Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Андрей Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

– Ну разве это не интересно? – с фальшивым энтузиазмом спросил Менедем.

Он посмотрел на отца, надеясь, что тот вытащит их обоих из затруднительного положения. В конце концов, Ксанф был его другом. Но Филодем просто указал на кратер с разбавленным вином и спросил:

– Не хотел бы ты выпить еще, почтеннейший?

– Я бы не возражал. – Ксанф взял черпак и снова наполнил свою чашу.

«О нет, – подумал Менедем. – Теперь он будет говорить еще дольше!»

Вообще-то, судя по всему, Ксанф и без вина отличался разговорчивостью – он мог говорить больше трех обычных человек, вместе взятых. Сделав пару глотков, он повернулся к Филодему и сказал:

– Был ли ты на ассамблее, когда я вел речь о необходимости поддерживать добрые отношения и с Антигоном, и с Птолемеем? А в придачу с Лисимахом и Кассандром, если уж на то пошло?

– Вообще-то я там был, – быстро ответил Филодем, сказав неправду.

Отец Менедема, человек суровой добродетели, очень редко лгал, но в отчаянных случаях прибегал к отчаянным мерам – и сейчас даже не колебался.

Но ему это не помогло.

– Зато твой сын, наверное, тогда был еще в море, – заявил Ксанф. – Уверен, ему интересно будет послушать мои соображения.

Менедем понятия не имел, почему их гость так в этом уверен.

– Мой сын лично встречался с Птолемеем, – сказал Филодем. – Поэтому тебе может быть интересно выслушать его точку зрения.

Он мог бы и не сотрясать попусту воздух. Ксанфа не интересовали ничьи точки зрения, кроме своей собственной, и он уже сделал глубокий вдох, готовясь нырнуть в свою речь.

– А как насчет Селевка, о несравненнейший? – попытался отвлечь его Менедем. – Ты говоришь, что мы должны дружить со всеми македонскими генералами…

Не то чтобы он и правда очень интересовался Селевком, однако как отвлекающий маневр это вполне сойдет.

– …но как же насчет Селевка, там, на Востоке?

– Очень хороший вопрос, молодой человек. Можешь не сомневаться, я рассмотрю его во всех подробностях на следующем заседании ассамблеи, – заверил Менедема Ксанф. – А сейчас…

Засим последовала речь. Попытки сопротивления оказались напрасными, они только отсрочили неизбежное.

«Человек может закрыть глаза, – подумал Менедем. – Почему он не может поступить так же со своими ушами?»

То, что уши невозможно сложить, поразило юношу как величайшая несправедливость и казалось ему все более несправедливым по мере того, как тянулось время.

Самым худшим было то, что, закончив, Ксанф ожидал похвалы. Он всегда ее ждал и обиженно надувался, если не получал.

– Это было… что-то, господин, – выдавил Менедем.

Такой ответ избавил его от печальной необходимости говорить, что именно это было.

– Да. Что ж, а теперь у меня есть кое-какие срочные дела, – сказал Филодем.

В недобрый миг Менедем побоялся, что отец уйдет и оставит его с Ксанфом наедине. Он знал, что раздражает отца, но не ожидал, что тот настолько его ненавидит. Но Филодем добавил:

– И мне понадобится сын.

Ксанфу нелегко было уяснить намек, однако после долгого обмена банальностями он наконец распрощался.

– Клянусь египетской собакой! – воскликнул Менедем. – Этот человек хоть когда-нибудь замолкает?

– Когда ложится спать – возможно, – ответил отец.

– Бьюсь об заклад, он продолжает болтать даже во сне, – неистово заявил Менедем. – Это было бы очень на него похоже!

Филодем засмеялся с легким неодобрением.

– Нехорошо так говорить.

Он помолчал и вздохнул.

– Это не значит, что ты ошибаешься, имей в виду, но так говорить нельзя.

– Очень жаль!

Менедем встал и потянулся так, что скрипнули позвонки. Потом тоже вздохнул – с облегчением.

– Самое печальное, что сам Ксанф и понятия не имеет, насколько он туп.

– Да, и не рассказывай ему об этом. У него доброе сердце. Он просто зануда, тут уж не его вина. Так же как никто не может быть виноват в своей склонности к тушеной капусте. Я не хочу, чтобы Ксанфа оскорбляли, слышишь?

– Я и не собираюсь его оскорблять, – снова вздохнув, ответил Менедем.

– Да уж надеюсь. – Но и Филодем не удержался от нового вздоха. – Он смертельно скучен, верно?

* * *

Бавкида решительно пересекла двор – теперь, когда Ксанф ушел, она смогла выйти из женских комнат. Менедем проводил ее глазами, не повернув головы. Он не хотел давать отцу причин для подозрений, тем более что до сих пор делал все возможное, чтобы таких причин и не было. Но Менедем не мог не заметить, что Бавкида вошла на кухню.

«О-ей», – подумал он.

Так и есть – мгновение спустя оттуда донеслись голоса жарко спорящих Бавкиды и Сикона.

– Опять они за свое… – сказал Менедем – это показалось ему довольно безобидным замечанием.

– Да уж. – Отец зачерпнул еще одну чашу вина, что, похоже, выражало его позицию по данному вопросу.

– Тебе и впрямь нужно что-то с этим сделать, – проговорил Менедем.

– И что ты предлагаешь? – ответствовал отец. – Жене полагается управлять домашним хозяйством, а повару положено подавать самые лучшие ужины, какие он только может приготовить, – и к воронам деньги. Если я встану на сторону одного из них, другой подумает, что я не прав, и это породит новые проблемы. Нет уж, я буду держаться в стороне. Пусть они сами разбираются.

Рассуждения Филодема имели смысл, хотя Менедему не хотелось признаться в этом даже самому себе. Он гадал, почему отец не может относиться к нему так же снисходительно, как относится к жене и к повару.

«Стоит ему решить, что я немножко сбился с пути, и он задает мне по первое число», – возмущенно подумал Менедем.

Вопли на кухне стали громче.

– …Считаешь, что ты царь Мидас, а вокруг тебя сплошное золото! – крикнула Бавкида.

Страстный ответ Сикона донесся до Менедема только отрывками:

– …Скряга… ячменная каша… соленая рыба!

Повар стукнул кулаком по столу. Бавкида испустила полный ярости вопль.

– О боги, – произнес Менедем.

Филодем осушил чашу вина и налил себе другую. Его взгляд начал слегка затуманиваться, что редко случалось днем.

«Сперва Ксанф, а теперь – это», – подумал Менедем не без сочувствия.

Мгновение спустя Бавкида промчалась через двор обратно и, возмущенно выпрямившись, взошла по лестнице в женские комнаты. Дверь за ней с грохотом захлопнулась.

На сей раз уже Филодем сказал:

– О боги.

А мгновение спустя в андрон вбежал повар, крича:

– Я так больше не могу! Скажите этой женщине, чтобы не совала нос на кухню, иначе я от вас уйду!

– Эта женщина вообще-то моя жена, – заметил Филодем.

– И ты не можешь от нас уйти, – добавил Менедем. – Ты раб… Напоминаю тебе это на тот случай, если ты вдруг забыл.

Судя по комично-удивленному выражению лица Сикона, он и вправду забыл. На то имелись причины: на кухне хороший повар был царем. А Сикон был просто превосходным поваром.

– Ее послушать, так мы пытаемся жить на пять оболов в день! Ну вот скажи, хозяин, как мне приготовить что-нибудь достойное, если я все время оглядываюсь через плечо, боясь потратить лишний халк?

– Покамест ты как-то справлялся, – парировал Филодем. – Уверен, что сможешь хорошо справляться и дальше. Само собой, мою жену беспокоят траты, на то и существуют жены. Но ты найдешь способ продолжать готовить деликатесы, и будь что будет. На то и существуют повара.

«Да, со мной он никогда не бывает так мягок, – подумал Менедем. – Может, мне стоило сделаться поваром, а не торговцем».

Но Сикон отнюдь не был доволен.

– Повара готовят – вот на что они существуют. А как я могу готовить, если эта женщина сводит меня с ума?

Сикон воздел руки вверх и сердито вышел из комнаты, а когда вернулся на кухню, показал хозяевам, что думает обо всем этом, захлопнув дверь с такой же силой, с какой захлопнула ее за собой Бавкида этажом выше.

– Так-так, – сказал Филодем.

Менедем подмечал и за собой привычку так говорить.

– Ты сидишь ближе к кратеру, сын, – сделал ему знак Филодем. – Там осталось вина еще на одну чашу?

– Дай посмотреть. – Менедем взглянул – и потянулся за черпаком. – Вообще-то тут осталось на две.

Он наполнил чашу отцу и себе.

* * *

– Как с этим человеком непросто, – пару дней спустя жаловалась Бавкида. – Он не желает образумиться, и все тут! Может, нам стоит его продать и испытать другого повара?

Менедем покачал головой.

– Мы не можем так поступить. Начнутся разговоры… Сикон ведь живет в нашей семье всю свою жизнь. И он очень хороший повар, ты и сама это знаешь. Я бы не хотел его потерять, и отец тоже.

Бавкида скорчила кислую мину.

– Да уж, вижу. Иначе твой отец поговорил бы с ним как следует.

Она вскинула руки.

– И что мне делать? Я не сдамся, но как мне должным образом с этим бороться? Может, ты подскажешь, Менедем? – Она смотрела на него большими, полными надежды глазами.

Почему Бавкида взывает к Менедему, ища поддержки против своего мужа, его родного отца? Потому что ей требуется оружие против Филодема и Сикона? Или просто потому, что у них с Менедемом не такая уж большая разница в возрасте, а у Филодема уже седая борода?

Каковы бы ни были причины, Менедем знал, что ему только что дали шанс. Со многими другими женщинами он бы такого шанса не упустил. Так почему бы не поступить так же с Бавкидой?

«Это было бы легко», – подумал Менедем и принялся кусать нижнюю губу до тех пор, пока не ощутил вкус крови.

– Не знаю, – без всякого выражения сказал он. – Я просто не знаю.

И тогда, к его ужасу и огорчению, жена его отца повесила голову и начала тихо плакать.

– Может, Филодем злится на меня потому, что я до сих пор не забеременела, – негромко, каким-то надломленным голосом произнесла Бавкида. – Я делаю все, чтобы забеременеть… Пускаю в ход все средства, какие знаю: я уже молилась, приносила жертвы – но напрасно. Может, все дело в этом.

«Мой отец – старик. Его семя должно быть уже холодным. Если я посею свое семя в пахотную борозду, которую он проложил, я почти сделаю ему одолжение».

Менедем взвился со скамьи во дворе так стремительно, что Бавкида удивленно заморгала.

– Прости… – пробормотал он. – Я только что вспомнил… У меня назначена важная встреча в гавани. И я уже опоздал. Очень сильно опоздал.

Ложь была неловкой, и Бавкида наверняка догадалась, что он лжет. И все равно Менедем выскочил из дома так стремительно, будто Добрые гнались за ним по пятам.

«Они и вправду могли бы за мной гнаться, – подумал юноша, оглядывая улицы и прикидывая, куда бы на самом деле пойти. – Если бы я отправился по пути, по которому уже странствовал раньше, они могли бы погнаться за мной, да еще как!»

Он сжимал кулаки до тех пор, пока ногти не впились в мозолистые ладони. Знает ли Бавкида, имеет ли хоть какое-то представление о смятении, которое внесла в его душу? Она никогда не показывала этого ни единым намеком – но хорошая жена и не покажет такого. Так всегда бывало во время его неудачных попыток обольщения.

Менедем засмеялся хриплым, горьким смехом, в котором вовсе не было веселья.

«Ее я и не пытался обольстить, будь все проклято. И не попытаюсь».

Бавкида доверяла ему. Судя по всему, Менедем ей нравился. Но она была женой его отца.

– Я не могу, – сдавленно сказал он. – Я не могу. И не буду!

И вдруг Менедем понял, где состоится «назначенная встреча», о которой он упомянул. Ближайший бордель находился всего в двух кварталах отсюда. Менедему хотелось совсем другого, но, возможно, это поможет ему не думать о том, чего ему в действительности хочется, и… «О том, чего я не могу сделать», – снова повторил он себе.

* * *

Соклей уставился на Химилкона, разинув рот.

– Что? – спросил он. – Спряжение глаголов в арамейском зависит от того, женского или мужского рода подлежащее? Это безумие!

Финикиец покачал головой.

– Нет, почтеннейший. Это просто различие языков.

– Да здесь сплошные различия! – заявил Соклей. – Ни единого слова, похожего на эллинское. В твоем-то языке есть все эти придыхания…

– Я же выучил эллинский, – сказал Химилкон. – Для меня это было так же трудно, как для тебя – выучить арамейский.

Он наверняка был прав, но от этого Соклею не стало легче.

– И ты утверждаешь, что в вашем алфавите вообще нет гласных и вы пишете справа налево?

Химилкон кивнул. Соклей застонал.

– Это… тоже очень странно.

– Вам нравится ваш алфавит, а нам точно так же нравится наш, – ответил Химилкон и почесал бороду. – Интересно, как так вышло, что некоторые буквы в наших алфавитах называются почти одинаково?

– Это не случайно, – ответил Соклей. – Мы, эллины, научились искусству письма у финикийцев, которые пришли с царем Кадмом. Мы изменили буквы, чтобы приспособить их к своему языку, но переняли мы эти буквы у вашего народа. Во всяком случае, так пишет Геродот.

– Если вы их изменили, то вы не должны винить нас за то, что мы оставили свои буквы в прежнем виде. А теперь продолжим урок? – предложил Химилкон. – Ты делаешь большие успехи, честное благородное слово.

– Ты говоришь так только для того, чтобы не дать мне уйти.

Соклей вовсе не считал, что делает большие успехи. Арамейский оказался трудней, чем любой предмет, который он изучал в Лицее.

Но Химилкон заверил юношу:

– Нет, у тебя хорошая память – это я и раньше знал – и неплохой слух. Любой, кто услышит твою речь, догадается, что ты эллин (или, по крайней мере, чужеземец, потому что в некоторых маленьких местечках никогда не слышали об эллинах), но люди все-таки смогут тебя понять.

– Но смогу ли я понять их? – спросил Соклей. – Уследить за твоей речью даже трудней, чем говорить самому. Мне так кажется.

– Делай все, что в твоих силах. А когда весной вы отплывете на Восток, может, в конце концов вы все же решите нанять переводчика. Но даже если такое случится, тебе лучше все-таки немного понимать язык – это помешает переводчику тебя одурачить.

– Верно. И очень благоразумно. – Соклей хлопнул себя ладонью по лбу, словно пытаясь вбить в голову немного мудрости. – Хорошо, давай продолжим.

* * *

Когда Соклей наконец двинулся к своему дому, стоявшему на северном краю города, у него гудело в голове. Повторяя в уме склонения женского рода, он так погрузился в это занятие, что не услышал, как кто-то его окликнул.

– Соклей!

Только второй – или третий? – оклик дошел-таки до сознания Соклея, и он поднял глаза.

– А-а. Радуйся, Дамонакс. Откуда ты взялся?

Дамонакс рассмеялся.

– Откуда взялся? Ты что, думаешь, я вырос из посеянных Кадмом драконьих зубов? Вряд ли, мой дорогой. Я шел по улице рядом с тобой полплетра, но ты ничего не замечал.

У Соклея загорелись щеки.

– О боги. Боюсь, я и вправду тебя не заметил. Прости. Я… задумался кое о чем.

– Должно быть, так и есть, клянусь Зевсом, – ответил Дамонакс. – Что ж, если Платон говорит правду, у Сократа тоже была такая привычка, так что ты в хорошей компании.

Соклей был уверен, что Сократ никогда не размышлял о странностях арамейской грамматики.

– Я, кстати, совсем недавно думал о Кадме, – сказал он. – Хотя и не в связи с драконьими зубами.

– Тогда в связи с чем? – заинтересовался Дамонакс. – Ты вспомнил, как Еврипид изобразил его в «Вакханках»?

– Нет, – покачал головой Соклей. – Я вспомнил, что финикийцы принесли эллинам алфавит.

– А, об этом. – Дамонакс пожал плечами. – Историей я интересуюсь меньше, чем философией. Правду ли говорят, что твой удивительный череп грифона был потерян в морях?

– Боюсь, что так, – ответил Соклей. – А что ты делаешь в этой части города?

– Иду повидаться с твоим отцом, разумеется. Он, должно быть, рассказал тебе, что я хочу жениться на твоей сестре.

– Да, рассказал. И эта новость сильно меня удивила. Ведь у нашей семьи нет обширных земельных владений до самого горизонта.

«А у твоей как раз есть такие владения… Или же были, – подумал Соклей. – Ты что, все промотал? Дело в этом?»

Улыбка Дамонакса, вежливая и ослепительная, ничего не сказала Соклею.

– Конечно, я жду, что Эринна принесет мне подходящее приданое, – проговорил Дамонакс, – но этого ожидал бы любой мужчина, который стал бы добиваться ее руки, правда?

То было правдой, и Соклей прекрасно это знал, но все-таки ответил:

– То, что кажется одной стороне «подходящим приданым», может показаться другой стороне неслыханным.

Слова Дамонакса его удивили:

– О, надеюсь, на сей раз такого не случится. Я знал первого мужа твоей сестры – мы не были близки, но он был добрым другом моего старшего брата, почти его ровесником. И он постоянно расхваливал Эринну во всех отношениях, в каких только муж может расхваливать свою жену: и как она прядет, и как ткет, и как управляет домашним хозяйством. Поэтому я имею некоторое представление о том, что получу, и предвкушаю это.

– Вот как? – переспросил Соклей.

Может, это объясняло, почему Дамонакс ухаживает за вдовой, а не за девицей. Может быть. И все-таки у Соклея имелись кое-какие подозрения на сей счет.

Он постучал в дверь своего дома и, когда Гигий открыл, сказал управляющему-лидийцу:

– Со мной Дамонакс, я повстречал его на улице. Он пришел, чтобы поговорить с отцом.

– Да, конечно, господин, мы его ожидаем.

Домашний раб отвесил Дамонаксу вежливый легкий поклон.

– Радуйся, о благороднейший.

– Радуйся, – ответил Дамонакс. – Лисистрат в андроне?

– Да, он там, – ответил Гигий. – Пойдем, я отведу тебя.

Взглянув на Соклея, управляющий добавил:

– Может, и тебе будет интересно послушать?

– О да, – ответил Соклей. – Вдруг однажды у меня тоже будет дочь. Мне бы хотелось посмотреть, как ведутся переговоры насчет приданого.

– Ты уже многое пропустил, – сказал Дамонакс.

– Ничего. Я рассчитываю, что вы с отцом начнете обсуждать все по новой.

Дамонакс засмеялся.

– Ты, вероятно, прав.

В андроне Лисистрат подождал, пока раб подаст вино, оливки и сыр, и только потом перешел к делам.

– Итак, Дамонакс, не кажется ли тебе, что двух талантов серебром в качестве приданого будет вполне достаточно?

– Нет, господин, не кажется, – ответил Дамонакс вежливо, но твердо. – И мои родственники тоже так считают.

Лисистрат вздохнул.

– Жаль это слышать, почтеннейший. Ты не думаешь, что с помощью двух талантов можно было бы выкупить часть твоего урожая оливок?

Дамонакс вздрогнул.

– Выкупить? У кого? – спросил Соклей.

– Боюсь, что у кредиторов, – ответил отец. – Семья Дамонакса погрузила много серебра на крутобокое судно, а судно это то ли встретилось с пиратами, то ли затонуло, потому что так и не пришло в Александрию. Урожай оливок этого года заложен.

– Откуда ты узнал? – вопросил Дамонакс. – Наши кредиторы поклялись, что не будут болтать.

– Они и не болтали. Вот почему я потратил столько времени, чтобы все выяснить. Но я не ошибся, так ведь, хоть мне и пришлось складывать сведения, как головоломку?

– Нет, не ошибся, – горько проговорил Дамонакс. – Но жаль… Этот брак был бы хорошей партией.

Соклей встал.

– Отец, ты не выйдешь со мной ненадолго во двор?

Слегка удивленный, Лисистрат вышел вслед за сыном из андрона.

– Ну? – негромко спросил он. – Что ты скажешь такого, что, по-твоему, не надо слышать Дамонаксу?

– Только то, что он будет хорошей партией для Эринны, если согласится на то приданое, какое мы решим за нее дать, – ответил Соклей. – Я и впрямь думаю, что Дамонакс хочет жениться ради ее самой, а не только ради денег; он сказал, что первый муж Эринны хвалил ее таланты хозяйки. А Эринна очень хочет снова выйти замуж, и мы уже убедились, что найти для нее пару не так-то легко – ведь та, другая, семья предпочла ей юную девочку.

Отец задумался.

– В твоих рассуждениях что-то есть, – признал он. – И Дамонакс будет благодарен нам за помощь, а дела его могут и поправиться.

Лисистрат вздохнул.

– Ты прав насчет сестры – она хочет иметь детей. Отцу не положено придавать большого значения таким делам, но что я могу поделать? – Он кивнул, внезапно приняв решение. – Если Дамонакс согласится на наше приданое, я отдам за него Эринну.

Когда Соклей с Лисистратом вернулись в андрон, Дамонакс встал.

– Я пойду. В дальнейших разговорах нет смысла, верно?

На смену его горечи пришло мученическое смирение.

– Все зависит от того, как пойдут дела, – сказал Лисистрат. – Больше двух талантов приданого ты из меня не выжмешь, но если тебе этого будет довольно, мы можем продолжить разговор.

Дамонакс опустился на стул так, как будто у него подкосились ноги.

– И вправду? – прошептал он.

– Трудно осуждать человека за то, что он не хочет разглашать денежные затруднения своей семьи, – сказал Соклей.

Не все эллины согласились бы с ним, но он и сам был крайне скрытен и понимал желание спрятать грязное белье в сундук в надежде, что никто его там не обнаружит.

– Ответь мне на один вопрос, только честно и откровенно, Дамонакс: ты потерял урожай этого года, но не потерял сами земли, не так ли?

– Да. – Дамонакс нервно кивнул. – Да, это так. Клянусь Зевсом и всеми другими богами.

– Тогда хорошо, – сказал Лисистрат. – Вы еще можете поправить свои дела. Даже если два таланта – меньше, чем ты хотел получить, это все же большой шаг к тому, чтобы помочь твоей семье удержаться на плаву.

– Спасибо, господин, – ответил Дамонакс. – Я у тебя в долгу… Мы все у тебя в долгу.

Соклей улыбнулся про себя. На это он и рассчитывал. Конечно, попадаются неблагодарные люди, которые быстро забывают о том, что их облагодетельствовали, но ведь бывает и по-другому.

– Женитьба даст тебе законных внуков, господин, – сказал Дамонакс.

– В конце концов, в этом и заключается цель женитьбы, – ответил отец Соклея. – А теперь иди домой. Позаботься, чтобы твои родственники удовольствовались предложенным, и мы продолжим переговоры.

После ухода Дамонакса Эринна спустилась вниз из женских комнат и, когда Соклей рассказал ей о достигнутой договоренности, с восторженным криком бросилась в его объятия.

– Это замечательно! Кажется, у меня есть еще один шанс. Нет, не кажется, это и впрямь шанс!

– Очень надеюсь, что теперь все пойдет просто замечательно, моя дорогая, – ответил Соклей. – Да сделают боги, чтобы и впрямь так было.

– И в самом деле – да сделают так боги, – согласился Лисистрат. Он посмотрел на Соклея. – Пройдет немного времени, сын, и мы найдем пару и для тебя. Тридцать лет – подходящий возраст для женитьбы, а тебе скоро будет тридцать.

– Пару для меня?

Соклей редко задумывался о женитьбе, перспектива семейной жизни не слишком его привлекала.

Он похлопал сестру по плечу. Эринна хотела иметь дом, где могла бы быть хозяйкой, но ему принадлежали все порты Внутреннего моря.

«Боги сделали меня мужчиной, а не женщиной, и создали меня эллином, а не варваром, – подумал Соклей. – Мне воистину повезло!»