Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Андрей Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 10

Менедем ввел «Афродиту» в маленькую гавань возле деревни Сунион, лежавшей к востоку от самой северной оконечности мыса.

– Кому там поклоняются? – спросил он, указав на небольшой, но красивый храм на берегу.

– Думаю, это одно из святилищ Посейдона, – ответил Соклей. – А дальше на перешейке есть храм побольше, посвященный Афине.

– Ясно, – кивнул Менедем. – Раньше я сюда не заходил, поэтому не помню, чей там храм, даже если и слышал о нем. Сунион… – Он щелкнул пальцами, потом кивнул, припомнив строки из «Одиссеи»:

 
Когда ж мы
Мимо афинского мыса, священного Суния,
плыли,
Там Менелаева кормчего Феб Аполлон
дальнострельный
Нежной стрелою своей умертвил, подошедши
в то время,
Как у руля он стоял, кораблем управляя бегущим, —
Фронтия Онеторида; меж всех он людей наилучше
Мог кораблем управлять, когда разбушуется буря.[8]8
  Перевод В. Вересаева.


[Закрыть]
 

– Боги, не надо нам сейчас никаких бурь, – отозвался Соклей. – Но ты хорошо потрудился, управляя «Афродитой», чтобы привести нас сюда до заката.

– Спасибо, – ответил Менедем. – Как ты думаешь, мы сможем найти сегодня жреца, чтобы очистить наше судно? Или придется подождать до утра?

И тут же сам ответил на свой вопрос:

– Конечно, придется ждать до утра, чтобы мы могли унести тело Доримаха и похоронить беднягу.

Потом Менедем понизил голос:

– И ты был, к несчастью, прав – у Родиппа лихорадка, и скверная, он уже почти бредит.

– Знаю. – Соклей с сожалением поцокал языком. – Хотел бы я, чтобы такого не случалось при ранах в живот, но такое бывает сплошь и рядом. А еще я хотел бы, – с трудом проговорил он, – выстрелить прямо в живот тому ублюдку, который украл череп грифона. Хотел бы я, чтобы он был мертв!

Это было настолько не похоже на гуманного Соклея, что Менедем посмотрел на брата пристально и очень удивленно.

– Вряд ли ты говорил бы такие жестокие вещи, если бы кто-нибудь украл половину нашего серебра.

– Может, ты и прав, – ответил Соклей. – Ведь серебро всегда можно снова заработать. Но где еще мы найдем новый череп грифона?

– Что ж, в следующем году на рынке в Кавне вполне может появиться еще один. Как знать, что могут привезти с неисследованного Востока?

– Возможно. – Но, судя по голосу Соклея, он в это не верил.

Подумав, Менедем понял, что винить в этом двоюродного брата нельзя. Череп грифона явно не относился к ценным вещам и был большим, тяжелым и громоздким. Много ли торговцев потащат такую штуку на десять с лишним тысяч стадий в надежде на то, что она понадобится кому-то на западе? Да почти никто. Менедем все еще дивился на того единственного, который так поступил.

– Теперь, когда у нас нет больше черепа, ты все еще хочешь отправиться в Афины? – спросил он.

– Не знаю, – ответил Соклей. – Сейчас я слишком устал, зол и расстроен, поэтому не могу мыслить ясно. Задай мне этот вопрос утром, и, может, я смогу ответить тебе нечто внятное.

– Хорошо, – согласился Менедем. – А теперь давай выпьем еще вина. После боя прошло уже много времени.

Они пили вторую чашу, когда на берегу кто-то столкнул на воду лодку и начал грести к торговой галере; никто не потрудился поставить в гавани причалы, и «Афродита» бросила якоря в паре плетров от берега.

– Что у вас за судно? – окликнул человек, сидящий в лодке.

– «Афродита», с Родоса, – ответил Менедем. – Мы направлялись в Афины, но между Эвбеей и Андросом на нас напали пираты. Мы отбили нападение, и вот мы здесь.

– Отбили, говоришь? – с сомнением проговорил парень в лодке. – А что у вас за груз?

«Он думает, что мы сами пираты», – понял Менедем. Когда галера входила в отдаленную гавань вроде этой, местные часто приходили к поспешным опрометчивым выводам.

– Мы везем косский шелк и пурпурную краску из Библа, – ответил Менедем. – Благовония с Родоса, прекрасные чернила, папирус из Египта… Хотя его мы почти распродали… И великолепную львиную шкуру из Кавна, что на анатолийском материке. А еще лучший в мире бальзам из Финикии.

– Лучший в мире, вот как? – Человек в лодке рассмеялся. – Ты и вправду говоришь как торговец.

– И еще у нас есть интересные новости, – добавил Соклей.

– Новости?

Одним только этим словом Соклей поймал в ловушку местного куда лучше, чем это пытался сделать Менедем, подробно перечисляя, что везет «Афродита».

– Расскажи, что за новости, парень! – воскликнул житель Суниона.

– Полемей, сын Полемея, мертв, – сказал Соклей. – Как раз в ту пору, когда мы пришли на Кос, он попытался поднять мятеж против Птолемея, и правитель Египта заставил его выпить цикуту. Мы были там, когда его казнили.

Как обычно, Соклей ничего не сказал ни о том, что это «Афродита» доставила Полемея на Кос, ни о том, что он лично присутствовал при казни племянника Антигона.

Но и того, что он сказал, оказалось достаточно.

– Полемей мертв? – повторил местный. – Ты уверен?

Менедем и Соклей торжественно кивнули.

– Вот это новость! – проговорил человек в лодке и как можно скорей начал грести обратно к берегу.

– Мы могли бы сказать ему только это, и он уже не стал бы беспокоиться ни о чем другом, – заметил Менедем и зевнул.

После напряженного дня две чаши вина буквально свалили его с ног, и едва над торговой галерой засияли звезды, как капитан «Афродиты» вытянулся на палубе юта и нырнул в сон, словно дельфин в море.

Но как Менедем ни был измотан, ему не удалось спокойно поспать. Два или три раза раненый Родипп будил его – как и всю команду – криками ярости или ужаса. Страдающий от лихорадки моряк боролся с демонами, которых видел только он, и к тому времени, как вслед за розовоперстой Эос из моря на востоке поднялось солнце, стонал почти непрерывно.

Менедем вытащил пробку из новой амфоры с вином.

– Прошлой ночью оно нагнало на меня сон, – заметил он, зачерпывая жидкость. – Теперь, надеюсь, окончательно разбудит.

Он разбавил вино водой и выпил.

– Дай и мне тоже, пожалуйста, – попросил Соклей. – Бедняга, – добавил он сквозь зевок. – Родипп ни в чем не виноват.

– Не важно, виноват или нет. – Менедем тоже зевал.

Его голова была как будто набита песком.

Большинство моряков тоже проснулись, хотя двое еще похрапывали, несмотря на бред Родиппа. Менедем завидовал их усталости, позволяющей спать.

– Нам нужно позаботиться о похоронах… В скором времени даже о двух похоронах – и об очищении судна, – сказал Соклей.

Менедем завидовал и ему тоже, потому что двоюродный брат мог сосредоточиться на том, что следует сделать, хотя устал не меньше остальных.

Они взяли лодку акатоса, чтобы попасть на берег, хотя в лодке лежал труп Доримаха. За несколько оболов какой-то старик показал, где находится кладбище за пределами города Сунион и где дом копателя могил.

– Вы, должно быть, родосцы, – сказал этот достойный человек, когда братья постучали в его дверь. Слухи, как всегда, расходились очень быстро. – Вы потеряли кого-то в бою с пиратами?

– Мы потеряли одного человека и теряем второго, – ответил Менедем.

– Вы останетесь здесь, пока он не умрет? – спросил могильщик.

Менедем с Соклеем переглянулись. Соклей вздохнул и пожал плечами. Менедем кивнул. Кивнул и могильщик.

– Тогда – три драхмы за две могилы, – сказал он. Соклей дал ему три родосские монеты. Могильщик взял их без звука, хотя они были легче афинских «сов».

– Кто главный жрец здешнего храма Посейдона? – поинтересовался Менедем. – Мы бы хотели очистить судно.

– Феаген, – ответил могильщик.

Когда братья зашагали к храму, Менедем спросил:

– Куда двинемся потом?

Соклей изумленно взглянул на него.

– Обратно на судно, полагаю. А что?

Менедем раздраженно фыркнул.

– Нет. Я имел в виду – куда потом направиться «Афродите», и ты это прекрасно понял.

– Ну и что, даже если и понял? – Соклей прошел еще несколько шагов, его босые ноги взбивали пыль на грязной тропе, не видевшей дождя с самой весны. Потом вдруг остановился, вздохнул и пожал плечами. – Я надеялся, что приму решение после того, как высплюсь, но так и не принял. Без черепа грифона меня не особо заботит, куда мы пойдем дальше. Какая теперь разница?

– Очень большая, – ответил Менедем. – Разница в том, что, в конце концов, мы будем продавать и за сколько.

Соклей снова пожал плечами.

– У нас будет кое-какая прибыль в этом сезоне. Хотя мы не привезем особых денег… Не то что в прошлом году – после того, как продали в Великой Элладе павлинов, и после того безумного рейда с зерном в Сиракузы.

– Это не было безумием. Это было гениальной затеей, – возразил Менедем.

Затея принадлежала ему.

– Оказалось гениальной затеей, потому что сошло нам с рук. Но это вовсе не означает, что то предприятие не было безумием, – ответил Соклей со своей обычной непреклонной точностью.

На руку Менедема села муха, он ее смахнул. За деревьями закуковала кукушка.

– Без черепа грифона мне безразлично, пойдем мы в Афины или не пойдем, – продолжал Соклей. – Теперь для меня это самый обычный полис.

– Ты и впрямь все это так воспринимаешь? – спросил Менедем.

Его двоюродный брат кивнул. Он выглядел печальным, как человек, у которого умер ребенок. Только что умер.

– А не мог бы ты… – пытаясь его приободрить, начал Менедем, – ну не знаю… рассказать своим друзьям-философам о черепе грифона?

Он не знал, приободрил ли он Соклея, но понял, что позабавил того.

– Очень любезно с твоей стороны подумать о такой возможности, мой дорогой, но ничего не выйдет, – ответил Соклей. – Это было бы все равно как…

Он помедлил, раздумывая, потом ухмыльнулся и показал пальцем на Менедема.

– Все равно как если бы ты бахвалился какой-нибудь из своих женщин в месте, где никто ее не видел и никто не знал бы, говоришь ли ты правду.

– А ты разве никогда не слышал россказни моряков? – спросил Менедем. – Мужчины все время так поступают.

– Конечно поступают. Я этого и не отрицаю, – ответил Соклей. – Но дело в том, что в большинстве случаев те, кто слушает рассказчика, думают: «Боги, ну и лжец!» Если я не смогу предъявить череп людям из Лицея и Академии, почему они должны мне верить?

– Потому что они знают тебя, – предположил Менедем. – Если бы ты начал бахвалиться связью с женщиной, я бы поверил скорее тебе, чем большинству известных мне людей. Я все еще завидую тебе из-за той гетеры в Милете, а ты ведь даже не хвастался ею.

– Мужчины знают женщин. Они знают, что из себя представляют женщины. Во всяком случае, знают настолько, насколько могут надеяться узнать, – поправился Соклей, и Менедем рассмеялся, услышав столь запутанную фразу. – Но представь себе мужчин, которые до сей поры знали только мальчиков. Подумай-ка об этом.

– Мне больше нравятся женщины, – ответил Менедем. – Они и сами этим наслаждаются, а мальчики обычно нет.

– Да какая разница, – нетерпеливо проговорил Соклей. – Положим, мы бы знали только мальчиков, а некто начал бы говорить нам о женщине. Поверил бы ты этому человеку, если бы у него с собой не было женщины, чтобы доказать, что он не лжет?

Менедем поразмыслил.

– Нет, полагаю, я бы ему не поверил, – признал он.

– Вот видишь. В этом-то и заключается сложность – нельзя рассуждать о черепе грифона и не иметь возможности его показать.

Соклей испустил еще один вздох – как любовник, тоскующий о потерянной любви.

– И теперь все кончено, и тут уж ничего не попишешь. Давай лучше найдем Феагена, и пусть он очистит судно.

* * *

Родосцы нашли жреца, когда тот подрезал большое дерево в маленьком фруктовом саду рядом с храмом.

– Радуйся! – окликнул Менедем.

– Радуйся, – через плечо отозвался Феаген. – Подождите немножко, я сейчас освобожусь.

Лишенная коры ветка с шумом рухнула на землю. Феаген удовлетворенно крякнул, опустил пилу и повернулся к Менедему и Соклею. Жрец был невысок, ниже Менедема, но, когда двигался, под кожей его перекатывались упругие мускулы.

– Вот так-то будет лучше. А теперь – чем могу помочь? Вы с того судна, которое пришло прошлой ночью?

– Верно.

Менедем назвал себя и Соклея.

– Если ты слышал о нас, то, наверное, слышал и о том, что мы отбились от пиратов. У нас погиб один человек, а второй, похоже, вот-вот умрет от ран.

Феаген кивнул.

– Да. Я слышал об этом. Хотите, чтобы я очистил судно?

– Если можно, – сказал Менедем. – И нам бы хотелось принести здесь благодарственную жертву за то, что мы отбились от тех шлюхиных сынов.

Соклей вздрогнул, услышав это. Менедем не сомневался, что его двоюродный брат вздрогнет – Соклей ненавидел лишние траты. Но это нужно было сделать.

– Хорошо. – Жрец поколебался, потом сказал: – Ваш раненый… Если он умрет после того, как я закончу работу…

– Тогда тебе придется провести обряд снова, – ответил Соклей.

– Да, это я и имел в виду, – сказал Феаген. – Смерть есть смерть. И, что касается ритуала, не важно, как именно умер человек.

– Мы переложим его в лодку, – решил Менедем.

Так он поступил и с умирающим моряком после стычки с римской триерой в прошлом году.

– Очистить лодку тебе будет проще… А если по какой-то причине ты не сможешь прийти, что ж, тогда мы купим другую.

– Понимаю, – ответил Феаген. – Позволь мне взять чашу для очищений, а потом я пойду с вами в гавань.

Жрец ушел в храм, а когда он вернулся, Соклей вздрогнул.

– Интересно, давно ли эта чаша в храме? – шепнул он Менедему.

– О чем ты?.. А!

Менедем понял, что имеет в виду двоюродный брат. На чаше был изображен Посейдон – черный на красном фоне; на смену такой посуде давным-давно, еще во времена Пелопоннесских войн, пришла другая – с красными фигурами на черном фоне. Сколько таких чернофигурных чаш уцелело до наших дней?

– Они очень бережно с ней обращаются, – сказал Менедем.

– Надо полагать, – согласился Соклей.

Оба родосца и жрец зашагали к берегу моря.

Хорошенько рассмотрев «Афродиту», Феаген заметил:

– Ваша галера слишком массивна, чтобы из нее получилось хорошее пиратское судно, но теперь понятно, почему на первый взгляд вас можно принять за пиратов.

– Да, такое уже случалось, – подтвердил Менедем. – По-моему, Посейдон или кто-нибудь другой из богов должен очистить моря от пиратов.

– Я бы и сам этого хотел, – ответил Феаген. – Тогда мир стал бы лучше.

Менедем помахал гребцам, ожидавшим их возвращения, и моряки помогли ему, Соклею и Феагену подняться на «Афродиту».

Тело Доримаха, завернутое в окровавленную парусину, лежало на корме лодки. Еще по дороге к акатосу Феаген наполнил древнюю чашу морской водой, а теперь протянул ее Менедему, прежде чем взобраться на судно.

«Что он сделает, если я ее уроню?» – подумал Менедем. Но он не уронил чашу, а благополучно отдал ее обратно Феагену.

Жрец посмотрел на темные пятна на досках палубы «Афродиты».

– Вы выдержали тяжелый бой.

– Было бы еще тяжелей, если бы мы его проиграли, – отозвался Соклей.

– Конечно, – согласился Феаген.

Он прошелся туда-сюда по судну, разбрызгивая воду из чаши и негромко бормоча молитвы, а вернувшись на ют, заметил:

– Море освящает все, к чему ни прикасается.

– Полагаю, именно поэтому, когда в «Илиаде» Агамемнон принес в жертву кабана, извинившись в конце концов перед Ахиллесом, глашатай Талтибий швырнул тушу в море, – сказал Менедем.

– Именно так, – с довольным видом кивнул Феаген. – Туша кабана придала вес клятве Агамемнона, и мясо этого зверя не надлежало есть. Море было тропой, по которой кабан ушел к земле, солнцу и эриниям.

Жрец, сияя, посмотрел на Менедема.

– Вижу, ты из тех людей, что размышляют о подобных вещах.

– Ну…

Менедем не страдал излишней скромностью, но не мог принять такую похвалу, когда рядом стоял Соклей, поэтому сказал:

– Мой двоюродный брат больше склонен к философии, чем я.

– Я сам не питаю особой склонности к философии, – признался Феаген. – Думаю, мы должны поступать, как того хотят боги, и находить благовидные оправдания, когда поступаем, как нам вздумается.

Соклей приподнял бровь, услышав это. Но не успел он затеять спор, который сделал бы его кандидатом на глоток цикуты, Менедем сказал жрецу:

– Мы искренне благодарим тебя за то, что ты очистил судно.

И посмотрел на Соклея взглядом, говорившим: «Пожалуйста, не надо».

К его облегчению, двоюродный брат послушался.

– Рад от тебя это услышать, молодой человек, – ответил Феаген. – Тот, кто любит богов, и сам будет ими любим.

Он пошел на середину судна и побрызгал морской водой на Родиппа. Раненый, потерявшись в горячечных видениях, стонал и что-то бормотал.

– Боюсь, вы правы, – вздохнул Феаген. – Я уже вижу, как к нему тянется смерть.

– Хотел бы я, чтобы с такими ранами могли что-то поделать хоть лекари, хоть боги, – сказал Соклей.

Нет, он не собирался просто так оставить эту тему.

– Как известно, Асклепий совершал чудеса, – проговорил жрец.

– О да, – согласился Соклей. – Но если бы он делал это чаще, чудеса уже не были бы чудесами, и тогда больше людей прожили бы гораздо дольше.

Жрец мрачно посмотрел на него. Менедем почувствовал себя зажатым между двумя армиями как раз в тот момент, когда они уже готовы броситься друг на друга. Всеми силами стараясь изменить тему разговора, он сказал:

– Ладно, ребята, давайте спустим Родиппа в лодку. А потом позаботимся о нем как можно лучше.

Родипп жалобно взвыл, когда несколько моряков опустили его в лодку. Он продолжал выть даже после того, как товарищи соорудили навес из парусины, чтобы защитить его от палящего солнца.

– Милосерднее всего было бы перерезать ему глотку, – сказал Соклей.

– Он не осознает, что с ним, – ответил Менедем. – Не большая милость, но все же милость.

– И может, боги все же решат сохранить ему жизнь, – добавил жрец.

Менедем ни на мгновение в это не верил. И, стараясь удержать Соклея и жреца от перебранки, он переусердствовал. Если Родипп уже оказался в лодке, как же теперь Феаген вернется в Сунион?

У Менедема не хватило духу снова трогать раненого, поэтому моряки подозвали с берега другую лодку, и Менедем дал сидящему в ней парню пару оболов, чтобы тот отвез жреца домой. Едва лодка удалилась на такое расстояние, что Феаген уже не мог слышать голосов на акатосе – или почти не мог, – Соклей фыркнул и сказал:

– Он, может, и святой, но смышленым его не назовешь.

Феаген напряженно выпрямился. Менедем очень сомневался, что жрец удалился на нужное расстояние.

– Зато он, наверное, считает, что ты – смышленый, но отнюдь не святой, – заявил Менедем.

– Мне плевать, что он считает, – ответил Соклей. – И если ты полагаешь, что…

– Я полагаю, что наш акатос снова ритуально чист, – перебил Менедем. – И, полагаю, это хорошо. А ты? – Он пристально посмотрел на Соклея, как бы говоря, что лучше тому согласиться.

– О да, – признал Соклей. – Я пытаюсь не быть суеверным, но не преуспел в этом так, как мне бы того хотелось. Вряд ли можно быть моряком и не заразиться суевериями.

– Я верю в удачу и верю в богов. Если хочешь заявить, что это делает меня суеверным, давай, – ответил Менедем, прикидывая, насколько длинным окажется спор.

К его удивлению, спора вообще не получилось. Двоюродный брат не услышал его реплики – он смотрел на стайку пролетающих мимо морских птиц.

– И о чем говорит это знамение? – засмеялся Менедем.

Теперь Соклей его услышал.

– Я наблюдаю за ними не ради знамений. Просто вряд ли мне раньше попадался такой вид буревестников.

– О…

У Менедема вытянулось лицо. Многие люди, ответившие так, как сейчас ответил Соклей, солгали бы. Но Соклей? Менедем покачал головой – он безоговорочно верил двоюродному брату.

* * *

Родипп умер через три дня. Команда «Афродиты», заменяя его семью, похоронила беднягу в могиле, выкопанной местным могильщиком. Феаген снова явился на галеру, на сей раз чтобы очистить лодку. Он хмуро посмотрел на Соклея, но тот притворился, что ничего не заметил.

Тем временем у Суниона бросило якорь крутобокое судно с острова Эгина. Поговорив с его капитаном, Менедем заявил:

– Теперь я знаю, куда мы отправимся дальше.

– Что? Неужели на Эгину? – спросил Соклей и, когда двоюродный брат кивнул, воздел руки в воздух. – Почему? Там не купишь ничего, кроме дешевого барахла. Эгинцы славятся по всему Эгейскому морю своими шутками, но что они производят такого, что окупило бы затраты на перевозку?

– У них есть серебро, – ответил Менедем. – Много-много славных «черепах». И еще у них есть храм Артемиды, который, по слухам, собираются украшать. Представляешь, как бы статуя смотрелась в львиной шкуре?

– А…

Соклей подумал немного и сказал:

– Ты сможешь убедить их купить шкуру. Полагаю, там у тебя даже больше шансов на это, чем в Афинах. В Афины наверняка попадает гораздо больше львиных шкур, чем на Эгину.

Менедем поцеловал его в щеку.

– Именно так я и подумал, мой дорогой. И до Эгины всего день пути. – Он указал на запад. – Отсюда виден остров, вон над горизонтом торчит его нос.

– А разве у островов есть носы? – спросил Соклей. – Вряд ли какой-нибудь философ об этом подозревал.

Менедем скорчил ему рожу, но Соклей недолго фантазировал на эту тему.

– Хотел бы я, чтобы вместо Эгины мы двинулись в Пирей, – со вздохом сказал он. – Но без черепа грифона какой смысл туда идти?

– И вправду.

Нет, Менедем не собирался сокрушаться из-за потери древних костей.

– Поглядим, как у нас пойдут дела в другом месте.

* * *

На другой день над Сароническим заливом дул порывистый ветер; гребцы провели порядочно времени на веслах, но, казалось, радовались этому – может, им не терпелось убраться от Суниона, где навсегда остались два их товарища. Соклей не мог задать им этот вопрос, но не удивился бы, если б оказалось, что так оно и есть.

Эгина имела в окружности около ста восьмидесяти стадий – небольшой остров, а в нынешние дни еще и порядком захолустный. Но так было не всегда.

Когда «Афродита» была уже на подходе к тамошнему полису, что лежал на западном побережье, Соклей сказал:

– Было бы куда лучше, если бы Эгина не перешла на сторону Дария перед Марафонской битвой.

– За что и получила по заслугам, а? – спросил Менедем.

– Можно и так сказать, – ответил Соклей. – Афиняне выселили эгинцев и устроили здесь свою колонию. А потом, после Пелопоннесской войны, спартанцы вышвырнули афинян и вернули на остров эгинцев и их потомков.

– Ну и кто же тут живет теперь? – поинтересовался Менедем.

– Эгинцы. Думаю, не очень-то чистокровные, но в наши дни это можно сказать о многих эллинах. Когда полис проигрывает войну…

Соклей щелкнул языком – ему не хотелось даже думать о таких вещах. И все же он не сменил тему:

– Помнишь, когда мы были юношами, на Родосе стоял македонский гарнизон?

Его двоюродный брат, судя по всему, был бы счастлив об этом забыть.

– Наше дело – позаботиться о том, чтобы такого никогда больше не случилось.

– Золотые слова, – кивнул Соклей.

«Если получится», – про себя добавил он, но вслух говорить ничего не стал. Может, ему и приходили в голову зловещие мысли, но он делал все, что мог, чтобы никто об этом не догадался.

Какими бы ни были их отдаленные предки, современные эгинцы говорили на полуаттическом, полудорийском диалекте. Для Соклея он звучал странно, но Менедем сказал:

– Они говорят почти как ты.

– А вот и нет! – негодующе отозвался Соклей.

– А вот и да! Они разговаривают так, будто с рождения говорили на дорийском, но потом отправились учиться в Афины.

– Большинство из них разговаривают так, будто они вообще нигде не учились, – парировал Соклей.

Он гордился аттическими вкраплениями в свою речь: это свидетельствовало о том, что он культурный человек. С его точки зрения, эгинцы говорили отнюдь не как культурные люди. Словом, Соклей с Менедемом оказались в положении ослов из басни Эзопа, только они попали в тупик из-за диалектов, а не из-за снопов сена.

– Хорошо, хорошо. Давай оставим это. – Менедем, отпустив шпильку, был рад сделать двоюродному брату послабление. – Мы миновали скалы, теперь мы в гавани. Продадим львиную шкуру и окупим эту поездку.

– Мы миновали скалы? – изумленно переспросил Соклей.

За Менедема ответил Диоклей:

– А ты и не заметил, молодой господин, как осторожно вел судно твой двоюродный брат? Здесь подходы к гавани такие же скверные, как в Элладе, но он отлично справился со своим делом.

Менедем выглядел очень довольным. Похвала из уст такого отличного морехода, как начальник гребцов, кого угодно заставила бы возгордиться.

«А я даже не обратил внимания на то, чем он занимается», – печально подумал Соклей.

* * *

На следующее утро родосцы понесли темно-желтую шкуру в храм Артемиды, стоявший рядом с храмами Аполлона и Афродиты. Менедем по пути заглянул в храм, посвященный Аполлону.

– Мы можем попытать удачу и здесь, если нам не повезет со жрецом Артемиды. Статуя изображает обнаженного Аполлона… Похоже, вырезана из дерева и стара, как холмы.

Услышав это, Соклей тоже заглянул в храм.

– Интересно, насколько стара эта статуя? Люди уже давным-давно начали делать изображения из мрамора и бронзы.

Менедем только пожал плечами. И правильно сделал – у них было не больше шансов выяснить, сколько лет статуе, чем узнать, сколько лет было черепу грифона… Соклей поморщился, пожалев, что ему в голову пришло такое сравнение. Отсюда не видно было Аттики: более высокая земля Северной Эгины закрывала от Соклея материк, что было для него немалым облегчением.

Мраморная Артемида оказалась не обнаженной, но облаченной всего лишь в мраморную тунику, не доходившую даже до колен.

– О-ей, да она простудится до смерти, если не получит плащ из нашей шкуры, – заметил Менедем.

Соклей огляделся.

– А где жрец? – спросил он, не увидев никого.

Ответа на этот вопрос он тоже не получил.

Спустя некоторое время в храм легкой походкой вошел эгинец, и Менедем спросил:

– Ты – жрец?

Тот покачал головой.

– Нет. Никодром, наверное, все еще в городе. Он любит поспать допоздна, такой уж он человек.

– И чем нам заниматься, пока он не придет? – раздраженно спросил Соклей. – Обрастать мхом?

– Почему бы и нет, приятель, – ответил местный. – Он все равно появится только тогда, когда появится, если ты понимаешь, о чем я толкую.

Соклей фыркнул.

Местный был прав. В храм вошел еще один человек – однако не Никодром. Второй эгинец тоже искал жреца.

– Этот ленивый, поросший плесенью ублюдок, наверное, все еще храпит дома, – сказал он.

Привычки Никодрома, очевидно, были хорошо известны местным жителям. Он бы никогда не стал моряком – но, с другой стороны, он ведь и не пытался сделать карьеру мореплавателя, а будучи жрецом, мог спать, сколько хотел.

– Может, нам стоит найти в городе его дом и побросать камнями в ставни? – еще некоторое время спустя продолжил Менедем.

Как раз когда Соклей уже начал склоняться к тому, что это очень неплохая идея, Никодром с довольным видом неторопливо вошел в храм. Оба эгинца немедленно начали приставать к нему, требуя вернуть деньги, которые, по их словам, задолжал им жрец. Засим последовал не то чтобы дикий гвалт, но нечто вроде.

– Если мы и впрямь продадим ему шкуру, давай позаботимся о том, чтобы сперва увидеть серебро, – негромко проговорил Соклей. – И только потом отдадим шкуру.

Менедем кивнул.

– Полностью с тобой согласен.

Спустя некоторое время кредиторы Никодрома развели руками и ушли. Они так ничегошеньки от него и не добились.

Соклей даже восхищался им – отвлеченно. Ведь им самим полагалось заключить с этим человеком сделку. Оставалось только гадать: а так ли уж нужен в самом деле плащ статуе Артемиды?

– Радуйтесь, – сказал жрец, подходя к двум родосцам. – Итак, что вам? Вы очень терпеливо ждали, пока эти идиоты изрыгали свою ложь.

Соклею жрец не показался слишком сердитым; правда, родосцы еще не пытались получить с него деньги. Но лисьи черты лица этого человека не внушали доверия, как и его ссора с двумя никак не связанными друг с другом эгинцами. Тем не менее Менедем назвал себя и Соклея и сообщил:

– У нас имеется великолепная львиная шкура, которой ты мог бы украсить статую Артемиды.

– Вот как? – Никодром чуть распахнул глаза.

«Он и вправду впечатлен или притворяется?» – подумал Соклей, готовый держать пари, что жрец прикидывается.

Светло-карие глаза Никодрома при определенном освещении имели янтарный оттенок – такие же лисьи, как и все его лицо, а может, даже еще более хитрые.

– Дайте мне взглянуть на шкуру, почтеннейшие, – сказал жрец. – Пожалуйста, дайте мне на нее взглянуть.

Менедем и Соклей расстелили львиную шкуру на полу. Потом Соклей, в счастливом озарении, поднял ее и набросил на плечи мраморной Артемиды.

– Видишь, как смотрится? – спросил он.

– Неплохо, – ответил Никодром. Небольшая похвала, но все же похвала. – Эта шкура может напоминать людям, что богиня и впрямь великая охотница. Но конечно, остается один вопрос: сколько вы хотите за шкуру?

– Пять мин, – ответил Менедем.

Соклей прикрыл рот рукой, чтобы спрятать улыбку. Может, его двоюродный брат и будет в конце концов одурачен, но он нацелился на то, чтобы самому выманить у жреца побольше денег.

Никодром кашлянул.

– Мой дорогой юноша, не может быть, чтобы ты говорил серьезно.

Менедем улыбнулся самой очаровательной своей улыбкой.

– Если хочешь, я подниму цену до шести мин. Вообще-то в наши дни в Европе осталось не так уж много львов.

– И поэтому, привезя львиную шкуру, ты считаешь себя вправе содрать за нее, сколько захочешь? – спросил жрец.

– Не совсем так, – ответил Соклей. – Но вряд ли ты ожидаешь, что мы должны торговать себе в убыток.

– О пяти минах и речи быть не может, – заявил Никодром. – Я могу заплатить две.

– И вправду можешь, – вежливо проговорил Менедем. – Только не нам. Как уже сказал двоюродный брат, нам надо зарабатывать деньги, иначе мы разоримся.

– Что ж, тогда две с половиной мины.

– Пошли, Менедем, – сказал Соклей. – Давай вернемся на судно. Есть много других храмов и много других полисов.

Они свернули львиную шкуру и сделали вид, что хотят засунуть ее обратно в мешок. Соклей краешком глаза следил за Никодромом – если бы жрец дал им уйти, они бы и вправду ушли, вот и все. Но Никодром почти сразу сказал:

– Подождите. Я могу поднять цену до трех мин.

– В таком случае можно потолковать еще немного, – ответил Менедем.

Из Никодрома не получилось бы торговца – хотя бы потому, что он спал допоздна. Он все поднимал и поднимал цену, пока не дошел до четырех мин и двадцати драхм, хотя ворчал и скулил на каждом шагу. Он всеми силами старался показать, что делает родосцам огромное одолжение, вообще снисходя до торга с ними.

– Четыре мины двадцать драхм.

Соклей перевел взгляд со жреца на Менедема и обратно.

– Договорились?

– Договорились! – одновременно сказали Менедем и жрец.

– Сойдет. – Хотя, с точки зрения Соклея, это было лучше, чем просто «сойдет». На Косе они не получили за шкуру таких денег.

«Хорошая, твердая прибыль», – подумал он.

А потом Никодром сказал:

– Давайте я заберу шкуру в город и сразу принесу вам деньги.

Многие покупатели в течение многих лет делали такие предложения. И чаще всего Соклей и Менедем, как и другие торговцы, отвечали согласием. Большинство людей были честными; но что касается Никодрома – в нем Соклей не был так уверен и видел, что двоюродный брат тоже сомневается.