Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Андрей Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Гетера, конечно, знала, что торговец на нее смотрит. Улыбнувшись, она отпустила вуаль, и ткань снова прикрыла лицо.

– И что ты обо мне 'умаешь?

Он решил ответить еще одной цитатой из «Одиссеи»:

– Выше всех ее дочь головой и лицом всех прекрасней…

А потом сымпровизировал, продолжив:

– На шелка посмотреть собиралась уже Навсикая.

Метрикхе захлопала в ладоши:

– Браво! Ловко ты сочинил!

– Вообще-то не очень, – сказал Соклей. – Это анахронизм, потому что во времена Троянской войны люди еще не знали шелка. Гомер ни разу о нем не упоминает. Но если ты захочешь посмотреть на шелк, я буду счастлив показать тебе все, что принес.

– Покажи, пожалуйста, – попросила она и добавила: – Ты необычный человек.

– Не понимаю, о чем ты, – ответил Соклей.

Он не очень-то ожидал, что женщина заметит его мягкую иронию, но гетера заметила и кивнула.

Соклей начал открывать кожаные мешки и вынимать шелк.

– Твой раб сказал, что тебе нужна самая прекрасная ткань, какая только у меня есть.

– 'ерно, – ответила Метрикхе. – Это тоже тайна ремесла – но не такая уж 'ольшая тайна… Можно пройти 'о 'вор? Если я посмотрю на шелк при солнечном свете, мне 'удет легче решить, насколько он тонок.

– Конечно, – ответил Соклей. – Хотел бы я, чтобы большинство мужчин, с которыми я веду дела, так хорошо знали, чего хотят.

– Спасибо, – ответила Метрикхе. – А я 'ы хотела, чтобы 'ольшинство мужчин, которые приходят сюда заняться со мной 'елами… не такими 'елами, как у тебя, 'ругого сорта… занимались именно бы 'елами, а не 'ели себя так, как 'удто их заботит только моя маленькая жопа.

Но даже грубая брань прозвучала в ее устах вполне естественно.

* * *

Во дворе Соклей начал разворачивать одну штуку шелка за другой. Метрикхе время от времени махала рукой, делая знак отложить некоторые штуки в сторону, чтобы потом можно было из-за них поторговаться, а при виде других просто качала головой. Спустя некоторое время Соклей сказал:

– Это – последняя.

– Хорошо, – ответила гетера. – Что ты хочешь 'а те, которые я отобрала?

– За все вместе? – Соклей поднял глаза к небу; в его голове так и прыгали цифры.

Прошло немного времени, и он назвал сумму.

Метрикхе перевела взгляд с него на шелк и обратно.

– Я 'умала, что ты назовешь какую-то круглую цифру. Ты подсчитал стоимость с точностью 'о 'рахмы, так?

– Конечно, – ответил он с откровенным изумлением. – Разве ты не этого от меня хотела?

– Что ты хочешь и что ты получаешь – 'ачастую разные вещи, – сказала Метрикхе. – Если 'ы не 'ыло того, чего хотят мужчины, мне пришлось 'ы стать прачкой, или содержательницей таверны, или еще кем-нибудь в том же роде. Но разве то, что они от меня получают, они не могли 'ы получить и от шлюхи ценой в три обола? – Она щелкнула пальцами. – 'сего лишь иллюзия, и только.

Соклей улыбнулся.

– А разве ты должна мне это говорить?

– Я 'ы не сказала 'ольшинству мужчин, но ты, я 'умаю, и сам 'се 'наешь, – пояснила Метрикхе. – И 'от что еще я тебе скажу: как 'ы тщательно ты ни 'ысчитывал цену своего товара, ты 'се равно вор.

И она назвала собственную цену, почти вполовину ниже.

– Если я вор, то ты – шутница, – ответил Соклей. – Продав тебе шелк по такой цене, я не получу прибыли, даже небольшой. Ты говоришь, что не хочешь зарабатывать стиркой или продажей вина? Ну так и я в свою очередь не хочу дубить шкуры или лепить горшки.

Гетера шагнула вперед и положила ладонь на его руку.

До сих пор она вела себя как благовоспитанная женщина и говорила, как высокообразованный мужчина. А теперь внезапно решила напомнить Соклею, кто она такая и чем на самом деле занимается. Ее рука была мягкой и теплой. Голос Метрикхе тоже был мягким и теплым:

– Положим, я 'ам тебе ту цену, что назвала, а остальное ты получишь в моей постели? Если тебе нужна иллюзия, я могу дать тебе самую лучшую иллюзию на свете.

– Если бы здесь был мой двоюродный брат, он бы мигом поймал тебя на слове, – ответил Соклей. – Но, пожалуйста, поверь: меня это не интересует.

Если уж говорить откровенно, ее прикосновение и возбудило, и испугало его. И все-таки торговец продолжил:

– Тебе повезло: ты можешь жить за счет иллюзии. А я не могу, я обязательно должен получать серебро.

– Это не 'сегда 'езенье, поверь мне. У некоторых из моих посетителей имеются свои собственные иллюзии. – Еще не закончив фразы, Метрикхе вернулась от развязной манеры поведения к деловой: – Хорошо, тогда – серебро и ничего, кроме серебра.

Она слегка подалась вперед.

– Ты говоришь о милетских драхмах? – спросил Соклей.

Метрикхе кивнула:

– Они слегка тяжелей, чем 'аши родосские монеты.

Соклею это было известно, но он удивился, что и гетера тоже это знает.

– И все равно ты назвала слишком низкую цену, – сказал он, подумав: «Когда мы заключим сделку, я не получу ни одной драхмы тяжелей ожидаемого, не то что в храме на Косе».

– 'авай вернемся в андрон и обсудим 'се за 'ином, – предложила хозяйка.

– Почему бы и нет? – отозвался Соклей. – Если ты можешь позволить себе заплатить за отличное хиосское, то вполне можешь позволить себе заплатить и за мой шелк.

Метрикхе засмеялась.

– Ты колючий, как еж. Почему 'место тебя сюда не пришел твой двоюродный брат? С ним 'ыло бы легче 'оговориться.

– Прости, – ответил ей Соклей, хотя на самом деле вовсе не чувствовал себя виноватым. – Но тебе придется иметь дело со мной.

Когда они заключили сделку, цена была самой низкой, на какую только мог согласиться Соклей. И это его не удивило. Пересчитав полученные от гетеры деньги, он обнаружил несколько монет – немного – из Родоса и других полисов, чеканивших деньги по более легкому, чем в Милете, стандарту.

– Я принесу тебе 'место них «львов», – сказала Метрикхе и заменила монеты милетскими деньгами.

Как и ожидал Соклей, ни «сов», ни «черепах», ни других более тяжелых монет среди врученных ему денег не оказалось.

Драхмы сладко позвякивали, когда Соклей укладывал их в кожаный мешочек, который дала ему Метрикхе. Он затянул мешочек сыромятным ремешком и сказал, собираясь уходить:

– Спасибо за гостеприимство и за покупку. Надеюсь когда-нибудь снова тебя увидеть.

Такое вполне могло случиться, ибо акатос частенько заходил в Милет.

– Ты уже уходишь, так скоро? – спросила Метрикхе.

Соклей нахмурился.

– Мы ведь уже закончили все дела, верно? Или ты решила взять еще какой-то шелк?

– Я говорю не о шелке, – ответила она с легким, почти незаметным раздражением в голосе.

Соклей нахмурился сильнее.

– Тогда о чем же ты?..

Его голос прервался, едва лишь мысль об одной возможности пришла юноше на ум. Менедем, без сомнения, на его месте оказался бы более догадливым.

– Ты имеешь в виду, что…

Соклей был рад, что не сорвался, как юноша, на испуганный писк.

– Конечно, я имела в 'иду именно это, – ответила гетера. Теперь ее словно бы забавляло происходящее. – А почему ты решил, что я 'оворю о чем-то другом?

«Потому что такие вещи обычно случаются с моим двоюродным братом, но никак не со мной, – подумал Соклей. – Потому что женщины обычно не находят, что я заслуживаю их внимания».

Но у него хватило здравого смысла не выпалить такое вслух. Вместо этого он сказал:

– Потому что ты решила одеться, как женщина, занимающая высокое положение в обществе. Потому что я уже отказал тебе, когда ты… э-э-э… начала торговаться не так, как торговался бы мужчина.

Метрикхе засмеялась и небрежно махнула рукой.

– Ты меня не оскорбил. Я сделала предложение, ты его отверг, для нас обоих то 'ыла просто торговля. А теперь я предлагаю тебе не торговлю, 'умаю, это будет 'есело. Ты обращался со мной как с личностью, а не как с проституткой. Ты даже не подозреваешь, как редко такое случается. Вот почему… – Она пожала плечами. – Если ты сам хочешь, конечно.

– Ты и впрямь не шутишь? – в тихом удивлении проговорил Соклей.

Метрикхе кивнула.

И все-таки он никак не мог до конца в это поверить. В юности с ним пару раз играли очень обидные шутки, настолько обидные, что даже сейчас, десять лет спустя, он все еще вздрагивал, вспоминая о них.

– Пойдем, – сказала Метрикхе. – Я 'елаю это потому, что мне так хочется, а не потому, что 'олжна ублажать одного из моих компаньонов. Это тоже редкость, и я собираюсь этим насладиться.

Соклея больше не нужно было упрашивать.

Юноша взял с собой шелк, который не купила гетера, и деньги, которые она отдала за купленный. Оставь он все это в андроне, как знать, дождалось бы все это его возвращения или нет.

Метрикхе не настаивала, чтобы торговец все оставил, она только сказала:

– Не хочешь рисковать, верно?

– Пытаюсь по возможности не рисковать, – ответил он.

– Что ж, тем лучше для тебя. Моя комната наверху – в конце концов, это 'едь женские покои.

* * *

Ее постель оказалась шире, а матрас – толще и мягче тех, на которых Соклей спал в доме Клейтелия на Косе.

Затворив за ним дверь в спальню, гетера сняла вуаль и повесила ее в настенный шкафчик. Метрикхе позволила Соклею увидеть свое лицо после того, как скрывалась под вуалью все утро, и это было почти то же самое, что увидеть ее совершенно голой.

Скоро Соклей увидел ее и голой.

Метрикхе аккуратно сложила хлену и поместила рядом с вуалью. Потом, развязав пояс, сняла длинный хитон и предстала перед Соклеем нагая.

– Тебя стоило бы увидеть Праксителю, – проговорил он. – Тогда он ни за что не стал бы ваять Афродиту с Фрины.

Женщина покраснела.

Соклея восхитило то, как краска залила ее груди и поднялась до самых плеч.

– Если 'ы 'ольшинство мужчин говорили такие милые 'ещи, как ты, – ответила Метрикхе.

– Если они с тобой так не говорили, значит, были слепы или упустили свой шанс, – сказал Соклей, снова заставив ее всю зардеться.

«И я даже почти не преувеличиваю», – подумал он, стягивая через голову хитон.

В фигуре Метрикхе было все, чего мужчина мог бы ожидать от женщины: тонкая талия, округлые бедра, твердые груди безупречной формы. Скульптор был бы рад сделать ее своей моделью.

«Большинство скульпторов были бы рады сделать с ней очень многое», – пронеслось в голове Соклея, когда он шагнул вперед и обнял гетеру.

Метрикхе прильнула к нему. Ее кожа была мягкой и гладкой, и Соклей гадал – не умащает ли она ее маслом. Гетера запрокинула лицо; с расстояния меньше ладони глаза ее казались не карими, а темно-темно-ореховыми – интригующий цвет.

– Мне нравятся 'ысокие мужчины, – прошептала она.

– Мне нравишься ты, – ответил Соклей.

Метрикхе рассмеялась и обняла его. Ее дыхание было сладким, а когда Соклей ее поцеловал, оказалось, что ее губы по вкусу напоминают вино.

Они легли на кровать. Губы Соклея двигались от ее губ к щекам, мочкам ушей, шее, грудям. Его рука опустилась ниже, по изгибу живота туда, где сходились ноги, и они раздвинулись для него. Он погладил гетеру между ног, дразня ее соски языком, и Метрикхе испустила тихий вздох удовольствия. Если этот вздох был неискренним, значит, она играла куда лучше, чем любой актер, выступающий на афинских подмостках.

Прошло немного времени, и она начала его гладить, а потом извернулась, гибкая, как угорь, и взяла его ртом. Соклей немного понаслаждался этим, потом отодвинулся и сказал:

– Тебе не нужно играть ради меня в лесбийские игры.

Женщины Лесбоса славились тем, что давали мужчинам именно это наслаждение.

Гетера дерзко улыбнулась.

– Ну а чего же тогда ты хочешь? – лукаво спросила она.

– Этого, – ответил он – и сделал то, что имел в виду.

Метрикхе вздохнула, когда он в нее вошел.

Несколько ночей тому назад, деля на Косе ложе с рабыней родосского проксена, Соклей не чувствовал потребности выдать все, что мог. Он растягивал удовольствие, наслаждаясь путешествием точно так же, как и конечной целью. Метрикхе выгнулась под ним, словно необъезженный жеребенок. Ее дыхание стало быстрым и отрывистым, потом она запрокинула голову, и у нее вырывался задыхающийся стон. Соклей кончил спустя несколько биений сердца.

– Если 'ы мы сделали это 'о 'ремя торговли, – гортанно проговорила гетера, – я бы 'аплатила тебе 'а шелк больше, а не меньше.

– Спасибо. – Он поцеловал ее. – Вряд ли я получу много комплиментов прекраснее.

Метрикхе кивнула; она и сама была в некотором роде торговцем и знала, что ее слова многое значат.

– Не за что, – ответила она. – И 'обро пожаловать в любое 'ремя, с шелком или 'ез него.

Это было комплиментом великолепней любого другого.

– Спасибо, – повторил Соклей. – Но сейчас, думаю, мне лучше вернуться на агору. Правильно ли я запомнил повороты? Первый налево, второй направо, четвертый налево, второй направо?

Она нахмурилась.

– Я 'апоминаю путь по-другому, 'ай-ка подумать.

Спустя мгновение Метрикхе снова кивнула.

– Так ты попадешь куда следует.

– Хорошо.

Соклей встал с кровати и, натянув одежду, проговорил:

– Спасибо за сделку. И за все остальное. Метрикхе, все еще нагая, лежала, глядя на него сверху вниз, и улыбалась.

– Спасибо 'а все остальное, – проговорила она. – И 'а сделку.

– Мы идем… шли в Афины, – сказал Соклей. – Но теперь я надеюсь еще некоторое время пробыть тут.

В самом ли деле он этого хотел? Часть его хотела, любой ценой, и он знал, какая именно часть. Что было для него важнее – женщина или череп грифона?

«Женщин я могу найти всюду, – подумал Соклей. – Тогда как череп грифона всего один».

Однако воспротивиться искушению физического удовольствия, которое дала ему гетера, оказалось труднее, чем воспротивиться искушению умственного удовольствия; куда труднее, чем описал Платон.

Именно потому, что Соклей это понял, он покинул дом Метрикхе быстрее, чем мог бы.

* * *

Добравшись до агоры, Соклей нашел там Менедема, торгующегося из-за шелка с каким-то пухлым человеком, явно преисполненным собственного достоинства. Заключив сделку – более выгодную, чем та, которую Соклей заключил с Метрикхе, – двоюродный брат повернулся к нему и сказал:

– Что ж, мой дорогой, я хотел заглянуть сюда ненадолго, но узнал, что ты ушел, и мне пришлось беседовать с этим парнем. Так значит, на тебя свалилась трудная работа, вот как? Она хорошенькая?

– Вообще-то да, – ответил Соклей.

– И небось оплатила собой половину стоимости шелка? – продолжал Менедем.

– Конечно нет. Мы ведь нуждаемся в серебре. – Соклей протянул Менедему мешочек с деньгами и рассказал, что именно продал и сколько за это получил.

– Не самая лучшая сделка в мире, но вполне сносная, – сказал его двоюродный брат. – Итак, больше ты ничего не получил, только улыбку и деньги, а?

– Этого я не говорил, – ответил Соклей, и завистливый взгляд, которым наградил его Менедем, очень его порадовал.

ГЛАВА 9

– До Афин отсюда примерно один день пути, – сказал Менедем Соклею, стоя на юте «Афродиты».

Они уже провели в Милете несколько дней, которые принесли им неплохой барыш.

– Хорошо, – ответил Соклей.

Менедем засмеялся.

– «Хорошо»? И это все, что ты можешь сказать? Да раньше ты был бы счастлив пройти мимо Милета и двинуться прямо на мыс Сунион!

– Я все еще хочу туда отправиться. – Судя по голосу, Соклей всеми силами старался не говорить раздраженно. – Но ты выставляешь все так, будто я не могу оторваться от Метрикхе, а это неправда.

– Что ж, может, и неправда. – Менедем снова засмеялся. – Ты ведь время от времени все-таки отрываешься от нее, чтобы глотнуть воздуху… Как делает дельфин, прежде чем нырнуть глубоко в море. Вот только ты ныряешь не в море, а глубоко внутрь нее…

– Оставь эту тему, хорошо? – Теперь Соклей даже не пытался скрыть раздражение.

Так как Менедем хотел позлить двоюродного брата и ему это уже удалось, он и вправду переменил тему. Временно…

– Ты должен признать, что мы правильно поступили, зайдя в Милет. Мало того что ты каждую ночь спишь со всеми удобствами, так мы еще и распродали большую часть шелка дороже, чем ожидали, и сбыли все изумруды, кроме двух. Мы вернемся домой с прибылью, и нашим отцам не на что будет пожаловаться.

Не дать своему отцу повода пожаловаться было одной из главных целей жизни Менедема. Вся беда заключалась в том, что Филодем жаловался всегда, имелся у него повод или нет.

– Ты мог бы продать и последние два камня, – сказал Соклей. – Один из них – самый лучший, верно?

– Да, так и есть… И я знаю, что мог бы их продать, – ответил Менедем. – Но я все время думаю: если мне дают такую цену в Милете, что бы я тогда получил в Афинах? Милет уже давно перестал представлять из себя что-то особенное…

– Со времен персидских войн.

– А это было очень давно. – Менедем прикинул, и у него получилось, что с тех пор минуло около двухсот лет. Прежде чем его двоюродный брат успел сказать с точностью до биений сердца, сколько именно лет прошло, Менедем продолжал: – В любом случае, пусть у нас останется парочка камней для по-настоящему большого и богатого полиса. Может, там они пойдут лучше.

– Возможно, – согласился Соклей. – Мы ведь не можем попытаться продать их в Александрии. Это богатейший город мира, но…

– Вот именно: «но». Если мы покажемся с египетскими изумрудами в столице Птолемея, все будут гадать, откуда они у нас, и нас разорвут на куски, пытаясь это выяснить. Мне что-то не хочется отвечать на подобные вопросы.

– И мне тоже, – кивнул Соклей.

Менедем указал на него пальцем.

– А твоя гетера не хотела бы купить один из изумрудов? Держу пари, уж она бы достала на это деньги.

– Уверен, что у Метрикхе и так есть деньги, – ответил Соклей. – Вообще-то однажды я упомянул в разговоре с ней изумруды. Она ответила: «Похоже, они очень красивые. Надо подумать, не купит ли один из друзей для меня такой камень».

– Вот это я понимаю! – Менедем снова рассмеялся. – Похоже, твоя Метрикхе стала бы великолепным торговцем, родись она мужчиной… никогда бы не тратила собственные деньги, будь у нее возможность потратить чужие.

– Она бы стала процветающим торговцем, не сомневаюсь, – подтвердил Соклей. – И не сомневаюсь, что Метрикхе отнюдь не обеднеет после того, как ее красота поблекнет. Эта женщина мудро распоряжается тем, что у нее есть.

– О, не уверен. А ты откуда можешь знать наверняка? – спросил Менедем. – Взять хотя бы ваши с ней отношения – ведь Метрикхе отдается тебе за так. Если уж это нельзя назвать невыгодной сделкой, тогда не знаю, что такое невыгодная сделка.

Соклей покраснел. Менедем ухмыльнулся; он и надеялся смутить двоюродного брата.

– Если она хочет, чтобы ее одурачили именно таким способом, я не стану жаловаться, – сказал Соклей.

– Вот как? – переспросил Менедем, и ухмылка его стала шире.

Он ухмылялся в основном, чтобы скрыть свое раздражение от того, что Соклею повезло больше. Менедем даже намекал пару раз, что хотел бы и сам познакомиться с Метрикхе – разумеется, исключительно ради светского общения. Но Соклей всегда находил повод, чтобы не приглашать брата с собой, когда отправлялся к гетере.

«Думаешь, я бы попытался отбить у тебя женщину? Поступил бы так со своим двоюродным братом? – Менедем знал себя достаточно хорошо, чтобы честно ответить: – Если бы она оказалась достаточно хорошенькая, я мог бы так поступить».

– И когда именно мы собираемся отплыть? – спросил Соклей.

– Послезавтра, – ответил Менедем. – Думаю, завтрашний день мы проведем на агоре, пытаясь сбыть столько товара, сколько сможем, – шелк, краску, благовония…

– А еще бальзам, – перебил Соклей. – У нас осталось совсем немного бальзама. Он очень хорошо расходится.

– И вправду хорошо, – согласился Менедем. – Жаль, что мы не купили у тех финикийцев побольше. Лекари и жрецы так и расхватывают его. Вот уж не ожидал, что он будет пользоваться таким спросом.

– Я тоже не ожидал, – сказал Соклей. – И это идеальный товар для перевозки на акатосе: занимает мало места и дорого стоит. Надо бы посмотреть, сможем ли мы в будущем году раздобыть еще бальзама. Мы бы хорошо на нем заработали.

– Химилкон, наверное, сможет достать его для нас. Каких только диковинок, приходящих с Востока, не оседает на его складе. Например, павлины.

– Не напоминай мне! – Соклей содрогнулся.

В прошлом году ему пришлось ухаживать за павлинами во время путешествия в Великую Элладу, и, скорее всего, бедняге суждено было до конца своих дней терзаться кошмарами, вспоминая пережитое. Сделав глубокий вдох, он продолжил:

– Если бы следующей весной во время путешествия на Восток мы попытались выведать, откуда доставляют бальзам, это могло бы окупиться сторицей. Энгеди, откуда его привезли, находится где-то в Финикии, верно?

– Или в Финикии, или поблизости, – ответил Менедем. – Я почти уверен.

Он погладил подбородок.

– Только надо захватить с собой товары, чтобы можно было не только покупать там, но и продавать…

– Ну, конечно, – ответил Соклей.

– Да, да. – Менедем медленно кивнул. – Мы уже пару раз говорили об этом, так, между делом, но теперь я начинаю загораться этой мыслью. Мы смогли бы сэкономить целое состояние, если бы не платили финикийским посредникам!

– Нужно будет поговорить с Химилконом, когда вернемся на Родос… Поглядим, что он расскажет о Финикии и ее обитателях, – проговорил Соклей. – И будем надеяться, что там не идет война. Если Птолемей решит попытаться отобрать Финикию у Антигона, лучше будет держаться подальше оттуда. Мы и так уже дважды в этом сезоне чуть не попали в самую гущу их свар.

– И застряли из-за них на Косе, – сказал Менедем.

– Еще как застряли, – согласился Соклей. – Но я думаю, насчет Финикии – хорошая идея. Не так уж много эллинов отправляются туда. Мы могли бы очень неплохо заработать. И можно будет сделать остановки в городах Кипра по дороге туда и обратно. Думаю, нам не придется долго уговаривать отцов дать согласие на такое путешествие.

Менедем сделал кислую мину, его энтузиазм внезапно почти угас.

– Тебе легко так говорить, дядя Лисистрат весьма уживчивый человек. Но попытайся уговорить на что-нибудь моего отца…

Он покачал головой.

– Это все равно что пытаться вколотить здравый смысл в камень.

– Я уверен, он говорит о тебе то же самое, – заметил Соклей.

– Ну и что, если и говорит? – спросил Менедем. – Ведь прав-то я!

Поскольку Соклей не стал с ним спорить, Менедем рассудил, что двоюродный брат и впрямь считает его правым. То, что Соклей просто не счел нужным вступать в спор, просто не пришло ему в голову.

* * *

Вечером накануне отплытия Диоклей прошелся по борделям и тавернам Милета, собирая команду «Афродиты». Он позаботился о том, чтобы все моряки оказались на борту торговой галеры перед тем, как она покинула гавань.

– Ты охотишься за ними, как гончая за зайцами. – Менедем хлопнул келевста по спине. – И вытаскиваешь из любой норы, куда бы они ни забились.

– Я просто знаю, где искать, – ответил начальник гребцов. – Мне и положено это знать, клянусь богами. Когда я сам работал веслом, я проводил достаточно времени в таких заведениях, пьянствуя, развлекаясь с бабами и надеясь, что мои начальники не вытащат меня оттуда.

На следующее утро вскоре после рассвета «Афродита» покинула Милет. Некоторые моряки казались бледными и несчастными, но они выглядели так при выходе из каждого порта.

Соклей смотрел вдаль, хотя мог увидеть конечную цель путешествия только мысленным взором.

– Афины, – пробормотал он. – Наконец-то мы идем в Афины.

Менедем лукаво посмотрел на него.

– Я еще никогда не видел человека, который бы так стремился покинуть красивую девушку. Тем более что за тобой никто не гонится.

Его двоюродный брат пожал плечами.

– Метрикхе была очень мила, но она всего лишь гетера.

– «Всего лишь», вот как? – Менедем скептически фыркнул. – Полагаю, именно поэтому ты ни в какую не желал меня с ней познакомить.

Соклей покраснел. Менедем спрятал улыбку.

– Я ведь первый ее нашел, ты знаешь, – кашлянув пару раз, проговорил Соклей. Потом его голос стал тверже и резче: – И что-то я не припоминаю, чтобы ты представлял меня женщинам, с которыми знакомился во время наших остановок.

– Ну, мой дорогой, ты же всегда распекаешь меня за встречи с чужими женами, – ответил Менедем.

Соклей снова кашлянул, на этот раз так, словно подавился, и вскоре нашел повод, чтобы уйти на нос. Менедем ухмыльнулся и сосредоточился на рулевых веслах.

«Афродита» шла по Икарийскому морю; волны ударяли в ее правый борт, парус то раздувался, то безжизненно опадал под порывистым северным бризом. Менедем держал по шесть, а иногда и по восемь гребцов на веслах каждого борта, чтобы акатос не снижал скорость во время затиший.

К северу и к северо-западу из воды поднимались Самос, Икария и несколько островов поменьше; их центральные холмы напоминали зазубренные спины мифических чудовищ. Хотя больших островов было два, но только Самос считался действительно значительным местом, а Икария была захолустьем, где никогда ничего не происходило.

На сей раз Менедему не требовалось спрашивать у своего исторически подкованного двоюродного брата, почему соседние острова так сильно отличаются друг от друга. На Самосе имелась хорошая гавань. На Икарии же такой гавани не было, поэтому на острове не имелось полиса; там лежали только несколько деревень да несколько пастухов пасли свои стада. Большая жизнь проходила мимо этого острова, и «Афродита» тоже пройдет мимо него.

Акатос остановился на ночь у Патмоса, маленького острова к югу от Икарии. Патмос мог похвастаться хорошей гаванью с несколькими причалами для судов, однако других причин для гордости у этого каменистого и засушливого, пропеченного солнцем до цвета поджаристой хлебной корки островка, увы, не имелось.

Когда якоря «Афродиты» плюхнулись в воду, Соклей осмотрел заброшенные земли и сказал:

– Теперь я понимаю.

– Что именно? – спросил Менедем.

– В начале Пелопоннесской войны спартанский наварх по имени Алкид вел военные действия на севере отсюда, рядом с Эфесом, – ответил Соклей. – В те дни афинский флот был куда сильнее спартанского. Афинский военачальник – звали его Пакхес – выяснил, что спартанцы находятся неподалеку. Он преследовал их до Патмоса, но потом повернул назад.

Менедем почесал в затылке.

– Я все еще не пойму, о чем ты, мой дорогой.

– Он только разок взглянул на этот остров и ушел прочь, – сказал Соклей. – А ты бы на его месте разве не ушел?

– А! – Менедем еще раз кинул взгляд на Патмос: на скалы, песок и жалкую маленькую рыбачью деревушку, напротив которой они бросили якорь. – Понял. Я бы не хотел коротать тут дни, это уж точно.

Спустя некоторое время, как раз перед тем, как солнце погрузилось в Эгейское море, от берега, на котором стояла деревня, отчалила маленькая лодка и направилась к «Афродите», Когда лодка приблизилась, один из сидящих в ней людей окликнул родосцев:

– Кто 'ы? Откуда явились? Куда идете?

У него был странный выговор: наполовину ионический, наполовину дорийский и абсолютно неправильный. Менедем сказал, как называется их галера, и добавил:

– Мы идем из Милета, направляемся в Афины.

– А, – местный кивнул. – 'се это 'ольшие города. Мы тут редко с ними торгуем.

«Охотно верю, – подумал Менедем. – Если бы этот остров не лежал в дне пути от Милета, никто никогда не стал бы иметь с вами дел».

Парень в лодке спросил:

– Чего 'езете?

Теперь заговорил Соклей:

– Косский шелк. Пурпурную краску. Родосские благовония. Папирус и чернила. Прекрасный бальзам из Энгеди. Львиную шкуру.

Менедем заметил, что двоюродный брат не упомянул череп грифона, и это позабавило его. Неужели Соклей боится, что здешний люд может украсть череп? Вот уж глупость!

– Модное 'арахло, – резюмировал житель Патмоса. – Я мог 'ы 'огадаться. 'умал, 'ы – пираты, как 'ас увидел.

Люди часто совершали такую ошибку при виде «Афродиты». Упоминание о пиратах заставило Менедема насторожиться.

– А ты видел их в последнее время? Они появляются в этих водах? – спросил он.

– А то, – неопределенно ответил местный. Парень помедлил, чтобы сплюнуть в воду, потом сам задал вопрос: – Сколько хочешь за кувшин 'лаговоний? Моя женщина 'удет 'о смерти рада его получить.

– Клянусь богами! – пробормотал Менедем. – Никогда не ожидал, что проверну тут какие-то дела.

– Восемь драхм, – ответил Соклей жителю Патмоса так спокойно, как будто торговался на рыночной площади Родоса.

Менедема восхитило это спокойствие. Он думал, что местный отпрянет в ужасе: одна драхма могла на сутки обеспечить семью кровом и пищей, пусть и не самыми роскошными. Менедем снова посмотрел в сторону деревни – ничто там не наводило на мысль о богатстве.

Но местный только пожал плечами и сказал:

– 'оговорились, товарищ. Я принесу серебро. Тута вряд ли на что его можно потратить. С соседями мы чаще просто меняемся.

Он подтолкнул локтем второго человека в лодке, и тот начал грести обратно к берегу.

– Скоро 'ернусь! – громко крикнул житель Патмоса через плечо.

– Вернется ли? – вслух подумал Менедем. – У него что, маловато мозгов или парень просто старался не ударить перед нами в грязь лицом?

Соклей пожал плечами.

– Кто его разберет, вернется он или нет. Если вернется, хотел бы я знать, какие деньги он привезет. Не может быть, чтобы тут чеканили монету.

Лодка причалила к берегу примерно в плетре от «Афродиты», один из сидящих в ней вылез и отправился в дом неподалеку. Другой, гребец, остался ждать в лодке, что заставило Менедема поверить: у первого заговорившего с ним жителя Патмоса действительно имеются деньги. И впрямь, едва начали сгущаться сумерки, как тот вышел из дома и поспешил обратно к лодке, которая мгновение спустя снова направилась к торговой галере.

– Можно 'зойти на 'орт? – окликнул местный, когда лодка приблизилась.

– Давай, – ответил Менедем.

Лодка стала борт о борт с акатосом, и один из моряков помог жителю Патмоса взобраться на судно. Местный прошел на корму, а потом поднялся на ют.

– Радуйся, – сказал Соклей.

– Радуйся, – ответил местный. – Где тута у тебя 'лаговония? Этот кувшин не назовешь 'ольшим, а?

– Мы всегда продаем кувшины такого размера, – ответил Соклей, и то была правда. – После того как лепестки роз вскипятят и смешают ароматную воду с маслом, получается немного благовоний. Но кувшина тебе хватит надолго – твоей жене не понадобится много, чтобы сладко пахнуть.

Менедем гадал, насколько его двоюродный брат прав. Местный явно давно не мылся, значит, и жена его, скорее всего, тоже давно не мылась. Да, это засушливый остров, но все равно… И, как на грех, на судне не было места, чтобы встать от этого парня подальше.

Менедем изо всех сил постарался задержать дыхание.

Внезапно приняв решение, житель Патмоса кивнул.

– Хорошо. Я 'озьму его.

Он протянул Соклею пару монет. Тойкарх взял их, взвесил и протянул местному благовония.

– 'лагодарю, – сказал тот и спустился обратно в лодку.

На этот раз, причалив к берегу, оба местных жителя вытащили лодку на сушу и отправились в деревню.

– Что он тебе дал? – спросил Менедем.

– Посмотри сам. – Соклей положил монеты ему на ладонь.

В угасающем свете Менедем поднес их поближе к глазам.