Текст книги "Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года"

Автор книги: Анатолий Степанов

Соавторы: Андрей Серба,Владимир Сиренко,Лариса Захарова,Владислав Виноградов,Юрий Торубаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

X

Николаев проснулся с предчувствием счастья – такое обычно бывало с ним в открытом море в яркий солнечный день, когда все сверкает: и море, и солнечные зайчики на палубе, и посуда в кают-компании, и золото на шевронах – все мироздание кажется праздничным, хочется веселиться и работать среди торжества жизни. Такое вот солнечное настроение. И погода не подвела, как вчера – солнце, жара. Эх, плюнуть бы на все, усадить Любу рядышком с собой в машину и махнуть километров за сорок, чтобы на всю катушку насладиться жарой и морем?

«Как странно… – поймал себя Николаев на этих смешных, в сущности, мыслях. – Когда я был молодой, влюбленный в бывшую, но тогда только будущую супругу, я никогда не представлял себе ее рядом с собой… А ведь сильно был влюблен, очень сильно. А была ли то влюбленность? Или только острое желание молодого сильного парня? Нет, я не грезил ею наяву. Не помню такого. Вот, пожалуйте, на пятом десятке разошелся… Видно, романтизм в старых дураках долго живет…»

Николаев ткнул в клавишу магнитофона.

Запел Кобзон: «У меня есть тайна, ее знает ветер…»

«Вот и у меня теперь есть тайна, – сладко подумалось. А потом пришла отрезвляющая мысль: Я совсем, кажется, запутался».

Но ехал в машине, сидел за рулем и представлял, что рядом Люба. Любочка, Любовь Карловна…

Проводил селекторное совещание с руководителями вневедомственной охраны на предприятиях, давал указания, принимал доклады, все было, как все эти долгие годы изо дня в день, если бы не томило ожидание чего-то очень хорошего, прекрасного.

Городской прямой телефон в кабинете Николаева звонил редко. Начальство из управления обычно тоже выходило на начальника ОВО по селектору. И вдруг зазвонил городской. Разинская.

Николаев только зубы стиснул. Сухо поздоровался. Разговора сам не начинал. Она немного помолчала, выжидая, и спросила первая:

– Что же вы молчите, Феликс Николаевич? Я, можно сказать, ночи не сплю, а он молчок. Загляделся в голубые глаза озер? Заглядывайся, работа у тебя сейчас такая, но не потони. Тут мне рассказывали, как ты, словно купец Епишкин, четвертными на рынке кидался, цветами свою даму одаривал. – Разинская хмыкнула. – Так вот и мнение появилось: чересчур товарищ Николаев увлекается, при таком подходе вопросы не решаются. Спокойнее надо, выдержаннее. Смотрите, Феликс Николаевич! А то ведь мы можем дело так повернуть, что синеглазая сама на вас наручники наденет.

Мир помрачнел. Да, они, гады, на все способны. Потому-то он не может сейчас послать Разинскую к тем чертям, что давно ее ждут. И сейчас нужно эту бестию на том конце провода не ярить.

– Что вы все молчите, подполковник Николаев? Страшно стало? А страшно, докладывайте.

– Мне пока нечего доложить, – сказал он как мог искреннее.

– Как это нечего? Два дня прогулял с дамой и ничего не выведал?

– В личное время она уклоняется от служебных разговоров.

– Ну, ты ведь и у Иванцовой был, там-то что говорилось?

– Виртанен при мне не стала продолжать разговор, что с профессиональной точки зрения совершенно верно.

– Хорошо. Выводы по общему разговору? Уж ты-то мог поддержать, развить трали-вали, в нужное русло их направить. Вы, Феликс Николаевич, известный городской златоуст, а тут что с твоим язычком приключилось? Или онемел от нездешней красоты? Могу дать совет… – Николаев почувствовал, как горло перехватил обруч, рванул галстук. – Форсируйте отношения. Работа теперь такая! – И Разинская захохотала.

Ярость переполняла, искала выход. По себе, шлюха, смеет обо всех судить!! «Работа теперь такая…» Нет, он не жиголо, не платный танцор в ресторане…

В сердцах Николаев переломал все карандаши, что попались под руку. Когда немного успокоился, вызвал старшего лейтенанта Кашина.

Кашин глядел недоуменно и настороженно.

«Наверное, у меня такой вид, что парень боится разноса», – досадуя на себя, подумал Николаев. И сказал почти виновато:

– Присаживайтесь, Евгений Михайлович. Задание есть. Важное. Даже секретное, – и заставил себя улыбнуться.

Кашин молча сел.

– Я вас прошу, лично вас прошу сейчас поехать в Управление, – начал Николаев. – Поехать в Управление и дать показания по делу сержанта Иванцова капитану Виртанен Любови Карловне.

Брови лейтенанта изумленно изогнулись:

– Но меня не вызывали…

– Я знаю. Дело в том, что майор Шевченко преднамеренно дезинформировал нашу гостью. И она полагает, что вы в отпуске. Так же считает и полковник Шатурко.

– Ничего не понимаю… – пожал плечами Кашин. – У меня отпуск через две недели.

– Да. Но Шатурко меня просил изменить график, я этого делать не стал. Говорю, чтобы вы были в курсе дела.

– Но мои показания имеются…

– Имеются. И все-таки, я прошу, повторите их.

Кашин примолк, что-то обдумывая. Потом спросил:

– Что я должен сказать Виртанен?

– Правду, я полагаю. Абсолютно всю. Включая ваше личное отношение к погибшему. Помните, как в марте вы мне сказали: «Ничего просто так не бывает»? Виртанен тоже так считает. И у нее уже к тому есть твердые основания. О вашем устном докладе и о вашем рапорте ей сказал Хрисанфов.

– Что я должен добавить к этому?

Николаев вдруг вспылил:

– Что вы меня-то спрашиваете?! Это ваши в конце концов показания! Ваше дело! Я всегда видел в вас человека честного! Да, и поторопитесь. Это моя личная просьба, подчеркиваю. Вы все поняли?

– Да вроде… – пробормотал Кашин, поднимаясь.

XI

Утром Любовь Карловна допросила сержантов милиции Ерохина и Рыбина. Их показания полностью совпали с уже имеющимися в деле. Они ничего не видели, находились каждый на своем посту, позывных Иванцова не принимали. Что произошло, могут только догадываться. Совсем молодые люди, второй год служат, после армии пошли в милицию, держались крайне скованно, и как ни пыталась Виртанен их «разговорить», они повторяли одно и то же, будто раз и навсегда заученный текст.

Последовавший за допросом сержантов разговор с экспертом-криминалистом утвердил ее подозрения.

…Виртанен рассматривала рацию Иванцова, наконец-то ей ее доставили.

– Как объяснить отсутствие на корпусе вообще каких бы то ни было пальцевых отпечатков? – спросила она криминалиста.

– Можно делать любые допущения.

– А если не преступники позаботились о том, чтобы рация так и не смогла ответить нам на интересующие вопросы? Ее ведь брали в руки разные люди.

– В том числе и я, – усмехнулся Симонов. – Но я ее получил чистенькую.

– От кого вы ее получили?

– От Шевченко, естественно.

– И вы полностью исключаете вероятность, что именно он мог, так сказать, поработать над рацией?

– Смысл? Зачем уничтожать улики? Нет, я не мог и не могу так дурно думать о коллеге. Извините, Любовь Карловна, а не говорит ли в вас некая профессиональная ревность?

– Пока ревновать не к чему. Мной руководит лишь стремление к истине. Утром 19 марта вы получаете рацию как вещественное доказательство от Шевченко. Он и только он в присутствии понятых, как свидетельствует протокол, обнаружил ее и изъял с места то ли высадки преступников на берег, то ли, наоборот, их отчаливания от берега. В котором часу вам была передана рация?

– Про протоколу – в одиннадцать сорок.

– А Шевченко обнаружил ее в семь пятнадцать.

– О господи! – вырвалось у Симонова.

– Кстати, почему вы не направили кожух на одорологическую экспертизу? Тогда сразу стало бы ясно, был ли он обработан, – наступательно произнесла Виртанен.

– Во всяком случае, ни «Шипром», ни бензином от кожуха не пахло, – съязвил эксперт.

– Ацетон, нашатырь, спирт, водка – быстро выдыхающиеся растворы, молекулы которых спустя… – Виртанен подсчитала, – …четыре часа двадцать пять минут могут обнаружить лишь одорологи. Но теперь это уже пустопорожний разговор, – сухо заключила она.

– У меня есть для вас более содержательный, – ей в тон продолжил Симонов. – Вот, пожалуйста, справка. Рация оказалась настроена на волну начальника ОВО УВД подполковника Николаева. И, видимо, не зря, он дежурил в ту ночь.

Любе пришлось внутренне собраться.

– Странно, – процедила она сквозь зубы. – Зачем сержанту связываться во время дежурства с руководством ОВО УВД, в то время когда рядом был начальник подразделения лейтенант Кашин? Может быть, совпадение? Настройку меняли?

– Я говорю то, о чем свидетельствует факт.

Люба подумала немного и сказала тем менторским тоном, который появился у нее, когда она упрекала эксперта в отсутствии одорологической экспертизы:

– Если бы преступники просто вертели ручку настройки, задели бы ее случайно или шкалу сдвинули некие природные силы, она не могла бы быть так точно настроена. Значит, волну менял человек, знающий номенклатуру связи.

– Хотите опять поставить под сомнение действия Шевченко? Он и рацию протер, и шкалу сдвинул? С какой целью? Чтобы бросить тень на Николаева? Я, конечно, здесь недавно, но, по-моему, Шевченко и Николаев едва знакомы. И не слышал, чтобы им было что делить. Скорее, это сделал сам Иванцов. Может быть, Кашин не отозвался на его сигнал при нападении и он вспомнил, что дежурит Николаев?..

– Может быть, – согласилась Виртанен. – Но в деле нет ни слова о подполковнике Николаеве. Допрошен он не был.

– Так ведь… Только теперь ясно, что его следовало допросить.

– Но почему вы сразу не проверили настройку рации?

– Да, в этом была моя вина. Не обнаружив на рации отпечатков пальцев, о настройке вообще не подумал. – Симонов с досадой махнул рукой.

И в это время в дверь кабинета осторожно постучали.

Виртанен отозвалась.

Когда на пороге появился молодой, среднего роста старший лейтенант, чем-то очень похожий на космонавта Титова в год его полета, Виртанен увидела, как оторопело смотрит на него Симонов.

– Привет, Женя, я думал, ты уже загораешь. Любовь Карловна, это же Кашин!..

– Вас отозвали из отпуска? – спросила Виртанен.

– Извините, я так и не ушел в отпуск. Разрешите, товарищ капитан, мне сообщили, нам надо поговорить.

Виртанен повернулась к Симонову.

– Игорь Леонидович, перенесем наши дебаты на другое время. Кстати, товарищ Шевченко уверил меня в том, что Евгения Михайловича в городе нет. С какой целью?

Симонов пожал плечами, презрительно сощурился и ушел, не глядя ни на Виртанен, ни на Кашина. Что творится в Управлении?

Усевшись напротив Виртанен, Кашин глядел недоверчиво, исподлобья.

– Мне предложено сказать вам всю правду.

– Кем предложено? – насторожилась Виртанен.

– Моим руководителем подполковником Николаевым.

– А что, иначе вы не стали бы говорить правду? – чуть насмешливо поинтересовалась Виртанен. – Без прямых руководящих указаний?

– Почему же… Я уже много рассказывал о ночи с 18 на 19 марта.

Виртанен взяла дело, пролистала, вынула два листка, схваченных скрепкой, они были исписаны почерком Шевченко.

– Вы считаете, это много? В деле есть куда более обстоятельные показания.

– Позвольте… – протянул руку к страницам дела Кашин. – Это не все. Это первые краткие показания, которые Шевченко записал еще в порту. А потом все мои показания я писал собственноручно. Посмотрите еще раз, товарищ капитан. Должно быть страниц девять.

Люба еще раз, нарочито медленно, терпеливо перелистала дело. Подняла глаза и увидела на лице лейтенанта беспомощную улыбку.

– Ничего не понимаю. Ну, коли так, давайте сначала.

Виртанен только кивнула. Пролистывая дело, она установила два факта: Шевченко или кто-то другой изъял показания Кашина, а Николаев направил его дать новые показания. Получается, Николаев хотел помочь ей, хотя знал о должностном проступке следователя, но прежде никому не сообщал об этом. Как это понимать? Только однозначно, если бы я не вела следствие, все осталось бы на своем месте.

– С чего начинать? Пожалуй, с главного, – сказал Кашин. – Примерно за час до исчезновения Иванцова с поста я увидел четверых. Явно намечалась драка – трое против одного. Двое спорили, размахивали руками, двое стояли на причале чуть поодаль. Я дал свисток и побежал к ним.

– Вы разглядели их?

– Да, я подбежал быстро. Лица их разглядел, но не запомнил. Могу сказать точно: это не местные, во всяком случае, не из тех, кто, извините, ошивается вокруг порта.

– Что бросилось в глаза? Внешность, одежда?

– Одеты обычно, как сейчас молодежь одевается. Пожалуй, запомнился один из тройки нападавших. Блондин, виски высоко подстрижены, субтильный, джинсы дудочками.

– Описать этого человека вы могли бы?

– Я давал Шевченко данные для фоторобота, но, видно, они ему не пригодились.

– Посмотрите сюда. Никого не узнаёте? – Виртанен выложила перед Кашиным несколько фотографий, в том числе фоторобот, составленный со слов матроса Сергеева.

– Если бы это была фотография человека, а не фоторобот, я сказал бы сразу – он. – Кашин указал на фоторобот.

– Что так осторожничаете?

– Обвинить человека просто.

– Хорошо. Что было дальше?

– Те парни, естественно, бросились кто куда, больше я их не видел. Прошло три часа, а от Иванцова никаких сигналов тревоги не поступало.

– Иван Федорович Хрисанфов сказал мне, что вы не раз замечали, что к Иванцову на дежурстве иногда приходили дружки. Этот парень не из них?

– Нет, я думаю, что это был матрос одного из судов, стоявших в порту.

– В каких отношениях вы были с сержантом Иванцовым?

– Всегда говорил и вам скажу: Иванцов – изрядный шалопай. Не знаю, за какие такие доблести вообще его держали. Про мой рапорт вам майор Хрисанфов докладывал?

– Да.

– А ведь уснул Иванцов на дежурстве в состоянии наркотического опьянения. Случайно я это понял. Летом дело было. Я проверку проводил. Трясу его, сонного. За руку взял. А у него свежие следы от уколов в вену.

– В таком случае, почему Иванцова оставили на работе в органах?

– Начальству виднее.

– Кто, кроме вас, знал о пороке Иванцова?

– Город у нас небольшой. Знали, конечно. Тем более сам Феликс Николаевич устраивал Иванцова лечиться к гипнотизеру. Спросите, какое дело подполковнику до сержанта? Николаев – человек душевный. Может, Иванцов его сам попросил, проявив сознательность? Так, мол, и так, засасывает… А у Феликса Николаевича хорошие знакомства. Как-никак отдел вневедомственной охраны!

– Возможно, вы правы, – медленно проговорила Виртанен. – А вот скажите, как же могло произойти, как могло случиться убийство? Почему Иванцов не звал на помощь? У него же была рация. На чью волну она была настроена?

– На мою, по идее… Но мой селектор молчал, клянусь.

– Знаете, почему молчал? Рация Иванцова оказалась настроена на волну подполковника Николаева.

– Не может быть… С какой стати?

– Не знаю. Спасибо, Евгений Михайлович. Вы помогли мне многое понять в том, что произошло.

Когда Кашин ушел, Люба долго сидела, размышляя. Позвонила Хрисанфову, и он дал справку. Кроме «Капитана Матвеева», в ту ночь в порту Инска стояли «Сиваш», порт приписки Таганрог, и «Красногвардеец» из Горького. Кажется, что-то начинало вырисовываться.

Люба решительно сняла трубку и набрала номер Николаева.

По телефону у него голос был чуть другим. Глубокий, сочный, он приобрел не услышанную прежде Любой бархатистость. И, стараясь не выдать свое волнение, она сказала:

– Капитан Виртанен. Добрый день. Мне необходимо встретиться с вами. Желательно поскорее.

Он почему-то ответил не сразу. И вдруг проникновенно:

– Я приеду через пять минут. Спасибо. Спасибо.

«Да что это такое? Как он меня понял?»

XII

Она сидела за столом, чуть надменная, с холодным блеском в глазах. Николаев достал из кофра цветы, три темно-алые розы.

– Сегодня райский день, Любовь Карловна!

– Спасибо за букет. – Виртанен взяла розы, отложила на подоконник.

«На самое солнце, что же она делает!»

– Я пригласила вас, Феликс Николаевич, вполне официально, – ее отчужденное лицо стало суровым. «Другая женщина. – Николаев расстроился. – Что заставило ее так измениться?»

Она вернулась к столу, и он понял: перед ней лежало дело Иванцова.

– Прежде всего, – сказала Виртанен, – объясните, почему вы направили своего подчиненного старшего лейтенанта Кашина для дачи показаний? Вам было известно, что его собственноручные показания в деле отсутствуют? И, я уверена, их изъяли умышленно.

– Впервые слышу от вас. Ни показаний Кашина, ни дела я и в руках-то никогда не держал. С Шевченко у меня отношений нет, рассказать что-либо мне некому. Но меня насторожила возня вокруг отпуска Кашина. Полковник Шатурко заставлял меня отправить Кашина в отпуск во что бы то ни стало! Это произошло не то в день вашего приезда в Инск, не то на следующий день. Я же, понимая, что по данному делу Кашин – основной свидетель, решил помочь следствию и направил его к вам. У вас еще есть ко мне вопросы, Любовь Карловна?

Виртанен низко опустила голову. Он видел: она листает дело чисто автоматически, пытается скрыть неловкость. Когда она снова подняла голову, он заметил, что взгляд ее потеплел.

– Тем не менее следующий вопрос, Феликс Николаевич. В ночь с 18 на 19 марта у вас были контакты с сержантом Иванцовым?

– Да, он знал, что я дежурю, и в двадцать один час вызвал меня. Меня этот факт, признаться, возмутил. Я же не мог предположить, что слышу голос этого человека последний раз. Я его отругал. Речь шла о квартире. Управление сдало дом, но рапорт Кашина, уже вам известный, помешал внести Иванцова в списки претендентов на ордер.

– Так это семью, не его наказали… – мрачно произнесла Виртанен.

– Такова практика, не я ее изобрел, и вы, Любовь Карловна, тоже должны быть с ней знакомы. Путевки, квартиры, дефицитные подписки на книги – это же все вроде премии. Иванцов уже знал, что ему отказано, но пытался, что называется, меня обработать, бил на жалость к семье. «Вы ж обещали…», – твердил. Об этом, кстати, я сообщал Шевченко, и странно, что он вас не проинформировал.

«И не только меня одну, – подумала Виртанен. – И Симонов не знал, что связь была, иначе бы не вдавался в предположения со мной на пару…»

– Скажу честно, – продолжал Николаев, – одно время, в самом начале, сейчас уже нет, но где-то до середины мая я думал, что моя резкая отповедь сломала парня. Он был невоспитанным человеком, мог разобидеться на весь белый свет и просто-напросто дезертировать. На самоубийство он, конечно, не был способен. Да и не сошелся же свет клином на квартире… Но, когда вы нашли его пистолет, я понял, что заблуждался.

Николаев замолчал, наблюдая, как Люба очень быстро записывает его слова.

– Вы знали, что Иванцов был наркоманом?

– Нет. Узнал, когда его уже не стало.

– Однако утверждают, что вы помогали ему с врачом-наркологом. Как понимать подобное расхождение?

– Кто утверждает?

– Кашин.

– Он просто верил слухам. После гибели Иванцова болтовни было много.

– Но ведь Кашин подавал рапорт, где было сказано, что Иванцов уснул на посту в состоянии наркотического опьянения.

– В том-то и дело, что это последнее уточнение в документах ко мне на стол не попало. У нас тогда вроде бы наркоманов вообще не было, а уж в органах внутренних дел – тем более. – В голосе Николаева прозвучал сарказм. – Ах, Любовь Карловна, Любовь Карловна, кабы вы знали, какое редкостное чувство радости я нес в себе целый день… – Он взглянул на нее.

– …и я все испортила, – усмехнулась Виртанен, покачав головой. – Что делать, Феликс Николаевич, следствие – малоприятная штука. Не пахлава от Керима. Копаешься в… – Она запнулась, опустив глаза.

– Да, да, понял, что вы имели в виду. Какие еще у вас ко мне вопросы?

– Люба молчала. Потом встала, раскрыла шкаф, нашла банку из-под сока. Вышла.

Он понял, что пошла за водой.

Потом, когда она ставила цветы в банку – Николаеву показалось, или он хотел, чтобы так было, – несколько прошедших минут изменили настроение Виртанен.

Поставив розы в воду, она осталась стоять у окна.

– Как бы вы поступили на моем месте, Феликс Николаевич? Из дела фактически изымаются показания главного свидетеля…

– Я вам могу посоветовать – объяснитесь с генералом Осипенко. Я уверен, он начнет служебное расследование. Честно говоря, с удовольствием приму в нем участие в любом качестве. – Николаев откинулся на спинку скрипящего стула и прикрыл глаза, будто устав от изнурительной работы. Сквозь ресницы увидел, что Люба смотрит на него участливо. Порадовался. Но радость была уже потускневшей.

– Если в вашем отношении ко мне, – сказал он, тяжело поднимаясь, – наш разговор ничего не изменил, то я жду вас, как вчера, в машине. Начало кинофильма в восемь вечера.

И он ушел.

XIII

Генерал Осипенко принял Виртанен без промедления. Выслушав ее, он понимающе кивнул и принялся сличать протоколы допросов Виртанен с протоколами, записанными майором Шевченко.

– И что вы собираетесь делать дальше, Любовь Карловна? Озадачили вы меня сильно. Придется разбираться, служебное расследование проводить. – Он раздраженно забарабанил пальцами по краю стола. – И Николаев хорош… Надо же! Кто? Кто мог изъять показания, манипулировать с рацией? Кто? Ну, допустим, рацию протер Симонов или Шевченко, Шевченко или Шатурко, который у нас угро курирует, перетасовали дело как колоду карт.

Виртанен вспыхнула:

– Я говорю только то, что говорю, товарищ генерал!

Осипенко несколько удивленно смотрел на нее. Конечно, Виртанен дала ему еще один факт. Фактом больше, фактом меньше… Но Любовь Карловна не помощник ему в главном: занята своей работой, но кто будет проводить служебное расследование? Все те же люди… Все тот же Шатурко.

«Куда деться от тайных врагов, которые есть в Управлении, несомненно… Есть! Зря я отказался от помощи Быкова», – подумал генерал и вспомнил, как его уговаривал Шатурко не допускать в Инск Быкова. Хотя Шатурко понятия не мог иметь о плане, задуманном Осипенко и генералом Панкратовым из МВД СССР. Вспомнилось, что Шатурко был рад, когда так легко и быстро «уговорил» начальство.

– Так что же вы собираетесь делать дальше, товарищ капитан?

– Мне нужна ваша помощь. Вероятнее всего, человек, продавший пистолет Иванцова, – матрос с одного из двух судов, находившихся в вашем порту в ночь на 19 марта: «Сиваш» и «Красногвардеец». Поэтому мне необходимо направить в пароходства, к которым приписаны эти суда, фоторобот и описание внешности упомянутого матроса. Фоторобот привезен мной из Петрозаводска, описание внешности дал сегодня старший лейтенант Кашин, в общих чертах они совпадают, видимо, идет речь об одном и том же человеке. Далее, мне необходима ориентировка по обнаружению преступлений, связанных с изготовлением, сбытом, транспортировкой наркотических веществ и наркотического сырья, за период, предшествующий убийству Иванцова, хотя бы за месяц. И наконец, меня очень смущает просьба совхоза «Цитрусовый» не менять место постоянного поста Иванцова. Поэтому я хочу побывать в совхозе.

– Вы обедать собираетесь? – вдруг спросил Осипенко. – Пообедайте, и к трем у вас будет ориентировка. Я запрошу телекс, мне быстро сделают.

Из ориентировки МВД СССР за март текущего года выяснилось, что за неделю до убийства Иванцова в Нальчике была раскрыта группа заготовителей сырья наркотиков. Следствие продолжается, поскольку не установлен адресат, то есть переработчики сырья и местонахождение последних.