Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Андрей Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 4

Соклей с удовольствием смотрел, как Кос все больше поднимался из моря по мере того, как к нему приближалась «Афродита»: это был один из самых красивых островов, славящийся всевозможными фруктами, но особенно своими винами. Совсем близко от города, так что можно дойти пешком, зеленели яркой молодой весенней листвой тутовые сады. Чуть дальше в глубь острова, на возвышенности, стоял величественный мраморный Асклепион. Когда акатос проплыл мимо святилища бога-целителя – его с трудом можно было рассмотреть с юга, – Менедем заметил:

– В храме есть всевозможные подношения от людей, исцеленных этим богом.

– И я знаю, о каком именно подношении ты думаешь, – ответил Соклей.

– Да неужели? – Менедем говорил таким невинным голосом, что Соклей уверился в своей правоте.

– Знаю наверняка. О встающей из моря Афродите работы Апелла.

Двоюродный брат Соклея бесстыдно ухмыльнулся.

– Картина с изображением красивой девушки… красивой богини, к тому же обнаженной, – куда интересней, чем все эти статуэтки колен и ног людей, благодаря богу исцелившихся от мозолей и болезней суставов.

– Однако картина заставляет гадать, а от чего же исцелился Алелл, – сказал Соклей. – От триппера, может быть?

– Зубоскал, – ответил Менедем. – Портрет Антигона его работы тоже есть в Асклепии.

– Верно, – согласился Соклей. – Вот если бы весь эллинский мир можно было вылечить не только от Одноглазого Старика, но и от всех генералов.

Менедем засмеялся и хлопнул в ладоши.

– А вот это мудрое замечание, мой дорогой. Боюсь, слишком мудрое, чтобы надеяться, что такое случится.

Соклей кивнул в знак согласия, он и сам подумал, что на подобную удачу рассчитывать нечего. И он любил историю за то, чему она его научила, а именно: полисам не нужны соперничающие генералы, чтобы оправдать междоусобные свары. Нынче, однако, войны приняли куда более грандиозный размах. Фукидид, считавший, что Пелопоннесская война была самой грандиозной войной из всех, которые когда-либо вели эллины, изумился бы и пришел в ужас, узнав, что творили преемники Александра.

Несколько пятиярусников Птолемея патрулировали воды за пределами гавани города Коса – он назывался так же, как и остров, на котором он лежал. Соклея бы удивило, если бы у Птолемея не оказалось в море судов, готовых в любой момент вступить в сражение.

Город был обращен на северо-восток, туда, где всего в сотне стадий лежал на материке Галикарнас. Там Антигон наверняка держал свой флот, и, без сомнения, его суда тоже патрулировали воды близ тамошней гавани. Ни один из генералов не стал бы рисковать, позволяя другому застигнуть его врасплох.

Одна из патрульных галер заметила «Афродиту» и устремилась к ней, словно бегущая по воде водомерка. Ряды длинных весел поднимались и опускались с безупречной слаженностью, которая свидетельствовала о хорошо вымуштрованной команде.

Пятиярусник был с полной палубой, его порты для весел были обшиты брусьями, защищавшими гребцов от стрел, на носу судна виднелась катапульта, рядом с которой стояли воины, готовые послать дротики дальше, чем мог бы выстрелить любой лучник. Туда-сюда расхаживали моряки в доспехах, в шлемах с развевающимися под ветром плюмажами.

– Ни за какие деньги я не стал бы носить корселет на борту судна, – сказал Менедем. – Один неверный шаг, и – плюх! – ты идешь на дно.

– У пловца иногда есть шанс спастись, – ответил Соклей.

Прежде чем двоюродный брат успел ему ответить, офицер на борту галеры приставил руки ко рту и проорал:

– Вы, там! Лечь в дрейф!

Диоклей вопросительно посмотрел на Менедема, тот кивнул.

– Стой! – выкрикнул келевст, и гребцы сложили весла.

«Афродита» постепенно остановилась, покачиваясь на легкой зыби. Желудок Соклея попытался запротестовать, но Соклей не обратил внимания на его протесты.

И вот пятиярусник приблизился, поднявшись из моря деревянным утесом. Его борт был вдвое выше борта «Афродиты», палуба возвышалась над водой на шесть или семь локтей.

Офицер уставился вниз, на палубу торговой галеры. Так же поступили и его моряки, которые были вооружены кто луками, кто дротиками, а кто и метательными копьями.

– Кто вы такие и откуда? – вопросил офицер.

– «Афродита», с Родоса, – ответил Соклей.

Это не произвело ожидаемого впечатления.

– Все вонючие шпионы и пираты говорят, что они родосцы, – заявил офицер. – Кому принадлежит судно?

– Моим отцу и дяде, – объяснил Соклей. – Их зовут Лисистрат и Филодем.

Судя по акценту офицера, тот не был родосцем. Он повернулся и тихо заговорил с моряками. Один из них кивнул.

«Спрашивает, не слышал ли кто-нибудь из них о наших отцах», – догадался Соклей.

Офицер, должно быть, остался доволен полученным ответом, потому что следующий его вопрос прозвучал уже не так враждебно:

– Что везете?

– Пурпурную краску. Папирус. Чернила. Прекрасные родосские благовония, – ответил Соклей.

– Бальзам из Энгеди. Пару львиных шкур. Шкуру тигра из далекой Индии, – добавил Менедем.

Он ни словом не упомянул о тринадцати изумрудах, которые хранил в кошельке на своем поясе. Соклей удивился бы, если бы Менедем о них упомянул. Поскольку драгоценные камни были привезены контрабандой из Египта, здешние слуги правителя Египта скорее всего реквизировали бы их.

Соклей и сам ничего не сказал о черепе грифона, но по иной причине – он просто не мог вообразить, чтобы морского офицера заботили старые кости или чтобы тот усмотрел в черепе какую-либо ценность.

– Тигровая шкура? – переспросил офицер. – Покажи мне ее, и я дам тебе разрешение войти в гавань.

– Как скажешь, несравненнейший, – ответил Менедем.

Соклей не стал бы использовать столь саркастичное обращение по отношению к парню на борту военной галеры, способной раздавить «Афродиту» так же легко, как человек давит мышь, но его двоюродный брат всегда любил рисковать.

Менедем помахал тойкарху.

– Покажи шкуру, Соклей.

– Конечно, – ответил тот.

Менедем был уверен, что его двоюродный брат точно знает, где лежит шкура, и не ошибся. Соклей вытащил огромный мешок из промасленной кожи, который защищал тигровую шкуру от морской воды, и развязал сыромятные ремни. Пахнуло прогорклым запахом не очень хорошо обработанной кожи и, как полагал Соклей, самого тигра.

Пара моряков помогли ему развернуть огромную полосатую шкуру. Офицер наклонился, всматриваясь так пристально, что чуть не упал в море. И все моряки на борту галеры тоже разинули рты.

Наконец офицер пару раз моргнул и, казалось, пришел в себя.

– Я человек слова, – сказал он и махнул в сторону гавани Коса, лежащей в нескольких стадиях отсюда, – Вы можете продолжать путь.

– Риппапай! Риппапай! – выкрикнул Диоклей, выбивая удары своей колотушкой по бронзовому квадрату.

Когда гребцы принялись за работу, келевст на борту военной галеры также начал бесконечный напев. Три ряда ее длинных весел врезались в воду Эгейского моря. Галера Птолемея возобновила патрулирование, а «Афродита» заскользила к гавани.

* * *

Поиски места для швартовки заняли много времени и сопровождались громкими криками.

Здешняя гавань оказалась куда меньше родосской, и в ней было слишком мало навесов для судов, чтобы принять все триеры и еще большие по размерам галеры флота Птолемея; примерно половине военных судов пришлось пришвартоваться у набережной, как и множеству торговых. Из-за этого на места для торговых судов был большой спрос.

Менедем почти врезался в крутобокое судно, спеша захватить место в конце пирса. Стоявшие на палубе моряки этого судна, выкрикивая проклятия, приготовились отталкивать «Афродиту» шестами. Гребцы акатоса не остались в долгу, вопя еще громче и забористей. Поскольку команда «Афродиты» была раз в пять или шесть больше, она легко перекричала чужих моряков.

Как и в Книде, по пирсу к «Афродите» поспешил офицер, чтобы спросить, откуда пришла галера, где уже побывала, куда направляется и какой груз у нее на борту.

Терпение Соклея готово было лопнуть.

– Никто не травил нас так, когда мы были здесь год назад, – пожаловался он.

Офицер Птолемея пожал плечами.

– Тогда война еще не пришла в эти края.

Что было отчасти правдой, но лишь отчасти.

Соклей ответил ему так, как отвечал и в Книде:

– Эта война нас не касается. Мы, родосцы, свободны, независимы и нейтральны.

– Кос тоже свободен и независим, – ответил офицер.

Соклей едва не рассмеялся ему в лицо.

«У Коса есть свобода слушаться Птолемея, – подумал он. – Он может быть независимым до тех пор, пока Птолемей того желает».

К тому же офицер ничего не сказал о нейтральности Коса.

Менедем, некоторое время нетерпеливо барабанивший пальцами по рукоятям рулевых весел, которые теперь отличались друг от друга, осведомился:

– Так мы можем быть свободны?

– Полагаю, можете, – нехотя сказал офицер Птолемея. И задал тот же вопрос, что и человек на борту военной галеры: – У вас и вправду есть тигровая шкура?

– Клянусь египетской собакой – да, – ответил Менедем. – Ты не мог бы показать ее, Соклей?

– Почему бы и нет? – отозвался Соклей.

А он-то думал, что ему больше не придется трудиться, разворачивая шкуру и снова запихивая ее обратно в мешок. Как и в прошлый раз, когда он демонстрировал ее тому морскому офицеру, Соклей кликнул на помощь пару моряков, и вскоре они развернули шкуру тигра.

Не только офицер, но и его спутники, а также обычная толпа портовых зевак сгрудились на краю пирса, чтобы хорошенько ее рассмотреть.

«Мы должны брать халк или два за просмотр, как брали в прошлом году за просмотр павлинов», – подумал Соклей.

Офицер все смотрел и смотрел.

– Это… очень большой зверь, не правда ли? – наконец сказал он.

Судя по расстеленной шкуре, зверь казался даже больше, чем был на самом деле, но Соклей с серьезным видом кивнул и ответил:

– Он больше и свирепей льва.

Вообще-то он понятия не имел, и вправду ли тигр свирепей льва. Он только знал, что его шкура больше, чем любая из львиных шкур, хранящихся на борту «Афродиты». Когда Соклей начал запихивать шкуру обратно в мешок, офицер вздохнул, будто сожалея, что приходится возвращаться в обыденный мир.

– Хорошо, родосцы, – сказал он. – Удачной торговли на Косе.

Он повернулся и пошел обратно по пирсу, а его спутники последовали за ним. Некоторые из зевак тоже побрели прочь. Другие остались, надеясь увидеть еще что-нибудь, о чем интересно будет посплетничать. Их постигло разочарование. Благовония, бальзам, папирус и краска оказались куда менее интересны, чем тигровые шкуры.

И снова ни слова не было сказано об изумрудах – Соклей надеялся, что это и не выплывет наружу, пока они здесь, – и о плотно завернутом черепе грифона. Здесь не стоило его доставать.

– По крайней мере, нам пока еще не запрещают здесь торговать, – сказал Соклей.

– После уговоров позволить нам торговать – да, не запрещают, – ответил Менедем. – Но хотел бы я знать, как долго еще это продлится. Не знаю, что хуже: пираты, рыскающие повсюду, или война между генералами.

Соклей посмотрел на двоюродного брата с легким удивлением. Обычно Менедем не задумывался о таких вещах.

– Все взаимосвязано, – проговорил Соклей. – Если бы генералы не воевали, кто-нибудь из них мог бы расправиться с пиратами. Однако пока что генералы пользуются услугами пиратов, поэтому те совсем обнаглели.

– Ты, наверное, прав. – Менедем махнул в сторону переполненной гавани. – Птолемей смог бы с ними расправиться, если бы захотел. У него здесь флот. И Антигон тоже смог бы, хотя его суда и рассыпаны повсюду. Но кто охотится за пиратами в этих краях? Только наш маленький Родос, и всё.

– Если один из генералов победит, то, возможно, он станет больше заботиться о надлежащем управлении своими владениями, – вздохнул Соклей. – Однако они дерутся друг с другом с тех пор, как умер Александр, и даже их перемирие закончилось так быстро, что никто не успел и глазом моргнуть.

– И войне не видно конца, – добавил Менедем.

Соклею очень хотелось бы возразить двоюродному брату, но он лишь кивнул в знак согласия.

* * *

Побеленные стены, мрамор, яркая черепица крыш на фоне буйной весенней зелени делали Кос одним из самых красивых городов на побережье Эгейского – а то и всего Внутреннего моря.

Менедем быстро зашагал по пирсу, возле которого стояла «Афродита», Соклей следовал за ним по пятам.

– Я даже помню, как найти дом старого Ксенофана, – сказал Менедем. – Пройти две улицы, повернуть направо, миновать еще три улицы, и вот он – прямо напротив борделя для мальчиков.

Кос был таким же молодым городом, как и Родос, даже моложе, и он был построен по четкому плану. На этом же острове некогда находился еще один город, более древний, под названием Меропы, он лежал далеко на юго-западе, но землетрясение и грабительский рейд спартанцев во время Пелопоннесской войны покончили с ним. Новый полис был обращен лицом к Анатолии, а не к Элладе.

Менедем и Соклей прошли две улицы, потом еще три, но не увидели никакого дома торговца шелком и никакого борделя для мальчиков.

Менедем зарылся пальцами ног в грязь узкой улицы.

– Я уверен, что в прошлом году мы шли именно так, – пробормотал он. – Помнишь? Нам еще пришлось дать прохожему пару оболов, чтобы разузнать дорогу.

– Помню, – ответил Соклей. – Вообще-то мне кажется, что вроде тот парень говорил – две улицы прямо и три в сторону. Если бы мы прошли еще одну улицу и свернули налево…

– Я уверен, мы прошли две улицы прямо, затем повернули и миновали еще три. – Менедем огляделся, потом пожал плечами. – Но этого не может быть, верно? – Он посмотрел на двоюродного брата уважительно, но грустно. – Хорошо, мой дорогой, попытаемся сделать, как говоришь ты. Я знаю, у тебя такой же нюх на детали, как у лисицы, охотящейся на цыплят.

Еще один квартал вперед, потом еще один – влево, и они оказались у борделя для мальчиков. Дверь на улицу была приоткрыта, и в передней борделя слонялись рабы, поджидавшие тех, кто их возжелает.

Соклей не сказал: «А что я тебе говорил!» – и Менедем пожалел об этом: он предпочел бы такое заявление самодовольному выражению, которое появилось на лице его двоюродного брата.

Дом напротив борделя тоже был знакомым.

Менедем постучал в дверь, и вскоре ее открыл пухлый кариец, улыбнувшийся посетителям.

– О, да это господа с Родоса! Радуйтесь! Добро пожаловать, заходите. – Он почти безупречно говорил по-эллински.

– Радуйся. – Менедем шагнул к рабу, и тот отступил в сторону, чтобы пропустить его и Соклея.

– Как поживаешь, Пиксодар? – спросил Соклей.

Менедем улыбнулся. Да уж, его двоюродный брат не упускал ни одной мелочи. В прошлом году он тоже помнил имя этого раба. А Менедем услышал его и вскоре забыл.

– А как поживает Ксенофан? – продолжал Соклей.

Выразительные черные брови Пиксодара сошлись у переносицы.

– А разве вы не слышали? – Он покачал головой, доказав тем самым, что он – варвар, хоть и прожил невесть сколько среди эллинов. – Нет, конечно же, не слышали, потому что это случилось спустя пару месяцев после окончания сезона навигации. Ксенофан заболел воспалением легких и умер. У него не осталось детей, как вы знаете. Он был так добр, что в своем завещании дал мне вольную и оставил мне свое дело.

– А… Понимаю, – медленно проговорил Менедем.

Такое нередко случалось. Если бы его отец или отец Соклея умерли бездетными… Менедем не хотел об этом даже думать. Зато подумал: «Вот теперь я уже точно не забуду имя Пиксодара».

– Пожалуйте в дом! – И раб – нет, теперь свободный человек – провел их в комнату, где они в прошлом году торговались с Ксенофаном.

Кариец указал на стулья.

– Садитесь, почтеннейшие.

Потом он кликнул раба, чтобы тот принес вина. Год назад он приносил вино сам.

Когда раб появился с вином, Пиксодар выплеснул немного из своей чаши, совершая либатий.

– Мой господин умер в возрасте семидесяти с лишним лет от роду. Нам повезет, если мы проживем столько.

– Это верно. – Менедем тоже плеснул на пол немного вина в память о Ксенофане. Так же поступил и Соклей.

Менедем посмотрел на двоюродного брата. Их отцам было за пятьдесят. Сколько еще проживут Филодем с Лисистратом? Сколько проживут они сами? Менедему стало не по себе, как будто он услышал крик совы среди бела дня, и юноша сделал большой глоток вина. И вновь Соклей последовал примеру брата. Может, он думал о том же самом, Менедем не удивился бы этому. Подобные мысли были для Соклея гораздо типичнее, чем для него самого.

«Я не создан для того, чтобы вникать в суть вещей», – подумал он и отхлебнул еще вина.

Некоторое время спустя Пиксодар спросил:

– И что нового в мире?

Менедем засмеялся.

– Живя на Косе, ты должен знать новости лучше, чем мы, потому что большая часть новостей – дело рук Птолемея.

– Верно. – Пиксодара явно это не радовало, и мгновение спустя он объяснил почему: – Теперь еще больше пьяных воинов буянят на улицах в любое время дня и ночи. – Он пожал плечами. – Спрашивается, как жить мирному человеку?

Потом кариец указал на Менедема и поинтересовался:

– В прошлом году ты ходил далеко на запад. Как прошло путешествие? Какие новости ты привез из тамошних мест?

Поскольку сезон мореплавания только что начался, скорее всего, корабли из Великой Эллады пока еще не приходили в эти воды.

Менедем рассказал о войне римлян с самнитами и о куда более важной и грандиозной войне Сиракуз с Карфагеном. Он также поведал Пиксодару о путешествии «Афродиты» с флотом, везущим зерно, в осажденные Сиракузы, и о том, как Агафокл, вырвавшись из Сиракуз, вторгся в Африку.

– А когда мы были в Сиракузах, там случилось затмение солнца, – добавил Соклей.

Пиксодар широко распахнул глаза.

– Я слышал о затмениях, но никогда их не видел. Значит, они и вправду бывают?

– Еще как, – серьезно ответил Соклей, – и впечатляют куда сильней, чем можно подумать, судя по рассказам.

Менедем, чуть помедлив, кивнул в знак согласия.

– Так-так, – проговорил Пиксодар. И снова повторил: – Так-так.

Он засмеялся.

– А я-то думал, что путешествую, когда покидаю город, чтобы проверить поля и сады, которые теперь принадлежат мне. Вы же заставили меня почувствовать себя просто младенцем в колыбели.

– Каждому свое, – пожал плечами Менедем. – Я рад, что Ксенофан передал свое дело в такие хорошие руки.

– Спасибо. – Вольноотпущенник Ксенофана перевел взгляд с Менедема на Соклея и обратно. – Но, полагаю, вы ведь явились на Кос не просто для того, чтобы поболтать?

– Верно, – ответил Соклей. – Нас интересует твой шелк. В прошлом году он хорошо продавался. Мы бы хотели заработать на нем снова.

– Что вы привезли? – спросил Пиксодар.

– Пурпурную краску из Библа, которая так нравилась Ксенофану, – ответил Менедем.

Пиксодар по-эллински наклонил голову в знак согласия – слегка смущенно, будто напоминая себе, что должен держаться, как эллин.

Соклей добавил:

– А еще у нас есть прекрасные родосские благовония. Я помню, что ты, в отличие от Ксенофана, интересовался ими в прошлом году.

Менедем этого не помнил. Тогда он обращал внимание только на Ксенофана, а не на человека, бывшего в ту пору рабом.

Пиксодар снова склонил голову.

– Да, интересовался. И все еще интересуюсь… Вернее, мог бы заинтересоваться, если бы цена оказалась сходной. Мы более или менее договорились, сколько будет стоить шелк по отношению к стоимости краски. Но вот по отношению к стоимости благовоний? – Он подался вперед с жадным нетерпением в глазах. – Тут нужно торговаться заново, друг мой.

Пиксодар позвал раба, который принес еще вина, а к нему – оливки и лук.

«Да уж, в полном смысле слова заново, – подумал Менедем. – И этот торг, должно быть, будет его первым большим торгом с тех пор, как он стал свободным человеком».

Менедему не терпелось начать. Он наполнил свою чашу из сосуда со смесью вина и воды и разгрыз луковицу.

– Когда ты покупаешь наши благовония, то в точности знаешь, что получаешь, – сказал он. – Что же касается шелка… Мне бы хотелось посмотреть, что ты собираешься нам продать.

– Как пожелаешь. – Пиксодар хлопнул в ладоши.

Раб со слегка раздраженным видом снова вошел в комнату. Пиксодар сказал, что от него требуется, раб кивнул и поспешил прочь. Он вернулся со штукой редкой ткани, и Пиксодар поднял ее так, чтобы гости могли разглядеть.

– Высшего качества, о почтеннейшие, как видите. Ксенофан научил меня всему, что знал.

Шелк и вправду казался очень хорошим – тоньше прозрачного льна; Менедем видел сквозь него Пиксодара. Но в отличие от льна эта ткань еще и сияла и переливалась.

Хозяева борделей заплатят хорошие деньги, чтобы нарядить своих красоток в одежду из этой ткани. Гетеры сами купят ее. Да и просто представители зажиточных слоев, жаждущие заиметь то, что есть лишь у немногих в их полисе, тоже отдадут свое серебро за шелк.

– Из чего ты это ткешь? – пробормотал Соклей.

Он не ожидал ответа, в нем говорило лишь любопытство. На мгновение лицо Пиксодара за прозрачной тканью стало твердым и враждебным.

– Это секрет Коса, – сказал он. – Самое большее, что я могу сказать: когда мне его раскрыли, я безмерно удивился. Ты мог бы строить догадки от времен падения Трои вплоть до нынешних дней и никогда бы не приблизился к разгадке.

– Должно быть, так и есть, – не стал спорить Соклей. – Впрочем, мне не нужно знать секрет производства этой ткани, чтобы желать ее приобрести.

Он повернулся к Менедему.

– Мы можем взять сотню штук шелка, как и в прошлом году?

– Меня бы это устроило, – сказал Менедем. – На сей раз мы не пойдем на запад, но в Афинах большой спрос на шелк.

Приподняв брови, он посмотрел на Пиксодара.

– У тебя найдется такое количество шелка?

– Конечно. – Кариец хотел кивнуть так, как это делали варвары, но спохватился и склонил голову, подражая эллинам.

– Тогда отлично, – проговорил Соклей. – Обменяем краску на половину шелка, а за вторую половину дадим благовония. Краска пойдет по той же цене, что мы дали Ксенофану в прошлом году?

– Думаю, старик мог бы провернуть сделку чуть-чуть получше, – ответил Пиксодар, – но пусть будет, как ты говоришь. А теперь насчет благовоний…

– Они высшего качества, как и шелк, – заверил карийца Менедем. – Акатос не может позволить себе перевозить что-либо, кроме самого лучшего. Мы делаем деньги на качестве. Капитан крутобокого судна с грузом оливкового масла может взять какой-нибудь хлам, чтобы торговать им вразнос, потому что главную прибыль получает на другом. Мы же не осмеливаемся продавать хлам. Нам всегда нужны лишь самые красивые и качественные товары.

Тут Соклей слегка изумленно шевельнулся – его брат рассуждал совсем как философ, – но промолчал.

– И сколько вы хотите за один кувшин благовоний по отношению к цене одного кувшина краски? – спросил Пиксодар.

Менедем улыбнулся.

– Вот теперь и начинается торг, верно?

Пиксодар тоже улыбнулся. Масло и пшеница, может, и имели твердую цену, за исключением голодных времен, но предметы роскоши? О, эти товары приносили тот доход, который мог извлечь из них продавец, и шли по цене, которую мог позволить себе покупатель.

Время тянулось. Все трое пили, ели и торговались. Пиксодар гонял камешки по счетной доске. Он ни разу не предложил, чтобы ею воспользовались родосцы. Соклей изредка с отсутствующим видом смотрел на потолок, почти беззвучно шевеля губами. Менедем не знал никого, кто умел бы лучше его делать вычисления в уме. Соклей медленней, чем Пиксодар, управлялся со счетной доской, но результаты его подсчетов всегда оказывались верными.

Наконец, когда уже близился вечер, Пиксодар протянул руку Менедему и Соклею.

– Договорились, – сказал он, и Менедем кивнул.

Кивнул и его двоюродный брат.

Пиксодар с улыбкой добавил:

– Ксенофан обычно жаловался, как с вами трудно торговаться. Вижу, он был прав.

– Могу сказать о тебе то же самое, – ответил лестью на лесть Менедем.

Пиксодар просиял.

– Что бы вы хотели – остаться здесь на ужин? – спросил он. – Или дать вам провожатого до дома родосского проксена?

– Наверное, нам лучше повидать проксена, – ответил Соклей. – А то он будет гадать, не обидел ли нас чем-нибудь, если мы его не посетим. Но не будешь ли ты так любезен послать кого-нибудь на «Афродиту», чтобы дать знать нашим людям, где мы?

Если Менедем и испытывал искушение остаться и отведать кухни вольноотпущенника, то, с точки зрения формальной вежливости, Соклей был прав, и Менедем прекрасно понимал это.

Сознавал это и Пиксодар – он склонил голову, снова подражая эллинам.

– Как пожелаете, разумеется.

Он кликнул пару рабов. Год назад они были его товарищами, теперь Пиксодар стал их господином. Менедем гадал – что они об этом думают. Надеется ли кто-нибудь из них со временем унаследовать хозяйское дело, как это удалось сделать Пиксодару?

Что бы они ни думали, они повиновались. Один из рабов отправился в гавань, второй отвел Менедема и Соклея к дому торговца вином Клейтелия, сына Екдикоса, представлявшего интересы Родоса на Косе.

Менедем дал рабу несколько оболов и отослал его обратно.

Клейтелий оказался пухлым добродушным человеком лет сорока. Он явно был в восторге от того, что к нему пожаловали гости.

– Рад видеть вас, друзья мои, – сказал он. – Я слышал, что вы явились в порт, и приказал повару приготовить побольше еды.

– Большое спасибо, – разом ответили Соклей и Менедем.

– Это мне в радость, поверьте, – гостеприимно проговорил Клейтелий. – Не стойте же в передней… Пройдемте со мной в андрон. Пойдемте, пойдемте.

Он погнал их вперед, как непослушных детей. В таких делах у него явно имелся опыт: в саду в тускнеющем вечернем свете играли два мальчика – приблизительно лет восьми и пяти.

– Бегите наверх, – велел им Клейтелий. – Сегодня вечером вы поужинаете в женских комнатах. У меня гости.

– Твои сыновья? – спросил Менедем – мальчики выглядели типичными уроженцами Коса.

Клейтелий кивнул.

– Красивые и смышленые ребятишки, – заметил Менедем.

– Ты слишком любезен, почтеннейший. – Клейтелий махнул в сторону андрона. – Входите, оба. Пусть мой дом станет вашим домом.

Раб зажигал лампы и факелы в андроне, в одном из углов которого стояла плетеная клетка с галкой. Серо-черная птица прыгала вверх-вниз по маленькой лестнице, зажав в клюве крошечный бронзовый квадратик в виде щита. Клейтелий засмеялся и насыпал ей семян. Птица со звоном выронила квадратик и начала клевать.

Такие диковинки всегда зачаровывали Соклея, и, само собой, он не удержался от вопроса:

– Много времени у тебя ушло, чтобы выдрессировать птицу?

– Меньше, чем ты думаешь, всего пара месяцев, – ответил Клейтелий. – Они удивительно умные – к тому же бронзовый квадрат сверкает, а галки любят такие штуки.

– Как интересно, – сказал Соклей.

Менедем подумал, уж не собирается ли его двоюродный брат тоже купить галку по возвращении на Родос.

Они ели, возлежа на кушетках. Поскольку в андроне было всего трое мужчин, у каждого было отдельное ложе. Ситос состоял из ячменной каши с луком, грибами и фенхелем. На опсон повар принес запеканку из креветок, сыра и оливок. Хотя в блюдах не было ничего особенного, приготовлены они были вкусно.

И вино, поданное после того, как блюда унесли прочь, тоже оказалось очень хорошим.

Менедем и Соклей поделились с Клейтелием новостями, и тот сказал:

– О, так вы видели проплывающий мимо флот Птолемея, вот как? Не знаю, долго ли он тут пробудет, но, пока корабли здесь, все будет прекрасно. Говорят, что с Птолемеем его жена и что она беременна.

– Об этом я не слышал, – сказал Менедем.

Соклей покачал головой, чтобы показать, что и он не слышал ничего подобного.

– Имейте в виду, я не знаю, правда ли это, – проговорил Клейтелий. – Если Береника и здесь, она не ходит сама за покупками на агору. – Он засмеялся.

Менедем тоже засмеялся, но Соклей сказал:

– А, Береника. Она не жена Птолемея, а его наложница. Птолемей женат на Эвридике, дочери старого Антипатра.

Он отслеживал подобные вещи так же тщательно, как отслеживал относительную стоимость шелка и благовоний.

– Вот как? – слегка упавшим голосом переспросил Клейтелий.

Его новости оказались не то чтобы ложными, но слегка недостоверными. Немного подумав, Менедем и сам припомнил, на ком был женат Птолемей. Только вряд ли он вот так об этом бы заявил. С безжалостно точным человеком бывает труднее ладить.

Но проксен вроде бы не оскорбился – к счастью. После нескольких глотков вина улыбка его вернулась на лицо, подобно солнцу, вновь выглянувшему из-за маленького облачка. Он кликнул раба, коротко переговорил с ним и отослал прочь. Вскоре парень вернулся со словами:

– Все готово, господин.

– Хорошо, хорошо. Тогда ступай спать, ты нам больше не понадобишься этой ночью, – сказал Клейтелий.

Раб кивнул и исчез.

Клейтелий повернулся к родосцам.

– Я знаю, у вас был хлопотливый день. Ваши комнаты готовы.

– Спасибо за доброту, – ответил Менедем и осушил свою чашу.

Он бы не отказался выпить еще, но хорошо умел понимать намеки. Соклей, может, и не понял бы, но у него хватило ума встать, когда поднялся Менедем. Соклей бросил последний взгляд на галку перед тем, как Клейтелий вывел их из андрона во двор.

Пара мерцающих факелов давала достаточно света, чтобы проксен смог провести гостей в их комнаты.

– Приятного вечера, – проговорил он, – и увидимся утром.

С этими словами он ушел, насвистывая непристойную песенку.

– Спокойной ночи, – сказал Соклей и вошел в одну из комнат.

– Спокойной ночи, – ответил Менедем и вошел в другую.

В комнате он увидел стул со стоящей на нем маленькой глиняной лампой и кровать. На кровати лежала женщина, примерно ровесница Менедема – без сомнения, одна из рабынь Клейтелия. Она улыбнулась вошедшему и сказала:

– Радуйся.

– Радуйся, – ответил Менедем, тоже улыбнувшись.

Интересно, у Соклея в спальне тоже есть компания? Вероятно. Клейтелий был воистину заботливым хозяином.

– Как тебя зовут, милая?

– Меня зовут Эвноя, – ответила женщина.

– Что ж, Эвноя, снимай хитон, и мы позабавимся. – Менедем стянул через голову тунику.

Как только женщина тоже обнажилась, он лег на кровать с ней рядом, взял ее руку и положил на свой член, целуя и лаская груди Эвнои и гладя ее между ног. Как и большинство женщин, она опаляла растущие там волосы; ее тело было мягким и очень гладким.

Спустя некоторое время Менедем приподнял рабыню и прислонил к спинке кровати, наклонив вперед, а сам занял позицию сзади. Он уже готов был воткнуть, когда Эвноя оглянулась через плечо и сказала:

– Я бы не хотела беспокоиться о том, что у меня будет ребенок.

Юноша мог бы не обращать внимания на ее слова. Она была здесь для того, чтобы выполнять его желания, а не наоборот. Но, пожав плечами, Менедем ответил:

– Тогда наклонись еще немножко. – И, поплевав на себя, чтобы было легче, вошел в другую «дверь». – Вот. Так лучше?

– Ну… вроде да, – отозвалась Эвноя. – Только немножко больно.

– Ты сама так захотела, – сказал Менедем, не задумываясь – хотела ли она вообще отправляться к нему в постель.