Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Андрей Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

– Подавая такие ужины, ты сделаешь меня опсофагом.

Нежелание быть принятым за того, кто ест опсон, пренебрегая ситосом, помогло Соклею сохранить хорошие манеры. Он кивнул, чтобы показать хозяину, что согласен с замечанием Менедема. Вообще-то он считал, что его двоюродный брат из вежливости преувеличил. Кальмары были хороши – как и большинство эллинов, Соклей очень любил дары моря, – но не настолько уж великолепны.

– Вы слишком добры, – сказал Киссид. – Я забыл спросить: что вы привезли на продажу? Поскольку вы пришли на акатосе, я не ожидаю, что у вас на борту зерно, лес, дешевое вино или масло.

– Нет, «Афродита» не занимается крупными перевозками, хотя ей приходилось возить и зерно, – ответил Менедем. – Мы доставили сюда благовония из родосских роз и прекраснейшую пурпурную краску, которую вывозят из Финикии с тех пор, как Александр двадцать лет тому назад разграбил Тир.

– И папирус из Египта, и первоклассные чернила с Родоса, – добавил Соклей.

– И еще кое-что… для тех, кого не удовлетворяет будничное существование, – сказал Менедем.

– Итак, вы торгуете предметами роскоши – я понял это, как только увидел ваше судно, – проговорил Киссид. – А что вы надеетесь здесь получить? В нашем городе недостаточно предметов роскоши, чтобы мы их продавали; здесь зарабатывают на жизнь дарами земли, а еще благодаря лесу и горным рудникам.

Соклей и Менедем одновременно пожали плечами – так слаженно, будто были актерами на комических подмостках.

– Завтра пойдем на агору и посмотрим, что имеется у ваших торговцев, – сказал Соклей. – И мы с радостью продадим наши товары и за серебро. А серебра в этих местах хватает, если только нам удастся его выманить.

– Желаю вам всяческих успехов, – ответил Киссид. – Однако Антигон порядком нас разорил. Он…

Хозяин замолчал, когда вошел раб, чтобы зажечь лампы и факелы, и не возобновлял речей до тех пор, пока раб не покинул андрон. И даже после того, как тот ушел, Киссид еще некоторое время вел вполне невинную беседу. Должно быть, он побаивался осведомителей.

Насколько Соклей знал своего двоюродного брата, Менедем наверняка подумывал о том, чтобы заполучить в постель одну из рабынь Киссида. Но никаких женщин не появилось, и раб, забравший Соклея и Менедема из андрона, проводил их в тесную комнатушку с парой кроватей. Лампа, мерцавшая на столе между постелями, давала света немного, но вполне достаточно, чтобы разглядеть выражение лица Менедема. Оно было так красноречиво!

Соклей рассмеялся.

– Бедняжка, ты так разочарован!

– Ох, заткнись, – сказал Менедем. – Разумеется, разочарован: ты же не хорошенькая девушка!

– И даже не уродливая, – согласился Соклей. – Хотя, полагаю, я был бы уродливым, будь я девушкой.

– А уж старомодная борода тем более тебя не украшает, – ответил Менедем.

Соклей фыркнул.

– Все могло бы быть и хуже. Мы могли бы сейчас лежать на палубе юта.

Он стащил через голову хитон, завернулся в гиматий и улегся спать. Так же поступил и Менедем. Обе постели скрипнули, когда сплетенные из кожаных ремней рама и набитые шерстью матрасы приняли вес молодых мужчин.

Менедем задул лампу, и комната погрузилась во тьму.

Соклей почти моментально заснул.

* * *

Проснувшись в гостевой комнате родосского проксена, Менедем не сразу вспомнил, где находится, но ему напомнил об этом раздававшийся с соседней постели храп двоюродного брата. Тусклый утренний свет просачивался сквозь ставни, прикрывающие окна. Снаружи, невдалеке, стала кричать галка: «Чак! Чак! Чак!»

Разбуженный птичьим гвалтом Соклей перестал храпеть и попытался завернуться в гиматий с головой. Несмотря на шум, он попробовал снова заснуть, но безуспешно. Пробормотав под нос какое-то ругательство, Соклей сел, и тогда Менедем сказал ему:

– Добрый день.

– Почти добрый, – ответил Соклей сквозь зевоту. – Наш хозяин уже встал?

– Я не слышал ничего, кроме шума, который подняла галка. – Менедем потянулся, пошарил под кроватью и нашел там ночной горшок.

Он встал, чтобы им воспользоваться, потом передал Соклею – гостеприимство Киссида не простиралось так далеко, чтобы предложить каждому гостю отдельный.

– Проклятая шумная птица, – сказал Соклей. – Если бы я видел ее, а не только слышал, я бы попытался утопить негодяйку в горшке.

Он поставил горшок на пол. Менедем потянул к себе хитон.

– Давай найдем кухню и посмотрим, сможем ли мы раздобыть там хлеб, масло, оливки, а может, и лук. Рабы Киссида наверняка уже встали, даже если сам он еще спит. Потом вернемся на «Афродиту», растолкаем нескольких моряков, чтобы те помогли нести товары, и посмотрим, как нам повезет на агоре.

– И что продают жители Кавна, – добавил Соклей.

– И что они продают, – согласился Менедем. – Никогда не скажешь заранее, что можно найти в таком городе: здешние ли товары, товары ли из остальной Карий – или, что бы там Киссид ни говорил, диковинки с другого конца света. С тех пор как Александр распахнул для эллинов двери Персидской империи, мы натыкаемся на всевозможные удивительные вещи, о которых едва ли слышали раньше. На павлинов, например.

– От павлинов были одни неприятности, – напомнил Соклей.

– Не только неприятности – мы же получили за них серебро. – Высказавшись, Менедем стал ждать, какое возражение придумает его двоюродный брат.

Поскольку Соклей ничего не возразил, Менедем решил, что привел веский довод, и в хорошем настроении отправился искать кухню Киссида – он не каждый день побеждал в спорах с Соклеем.

Двоюродные братья только-только закончили завтракать, когда на кухню вошел сам Киссид.

– Вы ранние пташки, – сказал он, отрывая кусок от ковриги хлеба, оставшейся со вчерашнего ужина.

– У нас сегодня много дел, – ответил Менедем. – Чем скорее мы начнем, тем скорее закончим.

Во время путешествия он всегда был полон кипучей энергии в море и чуть менее деятелен на суше – когда не гонялся за той или другой женщиной. Но этим утром ему хотелось сделать все одновременно.

– Долго ты еще будешь копаться, Соклей?

Соклей сплюнул косточку последней оливки на утоптанный земляной пол.

– Все, теперь я закончил. А вообще-то мне казалось, что ты всего лишь мой двоюродный брат и капитан судна, а вовсе не мой хозяин.

– Ладно, хватит разводить философию! Пошли, у нас куча дел!

Менедем потащил за собой Соклея, как «Афродита» – лодку на буксире.

– Увидимся вечером, почтеннейший, – через плечо бросил Менедем Киссиду. – Пожелай нам удачи.

– Желаю, хотя не думаю, чтобы вам очень нужны были мои пожелания, – ответил торговец оливками. – Люди, которые так трудятся, сами выковывают свою удачу.

Менедем едва ли услышал его – он как раз выталкивал Соклея на улицу.

Однако, оказавшись снаружи, капитан «Афродиты» чуть помедлил.

– Теперь… как бы нам найти гавань?

Улицы Кавна отнюдь не тянулись аккуратными линиями. Честно говоря, они образовывали какой-то загадочный узор, неведомый в геометрии. Кавн был старым городом – в отличие от Родоса, возведенного всего сто лет назад, где улицы пересекались под прямыми углами.

– Пока мы будем идти на восток, мы не заблудимся, – сказал Соклей. – Тени подскажут нам, в какой именно стороне восток.

– Сойдет. – Менедем засмеялся. – Обычно я держу курс по солнцу в море, а не на суше. Но ты прав – это должно сработать.

Это и вправду сработало. Менедем не был абсолютно уверен, что на обратном пути он снова сможет найти дом Киссида, но поднимающееся солнце привело их в гавань, к «Афродите». Несколько моряков на борту торговой галеры все еще храпели на своих скамьях, прислонившись к обшивке корабельного борта. Большинство уже встали, но двигались с ленцой мужчин, выпивших прошлой ночью слишком много вина.

Как и следовало ожидать, Диоклей уже бодрствовал и был абсолютно трезв.

– Радуйся, шкипер! – проревел он, заставив нескольких моряков вздрогнуть. – Я надеялся, что ты появишься к этому времени. Сегодня у нас много дел.

– Верно, – согласился Менедем. – Выдели-ка мне человек шесть – восемь, чтобы перетащить на агору кувшины с краской и благовониями, горшки с чернилами и пару мешков папируса. Только не отбирай их из числа тех парней, которые оставались на судне минувшей ночью, – они заслужили, чтобы сегодня повеселиться.

– Слушаюсь.

Келевст выкликнул нескольких моряков. Те поворчали – они не были бы эллинами, если бы не ворчали, – но сделали все, что им было велено.

Во главе маленькой процессии Менедем и Соклей двинулись из порта обратно в город. Менедему пришлось спросить, как пройти на агору: в данном случае он не желал определять направление по солнцу.

Первый человек, которому он задал вопрос, залопотал на карийском языке, неизвестном Менедему. Следующий прохожий говорил на чистом эллинском, но изображал тяжкое раздумье до тех пор, пока Менедем не протянул ему обол. Едва отправив в рот маленькую монетку, парень дал быстрое и ясное описание пути, которое к тому же оказалось совершенно точным.

Менедем мысленно поблагодарил богов: он знал множество быстрых и ясных описаний пути, имевших единственный изъян – они не приводили туда, куда было нужно.

Рыночная площадь все еще оставалась полупустой, когда на ней появились люди с «Афродиты»; это дало нашим героям возможность облюбовать хорошее местечко, которое почти весь день будет оставаться в тени. Расставив как следует кувшины, горшки и мешки, принесенные моряками, Менедем начал громко расхваливать товары:

– Благовония из родосских роз! Прекрасная финикийская пурпурная краска! Папирус с Нила! Прекрасные чернила, лучше не бывает!

Очень многие люди тоже кричали, продавая горшки и фиги – Кавнос славился своими фигами, – а еще кожу и шерстяную ткань. Эти крики раздавались в каждом городе по всему побережью Внутреннего моря.

Однако Менедему благодаря необычности своих товаров удалось привлечь внимание зевак и, как он надеялся, рабов богатых людей.

– Откуда твоя краска? – спросил кто-то. – Сказать «только что из Финикии» – в наши дни значит ничего не сказать. В Финикии множество городов, и каждый из них по-своему добывает краску из моллюсков.

– Из Библа, – ответил Соклей. – С тех пор как Александр разорил Тир, все считают, что краска из Библа самая лучшая.

– Ну не знаю, – заметил житель Кавна. – Я лично всегда предпочитал сидонскую. Но краска из Библа тоже подойдет для моей шерсти, если только цена окажется более или менее приемлемой. Сколько ты просишь за один кувшин? В каждом из них родосский котил краски, так?

– Верно, – ответил Соклей. – Примерно столько жидкости, сколько вмещает большая чаша для вина. Но вино ты можешь получить за несколько оболов. А пурпурная краска стоит дороже – моллюски, из которых ее добывают, не так легко собирать, как виноград.

– Знаю, знаю, – нетерпеливо проговорил торговец шерстью. – Скажи, сколько ты хочешь за кувшин. Я отвечу тебе, что ты проклятый богами вор, а потом мы продолжим торговаться.

Соклей улыбнулся. И Менедем тоже – житель Кавна явно не любил тратить время зря.

– Как скажешь, о почтеннейший, – отозвался Соклей. – Тридцать драхм за кувшин кажется мне справедливой ценой.

– Тридцать? – взвыл местный. – Ты – проклятый богами вор! Я ожидал, что ты скажешь – пятнадцать, а я рассмеюсь в ответ. Десять и то было бы слишком много, клянусь Зевсом Лабрандским.

Он говорил на дорийском диалекте эллинского языка, не очень отличающемся от того, на котором изъяснялись Менедем с Соклеем, но бог, которым он поклялся, был карийским.

– Очень мило с твоей стороны, что ты к нам заглянул, – вежливо произнес Соклей.

Торговец шерстью не сделал попытки уйти. Маленькая толпа, собравшаяся вокруг торговцев и покупателя, подалась вперед, чтобы не упустить следующий этап торга.

Соклей просто ждал. Он хорошо умел ждать, лучше Менедема, который по складу своего характера был азартным, импульсивным игроком.

Наконец торговец шерстью из Кавна проговорил с таким видом, будто у него болел живот:

– Полагаю, я мог бы накинуть цену до двенадцати драхм. Соклей как будто его не услышал.

– Или до тринадцати, – невероятно обиженным тоном добавил местный.

– Что ж… – Соклей пощипал бороду.

Все ждали. Сколько он сбавит с первоначальной цены? Иногда… даже часто Менедем тоже встревал в сделку, но в данном случае этого, казалось, не произойдет.

Тоном мягкого сожаления Соклей сказал:

– Полагаю, отец не отхлещет меня ремнем, если я продам кувшин за двадцать восемь драхм.

Но, судя по его голосу, он не был так уж в этом уверен.

И торговца шерстью он тоже не убедил. Зрители улыбнулись и подтолкнули друг друга локтями: то будет длинный, шумный, занимательный торг. Кто-то уже шептался с соседом, предлагая заключить пари, по какой цене в конце концов будет продана краска.

Было очевидно, что торг займет немало времени, поэтому Менедем отошел, чтобы воспользоваться случаем и по-быстрому осмотреть агору. Он съел большую засахаренную фигу и едва удержался от восхищенного возгласа.

– Может, нам стоит поговорить о сделке, – обратился он к продавцу фиг. – Я мог бы привезти твои фиги на Родос, вдруг они будут иметь там успех.

– Только не тяни слишком долго, друг мой, – ответил торговец. – Мой товар всегда расходится быстро. Я уже много продал.

– Ну-ка посмотрим, что тут у вас еще интересного, – сказал Менедем. – Вон тот парень рядом с тобой торгует… Никак, настоящими львиными шкурами? А что там за шкура в полоску?

– Она из Индии, шкура тамошнего зверя под названием тигр, – ответил человек, торгующий в соседней палатке. – Если бы я развернул шкуру, ты бы увидел, что она даже больше львиной. Тигры водятся только в Индии, они убивают овец в горах – до тех пор, пока местные всем скопом не отправляются охотиться на хищников с копьями.

– Ну и ну… – откликнулся Менедем.

На Родосе не было львов. Они там никогда не водились – во всяком случае, на памяти многих поколений. Но что касается материка, Анатолии – там дело обстояло по-другому. Менедем припомнил стихи, которые пришли ему в голову в море: Гомер очень хорошо знал этих зверей. Теперь львы уже не водились в Элладе, хотя, возможно, несколько этих зверей до сих пор все еще прятались в лесной глуши Македонии.

Менедем решил прицениться к шкурам. Эллины не носили мехов – в отличие от фракийцев, скифов и других варваров, – но образы Зевса и Геракла могли подвигнуть его соотечественников на то, чтобы нарядиться в львиную шкуру… а возможно, и в шкуру тигра. Или же они могли поступить так в честь Диониса, который, как говорят, побывал в Индии.

Но прежде чем родосец успел задать вопрос, он заметил на земле возле ног обутого в сандалии торговца другой предмет.

– А это что такое и откуда? – спросил Менедем.

– На второй вопрос легче ответить, чем на первый, – ответил торговец. – Тот, кто мне продал эту штуку, сказал, что получил ее от человека, жившего в Александрии Эсхате.

– В какой-какой Александрии? – переспросил Менедем. – Александр назвал в свою честь множество городов по всему Востоку. Какая именно это из Александрии? Где она находится?

– Чуть ли не на краю света – в Согдиане, на реке Яксарт, – ответил торговец. – Живущий там эллин получил этот предмет от сака, который странствовал по равнине на северо-восток. А уж где кочевник нашел такую штуку, продавший мне ее человек и сам не знал.

– Но что же это все-таки такое? – снова спросил Менедем.

Услышав ответ торговца, он широко распахнул глаза.

– Шутишь!

– Похож, верно? – спросил житель Кавна.

– Не знаю. Я в жизни ни одного не видел, – ответил Менедем. – И не знаком ни с кем, кто бы видел… Хотя…

Он посмотрел туда, где остался Соклей. Его двоюродный брат, похоже, уже заключил сделку с торговцем шерстью, а значит, мог подойти и тоже взглянуть на удивительный предмет. Менедем пронзительно свистнул, потом помахал, чтобы привлечь внимание брата.

– Эйя, Соклей! – закричал он. – Иди сюда!

* * *

Соклей был чрезвычайно собой доволен. Он заставил торговца шерстью заплатить двадцать две драхмы за кувшин пурпурной краски и продал ему целых шесть таких кувшинов. Все вырученное сверх восемнадцати драхм было прибылью, поэтому он отлично справился. Теперь, когда покупатель отправился домой, чтобы принести серебро – одну мину и тридцать две драхмы, как доложила та часть сознания тойкарха, что ведала вычислениями, – Соклей хотел улучить миг, чтобы слегка расслабиться и погордиться собой. Хотеть-то он хотел, однако ему это не удалось. Менедем с другого конца агоры вдруг начал ему махать, свистеть и вообще вести себя как дурак.

– Эйя, Соклей! – позвал он. – Иди сюда!

– В чем дело? – закричал Соклей в ответ.

Он сомневался, что на рынке Кавна есть что-то, из-за чего стоит так волноваться. Двоюродный брат, однако, был явно с ним не согласен.

– Иди сюда! – повторил он. – Ты должен на это взглянуть!

– Взглянуть на что? – раздраженно спросил Соклей.

Менедем не ответил. Он просто снова окликнул брата и помахал ему. Бормоча что-то себе под нос, Соклей пошел взглянуть, что же, кроме хорошенькой девушки, могло привести его спутника в такое возбуждение.

Когда Соклей подошел к хлипкому навесу, у которого стоял Менедем, тот с драматическим видом указал на что-то и заявил:

– Вот!

Соклей внимательно уставился на незнакомый предмет. Пристальное разглядывание ничего ему не сказало, поэтому он задал неизбежный вопрос:

– Что это за штука?

– Череп грифона, – одновременно, словно были участниками хора в трагедии Еврипида, ответили Менедем и местный торговец.

– Череп грифона? – повторил Соклей, будто не в силах поверить своим ушам.

Вообще-то так оно и было.

– Но… я всегда думал… все всегда думали… что грифонов не существует. Геродот поместил их на краю земли вместе с одноглазыми аримаспами и другими диковинками.

– Этот череп и попал сюда с края земли, – ответил Менедем и пересказал Соклею все, что поведал ему житель Кавна. Прежде чем Соклей успел ответить, его двоюродный брат добавил: – И если это не череп грифона, мой дорогой, то мне бы очень хотелось услышать от тебя – что же это такое.

– Я… не знаю.

Соклей присел на корточки рядом с невероятным черепом – это был определенно череп какого-то дикого зверя, уж грифона или нет, – чтобы посмотреть поближе.

Спустя мгновение Менедем тоже присел рядом.

– Интересно, что это такое ты откопал? – спросил Соклей брата.

– Я уже сказал тебе, – ответил Менедем. – Не понимаю, почему ты мне не веришь.

– Неужели тебя это удивляет? – воскликнул Соклей.

Менедем только пожал плечами.

Ну а сам череп, разумеется, ничего не сказал. Он просто лежал себе на грязной земле посреди агоры Кавна и смотрел на Соклея огромными пустыми глазницами. Он имел впечатляющие размеры: где-то около двух локтей в длину и порядка полутора в ширину в самой широкой своей части; ближе к крючковатому клюву, очень похожему на клюв орла, череп сужался. Соклей почувствовал, как в душе его нарастает изумленное благоговение: у грифонов, как считалось, должен был быть именно такой клюв.

В отличие от орлов, однако, в этом клюве имелись зубы.

Соклей наклонил череп, чтобы получше его рассмотреть. Он ожидал увидеть клыки, перед которыми побледнели бы даже львиные, но зубы оказались плоскими, прямоугольными, похожими на коровьи или козьи.

– Ну разве это не любопытно? – пробормотал Соклей. – Что бы ни рассказывали о грифонах, они, похоже, щипали траву, а вовсе не были страшными хищниками.

– Почему ты так думаешь? – спросил Менедем.

– Зубы, – ответил Соклей и объяснил, что навело его на такую мысль.

Менедем в раздумье поджал губы, потом кивнул.

– Ты умный парень, – сказал торговец из Кавна. – Мне такое никогда не приходило в голову.

– Умный, вот как? – Соклей покачал головой. – Вряд ли, я ведь даже представить себе не мог… такого!

Он положил руку на вытянутую, заканчивающуюся клювом морду. И снова удивился: на ощупь череп оказался более прохладным, тяжелым и твердым, чем это можно было ожидать от старой кости.

– Я как будто чувствую под пальцами камень, – сказал Соклей и посмотрел на Менедема. – Ты не думаешь, что какой-нибудь скульптор…

– Нет, – перебил его двоюродный брат. – Подобное невозможно, почтеннейший, ты знаешь это не хуже меня. Кто мог бы даже вообразить такую вещь, не говоря уж о том, чтобы вырезать ее? Эти зубы – настоящие зубы. Да человек надорвал бы себе сердце и ослеп, пытаясь их изваять. А сломанный рог, который торчит из основания черепа? Не глупи.

Соклей вздохнул.

Ему хотелось сказать Менедему, что тот ошибается, но он не мог.

– Боюсь, ты меня победил.

Соклей выпрямился, подобрал череп – похоже, тот весил почти треть таланта – и стал вертеть его и так и сяк, гадая, нет ли какой подсказки внутри. При пристальном исследовании он обнаружил, что зубы были не так похожи на коровьи, как ему показалось сначала. Но Соклей все же не мог вообразить, каким образом грифон с их помощью пожирает мясо.

Менедем указал на красноватую грязь, прилипшую к основанию черепа.

– Вот, видишь? Череп вовсе не вырезан из камня. Он долгое время пролежал в земле.

– Что ж, может быть. – Соклей попытался соскрести пальцем грязь.

Но грязь не хотела соскабливаться. Он даже сломал ноготь указательного пальца и был вынужден обкусать остаток ногтя, чтобы как-то его подровнять.

– Это не грязь. Это камень, – заявил Соклей и снова попытался поскоблить череп, на этот раз более осторожно, указательным пальцем другой руки.

Немножко красного отошло, но совсем немного.

– Мягкий камень-песчаник, но тем не менее камень, вне всякого сомнения.

Менедем протянул руку, поскоблил сам и кивнул.

– Ты прав. Сколько же времени череп должен был пролежать под землей, чтобы в него вросли кусочки камня?

– Даже не буду гадать, – ответил Соклей. – У Геродота сказано, якобы египтяне утверждают, что их цари и жрецы вернутся через триста сорок одно поколение, что составляет более одиннадцати тысяч лет. В любом случае, это уйма времени.

– Вероятно. – Менедем тихо присвистнул. – Больше одиннадцати тысяч лет? Это очень много. Со времен Троянской войны не прошло ведь еще и одной тысячи лет, так? Уж ты-то знаешь такие подробности.

Прежде чем Соклей успел подтвердить, что со времен Троянской войны и вправду не прошло даже девятисот лет, не то что тысячи, местный торговец поинтересовался:

– Так сколько вы заплатите мне за череп грифона?

Соклей хотел было спросить, а сколько он за него хочет, но Менедем со смехом ответил:

– О мой дорогой, на старые кости интересно взглянуть, но я не думаю, что мы захотим их купить. На что, во имя богов, эта штука сгодится? Разве что послужит самым диковинным украшением андрона? А вот львиные шкуры, которые ты продаешь, и еще шкура… тигра, ты так называешь этого зверя?., вот об их покупке с тобой интересно было бы потолковать.

– Менедем, – сказал Соклей.

Но двоюродный брат не обратил на него внимания. Прямо на глазах Менедем превратился в торгаша. Исследовав шкуры критическим взглядом, он огорченно поцокал языком.

– Я бы заплатил больше, если бы здесь не было кое-как залатанной дыры. Сюда ткнули копьем, я полагаю?

– Менедем! – снова окликнул его Соклей, на этот раз погромче.

Он решил, что в следующий раз выкрикнет имя двоюродного брата во все горло. Но, к его удивлению, Менедем соизволил обратить на него внимание.

– Да? В чем дело, почтеннейший? Тебе что-то нужно? – Менедем был воплощением чуть рассеянного добродушия.

Соклей взял его за руку.

– Отойди на минутку в сторону, будь так добр.

Он отвел брата туда, откуда местный торговец не смог бы их услышать, и только тогда тихонько сказал:

– Мне нужен этот череп.

– Что?

Как Соклей и рассчитывал, с Менедема мигом слетела вся его рассеянность.

– Зачем он тебе? Что ты будешь с ним делать?

– Возьму в Афины, – не задумываясь, ответил Соклей. – Я бы хотел, чтобы Теофраст и другие философы Лицея, а также Академии посмотрели на него и как следует изучили. Большинство философов всегда полагали, что грифоны – мистические твари, вроде кентавров или циклопов. Но это, – Соклей не показал на череп, боясь выдать торговцу, как сильно хочет его заполучить, – это докажет, что грифон так же реален, как и лошадь. Разве ты не видишь, насколько это важно?

– Может быть, – сказал Менедем. – Зато чего я не вижу – это каким образом мы сможем с его помощью заработать деньги.

«К воронам деньги», – хотел было уже сказать Соклей, но удержался. Звон серебра значил для его двоюродного брата куда больше, чем безжалостный зов любопытства.

Поэтому Соклей выбрал другой путь, заявив:

– Мы могли бы заставить Лицей и Академию торговаться друг с другом из-за черепа.

– Ты думаешь? – Менедем заинтересованно вздернул бровь.

– А почему бы и нет? – ответил Соклей. – Ты полагаешь, философы меньше жаждут славы и меньше хотят обставить конкурентов, чем простые люди?

– Ну, это тебе лучше знать, – заметил Менедем. – Я в философах не разбираюсь.

– Мой дорогой, ты и понятия не имеешь, какие они, – сказал Соклей. – Когда я был в Афинах, некоторые философы из Академии устраивали нам, учившимся в Лицее, такое…

– Небось вы тоже в долгу не оставались? – проницательно спросил двоюродный брат.

– Ну что ты, – с самым невинным видом ответил Соклей. – Но вот что я тебе скажу: если ты купишь эти шкуры – а я думаю, ты сможешь на них заработать, – то во что бы то ни стало купи и череп тоже!

– Что ж, посмотрим, что тут можно сделать, – сдался Менедем. – Но учти: если торговец запросит за него пару талантов, философам придется обойтись без черепа грифона, потому что я не верю, что они смогут предложить нам такие деньги. А теперь иди обратно и займись товарами, которые мы принесли на агору: мы же не хотим потерять своих покупателей. А я позабочусь о торговце. Давай, иди.

Соклей нехотя ушел.

Ему хотелось остаться и самому принять участие в торге, ведь Менедем, в конце концов, не был так уж заинтересован в приобретении черепа грифона. Но спустя мгновение Соклей понял: если он уйдет, его двоюродный брат получит преимущество – ведь если начнет торговаться он сам, продавец наверняка заметит, как ему хочется получить череп, и соответственно поднимет цену. Что может лучше защитить от вымогательства, чем безразличие?

* * *

К удивлению Соклея, первый же подошедший к нему житель Кавна и впрямь оказался заинтересован в покупке – не краски и не благовоний, а папируса и чернил. Соклей очень быстро продал ему два горшка чернил и три свитка папируса, каждый по двадцать листов. Сделка принесла пятнадцать драхм.

– Зачем ты это покупаешь? – спросил Соклей у местного.

– Я собираюсь скопировать городские законы, – ответил тот. – В настоящее время они разбросаны по всему Кавну, вырезанные на камне или написанные на деревянных табличках. Если бы все законы хранились вместе, мы смогли бы обращаться к ним по мере надобности, а если записать их на папирусе, они не займут много места.

– Это будет… – Соклей поискал нужное слово и нашел подходящее: – Это будет эффективно. И в самом деле очень эффективно.

– Мы живем в новом мире, – серьезно проговорил местный. – Если мы не будем изменяться, следуя веяниям времени, мы погибнем.

Очень довольный собой, он ушел с площади, неся свои покупки.

Соклей расхваливал достоинства пурпурной краски, благовоний, папируса и чернил – если ему удалось продать что-то одному человеку, он вполне мог продать что-то и другому, – но все время поглядывал на Менедема и продавца шкур. Оба возбужденно жестикулировали, но, к раздражению Соклея, были слишком далеко, чтобы он мог услышать их разговор. Потом какой-то тучный мужчина осведомился насчет благовоний, и Соклей перестал следить за торгом на другом конце агоры. Вскоре он выяснил, что его покупатель содержит бордель.

– Если девушки хорошо пахнут, они привлекают больше посетителей и приносят больше доходов, – сказал покупатель. – Конечно, если ты захочешь получить слишком много за свою розовую воду, я никогда не покрою расходов, поэтому не запрашивай с меня лишнего.

Соклею очень хотелось придушить покупателя за то, что тот отвлек его от наблюдений за столь важной сделкой. В конце концов Соклей продал благовония за цену меньшую, чем та, которую он мог бы получить, – и все потому, что не мог как следует сосредоточиться. Да вдобавок еще хозяин борделя сражался за каждый обол с неистощимым упорством человека, заключавшего каждое утро дюжину сделок.

Соклей не потерял деньги, но и не заработал столько, чтобы об этом стоило говорить.

Наконец, спустя целую вечность, Менедем легкой походкой вернулся от навеса кавнского торговца.

– Аристид, Телеф, пойдемте со мной на судно. Нам нужно принести оттуда немного серебра, а потом мы захватим кое-что отсюда.

Он повел двух моряков к «Афродите», не сказав Соклею, что именно собирается отсюда забрать и даже не дав ему шанса спросить об этом.

«Он поступил так нарочно», – с легким раздражением подумал Соклей.

Обычно он не возражал, что Менедем вечно берет на себя роль лидера. Хотя Соклей и был старше, ему не доставляло наслаждения стоять перед людьми и криками и жестами убеждать их заплатить побольше, в то время как для Менедема как раз не было большего удовольствия – кроме разве что обольщения жен этих людей.

«Но когда он командует, намеренно стараясь меня позлить…»

* * *

Кавн не был большим городом. Пошло немного времени – и Менедем вернулся на агору, держа в левой руке мешочек, в котором позвякивали монеты. Его правая рука лежала на рукояти висящего у пояса меча. Аристид был вооружен точно так же; Телеф нес кофель-нагель с видом человека, знающего, как обращаться с этой штукой. Понадобилась бы многочисленная банда решительно настроенных грабителей, чтобы заставить Менедема расстаться с его деньгами.

Вместе с моряками капитан «Афродиты» подошел к навесу человека, продававшего шкуры и череп грифона. Соклей тревожно наблюдал за ними и пытался хоть что-то расслышать, но снова отвлекся, когда какой-то местный житель завел разговор о том, как лучше быстро покрасить в пурпурный цвет косский шелк. Обычно Соклей с радостью поговорил бы на такую тему, но сейчас покупатель был для него как нельзя менее желанным. И когда этот человек купил кувшин краски, Соклей едва вспомнил, что надо взять с него деньги.

Тут подошел Менедем, неся полосатую тигровую шкуру – свернутую и перевязанную веревкой. В любое другое время шкура сама по себе возбудила бы в Соклее ненасытное любопытство. А вот и Аристид со свернутыми львиными шкурами подмышками. И… и Телеф, который тащит череп грифона с таким видом, будто выполняет самую тяжелую часть работы.

Соклей поспешил к Менедему и поцеловал его в щеку.

– Спасибо, о почтеннейший! – воскликнул он.

Потом к нему вернулось здравомыслие, и он спросил:

– Сколько ты заплатил?

– Тридцать драхм, – ответил Менедем. – Этот грязный шлюхин сын больше не скинул, даже когда я спросил, не хочет ли он провести еще лет двадцать в ожидании, пока на здешнюю агору забредет очередной чокнутый философ.