Текст книги "Сюжеты Ельцинской эпохи"

Автор книги: Андрей Мирошниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Очередная схватка Левиафана с либералами
Признак усиления государственности в России. 1995 г

1995

Это был январь нового 1995-го. Традиционно в первых номерах нового года обозреватели «Города N» пишут статьи, подводящие итоги за год в той или иной сфере. Статья «Очередная схватка Левиафана с либералами» – из этого ряда. Однако это не только регулярное годовое обозрение, но и попытка вышелушить из политической действительности приметы новой тенденции – тенденции к возрождению имперских амбиций в России.

Многие умозаключения статьи сегодня покажутся наивными, но тогда «борьба кланов», предвыборное расслоение экономических структур – все это только оформлялось.

Усиление имперской составляющей в российской политике в этой статье привязывалось к уходу Ельцина. Но Ельцин не ушел. В 1996 году наиболее влиятельные экономические и политические группировки решили оставить Ельцина у власти. Для этого они снова стали раздувать пафос «красно-белого» противостояния коммунистов и демократов.

Существующая власть была снова объявлена оплотом демократии и «курса реформ», а оппозиция несла угрозу коммунистического реванша. Поэтому державная, государственническая риторика, которая только-только начала зарождаться в органах власти, перед выборами президента в 1996-м отошла на второй план. Новоявленные олигархи еще недоделили страну, еще нужен был Ельцин, еще необходима была стилистика внутрироссийского размежевания на демократов и коммунистов.

…В каком-то смысле правы оказываются те, кто говорит, что со вторым сроком Ельцина Россия потеряла четыре года в историческом развитии. Многое из того, что стало очевидно в России в 1999 году, начало проявляться еще в 1995-м, к концу, как тогда полагали, ельцинского правления, к концу первого, либерального этапа реформ.

Но новорожденные олигархи еще не нашли замены Ельцину, и они начали кампанию по его переизбранию. А переизбрать его можно было только под угрозой коммунистического реванша.

В результате усиление имперских тенденций, о котором идет речь в этой статье, было отодвинуто на пять лет – к 2000 году. Но так или иначе, оно все равно ознаменовало окончание либерального этапа реформ и оказалось приурочено к уходу Ельцина с поста президента…

Страна стоит на пути к новой Российской империи

Шесть лет, с 1985-го по 1991-й, понадобилось, чтобы развалить Советскую империю. Это время называлось перестройкой. Следующие три года страна пыталась остановить инерцию развала.

Это время назвали постперестроечным периодом. Программа «Время», теленовостной символ СССР, закрытая в сентябре 1991 года, в декабре 1994-го вернулась на экраны, закрыв период державного «безвременья».

Постперестройка закончилась, пришла пора придумывать название для новой эпохи. Есть основания полагать, что 1995 год откроет новый этап российского империализма.

Конец постперестроечного этапа

Можно назвать точную дату окончания постперестроечного периода – 4 октября 1994 года, «черный вторник». Впервые крупная игра на валютном рынке стала инструментом политики. Попытки разобраться со скачком доллара выявили противостояние двух кланов – административно-банковской московской группы и правительственного аппарата. <…>

Следующая схватка титанов связана с убийством журналиста Холодова. Московская пресса развернула кампанию по дискредитации Павла Грачева. Потом в Москве разразился топливный кризис. По-видимому, это был ответный удар российского правительства по московскому (масштабный топливный кризис имел место только в Москве). Г-н Лужков попал в сложную ситуацию. <…> Чуть ранее заклятый друг Лужкова Анатолий Чубайс сделался вице-премьером.

Кульминацией поединка стала история с осадой банка «Мост» (расположенного, кстати, в здании московской мэрии) силами президентской спецслужбы. Впервые заговорили о том, что ниточки столь серьезной игры ведут к руководству охраны президента, которое представляет самостоятельную и грозную политическую силу. И последний эпизод – ввод войск в Чечню, его можно рассматривать и как попытку кабинета укрепить свои позиции путем победоносной военной операции.

Политика – не спорт, участники борются не за медали, а за интересы. По одной из версий, борьба банковско-лужковской группы против кремлевской есть борьба против правительственного проекта бюджета на 1995 год, предусматривающего ряд жестких финансовых мер. Другая версия, не исключающая первую, является более глобальной – идет борьба за власть. Наблюдатели отмечают сближение Лужкова с генералом Лебедем и экономистом Явлинским. Одновременно в октябре-ноябре усиливаются попытки дискредитировать Грачева и Черномырдина.

Не исключено, что таким образом началась предвыборная кампания Лужкова. Ее первыми ходами стали удары по нынешнему правительству и его ключевым фигурам. (В ответ наносят удары по «Мосту» и по московским автозаправкам.) Григорий Явлинский начинает набирать баллы как кандидат в президенты. И делает это поначалу довольно успешно, недаром язвительные коллеги по демократическому лагерю называют его «Жириновским для интеллигенции». Но, по трезвом рассуждении, реальных шансов у Явлинского немного.

Будет красиво, если незадолго до выборов Явлинский подарит все свои голоса, собранные в регионах, Лужкову (который наверняка будет испытывать дефицит региональной поддержки), а сам удовольствуется постом премьер-министра. Многие в армии и в обществе не возражали бы против фигуры Лебедя на посту министра обороны.

Что касается персоны нынешнего президента, то война московских титанов его не затрагивает, потому что, во-первых, сам Лужков – креатура Ельцина, во-вторых, многие считают, что Борис Ельцин не будет реальным претендентом на следующий президентский срок.

На этом фоне традиционная борьба политических партий выглядит детской забавой, да и вообще угасает. Даже день 7 ноября был отмечен без былого энтузиазма. Началась «взрослая» политика со своими правилами. Партийные лидеры ищут новые рычаги и опорные точки, но уже вряд ли кто сможет конкурировать с аппаратом правительства и его нефтяными кранами или с московским кланом и его финансовой мощью (70 % банковского капитала Российской Федерации концентрируется в Москве). Будущий президент, скорее всего, будет служить одному из этих кланов. Ясно, что в таких условиях личность будущего президента особой роли не играет.

С точки зрения исторического развития России уходящий <1994> год показал: политическая жизнь становится «метрополитической». Это типологическая характеристика империи: политика концентрируется в метрополии. Внешняя по отношению к метрополии среда (в т. ч. регионы) привлекается либо в качестве аргумента (сентябрь 1993 г.), либо в качестве инструмента (чеченский кризис).

Возрождение внешних имперских амбиций

Первый звоночек для новоявленных западных друзей России прозвенел летом 1993 года, когда Ельцин, уязвленный встречей экс-президента США Никсона с опальным вице-президентом России Руцким, заявил, что аудиенции в Кремле Никсон не дождется. За всю перестройку и постперестройку американцы впервые получили от русских отказ.

Тогдашняя инспекция Никсона и вправду была бесцеремонной: он намеревался встретиться с лидерами противоборствующих лагерей и сделать для США выводы. Роль одного из противоборствующих туземных вождей Ельцину не понравилась. Зато иметь особое мнение в диалоге с США понравилось. Следующей попыткой, правда неудачной, была попытка подружиться с Караджичем. Но балканская партия не сделала пока чести российской дипломатии.

Стал заметно меньше улыбаться американцам «мистер Да» Андрей Козырев. Восстановление отношений с Ираком стало ответным ходом России на укрепление позиций Соединенных Штатов в мусульманском мире, очередной раз проявленное в американской поддержке боснийских мусульман. Неизвестно, удастся ли получить от Ирака прежние долги за вооружение, но ослабить гегемонию США на Ближнем Востоке уже удалось. Сразу заволновались и поехали в Москву израильские руководители.

Совсем огорчил американских друзей министр Козырев в Брюсселе на сессии Совета НАТО, где отказался подписать итоговый документ. Российские теленовости с гордостью многократно транслировали заявление Козырева о том, что документ для начала не мешало бы перевести на русский язык. Россия открыто заявила, что она против продвижения границ НАТО на восток. Ну, а выступление Ельцина на Совете безопасности Европы в Будапеште американцы посчитали началом «холодного мира».

Качественный скачок в процессе возрождения имперских традиций в России – ввод войск в Чечню. Если реформируемая в ходе боевых действий российская армия сумеет доказать свою боеспособность, то впоследствии ничто не помешает решать внешнеполитические вопросы и посредством войсковых операций, как делают это США.

Вновь образовавшаяся внутренняя либеральная оппозиция считает, что конфликт в Чечне ведет к установлению полицейского режима в России. Однако уместнее говорить именно о возрастающих имперских амбициях России. Конечно, не зря волнуются вероятные друзья России на внешнеполитической арене, но усиление имперских амбиций является пока в большей мере фактором внутренней политики. Достаточно вспомнить, какими эпитетами награждала красная и патриотическая оппозиция дружбу Горбачева с Бушем или Ельцина с Клинтоном. Новая имперская политика Ельцина ослабляет позиции русских шовинистов. Патриотическая оппозиция перестает быть угрозой режиму Ельцина[20]20
  Эти абзацы хорошо читаются с фразой: «Патриотическая оппозиция перестает быть угрозой режиму Путина».


[Закрыть].

Не надо забывать, что большинство советских людей играли незаметные роли в обыденной жизни, но привыкли к своей ведущей коллективной роли на мировой арене – к той коллективной роли, что досталась им через причастность к Советской державе. Эти люди, судящие о политике по меркам таможенника Верещагина («за державу обидно!»), стали гораздо более лояльно относиться к режиму. И если и ругают теперь кого-то, то уже не символ государства – президента, а отдельные государственные институты[21]21
  Реально эта ситуация обозначилась гораздо позже – в начале путинского правления.


[Закрыть].

Складывается интересная ситуация: реформы, инициированные либералами и повлекшие снижение влияния России на мировой арене, породили социальное напряжение, которое уже приближалось к критической точке. Теперь же это социальное напряжение гасится во многом именно за счет усиления имперских амбиций России. По крайней мере так было до начала Чеченской войны.

Что показал русский Ольстер

Каждая империя имеет не вполне покоренную территорию, на которой время от времени вспыхивают восстания. Война в Чечне обеспечит Россию такой территорией.

Ввод войск, который задумывался как победоносный («воздушно-десантный полк за два часа»), своей победоносностью призван был усилить позиции некоторых ключевых фигур кабинета. <…>

Однако чеченская кампания не принесла «партии войны» ожидаемых дивидендов. Уже пропал куда-то с телеэкранов Грачев. Судя по изменившейся тактике боев и тактике взаимоотношений с прессой, в русской армии появились новые стратеги и идеологи.

Чечня показала, что «любительская» армия зря проедает бюджет. В ближайшее время можно ожидать новых скандалов с генеральскими дачами и «мерседесами», возможно, будут даже показательные процессы. В любом случае, после чеченской встряски армейские консерваторы утратили свои позиции. Новые напористые военачальники будут реформировать армию не под цели ее собственного воспроизводства, а в русле общероссийской тенденции к империализации. Уже сегодня адепты силовых подходов могут предложить несколько вариантов использования армии для защиты русских интересов на евразийском континенте.

Одновременно чеченский кризис поставил вопрос об общем состоянии силовых структур государства, ослабленных и деформированных в годы либерализации. Внутренние войска, старающиеся в Чечне лучше смотреться на фоне армии, вполне могут претендовать на увеличение своего куска в бюджетном пироге. Будет настаивать на увеличении финансирования и госбезопасность.

Традиционная конкуренция между силовыми ведомствами вошла в новую фазу. Как бы ни развивалась ситуация дальше, уже очевидно, что все силовые структуры будут претендовать на усиление. «Усиленные» силовые структуры еще один шаг в сторону империи.

Военная машина – это вообще один из столпов империи. Война позволит воспрянуть духом и военно-промышленному комплексу. <…>

Русский вопрос: борьба идей

Роль либеральной интеллигенции в истории России хорошо известна. Российская примета: влияние либеральных идей усиливается перед крахом империи. Так было на рубеже веков, так было в годы перестройки. Жертвой либералов в России уже пали две империи.

Политологи-мистики утверждают, что либеральная идея является агентом враждебного России атлантизма. В самом деле, либеральная идея в ее буржуазном понимании зародилась в Англии, получила наибольшее развитие в Америке. Также нельзя не заметить, что русские либералы охотно ориентируются на «мировые ценности», большая часть которых сегодня штампуется в атлантическом блоке. Согласно этой мистико-геополитической типологии атлантизм враждебен евразийской идее государственности, оплотом которой всегда были Россия и Германия.

Камнем преткновения в титаническом споре моря и суши является либеральная идея. Но существует один парадокс: начиная с эпохи Рузвельта «развитой либерализм» никак не мешает существованию сильных государств и даже империй в Атлантическом блоке. В России же либерализм постоянно вступает в конфликт с государственностью.

Государственническая идея отвечает тем же: к примеру, с усилением державных тенденций в России главный либерал Егор Гайдар активизировал свои оппозиционные выступления – и тут же откуда ни возьмись всплыл опрос о его причастности к становлению дудаевской Чечни. Чеченская кампания стала реваншем евразийцев. Либералов удалось загнать в оппозицию, отстранить от реформ. Но при этом российские империалисты столкнулись с большими проблемами, пока – военного характера.

Либералы против империалистов – не новое для России противостояние. Снова они перетягивают канат, который и есть Россия.

За всем этим, как верно подметил Пушкин, наблюдает российский народ. Остается уповать на то, что россияне сумеют осмыслить вековой опыт и синтезировать разрывающие Россию геополитические тенденции так, чтобы идея личной свободы и личной инициативы обитала в сфере межчеловеческих отношений, идея сильного государства регулировала деятельность государственных институтов. А не наоборот.

Январь 1995 года.

Статья в защиту либерализма. 1995 г

1995

В 1995 году, за три года до августовского кризиса, ознаменовавшего собой окончательный крах монетаризма и либерал-реформаторства в русском исполнении, вопросы о происхождении и предназначении либерализма давали обильную пищу для рассуждений.

Приживется ли либерализм в России, если да, то в каких формах, почему между Пушкиным и Бенкендорфом. Бенкендорф всегда более патриот? Эта статья вызвала потом целую цепочку дискуссий и публикаций.

В тектонике общественного сознания бывают такие разломы, когда обнажаются глубинные, в обычном ходе жизни незаметные, предельно абстрактные сущности. Такой разлом общество переживает сейчас. Идея либерализма, для советского человека ничего не значившая, становится предметом политических и даже кухонных дебатов.

Хорошо сказал основоположник: идея становится силой, овладевая массами. Хотя дело не в массовости, и сила далеко не каждой идеи в массовости. Но феномен угадан: иногда абстрактные идеи (даже трудно определить их сферу – политические, социальные, философские?) переходят в плоскость социальной конкретики. Между такой идеей и ее социальным коррелятом неизбежно существует дистанция, способная исказить суть идеи.

Русский либерализм

К либерализму, по традиции, склоняются люди, интеллектуально постигающие мир. Человек думающий, способный рефлексировать свою способность думать, неизбежно обнаруживает, что дар думать – это самое ценное его достояние. Свобода мысли становится главной ценностью думающего человека, и здесь, видимо, зарождается идеология либерализма. И потому, видимо, либерализм – идеология людей думающих.

Рефлексия собственных интеллектуальных процессов приводит к пониманию другой ценности – ценности собственного бытия. Самобытие как ценность порождает ценность индивидуальной свободы, которая реализуется в конкретном перечне политических свобод (жить, ходить, работать, говорить и т. д.). Так, видимо, и зародились гуманитарные представления о человеке как самоценности, которые, в свою очередь, вызвали к жизни политическую идею прав человека. Но это уже в социальной сфере. Сама либеральная идея, которую Бердяев, например, отделял от разряда идей политических, является некоторой интеллектуальной почвой, на которой произрастают различные социальные корреляты либерализма.

Либеральная идея с ее принципом индивидуализма возникла, видимо, на базе протестантизма. Поэтому для русской интеллектуальной традиции ее можно считать привнесенной (во времена Чаадаева?). Русская интеллигенция только-только постигла радости рефлексии, да так все и осталось: ценность мышления породила политический принцип свободомыслия, при этом до остальных свобод дело как-то не дошло.

Свобода мысли для русского либерала трансформировалась в абсолютную ценность инакомыслия и оказалась дороже всех других свобод, а порой и дороже жизни. Доказательством чему могут служить биографии русских революционеров и советских диссидентов. Так в перечне либеральных свобод в России изначально был допущен перекос в сторону свободомыслия.

Все другие политические свободы из либерального перечня предполагают некоторую социальную ответственность (собственная свобода обеспечивается за счет согласия со свободой других). Но какую ответственность предполагает свобода мысли? Никаких обязательств.

Это еще не все метаморфозы, происшедшие с либерализмом в России. Если полагать индивидуальное мышление как ценность, то национально-территориальные границы никак не соотносятся с таким полаганием. Либерализм как интеллектуальная идея должен быть космополитичен. Современные русские либералы – космополиты. Но их космополитизм противоречит сам себе, ибо имеет геополитическую ориентацию. Более того, российские либералы ориентируются не на Юг, Восток или все равно куда, а на Запад. <…>

Социализированная гегемония разума и культурно-территориальная ориентация, направленная за пределы собственного культурно-территориального контура, неизбежно приводили русский либерализм к конфликту с русской государственностью. В России и в СССР кризису государственности предшествовал всплеск либерализма, и наоборот: расцвет государственной мощи сопровождался притеснениями либералов.

Русский патриотизм

Сам по себе патриотизм означает любовь к отчему краю. Но в русской традиции границы края подменились границами государства. Ну да и в этом ничего плохого нет. Патриотизм, очевидно, является идеей регламентирующей, предписывающей, что родину надо любить, уважать, защищать, вести к процветанию. Каждая из этих норм требует от патриота определенных качеств.

Но по какой-то причине в российском перечне патриотических норм возобладала норма защиты, основанная на принципе силы. Гоббсовское и энгельсовское государство как «аппарат насилия» очень хорошо сочетается с идеей патриотизма, редуцированной до принципа силы. В СССР патриотическое воспитание строилось не на примерах выгодного добрососедства, а на примерах кровопролитного военного мужества.

Такое «патриотическое» государство не просто базируется на принципе силы; сама сила направлена не вовне, а на собственных сограждан, потому что «Родину должны любить все». Как остроумно заметил правозащитник Ковалев, меж Пушкиным и Бенкендорфом Бенкендорф всегда более патриот. В пору расцвета российской государственности расправы с внутренними врагами шли успешнее, чем с внешними. Ориентированный вовнутрь принцип силы сталкивает русских патриотов лбами не с внешними недругами, а со своими же либералами.

Кто виноват

В русской традиции ориентированный вовне принцип разума конфликтует с ориентированным вовнутрь принципом силы.

Идея либерализма предполагает перечень социальных свобод, идея патриотизма предполагает перечень социальных норм. В России и из того, и из другого перечня воплощены лишь фрагменты. Конфликт нарастает на уровне социализации идеи. Поэтому нет конфликта либерализма и патриотизма, есть конфликт либералов и патриотов.

Говорят, в любой ссоре виноват умный. В названном дуэте к категории умных легче отнести либералов. Мамардашвили как-то обмолвился, что демократический строй противоречит идее демократии, ибо идея демократии как принцип противостоит структурности, организованности, а организованность уничтожает демократию. В самом понятии «демократия» заложен парадокс – в части «кратос». По этой причине демократическое государство невозможно.

Еще более этот феномен характерен для либеральной идеи, являющей собой некоторый интеллектуальный принцип, перенос которого в политическую сферу ее же (идею) и искажает. В качестве каламбура можно сказать, что как только либерал становится политиком, он становится могильщиком либеральной идеи, ибо эксплуатирует ее вне пределов ее компетенции.

Либеральная идея может быть спроецирована в политическую сферу лишь как определенный перечень прав и свобод. В России же либеральная идея, да еще редуцированная до идеи свободы мысли, прямиком попала в политику. Но эта свобода не подвергается социализации в отличие от свободы передвижения, свободы предпринимательства и прочих – политических – свобод. Современные либералы-политики выпустили джинна из бутылки российского либерализма, забыв добавить в джин тоника.

Либеральная идея является лишь некой интеллектуальной почвой, на которой могут произрастать различные политические идеи, вплоть до монархической. Конечно, перенос либерализма, да еще недоделанного, в политику – неправомерен.

Что делать

Иногда полезно отделять идею от ее социального коррелята.

В либерализме и в патриотизме нет ничего, что заставило бы их конфликтовать. Это две разноплановые идеи, спокойно вступающие в синтагматические отношения (не «или – или», а «и либерализм, и патриотизм»). Могут же американцы строить сильное государство при их помешанности на неприкосновенности своей «privacy». Видимо, перевод либеральной идеи в плоскость политики там был осуществлен бережно.

Россия же имеет тех либералов, которых имеет. Сегодня либералы-политики отступают под натиском патриотов и незаслуженно компрометируют в общественном сознании либеральную идею. Бог с ними, с либералами, но должен быть баланс идей освобождающих и идей регламентирующих. Если в обществе возобладают патриоты – надо заботиться о либеральной идее, если в обществе возобладают либералы – надо заботиться об идее государственности. И так до тех пор, пока эти идеи не вступят в отношения, характеризующиеся союзом «и». Видимо, на рациональном уровне так и проявляется тектоническая саморегуляция общества.

Февраль 1995 года.