Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Андрей Филиппов

– Нам очень приятно, что тебе понравились наши товары, – заметил Соклей.

– Можно сказать и так. – Кеосец кивнул. – 'а, можно сказать и так. Радуйтесь, оба.

И он без лишней спешки зашагал прочь с рыночной площади.

«А я даже не спросил, как его зовут», – подумал Менедем и окликнул парня, продававшего лук:

– Эй, друг, кто этот человек, с которым мы только что торговались?

Продавец распахнул глаза.

– Ты не знаешь Каллимеда, сына Каллиаса?

Судя по его тону, все на Кеосе знали этого человека.

Так и есть!

– У него огромные поля пшеницы и больше оливковых деревьев, чем у всех остальных на острове, – продолжал торговец луком. – Может, даже больше, чем у всех остальных, вместе взятых… О, Каллимед – настоящий богач!

– Неудивительно, что он смог купить наши товары, – пробормотал Соклей.

– Вовсе не удивительно, – шепнул в ответ Менедем и спросил парня с корзиной лука: – А скажи, он покупал все эти изысканные вещи для жены или для любимой гетеры?

– Каллимед? – Продавец лука снова пораженно уставился на Менедема. – Ты, должно быть, совсем его не знаешь. Это наверняка для хорошенького мальчика. Он сам не свой до мальчиков, Каллимед.

– О, – слегка упавшим голосом отозвался Менедем.

– Ха, – проговорил Соклей.

Менедем попытался наступить брату на ногу, но промахнулся. Соклей засмеялся, а Менедем пробормотал что-то себе под нос. Не то чтобы он рвался завести знакомство с женой Каллимеда, если бы у того была жена. Он спросил просто из любопытства – и получил ответ на свой вопрос.

– Думаю, мы сделали здесь все, что могли, – сказал он Соклею, и тот кивнул в знак согласия.

Они пошли обратно к «Афродите», и Менедем пожалел, что у него нет с собой меча. Он никак не ожидал, что ему придется нести столько серебра. Но, хвала богам, они с Соклеем не попали в беду, хотя пара бродячих псов и решили, что двух незнакомцев стоит облаять.

На борту акатоса их встретил Дионис, сын Гераклита, который по-прежнему пребывал в дурном расположении духа.

– Вы наверняка потратили зря лучшую часть дня.

– Зря? Я бы так не сказал, о несравненнейший. – Менедем поднял два мешочка с монетами, полученными от Каллимеда, сына Каллиаса. – Видишь? И как ты думаешь – что для меня важней: дела, которые я тут провернул, или твоя ничтожная плата за проезд?

– Ничтожная? – повторил Дионис. – И у тебя еще хватает наглости так говорить?

– Еще как хватает, – сказал Менедем. – Ты все равно скоро попадешь на Кос, но ты не в своем уме, если думаешь, что по дороге туда я не буду заниматься торговлей.

– И ты не в своем уме, если думаешь, что нам не нужна свежая вода, – добавил Соклей. – Мы не собираемся заставлять гребцов работать до изнеможения на такой жаре.

Дионис посмотрел туда, где на западе все еще ясно виднелся мыс Сунион.

– Я мог бы добраться и вплавь, – проворчал он.

– Если будешь все время жаловаться, то отсюда ты и вправду пустишься вплавь, – ответил Менедем без тени улыбки на лице.

Пассажир понял и умолк.

* * *

На следующий день рассвет был таким же ослепительным и жарким, как и накануне. Ветер, прилетевший с юга, вполне мог дуть из кузнечного горнила. Но какой-никакой, а ветер все-таки был, и Менедем приказал, чтобы парус акатоса спустили с рея. К тому времени, как над восточным горизонтом взошло солнце, «Афродита» оставила Кеос позади.

– Хочешь добраться к вечеру до Сироса? – спросил Соклей.

– Хочу попытаться, – ответил Менедем. – Это будет нетрудно, если ветер продержится.

– И если мы не нарвемся на пиратов, – добавил его двоюродный брат.

Менедем сплюнул в подол хитона. Мгновение спустя Соклей последовал его примеру и предложил:

– Я раздам опять оружие, просто на всякий случай?

– Наверное, так и впрямь будет лучше, – со вздохом сказал Менедем.

Они не увидели в Эгейском море никаких галер, только рыбачьи лодки и одно крутобокое судно, которое приняло «Афродиту» за пиратский корабль и рвануло по ветру прочь. Впереди из моря поднимался Сирос: пропеченный солнцем, вытянутый с севера на юг остров. Единственный тамошний полис, тоже под названием Сирос, лежал у гавани на восточном берегу.

«Афродита» зашла в эту гавань, и, когда якоря акатоса плюхнулись в воды Эгейского моря, Менедем процитировал «Одиссею»:

 
Остров есть, по названью Сирия, – ты, может быть,
слышал? —
Выше Ортигии, где поворот совершает свой солнце.
Он не чрезмерно людьми населен, но удобен для жизни,
Тучен, приволен для стад, богат виноградом, пшеницей.
Голода в этом краю никогда не бывает. Не знают
Там ненавистных болезней бессчастные люди.
Когда там Горькая старость приходит к какому-нибудь поколенью,
Лук свой серебряный взяв, Аполлон с Артемидой нисходят
Тайно, чтоб тихой стрелой безболезненно смерть посылать им.
Там два города. Все между ними поделены земли.
В городе том и другом властителем был мой родитель,
Ктесий, Орменом рожденный, подобный бессмертному богу.[9]9
  Перевод В. Вересаева.


[Закрыть]
 

– Это свинопас Эвмей говорит Одиссею, так? – спросил Соклей.

– Так, – ответил Менедем.

Соклей посмотрел на Сирос долгим взглядом и щелкнул языком.

– Что ж, если Эвмей рассказал ему столько же правды о своих предках, сколько рассказал об этом острове, он, должно быть, на самом деле был потомственным свинопасом.

– Насмешник! – воскликнул шокированный Менедем.

Но чем дольше он смотрел на сухие, бесплодные земли и сонные улицы Сироса, тем больше понимал, что у Соклея были причины такое сказать: здесь едва ли можно было увидеть куст, не то что дерево. И все-таки Менедем проговорил:

– Здесь должно хоть что-то расти, иначе тут никто бы не жил.

– Полагаю, что так, – нехотя ответил Соклей. – И все равно, согласись, это место из «Одиссеи» может служить доказательством того, что Гомер был слеп.

Он указал куда-то вперед.

– Даже здешний полис – несчастная маленькая куча хлама. Геродот не обмолвился о нем ни словом, Фукидид тоже, и я очень хорошо понимаю почему.

– Да почему они вообще должны были что-то о нем написать? – спросил Менедем. – Здесь ведь никогда ничего не случалось.

– Вот и я об этом. Ты мог бы прожить в этом полисе всю жизнь, считаться здесь большим человеком, каким на Кеосе считается Каллимед, сын Каллиаса, но за пределами Сироса никто бы о тебе ничего не услышал. Много мы с тобой слышали о Каллимеде? На Родосе, в Афинах, в Трасе, в Сиракузах или в Александрии у человека по крайней мере есть шанс, что его будут помнить. А здесь? – Соклей покачал головой.

Менедем подумал: а не случалось ли когда-нибудь так, чтобы некий умный, честолюбивый молодой человек покинул Сирос, пересек море и явился в чужой полис, где мог бы исполнить свои сокровенные желания? Такое вполне могло случиться. Но большинство здешних жителей наверняка проводили свой век в нескольких стадиях от того места, где родились. Большинство людей во всем цивилизованном мире именно так и поступали.

* * *

Ночью жара пошла на спад. На следующее утро подул северный ветер, в котором отчетливо чувствовалась прохлада – предупреждение о надвигающейся, хотя еще неблизкой осени. Менедем наслаждался этой прохладой, но еще больше наслаждался тем, что ветер был ровным.

– А теперь покажем этому шлюхину сыну, на что способна «Афродита», – пробормотал он, обмакнув ломоть хлеба в оливковое масло и откусив большой кусок.

– Если ветер продержится, мы запросто доберемся до Наксоса, – согласился Диоклей, – а это в добром дне пути отсюда.

Когда Менедем приказал опустить парус, тот быстро надулся, и торговая галера словно подалась вперед, влекомая ветром, гудевшим в снастях.

Наксос лежал в самом сердце Островной лиги.

– Когда мы туда придем, – с деланной небрежностью спросил Менедем Диониса, сына Гераклита, – рассказать тамошним жителям, как тебе не терпится попасть на Кос?

Глаза пассажира стали холодными, как мрамор.

– Рассказывай все, что хочешь, почтеннейший. Мне все равно.

Наверное, он лгал, но ответ прозвучал так весомо, что Менедем перестал его дразнить.

На следующий день переход от Наксоса к Андросу получился еще лучше. Менедем провел судно мимо маленьких островков, на которых жили только несколько овечьих пастухов и рыбаков. Когда они в прошлый раз плыли через Киклады с Полемеем на борту, был дождь и Менедем, заблудившись, почти обошел вокруг одного из этих островков. Теперь, при ярком солнечном свете, ему такое не грозило, но все равно прошло несколько дней, прежде чем последний из кикладских островов остался за кормой.

– Благодаря всем эти кошмарным маленьким скалам Сирос смахивает на Афины, – сказал Соклей.

– Вот ужас-то, забери меня эринии! – ответил Менедем.

На следующий день он снова повел «Афродиту» на северо-запад – к Астипалее, где говорили на дорийском эллинском, скорее похожим на его собственный выговор, чем на ионический. Огромное множество рыбачьих лодок покачивалось на воде близ берега; за полисом, в юго-восточной части острова, тянулась плодородная долина.

– Вот еще одно место, где никто никогда не прославится, – сказал Менедем.

К его удивлению, Соклей покачал головой.

– Ты разве не знаешь историю Клеомеда с Астипалеи? – спросил он.

– Впервые слышу, – признался Менедем. – А кто он такой?

– Панкратист, живший во времена персидских войн, – ответил Соклей. – Он победил на Олимпийских играх, но во время поединка случайно убил своего противника и ему запретили заниматься спортом. Он сошел с ума от горя и, вернувшись на Астипалею, вырвал колонну, которая поддерживала крышу в школе… Пятьдесят или шестьдесят детей погибли, а Клеомед бежал в храм Афины и спрятался там в деревянном сундуке. Но когда жители Астипалеи взломали сундук, то внутри никого не оказалось – ни живого, ни мертвого. Клеомед просто… исчез.

Менедем почувствовал, как волоски на его шее зашевелились от благоговейного ужаса.

– И что было потом? – спросил он.

– Люди послали гонца в Дельфы, чтобы выяснить, что теперь им делать, и вот какой ответ принес гонец: «Астипалеец отсель Клеомед – из героев последний. Жертвами чтите его: непричастен он смертной уж доле».[10]10
  Перевод дан по книге: Зелинский Ф. Ф. Древнегреческая религия. Киев, «СИНТО», 1993.


[Закрыть]

– Да ну? – изумился Менедем.

– Других версий я не слышал, – ответил Соклей.

– Полубог времен поздних персидских войн, – вслух поразмыслил Менедем. – Это странно… Хотя говорят, что Александр тоже был бессмертен.

– Говорят, а как же, – согласился Соклей. – А сам ты что об этом думаешь?

– Не знаю. Александр совершал такое, что не под силу совершить ни одному смертному – может, это и сделало его бессмертным. Кто знает, где начинается бессмертие? Ведь четкой грани между богами и людьми нет. – Менедем ткнул двоюродного брата под ребра. – А ты что думаешь?

– Я тоже не знаю, – ответил Соклей смущенно, даже с оттенком раздражения: он терпеть не мог в этом признаваться. – Александр был обычным человеком… Птолемей и Полемей были с ним знакомы. Мне неловко называть кого-то из людей богом – но, как ты уже сказал, он и впрямь совершал такое, чего нельзя ожидать от простого смертного. Хотел бы я иметь ответ получше, но у меня его нет. Интересно, что ответил бы Птолемей, если бы мы его об этом спросили.

– Что ж, мы всего в паре дней пути от Коса. Так что можешь задать ему этот вопрос, если осмелишься.

– О, я уверен, что об Александре он бы поговорил… Божественным тот был или нет, но Александр мертв, – заявил Соклей. – Другое дело, если б я собирался поговорить с Птолемеем об Антигоне… Только вряд ли мне этого бы захотелось.

Он посмотрел на Диониса, сына Гераклита, который забросил удочку за борт, чтобы попытаться поймать что-нибудь на опсон в придачу к ситосу, и тихо добавил:

– Никогда не знаешь, кто может тебя подслушать.

Именно в этот миг Дионис подсек и вытащил жирную макрель. Хоть то была не кефаль и не морская собака – украшение опсона, – но все-таки лучше, чем ничего. Дионис выпотрошил рыбу, выбросил требуху в море и вытащил маленькую жаровню на древесных углях, чтобы приготовить добычу.

– Ему сопутствует удача, – заметил Менедем.

– Еще какая, – по-прежнему негромко согласился Соклей. – Интересно, где он ее позаимствовал?

На этот вопрос у Менедема не было ответа.

* * *

Переход от Астипалеи к Косу на следующий день занял больше времени и потребовал больших усилий: ветер к утру стих, и гребцам пришлось занять места на веслах. Но даже при хорошем попутном ветре Менедем удивился бы, если бы ему удалось добраться до полиса Коса к закату.

Когда «Афродита» подошла к западной оконечности острова, он вывел ее на широкий открытый берег северного побережья и сказал Соклею:

– Завтра легко будет снова спустить судно на воду. У нас не так уж много тяжелого груза.

– Верно, – ответил тот. – И здесь нам не надо бояться пиратов, раз неподалеку столько судов Птолемея.

– Да, если уж здесь не безопасное место, тогда за пределами Великой гавани Родоса безопасного места вообще не существует.

На берег явились двое крестьян, которые принесли на продажу мед и оливковое масло. Как всегда, делая покупки, Соклей щелкал языком и всячески выражал свое огорчение, но, когда крестьяне ушли, сказал:

– Если здешние жители знают, что можно без опаски подойти к вытащенному на берег судну, это лучший признак того, что тут нечасто рыщут пираты.

Менедем кивнул.

– И завтра мы высадим на берег Диониса, а потом сможем двинуться домой.

– Интересно, пал ли Галикарнас, – заметил Соклей.

– Мне тоже интересно. И я надеюсь, что люди Птолемея его разграбили.

Соклей засмеялся.

– И я догадываюсь почему – ведь в таком случае этот, как его там, ну, в общем, не слишком дружелюбный парень с дружелюбной женой, скорее всего, мертв. А значит, мы снова сможем там торговать, не беспокоясь, что тебя убьют.

Уши у Менедема вспыхнули, и он ответил:

– Что ж, это не единственная причина.

Соклей снова засмеялся, уверенный, что двоюродный брат нагло врет. А поскольку Менедем и вправду врал, он торопливо сменил тему разговора.

* * *

Когда «Афродита» вошла в гавань Коса, Соклей заслонил ладонью глаза от солнца и вгляделся в сторону Галикарнаса, лежавшего на севере материка по другую сторону узкого канала.

– Дыма нет. И на море не сражаются суда. Или город пал некоторое время назад, или вообще не пал.

Менедем не ответил.

– Ты слышишь? – спросил Соклей. – Я сказал…

– Я слышу, – отозвался Менедем. – Просто я тебя не слушаю.

– О, – проговорил Соклей. – Ладно.

Гнев, скрывавшийся под спокойными словами Менедема, предупреждал, что Соклей зашел в своих шутках слишком далеко.

«Вот если бы Менедем замечал подобное и за собой… – подумал Соклей. И засмеялся – Желай луну с неба! Мечтать не вредно».

– Гавань битком набита, – заметил Диоклей. – Судов больше, чем оливок в кувшине.

– Возможно, это и есть ответ на наш вопрос, – сказал Соклей. – Если флот Птолемея вернулся, Галикарнас, вероятно, все еще принадлежит Антигону.

– Плохо, – проговорил Менедем. А потом вдруг снял правую руку с рулевого весла и, показав куда-то, возвысил голос до крика: – Вон местечко, куда можно втиснуться! Гребите, ублюдки, пока его кто-нибудь не перехватил!

– Риппапай! Риппапай! – выкрикнул начальник гребцов, задавая ритм.

Торговая галера скользнула на место у пристани.

– Греби назад! – скомандовал Диоклей, а потом, когда судно почти остановилось: – Стой!

Люди сложили весла.

Портовые рабочие поймали брошенные с «Афродиты» канаты и крепко пришвартовали судно к пристани; Дионис, сын Гераклита, с кожаным дорожным мешком на плече тут же поспешил на ют.

– Спустите трап, – рявкнул он Менедему. – Я должен быть уже в пути!

Менедем вскинул голову и сверху вниз глянул на пассажира.

– Поговори еще с капитаном в таком тоне, находясь на борту его судна, – и полетишь в воду. И тогда, клянусь Зевсом, тебе уже не придется беспокоиться насчет трапа.

– И ты никуда не пойдешь, пока не заплатишь нам остальные двадцать пять драхм, – добавил Соклей.

Кипя от возмущения, щеголь отдал ему вторую часть платы за проезд – снова в легких драхмах Птолемея. Но даже после этого Менедем неплохо поразвлекался, как можно медленней спуская трап. Когда наконец все было готово, Дионис рванул на пирс и со всех ног устремился в город.

– Что это он так спешит? – спросил кто-то из портового люда.

Соклей пожал плечами.

– Кто его знает? Некоторые просто рады побыстрей убраться с корабля.

Портовый рабочий засмеялся.

– Как продвигается осада Галикарнаса? – в свою очередь поинтересовался Соклей.

– О, так вы были здесь, когда она началась?

Соклей кивнул. Местный сплюнул в море.

– Армия Птолемея почти взяла город, когда явился Деметрий, сын Антигона, с армией, которую привел с востока – он там сражался с кем-то еще.

– С Селевком? – предположил Соклей.

– Наверное, – ответил местный. – Во всяком случае, Деметрий снял осаду и разместил в городе новый большой гарнизон, поэтому теперь нет смысла пытаться снова завоевать Галикарнас.

Менедем скорчил ужасную гримасу.

– Как плохо, – сказал он.

– Я тоже так считаю, – согласился житель Коса: Галикарнас был давним торговым конкурентом его родного полиса.

– Деметрий вернулся в Анатолию после сражения с Селевком, ты сказал? – переспросил Соклей, и рабочий кивнул. Соклей, по своему обыкновению, тут же задал еще один вопрос: – И ему удалось одержать победу на востоке?

– Ну, обо всех битвах я не знаю, но вряд ли он выиграл войну, – ответил местный.

«Деметрий победил здесь армию Птолемея, но не смог победить армию Селевка на востоке, – подумал Соклей. – Разве это не интересно?»

Птолемей позволил Селевку сбежать, чтобы тот мог досаждать Антигону в другом регионе. Судя по всему, Селевк сполна исполнил пожелание правителя Египта.

– А есть ли какие-нибудь другие новости, кроме Галикарнаса? – спросил Менедем.

– Тебе следовало бы появиться здесь полмесяца назад, – сказал портовый рабочий. – Ох и праздник закатил Птолемей, когда его любовница родила мальчика… – Он улыбнулся при одном только воспоминании об этом. – Я тогда выпил столько вина, что потом два дня болела голова.

– А как назвали ребенка? – заинтересовался Соклей: он хотел знать все детали.

– О, его назвали Птолемеем, как и отца, – ответил местный.

Соклей нахмурился.

– А разве у правителя Египта нет уже сына по имени Птолемей? От жены, я имею в виду, а не от любовницы.

– Думаю, ты прав, – сказал Менедем.

Рабочий пожал плечами.

– Ничего об этом не знаю. Но ведь Птолемей самый богатый человек в мире, так кто осмелится сказать ему, что он не может назвать двух своих сыновей одинаковым именем, если ему вдруг приспичило? Только не я, клянусь Зевсом.

– И не я, – согласился Соклей. – Но хотел бы я знать, как понравится его жене, что у любовницы мужа тоже есть маленький Птолемей?

– Ты слишком молод и пока не женат, верно, почтеннейший? – спросил рабочий, волосы которого уже поредели на макушке и поседели на висках. Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Уверен, так и есть – тебе явно нет и тридцати. Но вот что я скажу: надоумила тебя женщина или ты сам догадался, но угадал ты правильно. Жена Птолемея будет вне себя от ярости, уж это точно.

– Конечно, ведь Эвридика в Александрии, а Береника здесь, с Птолемеем… Со взрослым Птолемеем, я имею в виду, – сказал Соклей.

– Рано или поздно он вернется домой и прихватит с собой любовницу… И их отродье. И сколько Птолемей проболтается вне дома, совершенно не важно. Уж поверь мне, его супруга, как бишь ее, найдет тогда что сказать, сколько бы времени ей ни пришлось ждать.

Рабочий говорил со смесью мрачной уверенности и злорадного предвкушения; Соклей гадал, уж не держит ли и его самого жена под каблуком. Хотя догадаться было нетрудно.

Потом Соклея осенила еще одна мысль:

– Ведь Эвридика – сестра Кассандра? Кассандр вряд ли потерпит, чтобы его сестру унижали.

– Может, это одна из причин для драки, – сказал Менедем.

– А разве у македонцев и без того мало причин? – спросил Соклей. – Не похоже, чтобы им нужны были новые.

– Они словно борцы в панкратии, которые сражаются до победного конца, – заявил портовый рабочий. – И не успокоятся, пока не останется один-единственный победитель.

Соклей невольно вспомнил Клеомеда с Астипалеи. Тот случайно убил своего врага во время поединка и был за это жестоко наказан. Но никому и в голову не приходило наказать ни одного македонского генерала, намеренно убившего родственника или наследника Александра Великого. В отличие от атлетов генералы достигали своих целей именно благодаря убийствам.

– Пусть меня склюют вороны! – сказал Менедем. – Теперь, когда мы высадили здесь Диониса, меня так и подмывает двинуться прямо на Родос, я здесь даже ночевать не хочу.

Диоклей укоризненно посмотрел на него.

– Вспомни, как надрывались люди на жаре, капитан, вспомни все те несчастные, заброшенные места, где мы останавливались во время путешествия по Эгейскому морю. Так неужели после всего этого гребцы не заслужили ночь веселья в настоящем полисе?

– Положим, ты прав. – Менедем криво улыбнулся. – Положим, я и сам заслужил ночь веселья в настоящем полисе.

– Это было бы справедливо, – сказал начальник гребцов. – За исключением одного раза на Эгине, в этом году, шкипер, ты вел себя слишком уж примерно.

– Тут только что речь шла о панкратистах, – откликнулся Менедем. – Я и не знал, что кто-то ведет счет моим схваткам.

Соклей и Диоклей серьезно кивнули.

Менедем скорчил им рожу.

Келевст рассмеялся.

– Что ж, мой дорогой, – проговорил Соклей. – Даже если ты и впрямь этим вечером отправишься пить и блудить, я рад, что ты все-таки выразил желание вернуться домой. Когда прошлой весной мы отправлялись в путь, тебя, казалось, не заботило, увидишь ли ты еще когда-нибудь Родос или нет.

Лицо Менедема застыло – и на нем появилось выражение сродни ненависти. Испуганный Соклей невольно сделал шаг назад.

Но спустя мгновение мрачное лицо его двоюродного брата смягчилось… слегка.

– Я почти об этом забыл, а тут ты вылез с напоминаниями. – Менедем со вздохом пожал плечами. – Вряд ли я могу тебя в этом винить. Я бы все равно вспомнил, как только мы вошли бы в Великую гавань.

– Вспомнил бы что?

Соклей знал, что Менедема что-то беспокоит, но понятия не имел – что именно. И он до сих пор этого не выяснил: весь мореходный сезон двоюродный брат вел себя очень скрытно, что было вовсе не в его характере.

И сейчас Менедем тоже не собирался откровенничать.

– Мне жаль тебя огорчать, о несравненнейший, – с улыбкой заявил он Соклею, – но есть кое-что, чего ты никогда не узнаешь, как бы усердно ни старался выяснить.

– Вот как, не узнаю?

Соклей хотел было отпустить шуточку насчет того, что собирается заняться расследованием, но вспомнил о взгляде, который только что бросил на него двоюродный брат, и придержал язык. Какие бы причины ни заставляли Менедема держаться подальше от Родоса, он относился к этим причинам серьезно.

– Голову даю на отсечение, что не узнаешь, – твердо сказал Менедем.

Может, он ожидал, что Соклей начнет над ним шутить, и явно обрадовался, когда тот промолчал, потому что снова обрел былую непринужденность.

– Почему бы тебе тоже не пойти нынче вечером в город выпить и перепихнуться? – предложил двоюродному брату Менедем. – Веселье пошло бы тебе на пользу.

– Мне? – покачал головой Соклей. – Шляться назавтра весь день с тяжелой головой – у меня другое представление о веселье.

Он поднял руку, прежде чем Менедем успел еще что-нибудь сказать.

– О, время от времени – пожалуйста, на симпосии, скажем. Но напиваться в таверне – это не для меня.

– Ну так не напивайся в таверне, а завали в бордель. – Менедем снова улыбнулся – или то была не улыбка, а злобный оскал? Так или иначе, к нему, похоже, вернулось чувство юмора. – А помнишь, как в прошлом году в Трасе ты развлекался с той высоченной девицей – у нее еще волосы были как новая медь? И ты еще осмеливаешься заявлять, что у тебя другое представление о веселье!

– Время от времени я не прочь, – признал Соклей, – но не сегодня вечером.

– Люди вроде тебя вечно портят удовольствие другим.

– Вовсе нет, – сердито сказал Соклей. – Ничего подобного, клянусь Зевсом! Ты и без меня можешь заняться чем пожелаешь. Разве я ною?

– А разве нет?

Поскольку Менедем был прав, по крайней мере отчасти, Соклей попробовал сменить тактику:

– Я разве запрещаю тебе напиваться этой ночью? Запрещаю идти нынче ночью в бордель?

– Пока не запрещаешь, – ответил Менедем. – За что я тебе очень признателен.

– Комедиант, – проворчал Соклей.

Его двоюродный брат поклонился, словно услышал комплимент.

– Спасибо тебе большое.

* * *

Этим вечером большинство моряков, в том числе и Менедем, отправились кутить на Кос.

– Во всяком случае, постарайся не пропить все наши накопления, – попросил Соклей, когда Менедем зашагал по трапу.

– Ты говоришь как педагог, который в детстве отводил меня каждый день в школу, – ответил Менедем. – Разве что у тебя нет прута.

Соклей провел вечер на борту. Он поел хлеба, оливок, сыра и рыбы, которую купил у маленького мальчика, поймавшего ее с пирса, и запил ужин вином.

«Если бы я захотел напиться, я вполне мог бы напиться и тут», – подумал он.

А если бы он пожелал женщину… Соклей покачал головой. Ему не хотелось бы заниматься этим на борту судна, хоть оно и называлось «Афродита».

Спал он плохо. Пьяные моряки то и дело, шатаясь, возвращались на акатос. В один прекрасный миг, надо полагать, явился и Менедем, хотя Соклей этого и не помнил. Рассвет уже окрасил восточный горизонт, когда его внезапно разбудила пьяная песня и он обнаружил, что Менедем похрапывает рядом с ним на досках юта.

От удивления Соклей проснулся окончательно и невольно разбудил двоюродного брата, который вовсе не почувствовал себя от этого счастливым.

– Если я прыгну в море, как думаешь, я превращусь в дельфина? – спросил Менедем. – У дельфинов наверняка не бывает похмелья.

– Судя по твоим глазам, я бы сказал, что ты скорей превратишься в медузу, – ответил Соклей. – Ну что, стоило ли вчерашнее веселье сегодняшней головной боли?

– Судя по тому, что я помню, – стоило, – ответил Менедем – на такой вывод Соклей не рассчитывал.

Менедем вгляделся из-под полуопущенных век в двух хорошо одетых мужчин, шагающих по пристани к «Афродите».

– Чего им надо? Вели им уйти, Соклей. Не хочу иметь с ними никаких дел так рано утром.

– Может, это пассажиры, – ответил Соклей.

– Все равно скажи им, чтобы убирались.

Соклей не собирался ничего подобного говорить, но это в любом случае оказалось не важным.

– Менедем, сын Филодема, и Соклей, сын Лисистрата? – осведомился один из мужчин. – Прошу вас немедленно отправиться с нами.

То была неслыханная наглость.

– Это еще почему? – поинтересовался Соклей.

– Да потому, что так приказал Птолемей, властитель Египта. Он считает, что вы пойдете миром. Если же нет, мы примем соответствующие меры.

– Что Птолемею от нас нужно? – удивленно спросил Соклей.

– Это он вам скажет, не я, – ответил незнакомец. – Так вы идете?

Соклей кивнул. Мгновение спустя кивнул и Менедем и пробежал пальцами по волосам, пытаясь хоть немного привести их в порядок.

– Я готов, – сказал он, хотя весь вид капитана «Афродиты» свидетельствовал об обратном.

* * *

Судя по всему, прогулка через весь город отнюдь не улучшила настроение Менедема. Один раз он остановился, чтобы задрать подол и помочиться у стены. Вонь города – навоза, немытых тел, сыромятен и тому подобного – была куда отвратительней запаха бриза в гавани.

Чем выше поднималось солнце, тем сильнее щурился Менедем, а когда родосец предстал наконец перед Птолемеем, он отвесил ему всего лишь легкий поклон, пробормотав:

– У меня голова вот-вот отвалится.

– Ты должен был думать об этом прошлой ночью, – сказал Соклей краешком рта.

Менедем кинул на него ужасный взгляд.

– Я слышал, что вы – воры, – без предисловий заявил Птолемей.

– Что ты, почтеннейший, – ответил Соклей.

Менедем ничего не ответил, но осторожно наклонил голову, чтобы показать, что согласен с двоюродным братом.

«Мне придется рассчитывать лишь на свои силы, – подумал Соклей, раздраженный тем, что от Менедема сейчас не было никакого толку. – Но кто же мог подумать, что мы понадобимся Птолемею? Будь справедлив!»

– Значит, нет? – прогремел македонский генерал. – А вот Дионис утверждает другое, и я с ним согласен. Пятьдесят драхм за то, чтобы доплыть от мыса Сунион досюда? Это разбой.

– Разбой? Нет, господин. Клянусь египетской собакой! – горячо воскликнул Соклей.

Птолемей в ответ приподнял мохнатую бровь.

– А я говорю тебе, что это разбой.

– А я говорю, что вы рассуждаете, как дурак… господин, – парировал Соклей.

Обе брови Птолемея одновременно взлетели вверх. Двое его стражников зловеще зарычали. Но Соклею было на это плевать. Сейчас ему вообще было на все плевать. Почти давясь от ярости, он продолжал:

– Я скажу тебе, что такое настоящий разбой. Разбойники – это вообще-то шайка улюлюкающих шлюхиных сынов, которые всем скопом бросаются на твое судно и убивают твоих людей и крадут твое добро… похищают самые драгоценные твои вещи. Уж я-то видел разбойников…

Соклей думал, что боль от потери черепа грифона слегка притупилась, но теперь она вспыхнула вновь.

– Это случилось между Андросом и Эвбеей. Поэтому пусть эринии заберут твоего драгоценного Диониса, раз он называет нас пиратами! Никто не держал нож у его горла, силой заставляя отправиться с нами. Он мог выйти в море на любом другом судне, если бы захотел.

«Пусть эринии заберут тебя, раз ты называешь нас пиратами». Соклей не сказал этого Птолемею, но это повисло в воздухе.

В андроне надолго воцарилась тишина. Некоторые из приближенных Птолемея уставились на Соклея; другие смотрели на правителя Египта.

«Как давно его называли в лицо дураком? – гадал Соклей. – Наверное, с тех пор прошли годы».

Что-то сверкнуло в глазах Птолемея. Удивление или гнев? Соклей не мог угадать.

– Если ты думаешь, что можешь как угодно меня оскорблять, потому что явился из свободного и независимого полиса, то жестоко ошибаешься, – наконец произнес генерал.

Соклей заставил себя встретиться с ним взглядом.

– Если ты думаешь, что можешь как угодно нас оскорблять, потому что владеешь Египтом…

– Я прав, – перебил Птолемей.

– Может быть, ты и прав, господин, но беспристрастен ли ты? – спросил Соклей. – Когда мы в прошлый раз были на Косе, ты сказал, что хотел бы попасть в Афины и встретиться с Платоном. Как ты думаешь, назвал бы Платон твое поведение беспристрастным?

Птолемей поморщился.

Соклей спрятал улыбку.

Множество знатных македонцев жаждали, чтобы их считали культурными эллинами, а Птолемей действительно получил хорошее образование и воспитание.

Внезапно Птолемей резко кивнул.

– Очень хорошо. Беру свои слова назад. Теперь ты счастлив?

– Спасибо, почтеннейший, – ответил Соклей.

Телохранители и придворные расслабились.

– Но я по-прежнему считаю, что плата за проезд была неслыханно высока, – продолжал Птолемей.

– Мы занимаемся своим делом, чтобы получать прибыль, господин, – пожав плечами, ответил Соклей. – И, как я уже сказал, Диониса никто не заставлял с нами плыть, он вполне мог отказаться, если его что-то не устраивало.