Текст книги "Кара-курт"

Автор книги: Анатолий Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

– С наступлением темноты, – сказал Кайманов, – вы лично, Белоусов, смените вашего земляка Изосимова у двери комнаты Дурсун. Идите к начальнику боепитания, он выдаст вам четыре обоймы холостых патронов. В восемнадцать часов явитесь на инструктаж, а сейчас пригласите сюда чабана Ичана и Аймамеда Новрузова.

Ответив привычным «Слушаюсь» и повернувшись налево кругом, Белоусов вышел. В канцелярию вошли живой, быстрый Ичан и его товарищ, плотный и сильный парень – как понял Андрей – Аймамед Новрузов.

Самохин поздоровался за руку с Ичаном и Аймамедом, предложил сесть.

– Вот старший политрук хочет узнать, как это все произошло, – сказал Кайманов.

На счастье Андрея, оба гостя отлично говорили по-русски.

Ичан вскочил со стула, в волнении пробежал несколько шагов по комнате.

– Не могу говорить, товарищ старший политрук! Этот Оразгельдыев опозорил весь наш род. Пускай Аймамед сам скажет! Я не могу!

– Работал я на шоссе, ремонтировал покрытие, – начал Аймамед. – Смотрю, человек на дороге. Далеко! Машины мимо едут, он руку не поднимает, идет, потом взял и свернул в отщелок. Я – за ним. Километра три гнался. Потерял. Вижу: знакомый чопан Ичан Гюньдогды отару пасет. Побежал к нему, спрашиваю: не видал тут мужчину с бородой, в сопки к границе пошел? Ичан туда-сюда – нет следа! Давай искать. Беги, говорит, прямо к двум камням, у арчи, рядом с гулили, оттуда далеко все видно. От границы отрежешь, а я по следу пойду, с двух сторон его и возьмем. Смотрю, едет по дороге Оразгельдыев. Сам на сером коне. Буланого в поводу держит. Мало ли военных на конях ездят? Поздоровались. Вон, говорю, у той скалы – подозрительный человек к границе пошел, мы с Ичаном след искали, найти не могли.

Он еще спросил, у какой скалы. Поскакал туда, бородач прямо с карниза в седло на заводного коня, карабин с Ораза сорвал – и обоих поминай как звали.

– Ладно, – сказал Кайманов. – Оразгельдыевым займемся сами, вам двоим пора выполнять свое задание. Пройдете вместе со старшим политруком мимо окошка Дурсун так, чтобы она вас увидела. Андрей Петрович покажет на окошко, вы оба, вроде бы незаметно, кивнете головой. Смотрите, делайте все, чтобы выглядело натурально. Можете просто оглянуться на окошко, больше ничего делать не нужно. Пока отдыхайте. В восемнадцать часов мы со старшим политруком вас вызовем...

Когда Ичан и Аймамед вышли, Кайманов положил руку на плечо Самохину, негромко сказал:

– Я тебе, Андрей Петрович, полностью верю, знаю, что в этой истории твоей вины нет. Но кое-кто землю роет, чтобы, лягнув тебя, повыше взлететь. Давай-ка звони полковнику Артамонову. Он в курсе всех наших дел, но лучше, если ты сам с ним поговоришь.

Самохину повезло: полковник был у себя, сразу взял трубку.

– Товарищ полковник, я... – начал было Самохин, но Артамонов тут же его перебил:

– Да, Андрей Петрович, да, проморгали мы с вами Оразгельдыева. И Шайтана вашего с Репсом, считайте, лучших лошадей комендатуры тоже нет. Придется за них наличными платить. Но сейчас не время выяснять отношения. Надо действовать – и немедленно. Любой ценой найдите, кто на вашем участке организовал переправу. Срочно отправляйте к Хейдару связного...

ГЛАВА 5. ГЛУБОКИЙ РЕЙД

Ичан прислушался, осмотрелся. Привыкнув ночами пасти отару, он отлично ориентировался в темноте. Важно было, чтобы не помешала какая-нибудь случайность. Можно очень хорошо все продумать, а попадется на пути запоздалый дехканин, поднимет крик, пиши пропало.

Все было тихо. На фоне звездного неба светлеющими в сумраке пятнами выделялись строения комендатуры. В углу двора, примыкая двумя стенами к глинобитному дувалу, – мазанка с широким зарешеченным окном. Там Дурсун, и сейчас Ичан будет ее «спасать». Чем-то еще закончится это «спасение»? Но азарт охотника уже подзуживал Ичана. Временами ему казалось, что он не по заданию геок-папак проводит операцию, а в самом деле спасает свою возлюбленную, чтобы потом увезти ее на быстрых ахалтекинцах в прекрасные края.

Ичан никому не признавался, даже самому себе, почему его не надо было уговаривать идти спасать Дурсун. Ничего, что она вдова и у нее двое детей. Ичан тоже не так уж молод, а Дурсун – женщина при всех статях... Эх, и промчит Ичан красавицу Дурсун на ахалтекинцах! Что ж, есть и ахалтекинцы. У дороги, в тени чинар, ждет с ними Аймамед Новрузов...

Ичан еще раз внимательно прислушался, посмотрел на звезды. Часов у него не было, но время по ручке ковша Большой Медведицы он определял точно. Вот-вот должен был раздаться сигнал... И все же, как он ни прислушивался, а сигнал раздался неожиданно и совсем не с той стороны, с какой он его ждал. По ту сторону границы послышалась отдаленная стрельба, о которой и речи не было, когда договаривались со старшим лейтенантом. В комендатуре раздались телефонные звонки, отрывистые команды. Во дворе поднялась беготня, спустя минуту не меньше взвода верховых вымахнули галопом за ворота. В ночной тишине звонко отдавался топот многих копыт. Заурчала мотором машина, захлопали двери. Кто-то громким голосом подавал команды по телефону. Ичан понял: это уже не инсценировка, а настоящая тревога. Что же там стряслось? А может быть, и к лучшему? Когда он встретится с Хейдаром и будет рассказывать, как удалось сбежать, ему скорей поверят: за кордоном такой шум сделали, что уж пограничники обязательно должны были его услышать... Ичан забеспокоился: а вдруг из-за этой настоящей тревоги о нем забудут или почему-либо изменят весь план? Но нет, вот в крайнем темном окне, где кабинет Кайманова, замигал карманный фонарик: три коротких вспышки, одна длинная. Снова – три коротких, четвертая – продолжительная. Пора!

Ичан ящерицей скользнул вперед между камнями. У мазанки поднялся на ноги, заглянул в окно.

– Дурсун-ханум! Это я, Ичан. У зеленых фуражек тревога. Бежим скорей к твоему отцу Хейдару, поторопись!

Темная фигура вышла из угла комнаты. Перед Ичаном возникло бледное в свете звезд лицо Дурсун.

Узнав его, она кивнула, закрыв рот платком, молитвенно сложила руки, вверяя свою жизнь аллаху. Ичан поднял припасенный лом, принялся с силой выдирать и скручивать железные прутья оконного переплета. Как ни уверял Белоусов, что решетка на честном слове держится, справиться с нею оказалось не так-то просто.

– Дурсун-ханум, отойди в угол хонье, – попросил Ичан и так рванул на себя лом, что с треском вырвал прутья решетки из гнезд, расщепив раму окна.

За мазанкой раздался топот, щелканье затвора.

– Стой, кто идет?

Ичан узнал голос Белоусова.

– Дурсун-ханум, скорей!

Ичан протянул руки, помогая Дурсун выбраться из окна, почувствовал в своих объятиях сильное тело молодой женщины, бережно опустил ее на землю.

– Скорей!

Схватив в темноте Дурсун за руку, устремился вместе с нею вниз по откосу.

– Стой, стрелять буду!

Но Ичан только прибавил ходу. Грохнул выстрел. За ним сразу же – второй, третий! И хотя Ичан отлично знал, что стреляют холостыми, невольно пригнул голову, стараясь бежать зигзагами, как бежит пехотинец на поле боя.

Дурсун, то ли от страха, то ли еще отчего, споткнулась на ровном месте. Ичан едва успел ее поддержать. Схватив Дурсун на руки, искренне жалея, что и выстрелы, и погоня задуманы по плану, он вбежал вместе со своей ношей в тень чинар, где ждал его с лошадьми Аймамед Новрузов.

Почувствовав под собой коня, Дурсун ловко разобрала поводья, переданные ей Аймамедом, и три всадника, низко пригнувшись к лошадям, помчались в сторону от дороги. Позади хлопали выстрелы, потом стал приближаться все нарастающий топот, лай и повизгивание псов.

– Скачите к головному арыку, там собаки не возьмут след. Я их задержу! – крикнул Аймамед, развернул коня и, соскочив на землю, открыл ответный огонь.

Не выпуская из рук недоуздок коня, на котором скакала насмерть перепуганная Дурсун, Ичан на мгновение обернулся.

Трескотня выстрелов Аймамеда прервалась, донесся то ли стон, то ли крик:

– А-а-а-а!..

Ичан зло выругался, пришпорил коня, увлекая за собой и без того отчаянно скакавшую лошадь Дурсун. Но вот и главный арык. Они долго ехали по воде, прислушиваясь к топоту лошадей и лаю собак, метавшихся там, где они достигли арыка.

Все было разыграно, но временами эта игра настолько увлекала Ичана, что он забывался и уже всерьез начинал думать, как уйти от погони, обмануть преследователей. Приключение радовало его, веселило душу. Но вот арык привел их к тому месту в горах, откуда вода каскадом падала по бетонированным желобам. Там уже могли быть колхозники, работающие на поливе плантаций. Боясь нежелательного вмешательства, Ичан отпустил коней, резко свернул в сторону. Дурсун взмолилась:

– О, Ичан! Я больше не могу! Сил нет!

Она и в самом деле едва не падала с ног от усталости и нервной встряски.

Ичан подхватил ее на руки и больше километра нес, поднимаясь в горы, а когда она немного пришла в себя, еще полчаса тащил за руку по такой крутизне, что здесь уже можно было не опасаться погони: в этих скалах один хороший стрелок мог задержать целый отряд.

Наконец в нагромождении камней открылся вход в гавах – пещеру. Ичан увлек Дурсун к гаваху. Та неожиданно остановилась, не соглашаясь войти.

– Ай, Дурсун-ханум! – с досадой воскликнул Ичан. – Сейчас не время спорить. Отец приказал тебе слушаться меня. Плохо тебе не сделаю. На гулили идти нельзя: геок-папак там каждый камешек проверяют, нас с тобой ищут. Оставаться с тобой мне тоже нельзя, я должен быть с отарой: всех чопанов тоже проверят – кто дома, а кого нет. Здесь вот, – Ичан снял заплечную торбу, – для тебя одежда, еда и питье. Жди меня до ночи, никуда не ходи. Если будет все спокойно, завтра ночью перейдем гулили, к утру увидишь отца. Чтоб тебе не скучать, с этого места будешь видеть, как мы с чолоком Рамазаном отару пасем.

Ичан оставил Дурсун в гавахе, растаял в темноте.

Весь следующий день он маячил с отарой около скалистого отрога горного хребта, где пряталась за нагромождением камней, в тайном гавахе Дурсун. Наверняка она видела, как ранним утром к отаре на всем скаку подъехали два пограничника, спрашивая о чем-то, а он показал им рукой в сторону, противоположную от гаваха.

Ночью Ичан и Дурсун благополучно перешли границу, к утру были недалеко от аула Фаратхана.

Полностью доверявшая теперь Ичану, Дурсун призналась, что старый Хейдар сумел передать весть семье, где он и что с ним. Она уверенно вела теперь Ичана к его закордонным хозяевам, а Ичан все с большей тревогой осматривался по сторонам: приближалась самая трудная и самая ответственная часть задания.

– Ай, Дурсун, – сказал Ичан, когда они подходили к укрытому зеленью высокому добротному дому, – как хорошо, наверно, снова оказаться на земле своего рода!

– Джан Ичан, – ответила Дурсун, – то, что ты сделал для меня, я никогда не забуду. Но дети мои остались по ту сторону гулили. Не знаю, когда и где я их увижу, и увижу ли...

– Ты их обязательно увидишь, Дурсун-ханум, – заверил ее Ичан. – Я думаю, очень скоро увидишь...

* * *

В глубине тенистого двора, за высоким красивым домом господина Фаратхана, приютилась среди других подсобных служб и помещений маленькая глинобитная мазанка. В мазанке перед двумя фарфоровыми чайниками, держа пиалу на вытянутых пальцах, сидят и пьют геок-чай, степенно беседуя, Ичан со своим старинным другом Хейдаром.

Дурсун отправили на женскую половину дома отдыхать после трудной дороги. Господин Фаратхан был занят и пока что пришельцев из-за кордона к себе не вызывал. Он даже не вышел к Ичану и Дурсун, а лишь появился в богатом халате и тюбетейке перед открытым окном своего дома, принял вещественный пароль: кабачок-табакерку. Только и спросил у Хейдара: «Ты знаешь этого человека?»

– О да, горбан! Да продлятся вечно годы твои, – с поспешностью ответил Хейдар. – Вместе с моим другом Ичаном мы отбывали наказание советских властей.

Фаратхан пристально посмотрел на Ичана и, уже отвернувшись от окна, негромко сказал:

– Будешь нужен – позову. Пока отдыхай. Можешь говорить с Хейдаром...

В первые минуты, едва увидев Дурсун и обняв ее, Хейдар не знал, как выразить свою радость. Сейчас же Ичан, довольный успешным завершением поисков Хейдара, заметил в лице старика следы забот, тяжкого раздумья, как будто с приходом Ичана и Дурсун жизнь его стала еще труднее. И все-таки он был рад встрече, этот старый проводник, терьякеш и горе-контрабандист Хейдар, хотя за последнее время стал еще старше, желтее и морщинистее, казалось, не только горе, но и болезнь подтачивали его.

– Ай, Ичан, я уже не думал, что увижу близкого человека: с той стороны, а тут такая радость – и сам пришел, и дочь Дурсун с собой привел!

– Если наш приход для тебя радость, почему тогда печальный, Хейдар-ага? – участливо спросил Ичан. Ему казалось, что раз он своим приездом протянул Хейдару «мостик» с той стороны да еще прихватил с собой его родную дочь Дурсун, во взгляде Хейдара должна быть только радость.

– Ты еще спрашиваешь, джан Ичан, – вздохнув, ответил Хейдар. – Сам подумай... Сын Барат-али воюет на Западном фронте, Патьма – жена моя – по ту сторону гулили, а я здесь – по эту, и еще неизвестно, когда домой попаду. Дочь Дурсун – со мной, ее дети в Советах под охраной зеленых фуражек. Ты пришел ко мне тоже по их приказу, я хожу с людьми Фаратхана, ругаю Советы, а сам не знаю, как через гулили опять к вам уйти. Совсем я запутался, джан Ичан, не вижу для себя никакого выхода.

Ичану не терпелось поскорее приступить к делу: расспросить Хейдара, с кем он встречается, кто еще кроме Фаратхана заставляет его ездить по аулам рассказывать о Советах небылицы. Надо было передать задание полковника Артамонова, хотя Ичан не был уверен, наступило ли время для такого серьезного разговора. По опыту он знал, если не мешать Хейдару, сам он постепенно гораздо больше расскажет.

– Не знаю, как я согласился в Кара-Кумы идти, джан Ичан, – словно в раздумье продолжал Хейдар. – Наверное, обрадовался, что нашлась Патьма, почувствовал, будто мне тридцать лет, а не пятьдесят пять. Всю жизнь по чужой указке жил, а тут доверили такой отряд в Кара-Кумы вести, сам полковник Артамонов задание давал!

– Он и сейчас большой привет тебе передает, – вставил Ичан. – Сказал: обязательно приди потом ко мне и расскажи, как себя чувствует, что успел сделать наш друг Хейдар...

Хейдар молча развел руками, не сразу сказал:

– Сам видишь, Ичан, как я живу, что делаю, не знаю только, что буду полковнику, Ешке Кара-Кушу, длинному Андрею отвечать. Знаешь, Ичан, я ведь чуть не заболел, когда в Кара-Кумах Андрей сказал: «Пришло время с тобой откровенно поговорить». «Вах! – сказал я тогда. – Это уже второй откровенный разговор. После первого вы послали меня в Кара-Кумы, теперь пошлете на Западный фронт». Он сказал: «На Западный фронт мы тебя не пошлем, а на Восточный посылаем. Очень большие пограничные начальники поручают тебе важное дело, Хейдар-ага...» Андрей Петрович сказал: сейчас мы вступаем в бой. Когда мы будем громить бандитов, ты будешь спасать их главаря Аббаса-Кули.

– А где он сейчас, Хейдар-ага, этот Аббас-Кули? – спросил Ичан.

– Откуда я знаю? Меня хотя и кормят за то, что спас этого выродка, а держат на цепи: без Мереда Сунаит-оглы и двух телохранителей Фаратхана шагу не дают ступить. Ты пришел сюда с моей дочерью Дурсун. Ты думаешь, принес моему сердцу покой? Они, эти выродки, только обрадуются, что еще одной веревкой меня можно связать.

– Хейдар-ага, – мягко возразил Ичан. – Твоя Дурсун мстила за тебя, хотела комендатуре большую неприятность сделать. Кара-Куш немножко арестовал ее, чтобы я ее спас. Здесь тоже, что бы ни случилось с твоей Дурсун, не вмешивайся. Знай: все будет сделано для тебя и для нее.

– Ай, Ичан, когда я пошел в пустыню, Андрей Петрович сказал: «В того, кто стоит между врагами, пули летят с обеих сторон». Я не знаю, есть ли такая сторона, откуда бы в меня не летела пуля.

– Есть, Хейдар-ага. Она там, – Ичан указал жестом в сторону границы. – Там твоя жена Патьма, там воюет с немецкими танками твой сын Барат-али.

– Не знаю, Ичан, не знаю. Хочу тебе верить. Ты честный человек. Когда Андрей сказал: придет к тебе Ичан, скажет, что делать, я думал, как ты придешь? Тебя же сразу схватят и убьют! А ты пришел. Значит, можно верить... Хочу верить...

– Обязательно надо верить, – подтвердил Ичан, – и мне, и начальнику Андрею, и старшему лейтенанту Кара-Кушу. Хоть ты и выступал против Советов, мы не сердимся на тебя: понимаем – заставляли. Полковник Артамонов верит тебе и поручает до конца довести начатое дело... Хейдар-ага, я здесь для того, чтобы не только спасти тебя и Дурсун, но и вместе с тобой выполнить задачу, которую мне доверили. Ты согласился уйти под пулями с Аббасом-Кули, чтобы узнать, кто его хозяин. Сейчас мы знаем, что это Фаратхан. Но у Фаратхана тоже есть хозяин. Ты должен мне сказать имя этого человека, какой он на вид, где его искать...

– Я не знаю, Ичан, – опустив голову, печально сказал Хейдар. – Я ничего не знаю. Я уже столько наговорил против кызыл-аскеров и геок-папак, что мне нельзя вернуться назад.

– Все будет зависеть от тебя, Хейдар-ага. Ты еще можешь все исправить, – прервал его Ичан, – если знаешь, скажи, кто хозяин Фаратхана?

– Знаю одно, – не сразу ответил Хейдар, – Фаратхану нужен очень надежный проводник, верный человек. Ты спас Дурсун, принес от Махмуда-Кули табакерку. Значит, ты проводник Махмуда-Кули, переправляешь «пассажиров» через границу. Фаратхан постарается испытать тебя, бойся его, а мне или те, или другие сделают кутарды.

– Все в твоих руках, Хейдар-ага, – ответил Ичан, – а испытаний я не боюсь... Значит, проводникам дает табакерки Махмуд-Кули... Где его искать?

– В Ашхабаде, на текинском базаре. Но Махмуд-Кули для очень важного господина, которого будут переправлять, не годится. Нужен совсем надежный человек. Его сам господин Фаратхан должен знать много лет, и такой, чтоб жил у нас и пограничники его знали. Когда я назвал Сюргуль, как научил меня Кара-Куш, Фаратхан сначала удивился, потом задумался. «Горбан! – сказал я ему. – Она помогала мне, помогала Аббасу-Кули. Она – старая женщина, хочет умереть на земле своих отцов. Если вы прикажете кровникам больше не трогать ее, для вас она самого важного господина через гулили переведет». Фаратхан мне не ответил, но от своего человека я здесь узнал, что какой-то Имам-Ишан поедет к ней с вещественным паролем самого господина Фаратхана. Это будет не какой-нибудь кабачок, на котором священные полумесяцы может нацарапать любой правоверный. Господин Фаратхан даст вещественный пароль со своей личной подписью, которую знает тот человек. В условленном месте она встретит его и поведет через гулили под прикрытием Имам-Ишана.

– Так это же очень хорошо, что ты все так узнал! – воскликнул Ичан.

– Конечно, хорошо. Но когда все провалится, мне больше не жить...

Дверь в мазанку отворилась, на пороге остановился тот самый старик, который проводил Дурсун к Фаратхану. Ичан запомнил: зовут его Меред Сунаит-оглы.

Надменно глянув на Ичана и Хейдара, он сделал повелительный жест:

– К господину Фаратхану!

Меред пропустил обоих мимо себя, провел крытым двором к калитке в высоком дувале. У калитки, гневно прижимая руки к груди, стояла Дурсун и смотрела в просверленный в досках глазок. Рядом с нею сидел в кресле, вынесенном под дерево, хозяин дома Фаратхан. Ичан сразу же отметил про себя: Дурсун не обойдена милостью Фаратхана – на плечах ее дорогой, расшитый алыми розами платок такой дивной красоты, что любая женщина отдаст за него полжизни.

– Подойди сюда, – приказал Фаратхан, едва шевельнув пальцем.

Ичан приблизился. Хейдар почтительно склонил голову.

– Посмотри туда, – приказал Фаратхан Ичану, – и скажи, знаешь ли ты этого негодяя?

Ичан посмотрел в глазок, увидел невысокого зимогора – кочевника, уложившего немудреное хозяйство на двухколесную тележку, подгонявшего вдоль улицы такого же, как и он сам, грязного и запыленного ишака.

«Вот и старшина Галиев», – подумал Ичан и поспешно отстранился от глазка, как будто его могли увидеть с улицы.

– ГПУ, джаншуз шурави [32]

[Закрыть], старшина с погранзаставы геок-папак, – сказал Ичан, прижавшись к дувалу, перебегая глазами с предмета на предмет, как будто искал, куда бы спрятаться.

– Ты точно узнал его? – спросил Фаратхан.

– Горбан, – ответила Дурсун. – Этот маленький военный в черных песках хотел убить моего отца. Я держала его винтовку вот так, видела его рядом с собой, как вижу сейчас вас.

Фаратхан жестом подозвал Мереда Сунаит-оглы, бросил ему несколько слов.

Тот принес и подал Ичану маузер.

– Ты храбрый джигит, Ичан. Иди и докажи нам это еще раз.

– Горбан, – возвращая маузер, ответил Ичан, – эта штука громко стреляет. Такие дела надо делать тихо...

Откинув полу куртки, он показал подвешенный к поясу нож в кожаных ножнах.

– Иди...

Ичан скользнул в калитку, направляясь вслед за Галиевым, заметил, что со двора Фаратхана вышли Меред Сунаит-оглы и два дюжих, рослых молодца в тельпеках, полосатых халатах.

Галиев неторопливо подгонял своего ишака хворостиной, время от времени останавливался, чтобы подобрать для костра случайно оказавшуюся на дороге палку или сухой верблюжий помет, осматривался, неторопливо укладывал топливо на тележку. Ичан медленно шел вслед за ним, опираясь на свой пастуший посох.

Дорога вывела их за аул, впереди, у склона сопки, показалась груда камней, у которых Ичан должен был по плану «напасть» на Галиева. В этом месте дорога шла вдоль склона сопки по краю обрыва. Ичан скользнул с осыпи, пробежал вперед под обрывом и, лишь только Галиев спустился с уклона, бросился на него сзади, высоко занеся блеснувший на солнце нож.

Бродяга зимогор мгновенно обернулся, тоже успел выхватить нож. Противники сцепились, покатились по земле, удерживая руки друг друга. Ичан, изловчившись, нанес Галиеву удар кулаком в живот, и когда тот скрючился от боли, всадил в землю нож за его спиной. Галиев выгнулся, откинулся навзничь. Раздался топот копыт. На дороге показался пограничный патруль – всадники в зеленых фуражках. Позади Ичана из-под обрыва раздался предостерегающий свист: подавали сигнал Меред Сунаит-оглы, телохранители Фаратхана. Ичан подбежал к ним с окровавленным ножом, со следами крови на руках и лице. Сзади грохнули выстрелы. Все трое бросились за Мередом, оказавшимся, несмотря на возраст, далеко впереди остальных.

– Якши, джигит, – услышал Ичан похвалу Мереда. Краем глаза увидел в его руках тот самый маузер, который ему предлагали взять с собой, подумал: Меред не посмотрел бы, что «эта штука громко стреляет»...

На мгновение оглянулся. Два советских пограничника, сойдя с лошадей, бережно укладывали на самодельные носилки, сделанные из плащ-палатки и винтовок, «черводара» Галиева.

– Бик-якши, джигит, – снова повторил Меред Сунаит-оглы. У Ичана отлегло от сердца: «Кажется, получилось»...

Пройдя под обрывом, все четверо один за другим нырнули под куст, закрывавший узкий лаз, куда можно было протиснуться только ползком. Обдирая пальцы и колени, Ичан ящерицей пробрался в этот лаз вслед за Мередом, вскоре смог встать на четвереньки, а потом и подняться во весь рост, ощупью пошел вперед в полной темноте. Меред взял; его за руку, и они пошли быстрее. Два телохранителя Фаратхана спешно заваливали позади них камнями вход. После этого шли всей группой довольно долго, временами останавливаясь и прислушиваясь. Погони не было. Меред Сунаит-оглы неожиданно остановился, приподнял над головой крышку люка. Ичан зажмурился от яркого света. Оказались они в каком-то сарае, дверь которого была открыта. Солнце било прямо в глаза, и в первые мгновения после темноты Ичан ничего не мог рассмотреть. Почувствовал, как с неожиданным проворством Меред Сунаит-оглы выбрался из люка, сам нащупал под ногами ступеньки, выскочил наверх. У люка с биноклем на груди стоял Фаратхан.

«Все видел!» – Ичан похолодел. Окинув быстрым взглядом двор, заметил на плоской крыше дома Фаратхана человека в халате и военных сапогах. В руках у человека тоже бинокль.

– Ваше повеление выполнено, господин. Этот джигит оказался достойным правоверным, – склонившись перед хозяином, доложил Сунаит-оглы.

Фаратхан некоторое время изучающе смотрел на измазанного в крови и земле Ичана, затем негромко сказал:

– Ты ошибаешься, Меред. Этот недостойный очень плохо сделал то, что я ему приказал.

– Горбан! Он ждал нападения, у того тоже был бичак! – воскликнул Ичан.

– Ты смеешь мне возражать?

Фаратхан поднял бровь, дюжий телохранитель ударом кулака сшиб Ичана на землю.

Вскочив на ноги, Ичан схватился за пояс: ножа на поясе не было.

«Пропал, забьют насмерть». Сквозь горячий красноватый туман, застилавший глаза, маячило, расплывалось, и перекашивалось злое лицо Фаратхана.

– Ты смеешь мне возражать? – повторил Фаратхан, но, сдерживая гнев, на мгновение замолчал.

– Хорошо! Я, Фаратхан, буду с тобой говорить... Скажи, недостойный, как узнали эти гяуры, что ты нападешь на джаншуз шурави? Откуда их шайтан на дорогу кинул?

– Горбан! Раз они послали джаншуз шурави, они охраняли его! – с искренним отчаянием воскликнул Ичан.

– Да, это правильно. Раз они послали джаншуз шурави, они охраняли его, – согласился Фаратхан. – Но ты не сказал, почему они стреляли с двадцати шагов и не попали в тебя? А? Поверит кто-нибудь или нет, что советские геок-папак с двадцати шагов не попали в тебя?

Новый удар, нанесенный откуда-то сбоку, сбил Ичана с ног. Все закачалось и поплыло перед глазами.

* * *

В канцелярии комендатуры раздался телефонный звонок. Не отходивший от аппарата Кайманов снял трубку.

– Товарищ старший лейтенант, докладывает старшина Галиев.

– Амир! Живой! Гора с плеч! Ну, что у вас?

– Я-то живой. С Ичаном плохо. Бьют. То ли заподозрили, то ли для острастки, чтоб боялся. Яков Григорьич, Ичан со слов Хейдара успел мне сообщить имя старшего у проводников. Какой-то Махмуд-Кули. Еще Хейдар понял, что у Фаратхана ждут от нас какую-то важную птицу. Вещественный пароль Хейдар не знает, говорит, что как будто его предложение Фаратхан принял. К ней с вещественным паролем для важного господина пойдет какой-то Имам-Ишан. Он же будет их прикрывать при переходе через границу. Сзади и впереди пойдут две группы контрабандистов с терьяком в виде «крыши», обставляют все так, чтобы не было случайностей. Очень важно им переправить этого агента.

– Хорошо, продолжай наблюдение, – сказал Яков. – Если Ичану будет туго, придется брать Фаратхана, но думаю, Ичан им нужен живым. Постараются сломить, как Хейдара, заставить работать на себя.

– Может быть и так, – согласился Галиев. – Боюсь только, не стали бы Ичана пытать. Подозревают...

– Подозрение – не доказательство...

– Да у нас-то все вышло по плану. Их только могло насторожить то, что меня пограничники «спасли».

Что говорить, в любой план жизнь вносит свои поправки. Кажется, они недооценили Фаратхана.

– Давай, Амир, информируй почаще, действуй, – сказал Кайманов. Но не успел еще передать содержание разговора Самохину, как снова раздался звонок. На этот раз трубку снял Андрей.

– Слушайте! Чем вы там заняты? Где полковник Артамонов? Почему до вас никак не дозвонюсь? Кто говорит? Капитан Ястребилов говорит!..

Андрей ответил, что заняты они с Каймановым охраной государственной границы, а если конкретнее – проведением операции, и что полковник Артамонов не докладывает о себе заместителям коменданта Даугана.

– Я с вами серьезно говорю, – оборвал Самохина Ястребилов. – Передайте полковнику Артамонову, что к нам в закордонную комендатуру обратились гражданские и военные власти. В пограничной зоне бесчинствует банда, вызывает волнения. Найден исколотый штыками, заметьте, русского образца, иранский военнослужащий. Вырезана семья скотовладельца. Банда ведет бой с иранской ротой частей охраны порядка. Мною приняты меры: на ликвидацию банды послан взвод пограничников. Положение угрожающее. Выезжайте с резервной заставой в район аула Старые Чинары. Все!

Ястребилов говорил так, как будто передавал текст заранее написанной телефонограммы. Зная его стремление преувеличивать опасность, Самохин не очень-то верил, что создалось угрожающее положение и к Ястребилову обратились «гражданские власти». За кордоном сейчас дислоцировались не только пограничники отряда полковника Артамонова, но и регулярные части Красной Армии. Но тем не менее, если с бандой ведет бой иранская рота охраны порядка, да к тому же иранский военнослужащий исколот штыками русского образца, – дело пахнет политической провокацией.

– Выезжаем немедленно с резервной заставой, – сказал Андрей. Кайманов вызвал дежурного, приказал объявить тревогу.

...У Старых Чинар, когда Кайманов и Самохин приехали туда со всеми оказавшимися в наличии бойцами, военные действия уже закончились. Осталось лишь оцепление из числа иранских солдат, да группами собирались жители аула. Самохин понял: не было необходимости гнать машины с Даугана, вызывать резервную заставу, но коменданту Ястребилову, очевидно, было не все равно, кто будет участвовать в ликвидации банды.

В ответ на официальный рапорт Кайманова о прибытии он только и сказал: «Могли бы и раньше...»

В чем-то комендант был, конечно, прав: аул носил следы настоящего боя. Видны были следы взрывов гранат, оспины от пуль на глинобитных стенах кибиток. В тени чинар стояли санитарные повозки, с повозок доносились стоны раненых. Вдоль дувала лежали убитые, накрытые домоткаными холстами.

Кайманов слегка присвистнул:

– Да, тут и правда целая война была!

– Еще и какая, – несколько смягчившись от признания значительности событий, в которых он участвовал, подтвердил Ястребилов. – Рота иранских солдат охраны с вечера блокировала бандитов, заперла их в ауле. А главарь банды с десятком головорезов выскользнул из окружения, а потом ударил с тыла по этой роте. Прорвались и ушли, как их и не было. Когда мы подошли, уже все закончилось, только убитых да раненых помогли подобрать. Одного пленного взяли, сидит взаперти, только ни слова не добьешься.

– Давайте все-таки попробуем его расспросить, – предложил Кайманов. – Где он сидит?

– Вон в той кибитке.

Капитан махнул рукой в сторону стоявшей на отшибе глинобитной мазанки, у входа в которую, как полагается в подобных случаях, стоял часовой.

Велико же было удивление Кайманова, когда на приказ выйти из кибитки появился старый знакомый – продавец угля и дров, первый человек, встречавший советские войска, житель прикордонного города – Ашир.

– Вот так встреча! Салям, салям, – отвечая на приветствие, сказал Кайманов. – Ты-то как с этой компанией попал, почему раньше не путался с бандитами?

– Ай, лечельник! Ай, великий аллах! Сагбол тебе, послал добрых начальников, таких, как я ждал! Значит, не обманул меня курбаши! Аллах не отвернул свое светлое лицо от бедного Ашира!