Текст книги "Кара-курт"
Автор книги: Анатолий Чехов
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
Анатолий Викторович Чехов
КАРА-КУРТ
Роман
«...Мы не напрасно кровь свою прольем
За наши семьи, за родимый дом...
Друзья, мы все когда-нибудь умрем,
Настало время смерти не страшиться.
Народу ныне говорит Фраги:
«Меч доблести, Отчизну береги,
Да не коснутся наших роз враги!..»
И клекчет месть, как ярая орлица!»
(Махтум-Кули Фраги)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДОРОГИ ВОЙНЫ
ГЛАВА 1. ДАШ-АРАСЫ´
Заместитель коменданта погранучастка старший лейтенант Кайманов стоял у окна комендатуры, наблюдая рождение приближающегося утра, обдумывая ход предстоящего допроса. Настольная лампа, отражаясь в темном стекле, снизу освещала его лицо, выхватывая из полутьмы надбровные дуги, глубоко вырезанные ноздри вислого с горбинкой носа. Отражение таяло вместе с исчезающей за окнами прозрачной синевой. Вдали уже проступали на фоне светлеющего неба дымчатые силуэты гор.
Решение не приходило. Человек с той стороны, по имени Клычхан, сам вышел навстречу наряду и попросил проводить его именно к нему, Якову Кайманову, назвав его по-местному Ёшкой Кара-Кушем [1]
[Закрыть]. Сколько ни перебирал в памяти Яков, среди десятков и даже сотен известных ему имен контрабандистов Клычхана не мог вспомнить.
Солнце вспугнуло дремавшие на скалистых вершинах легкие, как тополиный пух, облака, разлило за горами лимонно-желтую зарю.
Послышался крик горлинки. Шаги часового неторопливо промеряли тишину. Донеслось истошное козлиное блеяние. Где-то затарахтела арба, и словно по ее сигналу в ауле дурными голосами взревели ишаки. Крик ишаков, так же как и до войны, возвещал начало нового трудового дня, начало мирных дел, свершавшихся бок о бок с делами пограничной комендатуры. Но как изменилась жизнь всего лишь за несколько недель! Сколько раз Кайманов слушал эти привычные звуки и голоса, а сейчас, казалось, и звуки и голоса стали другими...
Кайманов снял трубку, вызвал дежурного.
Вошел сухощавый, широкий в кости пожилой солдат, по фамилии Белоусов, с полуприседанием щелкнул каблуками, взял под козырек.
«Козыряет лихо», – подумал Кайманов, но промолчал: Белоусов вместе с молодым призывником Оразгельдыевым сегодня ночью задержал Клычхана. Действовали по инструкции...
Бравым щелканьем каблуков, пожалуй, исчерпывалась вся пограничная лихость Белоусова. Только винтовку он держал в руках, наверное, еще в гражданскую, границы не нюхал, участка комендатуры не знает, самому под пятьдесят. В этом для Кайманова была еще одна тягостная проблема военного времени, чуть ли не главная. Где вы, молодые и умелые кадровики-пограничники? Где испытанные помощники начальников застав – руководители «бригад содействия», выросшие в этих горах? Каждый из вас стоил десятерых самых отчаянных главарей контрабандистов. Все вы сейчас там, на западе, где кровавая линия фронта в огне и взрывах все ползет и ползет к востоку, оставляет за собой страшную полосу дымящихся развалин, тысячи братских могил, израненную и поруганную родную землю...
Здесь тоже фронт, тоже передовая линия, ежедневная и еженощная готовность номер один, долговременная оборона, держать которую тоже надо хорошо. Но как держать, когда по всей границе одни зеленые юнцы да старики? Белоусов еще один из лучших среди них.
Кайманов подавил вздох, негромко сказал:
– Приведите задержанного.
– Слушаюсь!
Дежурный повернулся налево кругом, четко печатая шаг, вышел. Старший лейтенант проводил его взглядом, вновь посмотрел в окно, где теперь уже во всей красе видны были залитые светом горы. Причудливые арчи – целые рощицы древовидного можжевельника темно-зелеными нашлепками вырисовывались на склонах, словно бесчисленные нарушители, рассыпавшиеся на всем видимом пространстве. Арчи стояли на виду, а сколько настоящих врагов таилось сейчас по всей границе, выбирая момент, чтобы прорваться через рубеж?
Дверь отворилась. В сопровождении двух конвоиров вошел атлетически сложенный курд, лет тридцати пяти – сорока. Из-под густых бровей на Якова зорко глянули темные внимательные глаза.
Кайманов тоже окинул его быстрым взглядом. Одежда поношена. На обмотках – мелкие репейки высокогорной травы «кипиц», чарыки не разношены, ссохлись, на шаромыгу не похож, глаза умные...
Клычхан быстро осмотрелся, взглянул на вошедших вслед за ним рослого переводчика Сулейманова, коренастого писаря Остапчука, новобранца конвоира Оразгельдыева, с достоинством поклонился Якову:
Кайманов сдержанно ответил.
– Ты Кара-Куш?
– Он самый.
Яков уже стал отвыкать от своей клички, но, видимо, за кордоном Черного Беркута помнили.
Клычхан протянул руку, Кайманов ощутил своей ладонью его сухую, жесткую ладонь без мозолей.
– Эссалям алейкум, джан брока чара [3]
[Закрыть], – сказал Клычхан.
От внимания Якова не ускользнуло странное поведение конвоира. Выпучив глаза, Оразгельдыев уставился неподвижным взглядом в одну точку. Темный бугристый лоб его мгновенно покрыла испарина.
«Столбняк его хватил, что ли? Задерживать не боялся, а тут взмок точно мышь», – с неудовольствием подумал Кайманов.
Волнение конвоира заметил и задержанный, но, видимо, не придал ему значения.
– Хорошо, что к тебе попал, – обращаясь к Якову, сказал Клычхан.
Тот вопросительно поднял брови.
– Сердце не скатерть, перед каждым не расстелешь. Ты знаешь наш язык, с тобой можно говорить. Большую новость тебе принес.
– Доброе слово – ловчий сердец, – в тон ему ответил Яков. – Если новость, садись, чай будем пить, разговаривать...
Он задал обязательные вопросы: здорова ли семья, как идут дела. Клычхан сдержанно ответил, в свою очередь поинтересовался здоровьем родни, делами Якова, принял пиалу с зеленым чаем, неторопливо выпил.
Кайманов налил еще.
За окнами комендатуры солнечные лучи уже заливали беспощадным светом склоны гор, кривые улицы аула. Со стороны ближайших кибиток снова донеслось истошное козлиное блеяние.
Из открытого окна видна была плоская глинобитная крыша кибитки, прилепившейся под сопкой, неподалеку от комендатуры. На крыше зачем-то привязан перед тазом с водой молодой горный козел. Непрерывно блея, он изо всех сил тянулся к воде, часто перебирал ногами, выбивая копытами глиняную пыльцу, курившуюся на ветру.
Из кибитки вышла сухопарая пожилая женщина, приложила ладонь козырьком ко лбу, обвела взглядом утреннее небо. Козел заблеял так, как будто его резали.
– Черт бы побрал эту музыку! – пробормотал Кайманов, закрывая окно.
Клычхан подождал, пока старший лейтенант справится со створками.
– Дорогу на Чанкур знаешь? – спросил он.
– По карте – знаю.
– Даш-Арасы´, знаешь?
– Откуда я знаю чанкурский Даш-Арасы´? – Кайманов пожал плечами: – Даш-Арасы´ на любой дороге есть. Щель между камнями, вот и Даш-Арасы´.
– Такой, как под Чанкуром, Даш-Арасы´ нигде нет, – возразил Клычхан. – Там не щель – пропасть. Слева – скалы, справа – скалы. Дорогу внизу почти не видно. Узкая, как ремешок. Машина с одной стороны пойдет, с другой – сторожа не пускают. «Эй-ей!» – кричат. Двум машинам в чанкурской Даш-Арасы´ не разойтись.
Резкие складки у рта Клычхана, тонкий, прямой нос, смелый взгляд выдавали в его облике человека большой силы. Исподволь наблюдая за тонким горбоносым лицом курда, Яков чувствовал, что и Клычхан не спускает с него внимательных глаз.
– Брата Казанфара убили… – мрачно сказал тот.
– Кто убил?
– Загар-Раш [4]
[Закрыть]. Немецкие инженеры. Раньше нам с братом незачем было работать. Но вот уже десять лет приходится протягивать ноги по длине своего ковра. Приехал весной в аул немец Вольф. Соберите, говорит, людей, дам работу. Мы с братом тоже пошли. В скалах над Даш-Арасы´ стали бить тоннели, закладывать аммонал. От нашего аула восемнадцать человек пошло, ни один не вернулся. На этой дороге есть у нас еще мост на каменных арках, высота пятьдесят метров. Под каждой аркой теперь фугас. Всех, кто минировал, тоже забрали...
– Расскажи, как ты спасся, – попросил Кайманов.
– Как спасся? – Клычхан пожал плечами: – Дурак догадается – после такой работы на воле не оставят. Обманул охрану, ушел к другу Бяшиму в Чанкур, родным весть передал.
– А потом?
– Скрывался у друга четыре дня, к вечеру пятого приехала на ишаке жена. Сказала: «Всех, кто работал на Даш-Арасы´, солдаты забрали». Казанфара взяли, Аннасахата взяли, отправили неизвестно куда, домой не дали зайти. За мною три ночи подряд приходили. Вот я и ушел к вам.
Клычхан замолчал. Молчал и Кайманов, обдумывая услышанное. Он отлично знал, что в Иране хозяйничают гитлеровские агенты. Сведения об этом поступали и от задержанных нарушителей и через иностранную печать. В округе бригадный комиссар Ермолин собирал на инструктаж начальников застав и комендатур, рассказывал о сообщении английской газеты «Дейли экспресс», в котором говорилось, что немецкий посол в Иране фон Эттелен предложил Ирану полную поддержку Германии в войне с СССР, посол в Турции фон Папен дал в Анкаре иранскому послу инструкции о внешнеполитической позиции. Знал Кайманов имена активно действующих в Иране гитлеровских агентов: Артеля – уполномоченного фирмы Фридрих Крупп; Вольфа – служащего конторы «Иран Экспресс», руководителя немецкой разведки на севере Ирана; фон Родановича – представителя иранской фирмы «Сименс», и еще десятки других.
Этим агентам удалось не только завезти в Иран оружие, но и провести военную подготовку «пятой колонны», состоящей из немцев и фашиствующих иранцев. Сейчас они усиленно организовывали диверсионные и террористические группы для переброски в советские нефтеносные районы Азербайджана и Туркмении, минировали в Иране стратегические дороги и мосты, превращали территорию всей страны в военный плацдарм.
Гитлеровские агенты заминировали шоссе, соединившее два государства в районе ущелья Даш-Арасы´, на ближайшем к участку комендатуры направлении, и – пятидесятиметровой высоты арочный мост. Это значило, что именно здесь готовится какая-то провокация.
– Я очень тебе сочувствую, Клычхан, – сказал Кайманов. – Большое у тебя горе, большая беда в ауле. Можешь ты сказать, кто охраняет ущелье и мост?
– Совсем мало охраны. У Даш-Арасы´ – кибитка, недалеко от моста – еще одна... К той и другой провода подведены. Дежурят в кибитках германские инженеры Загар-Раш, по-нашему Черная Чума – ходят в черных очках, носят рейку с белыми и красными полосами, смотрят в трубку со стеклышком: пусть все думают, что землемеры живут. Теперь мы знаем, какие это землемеры: шкуру леопарда издалека видно.
– Ладно, Клычхан, – сказал Яков. – Большое спасибо тебе за то, что нам сообщил, хотя удивительно мне, как ты сумел от охраны уйти. Наверное, ты очень счастливый человек...
Кайманов вызвал дежурного Белоусова.
– Доложите капитану Ястребилову, что мы его ждем, – сказал он, – да пошлите кого-нибудь к старухе Сюргуль. Пусть уймет своего козла.
По установившейся привычке искать во всем скрытый смысл Яков раздумывал, что означает этот козлиный концерт. Кайманов нарочно назвал имя Сюргуль и незаметно проследил, как поведет себя закордонный гость. Клычхан не обратил внимания на его слова.
«Кто он? Друг или враг? Человек, способный оказать услугу, или провокатор? А если о его переходе была извещена Сюргуль, кто передал ей весть? Где искать связи?»
Интуиция подсказывала Якову, что здесь что-то нечисто. Но интуиция не доказательство, особенно если имеешь дело с умным и опытным врагом. Враг ли он?
Открылась дверь, в комнату вошел капитан – пограничник в идеально сшитом кителе с алеющими в петлицах рубиновыми шпалами. От белоснежного подворотничка до зеркально начищенных сапог – все на нем сияло, как только что снятое с витрины универмага.
– Товарищ капитан, – приветствуя его, доложил Кайманов, – разговор начали без вас, так уж получилось. Остапчук, покажите протокол...
– Хорошо, продолжайте. Сулейманов, будете мне переводить.
Ястребилов сел за стол, приготовился слушать, а Кайманов ощутил некоторую неловкость: сам он свободно владел курдским, туркменским, фарси, азербайджанским языками, мог бы не хуже Сулейманова переводить Ястребилову, но тот и в присутствии Якова каждый раз брал с собой переводчика.
«Что ж, может быть, комендант и прав, – подумал Яков, – с Сулеймановым мне не надо отвлекаться от самого допроса».
– Продолжай, Клычхан, – по-курдски сказал Кайманов. – Постарайся рассказать подробнее о том, что происходило у вас перед войной, что происходит сейчас. Кто ты, откуда, кем был до того, как пошел работать на Даш-Арасы´. Уверен ли в том, что германские агенты действительно убили твоего брата Казанфара? Постарайся говорить подробнее.
– Якши, арбаб, я постараюсь.
– Не называй меня хозяином. У нас хозяев и слуг нет.
– Якши, Кара-Куш...
Клычхан на секунду задумался, выбирая, с чего начать. Ястребилов и Кайманов приготовились слушать. Якова насторожило то, что на ладонях у Клычхана после месяца каменных работ не было мозолей. Уж кто-кто, а он-то знал, что значит долбить горы...
– Было нас четыре брата, – сказал Клычхан. – Имели землю. Жили хорошо. Я и Казанфар, да будет его путь усеян розами в благоуханных садах аллаха, стали торговать. Люди уважали. Но двенадцать лет назад всемилостивейший наш правитель, да сгорел бы он сам и сгорел бы его отец, сказал: «Германский кайзер – мой лучший друг». Этот черный день до дна иссушил светлый арык нашей жизни. Торговля сначала сжалась, как сжимаются листья под ветром пустыни, а потом иссякла совсем, как иссякает родник в летний зной. На всех нас посыпались несчастья, ибо, как сказал мудрец, в сломанную дверь все камни летят...
Кайманов и Ястребилов молча слушали. Сулейманов негромко переводил, Остапчук записывал. Клычхан, глядя прямо перед собой, продолжал:
– Перед войной у шаха не стало валюты: алчный всегда в нужде. Заключил он с Гитлером договор товары на товары менять. Германские Загар-Раш, да не наполнятся родники моих глаз видом этих гиен, всех нас за горло взяли. Нефть и хлопок, рис и джегуру, урюк и миндаль, сабзу и бидану [5]
[Закрыть]стали вагонами и кораблями к себе отправлять. Нам старые свои товары по двойной цене сбывать.
– Есть у меня в нашем парламенте – Меджлисе – друг, большой человек, – продолжал Клычхан. – Он сказал: Загар-Раш вывезли от нас товаров на триста девяносто миллионов риалов, а ввезли только на сто шестьдесят. Дефицит – двести тридцать миллионов риалов. Чем отдают долги? Везут к нам то, что у них нигде больше не берут. Перед войной во все фирмы понасажали своих советников, чтоб им не видеть собственных детей. Аэродромы строят, дороги строят, город наци – Назибад строят, Браунес Хауз – коричневый дом – в Тегеране строят. На аэродромах самолетов – как саранчи в год змеи. Под дорогами и мостами – мины. Кто за все это платит? Наши люди платят, те, что за товарами к нам ходили. Теперь они к немцам ходят! Народ стал бедный, как суслик-песчанка в засуху. Купцы разорились...
Капитан Ястребилов, внимательно слушавший переводчика, прервал Клычхана:
– Вы назвали сумму задолженности Германии вашей стране. Откуда она вам известна?
– Я уже сказал, арбаб, – с достоинством ответил Клычхан, – у меня есть друг в Меджлисе, он мне сам говорил.
– Послушайте, Клычхан, – сказал Ястребилов, – я внимательно следил за вашим рассказом и думаю, что говорите вы совсем не то, что нужно. Что вы нам морочите голову вашим братом? При чем тут какие-то Загар-Раш, экономические проблемы? Речь идет о вас. Вы нарушили границу, находитесь в советской пограничной комендатуре. Прежде всего вы должны сказать, кто вас послал, с кем вы связаны, к кому шли на явку, с какой целью? Отвечайте по существу и не тяните время. Чем откровеннее все расскажете, тем для вас будет лучше.
– Я пришел предупредить, – все еще спокойно, с достоинством ответил Клычхан. – Загар-Раш минировали мост к щель Даш-Арасы´. Всех, кто там работал, солдаты забрали. Людей надо спасать. У вас там, где солнце уходит, началась война. Если вы не успеете, она начнется здесь, где солнце над головой.
– Все это очень интересно слушать, – сказал Ястребилов. – Но я еще раз задаю вам прямой вопрос: кто вас послал, к кому вы шли, где явка?
Лицо Клычхана потемнело. Из-за отворота халата он достал сложенную узкой полоской газету.
– У тебя два красных кирпича на воротнике, – сказал он Ястребилову. – Наверное, ты большой начальник. Но большой начальник еще не значит – большой мудрец. Я сам вышел к геок-папак [6]
[Закрыть]! Я пришел к Ёшке Кара-Кушу!
– Вы пришли не к Ёшке в гости, а в советскую комендатуру. С вами разговаривает комендант. Потрудитесь отвечать точно на заданные вопросы, – оборвал его Ястребилов.
Клычхан быстрым движением развернул перед Ястребиловым газету, ткнул пальцем в то место, где рядом с названием «Иране Бастан» [7]
[Закрыть]черным жирным пауком распласталась свастика.
– Смотри сюда, начальник! – сказал он. – Их каракурты уже на всех наших газетах, как пауки по углам, сидят, каждого, кто читает, ядовитым словом жалят! К вам они через вот эту границу на танках и пушках поползут, пулями и снарядами будут жалить! Я об этом пришел сказать вашим геок-папак!
– Похвальное стремление, – иронически заметил Ястребилов. – Но это еще не дает вам право оскорблять коменданта!
Сулейманов перевел, а Яков подумал: «На западе эти кара-курты уже поползли к нам на танках и пушках, да еще как...» Пока что он не вмешивался в разговор, хотя прямолинейность Ястребилова ему явно не нравилась. Это, видимо, тонко уловил Клычхан:
– Не я тебя оскорбил, а ты меня оскорбил! – обращаясь к Ястребилову, воскликнул он в гневе. – Смотри, Кара-Куш молчит и слушает – умный человек! А ты перебиваешь! С ним буду говорить! С тобой не хочу!
Сулейманов, начавший было переводить, запнулся. Кайманов сделал ему знак повременить:
– Невежливо ты разговариваешь, Клычхан, – сказал он по-курдски. – Пришел в гости, а ругаешься...
– Он сам меня обругал!
– Что он говорит, почему вы не переводите? – спросил Ястребилов.
– Говорит, что ваши подозрения не обоснованы.
– А какое ваше мнение на этот счет?
– До войны у нас работал следователь Сарматский, – ответил Яков. – У него был девиз: «Поверим и проверим». Золотое правило в нашем деле.
Ястребилов недовольно хмыкнул, а Яков подумал: «Не-ет, товарищ комендант, с этим народом хитрей надо. Лобовой атакой златоуста Клычхана не возьмешь».
Пока что он не знал, как устранить неловкость. Выручил дежурный Белоусов, снова появившийся на пороге. От его бравого вида не осталось и следа: гимнастерка топорщилась, пряжка ремня съехала набок.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться к старшему лейтенанту Кайманову! – выпалил он и, получив разрешение, доложил: – Товарищ старший лейтенант, эта старая ведьма, только я ей про козла сказал, штурмом на меня пошла. Требует вас, атакует комендатуру.
– Заправьте гимнастерку, – сказал Яков. – Идите и с уважением встречайте Сюргуль. Остапчук и Оразгельдыев, – продолжал он, – проводите нашего гостя во двор. Выйди, Клычхан, – добавил он по-курдски, – подыши воздухом, пока не жарко. Вы не возражаете, товарищ капитан?
Ястребилов молча кивнул, проводил взглядом выходившего Клычхана, вопросительно посмотрел на Кайманова. Когда все вышли, Яков сказал:
– Я хотел бы без свидетелей объяснить вам некоторые обстоятельства.
– Слушаю вас.
Кайманову с первого дня очень не по нутру пришелся официальный тон нового коменданта. Со вздохом вспомнил Яков начальника этой же комендатуры Федора Карачуна, уехавшего на фронт. Тот никогда не говорил казенно.
– Наша соседка Сюргуль тоже ведь оттуда, – сказал Яков. – В свое время так же, как и Клычхан, пришла к нам с той стороны. Пока за нею ничего не замечалось, но вот сегодняшний козлиный концерт...
– Вы что-нибудь подозреваете?
– Давайте посмотрим, как они будут вести себя при встрече, и... не надо сразу брать Клычхана за горло.
Ястребилов слегка нахмурился, но тут же улыбнулся, доверительно положив руку Кайманову на плечо. Красивое лицо его стало еще привлекательнее, на щеках появились ямочки.
– Ладно, Яков Григорьевич, убедили! – весело воскликнул он. – Пожалуй, я и вправду круто повернул. Вам виднее. Всю жизнь ведь с этим народом.
Покладистость коменданта несколько даже удивила Кайманова. «А Ястребилов ничего... Может, и сработаемся», – подумал он.
Оба вышли на крыльцо.
Кряжистый Белоусов, придерживая сумку с противогазом и оттопыривая локти, рысью трусил к воротам, издали скомандовав часовому пропустить Сюргуль. Навстречу ему шла, о чем-то громко препираясь с часовым, высокая старуха с властным мужским лицом, худыми плечами, длинными узловатыми руками. Белоусов на ходу что-то сказал ей, сделал налево кругом, пристроился и даже сменил ногу, направляясь рядом с Сюргуль к зданию комендатуры.
Клычхан смотрел на Сюргуль со спокойным любопытством. Капитан Ястребилов уже согнал с лица свою обворожительную улыбку и всем своим видом будто хотел сказать: «Ну-с, посмотрим, что из этого выйдет».
Кайманов сделал несколько шагов навстречу Сюргуль, почтительно прижал руку к груди:
– Салям алейкум, баджи [8]
[Закрыть]. Как твое здоровье? Хорошо ли идут твои дела?
– Ту [9]
[Закрыть], Ёшка, почему мешаешь? – прервала его старуха. – Почему велишь гейча прогнать? Сам подарил, теперь отнять хочешь? Алла Назар башлык [10]
[Закрыть]воды не дает. Кто польет мелек [11]
[Закрыть]бедной Сюргуль?
– Погоди, Сюргуль, ты что-то много наговорила, – остановил ее Яков. – Давай по порядку, ханум. Скажи, разве я для того тебе Борьку подарил, чтобы он нам жить не давал? Почему он у тебя так громко кричит?
– Много соли съел, пить хочет – вот и кричит.
– Это я и сам понимаю: пить хочет – вот и кричит. Я тебя спрашиваю, зачем тебе надо, чтобы он так громко кричал?
Сюргуль посмотрела на него с искренним изумлением:
– Как не знаешь, все знают!
Она широким жестом обвела горизонт. На темной и худой, изрубцованной временем шее ее обозначились жилы, в углах рта легли морщины. Но карие глаза Сюргуль с чистыми белками смотрели на Якова молодо, а главное – бесхитростно.
– Вчера ни одного облака не было, – убежденно сказала она, – сегодня пришли.
Старший лейтенант недоверчивым взглядом обвел горизонт. Ястребилов молча выслушал перевод Сулейманова и тоже окинул взглядом небо. Редкие полупрозрачные облака, которых вчера и в помине не было, сейчас, оторвавшись от горных вершин, плыли над головой.
– А при чем тут козел?
– И-и-э-эх, Ёшка! – воскликнула Сюргуль. – Гейч пить хочет – дождь зовет. Одно утро кричал – облака пришли. День покричит – туча придет.
– Еще день? Ну уж дудки! От твоего гейча и сейчас у всей комендатуры в мозгах свербит. А если все лето дождь не придет, твой гейч до осени орать будет?
– Как не придет? Обязательно придет!..
– Если бы от такой рогатой скотины зависела погода... – начал было Кайманов, но в эту минуту, словно по заказу, облако, проплывавшее над головой, окропило вдруг всех стоявших во дворе частыми тяжелыми каплями.
– Ага! Видел? – Сюргуль торжествовала: – А ты говорил!
– Тьфу! – невольно рассмеявшись, сплюнул Кайманов.
Белоусов и переводчик Сулейманов захохотали. Улыбнулся и Клычхан. С усмешкой пожал плечами капитан Ястребилов, которому Сулейманов перевел разговор.
– Зачем плюешь? – обиженно сказала Сюргуль. – Дождик пошел – аллаху слава. А ты плюнул.
– Прости, ханум, – согнав улыбку, ответил Яков. – Пойдем ко мне в гости, чай будем пить, а гейча ты отведи подальше в горы, пусть лучше он там кричит.
– Какие горы? Мелек у меня не в горах, за кибиткой. Ни в какие горы гейча не поведу, пускай дома кричит.
«Голову морочит старая карга», – уже раздражаясь, подумал Кайманов.
– Яков Григорьевич, я буду у себя, – с улыбкой сказал Ястребилов, направляясь в канцелярию. Это можно было перевести так: «Вы развлекайтесь, а у меня дела».
Сулейманов и Белоусов перестали смеяться. Невозмутимо и чуть иронически наблюдал эту сценку Клычхан.
Кайманов увидел возле кибитки Сюргуль худощавую мужскую фигуру. Кто-то в туркменском халате и высокой папахе – тельпеке стоял у входа, смотрел в сторону комендатуры.
– Кто у тебя в гостях? – спросил Яков.
– Ай, Хейдар, один человек, – не задумываясь ответила Сюргуль.
– Что за Хейдар? Зачем пришел?
– Ай, немножко надо замуж выходить, трудно одной...
– Замуж?!! – Яков открыл было рот, но от комментариев воздержался. Что ж, и в свои семьдесят лет Сюргуль имела право выйти замуж. Одной действительно трудно...
– Ай, хорошее дело, – как можно радушнее улыбнувшись, сказал Кайманов. – Приглашай на свадьбу, будем поздравлять. Одну минутку, ханум. Подожди и ты, Клычхан, – попросил он и отозвал дежурного Белоусова в сторону.
– Вы смотрели документы Хейдара?
– Так точно, товарищ старший лейтенант.
– Почему не доложили?
– Капитан Ястребилов сказал, чтобы я вас не беспокоил, у Хейдара он сам документы проверял.
«А мне ничего не сказал», – подумал Яков, который ждал появления Хейдара так же, как ждал его начальник отряда полковник Артамонов. Ждал Хейдара и капитан Ястребилов, решивший, очевидно, сам доложить полковнику, что Хейдар пришел.
Кайманов неодобрительно посмотрел на Белоусова:
– Значит, о Сюргуль и ее козле вы мне докладывали, а о Хейдаре – новом человеке – ни слова.
– Так то ж товарищ капитан так приказал. Я ж у него спрашивал, докладывать вам о Хейдаре или нет? А он: «Когда надо будет, сам скажу». Может, я что не так сделал?
– Нет, все так. По уставу. Выполняли последнее приказание. Но на будущее учтите: все, что знает по оперативной работе капитан Ястребилов, должен знать и я – его заместитель. Понятно?
– Да, понятно, товарищ старший лейтенант, – отозвался огорченный Белоусов. – Разве ж я по своей воле?
– Ладно, Белоусов, все в порядке. Вы свободны... Ай, баджи, баджи, – сказал Яков, обращаясь к Сюргуль. – Значит, гейч кричит – дождь зовет. Дождь идет – виноград растет. Люди покупают, Сюргуль и Хейдар свадьбу играют! Верно я говорю?
– Верно, Ёшка, верно, – согласилась Сюргуль.
– А если верно, давай договоримся: я попрошу вашего башлыка, чтобы давал тебе воды. Пошлю солдат – прорыть к твоему мелеку арык. Но ты больше никогда не будешь привязывать гейча на крыше. Так ладно будет?
– А ту, Ёшка, не обманешь? Верно говоришь? – Старуха смотрела на него с недоверием. Кайманов ясно видел, что ее нисколько не интересует Клычхан.
– Как могу обмануть? Слово! Ты лучше скажи, почему старых знакомых не узнаешь? Гляди, как он на тебя смотрит!
Кайманов отступил назад, чтобы видеть одновременно обоих.
– Не хочу его видеть, вот и не узнаю, – ворчливо ответила старуха. – Он с моим врагом Джамалом дружил.
Клычхан полуиронически приложил в знак приветствия руки ко лбу.
– А ты хорошо знаешь этого человека?
– Конечно, Ёшка, почему спрашиваешь? Купец Клычхан Меред оглы. Не знаю только, зачем он к тебе пришел?
– Вижу, и ты ее знаешь? – обратился Яков к Клычхану.
– А кто ее не знает? Во всех газетах писали.
Озадаченный Кайманов прервал разговор, чтобы неосторожным словом не испортить дело.
В это время метавшийся на кибитке козел оборвал веревку и с коротким «ме-ке-ке» ринулся к воде. Наступив на край таза, он перевернул его. Вода разлилась, таз с громом покатился с крыши. Сюргуль воздела жилистые руки к небу, бормоча проклятия, торопливо пошла со двора комендатуры.
В окне показался Ястребилов, остановился, прислушиваясь к разговору, попросил Якова:
– Пусть скажет, откуда он знает эту старуху.
Яков перевел вопрос Клычхану. Тот пожал плечами.
– Старая история. Не знаю, зачем тебе? Давно это было.
– Все хочется больше знать о людях, с которыми рядом живешь, – ответил Яков.
– Ладно, расскажу, если надо, – согласился Клычхан. Подумав, неторопливо начал:
– У Сюргуль был муж. Очень большой бай. Звали его Азиз, да наполнится его жизнь в царстве аллаха благоуханием роз. Была у Азиза земля, были родники, овец столько, сколько звезд на небесных пастбищах. Сосед Азиза – Джамал очень хотел его землю себе забрать. Азиз не продавал. «Ай, – думает Джамал. – Надо Азиза немножко отправить к престолу всевышнего. Два добрых дела сделаю: аллаху будет приятно – такой человек преставится, и мне хорошо – уж как-нибудь землю Азиза у его сыновей и жены заберу». Убил Джамал Азиза. Из ружья в спину стрелял, судье денег дал, землю себе забрал...
Клычхан умолк, подумал немного, продолжал в том же витиеватом стиле:
– Осушила Сюргуль родник своих слез. Языку сделала крепость из своих губ. Думала-думала, горевала-горевала, придумала: купила водяную мельницу. У них там всего одна мельница на всю округу была. Полгода ждала, год ждала. Приехал все-таки Джамал на мельницу зерно молоть. «Не сердись, говорит, дорогая Сюргуль, что я твоего Азиза к лучшей жизни отправил. Я тебе за него много денег дам». – «Ай, зачем сердиться, – сказала Сюргуль. – Не надо мне за моего мужа много денег. Ты Азизу, как трус, в спину стрелял, я – женщина – тебе в лицо стреляю». Достала из-под шали пистолет и, сколько было в нем пуль, все Джамалу на память оставила. Арестовали Сюргуль, судили. Судья был справедливый, оправдал. Родня Джамала – кровники – поклялись ее убить. В первую же ночь, как из тюрьмы вышла, она – через границу и – к вам...
Клычхан замолчал. Кайманов поблагодарил его и с разрешения Ястребилова отправил под конвоем Оразгельдыева и Остапчука в отведенную для закордонного гостя комнату. Некоторое время что-то обдумывал. Ястребилов, выслушав перевод Сулейманова, прервал размышления старшего лейтенанта.
– Все-таки мне не очень понятно, Яков Григорьевич, – сказал он, – какое отношение имеет эта романтическая история с кровной местью и новым замужеством Сюргуль к нашей работе?
Яков пожал плечами.
– На всякий случай, – сказал он. – Иногда самый пустяк может оказаться тем самым звеном, за которое вытащишь всю цепочку.
– А не кажется ли вам, что старая Сюргуль при ее знании участка так же легко, как сюда, может и на ту сторону махнуть?
– Не так уж и легко, – возразил Кайманов. – Во-первых, когда переходила сюда, ее задержали, во-вторых, стоит ей появиться на той стороне, найдется сразу же кто-нибудь, кто сообщит семье кровников, и ее убьют.
В это время вернулись сопровождавшие Клычхана Остапчук и Оразгельдыев. Что-то неважно себя чувствовал этот Ораз. Испарина покрывала его темный невысокий лоб, глаза тревожно бегали по сторонам.
– Товарищ старший лейтенант Кайманов и вы, Белоусов, зайдите ко мне, – сказал Ястребилов.
Кайманов и Белоусов вошли в кабинет коменданта. Тот наглухо закрыл створку окна, задернул штору.
– Скажите, Белоусов, когда вы с Оразгельдыевым конвоировали Клычхана, разговаривал ли о чем-нибудь задержанный с вашим младшим наряда?
– Так точно, товарищ капитан, разговаривал.
– Не можете сказать, о чем?
– Никак нет, товарищ капитан. Мне он только пояснил: «Нарушитель сам просит отвести его в комендатуру к Ёшке Кара-Кушу». А кто такой Ёшка Кара-Куш, я не знал.
