Текст книги "Просто спасти короля (СИ)"
Автор книги: Андрей Франц
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
– В смысле?
– Ну, прикинь: мужик над тобой с хлыстом стоит и толкует, что ты ' должен прокопать канаву от забора и до обеда'. Так ты ведь не думаешь про себя, что и в самом деле должен? Это только тебя хлыст к ударному труду стимулирует. Как и огонь – руку. А не будь хлыста, ты бы ему показал, кто кому и чего должен. Так ведь?
– Ну, так.
– То есть, мир наш сам по себе устроен просто. Больно, страшно тебе – убегаешь. Вкусно, сладко – пытаешься сожрать. Выгодно – делаешь. Не выгодно – не делаешь. Ну, и так далее. Откуда здесь берется долг, чего ради ты чего-то должен, с какой ветки вообще этот, мать его, долг падает – совершенно непонятно! Вроде бы и неоткуда.
Но мы-то ведь знаем, что он есть, этот долг. Есть он – вот в чем фокус! Для скольких людей слова 'Делай, что должно – и будь, что будет!' – не просто слова... Ну, ты меня понял. Так откуда он берется-то?
Заинтересовавшийся господин Дрон аж наклонился вперед.
– Ну-ну? И откуда?
– Вот и Кант этим делом заинтересовался. И сначала вынужден был признать, что Юм во многом прав. Если предположить, что человек всеми потрохами принадлежит только этому вот миру, то чувству долга и впрямь взяться неоткуда. Бьют – беги, дают – бери, какой такой долг? Но мы-то ведь знаем, что он есть! И сами у себя его, бывало, ощущали, и у других людей наблюдать приходилось... Значит что?
– Что?
– Значит, не всеми потрохами человек этому миру принадлежит! Значит, стоит он в нем только одной ногой. А другой ногой – в каком-то другом мире. Где все по уму. Все по-настоящему, по правде ! Где человек человеку – друг, товарищ и брат! Где соплюшек французских спасают и безутешному отцу вручают! И не из-под палки, а потому, что – вот как же иначе-то?!
Понимаешь, морда твоя депутатская?! Никто же тебя, к примеру, силком не заставлял девицу ту французскую через полстраны переть? Просто сам по-другому не смог! Вот Кант посмотрел на все это безобразие и вывод сделал.
Есть, говорит, кроме нашего дурацкого и подлого мира еще и Царство Разума. Где все по уму, все по-божески. И человек мыслями своими до этого Царства вполне способен досягнуть и мысленно же себя там прописать. Так вот, – говорит Кант, – как мы в этом высшем царстве Разума свободно и естественно по уму поступаем, так мы и в нашем дурацком и подлом мире должны поступать! Даже если это нам пулей грозит, али какой другой неприятностью...
Вот откуда долг берется. Это такой голос высшего мира, где все мы как боги. Голос, слышимый нами здесь, в наших тутошних ебенях!
– Кучеряво.... А доказательство бытия Божия тут причем?
– Ну, Сергей Сергеевич, мозги-то включи! Если есть высший мир, значит, есть у него и хозяин. И кто же он, если не Бог?
Теперь пауза затянулась уже дольше, пожалуй, и на все полминуты. Но вновь прервал ее все тот же неугомонный господин Гольдберг.
– Да ладно, я-то ведь о другом. Бог с ним, с богом. Не о нем речь, а о человеке. Который нараскоряку живет. Одной ногой в этом мире. А второй – в высшем. Ведь вот какая штука получается. Только тот, кто так живет, только он и есть человек. И больно, и неудобно – а это единственное, что человека от животного отличает.
Вот животное, то – да. Всеми четырьмя лапами на земле стоит. Бьют – беги, дают – бери. И никаких тебе 'делай, что должно'.
В старые времена высший мир 'Царством Божьим' называли. Ну, темнота ж, религиозное мракобесие... Во времена Канта разум в моду вошел. Так что Иммануил Иоганнович, могучий старик, высший мир 'Царством Разума' обозвал. Деды наши с тобой, которые с шашками белых по степи гоняли – им на разум было покласть. А вот справедливость вынь да положь! Они высший мир 'Царством Справедливости' окрестили. Сиречь коммунизмом.
Так что, как хочешь, так его, этот высший мир, и называй. Только, если есть у тебя за душой этот мир, где все по настоящему, по-людски, по-божески, по уму, а не через жопу, как оно в реальности по большей части бывает, если стараешься ты этому делу хоть как-то соответствовать – ты человек. А нет – животное ты, хоть у тебя пять высших образований и банковский счет с восемью нулями...
Мужчины помолчали, каждый о своем. Господин Гольдберг пытался из лужицы на столе, оставшейся после его внезапного умывания, нарисовать пальцем какую-то фигуру. Господин Дрон просто барабанил пальцами, пару раз чему-то хмыкнув. Затем поднял взгляд на давно протрезвевшего собеседника и спокойно сказал:
– Ну вот, Доцент, ты сам себе все про свою долбаную Историю и доказал. Мы ведь сюда, считай, из самого конца ее, этой самой Истории, прибыли. И как оно там, в конце истории, все устроилось – отлично знаем. А заканчивается твоя История тем, что у человека этот его 'высший мир' аккуратно отчекрыживают. 'Не будь героем!' 'Будь самим собой!' 'Полюби себя!' 'Ты никому, кроме себя, ничего не должен!' 'Отпусти животное внутри себя на волю!' Красивое, ловкое, ухватистое животное, стоящее на земле двумя ногами – не его ли выводят у нас там хозяева этой самой твоей Истории? Пожалуй, что уже и вывели. Ну, а кто не смог – извините. Не вписались в рынок. Так ты вот эту вот Историю защищать собрался? Ее беречь и сохранять от искривлений всяких?
Насупленное молчание господина Гольдберга было красноречивее любого ответа.
– Ну, я так и понял. Стало быть, с Историей больше не заморачиваемся. Миссию выполняем, Ричарда из-под стрелы выводим, костьми, если потребуется, ложимся. И по дороге крушим все в песью мать, до чего только руки дотянутся! Чтобы поставить историю хотя бы этого мира таким раком, из которого она просто обязана будет куда-нибудь в другую сторону повернуть! Хуже не будет! Ничего в ней уже не испортить, в этой твоей Истории. Все испорчено до нас...
И я тебя душевно прошу, давай дальше без закидонов!
***
Винченце Катарине смотрел на серую громаду донжона замка Иври, и тяжелые предчувствия томили душу. Казалось бы, сегодняшнее поручение в принципе не могло нести в себе никаких подводных камней. Подумаешь, забрать из темницы двоих заключенных и препроводить к мессеру По... э-э-э, его имя лучше не произносить даже мысленно. Целее будешь. О-хо-хо, доставить в одно из парижских предместий скованных цепями пленников – ну где здесь может быть подвох? Но вот это вот нелепое, вздорное, непонятное, ни на чем не основанное предчувствие – как будто ядром повисло на ногах, не давая сделать последние шаги к воротам замка.
Винченце подставил лицо свежему январскому ветерку и прикрыл глаза, еще раз прокручивая события недельной давности. Прибыв тогда в Париж, чтобы отчитаться о выполнении предыдущего задания, он рассчитывал пробыть там не более пары дней и умотать в Орлеан. Уж пару-то, тройку недель отдыха он точно заслужил. И проводить их в Париже – увольте, господа! Да и кому бы в голову могло прийти выбрать для отдыха эту грязную, просто утопающую в грязи огромную деревню!
Две сотни лет назад Гуго Капет перенес сюда столицу из Лана – и что? Оглянитесь вокруг! Где, ну где вы видите хотя бы намек на столичный блеск и королевское величие? Деревня, как есть деревня! Неудивительно, что первые Капетинги старались в свою столицу заглядывать пореже, предпочитая ей Орлеан или Мелён. Лишь Людовик Толстый хоть как-то проявил себя в смысле городского благоустройства, да и то...
Отправляясь тогда на встречу с мессером... э-э-э, просто с мессером, Винченце, кривясь от отвращения, любовался на горы строительного мусора рядом со строящейся на берегу Сены Луврской башней. Даже сплюнул от расстройства. Свинарник, деревня, глушь! Лишь при нынешнем короле, Филиппе-Августе городские мостовые начали хотя бы в самом центре покрываться камнем. Да что там мостовые – нормальную городскую стену только восемь лет назад строить начали! И это убожество – столица? О, матерь Божья, спаси и сохрани!
Шагая вдоль берега, сьер Катарине с глухой тоской вспоминал потускневший от времени лик родной Адриатики, блеск изумрудной волны на солнце, качающуюся под ногами палубу торгового нефа... Ах, если бы не его глупая решимость прийти тогда во Фландрию самому первому, раньше галерного конвоя! Если бы не пиратская пара Али-Бея, вцепившаяся в борта его корабля со свирепостью неаполитанских мастифов! Что тут скажешь, мессер заплатил за него в тот раз полную цену на невольничьем рынке в Александрии!
Да, мессер дал ему свободу... И сделал своими глазами и ушами в этой богом проклятой Галлии! Навсегда лишив соленого запаха моря, ласкового шепота волн, шумных рынков Александрии, Дамаска, Каликута...
Нет, конечно, и здесь не все так уж плохо. И, скажем, на монастырских землях можно устроиться совсем даже недурно. Вон, на левом берегу вполне ухоженные земли Сен-Жермен-де-Пре. Все желающие могут селиться сегодня на монастырской земле, обрабатывать ее, открывать мастерские. Разумеется, в обмен на ежегодную выплату ценза. Напротив, на другом берегу ничуть не худшие условия предлагает поселенцам аббатство Святого Мартина. Еще дальше на запад, поселения вокруг церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа, далее – земли аббатства Сен-Дени, где покоятся мощи святого Дионисия, первого епископа Парижского.
Что там говорить, по обе стороны Сены святая Церковь сегодня – главный держатель ежегодных ярмарок. Равно как и главный заказчик как-то разом и вдруг расплодившихся здесь мастерских. Архитекторы, каменщики, скульпторы, производители витражей, ювелиры, переписчики и множество других мастеров трудятся тут над церковными заказами.
Вот к одной из таких мастерских, честно поставляющей всем трем аббатствам и множеству окрестных церквей великолепные витражи венецианского стекла, и держал путь почтенный сьер Винченце, стараясь по возможности аккуратно обходить самые глубокие лужи из смешанной с тающим снегом глины и конского навоза.
Кстати нет, добрый мой читатель, ты не ослышался! В эти времена стеклодувов из Светлейшей республики еще можно было встретить даже и в этой глуши. Лишь через сто лет все стеклодувные мастерские Венеции будут перемещены на остров Мурано, а печи в других местах полностью разрушены. На Мурано будет организована первая в Европе режимная научно-производственная зона, она же 'шарашка', поскольку мастерам будет под страхом смерти запрещено покидать 'стеклянный остров'. Сейчас же с венецианскими стеклодувами можно было столкнуться где угодно, даже и здесь.
Впрочем, те двое, что встретились тогда, неделю назад, в обезлюдевшей к вечеру мастерской, никак не относились к этой почтенной гильдии. Едва ли кто-то из них хоть раз заглядывал в пышущий огнем зев печи. Зато оба они принадлежали к гораздо более древней профессии, сменившей за свою историю множество имен. В грубом двадцать первом веке каждого из собеседников назвали бы просто и емко: шпион.
С тех пор, как Винченце помог душе Роже-Сицилийца переместиться в ад – где ей, впрочем, и самое место – минуло уже немало времени. Полученные тогда сведения давно уже достигли мессера Сельвио. А плата за них весомо пополнила средства, лежащие в ... Ну, скажем так – в надежном месте. До которого никому из вас, господа, нет никакого дела!
Весь ноябрь и часть декабря сьер Винченце был занят новой операцией, которая – сегодня это уже совершенно понятно – завершилась полным успехом. И вот, прибыв с отчетом и за положенным вознаграждением, почтенный коммерсант получил вместо давно ожидаемого отдыха новое, казалось бы, совершенно простое задание. Вот только нехорошее предчувствие никак не отпускало душу сьера Винченце.
Ничего подобного не было при выполнении прошлого поручения, хотя оно-то было, казалось, на грани возможного! Но нет, никакие предчувствия его тогда не мучали. Получив задание заставить Ричарда Плантагенета обложить войском развалюху Шалю-Шаброль, носившую гордое звание замка исключительно из уважения к почтенным предкам сеньора Ашара, ее нынешнего владельца, почтенный купец нимало не смутился. Ну, и что с того, что Ричард – могущественный монарх, и Винченце – всего лишь жалкий купец! На дворе, государи мои, просвещенный XII век! Давно в прошлом времена, когда все решалось лишь грубой силой. Разум, и только разум диктует отныне и навсегда – кто здесь король, а кто – не пойми, что!
Потолкавшись тогда по рынкам, поболтав с собратьями по торговому ремеслу о ценах, о видах на урожай, о погоде, в конце-то концов, Винченце быстро понял, кто ему нужен. Виконт Эмар Лиможский! Не в меру своенравный, он давно уже вызывал неприязнь короля Ричарда, своего грозного сюзерена. А если ее еще чуть-чуть подтолкнуть...
Сундучок с грудой монет, 'золотой скрижалью' и изделиями из слоновой кости он тогда лично закопал на пашне вблизи замка Шалю-Шаброль. Неглубоко, чтобы быстрее нашли. После чего оставалось совсем немного – проболтаться 'по-пьяни' в местном трактире о неких 'слухах' про клад, якобы зарытый разбойниками 'в десяти шагах к северу от расщепленного дуба, только т-с-с-с, никому ни слова!'.
Этой же ночью сундучок был извлечен трактирщиком из земли и припрятан в подвале между бочонками с пивом и связками колбас. А уже утром солдаты виконта освободили счастливого кладоискателя от забот по хранению ценностей. Велев на прощание держать язык за зубами, а не то...! Впрочем, сохраняя остатки осмотрительности и осторожности, виконт не стал забирать сокровища в Лимузен, а так и оставил на хранении в Шалю-Шаброль – во избежание... Сам же занялся перепиской с Ричардом на предмет справедливого раздела найденного клада.
Сам Винченце после этого даже пальцем не шевельнул. Добрые люди донесли Ричарду не только о счастливой находке, но даже снабдили его точной описью содержимого сундучка. Увеличив оное – по оценкам самого сьера Катарине – раз в пятнадцать-двадцать. На предложение несчастного виконта поделиться пополам, Ричард с рыком потребовал отдать все, найденное в его, Ричарда, земле!
На это виконт пойти, понятное дело, не мог. Да и не было в найденном кладе даже и десятой доли того, что вбил себе в голову алчный сюзерен. Он бы и рад... Так что, после заключения перемирия с Филиппом-Августом, которое было подписано четыре дня назад, Ричард непременно приведет войско для осады замка непокорного вассала. Дело решенное!
А перед штурмом воинственный монарх обязательно, как это у него заведено, проведет рекогносцировку, самолично определяя слабые места и основные направления для штурмовых групп. Вот в этот-то момент он и подставится под выстрел... Ведь инструмент, спрятанный под мешками с зерном, в Шалю-Шаброль уже завезли. И тайно передали доверенному человеку. И тот даже успел пристрелять невиданное оружие, показав весьма обнадеживающие результаты.
Итак, сложнейшая, головоломная задача была решена просто, элегантно и неотвратимо. И что же? Вместо награды и заслуженного отдыха – новое задание! Возмущению почтенного ломбардца не было предела. Впрочем, ему хватило самообладания не выказать свои чувства ни словом, ни жестом. Нет уж, добрые господа, самоубийц ищите в другом месте! А опасный, очень опасный собеседник несчастного Винченце, между тем, продолжал вводить его в курс дела.
– ... эти болваны не сумели перехватить гонца сразу же, в окрестностях замка. Мало того, они еще почти неделю гонялись за ним, в надежде исправить собственную оплошность. В результате время потеряно. Гонца уже не перехватить. Известия о готовящемся покушении дойдут до Ричарда.
Ни словом, ни интонацией говорящий не проявлял знаменитого 'итальянского темперамента'. Лишь бешенный блеск черных глаз говорил о том, что расплата за ошибку будет ужасной.
– Никто не знает, откуда свались эти 'колдуны из подземелья'. – Мессер... э-э-э, просто мессер саркастически усмехнулся. – Никакой информации, кроме байки о посланцах 'пресвитера Иоанна' получить пока не удалось. Но это и не главное.
Глаза человека без имени сверкнули столь яростно, что Винченце стало нехорошо. Хотя уж он-то к произошедшему никаким боком не касался.
– Главное и самое страшное, – продолжал собеседник почтенного купца, – что они сумели каким-то образом узнать о готовящейся операции. И даже – о ее деталях! 'Лук или арбалет', – так было сказано коннетаблю замка! Об этом знали всего несколько человек, и кто-то из них не удержал язык за зубами. Скоро я узнаю, кто!
Ох, как не завидовал сьер Винченце этому самому 'кто' ! Невозможно даже высказать, как сьер Винченце ему не завидовал! Говорящий, между тем, продолжил:
– Ближайшие две недели я буду занят этим, и только этим. На тебя возлагается не менее важное дело. – Собеседник поднял глаза, и у почтенного купца все внутри обмерло. Как-то вдруг сразу стало понятно, что ошибку в исполнении полученного задании ее автор переживет ненадолго.
– 'Колдуны' не должны доехать до Ричарда! Гонец ничего не знает о том, что за стрела прилетит в Ричарда. И значит, ничего еще не потеряно. А вот 'колдуны' знать могут. Поэтому ты их остановишь.
Говорящий на мгновение задумался и продолжил:
– Остановишь и доставишь ко мне. – Улыбка искривила красиво очерченный рот собеседника сьера Винченце. – У меня накопилось к ним несколько личных вопросов. Впрочем, пару дней на отдых у тебя есть. Возможно, твои услуги и не понадобятся. Все решится послезавтра. Так что, пока отдыхай и жди посыльного.
Вернувшись тогда в 'Толстуху Марту', Винченце аккуратно запер дверь, разделся и лег. Любой, кто вздумал бы прислушаться к звукам, доносящимся из-за крепкой двери, без сомнений решил, что постоялец крепко спит. Ну, а что еще может означать столь могучий храп, да еще после вечера, проведенного в компании симпатичного кувшина старого монастырского вина, предусмотрительно заказанного почтенным ломбардцем к себе в номер?
Однако сьер Винченце не спал. Он думал. Даже младенцу понятно, что полученное задание крепко-накрепко связано с тем, чем он занимался весь ноябрь. И, случись ему ошибиться сейчас, под угрозу будут поставлены все прошедшие труды. Ведь, если только проклятым колдунам известны свойства инструмента, и они смогут донести эти сведения до Ричарда... Тогда король просто не приблизится к замку на необходимое расстояние. И вот тут – трудно даже представить, до какой степени это может испортить все планы хозяев, плетущих свои планы на побережье далекой Адриатики. Но уж одно-то можно предсказать точно – исполнителям не поздоровится.
Этого мессер Сельвио не простит никому. Впрочем, мессер Сельвио далеко, а вот ..., Винченце от испуга даже прекратил на секунду храпеть и перекрестил рот, – вот этот близко! И он всегда найдет возможность заставить пожалеть того, кто имел глупость вызвать его неудовольствие.
***
Два дня спустя, посыльный поднял сьера Винченце ни свет ни заря. Причем, в прямом смысле этого слова. За окном чернела самая настоящая ночь, и лишь по расположению Луны почтенный купец понял, что до рассвета еще около двух часов.
Желание послать пришедшего подальше испарилось мгновенно, едва только ломбардец опознал физиономию и понял, кто его требует. Ну да, от таких приглашений не отказываются. Так что, с Морфеем пришлось распрощаться до лучших времен. Если они, конечно, наступят. Когда идешь на такие свидания, ни в чем нельзя быть полностью уверенным.
Конь Винченце стоял уже оседланный – видимо посыльный распорядился – так что выехали сразу. Знакомые места быстро закончились, и сейчас проводник вел его мимо каких-то складов, мимо новых, недавно отстроенных мастерских, мимо захламленных строительных площадок... Впрочем, Винченце этому ничуть не удивлялся. Еще ни разу он не встречался со свои грозным патроном хотя бы два раза в одном и том же месте.
Уже почти выехав из города в направлении леса Рамбуйе, проводник свернул в сторону строения, напоминающего, пожалуй что, постоялый двор. Вот только в конюшнях не хрустели соломой лошади, и двор не загромождали обычные для таких мест купеческие повозки. Да и слуг, которые в это время суток должны уже вовсю растапливать печи, таскать дрова и воду для котлов – слуг тоже не было видно.
Человек, имени которого почтенный купец давно привык не произносить даже мысленно, встретил его в каминном зале. Было видно, что ночь он провел на ногах. Но не по усталости на лице – ничего подобного не было и в помине – а, скорее, по какой-то особой, слегка нервической сосредоточенности, появляющейся от долгого бодрствования. Да еще, наверное, по изрядно примятому костюму, явно украшающему хозяина уже не первые сутки.
– А-а-а, вот и сьер Винченце! – Человек у камина раскинул руки, как будто бы хотел обнять купца, хотя этого, конечно же, не могло быть ни в коем случае. Только представив себе такую картину всего лишь на одно мгновение, добрый ломбардец покрылся холодным потом, а правая кисть сама собой потянулась свершить крестное знамение.
– Славно, славно, что вы решили ко мне заглянуть! – Человек улыбнулся еще шире, но до объятий, слава Всевышнему, дело не дошло. – Надо же, во всем Париже вы сегодня, пожалуй, единственный, кому я могу более или менее доверять. Представляете, милейший Винченце, мне до сих пор не удалось выяснить, от кого ушла информация о наших делах с Ричардом!
– Что, неужели никто не признался? – не поверил своим ушам ломбардец. Уж он-то отлично знал, как убедительно мог спрашивать его собеседник.
– Хуже, мой дорогой друг, гораздо хуже! Признались все, кому я начал задавать вопросы. – Легкая, немного печальная улыбка тронула губы говорящего. – Сами понимаете, этот результат меня тоже никак не может устроить. А дела, между тем, не ждут. И кому попало их не доверишь. Так что, вам вновь предстоит седлать коня. К счастью, он у вас уже оседлан. Маска добродушного хозяина слетела с лица сидящего у камина человека, уступив место хищному оскалу.
– Вам предстоит путь на юг. Недалеко – до замка Иври. Вы, Винченце, невероятный везунчик! Вам повезло, на этот раз всю работу по пленению 'колдунов' сделают без вас. Ваша задача – лишь доставить их сюда. Теперь по делу. Остановитесь в ближайшей к замку деревне, постоялый двор 'У голубятни'. Передадите старине Жаку, хозяину, вот этот знак и можете рассчитывать на любое содействие с его стороны. Ваша задача: дождаться, когда кортеж графини Маго де Куртене вместе с нашими 'колдунами' войдет в замок. Затем, на следующий день, проследите за его отбытием. Убедитесь, что кортеж удалился от замка на пару лье и продолжает двигаться своей дорогой. После этого вернетесь в замок и передадите графу Роберу вот это письмо. Получите у графа эскорт, заберете 'колдунов' из его темницы и под охраной доставите их сюда. Вопросы?
Вопросов не было. Да и какие могут быть вопросы, когда и так понятно, что несчастный сьер Винченце нашел очередное приключение на свою многострадальную задницу. Или оно само нашло его? Неважно. Лишь один вопрос интересовал сейчас купца: сумеет ли он и на этот раз вытащить свое седалище хотя бы в относительно неповрежденном состоянии. Впрочем, этот вопрос достопочтенный ломбардец по понятным причинам оставил при себе.
И вот сегодня, проследовав за кортежем графини на положенную пару лье, сьер Винченце вернулся к замку Иври. Вернулся, остановившись в сотне шагов от въезда на подъемный мост, и, обуреваемый тяжелыми предчувствиями, все смотрел и смотрел на серую громаду замка...
***
Иль-де-Франс, замок Иври,
27 января 1199 года
Звук вынимаемого из пазов засова практически совпал с могучим пинком капитанской правой. Дверь легко распахнулась, вынося двух неосторожно приблизившихся стражников куда-то в глубину коридора. За ними этаким двухметровым кузнечиком выскочил и сам господин Дрон. Обо всем остальном скорчившийся в углу историк-медиевист мог следить лишь по слуху.
Справедливости ради следует заметить, что особо насладиться Евгений Викторович так и не успел. Десять-двенадцать секунд палки в руках господина Дрона исполняли партию ударных, извлекая из различных деталей снаряжения пришельцев самые неожиданные звуки. Затем насупила пауза – такта, аж на четыре. Наконец, в дверном проеме показалась согбенная спина почтенного депутата, заволакивающего внутрь тела двух стражников.
– Живы, живы, – откликнулся он на немой вопрос напарника, – но полежать придется.
Следующим рейсом в камеру была перебазирована еще парочка, значительно отличавшаяся от первой. Во-первых, стражник был вооружен, в отличие от первых, арбалетом и должен был, по-видимому, страховать пленников на расстоянии. Н-да, не повезло мужику! Даже на спуск нажать не успел – настолько неожиданным и стремительным оказался маневр матерого олигарха.
Последний из новых обитателей пенитенциарного учреждения замка Иври – невысокий, коренастый брюнет с шапкой жестких, кучерявых волос и шрамом во всю щеку – был и вовсе безоружен. Если не считать, конечно, кинжала за поясом, положенного любому доброму горожанину. Разумеется, господину Дрону личность этого четвертого была неизвестна. Поэтому он и не обратил на него должного внимания. А жаль. Сколько бы ожидающих их неприятностей можно было избежать, поговори Капитан сейчас с ним по душам. Нет, пусть даже тысячу раз прав Григорий I, сказав, что невежество – мать истинного благочестия, но здесь и сейчас оно оказало Сергею Сергеевичу плохую услугу.
Это ведь мы с тобой, добрый мой читатель, сразу узнали честного сьерра Винченце, ломбардского купца и по совместительству шпиона и диверсанта Себастьяно Сельвио – главы тайной службы Венецианской Республики. А откуда было об этом знать господину Дрону? Вот и не состоялся в этот раз между ними разговор. Жаль, искренне жаль!
А между тем, государи мои, пока мы тут с вами прохлаждаемся и предаемся отвлеченным размышлениям, наш олигарх вовсе даже не сидит без дела. Отнюдь! Он уже снял с четырех недвижных тел все, что хотя бы теоретически можно было использовать в качестве перевязочного материала. И вот – сидит, перевязывает. По рукам и ногам. Чтобы даже шевельнуться было проблематично. Немногочисленные остатки все того же перевязочного материала послужили кляпами.
Наконец, все четыре пострадавших организма были аккуратно и бережно размещены на соломе. А их вооружение проинспектировано и забраковано, как не соответствующее ни текущему моменту, ни целям и задачам наших героев. За исключением двух невзрачных полосок заточенного металла. Обмотанные с одного конца обрывками то ли кожи, то ли просто тряпки, металлические полоски должны были, по всей видимости, изображать ножи. Но справлялись с этим, на взгляд господина Гольдберга, с большим трудом. Господин Дрон, однако, не разделял скепсиса своего спутника. Подбросив их по очереди в воздух, он довольно хмыкнул и рассовал по кармашкам на предплечьях. Отказ же от остального железа он объяснил просто:
– Понимаешь, Доцент, если нам придется драться – это однозначно хана! Тут никакое оружие не поможет. Болтами со стен забросают, и всех дел. Да и не хочется мне никого убивать, народ-то не при делах. Так что, идем тихонечко, не красуясь.
– А ... куда идем-то?
– Как куда, к графу! Во-первых, оружие и снаряжение. Такого здесь еще лет восемьсот не найдешь. Не оставлять же! Самим пригодится. Ну, и поинтересуемся – кому это мы так нужны оказались?
Не слишком отвлекаясь на ведение разговора, господин Дрон взял оставшийся полупустой кувшин вина, вытащил кляп у одного из стражников, чья одежда и вооружение выглядели малость поприличнее, и начал аккуратно поливать лицо будущего собеседника. Одновременно похлопывая оное лицо по щекам. Наконец, лицо открыло глаза, недоуменно похлопало ими и приготовилось, было, заорать. От какого намерения, впрочем, тут же отказалось, углядев в непосредственной близости от левого глаза острый кончик своего же собственного кинжала.
– Жить хочешь? – проникновенно поинтересовался Капитан, поднося острие еще ближе к глазу. Кивнуть опрашиваемый мог, лишь рискуя потерять глаз, поэтому пришлось как-то проталкивать воздух в мгновенно осипшую глотку.
– Т-а...
– Быстро отвечай! Где в это время дня обычно находится граф?
– Позавтракамши-то? Дак, в кабинете... Счета проверяют. Почитай год дома не были. А как приехали месяц назад, так кажное утро по полдня в кабинете сидят, бумаги старой Терезы читают...
– Где находится кабинет?
– Дак, сразу за главной залой. От хозяйского места в зале пять дверей идет. Вот, которая под кабаньей головой – та как раз в кабинет.
– Охрана?
– Не, охрана токмо при спальне. А когда не спит, так его милость сам кого хочешь...
Не дожидаясь выяснения, что именно его милость сделает с тем, 'кого хочешь', Капитан выполнил молниеносный, очень короткий хлест внешней поверхностью кулака. Хлест пришелся как раз на кончик подбородка собеседника. В связи с чем, тот тут же и погрузился в блаженное ничегонеделание. Dolce far niente, как сказали бы итальянцы, очень даже знающие толк в проведении всякого досуга.
– Значит так, Доцент! Передвижение в тылу врага может осуществляться двумя способами. Первый – как ниндзи, прячась за каждой шваброй от стороннего глаза. – Капитан, слегка скривившись, критически оглядел историка-медиевиста и вынужден был признать, что указанный способ передвижения им категорически не подходит.
– Второй способ подразумевает, что не тварь ты дрожащая, а право имеешь. Идем открыто, как будто так и надо. Нос кверху, на окружающих ноль внимания. Обсуждаем что-то важное. На латыни. Ты вещаешь, я поддакиваю, головой киваю, иногда надуваю щеки и выдаю что-нибудь типа 'Да, уж!' Все понятно?
Разумеется, добрый мой читатель, если бы у наших героев была в распоряжении стремянка, чтобы вздеть ее на плечо – как и положено уважающим себя строительным рабочим... Если бы огрызок простого карандаша за ухом... Если бы серые рабочие халаты и смятая беломорина в зубах... Тогда бы и проникновение в штаб-квартиру ЦРУ не показалось им слишком сложной задачей. Но увы, чего не было – того не было.
Пришлось ограничиться громким – на весь двор – обсуждением то высокоученых аргументов Дунса Скотта, направленных против дурацких софизмов и убогих, нелепых рассуждений Уилли Оккама, то, наоборот, превознесением выдающейся учености высокомудрого Уильяма Оккама легко побивающей слабоумные фантазии грязного шотландца... Ничуть не смущаясь фактом, что ни тот, ни другой не успели еще даже и родиться на свет.
Так, увлеченно дискутируя, прошли они, провожаемые удивленными взглядами, широкий мощеный двор. Столь же беспрепятственно пересекли знакомый уже каминный зал. Вот и дверь, украшенная поверху кабаньей головой.
– А я вместе с ученым Скоттом утверждаю, – почти проорал, открывая дверь, историк-медиевист, – что мысль на самом деле есть нечто подобное пару, или дыму, или многим другим субстанциям...
