Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Андрей Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Асина покачала головой (ее темные волосы при этом разлетелись), задохнулась, задрожала и издала короткий приглушенный крик, в тот же миг сжав его внутри себя, чтобы больше он не смог больше сдержаться ни на мгновение. Он вошел глубоко, в этот радостный миг забыв обо всем на свете.

Потом Менедем похлопал ее по заду, и женщина начала отодвигаться, готовясь выпрямиться.

– Не надо, – сказал юноша и начал все заново: он и вправду слишком долго пробыл в море.

Асина снова оглянулась.

– Ну-ну. Неудивительно, что тебе удавалось проворачивать такие дела и раньше.

– Вовсе не удивительно, – согласился Менедем так самодовольно, что она рассмеялась.

Менедем продолжал, на этот раз не делая остановок, как раньше, чтобы поберечь силы: несмотря на свое хвастовство, он начал гадать, сможет ли вообще кончить. Но, задыхаясь, он все-таки кончил и заставил Асину кончить одновременно. И только тогда резко отодвинулся.

Третий заход последует не скоро… А скорее всего, и вообще не последует.

Менедем и Асина торопливо оделись.

Теперь, когда они выполнили то, что было задумано, оба вели себя друг с другом куда осторожней, чем раньше.

«Может, просто потому, что теперь мы с Асиной уже больше не ослеплены», – подумал Менедем, снова опоясываясь мечом.

– Тебе он ни к чему, – сказала Асина.

– Никогда не знаешь, кто может явиться домой в неурочное время, – ответил Менедем.

Разумеется, он не упомянул о своих подозрениях, что Асина могла помочь мужу заманить простака в ловушку. Женщина покачала головой.

– Никодрома не будет весь день. Дела заботят его больше, чем жена. Да я вообще у него на последнем месте. Если бы наш сын выжил, может, тогда… – Она снова покачала головой. – Нет, вряд ли. Его бы заботил мальчик, но не я.

– Мне очень жаль, – сказал Менедем.

– Да? Почему? – Смех ее был неровным и острым, как зазубренный наконечник стрелы. – Ты получил, что хотел. Так о чем тебе теперь волноваться?

Сколько мужчин входили в эту дверь, пока Никодром был в храме? Менедем почти посочувствовал жрецу, чего никак от себя не ожидал.

– У тебя и раньше были любовники, – уязвленно сказал он.

– Были, – кивнула Асина. – Ты дал мне то, что требовалось. Но ты вряд ли можешь дать то, чего я хочу.

«И что же это такое?» – подумал Менедем.

И почти сразу нашел ответ. Пара рабов, более высокое положение в обществе. Наверняка эти потные совокупления тайком не могли дать Асине ничего такого; она могла получить все это только от мужа – и Менедема впрямь не особо волновало, есть у нее такое или нет.

– Шелк и изумруды тебя утешат, – сказал он.

– Немного, – ответила Асина – она была из тех, кто вечно желает большего.

Менедем очень хорошо это понимал, он и сам был таким.

– Теперь тебе лучше уйти, – решила женщина.

– Да, ты права.

Менедем подумал – а стоило ли вообще сюда приходить. Скорее всего, стоило. Он ведь не искал чего-то большего, чем простое физическое наслаждение. Но никогда еще, получив такого рода удовольствие, он не чувствовал себя после этого настолько опустошенным.

Асина поцеловала любовника, открывая запор на двери.

– Ты будешь вспоминать меня, когда уплывешь из Эгины? – спросила она.

– Я никогда тебя не забуду.

То могло быть красивым комплиментом, вежливой ложью, но Менедем услышал в своих словах болезненную правду. Асина, должно быть, тоже ее почувствовала, потому что самодовольно улыбнулась. Значит, восприняла это как похвалу – что ж, Менедем не стал разуверять женщину, сделав ей тем самым последнее одолжение.

Два маленьких голых мальчика, один лет восьми, второй лет шести, играли на пыльной улице с игрушечной повозкой. Когда Менедем вышел из дома жреца, мальчуганы подняли глаза и начали хихикать. Почувствовав, как у него загорелись уши, родосец поспешил прочь, на рыночную площадь.

* * *

Увидев Менедема, приближающегося к небольшой выставке товаров, которые разложили моряки с «Афродиты», Соклей помахал ему рукой.

– Рад, что ты вернулся, – окликнул он двоюродного брата и тут же спросил: – Ну, как дела?

– Очень хорошо, спасибо. А у тебя?

Соклей возвел глаза к небу. Двое моряков, подносившие ему товары, загоготали. Третий уставился на них непонимающим взглядом, и один из товарищей, наклонившись к нему, что-то прошептал. Менедем не расслышал, что именно, но увидел сопровождавший слова непристойный жест. До третьего моряка наконец дошло, и он тоже рассмеялся.

– Хорошо, – проговорил Соклей. – Тебя не захватили, чтобы потребовать выкуп, тебя не убили…

– Насколько я заметил – нет, – согласился Менедем.

– Перебивай сколько хочешь, я все равно задам нужные вопросы. Например: можем ли мы остаться на Эгине, не беспокоясь о том, что нас пырнут ножом, как только мы сойдем с «Афродиты»?

Это и впрямь был важный вопрос. Менедем подумал о двух маленьких хихикающих мальчиках – они, наверное, были не единственными соседями, заметившими, как он приходил в дом Никодрома в отсутствие жреца. Что означало…

Менедем покачал головой.

– Не уверен, что можем.

– Вот и еще один порт, куда нам в ближайшее время дорога заказана, – со вздохом проговорил Соклей. – Похоже, в каждом путешествии появляется такое место, а?

– Здесь все не так, как было в Галикарнасе или в Трасе, – запротестовал Менедем. – Думаю, я просто пополнил собой длинный список мужчин, которых ненавидит Никодром.

– А, вот как?

– Боюсь, что так. – И, не желая долго терзаться размышлениями над содеянным, Менедем спросил: – Как тут идут дела?

Соклей пожал плечами.

– Я продал немного шелка, а в придачу – пурпурной краски и несколько кувшинчиков благовоний, но вообще-то люди не рвутся покупать. Вероятно, Диоклею пора начать вытаскивать моряков из таверн и борделей, что скажешь?

– Ты имеешь в виду – нам пора покидать Эгину? – спросил Менедем, и Соклей кивнул.

Менедем подумал и тоже кивнул.

– Наверное, уже пора двинуться обратно на Родос. Пусть мы вернемся немного рано, ведь мореходный сезон еще не кончился, ну и что. Главное, мы выполнили почти все, что наметили.

– Знаешь, мой дорогой, я тоже так считаю, – согласился Соклей. – Если мы вернемся сейчас, то привезем солидную прибыль. Однако если будем странствовать еще месяц, то вполне можем остаться в убытке. Поэтому я не возражаю против того, чтобы пораньше вернуться домой.

– Я тоже не возражаю, – заявил Менедем.

«Какой же я лжец», – подумал он.

ГЛАВА 11

«Афродита» скользила на восток по Сароническому заливу прочь от Эгины, а Соклей скорбно смотрел на север, туда, где находилась Аттика. Два главных афинских порта, Пирей и Фалерон, были так близко, что, казалось, до них можно было дотянуться рукой. Дальше на возвышенности лежали сами Афины; издали великолепные здания акрополей выглядели крошечными, но совершенными.

Указав влево, Соклей выпалил:

– Чума побери этих пиратов! Сейчас мы должны были быть там.

– Мы туда еще попадем, – утешил его Менедем.

– Но без черепа грифона.

Соклей хмуро посмотрел на двоюродного брата, хотя Менедем не был виноват в случившемся. Но Соклей не мог выбросить из головы картину: пират (возможно, раненый – на это он очень надеялся) развязывает ремешки кожаного мешка и в ужасе глядит на череп, который взирает на него пустыми глазницами…

А потом с проклятием швыряет череп грифона в море под смех своих товарищей-грабителей.

– Тут уж ничего не попишешь. Нам еще повезло, что мы сохранили свободу и большую часть добра, – сказал Менедем.

Он снова был прав; Соклей хорошо это знал. Но холодное равнодушие двоюродного брата раздражало.

– Столько знаний пропало зря, – произнес Соклей.

– Много или мало – откуда ты можешь знать? – по-прежнему равнодушно откликнулся Менедем. – Ты даже не можешь сказать наверняка, заинтересовались бы твои друзья-философы этим черепом хоть на десятую долю так же, как интересовался им ты.

Услышав это, Соклей сжал зубы, словно ему попался в хлебе камешек. Наверное, ему еще повезло, что он не сломал при этом нижний зуб. Да, он не знал, какие факты философы Лицея и Академии извлекли бы из черепа грифона – и теперь уже никогда не узнает.

– Дамонакс же им заинтересовался, – только и смог ответить он.

– Дамонакс не собирался изучать череп, ему нужно было всего лишь украшение для дома, – сказал Менедем. – Это говорит кое-что о его вкусе, но ничего не говорит о том, что подумал бы о черепе настоящий философ.

Соклей упрямо продолжал:

– Аристотель написал несколько книг о животных, в том числе и о строении их тела. Его преемник Теофраст, у которого я имел честь учиться, написал такие же книги о растениях; уж он-то наверняка захотел бы увидеть череп грифона.

– Зачем? Он что, подумал бы, что череп вырос на дереве, как сосновая шишка?

– Ты просто невозможен! – ответил Соклей, но не мог не рассмеяться.

Не исключено, что двоюродный брат как раз и старался его рассмешить.

Афины за кормой «Афродиты» постепенно становились все меньше. Вместо того чтобы горевать, как любовник о потерянной возлюбленной, Соклей нашел дела, требовавшие его внимания, и когда в конце концов поднял глаза, то увидел, что Афины остались далеко.

«Я обязательно туда вернусь, – подумал он. – Пусть даже и без черепа грифона».

Но сейчас следовало думать о более насущных вещах.

– Ты снова собираешься остановиться на ночь на Сунионе? – спросил он Менедема.

– Верно. А что? – Двоюродный брат подозрительно посмотрел на него. – Ты собираешься спрыгнуть с судна и поплыть обратно в Афины, хоть и без своей драгоценной игрушки?

– Нет, нет, нет, – покачал головой Соклей. И ответил колкостью на колкость: – Я просто подумал – как хорошо, что на побережье Внутреннего моря пока еще осталось несколько мест, где тебя не ждут разъяренные мужья.

– Хе, – сказал Менедем.

Односложная насмешливая реплика. Вообще-то он был не из тех, кто обижается на шутки. Поэтому спустя мгновение Менедем снял руку с рукояти рулевого весла и помахал Соклею.

– Хорошо, мой дорогой, один—один!

* * *

Мыс Сунион показался Соклею таким же непривлекательным, как и в прошлый раз, когда «Афродита» останавливалась здесь несколько дней тому назад. Теперь, по крайней мере, судну не надо было очищаться от скверны («Если не считать грехом прелюбодейство капитана», – подумал Соклей) и на борту у них не было мертвых или умирающих.

Когда якоря акатоса плюхнулись в море, заходящее солнце уже послало по воде оранжевую и пурпурную рябь. От берега, на котором стояла деревушка, отчалила лодка и направилась к торговой галере. Соклей уже раньше встречал парня, который сидел на веслах, но вот его пассажира – щегольски одетого человека, казавшегося на Сунионе явно не к месту, – видел впервые. Щеголь окликнул их:

– Ахой, на судне! Кто вы и куда направляетесь?

– «Афродита», с Родоса, возвращаемся домой, – ответил Соклей.

– Я же тебе говорил, – сказал сидевший на веслах.

Щеголь не обратил на него внимания.

– Возьмете пассажира до Коса? – крикнул он.

– Смотря какую предложат плату, – ответил Соклей.

– Ах да. – Щеголь с улыбкой кивнул. – Вечно все упирается в деньги, верно? Ну и какова ваша цена?

Соклей поразмыслил. Этот парень явно был нездешним, а значит, по той или иной причине ему очень нужно было на восток. Оставалось только решить, сколько с него запросить. Соклей подумал об Эвксениде из Фазелиса, о том, сколько из него удалось выжать за такую короткую поездку. Приготовившись к крику ярости или к отчаянному торгу, Соклей назвал самую неслыханную цену, какую только смог придумать:

– Пятьдесят драхм.

Но щеголь в лодке не завопил. Он даже не моргнул. Он просто кивнул и сказал:

– Договорились. Вы отплываете утром, не так ли?

Менедем за спиной Соклея пробормотал:

– Клянусь египетской собакой!

Соклей не мог сказать, была ли то похвала в его адрес или же удивление, что щеголь – а теперь их новый пассажир – не закричал: «Караул!» Может, и то и другое. Что до самого Соклея, он чувствовал, что мог бы запросить и вдвое больше и все равно немедленно получил бы согласие. Да, но пассажир задал ему вопрос.

– Верно, мы отплываем утром, – вынырнув из раздумий, ответил Соклей. – Половину ты заплатишь вперед, а другую половину – когда прибудем на Кос.

– Я знаю правила, – нетерпеливо проговорил щеголь. – И приду с собственными хлебом и вином.

– Хорошо.

Соклей знал, что говорит слегка ошеломленно, но ничего не мог с собой поделать. Он чуть ли не через силу выдавил еще один вопрос:

– И как, э-э… тебя зовут?

– Вы может звать меня Дионисом, сыном Гераклита, – ответил щеголь. – Обещаю, что прибуду на судно рано и не задержу вас.

Потом он заговорил с местным, сидевшим на веслах, и тот принялся грести обратно к Суниону.

Соклей уставился им вслед.

– Ну и ну! – сказал Менедем. – Разве не интересно?

– Хотел бы я знать, от кого этот тип удирает, – отозвался Соклей. – Но явно не от кого-нибудь из этого селения, иначе он бы попросил разрешения провести ночь у нас на баке. Думаю, от кого-то из Афин. Он похож на афинянина, да и разговаривает как афинянин.

– А я бы хотел знать, кто он такой, – заявил Менедем.

– Дионис, сын Герак… – начал было Соклей.

Его двоюродный брат покачал головой.

– Пассажир сказал, что мы можем так его называть, но не сказал, что так его зовут.

Соклей хлопнул себя по лбу ладонью. Он гордился своей способностью замечать подобные вещи, но эту деталь упустил.

– Он назвал два самых обычных, весьма распространенных имени, – продолжал Менедем, – вот что он сделал. Прямо как Одиссей, сказавший циклопу Полифему, что его зовут Никто.

– Не сомневался, что ты так или иначе сумеешь приплести сюда Гомера, – заметил Соклей.

Но он не мог не признать, что сравнение попало в точку. А потом его смекалка, временно парализованная тем, что Дионис так небрежно согласился заплатить неслыханную цену, заработала вновь.

– Этот щеголь хочет попасть на Кос.

– Да, он так сказал, – согласился Менедем и спустя мгновение щелкнул пальцами. – А на Косе сейчас…

– Птолемей, – закончил за брата Соклей, не желая, чтобы его опередили. – Хотел бы я знать, уж не посланец ли он Деметрия Фалерского из Аттики? А может, посланец Кассандра или один из шпионов Птолемея?

– Я лично склоняюсь к последнему варианту, – проговорил Менедем. – Птолемей владеет всеми сокровищами мира, так зачем его шпиону спорить из-за платы за проезд?

– Звучит резонно, – согласился Соклей. – Хотя вовсе не обязательно, что так оно и есть. И я скажу тебе еще кое-что. – Он подождал, пока Менедем вопросительно приподнимет бровь, и продолжил: – Кем бы этот тип ни был, мы у него этого не выясним.

– Что ж, мой дорогой, если думаешь, что я буду с этим спорить, ты безумен, как менада, – ответил Менедем.

* * *

Дионис, сын Гераклита, – или как там было его настоящее имя – оказался человеком слова. Он окликнул «Афродиту» на следующее утро так рано, что некоторые из моряков еще спали, и вскоре уже взобрался с лодки местного жителя на торговую галеру. Он захватил с собой кожаный мешок, достаточно большой, чтобы там поместились еда, вино и кое-какие пожитки.

– Радуйся, – сказал пассажир подошедшему Соклею.

– Добрый день, – ответил тот.

– Сомневаюсь, что добрый, – заметил Дионис. – Будет зверски жарко. Надеюсь, вы не ожидали, что вместе с остальными припасами я принесу и свою воду.

– Нет, водой мы поделимся, тем более в жаркий день. А я думаю, ты прав: будет жарко. Воздух уже сухой, а солнце еще даже не поднялось над горизонтом.

Соклей протянул руку.

– А теперь, будь добр, – первую часть платы.

– Само собой. – Дионис полез в мешок за маленьким кожаным кошелем и, вытащив монеты, одну за другой подал Соклею. – Вот, почтеннейший, двадцать пять драхм.

На одной стороне монет был изображен орел, на другой – резко очерченный мужской профиль.

– Это драхмы Птолемея! – огорченно сказал Соклей: они были куда легче аттических, которые он ожидал получить.

– Ты же не говорил, какими именно деньгами хочешь получить плату, – заметил Дионис.

– Что-то не так? – окликнул их Менедем с кормы.

Соклей объяснил, что случилось, и его двоюродный брат спросил:

– Ну и что будем делать? Может, отошлем его обратно на берег, если он не предложит серебряные монеты нужного веса?

– И где же тут справедливость? – вопросил Дионис. – Я ведь заплатил все, что обещал.

– Ну и что? – отозвался Менедем. – Если ты не заплатишь того, что мы хотим, можешь подождать другого судна.

Такое заявление вовсе не обрадовало щеголя, как он ни пытался это скрыть. Но Соклей нехотя покачал головой – замечание насчет справедливости попало в цель.

– Он прав, Менедем. Это я виноват, поскольку не сказал, что нам нужны аттические деньги.

Соклей обычно немало выгадывал, играя на разнице веса денег при каждом удобном случае, в этом его мало кто мог обойти, но на сей раз его все-таки обошли.

– Уж больно ты порядочный, себе в убыток, – недовольно проворчал Менедем.

Дионис, сын Гераклита, поклонился Соклею.

– Ты, мой дорогой, – просто образец добродетели.

– Образец добродетели? Я? Вот уж не подозревал. – Но Соклей был польщен больше, чем ему хотелось признаться. – Я и впрямь надеюсь на честность тех, с кем имею дело, поэтому и сам стараюсь вести себя честно: что даешь, то и получаешь.

– И если это не делает тебя образцом добродетели, то пусть меня склюют вороны, если я знаю, что может тебя таковым сделать, – сказал Дионис.

* * *

Солнце, шар расплавленной бронзы, поднялось над маленьким островом Елены, где, по преданию, Елена Прекрасная останавливалась после Троянской войны по пути домой, в Спарту. Почти сразу воздух начал дрожать и танцевать, как над расплавленным металлом в кузне. Первые же его горячие лучи, казалось, опалили все холмы за Сунионом. Соклей знал, что холмы эти и раньше были сухими и коричневыми, но теперь почти видел, как солнце выпаривает из них последнюю влагу. Еще странно, что они не видят, как само море дымится и превращается в пар, словно вода в горшке, слишком долго провисевшем над огнем.

– О-ей! – воскликнул он. – Надеюсь, поднимется хотя бы легкий ветер. Не то грести по такой жаре будет еще труднее, чем в тот последний раз, когда мы шли через Киклады.

Дионис снова порылся в своем мешке, вытащил широкополую шляпу и надел ее.

– Не хочу испечься, спасибо большое, – проговорил он.

– Не мог бы ты пойти на бак, чтобы дать место гребцам? – спросил Соклей.

– О, конечно. Я не собираюсь мешать.

Дионис взял мешок и двинулся на нос, а Соклей вернулся на корму и поднялся по ступенькам на ют. Он ждал, что Менедем поджарит его до угольков; двоюродный брат имел на это полное право. Но Менедем только щелкнул языком и заметил:

– Ну-ну… Попался, который кусался.

– Я никак не ожидал, что он расплатится монетами Птолемея, – проговорил Соклей. – Этот тип самоуверен, как истинный эгинец; он говорил на хорошем аттическом, поэтому я ожидал получить «сов». Да, он, скорее всего, человек Птолемея.

– Потому что расплачивается египетскими монетами? Очень даже может быть.

– Ну и поэтому тоже, но я подумал так еще и потому, что он ведет себя как богатый жмот. Так же держал себя и Птолемей, когда мы с ним торговались из-за тигровой шкуры.

– Богатый жмот. – Менедем некоторое время наслаждался таким парадоксом, потом кивнул, соглашаясь. – Хорошо звучит. Да, человек, который может получить все, что заблагорассудится, заплатить, сколько душа пожелает, – и, зная это, все-таки не хочет переплачивать.

На носу заскрипел кабестан – моряки поднимали якоря. Был ли Дионис, сын Гераклита, богатым жмотом или нет, но он знал о морских путешествиях достаточно, чтобы не путаться у команды под ногами.

Пот и оливковое масло блестели на нагих телах матросов. Соклей вытер лоб рукой, и она сразу стала влажной.

– Я тоже достану шляпу, – сказал он. – Не хочу, чтобы спеклись мозги.

Его двоюродный брат послюнявил палец и попробовал ветер – вернее, попробовал бы, если бы ветер был. Затем тяжело вздохнул.

– Я посажу на весла каждого борта всего по шесть гребцов, – сообщил Диоклей. – И буду менять вахты чаще обычного, не то кого-нибудь, как пить дать, хватит солнечный удар.

– Делай, как сочтешь нужным, – ответил келевсту Менедем.

Под команды, которые выкрикивали капитан и начальник гребцов, «Афродита» оставила маленькую гавань Суниона и двинулась на восток через Эгейское море к Косу, чтобы оттуда отправиться домой, на Родос.

Соклей продолжал смотреть на северо-запад – туда, где остались Афины; туда, где могло столько всего произойти. Он проклинал пирата, укравшего череп грифона, а заодно и всех остальных когда-либо живших на свете пиратов. Но что толку в проклятиях! Череп грифона пропал, и никогда больше Соклей не увидит ничего подобного; он не знал даже, увидит ли когда-нибудь что-либо подобное мир.

Вместо того чтобы попусту ругать пиратов, Менедем приготовился сражаться с ними, раздав команде оружие, так же как сделал по дороге к Аттике. При виде этих приготовлений пассажир «Афродиты» вынул из своего мешка меч гоплита и повесил его на пояс с видом человека, умеющего обращаться с оружием.

Царил мертвый штиль, и Эгейское море лежало гладкое, как отполированный металл, под свирепым, палящим солнцем.

Пот струился с тела Менедема, стоявшего на рулевых веслах; он жадно глотал разбавленное вино, чтобы удержать хоть немного влаги. Так же поступали и гребцы. На такой жаре они не способны были работать с полной отдачей, и Диоклей их за это не бранил: начальник гребцов знал, что люди и без того делают все, что могут.

На полпути между Сунионом и Кеосом «Афродита» прошла мимо остановившегося из-за штиля крутобокого судна. Моряки на бочкообразном паруснике, заметив галеру, тревожно закричали. Окажись «Афродита» пиратским судном, у них не было бы никаких шансов спастись. Потом моряки закричали снова, на этот раз с облегчением, увидев, что акатос не повернул в их сторону.

Далеко за полдень Менедем решил сделать остановку на Кеосе.

– Наполним водой кувшины и передохнем. Очень надеюсь, что завтра будет ветер, – сказал он Соклею. – Я знаю, мы прошли всего около сотни стадий, но…

К его облегчению, двоюродный брат не склонен был спорить.

– Мы все равно не добрались бы до Китноса к закату, и нам нужна пресная вода.

– Верно, – кивнул Менедем. – И вода на Кеосе лучше, чем та гадость, что пьют на Китносе.

Кеос и вправду выглядел более зеленым и гостеприимным, чего его южный сосед, хотя жестокое солнце опалило и этот остров тоже. Когда «Афродита» вошла в гавань Корессии, одного из четырех полисов маленького острова, Соклей заметил:

– Здесь в старину людей заставляли пить цикуту, когда им исполнялось шестьдесят, чтобы не кормить лишние рты.

Менедем щелкнул пальцами.

– Я знал, что это было на одном из кикладских островов, но даже персидский палач не заставил бы меня вспомнить, на каком именно.

– Я помню всякие бесполезные вещи, ты же знаешь. А еще с этого острова вышел поэт Симонид.

– «Путник, весть отнеси всем гражданам воинской Спарты: Их исполняя приказ, здесь мы в могилу легли», – процитировал Менедем эпитафию павшим в битве при Фермопилах.

– Он написал и много других стихов, – заметил Соклей.

– Знаю, но всем приходит на ум именно этот, – ответил Менедем. – Я, разумеется, не имею в виду тебя, мой дорогой. Ты ведь у нас вспоминаешь всякие диковинные вещи, не успеешь уронить шляпу.

Соклей снял с головы шляпу, и Менедем подумал, уж не собирается ли он ее уронить, но Соклей только обмахнулся ею и снова надел. Приподняв бровь, он рассматривал Менедема, как рассматривал череп грифона, – анализируя, классифицируя, находя для него место в более обширной системе вещей. Менедем не знал, понравится ли ему место, которое двоюродный брат для него приготовил. Конечно, он займет в квалификации Соклея место выше грифона, но вот намного ли выше?

Не успел Соклей дать на это ответ – наверное, куда более подробный, чем хотелось бы Менедему, – как на корму явился Дионис.

– Учитывая, сколько я вам плачу, я надеялся добраться до Коса в первый же день, а не приближаться к нему жалкими маленькими рывками, – сказал щеголь.

– Я и сам на такое надеялся, – ответил Менедем, – но ветра нет, и я не собираюсь гробить людей. Может, завтра дела пойдут веселее.

– Лучше бы так оно и было, – мрачно проговорил Дионис.

Растянув губы в еще более холодной и неприятной улыбке, чем та, которой он только что одарил Менедема, Соклей сказал:

– Что ж, несравненнейший, если наша скорость тебе не подходит, я верну тебе деньги, которые ты заплатил, и можешь найти здесь другое судно, отправляющееся на восток.

Дионис налился темно-багровой краской, и вовсе не из-за жары. В гавани Корессии, в которую впадала река Элике, не было других судов, кроме «Афродиты», – лишь маленькие рыбацкие лодки, никогда не уходившие далеко от острова.

Сколько времени путешественнику пришлось бы прождать другое судно, направляющееся на Кос? Менедем понятия не имел, и Дионис тоже.

С двойным всплеском якоря акатоса упали в воду. Моряки погрузили в лодку кувшины и погребли к берегу, чтобы наполнить их пресной водой из реки Элике.

– Может, сходим на рыночную площадь с благовониями и шелком? – предложил Менедем. – Посмотрим, не сумеем ли тут что-нибудь продать?

– Здесь? – Взгляд Соклея был очень красноречив. – Не думаю, что с тех пор, как здешние жители послали пару судов, чтобы сражаться с персами при Саламине, они совершили еще хоть один поступок.

Менедем засмеялся.

– Ты, вероятно, прав. И все равно они должны желать, чтобы их женщины хорошо пахли и выглядели красивыми.

– Полагаю, да, – признал Соклей. – Но вот могут ли они заплатить за это?

– Тут уж никогда не угадаешь наперед, – в свою очередь признал Менедем. – Но, думаю, стоит выяснить.

* * *

Почти никто в Корессии не обратил особого внимания на двух родосцев, шагавших к агоре.

Мужчины в такую жару сидели в винных лавочках или лежали, распластавшись, как ящерицы, в любой тени, которую только могли отыскать. Двоюродные братья увидели и пару громко храпевших пьяных, рядом с которыми стояли пустые винные чаши. Соклей приподнял бровь, Менедем только пожал плечами.

На рыночной площади почти не было народу. Кто-то торговал вразнос луком, одна женщина разложила на продажу яйца и сыры, но вот покупателей заметно не было. И казалось, продавцы и не ждали их – они всего лишь делали вид, что торгуют. Менедем видел такое и раньше, и это всегда вызывало у него пренебрежительную усмешку.

– Давай покажем этим людям, что не все спят день напролет, – предложил он Соклею.

Тот зевнул.

– Прости, почтеннейший. Ты что-то сказал?

Менедем фыркнул и начал кричать – все громче, пока его голос не разнесся по всей агоре:

– Благовония с Родоса! Прекрасный косский шелк! Кто хочет купить? Мы не пробудем здесь долго, поэтому лучше поспешите! Кто хочет купить?

Парень, торговавший луком, и крестьянка уставились на приезжих. Соклей присоединился к Менедему, однако родосцам оставалось лишь гадать: а волнует ли вообще это кого-нибудь, кроме двух голубей, склевывавших что-то с земли. Может, Корессия была не сонным городком, а мертвым?

Но наконец на агоре появился человек средних лет, который двигался ленивым шагом.

– 'дравствуйте, – сказал он, опуская звонкие согласные, как делали все говорившие на ионическом диалекте. – Что 'ы привезли на продажу?

«Ничего себе! Двери и черепицу. Разве ты не слышал, как я расхваливал их?» – подумал Менедем.

Но Соклей уже демонстрировал штуку тонкого шелка, и Менедем нехотя объяснил покупателю, что они с двоюродным братом продают также благовония.

– Сколько 'а это? – Местный разинул рот, как будто никогда не слышал вообще ни о каких товарах. – Сколько ты 'а них хочешь?

Менедем назвал цену, добавив:

– В афинских драхмах, конечно.

Кеос входил в Островную лигу, но имел более тесные связи с соседней Аттикой.

– Хорошо, – сказал местный. – 'айте мне пару кувшинчиков 'лаговоний и, может, еще 'ве-три штуки шелка. Похоже, это будет очень неплохая сделка.

– У тебя… есть деньги? – Менедем тщетно попытался скрыть удивление.

– Сейчас 'ернусь, – ответил покупатель. – Никуда отсюда не уходите.

И он ушел – не быстрее, чем явился на площадь, а вернувшись, принялся доставать афинских «сов» и передавать их Соклею.

– 'от, должно быть, и 'се, – сказал он, закончив.

– И вправду все, – отозвался торговец.

Может, местный и не расслышал удивления в голосе Соклея, зато Менедем его расслышал. Но, повинуясь жесту двоюродного брата, отдал покупателю благовония и шелк.

– 'лагодарю любезно, – сказал тот. – У 'ас есть еще что-нибудь?

– Ну… – Менедем поколебался.

– Ладно тебе. Давай выкладывай! Я не смогу у тебя ничего купить, если ты не скажешь, что продаешь, – заявил местный. – Но если уж я чего покупаю, то покупаю. У меня есть деньги. Вы же видели, что есть.

– Да, видели, – ответил Менедем. – Хорошо, о благороднейший: у меня есть еще один-единственный изумруд из Египта.

– 'а, такое попадается не каждый 'ень! – Местный протянул руку. – 'ай посмотреть.

Менедем нехотя вынул камень, почти ожидая, что местный схватит его и убежит. Но тот не убежал, а поднес камень к свету, пробормотав:

– Ну разве не красота?

Потом протянул его обратно Менедему и спросил:

– Сколько?

Не моргнув глазом, торговец ответил:

– Десять мин.

Местный вернул изумруд и проговорил с мягким протестом:

– Это очень много серебра, 'руг.

Но вместо того чтобы развернуться на пятках и уйти, продолжил:

– Я 'ам тебе шесть.

Менедему захотелось завопить от радости. У стоявшего рядом с ним Соклея перехватило дыхание, но вряд ли местный это заметил.

Менедем покачал головой.

– Прости, но я не могу продать камень себе в убыток. Деньги, о которых шла речь, были бы чистой прибылью, но местный этого не знал.

– Что ж, тогда шесть мин 'вадцать драхм, – сказал он.

После непродолжительного торга они сошлись на восьми минах пятнадцати драхмах – это было даже больше, чем заплатил Никодром на Эгине.

«Чем больше я запрашиваю за изумруды, тем больше, похоже, получаю», – ошеломленно подумал Менедем, ругая себя за то, что позволил остальным камням уйти по такой низкой цене.

– Скоро увидимся. – И житель Корессии не спеша зашагал прочь.

Менедему очень не хотелось упускать его из виду. Вернется ли он? По лицу Менедема стекал пот – и отнюдь не только из-за жаркой погоды.

Местный вернулся, теперь уже с кожаным мешочком большего размера, и протянул его Соклею.

– Пересчитай, 'руг. Если там одной или 'вух не хватает, я 'обавлю.

И Соклей пересчитал.

– Вообще-то, почтеннейший, тут на одну драхму больше, – сказал он, возвращая местному «сову».

– 'лагодарю. – Человек отправил монету в рот: она была такой большой, что у него слегка оттопырилась щека. – Приятно иметь 'ело с честными людьми.

«Он добавил лишнюю монету нарочно, чтобы посмотреть, как мы поступим», – понял Менедем, протягивая покупателю изумруд.

Этот парень, может, и был лентяем и говорил как деревенщина, но дураком он точно не был. Никодром пытался играть в ту же самую игру, но лишь после того, как его самого поймали на жульничестве. Другое дело этот человек… Нет, он был все-таки симпатичнее скряги-жреца.