Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Андрей Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

А еще Фрасилл наслаждался большим комфортом, чем Менедем. У него имелась на корме настоящая рубка, и он мог спать в постели, даже когда «Дуновение» проводило ночь в море.

Менедем не возражал против того, чтобы время от времени поспать на голых досках, завернувшись в гиматий, но понимал, что не все капитаны такие аскеты.

– Покажи моему двоюродному брату те изумруды, – попросил он.

– Пойдемте в рубку, – нервно проговорил Фрасилл. – Никогда не знаешь, кто может за тобой наблюдать.

Менедем отнюдь не возражал, но Соклей покачал головой.

– Нет. Даже здесь не очень хорошее освещение. Если я собираюсь посмотреть камни, я хочу разглядеть их как следует.

– А ведь он прав, – сказал Менедем.

– Ну хорошо.

Фрасиллу явно не понравился такой оборот дела. Он все время оглядывал гавань, как будто ожидал, что сам Птолемей появится сейчас из-за лежавшей на боку рыбачьей лодки.

– Вот.

Капитан сунул руку в затягивающийся кожаный мешочек, вынул пару камней и вложил их в ладонь Менедема, словно не доверял Соклею и не хотел, чтобы тот прикоснулся к камням.

– Дай мне посмотреть, – попросил Соклей.

Менедем протянул ему изумруды; что бы там ни думал капитан «Дуновения», он знал, что его двоюродный брат почти патологически надежен.

А еще Менедем понял – ему хватило одного взгляда, – что Фрасилл показал им самые большие и прекрасные драгоценные камни, которые он когда-либо видел. Один камень был величиной с ноготь, другой всего на крупицу меньше. Оба имели удивительно сочный зеленый цвет, который привлек внимание Менедема еще тогда, когда капитан, прибывший из Египта, впервые продемонстрировал ему камни.

– Интересно, – как можно равнодушнее проговорил Соклей. Он был торговцем и хорошо знал, что не следует выказывать энтузиазма, но не смог удержаться и добавил: – Это, без сомнения, драгоценные камни.

– Я же тебе говорил, – сказал Менедем.

– Да. – Соклей оценивающе посмотрел на него. – Но мне известно, что ты… как бы получше выразиться? Слишком легко увлекаешься.

– Потому что я человек эмоциональный. А ты хладнокровен, как лягушка.

Будь они одни, Менедем мог бы высказать куда больше, но сейчас его оппонентом был не Соклей, а Фрасилл. И Менедем ограничился тем, что добавил:

– Теперь ты видишь, почему я ими заинтересовался.

– Во всяком случае, я вижу, почему ты мог бы ими заинтересоваться. – Соклей посмотрел на Фрасилла. – Мой брат не сказал, сколько ты за них просишь.

Фрасилл облизнул губы.

– Мину за каждый.

– Фунт серебра? – Соклей устроил целое представление, возвращая изумруды владельцу. – Прости, о несравненнейший, но вынужден сказать – ты кажешься мне слегка безумным.

Бреке-ке-кекс, – негромко проговорил Менедем: то был хор лягушек из пьесы Аристофана.

Соклей не обратил на него внимания, а Фрасилл явно понятия не имел, что означают эти бессмысленные слова.

Вы бы так не говорили, если бы знали, через что прошел мой племянник, чтобы выкрасть их с рудника. Он засунул их себе в задницу, вот что он сделал, потом напился макового отвара, чтобы не испражняться пару дней, пока не уберется подальше оттуда.

Соклей украдкой вытер ладонь о хитон.

Менедем подавил смех. Его двоюродный брат всегда был чистоплюем. Но сейчас они вместе сражались против Фрасилла, поэтому Менедем сказал:

– Камни интересные, но запрошенная тобой цена непомерно велика.

– Наверняка найдется кто-нибудь, кто заплатит ее, – ответил Фрасилл, однако не слишком уверенно.

– Наверняка найдется кто-нибудь, кто выдаст тебя Птолемею, вот это вернее, – заявил Менедем, и Фрасилл вздрогнул так, как будто его ударили. Воспользовавшись этим, родосец продолжил: – Птолемей сейчас не в Александрии, он совсем неподалеку, в Ликии, с большим флотом. Ты думаешь, что сможешь обогнать его военные галеры на этой неуклюжей посудине? Тогда удачи тебе, почтеннейший.

– А мы с Менедемом – мы оба великолепно умеем хранить тайну, – добавил Соклей, причем, судя по его тону, они были единственными людьми в мире, способными молчать.

Его двоюродный брат серьезно кивнул в знак согласия.

Фрасилл снова облизнул губы, но распрямил плечи. Менедем побился бы об заклад, что капитан «Дуновения» собирается заартачиться, но тут, на их счастье, один из родосских портовых рабочих выбрал именно этот момент, чтобы крикнуть:

– Эйя, Менедем!

– В чем дело, Мойраген? – нетерпеливо отозвался тот.

Оборванный тощий человечек не смог бы сыграть свою роль лучше, даже если бы Менедем заплатил ему мину серебра.

– Ты слышал последние новости? – спросил он. – Птолемей только что отобрал у Одноглазого Старика Ксанф в Ликии и, говорят, собирается двинуться к Кавну.

– Нет, честно говоря, я этого не слышал, – ответил Менедем, наблюдая за Фрасиллом куда пристальней, чем могло показаться.

Новость ударила по капитану торгового судна тяжелей, чем выпущенный из катапульты камень весом в двадцать мин.

– Откуда ты знаешь, что это правда? – спросил Соклей Мойрагена.

Менедем был раздосадован: и приспичило же его двоюродному брату именно сейчас поиграть в историка.

– Новости принес парень по имени Эвксенид из Фазелиса, что в Ликии, – ответил Мойраген. – Он вырвался из Ксанфа буквально за пару мгновений до того, как туда нагрянул Птолемей. Не желая рисковать, оставаясь в Кавне, Эвксенид явился сюда.

Портовый рабочий помахал им и пошел по пирсу, чтобы рассказать новость еще кому-нибудь.

– Так-так, – обратился Менедем к Фрасиллу. – Разве это не интересно?

– Птолемей сюда не придет, – ответил тот.

– Конечно нет, – утешающим тоном проговорил Менедем. – Хвала богам, Родос и впрямь свободный и независимый полис. Но рано или поздно тебе придется отсюда уйти. Ты хочешь иметь дело с торговцами, чьи отцы и деды всю жизнь честно заключали сделки, или же предпочтешь рискнуть получить чуть больше с того, кто запросто может перерезать тебе глотку или донести на тебя, вместо того чтобы заплатить?

– Иди ты к воронам, – прошептал Фрасилл. – Ты не человек, а злой дух!

– Хорошо. Если не хочешь торговаться… – Менедем сделал несколько шагов к сходням. Соклей последовал за ним.

Они не успели еще покинуть палубу «Дуновения», когда услышали слово, которое надеялись услышать.

– Подождите! – прохрипел Фрасилл.

Для пущего драматического эффекта Менедем сделал пару шагов по сходням и лишь потом остановился. Затем выдержал паузу и спросил Соклея:

– Как ты думаешь, он стоит нашего внимания?

– Нет, – ответил Соклей, и Менедем готов был его расцеловать.

Оба еще немного потянули время, прежде чем начать торг с Фрасиллом.

Соклей так хорошо изобразил неохоту, что его двоюродный брат даже усомнился – была ли это только игра. Не важно. Менедем гнул свою линию, как привык делать всегда.

– Ладно, сколько же вы согласны заплатить за каждый камень? – вопросил Фрасилл, когда Менедем и Соклей наконец вернулись к нему.

– А сколько у тебя всего изумрудов? – ответил Менедем вопросом на вопрос.

– Четырнадцать, – сказал Фрасилл. – Как, по-твоему, насколько большая задница у моего племянника?

– Тебе это лучше знать, почтеннейший, – пробормотал Менедем.

Соклей почти преуспел в попытке превратить взрыв хохота в кашель.

Шутка, к счастью, совершенно не задела Фрасилла.

– Между прочим, мы еще не видели все четырнадцать камней, – заметил Менедем. – Я уверен, что те, которые ты нам показал, лучшие, поэтому остальные будут стоить меньше.

– Ничего подобного! – воскликнул Фрасилл, но его напускное возмущение не было убедительным даже для него самого, поэтому он не настаивал.

– Я дам тебе… ммм… две мины за все, – сказал Менедем. – Два фунта серебра целиком и полностью будут твоими, или же вы поделите их с племянником, если ты в настроении проявить щедрость.

– Две мины? – повторил капитан «Дуновения». Насей раз его гнев был совершенно неподдельным. – Ты, никчемный, заслуживающий кнута ублюдок, убирайся с моего корабля и забирай с собой своего родственника! Будь у меня собака, я бы натравил ее на вас обоих!

– Тогда сколько, по-твоему, они стоят?

– Я уже объяснял тебе: мина за штуку. Итого четырнадцать мин.

– А я уже сказал, что не заплачу так много. Итак? Я рискую, помни. Эти камни встречаются очень редко, поэтому я не знаю, сколько смогу на них выручить.

– Да иди ты к воронам – это уже не моя забота. – Фрасилл поколебался, потом продолжил: – Двенадцать мин за всю партию – и ни на халк меньше.

– И все-таки это слишком много. Цена просто непомерная, – сказал Менедем.

Он боялся, что капитан торгового судна вообще не сбавит цену. Тогда Менедему пришлось бы первому повысить свою, тем самым выказав слабость, и ведь он повысил бы – так ему нужны были эти камни.

Зато теперь он мог сказать:

– Я дам тебе три мины, – и ни о чем не беспокоиться.

Фрасилл дрогнул первым.

* * *

Менедем получил изумруды за пять мин и пятьдесят драхм.

– Вор, – выдавил Фрасилл даже после того, как пожал Менедему руку, чтобы скрепить сделку.

– Ни в коей мере, – ответил родосец, хотя не сомневался, что извлечет из сделки кругленькую прибыль. – Зато Птолемей не услышит об этом, даже если приведет в нашу гавань весь свой флот.

Эти слова заставили Фрасилла снова занервничать, как и надеялся Менедем.

Потом он повернулся к Соклею.

– Не будешь ли ты так добр принести этому господину серебро, пока я подожду здесь, с ним?

«И позабочусь, чтобы он не передумал», – подразумевалось под такой просьбой.

Соклей все понял. Он понял даже больше, потому что кивнул и ответил:

– Если я принесу серебро, твой отец не скоро услышит о сделке.

– Надеюсь.

Менедем махнул рукой, чтобы двоюродный брат скорее отправлялся, и Соклей, ухмыляясь, ушел. Менедем не любил оставлять за ним последнее слово, но еще меньше любил препираться с братом при посторонних.

Вскоре Соклей вернулся в сопровождении двух дюжих рабов, на бедре его висел меч. Даже в законопослушном Родосе носить с собой пять с половиной мин серебра было довольно опасно.

– Вот, держи, – сказал Соклей, вручая Фрасиллу кожаный мешочек.

Менедем протянул руку, и Фрасилл отдал ему куда меньший мешочек с изумрудами.

Прежде чем покинуть палубу «Дуновения», Менедем открыл мешочек, высыпал камни на ладонь и пересчитал их.

– Ты мне не доверяешь? – спросил Фрасилл обиженно.

– …Двенадцать… тринадцать… четырнадцать… – пробормотал Менедем. Потом, удовлетворенный, ответил: – Разумеется, доверяю, почтеннейший.

«Теперь я тебе доверяю».

– Но все равно лучше подстраховаться, чтобы не было беды.

– Подстраховаться? – повторил капитан крутобокого судна. – Вряд ли я теперь когда-нибудь снова почувствую себя в безопасности. Ну а сейчас вам лучше уйти, прежде чем вернется кто-нибудь из моих моряков и начнет гадать, кто вы такие и что здесь делаете.

– Как скажешь, – ответил Менедем.

Похоже, Фрасилл впервые попытался провезти что-либо контрабандой.

«Интересно, нельзя ли с помощью шантажа заставить его отдать нам изумруды задаром?» – подумал Менедем.

И тут же вздохнул: поздно. Они уже заключили сделку.

– Пойдем, Соклей.

Фрасилл ринулся в рубку со своим серебром, без сомнения, собираясь спрятать его понадежней, в самом потайном месте, какое только можно найти.

Когда двоюродные братья сошли на пирс, Соклей спросил:

– Ты прикидывал, нельзя ли дать ему еще меньше, так ведь? Я видел это по твоим глазам.

– Ну как ты мог обо мне такое подумать? – ответил Менедем самым невинным тоном.

И оба рассмеялись.

* * *

Придя домой, Менедем увидел, что отец уже ждет его во дворе.

– Дай мне посмотреть на драгоценные камни, которые ты принес, – потребовал Филодем.

«Вот и надейся сохранить все в тайне», – подумал Менедем.

Соклей, должно быть, сказал своему отцу, зачем ему понадобились деньги, а дядя Лисистрат тут же помчался в соседний дом, чтобы рассказать новости брату.

– Пожалуйста, господин. – И Менедем протянул отцу маленький мешочек, полученный от Фрасилла.

Как и Менедем чуть раньше, Филодем высыпал изумруды на ладонь. Но сын тогда поднес их поближе к глазам, чтобы как следует рассмотреть, а отец держал камни на вытянутой руке и все-таки недовольно ворчал – за последние несколько лет он стал дальнозорким.

Наконец Филодем кивнул.

– Ты заработаешь деньги, продав их ювелирам и богатым людям. Наверняка. Сколько ты заплатил за все? Шесть мин?

– Пять с половиной, отец, – ответил Менедем.

– Ты мог бы справиться и хуже, – соизволил обронить Филодем; в его устах это была высокая похвала.

Под влиянием внезапного вдохновения Менедем сказал:

– Почему бы тебе не оставить себе один из изумрудов, отец, и не вставить его в кольцо или браслет, чтобы подарить Бавкиде? Ей бы такое понравилось; держу пари – немногие родосские женщины тогда смогут с ней сравниться.

И лишь выпалив это, Менедем остановился, чтобы подумать – зачем он такое сказал и не выдал ли случайно себя? Но Филодем, к его огромному облегчению, не заметил ничего необычного.

– Знаешь, а это неплохая идея, – кивнул он. – Женщины любят побрякушки.

Отец посмотрел на Менедема.

– Ты же у нас знаешь все о том, что именно любят женщины, так ведь?

То был обычный сарказм, но сейчас Филодем говорил как никогда довольным тоном.

– Ни один мужчина не знает всего о том, что любят женщины, – с великой убежденностью заявил Менедем. – Хотя кое-чему я тут научился.

Отец фыркнул.

– Ты знаешь достаточно, чтобы это помогало тебе попадать в беду повсюду от Галикарнаса до Тарента.

«И вполне достаточно, чтобы угодить в еще большую беду здесь, дома, если бы только я допустил такое», – подумал Менедем.

– Вот, выбери один для меня. – Отец протянул руку. – Мои глаза теперь уже не подходят для таких дел.

– У этого прекрасный цвет, – сказал Менедем, беря изумруд.

– Да, прекрасный, – согласился Филодем. – Я вижу камень лучше, когда ты его держишь, чем когда он у меня на ладони. Разве это не грустно? Старость – горькая вещь, без сомнения.

– Думаю, Бавкида будет счастлива, – проговорил Менедем.

«Узнает ли она, что подарок был моей инициативой, а вовсе не идеей отца? Сам я не могу ей об этом сказать… И часть меня – благоразумная часть – не хочет, чтобы Бавкида об этом узнала».

Мысли Филодема приняли иное направление.

– Сколько будет одна четырнадцатая часть от пятидесяти пяти драхм? Я не могу сосчитать в уме.

– Я тоже не могу, – сказал Менедем. – Соклей, наверное, смог бы.

– Не важно, в андроне есть счетная доска. Я подсчитаю там.

Отец пошел в мужские покои, где на столе, конечно, лежал абак.

– Тридцать девять драхм – и еще пара оболов сверху. – Филодем погонял бусины взад-вперед по пазам. – Мне придется, дабы возместить стоимость изумруда, переложить серебро из своих собственных денег в те деньги, что предназначены для торговли.

– К чему такие хлопоты? – спросил Менедем.

– Потому что я покупаю камень, изымая его из делового оборота, вот к чему, – ответил Филодем. – Лисистрат будет реветь, как бык, и рычать, как лев, если я этого не сделаю, и он будет совершенно прав. Никогда не жульничай в делах, сын, если хочешь продолжать ими заниматься.

– Понятно, – кивнул Менедем.

«Отец так же суров к самому себе, как и к другим», – подумал он.

Это, бесспорно, вызывало уважение, но не делало общение с Филодемом более легким.

Отец указал на кожаный мешочек с остальными изумрудами.

– Как ты думаешь, где за них дадут лучшую цену?

– Ну, Соклей рвется в Афины из-за черепа грифона.

– А, из-за той штуки. – Филодем снова фыркнул, на этот раз слегка презрительно. – Он должен был заплатить за нее из собственных денег, вместо того чтобы заставлять тебя платить из общих.

– Он думает, что сможет заставить две тамошние школы философов торговаться друг с другом из-за черепа.

Отец фыркнул еще раз.

– Сумасбродные фантазии, только и всего.

– Может, и нет, – ответил Менедем. – С философами никогда не знаешь, чего ждать. Кто может угадать, чего они захотят и сколько за это заплатят?

И он процитировал из «Облаков» Аристофана:

 
Паря в пространствах, мыслю о судьбе светил…
Бессильна мысль
Проникнуть в тайны мира запредельного,
В пространствах не повиснув и не будучи
Соединенной с однородным воздухом.
Нет, находясь внизу и взоры ввысь вперив,
Я ничего б не понял. Сила земная
Притягивает влагу размышления.
Не то же ли случается с капустою?[3]3
  Перевод А. Пиотровского.


[Закрыть]
 

Менедем не мог удержаться от улыбки. Он любил нелепицы Аристофана.

– С капустой? – переспросил отец. – О чем мы говорим – о философах или о салате?

– Наверное, и о том и о другом, – ответил Менедем. – Но в Афинах живут лучшие ювелиры в мире. Не знаю, сколько философы дадут за каменный череп, но думаю, что ювелиры дорого заплатят за изумруды.

Филодем поджал губы.

– Может, ты и прав, – проговорил он. – Разумеется, если только вообще сможешь попасть в Афины.

Менедем хлопнул себя ладонью по лбу.

– Боги, чуть не забыл, отец!

И он пересказал новости, которые услышал в гавани от Мойрагена.

– Птолемей взял Ксанф, ты сказал? – присвистнул Филодем. – Всю Ликию, или почти всю, отобрали у Антигона вот так – просто-запросто. – Он щелкнул пальцами. – Ну и дела…

– А следующий на очереди Кавн, – сказал Менедем. – Враждующие генералы теперь уже так близко, что их драку можно видеть отсюда.

– Это плохо для Родоса, очень плохо, – заметил отец. – Меньше всего нам нужно, чтобы война подобралась к нашему порогу. Чем дольше она будет идти рядом с нами, тем больше вероятность, что кто-нибудь попытается вышибить двери наших домов.

Подобная мысль приходила в голову и Менедему.

Он не любил соглашаться с отцом. Однако, поскольку обычно подобное случалось нечасто, ему редко приходилось об этом беспокоиться. Но сейчас Менедем не мог не сказать:

– Да, это верно. Нелегко оставаться свободным и независимым полисом – по-настоящему свободным и независимым – в наши дни. По правде говоря, начинаешь чувствовать себя килькой посреди косяка голодных тунцов.

– Не спорю, – ответил Филодем.

И снова в его устах это прозвучало немалой уступкой.

«Когда дело касается Родоса, мы начинаем сходиться во взглядах, – подумал Менедем. – Но едва лишь речь заходит о нас самих…»

Он пожалел, что предложил отцу вставить изумруд в оправу и подарить Бавкиде. Отец вполне мог сказать жене, что Менедем якобы поступил так, чтобы доказать: его не заботит возможный дележ наследства с сыновьями, которых она родит. А ведь Бавкида может именно так все и понять и почувствовать облегчение… Или может подумать: «Менедем дал мне этот восхитительный камень». А если Бавкиде такое придет в голову, как она тогда поступит? И как поступить тогда ему самому?

ГЛАВА 3

Соклей успел уже трижды проверить все на борту «Афродиты», но это не помешало ему как следует осмотреть все еще раз. Включая череп грифона, надежно завернутый в парусину и лежащий неподалеку от юта.

Теперь оставалось лишь дождаться, когда подойдут последние несколько моряков и когда принесут пресную воду.

– А потом, – сказал Соклей черепу, будто старая-престарая кость могла его понять, – мы отправимся в Афины и умные люди попытаются разобраться, что же ты из себя представляешь.

Менедем крикнул ему со своего места на приподнятой палубе юта:

– Ты никак беседуешь с этой проклятой штукой? Тебе нужна гетера, чтобы отвлечься!

– Совокупление не может разрешить всех вопросов, – с достоинством ответил Соклей.

– Если уж совокупление не может, тогда скажи мне, что может, – парировал его двоюродный брат.

Прежде чем Соклей успел ответить – причем, скорее всего, между братьями бы разгорелся жаркий спор, – кто-то крикнул им с пирса:

– Радуйтесь!

– Радуйся, – ответили оба одновременно.

А Менедем спросил:

– Чем мы можем служить?

Соклей внимательно посмотрел на незнакомца и понял, что ему не нравится этот человек. Лет тридцати, среднего роста, красивый, хорошо сложенный, с осанкой атлета.

«Неужели я завидую? – спросил себя Соклей. А потом честно ответил: – Что ж, может, немножко и завидую».

– Я слышал, вы плывете на северо-запад, – сказал незнакомец. – Вы будете заходить в Милет?

У него был странный выговор: в целом дорийский, но с каким-то шипящим акцентом.

«Он провел много времени в Ликии», – подумал Соклей и вежливо ответил:

– Вообще-то мы не собирались там останавливаться. Но могли бы.

Человек на пирсе кивнул.

– Вот как? И какую плату вы берете за проезд?

Менедем бросил взгляд на Соклея. Будучи тойкархом, тот решал, сколько пассажир сможет заплатить. Но вместо того, чтобы прямо ответить на вопрос незнакомца, Соклей задал ему свой:

– Как тебя зовут, почтеннейший?

– Меня? Я – Эвксенид из Фазелиса, – ответил незнакомец.

Это заставило Менедема удивленно моргнуть.

Соклей же улыбнулся про себя. Особенности выговора этого человека и его манера держаться помогли Соклею догадаться, кто он. А ведь Милет находился под властью Антигона. И кто-нибудь из военачальников Одноглазого Старика вполне мог туда заглянуть.

Когда Соклей оказывался прав, он наслаждался этим ничуть не меньше, чем любой другой человек, хоть и считал себя философом.

– Полагаю, тебе стоит узнать заранее, что мы почти наверняка остановимся на Косе, – сказал он.

Кос был главной базой Птолемея в Эгейском море.

– И вы, я так понимаю, там меня сдадите? Жители нейтральных полисов так себя не ведут.

– Нет, ничего подобного я не говорю, – ответил Соклей. – Но тебе лучше не забывать, что у нас на борту будет большая команда, все наши гребцы. Они отправятся по тавернам и начнут сплетничать. Я не думаю, что кто-нибудь сможет помешать гребцам это делать.

– А люди Птолемея будут прислушиваться к подобным сплетням, – закончил за него Эвксенид.

Соклей кивнул. Эвксенид пожал плечами.

– Я рискну. У меня не такой уж крупный чин, чтобы кто-нибудь обо мне много слышал. Сколько стоит проезд? Ты так и не сказал.

– До Милета? – Соклей пощипал бороду, размышляя. – Двадцать драхм будет в самый раз.

– Это возмутительно! – воскликнул Эвксенид.

В большинстве случаев Соклей запрашивал в полтора раза больше желаемой суммы, чтобы потом торговаться, постепенно снижая цену. Но теперь он только пожал плечами и ответил:

– У меня к тебе два вопроса, о несравненнейший. Во-первых, когда, как ты думаешь, с Родоса в Милет отправится еще одно судно? И во-вторых, не кажется ли тебе, что прогулка в Милет чревата для нас опасностью попасть в самый центр морского сражения между Антигоном и Птолемеем?

Эвксенид оглядел Великую гавань, как будто надеясь найти другое судно, готовящееся отплыть. В порту стояло всего несколько акатосов, а если бы он решил сесть на большое парусное судно, которому пришлось бы прокладывать путь до Милета против преобладающих северных ветров, его ждало бы долгое и медленное путешествие. Нахмурившись, Эвксенид спросил:

– А вы ребята не промах, верно?

– Никто не становится торговцем для того, чтобы терять деньги, – ответил Соклей.

– Двадцать драхм? Фью! – с величайшим отвращением проговорил Эвксенид. Но потом кивнул: – Хорошо, пусть будет двадцать. Когда вы отплываете?

– Скоро, надеюсь, – проговорил Соклей.

С его точки зрения, они и так слишком долго пробыли на Родосе.

Соклей посмотрел на Менедема. Поскольку его двоюродный брат был капитаном, последнее слово в таких случаях оставалось за ним.

– Надеюсь, завтра, – сказал Менедем. – Водой мы с тобой поделимся, но ты знаешь, что пассажирам полагается иметь свой собственный запас вина и еды?

– О да. Я нередко и раньше путешествовал по морю, – ответил Эвксенид. – Если нам придется провести ночь на море, думаю, я смогу спать на баке.

«Интересно, будет ли бак все еще вонять павлинами, когда ты там ляжешь?» – подумал Соклей, но, разумеется, не сказал этого офицеру Антигона, заметив только:

– Верно.

– Тогда я буду здесь завтра утром. – И Эвксенид зашагал прочь по пирсу.

– Двадцать драхм, – сказал Менедем. – Это больше, чем я надеялся из него выжать. Браво!

– Спасибо. Он хочет вернуться к Антигону и, вероятно, рассказать ему все, что разузнал о флоте и армии Птолемея.

– Без сомнения, – согласился Менедем. – Скорее всего, он расскажет ему и все, что видел на Родосе.

– Об этом я не подумал.

Взгляд Соклея обратился к молам, защищающим от волн Великую гавань, и к укрепляющим эти молы стенам и башням.

– Может, нам не стоит брать его на борт?

– Думаю, тут нет ничего страшного, – отозвался Менедем. – Наши оборонительные работы не такой уж большой секрет. Антигон наверняка уже знает о них не хуже наших военачальников.

В этом замечании было больше здравого смысла, чем хотелось признать Соклею.

– Но мне не очень нравится, что нам придется сделать крюк.

Менедем засмеялся.

– Конечно, тебе это не нравится, мой дорогой. Я имею в виду – ты теперь попадешь в Афины на день или на два позже. Поверь мне, никто в Милете не украдет череп грифона.

И на это Соклею тоже нечего было возразить.

Пока не нагрянули персы, Милет считался центром наук; Геродот писал, что Фал ее Милетский был первым, кто сумел предсказать затмение Солнца – затмение, послужившее знаком к заключению мира для лидийцев и жителей Мидии. (Соклей и сам в прошлом году наблюдал затмение и понимал, что оно может побудить людей сделать почти все, что угодно.) Однако за последние двести лет Милет превратился в обычный город.

И, поскольку Соклей не мог найти прямых возражений, он изменил тактику:

– Разве тебе не интересно узнать, что философы скажут о черепе и что благодаря ему ученые смогут выяснить насчет грифонов?

– Да, слегка интересно, – ответил Менедем. – Но вот что мне на самом деле интересно, так это сколько они за него заплатят и заплатят ли вообще.

– Единственный способ это выяснить – попасть в Афины, – заявил Соклей. – А не на Кос. И не в Милет. В Афины.

– Мы отплываем завтра. Ты сможешь продержаться так долго?

– Я ждал уже достаточно. Я хочу знать!

– Ты говоришь совсем как я, гоняясь за хорошенькой девушкой.

– Это смеш… – Соклей не договорил.

Это вовсе не было смешно. Если как следует вдуматься, это было очень даже подходящее сравнение. Соклей и вправду гонялся за знаниями так же страстно, как его двоюродный брат – за женщинами.

– У философии нет мужа, который воткнет мне в задницу редиску, если застанет меня с ней в постели.

– Философия у тебя и не отсосет, – ответствовал Менедем.

У Соклея побагровели щеки. Он даже не мог возмутиться, поскольку первым позволил себе непристойность. Менедем засмеялся и похлопал его по плечу.

– Не беспокойся, дорогой. Мы и вправду отплываем завтра.

– Завтра, – мечтательно повторил Соклей.

– И поверь, – добавил капитан «Афродиты», – я так же рад убраться отсюда, как и ты.

По его тону Соклей понял, что Менедем не шутит. Но даже ради спасения собственной жизни он не смог бы догадаться, почему его двоюродному брату так не терпится отплыть.

Если бы это не вызвало пересудов, Менедем провел бы свою последнюю ночь на Родосе на юте «Афродиты», завернувшись в гиматий. Вообще-то он с радостью провел бы таким образом много ночей. Но тогда кто-нибудь мог бы догадаться, почему Менедем так поступает, а меньше всего ему нужны были слухи с правдивой подоплекой.

* * *

Когда Менедем перед рассветом спустился по лестнице во двор, готовясь двинуться к соседнему дому, где жил Соклей, он увидел Бавкиду с хлебом и чашей вина, которые она принесла с кухни.

– Радуйся, – сказал Менедем.

Он не мог просто ее игнорировать, потому что тогда Бавкида пожаловалась бы мужу – и не без причин, – а это породило бы лишние проблемы.

– Радуйся, – ответила она серьезно. – Удачного тебе плавания. Возвращайся как можно скорей и с кучей серебра.

– Спасибо. – Менедем повернул в сторону кухни. – Я тоже собираюсь раздобыть что-нибудь на завтрак, чтобы съесть по пути в порт.

Бавкида кивнула. Все, что она делала, выглядело серьезным, почти торжественным.

«На что, интересно, эта женщина была бы похожа, воспламененная и страстная? – гадал Менедем. – Сгорала бы она тогда от пыла потому, что обычно такая спокойная?»

Юноша почти вбежал на кухню, подгоняемый своими мыслями. Он бы с удовольствием на какое-то время остался на кухне, в надежде, что Бавкида уйдет по лестнице обратно в женские комнаты… Но ведь «Афродита» не станет ждать, и если он не зайдет за Соклеем, тот зайдет за ним сам. Поэтому Менедем вышел во двор с ломтем хлеба в руке.

Бавкида все еще была там, завтракая.

– Будь осторожен, – сказала она Менедему. – Все, о чем мы говорили раньше… Похоже, это скоро станет правдой. И все это плохо для Родоса и плохо для торговли.

– Знаю.

Менедем вгрызся в хлеб, стараясь есть как можно быстрее.

С полным ртом он продолжал:

– Но я обязательно вернусь. Я должен вернуться. Если я не вернусь, отцу не на кого будет кричать.

Бавкида резко вдохнула. И Менедем понял, что еще ни разу при ней не ругал отца. Когда он жаловался на Филодема, он всякий раз жаловался Соклею… До этого момента. А жаловаться женщине на ее мужа – не лучший способ завоевать ее симпатию.

– Он желает тебе самого лучшего и ждет от тебя самого лучшего, – сказала Бавкида. – И сердится, если его ожидания не в полной мере оправдываются.

«И выбирает наихудший способ, чтобы получить от меня самое лучшее», – подумал Менедем, но не сказал этого вслух. Он запихал в рот остатки хлеба, быстро прожевал и проглотил. Хлеб оцарапал его глотку, как галька.

– Мне пора, – сказал он.

Бавкида кивнула.

– Удачного плавания, – повторила она. – И возвращайся скорей.

Она встала.

Менедем мог бы по-родственному ее обнять – Бавкида ведь была его мачехой.

«Да уж, обнять, – зло ухмыльнулся он про себя. – А что бы ты сделал, если бы отец спустился по лестнице и увидел? Тебе нужно уплыть прочь и больше не возвращаться домой».

Он никогда не знал такой нервотрепки, гоняясь за чужими женами в других городах.

Менедем почти бегом устремился к дверям. Всякий раз, уходя от Бавкиды, он чувствовал себя так, как будто его только что выгнали взашей.

Оказавшись на улице, юноша почувствовал облегчение. Оказаться в открытом море в тысяче стадий от Родоса будет еще большим облегчением.

Менедем закрыл за собой дверь и повернулся к соседнему дому, намереваясь зайти за Соклеем. Сделал шаг – и почти врезался в двоюродного брата.

– Радуйся, – сказал Соклей. – Незачем так прыгать. Я как раз собирался за тобой зайти.

– А я как раз собирался зайти за тобой, – ответил Менедем. – И не слышал твоих шагов.

Неудивительно, ведь ни один из них не носил обуви.

– Теперь, когда мы зашли друг за другом, – продолжал Менедем, – давай двинем на судно. На что поспорим, что Эвксенид будет ждать нас на пристани?

– У меня есть лучшие способы потратить деньги, – сказал Соклей. – Ты захватил изумруды?

Менедем похлопал по маленькому кожаному мешочку, висящему на поясе, которым был перехвачен его хитон.

– Они здесь – все, кроме одного, который отец купил для своей новой жены.

Он говорил негромко, не желая, чтобы его слова услышала Бавкида: камень был все еще у ювелира.

– Жаль, что он решил так поступить. Значит, мы сможем продать одним изумрудом меньше. – Соклей развел руками. – Но что тут можно поделать?