Текст книги "Бросок за мечтой (СИ)"

Автор книги: Андрей Балабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

   – Активация, – подтвердил Римм собственной мыслью-жестом. План операции немедленно наложился на тактическую карту, вытеснив второстепенные данные. Пришло короткое удивление – принять бой предстояло в девяноста часах от Ауры, вне активной сферы её сенсорного поля, где информационная поддержка, даже будь она разрешена, приходила бы с двухминутным запаздыванием.

   – ИАП-8 – отделение.

   Новая команда вызвала срабатывание стартовых катапульт, и Римм почувствовал, что движется. Ускорение воспринималось почти обычно – с той лишь разницей, что манёвр отделения сопровождался странным чувством от покидания ангара, описать которое словами он бы не взялся. Корпус астроморфа и пространство вокруг него прощупывались – так, пожалуй, можно было назвать обратную реакцию от работы массива сенсоров ближнего действия. Расстояние от стен корабельного ложа, температура в районе действия электромагнитных катапульт – всё это воспринималось не в виде цифровых показателей (хотя и такая информация была доступна в любой момент), а посредством ощущений, столь же интуитивно-понятных, как ощущения от собственной кожи.

   Огромные белые стрелы выплывали из своих отсеков одна за другой, выстраивалась эскадренная информационная сеть, включались маневровые двигатели – стая астроморфов, оставляя за собой шлейф перегретого водорода, разворачивалась в боевое построение, состоящее из трёх сотен машин. На данном этапе от пилотов не требовалось никаких действий – они выступали праздными наблюдателями при операциях, которые с куда большей эффективностью могли проделать искусственные интеллекты их кораблей. И всё же оставаться безучастным не получалось. В отличие от человеческого тела, обладающего только скудным набором рефлексов, новое тело Римма было куда самостоятельнее, а потому незримое присутствие второго "хозяина" ощущалось остро и непрерывно. Ненавязчивые решения, принимаемые кораблём, внедрялись в поток сознания, требуя признать их своими – обоюдный симбиоз предусматривал не только контроль человека над машиной, но и право машины воздействовать на человека, исправлять его ошибки и принимать решения, слишком мелкие или сложные для органического разума. Через какое-то время и к этому удалось адаптироваться: совершаемые астроморфом манёвры уподобились обычной ходьбе, при которой разум вовсе не обращает внимания на переставляемые ноги, а прочие процессы угасли, не отвлекая и не маяча перед фокусом сознания. Пришла странная лёгкость – мысли текли свободно, не цепляясь за сглаженные погружением недостатки биологической оболочки, исчезли напряжение, чувство времени и тревога.

   На расстоянии нескольких тысяч километров от базы флот, построившийся в исполинскую ячеистую структуру, включил маршевые двигатели и начал разгон. К этому времени скорость Ауры снизилась почти до тысячи километров в секунду и продолжала падать, съедаемая плазменными факелами тормозных двигателей, но по-прежнему оставалась слишком большой для того, чтобы астроморфы могли совершать хоть сколько-нибудь активные манёвры – полётное задание предполагало простейшие эволюции, а план операции заключался в единомоментном выходе боевого построения на дистанцию эффективного огня, нанесении удара и последующем возвращении на курс Ауры параллельно с медленным торможением. Римм, уже знакомый с теорией космического боя, понимал, что симуляция задаёт совершенно самоубийственные условия битвы. Огромная скорость сближения предполагала, что противник практически с самого начала будет знать положение каждого корабля флота в пространстве в каждый момент времени, и единственная надежда атакующих состояла в том, что шунты ликвидируют выведенные на встречные курсы ракеты до того, как те окажутся вне секторов обстрела. В теории вооружение астроморфов было способно справиться с подобной задачей – но теория, не проверенная практикой, стоит не очень много. "Столетие" занимает практически всю носовую часть корабля, его курсовые углы наведения невелики, время перехвата ничтожно мало, и если неведомый враг выведет ракеты на траектории, пересекающиеся с курсом флота под достаточно большими углами... Человечество не располагало ракетами, способными на такой манёвр в заданных условиях, но вселенная вряд ли ограничивается человеком. Римм внутренне поёжился – неощутимое, но не переставшее быть реальным биологическое тело ответило на раздумья о смерти порцией адреналина. Смерть в подобном бою оказалась бы моментальной и очень яркой.

   Противник приближался компактной группой – 211 крупных объектов, образующих радиально-лучевую структуру, похожую на огромную паутину диаметром полторы тысячи километров. Это оказалось единственным послаблением сценария: флоты сходились практически в лоб, давая экзекуторам существенные шансы на победу. Имея куда более низкую скорость, а значит – преимущество в манёвре, враг, тем не менее, не пытался охватить силы людей с условных флангов, вынуждая вместо "Столетия" использовать ракеты и бортовые оборонительные системы. Впрочем, подумалось Римму, виртуальному вражескому флотоводцу известно о вооружении астроморфов ничуть не больше, чем экзекуторам – о нём самом, он может не знать о пространственных шунтах, а может – напротив, полагаться на собственные аналоги "главного калибра", рассчитывая расстрелять лишённые манёвра корабли чужаков массированным огнём.

   Поток тревожных мыслей прервался сигналом оповещения. Флот покидал ближнюю зону Ауры и разворачивал собственное сенсорное поле. Впились в пространство, заглянули на миллионы километров вдаль автоматические телескопы и мультидиапазонные сенсорные массивы, радары и лазерные системы слежения. Вселенная вокруг Римма словно раздвинулась, пустота осветилась, и он почувствовал что-то, близкое к эйфории – мощное тело астроморфа парило в пространстве, глядя во все стороны сотнями совершенных глаз, и космос перестал быть чёрной бездной, засветился и засиял, обернулся родной стихией, наполненной солнечными ветрами, ласковыми, пробирающими касаниями гравитационных полей и чувством близости к парящим рядом товарищам. В этом бесконечном, блистающем мире он был дома, был его дитём и его повелителем, несущимся вперёд на хвосте раскалённой плазмы. Отодвинулись все заботы, пропали воспоминания, восторг и свобода наполняли душу, даруя неведомые прежде чувства, немыслимые, многообразные и волшебные. Сама мысль о том, что всего этого могло не произойти, что он навеки остался бы пленником сперва Ауры, а потом и незнакомой планеты, казалась теперь кощунственной, ужасала чернотой безысходности. Он летел!

   Что-то острое и холодное кольнуло спереди его совершенное тело. Это что-то было не опасно само по себе, но таило обещание настоящей, смертельной угрозы. Укол мгновенно оказался идентифицированным. Радиоизлучение. Частота, мощность, источник сигнала... Их флот прощупывали, и в сознании пронеслась мгновенная злость на чужаков, посмевших выдернуть его личность из райского блаженства. Уколы снова повторились, сильнее, больше и чаще – обе стороны начали активно исследовать друг друга, считывать мельчайшие параметры излучений, размеров, курса, пока ощущение вражеских прикосновений не отодвинулось на второй план, превратившись в слабый и ненавязчивый, но непрерывно присутствующий на грани восприятия фон.

   Почти за 10000 секунд до выхода на дистанцию огня противник начал ставить помехи средствам обнаружения флота, непрерывно облучая его модулированными лазерными импульсами и радиопередачами, имитирующими режимы работы человеческой техники. Боевая сеть разнесённых на несколько тысяч километров кораблей успешно парировала угрозу, отстраиваясь от помех, меняя частоты и пользуясь своим положением в пространстве для мгновенного изменения конфигурации сенсорного поля, ответная реакция на которое неизменно запаздывала. Командующий флотом Вергоффен, в свою очередь, отдал приказ о применении активных контрмер – это стало первым действием, предпринятым непосредственно человеком за всё время операции.

   Через несколько минут "обмена любезностями" включилась боевая тревога.

   – Внимание! Зафиксированы тепловые выбросы, идентифицированные как открытие огня. Полная боевая готовность!

   Голос продублировал то, что уже почувствовал сам Римм: острые всплески далеко впереди, где расплывалась клякса вражеского флота. Отдача отсроченного удара.

   Почти сразу в голове раздался напряжённый голос Вергоффена, который совместно с боевым интеллектом флота парировал возникающую угрозу:

   – Говорит Арфа-1. Противник начал манёвр охвата. Согласно текущему прогнозу, три группы из восемнадцати, тринадцати и девятнадцати объектов выходят за пределы зоны поражения пространственных шунтов при всех вариантах развития боя. Перераспределяю конфигурацию флота, перераспределяю огневое задание. Подтвердить принятие.

   – ИАП-18 – принято!

   – ИАП-19 – принято!

   – ИАП-20 – принято!

   – ИАП...

   Пока шла стандартная перекличка, боевая сеть идентифицировала применённое против неё оружие: малоразмерные объекты, предположительно – снаряды, предположительно – выпущенные из электромагнитных ускорителей массы. Было обнаружено уже более трёхсот и непрерывно появлялись всё новые. На числе 633 оповещения прекратились – по видимому, каждый корабль противника дал залп из трёх выстрелов, причём огонь вёлся несинхронно, чтобы затруднить работу средствам перехвата.

   Началось ожидание. Интеллект боевой сети считал неразумным делать пуски ракет на такой дистанции, предпочитая держать возможности флота нераскрытыми как можно дольше, с тем, чтобы уменьшить окно реакции врага. Вергоффен не пытался оспорить это решение, и флот продолжил стремительное сближение с роем маленьких твёрдых ос, способных на такой скорости пронзить корпус астроморфа насквозь.

   За четыре тысячи секунд ожидание завершилось.

   – Поднять щиты!

   – Внимание! Вражеские снаряды входят в зону поражения!

   Всё остававшееся время флот осуществлял торможение, чтобы увеличить собственное время реакции – трёхкратная перегрузка вкупе с ощущением свободного полёта воспринималась дико и сбивала с толку. Развернулись лепестки, прикрывающие носовую часть кораблей – эмиттеры боевых щитов, слишком слабые, чтобы отклонить несколько килограмм массы, но достаточно мощные, чтобы противостоять рассеянным потокам заряженных частиц или разрежённому газу. Боевая сеть, разжившись долями секунды в дополнение к тем примерно полутора секундам, что имелись у неё на перехват изначально, выполняла работу автоматически и со стопроцентным эффектом – один за другим вспыхивали огоньки дезинтегрируемого вещества, для защиты от разрушенных атомов которого и служила не имеющая толщины область пространства с искажённой относительно нормального состояния топологией.

   Ни один снаряд не достиг цели: вражеский командующий, будь он реальным живым существом, должен был испытать большую обеспокоенность, подумалось Римму. События, впрочем, оставляли всё меньше времени на посторонние мысли – флот начинал атаку.

   – Стосекундная готовность к ракетному залпу!

   Из глубины корпуса выезжали, разворачиваясь, пусковые установки – оснащённые катапультами захваты, предназначенные для того, чтобы отбросить ракету подальше от корабля, где запустится сперва выводящий на нужную траекторию буксир, а затем заработает и маршевый двигатель самой ракеты, крайне примитивной и рассчитанной на перегрузки, которые не способна выдержать более сложная техника. Из систем управления в этих реактивных снарядах имелись только контур дистанционного подрыва и простейший контроллер, регулирующий работу двигателя. Ни о каких средствах наведения или маневрирования речь не шла – изделие предназначалось для прямолинейного и максимально быстрого выхода в заданную точку пространства.

   Римм не почувствовал ничего, кроме нескольких едва заметных толчков – астроморф мгновенно компенсировал вызванные ими отклонения курса, а в нескольких километрах заполыхали вдруг четыре факела – глупая безымянная смерть умчалась навстречу ждущему её приближения неприятелю. Флот дал три разнонаправленных ракетных залпа, намереваясь поразить ими те цели, что вышли из фокуса основного удара, одновременно интенсифицировав радиоэлектронную борьбу до максимума, доступного соответствующим системам, чтобы, насколько возможно, прикрыть уязвимые ракеты.

   – Тысяча секунд до контакта первой группы противника с ракетным залпом, – сообщила бесстрастная боевая сеть.

   – Зафиксированы множественные тепловые выбросы. Противник открыл оборонительный огонь.

   Тысяча двести неуправляемых ракет, стая истративших топливо и угасших звёзд, неслась, разделившись на три группы, к оконечностям вражеского боевого порядка. Преодолев две трети пути, ракеты начали исчезать – отметки на тактической карте гасли одна за другой, но, как мгновенно рассчитал боевой интеллект, недостаточно быстро – массированный залп перенасытил возможности противоракетной обороны целей и те в спешном порядке пытались маневрировать, о чём свидетельствовали ясно различимые огненные всполохи, в спектре которых обнаружился всё тот же водород. Большая часть атакованных объектов уверенно выходила из-под удара – и тем не менее это был успех: тщательно рассчитанное время, в которое корабли врага вынуждены были предпринять манёвр уклонения, совпадало с выходом флота людей на дистанцию атаки, снижая, таким образом, эффективность "флангового" огня, несущего наибольшую угрозу.

   – Говорит Арфа-1. Всем ИАП. Готовность двести секунд. Открытие огня – на автомат.

   В сенсорном поле снова загорелись вспышки – это гибли попавшие под удар вражеские объекты. Три из них получили прямые попадания и были полностью уничтожены, ещё пять, обожжённые близкими ядерными взрывами и пробитые осколками, идентифицировались как "уверенно поражённые", на прочих, по всей видимости, временно вышли из строя средства обнаружения и слежения – ракеты, даже не попадая в цель, подрывались в заранее заданной точке, нанося хотя бы минимальные повреждения.

   Силы, приводившиеся в действие одним движением мысли, завораживали. Пусть лишь симуляция – но симуляция реальных возможностей, которые, быть может, придётся когда-нибудь задействовать и в реальности, по настоящим, а не выдуманным, целям – и сможет ли он, Римм Винтерблайт, молодой и не слишком-то решительный человек, делать это так же легко, как делает сейчас, на тренажёре? Ответ пришёл очень быстро. Сможет.

   – Говорит Арфа-1. Всем ИАП. Готовность сто секунд.

   Необязательное объявление служило, скорее, напоминанием об их человечности, нежели информационным сообщением. Вражеский флот в тактической реальности стал чем-то вроде разноцветной гирлянды, ежесекундно полыхая выстрелами бортового вооружения. Несколько сот снарядов и ракет образовали между двумя группировками подобие живого моста, появляясь с одного конца и пропадая в беззвучном пламени чуть-чуть не доставая другого – и эта точка, точка исчезновения, непрерывно двигалась от одного края к другому. Флоты сходились вплотную, и теперь за её движением можно было следить в реальном времени. Никаких обязанностей у пилотов более не осталось: попыток проникнуть в боевую сеть враг не предпринимал, и они превратились в зрителей грандиозного представления – представления, где спецэффекты грозили гибелью.

   Несколько ракет успешно миновали не успевшие среагировать незримые косы и были расстреляны оборонительными установками. Внесли свою лепту и полуослепшие "фланговые" группы – их снаряды превратили в огненные шары два астроморфа, и это была единственная за весь бой потеря, которая, однако, заставила Римма сжаться – чувство пустоты на месте ячеек флота оказалось страшным и неожиданным.

   – Говорит Арфа-1! Выходим на дистанцию огня!

   И вражеский флот исчез. Ширились, вспухали в пустоте облака горячей плазмы, оставались за спиной несколько мёртвых корпусов и пара десятков уцелевших противников, уже неопасных и пытающихся уйти.

   Странное расслабление. Тишина в эфире.

   Римм вздрогнул, когда в его сознание проник голос.

   – Завершайте манёвр и возвращайтесь на Ауру. Ваш первый выход в дальнюю зону считаю успешным.

   Римм ожидал привычного угасания тактической реальности и возврата собственных чувств, но ничего не произошло.

   – Что вы имеете в виду, инструктор Штраубе? – выдержанный голос Вергоффена заглушил начавшийся в эфире переполох. – Разве это не симуляция?

   Последовала пауза – ровно такой длины, которая и должна была быть при запаздывании сигнала от Ауры.

   – Нееет, – Штраубе прямо-таки давился смехом. – Вы вообще не занимались с полными симуляциями, за исключением первого дня. Могли бы и сами догадаться – у нас ведь нет технологий, обеспечивающих реалистичные и длительные перегрузки в условиях замкнутого пространства.

   – Но зачем, товарищ сержант? – не удержался кто-то, наименее затронутый воспитанием дисциплины.

   – Зачем? А вы вспомните свой мандраж, когда я объявил о первом настоящем полёте, который состоится по завершению всего курса. У граждан Ауры поголовно агорафобия, хотя они о ней даже не подозревают. Просто боитесь вы не больших пространств, а отсутствия стен, границ. Упоминать их не любите, но подсознательно всегда знаете, что они здесь. Молодцы, справились, но не забывайте – против вас был симулированный флот индустриального мира с классической техносферой. И даже он, – тут Римм почувствовал, что уничтоженные товарищи снова находятся встрою, – сумел нанести потери. А теперь – отдыхайте до возвращения. Отбой связи.

   ***

   Вывалившись в реальность из пилотажной капсулы, Римм почувствовал лишь одно: нечеловеческую усталость. Следом, с опозданием, пришло острое чувство потери. Ему всё ещё казалось, что его километровое тело парит в пространстве, что вокруг расстилается бесконечность, и возвращаться в привычный мир из этого волшебства было не так-то просто. Потом пришло осознание того факта, что он и в самом деле побывал в двадцати миллионах километров от Ауры, и тут наступила полная растерянность. Разрозненные позывы дали в сумме ноль, и сбитый с толку разум забыл даже о необходимости снова пользоваться одеждой. Судя по обилию опустошённых лиц и обнажённых тел на полётной палубе, Римм был в своих чувствах не одинок. Наткнувшись взглядом на Эон Ли, он протолкался к ней и попытался заговорить, но девушка только раздражённо отмахнулась, глядя куда-то внутрь себя.

   – Похоже, принцесса тебя игнорирует, – насмешливо и хрипло произнесли за плечом. Колкости Шейд не утратила, но задорности явно поубавилось – её ощутимо пошатывало, и в качестве точки опоры она периодически использовала самого Римма. – И я её понимаю, вот так-то! Большая штука, которую нам довелось оседлать, лучше любого парня... Пока не наступит абстинентный синдром.

   – Ты идти-то можешь?

   – В-вполне. И даже лучше тебя. Но не хочу!

   – И что с тобой делать?

   – Тащить!

   – За руки или за ноги?

   – На руках, дурак!

   – Значит, за руки.

   – Вот и надейся на товарища, – буркнула она, неуверенно шагая рядом. – Выкинут в мусоропровод, и дело с концом. А я, между прочим, хочу покушать.

   – Да и я, пожалуй, не откажусь... Внутривенным кормлением желудок не обмануть.

   Так, в вялой пикировке, добрались они сперва до столовой, а потом и до душевых. Экзекуторы вокруг выглядели чужими. Они и стали чужими – в какой-то степени, изменившись после первого погружения. Куда меньше разговоров, куда меньше смеха и шуток – лица посерьёзнели и осунулись. Римму и самому не слишком хотелось общества, но, как ни парадоксально, в то же время он ощущал странное одиночество, и раздражающее внимание Юли Шейд неожиданно показалось успокаивающим и даже родным. Развалившись на своих кроватях, обсуждая детали учебного боя, было проще ни о чём не думать и ничего не анализировать – а эти бичи человеческие, притаившись где-то рядом, только и ждали, когда Римм окажется один. К следующему утру гнетущее чувство почти прошло, и тут-то за них взялись доктора.

   ***

   Где-то позади, куда никак нельзя было обернуться, звучала флейта. Её звучание больше не было сладостным: резкие взвизги резали, словно пила, но невозможно заставить замолчать то, чего не видишь – а серый туман, наплывавший со всех сторон, позволяет видеть только себя. Зато отстроившись, игнорируя дьявольскую флейту, можно услышать голоса – и чем сильнее в них вслушиваешься, тем громче звучат они и тем дальше отступает болезненная музыка, только нельзя ни на мгновение ослабить контроль – иначе всё повторится, а голоса не замолкают, не ждут. Совсем немного усилий, кажется, что вот-вот станут они совершенно отчётливы, различимы, но всё время остаётся барьер, преграда, не дающая понять смысл произносимого, ускользающий, как пушинка из рук. И постепенно, медленно-медленно, голоса сливаются в общий ритм, в единый, могучий шелест безбрежного океана.

   – Здравствуй, маленький человек, – шуршит он миллионами гладких камней, покрывающих раскинувшийся на сколько хватает глаз берег. – Что ты видишь?

   Но Римм уже не тот, что был раньше, и "я" у него гораздо твёрже – оно знает, что если тебе задают вопрос, то отвечать или нет – выбираешь ты.

   – Я вижу океан, который говорит со мной. А значит, я сплю.

   И пропадает странное наваждение, и снова слышатся голоса. Требовательные, настойчивые, зовущие – пытаются они пробиться сквозь странную глухоту, но не прорвать им саван тумана, не достичь чужого сознания – да и нужно ли их услышать? Что они поведают из своей необъятной дали? Кто сказал, что это так важно?

   И снова ломается странный морок, сквозь прорехи которого прорастает бесконечная и непознаваемая цепь времени, череда прозрачных шаров, родившаяся в бездне и в бездну же уходящая. Цепь не движется, и это неправильно – Римм касается её, хотя у него нет рук, и шары начинают плыть снизу вверх – сначала медленно, потом – всё быстрее. Что-то трещит и рушится, рвётся вслед за улетающими мгновениями, пытается всплыть из бездны, но он уже знает, что нужно делать:

   – Разум – это крепость на границе между реальностью и безумием.

   И падает, не умея подняться, то, чему не место в сознании человека. На его место приходит свет – настоящий, реальный свет белых потолочных панелей. На который можно смотреть глазами.

   Поле зрения заслонила чья-то голова – Римм с трудом припомнил, что это их новый врач, а зовут его... Как же его зовут...

   – Альмергейн я, – словно угадывая мысли, произнесла лысая голова. – На, попей.

   Заставив руку, берущую стакан, не трястись, Римм старательно выпил прохладную жидкость.

   – В последний раз у тебя было восемьдесят четыре процента, – сообщил тем временем Альмергейн, не глядя на пациента. – Теперь куда лучше: почти девяносто три. Впрочем... А впрочем, ладно, это неважно. Чувствуешь себя хорошо?

   – Приемлемо.

   – Как тебя зовут?

   – Римм Винтерблайт.

   – Отлично. Здоров, годен.

   – Что? – не понял Римм.

   – Неважно, шутка такая. Всё с тобой в порядке, можешь служить.

   ***

   Коммуникатор еле слышно запищал, запел в сложной тональности, мягко поднимая хозяина из глубин сна. Фальшивая луна светила в фальшивое окно, в полумраке раздавалось тихое дыхание соседей по комнате. Развернув экран движением пальцев, Римм непонимающе посмотрел на незнакомый значок вызова – неведомый зелёный цветок без всяких намёков на универсальный идентификатор личности. Цветок развернулся, оставив два мерцающих слова: "Пойдём гулять". Быть может, он и проигнорировал бы странную шутку – вернулся в спокойный сон внутри локального воздушного пузыря своей уютной кровати, стерев из памяти непонятные события ночи – и он уже почти решился на это, но чувство потери, пришедшее вместе с темнотой закрытых глаз не дало упасть обратно в пучину грёз. Римм снова сел на кровати. Сонливость ушла, осталось детское желание приключений.

   Он бесшумно оделся и выскользнул за дверь. Ночные прогулки напрямую не запрещались, но и не поощрялись – встреться по дороге кто из наставников, а особенно – товарищ Татьяна, не миновать ему неприятного разговора с выяснением причин, по которым рядовой экзекутор шатается ночами неизвестно где, вместо восстановления своей боевой готовности методом "упал, заснул". Никто из наставников, однако, не встретился – пустынные сумрачные коридоры хранили тишину и покой. Настроившись на игру в прятки с кем-то из непоседливых сослуживцев, Римм с удивлением обнаружил, что прятаться таинственный незнакомец отнюдь не намерен – призрачные зелёные стрелки исправно всплывали в его личной инфосфере, указывая правильный путь, и метод, при помощи которого это делалось, вызывал мысли о крайне необычных возможностях.

   Минут десять заняла дорога по незнакомым, но довольно однообразным местам – исключительным владениям ЭПГ, примыкавшим к зоне расположения экзекуторов. Пустые, чистые и безжизненные, сотворённые будто по чьей-то прихоти переходы не несли, на первый взгляд, никакой функциональной нагрузки – только округлые стыки потолка со стенами, приглушённые световые панели, контуры закрытых дверей, и всё это – без малейших признаков использования человеком. Ни табличек, ни терминалов, ни указателей – мягкий биопластик, металл и самоочищающиеся дорожки под ногами. Мёртвое царство, ждущее пробуждения в новой жизни.

   Очередная стрелка заставила его свернуть направо, разошлись в стороны неожиданно ажурные, будто крылья бабочки из металла и стекла, двери, и Римм вдруг понял, что находится на открытом пространстве. Не было противоположной стены, широкая галерея, заросшая по краю тёмной полосой кустарника, освещалась только луной и редкими разноцветными фонариками, скорее сгущавшими темноту, нежели препятствовавшими ей. Он в замешательстве покрутил головой – стрелки больше не появлялись – и тут заметил неподвижно стоящую чуть поодаль фигуру, обёрнутую белым плащом. Ты не шевелилась, и Римм подошёл сам, пытаясь понять, кто мог позвать его среди ночи.

   – О, ты пришёл! Я этого ждала, – пропели из-под белой маски, закрывающей лицо, удивительно знакомым голосом. – Ведь будь всё по-другому, то и смысла оказалось бы лишено послание моё, и я, предвидя это, не стала бы его писать. Но ты пришёл, влекомый любопытством.

   Остолбенев, Римм медленно, ещё не веря самому себе, узнавал свою собеседницу. Длинные, очень светлые волосы, бледная, почти светящаяся в темноте кожа, странная манера речи и мелодичный, удивительно приятный голос. А ещё – зелёный цветок в качестве значка вызова. Биокоммандер Гвин Анима второй раз предстала перед ним собственной персоной, и на этот раз, похоже, уже не думала скрывать свою личность.

   – Ты удивлён, я вижу – сие не страшно. Ночь ясна; пойдём.

   Она, не дожидаясь ответа, шагнула по дорожке вдоль спрятавшихся среди листвы фонариков, и Римм, волей-неволей, двинулся вслед за ней.

   Очень быстро исчезла из виду, растаяла в ночи призрачная, исполинская стена Биома, и вокруг можно было разглядеть только слабые огоньки да тени деревьев, мимо которых петляла выложенная полированным камнем узкая дорожка. Чувство направления изменило Римму, аллея закручивалась немыслимым образом, ни разу, тем не менее, не пересёкшись с другими тропами, и через какое-то время ему стало казаться, что они петляют по огромному пространству, раскинувшемуся до самого горизонта. Молчаливая спутница, как призрак, плыла рядом. Скорее даже не призрак – фея, подумалось Римму. Фея из тех, что не добры и не злы, а идут своим собственным, непостижимым путём, и встреча с которыми оставляет на утро лишь чувство смутной тоски и утраты.

   – Это один из восьми великих парков Ауры, Парк Тайны, куда не ведут обычные дороги и нельзя войти без приглашения. Я сама построила его столетия назад, и с тех пор нечасто открывался он людям.

   Биокоммандер заговорила так неожиданно, что Римм вздрогнул – ему уже казалось, что они могут пробродить в молчании до рассвета.

   – Так их всего восемь? Я думал, что только пять. Считая Экопарк – шесть, но это скорее лес... А ещё два?

   – И Экопарк в число их входит. Он велик, но ведь не всеобъемлющ? У каждого – свой тон, эмоция и песня, неповторимые, прекрасные, как первый свет, летящий из-за горизонта за миг до наступления рассвета.

   – Значит, я не знаю ещё один.

   – И не узнаешь, надеюсь я. Два парка скрыты тенью от посторонних глаз не зря – они нужны нечасто. Ведь на примере Тайны ты, возможно, понимаешь, что всем без исключенья невозможно открыть её.

   – Тогда зачем здесь я?

   – А разве я не сообщила, юный Римм? Всего лишь для прогулки, ночной прогулки по загадочным дорожкам, ведущим от заката до восхода.

   – Простите, но я вас не понимаю.

   – Совсем иначе обращался ты ко мне и взгляд иной имел недавно. Теперь же, зная, что я есть и силам каким служу, ты больше человека, равного себе, во мне не видишь?

   – Я не знаю, как обращаться к командованию ЭПГ. Нас этому не учили. И если хотите откровенности – мне в самом деле трудно видеть в вас обычных людей. Хотя бы наша встреча – она напоминает... То есть похожа на то, словно некий бог решил с какими-то своими непостижимыми целями явиться человеку. Зачем, почему? Неизвестно.

   – Так значит, ты обижен? Совсем напрасно. Не бог я, но слуга, и в том числе твоя, мой юный Римм. И если так причину хочешь знать... Что скажешь ты, коль сообщу я о том, что необычен ты и потому вниманье наше привлекаешь? О нет, ты не явленье уникальное, но безусловно – редкое. Цветок, который распускается в десяток лет, быть может, только раз – такой ответ теперь тебя устроит?

   – И чем же я необычен? И, кстати, можно не очень вежливый вопрос, раз уж мы всё равно беседуем вне командной иерархии?

   – Твоё сознание твердо, отвечу прямо. Твердо и более здорово, чем очень многие. Вопрос же – задавай.

   Услышав в её голосе внезапную резкость, Римм усомнился в разумности своего любопытства, но отступать было поздно.

   – Почему вы так странно разговариваете? Я пытался понять, но так и не смог.

   – Отвечу, но с условием одним.

   – Каким же?

   – Будешь звать меня по имени отныне. Сумеешь?

   – Попытаюсь... Гвин.

   – Отлично! – она развеселилась, и Римм испытал облегчение: богиня не гневалась. – Теперь ответ обещанный. Он прост: сие – расплата. Как думаешь, что с речью твоей станет, когда пребудешь ты столетья в одиночестве, наедине лишь с мыслями своими? Меня лишь жизни свет и свет светил далёких среди веков ласкал – и изменил. Считай, что это способ ухода от себя, и хоть могу я изъясняться прямо, сие неинтересно мне и грубым кажется. Доволен ли?