Текст книги "Бросок за мечтой (СИ)"
Автор книги: Андрей Балабаев
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
– Вот так, боги и демоны. Вот она – благодарность людская.
Члены ЭПГ снова собрались в кабинете актора – нормализация обстановки и напряжение последних дней заставляли искать комфорта.
– Социокомандование уже занимается этой проблемой. Увы, полностью нейтрализовать негативные последствия мы не можем, ибо перед нами встаёт вопрос веры, а вера – иррациональна. Мы, однако, удачно воспользовались акцией "Свободной Ауры" – записи принудительной эвакуации с соответствующими комментариями уже снизили их популярность довольно сильно. И, конечно, запущена пропагандистская кампания по ненавязчивому прославлению героического актора и не менее героического астрокоммандера, – Тайо отвесил шутливый поклон. – Столь же ненавязчиво распространяется информация о нежелании председателя дать разрешение на ввод техники в Биом, ну а выводы делают уже сами граждане. Пока баланс мнений складывается в нашу пользу. Экскурсии в повреждённый Экопарк также имеют место.
– Хорошо. Перейдём к главному вопросу. Игнис, твой выход.
Технокоммандер выехал из своего угла вместе с креслом.
– Маршрут определён с высокой степенью достоверности. Совпадений с картой критических точек систем, отвечающих за функционирование Ауры – ноль. Совпадений с картой критических точек систем второго эшелона, отвечающих за успешное выполнение основной задачи – одно.
– И это?
– Хранилище душ, центральный массив накопителей.
– Массив данных, крупнейший на Ауре, привлёк их – такое вероятно вполне. Дать же оценку им навряд ли враг сумел дистанционно, отсюда – вывод: хранилище он счёл важнейшим центром, куда проникнув, нас можно одолеть или, по меньшей мере, узнать важнейшее, понять всю нашу суть. Враг не дошёл, но тем не менее – сколь быстро он мог бы данные интерпретировать, и мог бы вообще?
– Вопрос ко мне, я полагаю, – отозвался Игнис. – Официальная оценка технокоммандования: не мог. Объём его структуры, учитывая элементы, не пригодные к двойному использованию, недостаточен для содержания необходимых вычислительных мощностей. Разумеется, если они строятся на основе известных нам законов мироздания, а у нас нет никаких оснований предполагать обратное.
– А значит, лишь уничтожить мог он эту цель? – снова поинтересовалась Гвин.
– Нет.
Актор привлёк внимание и прикрыл глаза, словно не собирался продолжать. Потом запрокинул голову и медленно добавил:
– Он мог вызвать катастрофу иного рода, и худшую. Информационная сеть Ауры не была для него чрезмерно сложной целью. Он мог вызвать активацию ячеек хранилища с их транспортировкой в подходящую вычислительную среду. Кто здесь желает в миниатюре полюбоваться на то зло, от коего мы все бежим?
– Мы, безусловно, смогли бы остановить распространение болезни.
– Смогли бы, изувечив Ауру, сжигая мало-мальски мощные вычислительные кластеры и сети разрушая. Оставив мир наш беззащитным перед прямой угрозой. Итак, теперь вопрос в мотивах действий этого врага.
– Диверсионная атака. Возможно, совмещённая с попыткой получения информации о нас.
– Объект успел что-либо передать назад?
– Насколько нам известно, нет. По крайней мере, не доступными нам каналами.
– Уже неплохо. Что ж, принимаем версию астрокоммандера о диверсионной атаке как рабочую, и это означает, что мы находимся в состоянии войны. С текущего момента любые объекты, пытающиеся приблизиться к Ауре, считать враждебными и немедленно уничтожать на предельных дистанциях.
– Эта штука не оставила нам закладок?
– Отдельные элементы обнаружены, но поиск продолжается. Хочу заметить, что объект отличался чрезвычайным техническим совершенством. Огромная энерговооружённость, совмещённая с высокой конструктивной устойчивостью и вычислительной мощностью, достаточной для проникновения в сети Ауры – свидетельство технологического превосходства чужих. В настоящий момент мы имеем очевидное преимущество исключительно в доступной массе готового к использованию вещества, но в условиях...
– Но в условиях войны с системой следующего технологического порядка это преимущество будет играть ничтожную роль, – подхватил актор. – Необходимо продолжать сбор информации. И наконец, ещё один вопрос, который меня беспокоит. Аура! Чем была вызвана задержка в принятии решения о предоставлении экстренных полномочий в области Биома?
– Невозможностью выработать консолидированное решение на основе базовых догм и наличного массива данных.
– Я это уже слышал. То есть ты... не знала, какое решение принять?
– Именно так, актор.
– Оцени вероятность возникновения такой ситуации.
– Менее одной десятитысячной.
– Классифицируешь ли ты данное явление, как формальный сбой этических и логических компонент своего интеллекта?
– Анализ продолжается, актор. В данный момент я склоняюсь к этой версии с вероятностью ноль целых пятьдесят шесть сотых.
– С учётом имеющихся данных, превентивно запрашиваю экстренные полномочия в области Биома на все случаи физического контакта Ауры с чужеродными объектами искусственного происхождения.
– Полномочия предоставлены, актор.
– Конец совещания. Кто хочет, может оставаться на ужин.
***
– Кто ты? Кто ты такой?
Вопросы продолжали звучать, и ответ тёмной глыбой выплывал откуда-то из глубин – выплывал сам собой, закрывая свет, неотвратимо и величаво. Протяни руку и коснись – твёрдый, холодный камень, на котором высечено одно только слово.
– Я – никто, – повторил он вслух, пробуя на вкус новое ощущение.
Не воин. Не личность. Не экзекутор. Пустое место, одно из трёх миллионов никчемных тел, заброшенных в глубины космоса по воле легендарных предков, создавших Ауру.
Удушающая, рафинированная пустота вползала в его дни, превращая их в самую совершенную из тюрем. Без желаний, без сил, без надежды на будущее оставались только бессонные ночи, заполненные мыслями о несбывшемся, да тяжкие пробуждения, когда истончившаяся броня снов пропускала острые клинки реальности к измотанному сознанию. Римм мечтал о том, чтобы можно было заснуть и не просыпаться тысячу лет, но каждое утро, снова и снова, силой заставлял себя встать. Это был последний рубеж обороны, граница самоуважения, за которой – только деградация и распад. Встать, умыться, проверить новости, отправиться на прогулку. Потом, быть может, позавтракать – если будет необходимость. В очередной раз удержаться от набора букв чужого идентификатора, так и не стёршегося из памяти. В очередной раз изолировать себя от общества, отключив связь, чтобы через час включить её снова и криво улыбнуться всё той же пустоте, скалящейся из инфосферы.
Воля борола в нём первозданную тьму – и не могла побороть. Тьма билась о бастион воли – и не могла взять эту единственную преграду, ещё стоящую на пути.
Очередное серое утро принесло новый приступ отчаяния. Он был ожидаем, даже смешон – частью разума Римм сумел отстраниться от непрерывного переживания своего падения, и теперь спасался, наблюдая со стороны за реакциями тела и духа. Знание того, что с ним не происходит ничего особенного, что миллионы и миллиарды людей когда-то прошли через то же самое, слегка помогало оторваться от мазохистского любования собственной ничтожностью. Иногда – на пару часов, иногда – на день. В этот раз кризис начался слишком рано, и ноги сами направились туда, где, казалось, можно капитулировать пред внутренним врагом и получить долгожданное помилование – пусть даже ценой гордости. Смириться с самим собой.
Кленовая аллея вывела Римма к непримечательной пластобетонной стене, единственному сооружению во всей округе, на отшибе Биома. Высокий портал входа пугал завесой тьмы, над которой щерилось недоброе предупреждение: "Оставь надежду, всяк сюда входящий". Кивнув самому себе, он мысленно выбросил остатки этого чувства, представил, как их, похожие на клочья белых лент, рвёт и уносит ветер, и шагнул навстречу своему страху. В Парк одиночества.
Одно из самых удивительных и одновременно – самых мрачных сооружений, созданных инженерами Ауры, распахнуло перед ним свои извилистые дорожки. Парк одиночества, огромный механизм, сотворённый с единственной целью – не позволить вошедшему внутрь встретить, увидеть или услышать другого человека. Как бы ни был просторен Биом, как бы ни была велика сама Аура, у живущих внутри людей оставалось не так много возможностей побыть наедине с собой. Никакие попытки создать идеальную планировку, насадить леса и установить расписание посещений самых заповедных уголков не могли отменить того факта, что три миллиона человек теснились менее, чем на пяти тысячах квадратных километров. Пятачок размерами тридцать на тридцать метров на одного гражданина, пятачок, с которого не улететь и не скрыться. Первые поколения граждан, ещё не полностью адаптированные к новым условиям, ещё слишком живо представляющие себе, что они потеряли, построили парк, ставший местом последнего отдохновения от выматывающего общества себе подобных. В прежние времена он способен был изолировать тысячу посетителей, прокладывая для них индивидуальные тропки среди кустарника и деревьев, наглухо экранируя посторонние звуки и подавляя любые системы связи. Тогда от страждущих уединения не было отбоя, ныне же, в эпоху всеобщего счастливого сна, парк пустовал и сделался пристанищем тех немногих, кто по какой-либо причине не смог встроиться в совершенное общество технологического рая. Или таких, кто сам отпал от него, ступив на опасную тропу пробуждения, как бывший экзекутор Римм Винтерблайт.
Парк встретил его узкой тропкой, петляющей между зарослями боярышника. Чуть поодаль царапали небо берёзы, покачивали ветвями рябины и начинался непролазный бурелом – границы индивидуальных владений нового посетителя. Римм шёл вперёд, вдыхая аромат осени, а невидимая автоматика творила для него волшебство, создавая новые и новые тропинки впереди и растворяя те, что оставались сзади. Ей ничего не стоило переместить тысячи живых растений и тонны почвы, уложить плитку или утрамбовать землю, комбинируя, будто в невероятном калейдоскопе, бессчётное множество вариантов окружающей человека действительности. Невозможно было представить, что густые заросли многолетних деревьев, ложа ручьёв или стёртые камни собраны за мгновения до того, как их коснулся твой взгляд, и будут разобраны сразу же после того, как ты скроешься за очередным поворотом. Мрачный механический сад ничем не выдавал своей внутренней жизни.
Набредя на лавочку, стоящую напротив высоких каштанов, Римм присел, отдавшись тишине и покою. В памяти в который раз всплыло лицо Эон Ли, заворочалось в груди что-то шипастое и тяжёлое, но на этом пути привычно ждал тупик – не переборов себя, не избавившись от древней болезни под названием "любовь", нельзя было унаследовать будущее. От сделал глубокий вдох, потом ещё и ещё один. Жить с вечным ощущением утраты – страшно, но разве не страшнее отказаться от части себя, вырвать её с корнем и сжечь? Будет ли этот новый Римм Винтерблайт тем же Риммом, что поступал на факультет Механики, а потом искал своё счастье в рядах Корпуса экзекуторов? Что хуже – застрять в болоте прошлого или пасть в бездну будущего? Ответ известен заранее. Будущее ничего не обещает, прошлое ничему не учит – но остаться на одном месте означает умереть неизменным. Впереди, пусть даже не вполне самим собой, можно жить. Да, он должен жить. Хотя бы назло, хотя бы ради возможности доказать самому себе, что является человеком, а не запрограммированным автоматом, слепо идущим по начертанному пути. Но кто покажет, как это – заново начать жить? Кто даст волшебное обезболивающее, которое позволит назавтра проснуться с лёгкостью внутри и улыбкой на губах? И на это есть готовый ответ. Никто, Римм. Никто. Есть лишь ты и твоя воля, и никто не возьмёт тебя за руку, никто не скажет – "пойдём!" Ты ценен для других пока можешь прокладывать собственный путь, через силу – но двигаться, скрывая боль – но смеяться. Каждый сам поднимает себя из пропасти. Сможешь ли? Хватит ли сил выполнить команду "встань и иди"?
***
– Внимание! Боевая тревога! Гражданскому населению – немедленно занять места в убежищах. Всему персоналу – немедленно занять боевые посты.
– Внимание! Боевая тревога! Личному составу первой эскадры немедленно подготовиться к вылету!
– Оперативная сводка: сегодня, в 10.13 по универсальному времени, зафиксирован сход с орбиты Мечты семи объектов искусственного происхождения. Уточнённая траектория движения объектов угрожает безопасности Ауры. Назначенный рубеж перехвата – десять миллионов километров. Параметры объектов: максимальные линейные размеры – не более трёхсот метров, текущая скорость – девяносто восемь километров в секунду, максимальное зафиксированное ускорение – не более девяти стандартных единиц. Объектам присвоен условный класс «крейсер».
Толпы людей бегут к вырастающим из земли шлюзам убежищ. За шлюзами – мир внутри мира, высокозащищённые автономные модули, способные обеспечить выживание своих обитателей даже при термоядерном взрыве внутри Биома. На лицах – страх и досада, собранность и сомнения. Многие не верят в реальность угрозы и просто подчиняются указаниям, многие – помнят о недавнем вторжении чужеродного автомата и боятся каждой тревоги как апокалипсиса. Большинство верят в нерушимость своего мира и уходят в убежища с чувством выполняемого гражданского долга. Там, внутри, тесно: одному человеку полагается маленькая загородка с тонкими стенками, спальной капсулой и системой медицинского наблюдения. Для семей несколько ячеек объединяют в одну. На десять человек – один санузел, на сто – медицинская станция и столовая, на тысячу – спортзал и комната развлечений. Учителя и врачи берут на себя тяжкую ношу – быть арбитрами среди взволнованных, неспокойных сограждан, успокаивать, помогать, налаживать скромный быт.
– Граждане! Сохраняйте присутствие духа, соблюдайте бытовую дисциплину и общественный порядок. Экипаж постоянной готовности делает всё, чтобы ни одна жизнь не подверглась реальной опасности. В настоящий момент все необходимые средства обнаружения и перехвата готовы к устранению любой возможной угрозы со стороны неопознанных объектов. Перехват будет произведён при помощи интеллектуальных адаптивных платформ на удалении в десять миллионов километров от Ауры. Не поддавайтесь панике и ложным слухам. Обо всех изменениях оперативной обстановки вы будете своевременно проинформированы.
Плачут дети. Детский плач всегда сопровождает потрясения в жизни любого общества, он тревожит человеческие сердца, но он же остаётся для них символом надежды. Пока есть, кому плакать в тесных убежищах, жизнь человечества продолжается. Другие дети, постарше, носятся по коридорам, вызывая улыбки взрослых – и это тоже признак жизни: он замрёт лишь в случае смертельной угрозы.
– Вы верите этим сообщениям? – раздаётся посреди суеты уверенный голос. – Вы вообще верите в реальность всего, что с нами происходит? Мы отрезаны от внешнего мира, там, снаружи, может случиться всё, что угодно – пока ЭПГ контролирует Ауру, именно он решает, что мы увидим. Наведённая реальность, абсолютная власть.
– Бездоказательно. Бритва Оккама, гражданин, не потеряла остроты за столетия. У вас вообще есть какие-то основания думать, что все мы – жертвы грандиозного обмана, или вы просто-напросто фантазируете?
– Я просто-напросто пытаюсь смотреть дальше своего носа. Понятия не имею, обманывают нас или нет, но в том, что нас могут обманывать – я лично не сомневаюсь. Очень уж фантастично всё происходящее – инопланетная цивилизация, которая сходу бросается в драку, причём именно тогда, когда разгорелся конфликт ЭПГ с Советом, созданные для парирования угрозы вооружённые силы – и впервые применённые отнюдь не за пределами Ауры, а внутри Биома – удобно, не правда ли?
– Применённые для эвакуации кучки несознательных граждан, хочу заметить. То есть для их же блага.
– А какое право имеет кто-то судить о личном благе каждого конкретного гражданина? Пусть я дурак и не желаю укрываться в убежище – это мой выбор, к чему мне менторы, насильно решающие, что хорошо, а что – плохо для меня самого?
– Не знаю, дурак вы или нет, но мыслите слишком узко. Можете покончить с собой каким угодно способом, но мешать специалистам выполнять работу – в самом деле неумно. Они, между прочим, пользовались оружием – и что бы сказали вы сами, попади кто из этих свободолюбцев под огонь? Сейчас бы я выслушивал проповедь о кровавом ЭПГ, уничтожающем граждан?
– Эти "свободолюбцы" заботятся и о вас тоже. И обо всех прочих, живущих чужой волей и чужими идеями.
– Ага, значит забота от ЭПГ – зло, а от "Свободной Ауры" – так даже и ничего? Я давно подозревал, что у этих новомодных движений отсутствует логика, но теперь убедился в этом на практике.
– А вы, получается, логикой так и блещете, поддерживая пятерых неизвестно кем назначенных субъектов, которых видели только на проекции и которые говорят вам, что такое хорошо и что такое плохо? Потрясающе.
– Нет никакого смысла их убеждать, – вмешивается ещё один голос, скучающий и насмешливый. – Пастух и родное стойло всегда милее неуютной свободы.
– Это, как я понимаю, ещё один дурачок из движения глубокомысленных самоубийц?
– Следите за словами, гражданин, – слетает с нового голоса налёт скуки.
– За вашими? Бессмысленно, они разбегаются, как стадо без пастуха.
– Вы, кажется, переходите границы социально приемлемого...
– Граждане! – вмешивается четвёртый голос, властный и громкий. – Соблюдайте спокойствие! Если вам не стыдно демонстрировать собственную неуравновешенность, то окружающим наверняка стыдно на вас смотреть!
– Простите, – любитель бритвы Оккама говорит извиняющимся тоном. – Я увлёкся.
Его оппоненты не отвечают.
– Граждане! Все, кто чувствует симптомы нервных расстройств, сильное беспокойство, агрессию, другие неконтролируемые эмоции – обращайтесь ко мне или подходите напрямую к медицинской станции. Вы получите немедленную помощь.
Врач идёт дальше, останавливается, что-то спрашивает у стоящей в проходе девочки. Его присутствие успокаивает, разговоры звучат мягче и веселее.
– Интересно, что тут будет твориться, когда случится нечто по-настоящему страшное? – бормочет ему вслед извинившийся гражданин.
***
В тысячах километров от Ауры первая эскадра принимала боевое построение. Сотня белых крейсеров выстраивалась в гигантскую сеть, перекрывая траекторию движения враждебных объектов, и медленно начинала разгон. Перед ними лежала неизвестность, позади – медленно двигался к намеченной цели дом, который экзекуторы поклялись защищать ценой жизни. Кипели мысли людей, заключённых в свои километровые боевые машины, наполнялась адреналином кровь, неслись от корабля к кораблю нескончаемые потоки данных. Реальный противник, не симуляция – и пусть вражеских крейсеров всего семь, никто не знает, на что способны эти чёрные грушевидные тела, созданные нечеловеческим разумом. Достоверно известно лишь одно: они материальны, а значит, их можно уничтожить. Более того, нужно уничтожить. Приказы отданы, рубеж перехвата уже назначен.
Аура, успевшая сбросить свою огромную скорость, ползла к Мечте делая двадцать километров в секунду, и необходимость вести скоротечный встречный бой, двигаясь по жёстким пространственным линиям, отпала. Люди готовились использовать новообретённую манёвренность и собственную невысокую скорость, чтобы осуществить перехват на наиболее выгодных для себя условиях, с осторожностью, растягивая окно ведения огня главным калибром на полтора десятка секунд. Все томились ожиданием, но никто не думал о смерти.
Через тысячи секунд, наполненных сухими сводками, произошёл перелом. Сначала первая эскадра, а чуть позже и Аура, засекли выброс тепла, заставивший чужие объекты буквально сиять в сенсорном поле, и мгновения спустя идентифицировали его как активное торможение. Так и не выйдя к рубежу перехвата, семь неопознанных "крейсеров" погасили скорость и совершили совершенно бессмысленный с точки зрения тактики и расхода топлива манёвр: вышли на траекторию возвращения. Потеряв до тридцати процентов массы, объекты перестали сверкать двигателями и наконец позволили сделать выводы относительно своих намерений: в четырнадцати миллионах километров от Ауры появились семь неподвижных относительно неё точек.
***
Пятисотметровый купол Зала собраний безмолвно взирал на клубящуюся внизу толпу. С его высоты скопище людей походило на растревоженный муравейник, пёстрый и бестолковый – но это сравнение было ошибочным, ибо, как и в муравейнике, среди огромной массы народа имелось куда больше порядка, чем казалось на первый взгляд.
Комиссары с повязками на рукавах направляли движение человеческих потоков и указывали места новоприбывшим, транспортные морфы развозили горячие напитки и бутерброды, послушно всплывали над головами стереопроекции с лозунгами, призывами и символикой – лопнувшей цепью, оплетающей неровный каменный шар.
Свенссон наблюдал за происходящим из своего кабинета, удовлетворённый тем, что его усилия получают зримое воплощение. ЭПГ действовал весьма эффективно, разделяя общество, сея смуту и манипулируя общественным мнением, но командующие не приняли во внимание, что один активный сторонник стоит десяти или даже пятидесяти пассивных. Председатель сделал ставку на качество и не прогадал – по его зову собралось пятьдесят тысяч человек, немыслимое количество тех, кто готов жертвовать своим временем и удобствами ради того лишь, чтобы их общее мнение услышали фальшивые небеса. О, небеса, конечно же, слышали: Свенссон не сомневался, что всё происходящее фиксируют самые разнообразные средства наблюдения, и даже, быть может, видят вполне живые глаза. В этом имелась своя тонкость – члены ЭПГ формально являлись гражданами Ауры, а значит, во время неофициальных посещений Биома подпадали под власть Гражданского совета, что в теории открывало интересные перспективы... Увы, но только в теории. Бестии-командующие по-своему заслуживали восхищения: какие меры слежения ни пытался предпринимать Совет, все попытки обнаружить одного из небожителей на земле окончились неудачей. Они спускались, несомненно спускались, тому было множество подтверждений – но оставались неуловимыми, словно тени. Рютше и сейчас, координируя своих многочисленных помощников, пытался выловить золотую рыбку, но по силам ли зайцу поймать лису? Шансами, пусть ничтожными, не стоит пренебрегать, однако победа должна прийти совсем с другой стороны.
– Власть, – произнёс председатель, поглаживая знаменитую бороду. – Власть может принимать разные формы.
– Власть, – вкрадчиво повторили за его спиной. – Власть может принимать разные формы... безумия.
Председатель не дрогнул. Первый испуг мгновенно схлынул, раздавленный прессом самоконтроля, и Свенссон медленно расслабился, иммобилизуя всполошившийся организм. Он не стал оборачиваться, зная, кто стоит за плечом и не считая необходимым совершать жесты формального уважения, не нужные никому в этой комнате. Да, и это тоже было ожидаемо. Маловероятно, но всё же учтено в одной из просчитанных линий поведения, а потому – не слишком опасно.
– Социокоммандер, я полагаю?
– Верно полагаете, – сказали позади. – Тайо Глаубе, если для вас имеет значение моё имя.
– И, разумеется, инкогнито?
– Разумеется. У вас очень интересный кабинет, товарищ председатель. Очень. Правда, аппаратура немного сбоит. Какие-то помехи, мне кажется. Но ведь это не испортит нашей беседы?
– Хороший кофе не испортить отсутствием ложки сахара.
– Вот и хорошо. Вы, как я погляжу, устроили великолепное представление. Я восхищён, искренне восхищён. И, конечно, заранее предусмотрели все последствия аншлага?
– А как же иначе.
Итак, ЭПГ решил его припугнуть? Показать собственные безнаказанность и могущество? Что ж, сыграем в эту игру. Надменность ещё никого не доводила до добра, чем выше сидишь – тем больнее падать.
– Жаль, мне кажется, беседа у нас не клеится. Давайте сменим тему. Вы, вроде бы, говорили про власть? Неужели вам нравится эта хлопотная и опасная вещь?
Пытаешься прощупать. Хочешь определить, что мной движет. Неужели ты даже этого до сих пор не сумел понять? Или всё же сумел?
– Власть? Нравится? А вам, позвольте поинтересоваться, нравится система утилизации мусора? Вряд ли. Но вот беда – никуда не деться без этой системы, грязью зарастём.
– И это верно. Но вот чего я за вами не замечал – так это желания копаться в утилизаторах.
– Каждый занимается своим делом.
– Именно, товарищ председатель. Своим.
– Намекаете, что власть меня не касается?
– Почему же. Касается – в строго ограниченных, и отнюдь не нами, пределах. Вам не нравятся эти пределы, товарищ Свенссон?
Председатель всё-таки повернулся – медленно, с достоинством, вместе с креслом. Слишком неуютно было держать этого гостя за спиной, слишком трудно беседовать, не наблюдая чужого лица.
Социокоммандер, как ни в чём не бывало, сидел прямо на столе, закинув ногу за ногу и опираясь на руки. Примечательная шевелюра распущена, обрамляя тонкое лицо, взгляд где-то далеко, белый плащ обнимает плечи. Белый Лис, которого замечают лишь тогда, когда он сам того хочет, творец всей политики ЭПГ в Социуме – красивый, словно эльф, слишком мягкий, чтобы быть опасным – и слишком опасный, чтобы обмануться этой поддельной мягкостью.
– Я рад. Рад, что слышу это признание из ваших уст. Пределы, социокоммандер. Пределы, установленные не нами, и ЭПГ на страже этих пределов.
Он настойчиво повторил ненавистное слово несколько раз, спохватился, успокаиваясь, и продолжил, стараясь ничем не выдать волнения:
– Знакомо ли вам такое изречение – "Человек рожден свободным, а повсюду он в оковах"?
– Мне знакомо множество бесполезных изречений. Что до приведённой вами цитаты – она ложна от начала и до конца. Человек рождается абсолютно несвободным и посвящает свою жизнь частичному освобождению. Вы всё ещё хотите обмениваться репликами мёртвых людей?
– Что же, слушать меня у вас нет желания, как я погляжу. К чему продолжать беседу?
Он не может уйти просто так. Значит, должен выдать какую-то информацию. Пусть ничтожную, пусть малую дозу – но окошко в мир ЭПГ ему волей-неволей придётся приотворить. Ради этого можно стерпеть и оскорбления, и насмешки.
– Вас я слушаю уже очень, очень давно. С первого вашего выступления в статусе председателя, – улыбнулась утончённая бестия. – А теперь вам придётся меня послушать.
– В самом деле? Придётся?
Вот ты и попался на крючок, Тайо Глаубе. Ты уже выдал столько, что я прощаю тебе все выходки. Самим фактом своего прихода, своим поведением – ты не всемогущ, ты не бог. Всего лишь человек, обладающий значительными ресурсами и знаниями. О да, знаниями – но слишком далёкими от реальности, а теория без практики, как известно, мертва. Ты начал терять контроль и явился лично, чтобы увещевать и запугивать – что ж, увещевай и запугивай. А пока...
– Придётся, председатель. Вам ведь до жути интересно, что я скажу. Будь иначе – вы бы давно уже поспешили оставить меня в одиночестве.
Нет, он не читает мысли. Он человек, человек и ничего более. Догадаться, о чём я думаю, было не так уж сложно. Ну же, продолжай!
Но социокоммандер не спешил продолжать. Он спрыгнул со стола, подошёл к окну и посмотрел вниз.
– Зачем вы их собрали, Свенссон? Для чего вам толпа людей под Залом собраний?
– Не заставляйте меня объяснять очевидное.
– Вы, по какой-то причине, считаете этих людей своей собственностью. Опасное заблуждение.
Вот он и сорвался. Первая угроза, первая капля.
– Я им не хозяин. Я – толчок, воздействие. В отличие от вас, пастухов овечьего стада.
– Воздействие без вектора? Как забавно. Однако, мне придётся открыть вам глаза. Если попытаетесь использовать эти толпы для реализации своей "власти", для того, чтобы воздействовать на ЭПГ, и поставите при этом под угрозу их жизни – вас ждёт наказание. Вы можете сколько угодно играть в политику и протесты, и мы поиграем с вами в ту же увлекательную игру, только запомните одну вещь. Актор защищает всех людей Ауры. Ему не важно, во что они верят и кого поддерживают. Он – сила, оберегающая жизнь. Не переходите эту черту.
– Я не понимаю, что вы хотите сказать. А ваши угрозы звучат настолько бессмысленно и вульгарно, что над ними можно лишь посмеяться.
– Я хочу сказать, что вижу вас насквозь, председатель Свенссон. Вижу, как вы срываете эвакуацию, оставляя тысячи верных вам людей в угрожаемой зоне и связываете нам руки этим деянием. Вижу, как вы копошитесь, пытаясь сделать общество гироскопом, который, раскрутившись, помешает нам исполнять долг и позволит вам диктовать свои условия на стратегическом уровне. Вам ведь страшно, Свенссон, страшно, что где-то за пределами Биома неизвестные люди решают вашу судьбу, а вы ничего не можете сделать. Вы ненавидите эту беспомощность, а ещё больше ненавидите тот факт, что ваша судьба определена давным-давно, и никто даже не подумал спросить вас, такого живого, такого независимого, каким путём идти дальше.
Он вперился стеклянным взглядом в лицо председателя, и тот внезапно почувствовал, что не может оторвать глаз. Из под красивой юношеской маски проглядывало что-то нечеловеческое, древнее, страшное. Страшное не угрозами и не властью, а своей неумолимой уверенностью в безальтернативном пути, уверенностью, исключающей любые возражения такой мелкой величины, как свобода воли.
– У вас нет конкретной цели, Свенссон. Вы всего лишь трусливый эгоист, пытающийся выбраться из нашей общей тюрьмы под названием "долг". Неважно куда, неважно, какой ценой. Я даже скажу вам, что случилось бы, достигни вы своей цели. Интересно?
Социокоммандер усмехнулся, не дождавшись ответа.
– Вы бы сошли с ума, оказавшись лицом к лицу с пустотой.
Свенссон чувствовал, что не может пошевелиться. Лицо начало краснеть, словно у ребёнка, которого поймал за шалостью взрослый – и ничего нельзя было сделать, чтобы остановить этот постыдный процесс. Одновременно нарастала и злоба – чувство, которое председатель считал негодным и недостойным, с юности подавляя в себе проявления мрачного атавизма. Злоба на того, кто может безнаказанно делать всё, что ему вздумается, обличать, решать за других, заглядывать в чужие души и смеяться над чужими мечтами – праведная, чистая злоба, и впервые за долгие годы это пламя вовсе не хотелось гасить.