Текст книги "Сюжеты Ельцинской эпохи"

Автор книги: Андрей Мирошниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Критика капитализма
(к статье Дж. Сороса «Угроза капитализма»)
Август 1998-го как прозрение. 1998 г

Сейчас, спустя несколько лет после августа 1998-го, уже видно, сколь благотворным был тот кризис. Несмотря на трех– и даже четырехкратное обнищание значительной части населения в результате девальвации рубля, этот кризис нарисовал для страны новые перспективы.

Но тогда, осенью 1998-го, казалось, что говорить о благотворности кризиса могут только идиоты или прожектеры. Все виделось в довольно-таки мрачных тонах. Чем больше люди задумывались над причинами происшедшего, тем больше возникало вопросов об истоках и следствиях реформаторских упражнений либералов в России.

Ощущение того, что Россия входит в мировое сообщество как-то не тем боком, а скорее всего и вообще не входит, ей только об этом рассказывают, – было и до кризиса. Но август 1998-го помог прозреть буквально миллионам людей.

Как раз тогда мне на глаза попалась статья Дж. Сороса «Угроза капитализма». Удивительно, но этот гений капиталистических спекуляций, вложивший заработанные миллионы в разрушение тоталитарных обществ на востоке Европы, сам заговорил о гибельных тенденциях, которые несет «открытому обществу» (этой светлой соросовской мечте) саморегулирующийся капитализм. Тот самый капитализм, который по совместительству был идеалом и ориентиром для первых поколений ельцинских либерал-реформаторов.

А чего стоит соросовская фраза, написанная им в 1998-м: «Система грабительского капитализма, воцарившаяся в России, настолько чудовищна, что в случае появления сильного харизматического лидера люди вполне могут пойти за ним, если он пообещает национальное возрождение даже за счет ущемления гражданских свобод»…

Случившийся экономический кризис заставил многих в России пересмотреть свое отношение к идее саморегулирующегося рынка как к безусловной идеологической ценности. Идеология капитализма, при котором будто бы все само собой наладится, дай только свободу конкуренции, потерпела в России крах.

Конечно, разбитые наголову лидеры либералов-монетаристов могут заявить, что-де и не было в России никакого капитализма, поэтому говорить о чистоте эксперимента не приходится. Может, оно и правда. Однако многое говорит и за то, что увлечение праволиберальными преобразованиями в посттоталитарных режимах объективно чревато именно тем, что произошло в России.

Хлебнув капитализма

В начале 1990-х либеральные по своей сути идеи (свобода собственности, рынок), которые, вообще-то, принципиально не предназначены массам, оказались прямо-таки популистскими, они зажигали толпы на митингах! Пожалуй, именно это чудо позволило ельцинским командам реформаторов натворить в короткий срок все остальные чудеса.

Но потом маятник общественных настроений пошел обратно. Постепенно накал либералистского восторга ослабевал. В 1993-м восстановила свое влияние на миллионы умов коммунистическая партия. В 1996-м даже и в демократическом лагере ценностью уже были не свобода предпринимательства и частная собственность, а более умеренные «экономические реформы». Политический акцент «экономических реформ» все более и более сдвигался к левому краю.

После 17 августа 1998 года маятник общественного самосознания напрочь вышел из «либеральной» фазы. Вместе с этим наступило что-то вроде прозрения. Получив скороспелый и горький опыт безудержного «первоначального» капитализма, россияне стали понимать, что система абсолютизированных рыночных ценностей и рафинированных монетаристских принципов хороша лишь для одного – для разрушения планово-административной коммунистической системы.

Да и в остальном мире идея рафинированного саморегулирующегося капитализма критикуется уже не только кейнсианцами и прочими социал-демократами, но даже и всемирным олигархом Джорджем Соросом. Этот Березовский мирового масштаба в своей статье «Угроза капитализма» взялся критиковать тот самый строй, который сделал его всемирно известным супербогачом. Доводы его критики очень интересны, особенно в России, пережившей 17 августа 1998 года.

Новый тип мессианства

В последние годы образ Сороса в российском общественном мнении изрядно демонизировался. Этакий вселенский гениальный злодей, наподобие тех, с которыми борется неуязвимый Джеймс Бонд. Зловещ Сорос и в своей квазипросветительской ипостаси – как руководитель Фонда имени себя. Ведь «за так», по доброте душевной, всякие гранты не дают. А если дают – значит, какую-то цель преследуют; не буквально меркантильную, но меркантильную в каком-то более высоком и тайном смысле. Считается, что под прикрытием гуманитарных программ своего фонда Сорос вел подрывную деятельность, разрушал целые государства. Оплачивая написание и издание школьных учебников, финансируя по особому отбору туземную науку и культуру, он предлагал и пестовал инокультурные образцы. Вторгаясь в туземное сознание, эти инокультурные образцы разрушали охранительную силу аборигенных традиций. Тем самым аборигенная культура предугатавливалась к ассимиляции Западом – носителем «высшей культуры».

Надо сказать, что Сорос и сам не очень-то отрицает такого рода «просветительский характер» своих культурных программ. «Когда я заработал больше денег, чем лично мне было нужно, – пишет он в упомянутой статье, то решил основать фонд и задумался, на какое дело стоило бы отдать эти деньги. Пережив в своей жизни и нацистские гонения, и коммунистическую тиранию, я пришел к выводу, что самым главным для меня является открытое общество. Итак, я назвал свой фонд Фондом открытого общества и определил в качестве его целей достижение открытости закрытых обществ, укрепление жизнеспособности открытых и развитие критического мышления. Это было в 1979 г.».

И далее: «Цель моего венгерского фонда, например, заключалась в поддержке альтернативных форм деятельности. Я знал, что господствующая коммунистическая догма была ложной, именно в силу того, что это была догма и что если ей противопоставить альтернативные варианты, она рухнет. Этот подход оказался эффективным…»

Да. Эффективным. Сейчас уже совершенно очевидно, что СССР проиграл не столько экономическое или военное соревнование, сколько соревнование «культурных влияний». <…> Прав Сорос: догме оказалось достаточно противопоставить альтернативу. То же у Жванецкого: «„Запорожец“ кажется хорошей машиной до тех пор, пока не увидишь „Мерседес“».

В общественном сознании финансист Сорос олицетворяет новый жанр политического или даже метаполитического мышления, возникший во второй половине XX века. Не нужны партии, президенты, выборы, электораты, дипломаты. Все, что нужно, – деньги, аналитический аппарат и влияние через информацию. Все традиционные политические институты отныне вторичны, все традиционные субъекты внешней и внутренней политики становятся не субъектами, а объектами. Аналитический гений Сороса позволил ему не только заработать деньги, но и смоделировать свое глобальное общественно-политическое хотение таким образом, чтобы его деньги и его гений стали адекватным ресурсом для реализации этого хотения. Подобный тип, но мельче – Березовский. Политики нового тысячелетия. Но хватит о них.

Почему не нашлось Маршалла для России?

Итак, развалил Сорос коммунистическую систему, за что, наверное, не стоит его осуждать… Что дальше? «После крушения коммунизма изменились и задачи моих фондов, – отвечает Сорос. – …Я сменил основную направленность фондов с разрушительной на конструктивную – это было вовсе не легко, так как сторонники открытого общества привыкли заниматься разрушением».

И вот, разрушив старый мир «до-основанья-а-затем», Джордж Сорос решил строить новый мир – столь любимое им открытое общество. И вдруг великий финансист обнаружил, что… не строится почему-то. Наших сограждан Сорос, в общем-то, извиняет: «Что касается людей, живущих в бывших коммунистических странах, они, возможно, и стремились к открытому обществу, когда страдали от деспотии, однако теперь, когда коммунистическая система рухнула, их больше всего волнуют вопросы выживания…. Наступило всеобщее разочарование в универсальных всеобъемлющих идеях и концепциях, а открытое общество именно таковым и является».

А Запад?.. А Запад оказался, как начал подозревать Сорос, вовсе не заинтересован в построении открытого общества на руинах бывшего соцлагеря: «Большинство моих фондов действовали успешно, однако, к сожалению, они были практически одиноки. Западные открытые общества не чувствовали сильной потребности помогать формированию открытых обществ на территории бывшей советской империи. Напротив, преобладала точка зрения, что людям надо дать возможность самим решать собственные проблемы. Оказалось, что по окончании холодной войны мировое сообщество совсем по-иному относится к подобным вопросам, чем в конце второй мировой войны. Идея нового плана Маршалла даже не обсуждалась. Когда весной 1989 года я выступил с подобным предложением на Потсдамской конференции (тогда все еще в Восточной Германии), меня буквально подняли на смех».

Конечно, мало кто в России подозревает, что Сорос такой, оказывается, за нас радетель. Ну, может быть. Может быть, им действительно движут высокие мотивы высокогуманистического глобализма. В его рассуждениях важно другое – он указал на ту историческую разницу, которая есть между ситуациями окончания войны с фашизмом и войны с коммунизмом. После второй мировой войны капиталистический Запад приложил нешуточные усилия для того, чтобы реанимировать Германию и поставить ее в ряд развитых демократических государств. После холодной войны Запад не предложил России ничего хоть отдаленно напоминающего план Маршалла.

Дело тут не в обиде нашей на Запад. И все же российские демократы, и пуще того, либералы, в своей деятельности серьезно ориентировались на Запад, уповали на западную поддержку. Но такой поддержки, как получили после войны Германия или Япония, Россия не получила.

Конечно, сравнение с Германией 1950-х не совсем корректно. Тогда США и западным союзникам надо было срочно создавать в континентальной Европе противовес продвинувшейся до Берлина коммунистической империи. Поэтому и вбухали в Западную Германию деньги и технологии по детально рассчитанному плану. И все же эти исторические параллели помогают укрепиться во мнении, что развал соцлагеря нужен был Западу не потому, что важно было переобустроить Восточную Европу в открытое общество, а потому, что надо было разрушить соцлагерь. Ну, это тезис достаточно банальный, да и находится он на вооружении российских политиков коммуно-патриотического толка. И тем интереснее, что к подобному же выводу пришел олигарх всемирного масштаба Дж. Сорос.

Чем объясняется такое отношение Запада к России? Сорос считает, что это проявление глобалистской теории социального дарвинизма, согласно которой: а) выживает сильнейший и б) конкуренция сама собой ведет к установлению порядка: «Предполагается, что некий порядок должен возникать в результате того, что каждое государство преследует свой интерес. Однако, следуя принципу выживания сильнейшего, государства думают прежде всего о себе, о своей силе и благосостоянии и не хотят идти на жертвы ради общего блага».

Но точно такие же проблемы Сорос видит и внутри капиталистической системы Более того, Сорос вдруг обнаруживает, что капитализм и открытое общество – далеко не одно и то же: «Хотя лично я своим благосостоянием обязан финансовым рынкам, у меня возникают опасения, что неограниченное развитие капитализма laissez-faire (англ, „невмешательство, попустительство“; имеется в виду саморегулирующийся в результате свободной конкуренции капитализм) и распространение рыночных ценностей во все сферы жизни представляют угрозу для нашего открытого и демократического общества. Я думаю, что главным врагом открытого общества теперь является не коммунизм, а капитализм».

Потенциал саморазрушения

«В соответствии с теорией капитализма laissez-faire общее благо наилучшим образом достигается на пути необузданной погони за собственным интересом.

И если не уравновесить ее признанием общего интереса, преобладающего над частными, нашей сегодняшней системе, которую, при всех ее несовершенствах, все же можно признать открытым обществом, грозит катастрофа».

Чем опасен капитализм? «Я утверждаю, – пишет Сорос, – что для открытого общества существует угроза и… со стороны гипертрофированного индивидуализма. Слишком жестокая конкуренция и слишком вялая кооперация могут привести к крайней степени поляризации богатства и вызвать нестабильность».

И далее он приводит интересные теоретические аргументы, которые отчасти объясняют и многие последние мировые финансовые кризисы.

«Основной научной базой идеологии laissez-faire является теория о том, что свободная рыночная конкуренция приводит спрос и предложение в равновесие и таким образом обеспечивает оптимальное распределение ресурсов». При этом теория саморегулирующегося рынка рассматривает и спрос, и предложение как данное, причем спрос удовлетворял какие-то объективные потребности людей. «Но в современной рыночной системе это далеко не так, – пишет Сорос, – по крайней мере в отношении финансовых рынков, а финансовые рынки играют ключевую роль в распределении ресурсов. Покупатели и продавцы на финансовых рынках стремятся прогнозировать и учитывать при принятии решении будущее поведение акций или валют, которое на самом деле зависит от этих решений».

То есть, другими словами, цена, понимаемая как компромисс между спросом и предложением, все чаще диктуется не потребительским спросом и объемом предложения, а ожиданиями или порой паническими настроениями участников рынка: «…На финансовых рынках цены представляют собой не просто пассивное отражение независимых данных спроса и предложения; они играют активную роль в формировании и выбора, и возможностей. Это рефлексивное взаимодействие придает финансовым рынкам внутреннюю нестабильность».

Нечто подобное можно наблюдать на товарных рынках: «Реклама, маркетинг, даже упаковка, – пишет Сорос, – все это направлено на активное формирование вкусов и предпочтений людей и на однозначное определение их выбора, а вовсе не на простое соответствование имеющимся у людей потребностям как утверждает теория laissez-faire».

Сорос не оперирует понятиями информации и информационного общества, о можно продолжить его логику. Когда регулирование спроса и предложения все больше зависит не от объективных потребностей, а от субъективных ожидании-решении, то возникающая нестабильность цен сама становится фактором порождения новой нестабильности. Происходит возгонка ценовых нестабильностей, никак не объясняемая реальными традиционными спросопотребительскими факторами, такими как неурожай или локальный конфликт в местах производства того или иного товара. Эту самовозгонку нестабильностей можно наблюдать в последние годы на мировых финансовых рынках.

Принцип саморегулирования рынков, уравновешивания спроса и предложения в свободной конкуренции, как и предвещал Сорос, не срабатывает. «Нет необходимости пугать предсказаниями об ожидающем нас крахе системы мировой торговли, чтобы показать, что идеология laissez-faire несовместима с понятием открытого общества. Достаточно вспомнить о том, как свободный мир не протянул руку помощи странам, где рухнула коммунистическая система. Система грабительского капитализма, воцарившаяся в России, настолько чудовищна, что в случае появления сильного харизматического лидера люди вполне могут пойти за ним, если он пообещает национальное возрождение даже за счет ущемления гражданских свобод».

«Да, существуют веские аргументы в пользу рыночного механизма, – считает Сорос, – однако они состоят не в том, что рынки совершенны, а в том, что в мире, где господствует несовершенное понимание, рынки являются эффективным механизмом обратной связи, позволяющим оценивать результаты ваших решений и исправлять ошибки». Значит, рынок – это лишь форма или инструмент. Соросовское открытое общество – это рынок плюс еще что-то, стоящее раньше, или выше, рынка. Что?

Капитализм с нечеловеческим лицом

Вспоминая основоположников современной экономической теории, Сорос указывает, что у первых капиталистов имелись четкие ценности и твердые моральные ориентиры: «Адам Смит свою экономическую теорию сочетало моральной философией. Под внешним слоем индивидуальных предпочтении, которые выражались в поведении на рынке, у каждого человека скрывалась система морально-нравственных принципов, которыми определялось его поведение вне рыночного механизма. Глубоко укорененные в традиции, религии и культуре, эти принципы не всегда были рациональными в смысле обеспечения сознательного выбора из возможных альтернатив. Более того, они часто не могли даже удержать свои позиции перед лицом появившихся альтернатив. Рыночные ценности подорвали традиционные ценности».

Вот оно. Сорос говорит о какой-то моральной или социально-нравственной добавке к рыночным механизмам, которая капиталистическим обществом утрачена или утрачивается. Да он наследник бунтарей 1968-го!

«Потерявшие четкие ориентиры, неуверенные в своих убеждениях, люди все больше полагаются на деньги как критерий ценности. То, что дороже, то и лучше. Ценность произведения искусства определяется ценой, которую за него можно получить». Каково? Похоже на анекдотных новых русских?

Успех – вот главный моральный критерий капитализма. Что же пишет Сорос? «…Культ успеха может стать источником нестабильности в открытом обществе потому что он может подорвать наше ощущение правоты или заблуждения. Именно это и происходит сегодня в нашем обществе. Нашему представлению о верном и неверном угрожает наша зацикленность на успехе, мерилом которому являются деньги». Интересно, откуда он так хорошо знает российские реалии?

Никто не даст избавленья

«Вот главный урок, – говорит Сорос, – крушение деспотического режима не означает автоматического установления открытого общества. Открытое общество не сводится к отсутствию государственного вмешательства и тирании». То есть для России можно перевести так: разрушение коммунизма и создание формальных механизмов саморегулирующегося рынка – еще не есть открытое общество. Бог с ним, с названием «открытое общество», но мы видим, что то, что получилось в России, – «не есть хорошо».

Вряд ли кризис 17 августа был вызван теми саморазрушительными тенденциями в капитализме, о которых пишет Сорос. Нет, у кириенковского кризиса были сугубо российские причины. Но обвал рынков дал повод задуматься о сути и будущем капитализма в России.

Знаменательна такая фраза финансиста: «Понятие открытого общества легче определять путем поиска его врагов, чем через позитивное содержание. Однако без такого позитивного содержания открытое общество обречено пасть жертвой своих врагов».

Кажется, Россия развивается синхронно с убеждениями Сороса – он тоже заговорил о необходимости позитива, а не разрушения. До сих пор мы определяли благое устройство России через «не»: – раньше хотели «не коммунизм», теперь – «не капитализм» (бандитский, «саморегулирующийся»). Но протест – против КПСС-СССР, потом против КПРФ-Зюганова, потом против олигархов-Ельцина – типологически все равно протест, ничего не создающий.

Все последнее десятилетие страна жила протестом, вся политика была напитана протестностью. Поэтому сейчас, когда Россия получила представление и о коммунизме, и о капитализме, важно в конце концов обрести, а еще лучше определить позитивные ориентиры.

Российское общество постепенно приходит к пониманию, что рыночные принципы не самодостаточны, они должны базироваться на каких-то неэкономических – нравственных, национальных, духовных, традиционных – ценностях. Это понимание может стоить России дорого: разогнанный маятник возмущения против бандитского спекулятивного капитализма может устремиться в «новое прошлое», в «социалистическую» фазу. А войдя в резонанс с протестными и националистическими настроениями, может и вовсе разрушить страну.

Напоследок снова обратимся к олигарху: «Мне кажется, стоит отказаться от резкого противопоставления открытости и закрытости и посмотреть на открытое общество как на некую золотую середину, где, с одной стороны, права личности защищены, а с другой, имеются некие общие ценности, цементирующие общество. Эта золотая середина подвергается угрозам со всех сторон. С одной стороны, коммунистические и националистические доктрины грозят засильем государства в экономике. С другой, капитализм laissez-faire усугубит нестабильность, которая в конечном итоге окончится крахом».

(Статья Дж. Сороса «Угроза капитализма» с сокращениями опубликована в журнале «Пушкин» № 5, 1998. Полный русский текст статьи в Интернете – http:// www.russ.ru/journaL/peresmot/97–07–14/soros.htm).

Декабрь 1998 года.