Текст книги "Воспоминания о Штейнере"

Автор книги: Андрей Белый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Чтобы быть "Пастырем Добрым", должен был временами являться и "Стражем Порога"[395]395
  Hüter der Schwelle: entité spirituelle dont parle souvent Steiner dans sa description du chemin initiatique.


[Закрыть]; как бы отрезывающим от им же вывлеченного пути.

"Пороги" перед курсами ставились: подчас – "курсами".

18

Разителен контраст двух смежных курсов, и личности доктора в них; один – предел того, что можно сказать о Христе в условиях нашего времени; «Пятое Евангелие» в христианийской редакции; повторы – ракурсы (две лекции вместо пяти[396]396
  En novembre et décembre 1913, Steiner tint deux conférences sous le même titre à Berlin, Nuremberg, Stuttgart, Munich et Cologne.


[Закрыть]) по сравнению с произнесенными в Христиании – абстракции молчания пред… лейпцигским словом. Другой курс – «ПРЕДДВЕРИЕ»: мюнхенский курс о «Тайнах Порога»[397]397
  Die Geheimnisse der Schwelle (du 24.8.1913 au 31.8.1913)


[Закрыть]; в нем доктор – неумолимый, жестокий «Страж», отбрасывающий нас от пути; и – даже: наступающий на отброшенного; курс связан мне картиной, перетрясавшей мое "Я": налево – ЛЮЦИФЕР, во весь рост (я им был переполнен в стремлении к медитативным успехам); направо – Ариман, меня стискивающий извне и тащивший в меняльные лавки забот о деньгах; осознавался центр, куда надо пройти; но он – узкий прощеп, занятый фигурой доктора, грубо рукою отбрасывающего меня: в мои тьмы; таким он стоял перед многими в Мюнхене (в августе 13 года); и отбрасывание – погоня за нами: с бичом в руке.

19

Сентябрь – огромный путь; душа просилась «погибнуть», как никогда: работа напрягалась до смертельной испарины; из дали лет вижу, чего не видел тогда: результаты были огромны, но изживались САМОТЕРЗОМ; знаю: не одна моя душа была в КАМАЛОКЕ; доктор воззвал к чрезмерному в нас – неумолимостью стояния с МОЛЧАНИЕМ о Христе и с ВОПИЯНИЯМИ [ВОПИЯНИЕМ] об ужасах порога; он выбрал Мюнхен; в Мюнхене, по моим наблюдениям, он бывал наистрожайшим; Христианию, как рассказывали, выбирал он местом произнесения наидуховнейших слов, из – за очищенности атмосферы Норвегии; в Германии – более тяжелая аура.

В Мюнхене – "Страж Порога"; через пять недель – Христиания, или – венец слов о Христе; между – "Страстная Неделя" во время которой плелся венец дела его жизни: закладкою ГЕТЕАНУМА[398]398
  La pierre de fondation du premier Goethéanum fui posée le 20 septembre 1913.


[Закрыть].

20

Первый Гетеанум, как Дорнах (вместе с моим в нем путем), стоит обрамленный двумя – не курсами, а событиями огромной важности: нотой «Порога», меня отбрасывающей вопреки усилиям, и «Пятым Евангелием», любовно приближающим доктора до… чувства усыновления; «одиночество» в антропософии и вместе «усыновленность», посылая лучи, ЧЕРНЫЙ и БЕЛЫЙ, становится [становятся] мне КРЕСТОМ жизни: посередине между Мюнхеном и Христианией, ДЕВОЙ и СКОРПИОНОМ (ОРЛОМ); в «Весах» сентября; и в этих «Весах» – закладка Гетеанума: Дорнах, ЧЕРТОГ, открытие московского общества (начало Антропософии в России), все будущее

– (линия жизни из Дорнаха в Москву) – линия "Весов" во мне. Будущее закладывается в отрезке от Мюнхена к Христиании: от ДЕВЫ к СКОПРИОНУ ("Орлу" ли?). Не личные события закладываются, как биография: будущий Дорнах, жизнь в нем, без "Пятого Евангелия" и не были б (ехать в Дорнах я колебался: с Мюнхена).

Не во мне одном так перепутались узлы Кармы.

Вернувшись из Христиании, встречаю я свои 33 года мыслью: в этот год что – то должно случиться: 33 года – склонение к самосознающей душе; отныне, все связанное с душой рассуждающей, мне – яд, гибель.

21

«Пятое Евангелие» – заглавие курса – объявленное в Мюнхене. Что собой представляет оно – не было ясно; оставалось думать: «Пятое Евангелие» – разбор евангельской критики. Так отнеслось, вероятно, большинство. Интересная тема в почтенно – академическом смысле; все же она не то, что «Тайны Порога», для «Тайн Порога» можно себя потревожить поездкой в Мюнхен, издалека; для «критики» тащиться в Норвегию, осенью, когда закипают хлопоты сезона, – гм: на листке, где записывались на курс, было мало подписей; для меня, замечавшего НЕ СЛУЧАЙНОСТЬ таких объявлений, звук темы был единственным прощепом надежды к разрешению вопроса, стоявшего в сердце: и я, без оглядки подняв руку, стал абонентом; этим решилась судьба.

Куда деваться в промежуток? Ехать в фьорд; благодарю судьбу за жест без оглядки! Я оказался в числе очень немногих из присутствовавших при ОТКРОВЕНИИ (повторы темы были уже ПОКРОВЕНИЕМ).

В Мюнхен съехалось около 2 тысяч; в Христианию – что – то около 200–300; они удостоились видеть доктора в этот момент первого обнаружения венца всех слов его о Христе Иисусе. Он сам: никогда его не видел таким; обыкновенно являлся на курс, – уверенно, зная, что несет, и прицеливаясь к дням курса издали в распределении материала; внутри материала – взволновывался, присоединяя к продуманному вставшее молниеносно; но в первом звуке была уверенность: рука протягивалась над кафедрою, как у пианиста над клавиатурой.

В этом смысле – скажу: на курс он ЯВЛЯЛСЯ.

Не то в Христиании: явившись в Мюнхен строго и властно, сюда не явился – влетел: вскочил на эстраду (и в жесте и в умопостигаемом смысле) какой – то, простите за выражение, встрепанный, с ершом волос, растерянно вставшим сбоку; не бьюсь об заклад за точность глазного [главного] восприятия, но внутренно знаю: "ЕРШ" был; обыкновенно входил причесанный, с пробором; тут же пробора не было.

Не важно, каким был бы, если б сфотографировали его в ту минуту; важно, как его закрепило сознание присутствующих; были потрясены, удивлены, взбудоражены – первым выскоком; и первым фортрагом, хотя он был еще присказ.

Производил впечатление человека, с огромным усилием взошедшего на Синай, там имевшего наблюдения, вдруг потрясенного тем, чего не ожидал, сраженного даже и не картиной, – а – Голосом; картина осталась неповернутой, как увиделась "вверх ногами", так и изложил.

Производил только "форшунг"[399]399
  Forschung. Biélyi se réfère ici à la méthode d'investigation de l'anthroposophie steinérienne, ne différant en rien de la méthodologie des sciences de la nature: la recherche spirituelle est la synthèse de la perception des faits supra – sensibles et des concepts correspondants.


[Закрыть], как много раз, не ожидая особого Голоса; а Голос раздался, сметая результаты «форшунга» большими, – после чего вся деятельность его, общества, нас – приобретала новый смысл, в свете которого прошлое становилось предгорьем: почти сметалось и опрокидывалось; менялись судьбы истории, мира, момента, доктора, нас…

Как громом пораженный, "человек, делавший форшунги" на Синае, бросился с Синая: и бежал, бежал – от Аравийской пустыни через Европу – в Норвегию, чтобы, не отдохнув, вбежать в лекционный зал, где мы сидели, спокойно ожидая "почтенной академической темы". Лишь принесясь на кафедру, подумал о том, как "ЭТО" передать: впервые вперился в еще не упорядоченное для изложения; действовал лишь импульс: поделиться с теми, кто послан судьбою в Норвегию: поделиться – означало: ПО-НОВОМУ СВЯЗАТЬСЯ; большие события, перенесенные вместе со случайною горстью людей, – связывают эту горсть; так описывал он в первой мистерии случайную группу людей после лекции Бенедикта[400]400
  II s'agit du première drame – mystère de Steiner, Benedictus étant l'un de ses personnages.


[Закрыть]; встреча становилась кармической.

Для меня встреча с доктором с первой лекции этого курса – ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА; путь, пройденный до Христиании – предгорье, которое очень значительно, но стираемо в памяти с мига вступления в ЛЕДНИКИ. Это чувство испытывал не я один, а ряд лиц в Христиании: курс – обязывал, связывал; если до него он был любим, уважаем, учитель, – в нем он, учитель, стал потрясенным братом, взывающим к соучастию, даже к сочувствию; он искал слов: он потерял… дар слова!

Самое потрясающее в этом явлении бледного доктора, с ершом волос сбоку, – было то, что он… от волнения, как человек за миг до этого имевший Видение, был в его ауре, или, что все равно, – в растерянном беге к нам донес клочек ауры, а слова растерял (он, который ТАК владел словом!), и как Захарий, имевший Видение в храме, но онемевший, – он стал изъясняться знаками; то, как он говорил (две первые лекции) для него – немота, утрата слова от волнения, его охватившего; первое, что поняли (не головою, а сердцем): волнение, мешающее говорить: хорошо помню, как, начав фразу, ее бросал, вперясь глазами перед собою, глядя на нас куда – то наискось, в угол сцены (читал – на сцене): и еще продолжая "ВИДЕТЬ"; не окончив фразы, силился начать новую; он производил впечатление говорящего с собою на людях, безо всякого НАЗИДАНИЯ.

Доктор – великий педагог: десятками ПРИЕМОВ говорил он, ВЛАДЕЯ всеми; тут потерял все ПРИЕМЫ: в том – немота Захария; тут и утрата им для нас "ореола" Учителя: "Учитель" не может так говорить, как говорил доктор; так говорит брат, махнувший рукою на необходимость стоять перед нами в овладении темой для создания условий правильного восприятия; на это раз принесенное настолько раздавливало его, что учитель беспомощно указывал [указывая] на принесенное, как бы даже жался к нам, чувствуя громадное расстояние между своей личностью и темой.

Величием тем "херр доктор" стал маленьким человеком, как мы.

Тут не было приема, – его утрата; я его не видел таким "малым сим"; слетало с жестов почти слышное одно: "Господи, – за что сие!" Но в явленной малости – (доктор – к нам жмущийся брат) – вознеслось его величие, как христианина. Когда темы этого курса доплескивались до "не – членов", поднималось самодовлеющее: "Как он самоуверен!" Указывалось на гордыню его гнозиса; гнозисом самого этого гнозиса был мне он сам, несший нам "Пятое Евангелие", как незнающий, что с ним делать: боящийся прикосновения к теме, перед нами кающийся в том, что его прошлые годы "свободно – духовной жизни", как лишь "доктора", являют именно ему трудность поднять тему: "именно ему" – означало: малому и слабому: среди нас всех.

Верьте мне, знавшему его правдивость, честность, отвращение к сантиментальности и риторике самобичевания – верьте: МАЛОСТЬ и СЛАБОСТЬ его перед образом Христа Иисуса и нами – действительность его отношения к теме Христа, и действительность побратимства с нами: в эту минуту.

Все это так потрясло, так изменило рельефы; хотя он был ведом уже в облике не "мудреца" и не "мага" (Берлинская лекция 12 года[401]401
  Conférence du 24.12.1912 (Erfahrungen des II ebersinnlichen. Die Wege der Seele zu Christus.)


[Закрыть]): он все же потряс, когда выявился этот жест стояния перед образом Христа Иисуса; это жест – разбойника, взывающего: «ПОМЯНИ мя, Господи, во царствии Твоем!» И получающего ответ: «Будешь сегодня со Мною в раю». Если христианская тема для – «ПРАВЫХ» догматиков РАЗБОЙНА и они способны поднять камень на РАЗБОЙНИКА, потрясенного словами: «Будешь нынче со Мною в раю», то я заявляю: разбойник мне достовернее в этом жесте и в ответе ему – всех вселенских соборов, не слышавших Голоса:

"БУДЕШЬ со Мною в раю!"

РАЗБОЙНИК – слышал!

Было почти нестерпимое что – то в его словах о своей недостойности: в жесте, не в тексте; до Христиании он этого – не говорил; тут – сказал; недостойность, разбойность относилась к "прошлому"; учитель как бы отстранял участь выговорить словами то, что он – таки выговорил в 3‑й, 4‑й и 5‑й лекциях [3‑ей, 4-ой и 5-ой лекциями], но нечто НУДИЛОСЬ грозными событиями будущего; – и он стал ОРУДИЕМ отдачи слов о Христе: нам. Он был точно испуган обязанностью ставить слова свои; он к ним имел отношение, как к чаше Грааля; и жестом заклинал не ВСУЕ отнестись к событию слов, потому что ими он связывал СУДЬБУ С НАМИ, становясь ОДНИМ из круга, который должен был волить свои усилия к подвигу, как КРУГЛЫЙ СТОЛ ЧАШИ.

Возник жест братства, внутри которого БРАТ-РАЗБОЙНИК осмеливался показать увиденное на Синае, как ВЕСТЬ в Душах учеников Христа, оседавшую в 4‑х Евангелиях; что было До сей поры еще в словах неосевшим, он показал биением апостольских сердец; и назвал его ПЯТЫМ ЕВАНГЕЛИЕМ.

Кто видел происхождение его гнозиса, тому было ясно, что гнозисом этого гнозиса, – может быть изречение: "ДУХОВ ИСПЫТЫВАЙТЕ!" И гнозис всей жизни моей – подсказал с четкой твердостью: "Да!"

Так я связывал себя с доктором; это был жест активный: он взывал к действию, а не принятию лишь слов.

И действие, как обряд, выявилось через несколько дней уже: я ему ответил словами; он их принял, как должное, как само собой разумеющееся, как то, чего ждал, быть может, и от других. Надо было увидеть [увидев] его таким, с протянутою к нам рукою, подняться из "партера", нарушив формы, произвести конфуз персональным ответом: "Беру эту руку!"

Это был не курс, а попытка сказать: Человек расставил измерительные аппараты, собирая материалы для курсового оформления; случилось нечто, опрокинувшее опыт с выступлением картины, созерцаемой в телескоп, из стекол лопнувшего окуляра: звездные миры вломились в помещение обсерватории; астроном, обстанный звездами, стоял в "седьмом небе", – не зная – "в теле ли, вне тела ли" (Павел).

И на кафедре напоминал Савла он, ставшего Павлом.

Появившись средь нас, он не знал, как оформить, с чего начать: взъерошенный, глядя в пункт между обоими руками, старавшийся вместо слов поставить что – то, ему одному видимое, он, не видя нас, беспомощно расхаживал по эстраде (обычно же не расхаживал), останавливаясь не у кафедры, у края эстрады, где – то слева, целясь в угол стены; подолгу недоуменно молчал и бросал начатую фразу…

22

Форма этого курса – вернее, бесформица: сырье! Как увидено, так рассказано: обрывками, кусками, одергами: «Впрочем, здесь не ручаюсь за то, что это было именно так!»[402]402
  Ces paroles ou d'autres au sens semblable sont rigoureusement absentes du cycle en question. Toutes ces conférences se déroulent dans une parfaite clarté d exposition, introduisant progressivement et d'une manière induite les divers concepts С faits. Ce contresens peut toutefois avoir pour origine une caractérisation par Steiner de ses propres données, jugées imparfaitement adéquates aux images supra – sensibles perçues, (conférence du 2 octobre 1913: «Denn gerade ich fühle mancherlei Schwierigkeiten und Mühe, wenn es sich darum handelt, Bilder, die sich auf das Christentum beziehen, aus der Akasha‑Chronik zu holen. Ich fühle Muhe, diese Bilder zu der notigen Verdichtung zu bringen,…»)


[Закрыть] Так говорит человек, впервые дающий отчет об увиденном.

В Германии в многократных повторах резюме он не так говорил.

"Бесформица" курса – в том, что он расставлял факты курса не в переверте для физического восприятия, не так, как он расставлял их обычно, их оформляя, а так, как они видны в астрале: в обратном порядке по отношению к обычному восприятию; лекции первая – вскрытость впервые самосознания Христова Импульса – не факты истории, а голос Христа в нас: "Нынче же будешь со Мною!"

"Пятое Евангелие" – реальность свидетельств апостолов, взятая не в миге написания, а в миге сознания, охваченного сошествием Св. Духа.

Лекция первая: мы – в Импульсе; и поэтому: озирающие историю импульса в обратном порядке: от себя – до апостолов, т. е. видящие… вслед за Христом Иисусом и сердца апостолов: сердце – Круглый Стол, за которым все 12 апостолов с Христом меж ними; так откликнулся обратный порядок в первой лекции.

Лекция вторая – основа такой возможности: сошествие Св. Духа, источника Импульса; 12 апостолов в Святом Духе и 13‑й Павел в Дамаске (а ведь каждый из нас теперь "Савл", могущий стать Павлом); связь "12" с "13‑м" – связь "12" в Импульсе с каждым из нас. Поэтому: картина перерождения в этом миге исторических воспоминаний о проспанной жизни с Христом Иисусом: увидение того, чего "как бы вовсе не было" (в другом плане – "это – то и было"). Вот – источник 4‑х Евангелий: земные воспоминания сквозь призму проспанного, открытого потом, – в регионах, где и 13‑й, разбойник – гонитель, из Дамаска уже видит тот же свет события; в наши дни потенциально дан в каждом "воспоминатель", участник Голгофы, разбойник – гонитель; это ему сказано: "Нынче будешь со Мною!"

И уже отсюда (лекция 3‑я) из точки "воспоминания" взгляд впервые на суть Голгофы, – не гнозис, а зрение мига осознания Импульса. Крест Голгофы – Крест из крестов Христа Иисуса (обратный порядок); и – переход: к Кресту ИИСУСА, доселе неосознавшемуся: шествие к нему – 30 лет жизни; в нем путь – каждого из нас; Иисус личность личностей, индивидуум, скрывающий личность; он прототип страданий, связанных с освобождением от кармы; и – первый во времени; биография Иисуса до 30 лет не вскрыта была, ибо срок созревания индивидуума лишь ныне близится; Иисус до 30 лет – внутри "Я" открытое стремление к правде, в бунте против "личин" (личностей): традиций, бытов, правил; Иисус, – как акт прорыва личин, ставших не "Я", а "оно".

Биография Иисуса – последние лекции, проведенные в тонусе: "В себе расслушайте!" Жизнь Иисуса – увеличительное стекло, впервые вскрывающее меня во мне: "ЭТО – Я, А НЕ ИИСУС". Таковы факты жизни исторического Иисуса; каждое "Я", в страданиях правды – смутный вздрог возможного пробуда: "Иисус", как первый осуществитель моих же ныне оправданных бунтов: во имя правды.

В таком раскрытии личности Иисуса раскрытие тайн личности вообще; и преодоление бунта "неприятия" в бунте приятия: Креста Христа! Иисус оправдал великих бунтарей в их максимуме, но не оправдал их в минимуме; бунт Иисуса, не приемлющего "ЗАКОН", "РЕЛИГИИ МИРА", "ЛИКОВ БОГОВ", веру других в себя, как пророка, и даже отвергающий инспирацию в себе, не знающий ее в себе, и страдающий, когда ждут от него Голоса Откровения: "Они обманутся: я – не тот!"

Лик Иисуса, дорогой и близкий в "нет" бунта, превышающем все бунты (Ницше, Штирнер[403]403
  Stirner, Max, pseudonyme de Kaspar Schmidt (1806–1856): philosophe, auteur de Der Einzige und sein Eigentum. Steiner lui consacra de nombreux écrits et conférences, tout comme d'ailleurs à Nietzsche.


[Закрыть]), – еще минимален по отношению к мигу бунта приятия, когда «оно», а не человек уже влечется… к Иордани: с [к] «да» из «нет». К НАЧАЛУ, лежащему до крещения, до истории, христианства, ведет конец курса; но «конец» – мы и XX век; мы – В НАЧАЛЕ после истории, за историей вернулись к себе: в Иерусалим; это раскрытое «дно» нас, каждого – «бездна», наполняет нас в фатальном будущем, немым от страданий «оно»: но «оно» влеклось к соединению с Логосом: в нас «оно» будет… Вторым Пришествием.

Мы, показанные в неизбежном Пришествии – вот удар курса!

23

Так в «сырье» обратного ходя (Я, история, сошествие Духа, Христос Иисус), ХХ-й век и 1‑й сомкнулись в круг времени: круг времени встал мне в христианийские дни.

И я понял ВПЕРВЫЕ себя; и я понял ВПЕРВЫЕ Иисуса; и я понял ВПЕРВЫЕ доктора с темой второго пришествия; оно нам – имманентно[404]404
  Toute l'anthroposophie est qualifiée d'immanente par Steiner.


[Закрыть].

24

В пяти лекциях курса «Пятое Евангелие» Рудольф Штейнер вел нас из двадцатого века через историю в первый, чтобы сказать: теперь, когда стало на ноги самосознание, крест индивидуума для воскресения из личности в пору понять, как событие первого века: в понимании возможности изжития кармы – здесь, на земле.

Иисус первый изжил карму; и тем предварил наш период; в средине периода самосознающей души – входим в возраст Иисуса; отсюда: снимаются и печати с биографии Его до 30 лет; Иисус – врата к инспирации; инспирация – перегорающее страдание; оно и есть карма. Иисус, личность личности – первая, принявшая из свободы распятие личности, первая воскресшая в индивидуальную жизнь, которая есть "Вечная Жизнь" (личная же отрезок времени), или свободное изжитие всех ВАРИАЦИЙ, понятых в теме; вариация – бренна; ТЕМА – вечна; окончательное изжитие кармы – упразднение смерти; полное овладение темою индивидуума – воплощение во все планы Жизни, что и есть воскресение.

Иисус, переступив порог смерти, оказался без кармы; падало перевоплощение, а он с нами остался: отныне и до века! Восстановился во множества распавшийся Адам, как второй Адам, собравший осколки мистерией Кармы, или миссией каждого "Я", восстанавливающегося до первого Адама. В нем его "Я", да и всякое "Я" – "Я", но индивидуально – социальное. Иисус – "Я", дошедшее до своей свободы от кармы; и в нем восстановлены все личности – личины в Личность собственно; но эта личность – не личность; индивидуум – сумма личных вариаций "минус" их карма, как нечто пребывающее; личность же "минус" карма, или личность, изжившая на земле карму, есть парадоксальное целое из суммы всех возможных вариаций; она есть человечество. В Иисусе впервые парадоксально стали идентичны: личность и индивидуум; уже в Иисусе, а не в Христе.

Вот почему Рудольф Штейнер и форму вечной жизни в Иисусе, не умирающей и пребывающей среди нас, дает в трудно понимаемом образе "Мейстера Иисуса"[405]405
  Meister Jesus: d'après Steiner, personnalité liée à la propagation du christianisme ésotérique. La précision «steineriene» donnée à ce propos par Biélyi est fantaisiste, tout comme sont personnelles bien de ses vues sur la question christique. (cf. la Préface)


[Закрыть], пребывающего в многих своих фантомах, в фантомах многих, избравших СВОБОДНО путь, воистину человеческий. «Мейстер» он потому, что он – то и есть водитель в социально – индивидуальной мистерии, и индивидуально – личной, – всех вместе, и – каждого порознь. Фантом есть тот миг жизни эфирного тела, где оно – центр кристаллизации физических форм; это сила формообразования: фантом – и костяк эфирного тела, и силовая ось физического; в фантоме уже физическое тело бессмертно, а тело эфирное как бы умирает в действиях воскресения минеральной субстанции; фантом – и материальная форма в движении (ставшая геометрическим объемом), и неумирающее начало телесности, взворачивающее материю в нематерию.

Иисус воскрес из смерти в фантоме, потому что он изжил карму; и всякое физическое тело бессмертно в фантоме; Цельность фантома разбита грехопадением в многообразие животной, растительной и кристаллической градации форм, прочитываемой символически в естественно – научной метаморфозе; но восстановление фантома в одном из осколков есть восстановление в принципе его во всем плане осколков; а этот план осколков, отдельностей, и есть физический план; фантом – реальность того, что сигнализируется новой физикой знаком четырехосности тел. Миссия "Мейстера" Иисуса, показанная Штейнером; взворот в представлениях о материи нашего времени (атом, как имагинация вселенной); это проекция – вещей картины, поднимающей в нас, вызванной Вторым Пришествием.

Иисус, став лично индивидуальным, не мог не восстать: в фантоме; но восстать одному – значит восстановить фантом для всех: т. е. стать дверью, распахнутой в нашем физическом теле и ликвидировать деление на "здесь" и "там", "прежде" и "после", "один" и "все"; фантом – целое действительности всех физических тел, живых и мертвых. То, что внутри личности Иисуса до 30 лет казалось дырой внутри личности, то, что иным из современных физиков кажется дырой в механическом эфире, было [то было] укрыто трагической маской Греции, как слепой рок; оно – то и оказалось дверью, в которую мог войти Логос. Если Иисус, индивидуум в форме личности, становится в фантоме и личностью, пребывающей среди нас, и физико – эфирным прототипом "Я", то Иисус, соединенный с Христом, есть знак того, что человек человечества призван к восстановлению всего мирового космоса; Иисус Христос – прототип личности, становящейся символом всех индивидуумов в своей именно человеческой миссии, потому что Христос, есть индивидуум всех индивидуумов мирового всего.

Силою завершения человеческой миссии, погашением кармы в себе и громадою перегорающего в любовь страдания Иисус восстанавливает бессмертие человеческого фантома; как Иисус Христос он делается руководителем человечества в действиях высвобождения вселенной, через мистерию Голгофы каждому открывается мировая Голгофа, так что мы в ландшафтах нашей свободы пути стоим уже не как люди: "неизвестно, что будем!" – ВОСКЛИЦАЕТ АПОСТОЛ, или: "будем подобны Ему", или: "будем судить ангелов". Это – "судить ангелов" по крайнему моему разумению значит: изменять карму духовных существ, восстанавливая ими нарушенное равновесие; если в Иисусе мы все цари в "человечестве", то во Христе – мы – являем собою в будущем десятую иерархию, несуществующую ныне в духовных мирах: иерархию "Любви и Свободы"; до нее – нет полного соединения любви и свободы; есть свобода из любви и любовь из свободы; Христос схождением в Иисуса и воскресением фантома Иисуса, становящегося "мейстером" нашей судьбы, нам показывает план нашей архитектоники новых вселенных (Юпитера и Венеры[406]406
  Dans l'enseignement de Steiner, la Terre présente a passé et passera par d'autres incarnations. Trois déjà ont rut lieu (les états dits de «Saturne», du «Soleil» et de la «Lune»), et trois suivront, dont les deux suivantes sont appelées «Jupiter» et «Vénus».


[Закрыть]), в которых соединение любви и свободы будет исполняться.

И потому – то, имея в себе Юпитера и Венеру, мы среди них имеем и невидимую оком нас ведущую рождественскую Звезду.

СВОБОДА ИЗ ЛЮБВИ – величайшее, что нам в несвободе доступно; в любви доступно: ход из несвободной любви, перерастающий несвободу в страданиях кармы, к свободе от кармы, т. е. к восстанию из смерти – в теле: эта наша миссия впервые лично осуществлена Иисусом. Ход обратный – к нам: ЛЮБОВЬ ИЗ СВОБОДЫ: это акт – схождения Логоса в достигающего свободы Иисуса; Иисус в страданиях достигает свободы; Христос в страданиях достигает человеческой, несвободной любви; Христос в Иисусе лишен свободы, но – любит Иисуса, свою темницу; Иисус в этой любви овладевает свободою не только от Кармы, но и от ухода из несвободы; акт рождения Христа в сфере земли [в землю] и Иисуса в небе скрещены: в крест!

Отсюда реальное раскрытие свободы: Христос; реальное раскрытие любви – Иисус. Христос Иисус – врождение свободы в любовь; Иисус Христос – врождение любви в свободу.

Все то, на что косноязычно намекаю, – моя субъекция: один из тысячей подглядов в громаду смыслов "Пятого Евангелия"[407]407
  cf. note 405


[Закрыть].

В "Пятом Евангелии" доктор показал мне (думаю, я – не один тут) все это, как факт математической достоверности: в самосознании; это не гнозис в обычном смысле; не возможность к пониманию, а реальная ощупь; в "Пятом Евангелии" я сам – "апостол" среди "апостолов", как муж, достигающий зрелости: тринадцатый среди двенадцати.

А форма вхождения моего в этот мир – мне показанность жизни Иисуса до 30 лет; вместо "неизвестного", которого я должен чтить сквозь "Христа во мне", открыть мне "мое" же, но проспанное в тысячелетиях моих личных перевоплощений; это содержание прозвука "память о памяти"[408]408
  II s'agit d'une leit – motif de Kotik Létaiev.


[Закрыть] во мне.

25

А как было рассказано?

Воскресал Иерусалим до последних подробностей; стояли Дома, цоколи; я обонял пыль улиц, переосвященных солнцем, и слышал шуточки прохожих, и видел рабби Гилеля[409]409
  Hillel: maître des Ecritures sous le roi Hérode. Steiner en parle dans la cinquième conférence du Cinqième Evangile de Kristiania.


[Закрыть]; злободневнейшей современностью дышали образы; снималась пелена; «Основа ЛЮБВИ» входила в меня; до простоты ясным казалось и состояние сознания учеников в миг раскрытия в них памяти о памяти, или сошествия Св. Духа из «Этой Основы»; им открылось: основа их любви к Иисусу – в их "Я" через их обновленный фантом, ибо он – формообразование в реализации всех их воплощений; вспоминали: идут все вместе; говорит ученик, а – похож на Иисуса; Иисус – молчит: его – не замечают; Иисус уже и тогда выговаривался из них; и не знали: кто тут Иисус; и не могли взять Иисуса под стражу: дверь ко Христу уже открывалась.

И я, тринадцатый, слушая доктора, вспомнил, что я уже и тогда присутствовал при всем этом, независимо от того, был ли я в то время воплощен; слушали: и ОТТУДА в сюда, и ОТСЮДА в туда: дверь была открыта.

Понял: Иисус – печать и моя, или "Я" – не "Я", а – биологическая особь.

В XX веке стучит в мою дверь мой "Первый Век" (по возрасту моему): выбором: страдания из любви или бегства в животное бессознание: именно после "Пятого Евангелия"; оно – страшно: после него страдают, или… становятся на карачки, ВОЗВЕРЯСЬ.

Так бы я убого определил действие на меня 4‑й и 5‑й лекции – курса.

26

Особенность курса: изменение темпа доктора во время чтения; первые две лекции – смятенность и немота; третья лекция – нахождение равновесия; уже он «является»: не «прибегает»; исчез «ерш»; последние лекции – овладение темой; и переход к повествованию. Источник потрясения – факты биографии Иисуса; 1‑я, 2‑я и 3‑я лекции – подготовление рельефа, перемещение линий истории: вдвинута биография в XX век, став нашей; сдвинут XX век в первый, чтобы наши сознания из ПЕРВОГО ВЕКА увидели события Палестинские: все вместе – удар: пробуд из сна.

Чудо – совершилось: Иисус оказался рядом, увиденный и в недосказанном о нем, встав из будущего: время, ставшее кругом, в космосе Христа, потекло вторым пришествием из первого, а – первое стало вторым; увиденный Иисус, идущий впереди великих бунтарей и великих страдальцев истории навстречу нам; три превращения духа у Ницше стали фактом его биографии: превращение верблюда, перегруженного ценностями истории, в льва, рвущего ценности, и льва в ребенка[410]410
  Motif du début de Also sprach Zaralhustra.


[Закрыть]; верблюд – АГНЕЦ, закалываемый историей, но из него ЛЕВ, пришедший победить рождением из рыкающего страдания тихости Иисуса, или – лика младенческого; «Верблюд» – Иисус, от которого законники ждут закона; лев – Иисус – революционер, рвущий традиции; а МЛАДЕНЕЦ – лик исконный, как «Сверхчеловека»: вышел из Ницше, прошел сквозь Ницше, Ницше не узнанный.

Ощущение движения Христа, стояния при дверях Иисуса, – тема второго пришествия; оно для меня началось СОБЫТИЕМ СТРАННЫМ форшунга, когда форшунг встал встречей доктора с Иисусом, а встреча означала – первый акт цепи актов.

Поняв это ("Пятое Евангелие" – не курс), я понял жест доктора: "ОТНЫНЕ уже не я Учитель: а ОН!" Над кафедрой возникало будущее.

27

Это – событие всех нас; стало быть: необходимость шаг встречный.

И этот шаг у доктора – вздох о "Разбойности": перед нами, с кафедры; и установление по – новому связи с нами (наш "Новый Завет" с ним).

Нельзя не ответить!

Возвращаясь с 3‑й лекции, я был почти в беспамятстве от необходимости "ответного шага". Жизнью ответить? Но – как? Надо и слово ответа, как первой буквы: слова жизни. И почти безумный жест, подобный движению "оно" к Иордани, шевельнулся во мне.

Все как бы вскричало: к "Иордани"! Сию минуту! Если не к Иордани, то хоть к "И": жест к "Иисусу". Встало: первое "И" – в докторе, отдающем нам в руки СОБЫТИЕ своих знаний; ответ: отдача себя его делу: до дна, в обряде громкого "ДА" доктору. Не сомневался: другие ответят; вопрос был в моем лишь ответе – "Сию минуту"! Письмо ему!

Я так и сделал; оно запечаталось, а на другой день передать не смог (по безумию его содержания); так оно и утонуло – в боковом кармане сюртука.

Судьба поступила странно.

Не забуду последней лекции; выхваченным из себя переживал Иерусалим; он – кончил; душа, близкая мне в то время, толкнула меня под руку: "Посмотри на М. Я.". Она сидела, повернувшись от эстрады, с огромными глазами, из которых лились слезы; и – посмотрела на нас (так он говорил); глаза – встретились.

Доктор кончил.

И М. Я. подошла к нам: не помню, что говорила; доктор с противоположного конца залы, взглянул на нас наискось, бросил разговор – и – наперерез – бегом почти пересек залу; с лицом, приближенным к лицу, нас обоих хватая за руки, держа одною рукою одного, другой – другую – скороговоркой, взволнованно, заглядывая снизу вверх в мои глаза, спрашивал меня: "Ну? Что?.. Можете ли вы принять этот курс?" Говорил же о ЖЕСТЕ курса. М. Я., увидев его таким, просияла, махнув рукою; у нее вырвалось: "Ну, – как я рада!" И она покинула нас. Я, вспомнив, что ответ – в кармане, опустил руку, вынул письмо, подал доктору: "Вот – ответ!"

Здесь – судьба моей жизни!

28

Одна из особенностей состояния, которое будет охватывать то того, то другого (уже охватывает!): без осознания и без умения вскрытия часто; неузнанное, оно будет схватываться с несоответствующей предметностью.

Выражу состояние субъективно.

Мир вдруг предстает отваливающимся от… себя самого; содержание, смысл предметов, как камни, ломая "ДНО" предметов, тонут в "ТЕМНОМ" ничто, оставляя разлом предметов; и – дико, странно, пусто, недвижно, бессмысленно.

"Я" – в ничто, в безжизненном мире, освещенным ясно сознанием бессмыслицы.

Вдруг … – сознание настигнуто внепредметным волнением, как бы… со спины, как бы уму непостижимою властью, взворашивающей бытие в его корне, доселе утаенном; настигает как бы гонец, ввевающий весть сквозь память о прошлом, после которой вы в небывалом положении, из которого вытекает небывалое узнание, бьющее, как молот: ваше "я" вскрылось вам из мира памяти; молниеносно становится ясным: – в восприятиях себя от первого мига сознания недовоспринялась связь восприятий; что было бы, если б видели конгломерат "уши", "нос", "глаз", не сложенный в "лицо"; и слышали б звуки алфавита, не слагающиеся в глагол речи. Вы имели восприятие в себе россыпи картин, слагающих память, без целого их, без "лика" целого (так нам дана память о "Я"); до сих пор вы видели себя рождением от Николая Бугаева и Александры Егоровой, на Арбате в 1880‑м году, но во всех перипетиях вырастания недовоспринимали чего – то, что все меняет; например: вы помните ваше первое обращение к матери: "Мама!" Слышите ответ: "Сынок!" И не довоспринимаете, что не "сынок", а "ПАСЫНОК". Вдруг это открылось через "33" года после вашего рождения, в октябре 13‑го года; прибавилось "ПА", меняющее все, – сразу, во всех картинах воспоминаний; они, как пелена, слетают: появляется лицо целого, в нем революция биографии; "Не сын, а – приемыш, не родился в Москве: никогда не родился: всегда пребывал… в лике "Я"".