Текст книги "Кара-курт"

Автор книги: Анатолий Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Прервав свои восклицания, Ашир с удивлением посмотрел на Якова, спросил;

– Ты, кажется, сказал «бандитов»? Почему так сказал? Мы не бандиты!

Сказано это было с таким достоинством, что Кайманов переспросил:

– Не бандиты? А кто ж вы такие?

– Мы революционеры. Революцию делаем. У богатых все отбираем, бедным отдаем.

– Революцию? Андрей Петрович, это по твоей части, – сказал Кайманов и перевел содержание разговора с Аширом.

– И кто же у вас главный революционер? – спросил Самохин.

– Как кто? Ваш лучший друг, помощник советских начальников. Он сказал: «Будем делать революцию вместе с советскими кызыл-аскерами. Все за нами пойдут!»

– А все-таки, кто он, как его найти?

– Пошел народ поднимать. – Ашир принял значительный вид: – Очень много народа надо! Одна рота амние чуть не уничтожила весь наш отряд!

– Слушай, Ашир, ты же все перепутал. Амние у вас были до шахриварских событий. Сейчас у вас солдаты охраны порядка из народа. Выходит, вы с ними воевали, со своим народом.

– А-а, лечельник! Раз на нем военный мундир, для меня он все равно амние.

– Но ты не назвал имя своего вожака.

Ашир с удивлением посмотрел на Кайманова:

– Так ты правда не знаешь нашего вожака? Он только о вас и говорит! Все видели, как он вместе с вами в город пришел, потом и по аулам ездил. Винтовки и патроны, маузеры, харли и мултыки от вас привез.

– Советские винтовки?

Самохин и Кайманов переглянулись. Дело принимало серьезный оборот. Кажется, слухи о том, что иранский военнослужащий исколот штыками русского образца, не лишены оснований.

– Конечно, советские. Разве не ты их давал?

– Нет, Ашир, ни я, ни старший политрук, ни полковник, ни наши большие начальники винтовки вашему вожаку не давали. У вас тут не революция, а беспорядки, которые ни вам, ни нам не нужны. А время-то военное...

Ашир в недоумении замолчал, Самохин и Кайманов быстро обдумывали создавшееся положение. Ход мыслей у них был примерно одинаковый: с переходом наших войск в Иран Реза-Шах подписал отречение, передав престол старшему сыну – двадцатитрехлетнему Мохаммеду Реза Пехлеви. Мохаммед Реза принял присягу, заявив, что будет управлять страной на основании законов, принятых Меджлисом. Новое правительство Али-Форуги опубликовало программу, в которой обязалось поддерживать тесные отношения с союзными странами, провести финансовые, судебные и экономические реформы, организовать вооруженные силы для поддержания внутреннего порядка.

Иранское правительство, порвав все связи с гитлеровской Германией, обязалось сохранять нейтралитет, содействовать перевозке через Иран военных грузов союзных держав. Правительства СССР и Великобритании, в свою очередь, обязались помогать Ирану в удовлетворении его экономических нужд, продолжая уплату аренды за концессии.

Так обстояли дела в общегосударственных масштабах, С полным соблюдением условий всеми высокими договаривающимися сторонами. А в приграничной зоне агенты гитлеровской разведки Франц Мейер, «Белухин», Мелек-Манур, не сложившие оружие, подготовили и правительству Ирана, и союзным войскам сюрприз в виде банды головорезов, выступающих, ни много ни мало, с революционной программой, одурачивая легковерных, политически неграмотных дехкан. И один из таких «революционеров» – Ашир – сейчас перед ними, смотрит с явной растерянностью и недоумением, порывается что-то сказать.

– Начальник! – наконец решился Ашир. – Вы со мной говорите, как с равным! Я не могу сказать вам неправду! Если я совру, аллах покарает меня! Думаешь, я не мог вместе со всеми уйти? Вожак сказал: «Оставайся здесь, Ашир, тебя знают, тебя не обидят. Мои друзья – советские начальники – обязательно сюда придут, выручат тебя. Ты им от меня привет передавай. Приглашай их ко мне на той, праздновать будем в ауле Фаратхана, сделаем большой той по случаю наших побед».

– Что-то я не пойму, – рассмеялся Кайманов. – Что ж, и вожак твой, и Фаратхан из одной компании? К кому на той идти?

– Что ты, что ты, горбан! Они враги! Фаратхан – бай, мой вожак – бедный, революционер. Но на той к Фаратхану много народу придет. У Фаратхана все отберем, народу отдадим. Той у нас сейчас в каждом ауле: кызыл-аскеры от войны молодых людей спасли, солдаты к женам, невестам и матерям вернулись. Много свадеб будет, радость пришла!.. Ай, начальник! Когда вы с маленьким военным и нашим курбашй ко мне приходили, глупый я был, думал: вожак плохой, воровской человек. Записку я тебе с Имам-Ишаном посылал. Зато теперь я знаю: смелый человек наш курбашй! Теперь, когда вы с нами, весь народ за нами пойдет!

– Ну как, Андрей Петрович? Скажи, что ты понял? – переводя бессвязную речь Ашира, спросил Кайманов.

– Понял, что наш друг Клычхан перешел от слов к делу, а это значит, что и нам нельзя время терять. Надо ехать на той...

– А предварительно как следует поработать этому Аширу, – добавил Яков, с полуслова поняв мысль Андрея.

Оба посмотрели друг на друга, понимая, что Ашир – тот человек, который им необходим для дальнейшей борьбы за умы и чувства десятков, сотен и даже тысяч иранских жителей.

– Давай, Петрович, ты замполит, ты и веди разговор, я буду переводить.

– Ну вот что, Ашир, – обращаясь к задержанному, сказал Самохин, – давай-ка с тобой будем разбираться, что к чему, а то ты грабителей с революционерами, амние с частями охраны порядка путаешь. Так у нас с тобой дело не пойдет. Газеты читаешь? В грамоте небось не силен?

– Ай, какая грамота! – пожав плечами, ответил Ашир. – Свое имя под долговой квитанцией поставить не могу, бай сам ставит. А что он там пишет, поди узнай! Совсем к нему в работники перешел, чтоб оглана моего Усехона читать, писать научил.

– Ну ладно, сам ты газеты не читаешь, но все равно, наверное, знаешь, какая война по всему свету идет? Друзья твои, другие люди, кто грамоту знает, приходят к тебе, рассказывают?

– Ай, только о войне и разговор, – согласился Ашир. – Наверное, шибко за нас наши муллы молились. Не обошел нас своею милостью великий аллах! Отвел от нашего народа эту ужасную войну!

– А если бы не советские, а фашистские войска вошли в Иран? Как тогда? Отвел бы или не отвел аллах войну от вашей страны?

– Нет, джан горбан, – подумав, сказал Ашир, – не отвел бы. Мы бедные люди, грамоту не знаем, один из десяти может газету прочитать, но и мы понимаем: те, кто тут у нас за Гитлера горло драл, все за войну, все звали вместе с Гитлером на Советы напасть, а то, говорят, Советы оставят пустыню на том месте, где был древний Иран. Теперь мы видим, врали они. Советы принесли нам мир и порядок, вернули матерям и женам сыновей и мужей...

– Ну вот, Ашир, – поддержал его Самохин, – ты хорошо во всем разобрался. Сам видишь, советские люди хотят, чтобы в Иране был мир и порядок, чтобы Гитлер не захватил вашу страну и не напал на нас с юга, а такие, как Клычхан, хотят, чтобы и здесь была война, а мы бы с вами тратили силы друг на друга, проливали кровь друг друга, тогда бы Гитлеру было бы легче воевать с нами на фронтах... Вот и подумай, что должен делать у вас каждый, пусть самый простой, самый бедный человек.

– Ай, джан горбан! – воскликнул Ашир. – Я понимаю, что каждый наш человек должен делать мир и порядок, но что может сделать бедный Ашир, когда у меня нет ничего?

– Очень много можешь сделать именно ты, Ашир, – сказал Самохин, – потому что у тебя есть очень много друзей – таких же, как ты, бедных людей. Они тоже хотят, чтобы их сыновья и братья остались живы, чтобы в стране были мир и порядок.

– Правильно, джан горбан, – одобрил Ашир, – все, кого я знаю, так же думают, но не все могут так понятно сказать. Что я должен делать?

– Очень просто, джан Ашир. – Собери десять человек своих верных друзей, скажи им, о чем мы с тобой говорили. Пусть каждый из этих десяти скажет десяти своим друзьям.

– Я понял, горбан, завтра же все люди во всех аулах до самого Тегерана будут знать о том, что вы мне сейчас сказали.

– Что ты все «горбан» да «горбан»? – перебил его Яков. – У нас господ и слуг нету. Мы-то с тобой как равные с равным говорим и даже не сердимся, что был ты у Клычхана. Но это еще не все, что ты должен сделать, Ашир. Пусть все, кто хочет, чтобы у вас был мир и порядок, придут на той в долину Ак-Хоудана – Глаза неба в тот день, когда назначит той в своем ауле господин Фаратхан.

– И там ты скажешь всем то, что сейчас понял и что нам сказал, – добавил Самохин.

– Конечно, все сделаю, как ты говоришь, джан горбан, – довольно растерянно заверил Ашир. – Не знаю только, послушают ли меня? Меня никто в жизни никогда не слушал. Все только приказывали.

– Обязательно послушают, – заверил его Андрей, – потому что вокруг будут такие же, как ты, бедные люди, твои друзья...

– Только мы оба просим тебя, – добавил Кайманов, – обязательно приди и скажи нам, как пойдет дело, многим ли успели разъяснить, многие ли придут на той?

– Ай, лечельник! На той все придут! Как не прийти: к народу большая радость пришла! Во время такой ужасной войны мир пришел!

ГЛАВА 6. ПЕРЕПРАВА

В расположение Дауганской комендатуры Кайманов вернулся на два-три часа раньше Самохина.

Первое, что он услышал, подъезжая к аулу, был истошный крик козла Борьки, доносившийся с плоской крыши дома Сюргуль. Это могло означать, что Аббас-Кули или еще кто-то другой вместо него снова решил прибегнуть к условной сигнализации, созывая своих сообщников, но это могло означать и то, что через границу благополучно прошел Имам-Ишан. Борькино блеяние слышно небось и по ту сторону гулили.

Приказав водителю остановить машину, Кайманов направился к мелеку старухи.

Калитка открыта, во дворе – никого.

Яков поднялся по сваленным у стенки узловатым стволам саксаула, отвязал Борьку, пустил его к воде, проследил, чтобы козел не опрокинул таз. Раздумывая, какие последствия может повлечь за собой этот концерт, направился к воротам комендатуры.

События последних дней и недель легли на плечи всех тяжелой заботой. Неожиданное исчезновение Оразгельдыева, осложнения с Ичаном, опасность пропустить через границу самого Белухина, безуспешные поиски группы проводников и распоряжающегося ими какого-то Махмуда-Кули – все это не давало ни минуты покоя. А тут еще новое дело за кордоном, в таких масштабах разворачиваемое Клычханом! Где же то главное звено, которое необходимо найти в первую очередь? Как предотвратить крупные беспорядки за кордоном? Как обезвредить фашистское гнездо?

«Кто такой Махмуд-Кули? Где искать ниточки переправы? Как их нащупать?»

Занятый своими мыслями, Яков подходил к проходной будке. Навстречу вышел направлявшийся к себе домой преисполненный важности переводчик Вареня´.

– А-а, новоявленный мусульманин, – приветствовал его Кайманов. – Здравия желаю, яш-улы! Инвалид Отечественной войны, говоришь? На каком фронте ранение получил?

– На семейно-бытовом, товарищ старший лейтенант.

– Ну и как себя чувствуешь? Все закордонье только о тебе и говорит...

– Та ранения вже нема, бо загоялось, як на собаци, а почуваю я сэбэ так гарно, що наикраще и неможно...

– Ишь ты, – окинув переводчика придирчивым взглядом, только и сказал Кайманов. – В наряд бы тебя да по горам с полной выкладкой, да на самый дальний участок, да в преследование суток на трое. А то тебе и война не война, и служба не служба.

Вареня´ и правда, круглый и упитанный, с розовыми щеками, глазами, ласковыми, как у теленка, никак не походил на человека, обремененного службой, хотя всем своим видом выражал искреннее усердие.

– Под видом болезни, – продолжал Кайманов, – и от гауптвахты отмотался.

– Та на шо ж вона мени та гауптвахта, – резонно возразил Вареня´. – Того черводара полковник, як я йому казав, так вин и отпустыв. И полковнику слава, и мени, и хану, и черводару з черводарихой добре.

– Ну ладно, добре так добре. Когда чересчур добре, так тоже недобре. Давай выкладывай, что у вас нового.

– Товарыщ старший лейтенант, – доложил Вареня´, – на комендатури без происшествиёв. Прыйшла стара Сюргуль, чекае вас дома, каже, не пиду до своей хаты, докы не прыйде Ёшка, пробачте, вона разумила, докы не прыйдэ замкомэнданта Кара-Куш!

– Опять, наверное, мальчишки в огород залезли, помидоров нарвали, – сказал Кайманов. – А ты собирайся, доедешь со мной и старшим политруком Самохиным по закордонным аулам ноту Советского правительства разъяснять.

– Завжды напоготови! – взяв под козырек и даже прищелкнув каблуками, ответствовал Вареня´. – Товарищ старший лейтенант, – добавил он, – идить зараз до дому, бо там Сюргуль вашей Ольги Ивановни, мабудь, вже у печонки влизла,

– Подождет твоя Сюргуль, есть дела посерьезнее, – сказал Кайманов.

Яков был уверен, что с какого-нибудь карниза поднимающейся над аулом горы ведется наблюдение и за двором комендатуры, и за ним. Надо было дать понять, что никакие происшествия не нарушили обычное течение службы пограничников, хотя невольно приходилось думать, нет ли еще какого-нибудь сюрприза в приходе Сюргуль.

– А я вам ще одно дило не сказав, – спохватился Вареня´.

– Какое там еще дело?

– Та якый-сь нарушитель граныцю перебиг. Изосимов тай Билоусов по слиду до хаты кузнеца Мухтара його довелы. Докладалы полковнику Артамонову, вин по телехвону сказав, шоб без вас до вечора ничого не робыли, тикэ б наблюдалы за хатой.

– Что ж ты раньше-то молчал! – с возмущением воскликнул Кайманов. – Самое главное и позабыл.

Он немедленно позвонил полковнику в отряд, тот посоветовал до темноты наблюдать за домом, где скрылся нарушитель, а как стемнеет, идти туда самому и задержать перебежчика – важно было дать понять, что нарушителю удалось перейти границу безнаказанно, и взять его так, чтобы никто не видел.

Кайманов решил выслать к дому Мухтара еще и переодетого Галиева. Сам, пока у него оставалось время, направился проверить, как идут дела в школе следопытов, да выяснить, с чем к нему явилась Сюргуль. Могло быть, что блеяние козла связано с этим нарушением границы, но могли выясниться и другие причины.

Руководить школой следопытов поручили начальнику Дауганской заставы лейтенанту Дзюбе. Узнав о возвращении Кайманова, он уже спешил навстречу от здания клуба, широкий и массивный, с приветливой улыбкой на загорелом лице.

Приняв официальный доклад, поскольку встретились они во дворе в присутствии подчиненных, Яков рассказал Степану о поездке по аулам, спросил, как идут занятия, посоветовал:

– Учебу, Степа, проводи всю практически, на местности. Полковник Артамонов составил вам кроки маршрута по треугольнику: Дауганская комендатура – твоя застава – застава Большие Громки и обратно к нам. На этих карточках составленные для вас задачи. Давай рассказывай, что за это время успели сделать.

Дзюба подробно доложил обо всем. В заключение сказал:

– Работали с собаками, показывали, как Рекс и Пальма берут след, описывали характерные действия нарушителей и контрабандистов, через неделю думаем перейти на ночные обнаружения. Очередную беседу проводит Амангельды.

Яков в сопровождении Дзюбы вошел в зал клуба, где проходили занятия, принял рапорт от переводчика Сулейманова, тепло поздоровался со старым следопытом:

– Ай, салям, коп-коп салям, яш-улы! Как себя чувствуешь? Все ли у тебя в порядке? Здорова ли твоя семья?

– Сагбол, сагбол, – взяв двумя руками руку Якова, отвечал следопыт. – Все хорошо, все в порядке, Ёшка-джан. Плохо только на Даугане. После похода в пески сильно болеет Фатиме – жена Барата. Плохо себя чувствует Гюльджан. Старый Али-ага и сынок Барата Рамазан совсем с ног сбились, надо им помогать. Работы много, в трудбатальоны идти надо, идти некому.

– Обязательно навещу друзей на Даугане, – сказал Яков. – Будем помогать. Спрошу разрешения у полковника Артамонова на отстрел архаров, может, хотя бы семьям фронтовиков мяса привезем.

– Правильно, Ёшка, – поддержал его Амангельды, – помогать надо. Когда поедешь на Дауган, скажи мне, вместе поедем.

Поздоровавшись со слушателями курсов, Кайманов предложил следопыту продолжить беседу.

Худощавый и стройный, с умными, внимательными глазами, прокаленным на солнце коричневым лицом, седоватой бородкой, росшей прямо из шеи, Амангельды, казалось, прекрасно себя чувствовал после похода в пустыню. Располагал он к себе спокойной убежденностью в том, что говорил. Там, где не хватало русских слов, помогал ему приехавший на несколько дней из закордонья переводчик Сулейманов.

–...Я еще когда чолоком был, – рассказывал Амангельды, – знал следы семидесяти двух байских верблюдов. След можно видеть не только там, где осыпалась глина или песок. Человек пройдет, оставит след и на такыре, и на камнях. Солнце низко садится, по сухой траве след покажет, где паутинка сорвана, где мурашка ямку копал, песочек выбросил, человек прошел, нарушил – все видно...

Кайманову, обучавшемуся в свое время следопытству у Амангельды, рассказ этот был хорошо известен. Успокоенный тем, что здесь дело идет как надо, он наконец-то направился к себе домой, где ждала его старая Сюргуль.

Ольга и дети, Гриша с Катюшкой, встретили его на крыльце. Обняв их и расцеловав, Яков приветствовал вышедшую вслед за ними старую курдянку.

– Ай, салям, салям, баджи! Салям, Сюргуль-ханум! Как живешь? Как идут твои дела? Напоила ли тебя Оля чаем?

– Ай, Ёшка, пока ждала тебя, я уже много чаю попила...

От него не укрылось ее нервозное состояние. Видел он это и по настороженному взгляду, и по дрожи в руке, с какой она, порывшись в кармане юбки, вытащила сложенный вчетверо лист бумаги.

– Ту, Ёшка, писал мне заявление большому начальнику. Ответ в аулсовет пришел. Председатель увидел, зовет: «Баджи, иди сюда!». Партийный секретарь зовет: «Баджи, иди сюда!». «Ай, говорят, зачем большому начальнику писала, мы сами все для тебя сделаем». Я им сказала, что еще одну бумагу на них напишу. Давай, Ёшка, сочиняй скорей, пока боятся...

– Яша, я пойду соберу тебе обед, мы уже, по-моему, с ней обо всем поговорили, – сказала Ольга, уходя на кухню.

Кайманов пригласил Сюргуль в комнату. Посадил рядом с собой, принялся ее ругать:

– Ах ты, глупая женщина! Я тебя как учил? По-хорошему делать! А ты, оказывается, сама покоя никому не даешь! Зачем ты им грозишь? Зачем еще одну бумагу хочешь писать?

– Ай, я дура была, – рассердившись, сказала Сюргуль. – Думала, приду к тебе, помогать будешь, а ты зачем ругаешь меня? Уйду от тебя!

– Давай уходи. Пока мне посторонние не скажут, что со своими соседями мирно живешь, – не приходи.

Сюргуль направилась было к двери, но, услышав такое, вернулась.

– Раз ты меня прогоняешь, не пойду.

– Ладно, сиди... Все равно ничего хорошего не скажешь. – Он видел, что она никак не решается что-то сказать.

– Раз так говоришь, не буду сидеть.

Сюргуль снова пошла к двери, но, раздумав, вернулась.

– Все равно не уйду. Буду сидеть, пока не помру. Я помру, а тебя накажут. Узнаешь, как на меня кричать.

– Давай, помирай.

Яков неторопливо снял ремень, портупею с пистолетом, повесил на гвоздь, вымыл на кухне руки, сел за стол. Жестом предложил сесть Сюргуль. Ольга вошла в комнату, поставила тарелки перед мужем и перед гостьей.

Сюргуль с достоинством поднялась со стула:

– Ай, все-таки пойду я от тебя...

– Иди...

– Раз ты говоришь «иди», – не пойду.

– Ну, не ходи. Теперь сама видишь, какая упрямая. А хотела, чтобы Хейдар в одном доме с тобой жил.

Сюргуль взбеленилась:

– Ай, Хейдар, Хейдар! – воскликнула она в гневе. – Ничего ты не знаешь! Уезжал, приезжал, а теперь говоришь «Хейдар»!.. Хейдар в мою кибитку пришел, говорит, пусти, джанам, буду семью свою искать, одну комнату ему отдала, в другой сама жила. Через три дня он между комнатами кирпичами дверь заложил. Я его в суд. Говорю судье: «Кибитка моя, мелек мой. Зачем Хейдар от меня дверь кирпичами заложил?» Хейдар начал говорить судье, что в одну дверь со мной ходить не хочет. Зачем тогда в мой дом жить пришел? В суде люди сидели, хотели меня ругать, дала я им прикурить! Свидетелям Хейдара дала прикурить! Судье дала прикурить!

– А судье за что? – поинтересовался Кайманов.

– Как за что? Судья молодая, красивая. Я думала, она молодые, красивые слова будет говорить. Зачем она сказала Хейдару: «Ай, коджя [33]

[Закрыть], уйди ты от нее, живи спокойно». – «Ай, джаганам» [34]

[Закрыть], – сказал Хейдар и ушел. Один еще раз только приходил, когда ты его с верблюдами в горы посылал.

«Прикидывается или на самом деле не знает, где сейчас Хейдар?» – подумал Яков.

– А когда он от тебя уходил, где жил? – спросил Кайманов.

– Откуда я знаю, Ёшка? Ушел от меня, знать его больше не хочу!

«Все-таки зачем она ко мне явилась, что ее привело в комендатуру?»

– Ладно, джан Сюргуль, – сказал Яков. – Я ведь ругаю тебя не за одного Хейдара. Зачем ты гейча опять на крыше привязала? Кричит – никакого спасения нету. Хоть уши затыкай. С соседями ссоришься. А им, наверное, тоже надоело, как Борька кричит!

– Ай, бо´лды, – неожиданно легко согласилась Сюргуль. – Отвяжу, пожалуй. Ты думаешь, он так просто кричит? Думаешь, так просто старая Сюргуль к тебе пришла? Ай, думаю, пусть я пропаду, пусть какой шайтан в меня через окно стрельнет, все равно пойду Ёшке скажу. Иди к своему дружиннику Чары-Мураду, – продолжала она, – спроси, какой воровской человек к нему пришел?

– Откуда? Через границу? – Яков сделал вид, что крайне встревожен, сам мысленно с облегчением вздохнул. Вот, оказывается, что! «Дружинник» Чары-Мурад, тот самый великолепный охотник, которым Ястребилов пытался щегольнуть перед полковником Артамоновым, живет в соседнем ауле и, видимо, ни сном, ни духом не знает ни о «воровском человеке», ни о разговоре Якова с Сюргуль. Но пока Яков со своими пограничниками будет нестись за три километра к Чары-Мураду, искать у него этого не существующего «воровского человека», Имам-Ишан спокойно придет к Сюргуль, вручит ей пароль Фаратхана. Что ж, прекрасная мысль! Ай да старушка!

– Что ж ты молчишь? – напустился он на Сюргуль. – Когда пришел? Кто его видел? Как его зовут?

Остро наблюдавшая за ним Сюргуль, видимо, осталась довольна его тревогой. Не скрывая усмешки, ответила:

– Ай, Ёшка, смотрю я на тебя и смеюсь: зачем у тебя три красных камушка на воротнике? Зачем через плечо узкий ремешок надел, наган носишь? Ты начальник, ты и догадайся. Я тебе и так много сказала.

– Ладно, джан Сюргуль, зачем нам ссориться? – миролюбиво сказал Яков. – Спасибо тебе за ту большую весть, что мне принесла. Давай побудь еще в гостях, выпей еще чаю с моей женой Олей. А мне надо спешить. Пойдем к дружиннику Чары-Мураду этого воровского человека искать.

– Иди, Ёшка, иди, хорошенько ищи, – напутствовала его Сюргуль. – Этот человек с врагом моего мужа Джамалом дружил.

Яков бегом пересек двор комендатуры, оставив окна канцелярии открытыми, принялся звонить по телефону, отдавать команды, стараясь поднять как можно больше шума. Через несколько минут со двора резервной заставы выехала группа пограничников во главе с сержантом Гамезой, галопом промчалась по улицам аула. Спустя несколько минут с другой группой, продолжая отдавать команды, выехал сам Кайманов.

Краем глаза Яков видел, что Сюргуль до конца выдержала характер, оставаясь вместе с Ольгой на крыльце дома начсостава, слабо освещенном электрическим светом из зашторенных окон.

Промчавшись с «поисковой» группой, Кайманов выехал за пределы аула, обогнул склон сопки, в глубокой лощине которой дожидался Гамеза с отделением пограничников.

Кайманов спешился, передал повод своего Прогресса Гамезе, проинструктировал командира отделения, как действовать дальше, направился к дому кузнеца Мухтара.

На улицах ночная темь. По военному времени все экономили свечи и керосин. Из темноты доносились привычные звуки и шумы. Сонно, с подвываниями, брехали собаки, в сопках перекликались сычи. У дома кузнеца все тихо, никаких признаков тревоги. Яков встретил в условленном месте Галиева, принял рапорт: «За время наблюдения без происшествий, Изосимов и Белоусов контролируют все подходы к дому», вошел во двор, постучал в дверь.

На стук вышел старик с фонарем «летучая мышь», отстраняясь от света, стал пытливо всматриваться в темноту, определяя, кто пришел, затем довольно безучастно сказал:

– Салям, лечельник... Давай заходи...

– Салям, яш-улы, как живешь, как работаешь?

– Как все живут, так и я...

– Кто к тебе сегодня пришел? Почему не сообщил нам?

– А ты откуда знаешь? – спокойно спросил Мухтар.

– Как не знать: солдаты гнались от самой границы, следы к твоей кибитке привели.

– Какие-такие следы? Никакие следы не знаю, – ответил старик. – Не веришь, иди смотри.

– Ай, яш-улы, яш-улы, я всегда тебя так уважал, – сказал Яков. – Всем говорил, что ты наш верный друг, а ты сказать не хочешь, жизнью рискуешь, чужого скрываешь...

Мухтар, видимо, колебался, Яков усилил нажим:

– Пришла к тебе какая-то сволочь, ты ее прячешь. С плохим ведь он пришел...

Старик не ответил, опустил голову, задумался. Испытующе, снизу вверх посмотрел на Кайманова:

– А ты его не убьешь?

– Зачем убивать? Поговорить да расспросить надо, откуда он, кто его послал...

Неожиданно старик скупо улыбнулся, словно у него с души камень свалился.

– Ну, ладно, хорошо, сейчас покажу. Иди за мной.

Вслед за Мухтаром Яков вышел в сени, где почти в каждом туркменском доме или кибитке устраивают под полом хранилище для зерна. На уровне пола роют яму, похожую на тандыр, широкую внизу, с узкой горловиной вверху. Стены ямы обмазывают и обжигают, получается просторное, сухое помещение, куда можно ссыпать пшеницу, ячмень, джегуру, любое зерно.

Яков указал на прикрытое кошмой отверстие, взглядом спросил: «Здесь?» Мухтар утвердительно кивнул головой.

– Пришел с оружием?

Старик усмехнулся:

– Аксакал [35]

[Закрыть]у меня зачем? – спросил он. – Я ведь своим келле [36]

[Закрыть]тоже думал: «Ай, Имам-Ишан, что ты тут ходишь? Еще и маузер приволок. Убьют ведь тебя, сам кого-нибудь подстрелишь. Давай, дорогой, уберу-ка я твой маузер, пойду начальнику Ешке скажу...»

Мухтар передал Якову завернутый в тряпку маузер.

– Ай, сагбол тебе, Мухтар, за такие толковые слова, – пряча маузер под поясной ремень, закрыв его гимнастеркой, ответил Кайманов. – Я уж жалею, что через весь аул к тебе ночью шел. Лучше бы подождал вас с Имам-Ишаном, дома бы сидел, печку топил, геок-чай в тунче кипятил. А теперь сколько еще ждать, пока тунча закипит...

– Не смейся, Ешка-джан, – серьезно ответил старик. – Имам-Ишан, верно, тебя спрашивал, есть у него какое-то письмо для тебя. Меня к тебе посылал, а ты сам пришел.

Яков пожал плечами: от кого ему могло быть письмо, да и зачем посылать нарочного, когда в любом городе за кордоном есть советская военная комендатура?

– От кого письмо? – спросил он Мухтара. Тот неопределенно пожал плечами:

– Откуда я знаю? Сказал: есть письмо Кара-Кушу... Да он сейчас сам скажет. Эй, Имам-Ишан, вылезай. Кара-Куш сам к тебе пришел.

Из подпола вылез нарушитель. К удивлению Якова, нисколько не смущаясь, подал руку.

– Ай салям, яш-улы Кара-Куш, – сказал он. – Я сам хотел тебя видеть, думал, кто другой к Мухтару пришел...

– Вот видишь, как все ладно получилось, – иронически поддержал его Яков, – а я, будто догадался, взял да и пришел...

При свете «летучей мыши» Кайманов хорошо рассмотрел закордонного гостя.

Перед ним стоял человек средних лет, с седеющими висками, решительным взглядом темных проницательных глаз. Все трое вошли в комнату, сбросив обувь, сели по-восточному на ковер, которым был застлан пол.

– Ну, так что там за письмо у тебя? Кто мне решил весть передать? Если ты ко мне пришел, зачем попал к кузнецу Мухтару? Дорогу в комендатуру любой мальчишка покажет.

Имам-Ишан пожал плечами:

– Умный ты человек, Кара-Куш, а сказал – слушать смешно: понеси к вам письмо, в гостях надолго останешься. Хотел через Мухтара передать, обратно уйти, да не пришлось.

– Ладно, – перебил его Яков. – Довольно сказки рассказывать. Маузер с патронами тоже хотел через Мухтара передать?

Имам-Ишан, не ответив, пожал плечами, достал из кармана клочок бумаги с несколькими строчками на фарситском языке. Записку писал кто-то неуверенной рукой, то ли полуграмотный, то ли ребенок: «Джан горбан, – прочитал Яков, – ата вспомнил, какой человек с тобой был. Это очень воровской человек». Ни подписи, ни даты. Видно было, что автор письма не часто брал в руки карандаш, а взяв его, потрудился немало: листок весь измят, буквы разъехались, слова написаны вкривь и вкось.

Яков сделал вид, что ничего не понял. Повертел бумажку в руках, сказал:

– Что-то я ничего тут не разберу. Кто дал тебе это письмо? Сам-то ты читал его?

– Усехон дал. Оглан Ашира, у которого ты в первый день с маленьким военным начальником и Клычханом был. Сам я письмо не читал, читать не умею. Ашир сказал: «Передай Советам, люди Мелек-Манура все равно собираются сжечь склад».

Яков призадумался. Мысленно он представил себе огромные горы хлопка, тюки с шерстью, буты и чаны с вином, целые штабеля ящиков с сушеным виноградом. Конечно же, люди Мелек-Манура обязательно попытаются еще раз организовать диверсию. Гитлеровские мародеры потеряли такое богатство, едва подготовив его к эвакуации в Германию. Они будут стремиться любыми путями уничтожить его.

Все это очень походило на правду. Но зачем Имам-Ишану понадобилось переходить границу, да еще с оружием, прятаться у Мухтара, нести записку именно ему, заместителю коменданта Кайманову? Подойди к любому советскому офицеру в нашей закордонной комендатуре и расскажи о новой задуманной диверсии. Еще проще: мимо лавчонки Ашира нескончаемым потоком идут военные машины, и любой шофер может передать письмо. Да и охрана склада дремать не будет, особенно после уже случившегося поджога. Что-то с этим сообщением не так. Дело, видимо, вовсе не в складе.

– Знаю, знаю Ашира, – сказал Кайманов. – Такой большой коммерсант. Яйца по копейке штука покупает, варит, продает три яйца две копейки. Навар себе оставляет... Только он, наверное, еще больше неграмотный, чем ты, где уж ему своего оглана Гуссейнхана научить.

– Ай, Усехон в одну богатую семью бегает, там грамоту знают. У них он и про склад услыхал, – с готовностью ответил Имам-Ишан.

– Ладно, кто-нибудь прочитает, – сказал Яков, – а теперь давай-ка, яш-улы Имам-Ишан, в комендатуру пойдем, напишем протокол, отдохнешь немного, будем решать, что с тобой делать.

Они вышли из дома. Хозяин; кибитки захватил с собой фонарь «летучую мышь», прикрутил огонек, закрыл полой халата обнесенное проволочной сеткой стекло. Но и этого притемненного света оказалось достаточно, чтобы Кайманов увидел руки закурившего во дворе Имам-Ишана. Мгновенная догадка осенила Якова: в руках нарушителя он увидел табакерку из высушенного кабачка, точно такую, как у Хейдара, оставленную для Ичана.