколений до нас...
И мир ждет нового Слова. Слова, которое расскажет пастве Господней, как жить дальше! Чем утолять голод и жажду. Чему радоваться и о чем печалиться. О чем молиться и что проклинать. Что признавать злом, а что – благом....
Эта пустота уже здесь, Эррико, она на пороге. Я чувствую ее дыхание. Она разверзается...
Кто скажет это Слово? Кто заполнит сию пропасть, если не святая Церковь? Кто удержит мир – творение Господне – от падения в нее? Разве не для этого передал апостол Петр ключи от Святого Престола святому Лину? Для чего переходят они через столетия от одного Наместника к другому, как не для того, чтобы удержать мир на краю пропасти в такие времена?
На этом Слове, на нем одном заждется власть Святого Престола! Не на золоте, не на мечах, но на Слове едином! И сказать его выпадет нам, тем, кто волею Господа оказался у подножия престола Святого Петра в это страшное время! Сей крест – наш, ты понимаешь, Эррико, наш и более ничей!!!
Достанет ли сил...? Денно и нощно молю Отца нашего, чтобы дал сил нести его.... Достанет – и тогда еще многие века простоит Святой Престол в силе и славе Господней! Не достанет – и кто тогда вспомнит о нас, грешных...? И что тогда будут значить жалкие пять тысяч фунтов золотом?!
На этом неожиданном выводе лицо новоизбранного Папы самым решительным образом преобразилось. Вдохновенная пророческая страсть в одно мгновение покинула его, уступив место привычному, слегка насмешливому спокойствию. Он разлил остатки вина по бокалам, отсалютовал своим собеседнику и жадно припал губами к краю.
– Все горло пересохло, – пожаловался он, утирая губы льняной салфеткой. – Ну, а города папской области..., попомни мое слово, Эррико, не пройдет и полгода, как все они будут вот здесь!
Рука наместника Святого Престола поднялась, и пальцы сжались в побелевший от напряжения кулак.
***
Полгода спустя,
Ассизи, кафедральный собор
Сан-Руфино, июль 1198 года
– ... отныне и всегда буду верен тебе, господину моему, папе Иннокентию. Ни делом, ни помышлением я не буду способствовать тому, чтобы ты потерял жизнь или здоровье или коварным образом был захвачен в плен...
Слова присяги звонким эхом отскакивали от стен, бились о цветные витражи оконных проемов и уносились под купол – туда, где сам Христос, изображенный во всей силе и славе Его, был им свидетелем. Строгим и неподкупным.
Свежий ветер, стекая с южного склона Монте-Субазио, нес живительную прохладу в долину Киашо, залетая порой и сюда, под своды собора. Впрочем, мощные стены и солидная кровля Сан-Руфино и сами по себе служили надежной защитой от беснующегося снаружи июльского солнца. Ассизи, казалось, вымер. И лишь здесь, в стенах до сих пор достраивающегося кафедрального собора, шло действо – пожалуй, самое важное по эту сторону Альп. Город, в лице своих лучших представителей, присягал своему Протектору.
