Текст книги "Просто спасти короля (СИ)"
Автор книги: Андрей Франц
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)
– Можно сказать, случайный попутчик. Ехал из Вексена в Лимож, в ставку короля Ричарда. Сэр Роже, коннетабль замка Шато-Гайар, предложил мне присоединиться к кортежу вашей дочери, дабы обезопасить путь. Так что, какое-то время мы путешествовали вместе. Затем, волею случая, наши пути разошлись. Вновь встретиться довелось уже неподалеку отсюда, на турской дороге, где шайка каких-то головорезов попыталась на меня напасть.
Вы видели это собственными глазами, поскольку именно сопровождавшие вас латники поставили точку в той небольшой стычке.
Увы, дорожное приключение происходило как раз на глазах вашей дочери. Именно это место она выбрала для засады, намереваясь вызволить вас из плена. Мое появление спутало ей все планы. Узнав об этом, я счел своим долгом предложить свою помощь в вашем освобождении.
И вот, я здесь.
– Стало быть, малышка Маго хотела меня отбить еще в дороге, – глаза собеседника потеплели. Недоверие и подозрительность потихоньку уходили оттуда, уступая место вполне понятной отцовской нежности. – А вы, мессир, и есть один из тех индийских колдунов, о которых лейтенанту Ламье все уши прожужжал какой-то ломбардец?
– Так и есть, мессир. И я прошу вас поторопиться. До рассвета не более двух часов, а нам было бы неплохо к этому времени оказаться подальше от замка.
– Прошу меня простить, мессир, но я не могу отправиться с вами.
–...?!
– Я дал слово молодому Эрве де Донзи не пытаться бежать. Именно поэтому и нахожусь здесь, в Сен-Эньяне, скорее на правах гостя, нежели пленника. Поэтому...
– Мессир, – зло перебил его господин Дрон, – я тоже дал слово доставить вас к графине Маго, и я это сделаю, даже если придется волочь вас на себе. Впрочем, есть другой вариант. Вот письмо ее светлости. Здесь еще достаточно много места. Напишите своей рукой, что отказываетесь покидать замок, и я оставлю вас в покое. Надеюсь, в здешних апартаментах найдутся письменные принадлежности? Впрочем, если что – я прихватил свои. Были, были у меня кое-какие сомнения...
Чуть белеющий в темноте лист бумаги ткнулся в грудь мессира де Куртене, а глаза владельца заводов-газет-пароходов уперлись в лицо собеседника. Десяток-другой секунд мужчины ломали друг друга взглядами, первым не выдержал граф.
– Хорошо, я иду с вами. Что нужно делать?
– Сначала оденьте вот это, – появившийся в руках почтенного депутата черный рулончик раскатился, превратившись в почти безразмерный эластичный черный комбинезон. – Прямо поверх одежды. Так, здесь застегиваем, – липучки сошлись, оставив белеть в темноте лишь лицо графа. – Здесь подмажем, – крем из баночки лег темными полосами на возмутившуюся, было, физиономию.
– Выходим из башни внизу. Идете за мной, делает все, как я. Кулак – стой. Взмах руки – идете ко мне. Ладонь книзу – ложись! Все понятно?
Кивок.
– На стенах нас ждут веревки. Сможете подняться, или лучше вас затянуть наверх?
Возмущенное фырканье.
– Хорошо. Попрыгали.
– Это еще зачем?
– Чтобы проверить, не звенит ли чего...
И вот, уже две черные фигуры скользят по замку Сен-Эньян, перетекая от одной неподвижной тени к другой. Преодоление стен прошло без эксцессов. Граф забирался по веревкам быстро, без видимого труда. Господин Дрон, несмотря на накопившуюся усталость, от него не отставал.
Некоторое время, правда, пришлось потратить на оставленные в стенах костыли. Специальной фомкой почтенный депутат вытаскивал их на одном краю стены и вбивал на другом, причем уже снаружи, под небольшим кирпичным карнизом. Ничего, держатся крепко, их с графом спуск вполне выдержат. Зато для крепостного начальства будет большой сюрприз.
– Если смотреть сверху и не искать под карнизом специально, то никто их здесь не найдет, – шепотом пояснил господин Дрон свои действия. – С земли их тоже не увидеть, слишком далеко. Будет лучше, если способ вашего исчезновения из замка останется для хозяев неизвестным.
Наконец, последняя веревка слетела с последней стены и, свернувшись бухтой, устроилась на поясе. Пара мгновений, и две тени, сливаясь с темной землей, почти бесшумно заскользили к отдаленной кромке леса, где их ждали кони, дорога и свобода...
***
– ... я же предупреждал, что эти колдуны способны на все! – Винченце Катарине почти визжал в лицо коннетабля замка Сен-Эньян, что, однако же, не завершилось немедленным отсекновением головы наглого купчишки, прямо тут, не сходя с места. Ибо глава местного воинства чувствовал себя явно не в своей тарелке. Уйти ночью, не оставив ни единого следа, никого не потревожив..., такое в замке случилось впервые. И достойный воин просто не знал, как на все на это реагировать.
– Я же говорил вам, что они попытаются похитить графа! – продолжал неистовствовать несчастный ломбардец. – Неужели нельзя было усилить охрану, удвоить, утроить, если нужно, принять дополнительные меры предосторожности?
– Какие именно, сударь, – пришел, наконец, в себя господин коннетабль. – До сих пор не понятно ни то, как похитители проникли в замок, ни то, как они ухитрились вместе с графом его покинуть. Единственное, что известно достоверно, так это то, что они вышли из башни. Своими ногами. Двери оказались не заперты. И это все! Как они передвигались по территории крепости, не потревожив ни одной собаки? Как они прошли через стены? Ворота не открывались, стража в этом клянется, и я ей верю. С какой бы стати ей вообще их открывать? Двери, прикрывающие подземные ходы, даже знай похитители об их существовании, тоже остались на запорах.
Как? Как, черт меня подери со всеми потрохами, они умудрились покинуть замок? Лестницы бы сразу же заметила стража. На стенах нет никаких следов. Броски кошек стража тоже непременно бы услышала. Этого не скроешь! Может быть, они прилетели и улетели по воздуху? Колдуны ведь, говорят, это умеют? Так какие же дополнительные меры я должен был принять против людей, умеющих летать по воздуху и способных отвести глаза целой стае злющих сторожевых псов? Ну, что же вы молчите, господин купец...?
Сьер Винченце замолк и пошел прочь. Говорить было незачем и не о чем. Полчаса на сборы и снова в путь. Следы беглецов еще не должны были остыть. Направление движения тоже известно. Нет, на этот раз они от него не уйдут...
***
Несколько километров к востоку
от замка Сен-Эньян, Блуа, 22 февраля 1199 года
Встреча любящей дочери и счастливо избежавшего плена отца никак не укладывалась в раз и навсегда затверженный голливудский лубок. Не было поцелуев и объятий. Никто не повисал на родительской шее, восторженно болтая ногами в воздухе. Отсутствовали также счастливые вскрики: 'Папа, папочка вернулся!' Скупая мужская слеза не скатывалась по небритой щеке сурового, но растроганного родителя. Да и окружающие не комкали в руках носовые платки в бесплодных попытках сдержать слезы радости.
Нет, все было чинно и строго.
– Мессир, я счастлива видеть вас живым и здоровым, – глубокий поклон с прижатыми к груди руками, – Господь и наши молитвы хранили Вас в битве и избавили от плена, дабы Вы вновь могли взять в свои руки бразды правления Неверским домом, а также оказать защиту и покровительство Вашей дочери и верным Вам людям.
– Благодарю вас, сударыня! Клянусь святым Престолом и всеми двенадцатью апостолами, мое сердце готово лопнуть от гордости! Воистину немного наберется дочерей во всем герцогстве Бургундском, что столь скрупулезно исполняли бы свой дочерний долг по отношению к отцу. Равно как и долг госпожи по отношению к своим вассалам. Подойди ко мне, дитя мое. Подойди и поведай о событиях, что привели сюда тебя и твоего удивительного спутника...
Н-да, вот уж, воистину, суровое детство, деревянные игрушки!
А впрочем, чего и ждать от этих средневековых костоломов. Как рассказывал профессор истории европейской культуры мсье Жос, детство – это вообще довольно позднее изобретение. В нашем времени ему исполнилось лет двести, может быть чуть более. А до этого никакого детства просто не было. Научился ходить и разговаривать – значит уже взрослый.
Просто еще не очень крупный.
Уже вполне рассвело, хотя солнце еще и не показалось из-за горизонта. Утренний ветер шуршал в кронах, заглушая посторонние звуки, так что Капитан, также приглашенный к разговору, вынужден был даже слегка напрягать слух, чтобы все расслышать.
Рассказ графини Маго напоминал скорее доклад командира отдельной диверсионно-разведывательной группы старшему по званию. Получили информацию – приняли решение – выдвинулись на исходный рубеж – встретились с сопротивлением противника – приняли меры по его преодолению ...
Граф также ничуть не выбивался из образа старшего офицера. В нужных местах кивал головой, где необходимо уточнял диспозицию, в особо сложных случаях требовал пояснений от непосредственных исполнителей, коих было ровно одна штука – в лице самого владельца заводов-газет-пароходов.
В общем, отец-командир, да и только!
Армейскую идиллию и ностальгически разомлевшего от нее господина Дрона встряхнул встревоженный выкрик лейтенанта Готье. Тот стоял, напряженно вглядываясь в прогалину между деревьями, и показывал рукой по направлению к замку. Поскольку место их встречи находилось почти на вершине довольно высокого холма, километрах в трех к востоку, то замок между деревьями был виден, как на ладони.
– Мессир, они выпустили голубя!
– Неужели на таком расстоянии можно разглядеть птицу? – удивился господин Дрон.
– Нет, конечно, но вот голубятника с шестом, отгоняющего птицу от дома, увидеть совсем нетрудно. – Готье по-прежнему внимательно вглядывался в отделяющее их от замка воздушное пространство. – А вот и он!
Теперь, после подсказки лейтенанта, всем остальным тоже стала видна сизая, почти сливающаяся с утренним небосводом точка, весьма быстро передвигающаяся на восток.
– Когда отзвонят Tertia, чертова птица опустится на крышу родной голубятни в Кон-сюр-Луар, – угрюмо пробормотал граф. А когда закончится Nona, гонец доставит принесенное голубем сообщение уже под стены Невера, где наверняка сидит сейчас в осаде де Донзи. И, значит, все подходы к городу перекроют конными разъездами – так, что мышь не проскочит!
Стало быть, в город нам просто не попасть.
– Мессир граф, отец, – почтительно поклонилась Маго. – Пытаться проникнуть в Невер, это означает самим засунуть шею в ловушку. Рассчитывать на помощь наших вассалов бессмысленно, они или на стороне де Донзи, или сами заперлись в своих замках. Эрве же может продолжать осаду сколько угодно. Хотя бы и до тех пор, пока в городе не закончится продовольствие. В графство нужно приходить только с войском. Дабы снять блокаду с Невера и дать де Донзи решающее сражение.
– И где же ты намерена найти это войско о, моя многомудрая дочь? – Едкая улыбка графа Пьера сделала его лицо некрасивыми, сморщенным, похожим на печеное яблоко. – Мы не можем рассчитывать на баронские дружины, а все сколько-нибудь значительные наемные отряды ушли вместе с королем Ричардом.
– Значит, нужно идти к Ричарду. Мы наверняка догоним его в Лимузене, где он будет приводить к надлежащей покорности Эмара Лиможского. Затем Вы попросите его уступить на время необходимое число латников, копейщиков и арбалетчиков – с обязательством привести их потом обратно, да еще и пополнив вставшими под Вашу руку отрядами неверцев.
Королю все равно предстоит долгое ожидание на побережье, пока крестоносное воинство со всей Европы соберется под его знамена. Этого времени за глаза хватит, чтобы навести порядок в графстве и вновь присоединиться к войску Ричарда. Ему же в том – прямая выгода, ибо снимет немалую часть расходов на содержание наемников.
– Да, и переложит их на графскую казну, – недовольно проворчал граф, а в глазах его промелькнуло столь явное неудовольствие, что Капитану даже стало не по себе. Впрочем, увидел это только он сам, ибо граф, отпустив на секунду свои чувства, предусмотрительно отвернулся от дочери.
Вместе с тем, что-то возразить было трудно. План графини был более чем разумен, аргументы очевидны, успех – если и не гарантирован, то более чем вероятен. Дело оставалось за малым. Суметь добраться до короля и его войска. Ведь едва ли можно было предположить, что, блокировав все подступы к Неверу, де Донзи оставит без внимания дороги на юг.
О бароне Эрве IV де Донзи говарили всякое. Но еще никому не пришло в голову назвать его дураком...
***
ГЛАВА 12
в которой мессер Дандоло начинает что-то подозревать;
эпарх Константинополя получает аудиенцию у Иоанна Х;
господа попаданцы обретают чудесное спасение,
добираются до короля Ричарда, спасают уже
его, любуются 'золотым луком' и, увы,
узнают, что: 'НЕ ИСПОЛНЕНО!!!'
Остров Риальто, Палаццо Дукале,
6 марта 1199 года
Начало марта в Лагуне – время туманов. Пронзительная ночная сырость сменяется днем почти летней жарой, и это противоборство стихий смешивает воду и воздух прибрежной зоны в какой-то причудливой взвеси, где мелкий моросящий дождик постепенно превращается в большой дождь, а тот в свою очередь вновь вырождается в серую и бессмысленную морось. И все это утопает в безнадежно густом тумане, скрывающем от глаз кормчего не только носовую фигуру и фок-мачту на носовой платформе, но даже находящуюся в десятке шагов грот-мачту его галеры. Все замирает в Лагуне, когда ее накрывают мартовские туманы.
Однако и они как будто отступают от площади Святого Марка, где высится Дворец Дожей – центр и средоточие могущества Светлейшей республики. Здесь жизнь не прекращается ни на секунду. Праздность и лень – утехи простонародья. Истинная власть – есть бьющая через край энергия, перед которой пасуют даже стихии моря и суши. И сейчас она, власть, в лице сорок первого дожа Светлейшей Республики Энрико Дандоло, энергично мерила шагами Малую гостиную Палаццо Дукале, не в силах усидеть на месте. Слишком уж непростые новости пришли сюда с северо-запада.
– Итак, столь тщательно подготавливаемая вами, Себастьяно, ловушка, похоже, не сработает, – дож энергично наклонил сухую, скуластую голову, как бы намереваясь боднуть собеседника. – И к началу лета нам следует ожидать прибытия Ричарда с войском для заключения соглашения о перевозке его головорезов в Святую Землю.
– Не совсем так, мессер, – мессер Себастьяно Сельвио, как всегда, сидел в своем излюбленном углу, где яркий свет канделябров готов был уже поступиться частью своей власти в пользу предначального мрака, а тени сходились особенно густо. – Не совсем так. Нам действительно придется расстаться с надеждами на разгром войска Ричарда в открытом поле. И, следовательно, его слава непобедимого полководца, героя и рыцаря останется с ним вовеки. Но много ли от нее пользы, коли сам король падет в битве, сраженный случайной стрелой?
– А он падет?
– Да, мессер, он падет...
Погрузившись в раздумья, мессер Дандоло вновь дал волю ногам, снова и снова пересекая не слишком большое пространство Малой гостиной. Сосредоточенные размышления еще больше заострили его лицо. Что-то явно тревожило, не давало покоя старому дожу.
– Понимаете, Себастьяно, мне все больше кажется, что мы чего-то не учитываем. Что-то упускаем из виду. И оттого в наши расчеты постоянно вкрадываются какие-то досадные, мелочные ошибки.
Любой военный признал бы ваш план ударить превосходящими силами извне по осадившему Шалю-Шаброль Ричарду, да притом с нескольких сходящихся направлений... Да, без сомнений, любой военный признал бы этот план превосходным и безупречным! Но король поступает так, как никто от него не ожидает. Он ведет в место подготовленной для него ловушки огромную, совершенно избыточную для взятия небольшой крепости армию, и ловушка рассыпается в пыль...
– Полагаете, Ричарда предупредили?
– Ах, это был бы самый лучший вариант! Но боюсь, дело в другом. Изменился сам Ричард, и это внушает мне все большие опасения. Да-да, мой добрый Себастьяно...
– Что вы имеете в виду, мессер? – мессер Сельвио, аж привстал в своем углу, настолько прозвучавшая мысль показалось ему неожиданной и важной.
– Сведения, доставляемые вашими людьми, дорогой Себастьяно, и полны, и точны. Планы Ричарда, его приближенных, его противников – все это очень важно, и нам нет причин жаловаться на их недостаток. И все же этого мало. Ибо в последнее время мы, похоже, перестали понимать, как будет реагировать Анжуец на те или иные наши шаги.
Он изменился, Себастьяно, очень изменился!
Мне рассказывают, что после плена король стал подозрителен и недоверчив. Многие его прежние друзья и доверенные люди вынуждены были покинуть его, впав в немилость. Тогда как их место заняли совсем другие – авантюристы, разбойники, отребье... Вроде того же Меркадье, капитана его брабансонов.
А еще люди рассказывают, что Ричард впал в настоящую одержимость, и что некая страсть поглотила его душу, сожрав там все, что было от весельчака-рыцаря, поэта и повесы. Говорят, сейчас в ней поселились настоящие бесы!
Подозрительность! Он перестал верить кому бы то ни было. Жестокость! Он готов уничтожить любого, кто пытается противиться его воле. Жадность! Король обобрал до нитки владетельных господ Анжу, Англии и Аквитании.
За перемирие с Филиппом-Августом он запросил столько, что французского короля чуть удар не хватил! И торговался с ним за каждый денье, как последняя рыночная торговка! Деньги, собранные на выкуп тех пленных, что еще оставались у Леопольда, он тоже оставил себе. Правда, для выкупа они и не понадобились, после смерти герцога Австрийского пленники все равно были отпущены на свободу. Но все же... И все эти немалые средства Ричард тратит на своих наемников, которых собралась у него настоящая армия.
– Может быть, из короля-рыцаря Ричард начинает превращаться в настоящего властителя? Плен многим добавлял ума...
– Может быть, Себастьяно, может быть... И это, признаться, беспокоит меня больше всего. Ибо намного осложняет нашу борьбу с ним. Если до сих пор Республика вполне справлялась с возникающими трудностями – за счет ваших, мой добрый Себастьяно, усилий, то сейчас...
Боюсь, сейчас мы вступаем в борьбу, которая потребует всех наших сил, всех ресурсов, всех возможностей. Готовы ли мы к этому? И, самое главное, сумеем ли убедить в нашей правоте патрицианские семейства Светлейшей?
Мессер Дандоло замолчал, толстые индийские ковры полностью глушили звуки его шагов, так что казалось, будто некий призрак беззвучно мечется из угла в угол Малой гостиной.
– А тут еще эти ваши колдуны... Кто такие, откуда взялись – непонятно. Каким образом получили сведения о наших планах относительно Ричарда – непонятно. С какими силами, с чьими интересами связаны – непонятно. Каким образом умудрились избегнуть внимания наших людей, находящихся возле Филиппа-Августа – непонятно. Как им удалось выкрасть этого, как его... графа Неверского – непонятно. Да и зачем он им сдался – тоже вопрос. Сплошные вопросы и ни одного ответа. А ведь их, этих колдунов, милейший Себастьяно, теперь тоже придется учитывать во всех наших операциях, связанных с Ричардом. И что? Каковы их возможности? Чего от них можно ждать? Да что им вообще, черт бы их побрал, нужно?!
В целом же, – слепец остановился, повернулся к мессеру Сельвио и уперся невидящим взором прямо ему в переносицу, – в целом мы видим, что в наших планах появляется все больше факторов, на которые мы пока не можем не только влиять, но даже более или менее достоверно предсказывать их поведение. Если раньше мы играли со всеми этими королями, князьями, епископами, да хоть и с самим Папой – как взрослый играет с ребенком, направляя их энергию в нужное нам русло, то теперь игра, похоже, выравнивается.
Именно это беспокоит меня более всего...
***
Константинополь, церковь святых
Сергия и Вакха, 18 марта 1199 года
Севаст Константин Торник, эпарх славного града Константинова, разглядывал изящные – монастырского письма – буквицы послания. О встрече с Патриархом он попросил всего лишь вчера, и вот, не прошло и суток, как пришел ответ. Его Святейшество, Патриарх Константинопольский Иоанн Х ожидает его сегодня в церкви святых Сергия и Вакха к дневной трапезе.
Место встречи благородного севаста не удивило. О церкви Сергия и Вакха шептали разное. Что-то внятное из этих шепотков выудить было трудно, но то, что место это непростое – понимали многие. Так что, подъехав, Константин еще раз окинул взглядом выложенные чуть красноватой плинфой стены, но, понятное дело, ничего такого разглядеть не сумел.
Церковь встретила его пустотой, гулким эхом, запахом сырой штукатурки и строительными лесами до самого верхнего фриза. Не увидев внизу никого, Константин недоуменно оглянулся, но тут же такой знакомый голос окликнул его откуда-то из-под купола:
– Чего стоишь, сын мой, поднимайся наверх!
Подняв голову, Константин увидел на лесах фигуру в темном облачении, с закатанными по самый локоть рукавами. Черты лица отсюда, снизу, угадывались с трудом, и лишь известная всему Константинополю борода позволяла заключить, что это и есть Его Святейшество. Помянув причудливого старика не самым лестным эпитетом, эпарх подхватил левой рукою полу плаща, дабы не запятнать его известью и краской, и начал карабкаться на верхотуру.
– Уф, – подъем дался грузному эпарху нелегко, – пристойно ли, Ваше Святейшество в ваши годы карабкаться в такую высь, чтобы замесить кадку-другую раствора? Неужто в Константинополе нет иконописцев помоложе?
– Пристойно, сын мой, – бородатый лик Его Святейшества смотрелся бесстрастно и почти сурово, лишь тонкие паутинки морщинок в уголках глаз выдавали веселие и радость от любимой обоими собеседниками словесной игры. – Труд заповедан нам Господом, и в священных книгах нет никаких указаний на то, в каком именно возрасте можно начинать пренебрегать заветами Спасителя!
Мужчины обнялись и троекратно расцеловались, причем видно было, что сие есть не формальное приветствие, а искреннее выражение чувств – сыновних и отеческих.
– Да и не могу я без всего этого, – продолжил Иоанн, с удовольствием вглядываясь в давненько не виденные черты гостя. – Без красок, кистей, извести, гипса... А здесь, среди ликов Господних, сладко душе, как от доброй молитвы.
Эпарх мазнул взглядом по куполу. Ага, недавние толчки земной тверди не прошли без следа. По лику Спасителя змеилась тонкая трещина, а несколько кусков штукатурки и вовсе отпали, обнажив неровную основу. Патриарх тем временем сдвинул рабочие инструменты к краю дощатого стола и водрузил на освободившуюся часть узелок беленого холста. Развязал углы, расправил, разгладил ткань ладонями по столу. Ну, чем не скатерть! Теперь поделить хлеб, овощи и фрукты на две неравные части – себе, как водится, меньшую. Родниковую воду по глиняным кружкам – Великий Пост все же! Завершив приготовления к трапезе, Патриарх присел на низенькую скамью, кивнул эпарху на такую же.
– Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благословен во веки веков. Аминь.
Перекрестились.
– Ну, приступай, сын мой. Подкрепимся, чем Бог послал.
Бросив в рот финик, ткнул перстом вниз, указывая на выходящего из церкви в сопровождении двух служителей человека.
– Антоний, паломник из русов. Откуда-то, чуть не из Новгорода. Муж достойный и в вере ревностен. Приставил его к Павлу Хитрому иконописный чин наблюдать, пусть учится. Воистину, из всех пределов приходят сюда ищущие, дабы сподобиться тайн иконописи.... Ну, рассказывай, сын мой, какая надобность привела. Знаю ведь, что просто так, как в былые годы, в гости не зайдешь. А мог бы и почаще старика навещать, чай не чужие...
– Прости, крестный... – эпарх и вправду смутился.
– Ладно, сыне, знаю, какой крест на тебе. Не всякому в силу. Так что, не сержусь. Говори.
– А-а-а... – эпарх нерешительно повел взглядом вокруг.
– Об этом не волнуйся. Ни одно сказанное здесь слово за пределы этих стен не выйдет. Можешь говорить без опаски.
Вот значит как? Значит, не врут слухи? Непростая это церковь! Ну-ну...
– Отче... – Константин на мгновение запнулся, не решаясь вымолвить тайное, и ухнул, как в пропасть, – Алексей Ангел ведет царство Константиново и всех нас к гибели. Его нужно остановить!
– Знаю, – спокойно ответил Патриарх, – добрые люди докладывали о твоих хлопотах. – Не боишься раньше голову потерять?
– Боюсь, отче. Только сам ведь понимаешь...
– Понимаю. И кого видишь на троне Басилевсов?
– Ричарда Плантагенета.
Патриарх угрюмо вгрызся в кусок черного хлеба, сопровождая пережевывание невеселыми мыслями. Мальчик вырос. И, похоже, научился разбираться в людях. Так что, понять его выбор нетрудно. Хотя... Надо проверить.
– Обоснуй, – хмуро потребовал он, запивая хлеб добрым глотком из кружки.
Эпарх прыснул про себя – ну совсем, как в детстве, когда крестный, разбирая с ним евангельские сюжеты, требовал не простого заучивания, а объяснения: почему тут или там Спаситель поступил так, а не иначе? Что ж, он ждал этого. Ждал и готовился. Готов ли? Ладно, посмотрим...
– В Писании сказано, – ровно и уверенно, как когда-то, начал он, – что всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит.
Но всякое ли разделение гибельно для царства?
Патриарх остро взглянул на него, удивленно приподняв бровь, но промолчал. Что уже неплохо. Стало быть, можно идти далее.
– Нет, не всякое. Изучая мыслителей древности, мы находим, что бывают разделения во благо, укрепляющие государства, и разделения во зло – ведущие к гибели. Те самые, о которых и говорится у евангелистов.
– Смело...
– Взять хотя бы Солона. Проведя реформы в Афинах, он разделил всех жителей – а тем самым и само государство – на четыре части.
Пентакосиомедимны, имевшие доход более пятисот медимнов зерна и могущие снаряжать на свои средства боевые корабли. Они могли занимать в государстве должность архонтов и казначеев.
Гиппеи, собирающие более трехсот медимнов зерна и способные содержать боевого коня. Те могли занимать все остальные должности магистрата.
Зевгиты, имевшие доход более двухсот медимнов и служившие в войске гоплитами. Они были равны в правах с зевгитами.
Наконец, феты, имевшие доход менее двухсот медимнов зерна и служившие во вспомогательном войске. Эти не могли избираться на должности магистрата, но могли участвовать в народном собрании...
– Ну, и...
– Казалось бы, царство разделено! Но это разделение оказалось благодетельным для афинского государства, ибо упорядочило отношения между гражданами. Да и продержалось оно много веков, вплоть до завоевания Римом. Который, кстати сказать, в те времена имел внутри себя примерно такое же разделение.
– Что-то не пойму, куда ты клонишь, сын мой!
– Да все просто, отче! Благоденствие или гибель государства определяются не только хорошими или плохими качествами правителя, но в гораздо большей степени тем, как именно оно разделено внутри себя. Благотворно или злокачественно?
И что из сего следует?
– Да то, отче, что – конечно, Алексей Ангел и сам по себе плохой правитель. Но, даже посади мы на его место хорошего правителя, он одними лишь своими добрыми качествами не сможет предотвратить гибель империи. Ибо сегодня ее внутреннее деление порочно и толкает государство к распаду!
– Тогда какой смысл менять плохого Алексея на хорошего Ричарда?
– Смысл самый прямой, отче! Ричард принесет с собой новое разделение внутри государства. То, что только укрепит империю, превратит ее в несокрушимый монолит!
Патриарх поставил кружку на стол, по-простому вытер рот широкой ладонью и хищно наклонился в сторону собеседника.
– А вот с этих пор, сын мой, давай-ка подробнее!
Уф, кажется, пока все идет неплохо. Теперь второй шаг. Ну, с Богом...
– Начнем с того, что устройство и внутреннее разделение государства зависят от вооружения и организации войска...
– Что-о?!
– Не нужно так удивляться, святой отче! Довелось мне недавно перечитывать поучения Аристотеля, написанные им для Александра Великого. Так он там так и пишет. Мол, сначала перевес в войне давала конница, а пехота не имела ни достойного вооружения, ни правильной организации. Именно конные воины тогда были полноправными гражданами государства, а государственный строй был поэтому аристократическим. Затем, когда пехота научилась использовать тяжелое вооружение и разработала правильный пехотный строй, уже гоплиты, объединенные в фалангу, стали играть решающую роль в войне. С этих времен значительно большая часть граждан стала участвовать в управлении государством, и строй превратился в демократический.
– Ну, допустим. А к нам все это какое имеет отношение?
– Так ведь именно изменения в военном деле привели к тому, что империя начала распадаться на части.
– Да ну! Сможешь доказать?
– Попытаюсь, отче. – Константин по старой привычке откашлялся и начал, ну совсем, как в те времена, когда был он юным и вихрастым учащимся Атенея и сдавал отцу Иоанну экзамен по истории или богословию. – Как гласят хроники, углубляющиеся неустройства в той еще, старой Империи заставили императора Александра Севера посадить часть войска на землю. Дабы дать войску собственный источник пропитания и снять с себя заботы по оплате, по закупке вооружения и снаряжения. Тогда это были в основном пограничные войска.
Во времена правления Ираклийской династии сей принцип комплектования войска стал уже главным. Основная часть нашего войска с тех пор – это, по сути, крестьянское ополчение. Стратиот, земледелец-воин – именно он в течение почти пяти последних веков составлял основу боевой мощи Империи. По большей части это была легковооруженная пехота и легкая же конница. Даже гоплитское вооружение было не по карману обычному крестьянину, и тяжелых пехотинцев соседи вооружали в складчину.
Пауза, одобрительное покачивание головой, внимательный и выжидающий взгляд Патриарха. Значит, можно дальше...
– Да, военные качества стратиотского ополчения были не слишком высоки, но они компенсировались высокой дисциплиной, правильным строем, искусной тактикой и опорой на систему крепостей, которыми без устали насыщались пограничные области Империи. Зато у этого способа войсковой организации был огромный плюс. Никому здесь и в голову не могла бы прийти мысль об отделении от Империи. Ведь для крестьянина быть подданным Басилевса – так же естественно, как для рыбы плавать, а для птицы летать...
Здесь эпарх на секунду запнулся: 'Ого, – озарило его, – а вот эту мысль я раньше упускал. Ну-ка, ввернем ее...'
– Кстати сказать, примерно так же обстояли дела и в варварских королевствах, образовавшихся на западе. Небольшие королевские дружины при необходимости дополнялись крестьянским ополчением, которое выделялось свободными общинами осевших там франков, готов, лангобардов и прочего германского сброда.
