Текст книги "Кара-курт"

Автор книги: Анатолий Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Но мираж вскоре растаял, и снова вокруг только иссушенные солнцем барханы, да кое-где на гребнях, словно скелеты погибших в пустыне путников, корявые, иссушенные зноем кусты саксаула.

Самохин оглядел расположившихся вокруг него людей: сколько времени они еще выдержат в этом пекле? Многие как черные мумии: скулы обтянуты темной воспаленной кожей, глаза красные, губы потрескались. У Андрея болело все, в ушах не прекращался непрерывный томительный гул. На какое-то мгновение Самохину показалось, что где-то далеко, среди барханов, идет то ли машина, то ли работает пускач трактора. Он закрыл глаза, пытаясь усилием воли отделаться от мучившего его звука, но гул не только не прекращался, а все больше усиливался.

– Товарищ старший политрук, самолет! – раздался голос Белоусова.

Очнувшись от тяжкого забытья, Самохин увидел, что все вокруг машут фуражками, кричат «ура». Раздались трескучие выстрелы, слившиеся в нестройный залп.

Над головой действительно пролетел У-2, сделал круг, бросил вымпел. Несколько человек сразу вскочили в седла, направили лошадей туда, где упал железный стержень с приметным красным флажком, доставили его Самохину. В стержне записка: «Если группа Рыжакова, белую дайте ракету, Самохина – красную».

Одна за другой в небо взлетели две ракеты – белая и красная. Самолет еще раз на небольшой высоте облетел вокруг изнуренного походом отряда, сбросил какой-то мешок. Мешок, кувыркаясь, полетел вниз, упал неподалеку.

Около десятка бойцов, увязая в сыпучке, бросились к тому месту, где упал тюк. Горькое разочарование охватило отряд: завязанный в плащ-палатку бурдюк с водой от удара лопнул, вода вылилась на песок.

Самолет улетел, но Андрею все казалось, что он и сейчас слышит какой-то шум и треск, словно самолет все еще кружит в знойном небе. Самохин видел, что другие тоже слышат треск мотора. Запрокинув головы и защищаясь ладонями от солнца, все напряженно осматривали горизонт. Небо по-прежнему было пустынным, и вместе с тем треск мотора все приближался. Наконец на далекой гряде барханов показалась маленькая точка.

– Вон! Вон! Смотрите! Кто-то по пескам едет!

Точка пропала в низине, через некоторое время появилась ближе. Шум мотора стал слышнее. Теперь уже можно было рассмотреть, как, медленно пробираясь в песках, к отряду приближается мотоцикл. Вот он попал на такыр и понесся, поднимая за собой длинный хвост пыли. Но за ближней грядой барханов такыр кончился, оттуда снова стал доноситься натужный стрекот мотора.

Андрей не мог взять в толк, кто бы это мог отважиться поехать в пустыню на мотоцикле. Удивление можно было прочитать и на лицах бойцов.

Наконец из-за гребня бархана появились мотоциклисты. Теперь уж и без бинокля было видно, что их двое. Лихо развернувшись на такыре, они помчались прямо к отряду. Узнать их на таком расстоянии было невозможно. Оба в очках и шлемах, с ног до головы осыпаны пылью. Пыль густым слоем покрывала не только комбинезоны, но и шлемы, и очки, и мотоцикл, и привязанные к нему по обе стороны заднего колеса жестяные банки.

Водитель подрулил к тому месту, где полулежали у подошвы бархана Андрей и Рыжаков, снял очки.

Самохин с удивлением узнал в грязном и потном, смертельно уставшем человеке полковника Артамонова, а в его седоке – новоиспеченного переводчика Вареню´.

Приезд сюда, в пустыню, самого начальника отряда показался настолько неожиданным, что Андрей в первый момент подумал, уж не чудится ли все это? Но нет, перед ними был действительно полковник Артамонов, которого шумно приветствовали бойцы.

– Товарищ полковник... – найдя все-таки силы подняться на ноги, начал было докладывать Самохин, но Артамонов не дал ему говорить.

– Отставить, старший политрук, отставить. Сам вижу, не до парада тут у вас. Давайте-ка лучше я вас обниму. Где Рыжаков? Что, брат, совсем худо? Раненых, вижу, полно. Много людей потеряли? Шесть человек?.. Кого же?..

Выслушав рассказ Рыжакова, Артамонов тихо сказал:

– На войне без потерь не бывает, только утешение это слабое: жалко ребят... Переводчик!..

– Здесь я, товарищ полковник!

– Передай-ка старшине, что мы там привезли.

– Товарищ полковник, – сказал Андрей, – старшину Галиева и следопыта Амангельды я отправил на рекогносцировку местности. Перед сближением с бандой Аббаса-Кули следопыт видел в песках непонятный след человека, словно бы без цели бродившего по пустыне.

– Как это без цели? – переспросил Артамонов. – В пустыню так просто гулять не ходят.

– Как рассказал нам Амангельды, в передвижениях неизвестного нет никакой логики: направлялся к колодцу, километра за два от него остановился, свернул к Дождь-яме, не дошел, отправился в пустыню, где и вообще-то ни одного колодца нет. Все это Амангельды понял по следам, вот и послали группу, чтобы проверить, кто там бродит. Группа задержалась, ждем с минуты на минуту.

– Ладно, – сказал полковник. – Подождем. Переводчик! Отдай фляги заместителю старшины.

Вареня´ подтащил снятые с мотоцикла банки с теплой, но только сегодня залитой свежей водой. Белоусов тут же стал раздавать воду сначала раненым, затем остальным, отмеряя порции все тем же алюминиевым стаканчиком, за которым следили сейчас, не видя ничего другого, десятки воспаленных глаз.

– Как же вы, товарищ полковник, – не выдержав, спросил Самохин, – в пустыню да на мотоцикле?

– Очень просто, – отозвался Артамонов, – пилот Сорокин передал с самолета, в каком квадрате увидел вас, сказал, что сброшенный бурдюк с водой лопнул, я и поехал. А что, думаю, если вода вам немедленно нужна, если от каких-нибудь нескольких глотков зависит жизнь раненых? Пока еще Сорокин в два конца обернется. Так я вот с нашим новым переводчиком на мотоцикл и сюда. Мы тут с машинами неподалеку, километрах в пятидесяти, не больше. Половину расстояния, считай, по такырам проехали, так что не шибко много и маялись в сыпучке.

– Одно дело в пустыню с отрядом идти, а другое – вдвоем на мотоцикле, – заметил Самохин. – Ведь нескольким бандитам с главарем Аббасом-Кули и нашим проводником Хейдаром все-таки удалось прорваться...

– Удалось, говоришь? – остро взглянув на Самохина, переспросил полковник. – Да-а... Дела... – сказал он точно так же, как до него протянул это «да-а» капитан Рыжаков. И как будто это сообщение не заслуживало внимания, снова вернулся к прежней теме:

– А что делать, если проклятые машины, как попадут в песок, так не идут. Мучились, мучились, бросили. А мотоцикл – дело верное. По такыру едешь – ветерком продувает, в песок попал – слазь, двумя руками за руль и веди в поводу. Да вон переводчик расскажет, как это делается.

– А хто ж його тягав, як не я? – подал Вареня´ голос. – На такыри витэр дуэ, аж у ушах свыстыть. А як у сыпучку, полковник мэнэ за бока: «А ну, каже, беры його за рога, тай тягны, а я тым часом у карту подывлюсь». Ось я оцю бензину скотыняку за рога и тягав, та щей бигом: доси очи вылазять...

– А ну-ка, други мои, – скомандовал полковник, обращаясь к бойцам. – Все, кто способен двигаться, натаскайте-ка вон на тот бархан топлива. Переводчик! Давай-ка, родной, собирай сухую колючку да саксаул, разжигай костер, по дыму самолет нас скорее найдет, да и Галиеву с Амангельды веселее будет возвращаться.

Убедившись, что все занялись делом, полковник Артамонов попросил Самохина рассказать во всех деталях, при каких обстоятельствах Хейдар спас Аббаса-Кули.

В лице полковника не осталось и тени шутливого оживления, с каким он только что обращался к пограничникам. Внимательно и сосредоточенно выслушал он подробный доклад Андрея, временами останавливая его вопросами, уточняя детали.

– Ну что ж, – сказал он удовлетворенно, – будем надеяться, что этот наш ход даст результаты. Можно ли поручиться, что демарш Хейдара не вызвал подозрений? Все ли получилось естественно?

– Надеюсь, товарищ полковник. Ситуация была настолько естественной, что и сам я пулю схлопотал.

– Лучше бы обходиться без этих хлопот, но бывает и так, – проронил полковник. – Ладно! – Артамонов хлопнул себя ладонями по коленкам. – Будем считать, что лиха беда – начало, а начало сделано. Спасибо, что не обманул надежд. Хорошо и то, что выручил женщин.

– Не все так думают, товарищ полковник, – усмехнувшись, сказал Самохин. – Готов дать голову на отсечение, Галиев будет писать на меня рапорт в особый отдел.

– Это почему же рапорт? – насторожился Артамонов.

– Не дал ему стрелять, подбил снизу винтовку, содействовал «предательству».

– Ну что ж, рапорты для того и пишут, чтобы их разбирать. Как-нибудь разберемся...

Пока продолжался этот разговор, костер был уже готов, Гамеза поджег сложенные в кучу веточки саксаула. Щепки вспыхнули, среди них весело заплясал едва заметный на свету огонек... К небу столбом поднялся дым.

– Вот теперь ладно. Теперь нас за двадцать километров будет видно, – сказал Артамонов.

– Товарищ полковник! Товарищ старший политрук, – донесся голос часового. – На дальних барханах вижу конный отряд! Кажется, наши!

Самохин хотел было подняться с кошмы, но полковник остановил его:

– Лежи, лежи, сам посмотрю, что там за отряд. Поднявшись на склон ближайшего бархана, он поднес бинокль к глазам, некоторое время внимательно осматривал горизонт, поворачиваясь во все стороны, потом застыл на одном месте.

Вернувшись к Самохину и Рыжакову, спокойно сказал: «Нашли кого-то Галиев с Амангельды. Сколько человек посылал? Одиннадцать? Возвращаются двенадцать. Амангельды гостя в седло посадил, коня в поводу ведет. Гость – в гражданском: халат, тельпек. Кони у вас тоже от ветра качаются, один двух седоков не везет. Потому, наверное, и добирались обратно так долго, что шагом шли».

Прошло еще не меньше получаса, пока старшина Галиев, опередив свою группу, подъехал к месту, где дожидались его полковник Артамонов и Рыжаков с Самохиным. Полковник распорядился немедленно отдать вернувшимся весь наличный запас воды, оставив раненым две фляги.

– Вольно, вольно, старшина, – остановил он собиравшегося рапортовать Галиева. – На вот попей сначала, два-три глотка – не больше. Кого хоть привезли-то?

Галиев бережно принял кружку с водой, медленно, маленькими глотками, выпил все до капли, передал кружку Белоусову.

– Товарищ полковник, – доложил он, – группа вернулась с рекогносцировки местности. Потерь нет, больных нет. В районе Дождь-ямы видели двух верховых, которые при нашем приближении скрылись. На рассвете задержали бывшего пограничника резервной заставы Дауганской комендатуры дезертира Оразгельдыева. Спал в барханах. Ни воды, ни пищи при нем не было.

Самохин едва узнал в исхудавшем темнолицем молодом туркмене, надевшем поверх военной формы халат и тельпек, того пограничника, который вычистил к его приезду Шайтана. Оразгельдыев едва держался на ногах, но выпил свою порцию воды словно бы нехотя. Если тогда, в конюшне, Андрея поразило мелькнувшее в его глазах отчаяние, то сейчас в невидящем взгляде новобранца он уловил потустороннюю отрешенность, полное безразличие к своей судьбе.

«За дезертирство в военное время – расстрел, в лучшем случае – штрафная рота, – подумал Андрей. – Оразгельдыева возьмут под стражу, дело передадут следственным органам, и, если он упрется, никто никогда не узнает, что же загнало этого туркменского парня в пустыню, так далеко от населенных пунктов, колодцев и караванных троп».

Андрей понял: еще мгновение, и будет поздно что-либо изменить в ходе событий. Полковник уже сдвинул грозно брови, в упор разглядывая дезертира.

– Вы ошиблись, старшина, – спокойно сказал Самохин. – Я посылал красноармейца Оразгельдыева, местного жителя, хорошо знающего Кара-Кумы, на поиски следов банды Аббаса-Кули. Развяжите ему руки.

Полковник быстро взглянул на Самохина, шумно вздохнул.

– Ну и ну, – тут же входя в роль, сказал Артамонов. – А я уж думал, что и вправду ЧП!

Андрей видел: некоторые бойцы смотрели на него с любопытством и удивлением. Сам Оразгельдыев, словно очнувшись, вскинул на Самохина испуганные глаза.

«А вот ты и попался, разлюбезный Ораз, – подумал Андрей. – По-русски-то ты, оказывается, прекрасно понимаешь». Его удивило, что во взгляде Оразгельдыева не было ни радости, ни оживления, только испуг.

Всего секунду длилась заминка, и мало кто ее заметил, но (Андрей это сразу понял) старшина Галиев не поверил ни ему, ни Оразгельдыеву, ни даже полковнику Артамонову. Галиев ничем не высказал своего неверия, но Андрей точно знал: старшину не убедило только что возникшее объяснение, почему Оразгельдыев оказался в пустыне. Видимо, понял состояние старшины и полковник Артамонов.

– А ведь на вас надеялись, товарищ Оразгельдыев, – сказал он назидательно. – Как же так? Вместо того чтобы следы искать, взял и сам заблудился? Вот тебе и отличник боевой подготовки! Поначалу-то дело у вас неплохо шло. Только начал служить – задержание, за несение наряда – благодарность...

Переминаясь с ноги на ногу перед полковником, опустив глаза, Оразгельдыев стоял все с тем же обреченным видом, словно не понимал, какую беду отвел от него Самохин. Но полковнику что-то надо было отвечать.

– Русски не понимай, – сказал Оразгельдыев и снова уставился глазами в землю.

– А-а, ладно! – полковник махнул рукой. – Иди отдыхай. Переводчик, где ты там? Растолкуй ему, что я сказал. А вас, товарищ старший политрук, попрошу, когда будете разбирать операцию, специально остановиться на ошибках молодого солдата. Старшина, дайте команду: кто еще может держаться на ногах, пусть окажут помощь вернувшимся из рекогносцировки. Приводите в порядок коней, готовьтесь к переходу.

– Есть готовиться к переходу, товарищ полковник! – отрапортовал Галиев и зычно крикнул: – Слушай мою команду!

Во всех движениях старшины подчеркнутая официальность. На старшего политрука Самохина Галиев старается не смотреть.

Когда возле полковника и Андрея никого не осталось, Аким Спиридонович опустился рядом с Самохиным на кошму, заговорил так тихо, что даже лежавший в забытьи под навесом из плащ-палатки капитан Рыжаков ничего не мог слышать.

– Ну, заварил ты кашу, Андрей Петрович!.. Смелых люблю, а ты прямо отчаянный. Представляю, как всполошится Овсянников да и ваш павлин преподобный Ястребилов! Овсянников на истории с Белухиным сгорел, из Красноводска его перевели на Дауган, вроде почетно, но с понижением в должности. А Ястребилову только дай повод. Галиев вон и тот, как хороший сыщик на горячем следу. А ты и меня втянул... Теперь хочешь – не хочешь будем вдвоем кашу расхлебывать...

– Я не очень понимаю вас, товарищ полковник, о чем вы, – сказал Самохин. – Оразгельдыева я действительно посылал на разведку в пустыню, только вам об этом не успел сообщить...

– Ну ладно, ладно, ты уж меня-то за дурака не считай, – несколько обидевшись, сказал Артамонов. – Я-то тебе не Овсянников и не Ястребилов...

Самохин невесело усмехнулся.

Чувствуя на себе чей-то взгляд, Андрей незаметно осмотрелся, подумав, кого там еще интересует его особа?

С явным недоумением и вместе с тем уважением и симпатией смотрела на него закутанная до самых глаз, сидевшая неподалеку в группе женщин Дурсун, дочь Хейдара.

Артамонов проследил, за взглядом Андрея, все увидел, только головой покачал.

– Час от часу не легче, – сказал он. – Давай, хоть сами веселей смотреть, сидим, как заговорщики...

ГЛАВА 7. ТЕРНИИ И ЛАВРЫ

Бойцы, закончив подготовку к переходу, снова собрались вокруг начальников. Неподалеку новоиспеченный переводчик Вареня´ рассказывал двум пограничникам о своем мотопробеге через пустыню:

–...Якый мотоцикл скаженный, такый и полковник... Я кажу: «Куда ж мы поидэмо на оцией чертопхайке, хай вона сказыться! Бо там же ж пустыня! Ще якый сь бандюк стрилять почнэ – попадэ! И своих не найдемо и сами сгинемо!..» А вин: «А карта на шо?» (Вареня´ заметил, что полковник его слушает, сразу переменил тон). А тоди дывлюсь, и правда добри карты: и сами доихали и вас знайшлы.

Лицо полковника приняло прежнее оживленно-смешливое выражение.

– Видали? – обращаясь к бойцам, спросил он. – Еще служить не начал, а полковника, начальника отряда критикует. Это еще что! Сегодня он почище пулю отлил.

Пограничники, предвкушая развлечение, стали подходить ближе, лишь часовые, расставленные вокруг лагеря, оставались на своих местах.

– Не успели мы выехать из комендатуру, – продолжал полковник, – наш новый переводчик...

– Вареня´, товарищ полковник.

– Ага, Вареня´. Ну так вот, наш новый переводчик Вареня´, ни много ни мало, функции погранкомиссара на себя взял.

– А зачем вы его с собой брали, товарищ полковник? – решив поддержать разговор, спросил Самохин.

– Как зачем? А если мне чабанов или кочевников каких спросить, не видел ли кто отряд? Как я спрошу? К тому же он, считай, полпути мотоцикл на себе тащил, а то самому бы пришлось... Да, да, не смейтесь, – продолжал Артамонов. – Вы только послушайте, как дальше дело было!.. Ну вот, посадил я его к себе на мотоцикл, поехали мы смотреть, каким путем с машинами к вам пробиваться. Выехали за город, мотоцикл «чах-чах» и заглох. Спрашиваю: «Ты в этой штуке понимаешь?». «Ни, каже, не розумию, бо дыни та арбузы – мое дило, а мотоциклы – не мое. Трещить, воняе, як подлюка, хай вин сказыться, така пакость!»

–...Пришлось самому ремонтировать. Копаюсь в моторе. Вареня´ отошел вроде погулять по надобности. Там неподалеку иранские черводары, что скот у нас пасут. Смотрю, бегут двое и – к переводчику. Оба мы в комбинезонах. Видят, военные остановились, а им надо что-то спросить. У кого спрашивать? Ясное дело у кого! Один – толстый, важный, по дороге гуляет. Через границу и то видно: начальник. А я, значит, водитель, шофер. Слышу, черводар просит его о чем-то, он без запинки по-ихнему чешет. И этак рукой его по плечу похлопывает, дескать, не робей, парень, дуй домой, все будет в порядке. Тот давай благодарить: руки то к небу поднимет, то к груди прижмет. Мне-то и невдомек, что дело у них серьезное, думал, дорогу спрашивает или баран какой забежал. Тороплюсь с мотоциклом управиться. Ну вот, поговорили они и разошлись. Подзываю переводчика, спрашиваю: «Кто к тебе подходил?» – «Ихний башлык, говорит, под названием «хан». «А что тому хану надо?» – «Та там, каже, у його чабан за коровою гонявся, на ту сторону пишов». – «Как на ту сторону? Через границу?» – «Ну а куды ж, ясно через граныцю. Наши хлопцы його ухопыли». Ну, – продолжал Артамонов, – у меня от души отлегло, думаю: ладно, хоть задержали. Говорю ему: «Что ж, хан наши законы знает. Вернемся, буду разбираться, что с тем черводаром делать». А Вареня´ так спокойненько отвечает: «Та я вже розибравсь. И хану так сказав: иди, хлопче, до дому, не сумуй, прыйдэ твий черводар до своей черводарихи. У його, мабуть, и диты е...»

Хохот заглушил последние слова Артамонова.

Вареня´, еще не усвоивший суть воинской субординации, но все же признававший авторитет полковника, осторожненько возразил:

– Як шо за кожным черводаром погранкомиссара гонять, никому будэ и отрядом командувать. Черводар корову шукав, а його у КПЗ, хиба ж то дило?

– Видали? Он и сейчас ничего не понял. А что, если тот черводар – провокатор или шпион, или хотя бы просто контрабандист? Значит, ты пособник?

– Та тю на вас, товарыщу полковнику, – деликатно возразил Вареня´. – Я отих шпиенив за три версты чую. А оцей ни якый ни шпиён. У його и руки и босы пьятки от земли та каменюк, як ти коровьи копыта, порэпалысь, якый же ж вин шпиён?

– Но ты пообещал отпустить, а вдруг его нельзя отпускать? Ты ж авторитет наш подрываешь.

– Ни-ни, товарыщу полковнику, так не добре. Як шо я сказав: «Отпущу», так вы отпустите его, бо и черводары и хан скажуть: «Вареня´ – брехун».

Полковник молча развел руками. Вареня´ продолжал стоять на своем:

– Я за цього черводара пьять суток заробыв, а то ще й брехуном клыкать будуть, так на шо ж воно мени таке дило?

Солдаты, обступившие их, хохотали. Смеялись и Самохин и Рыжаков. Куда девалась усталость и даже боль от ран. Самые «тяжелые» и то пытались улыбнуться.

– Ну, вот что, други мои, – сказал полковник, – с черводаром как-нибудь разберемся, а сейчас, пока вы самолет ждете, поедем-ка мы с переводчиком на рекогносцировку, посмотрим, к какому месту нам всем отрядом выходить, чтоб туда и машины подошли. Ехал сюда, кое-что присмотрел, вот здесь, здесь и здесь, вроде между барханами, такыры идут. – Он ткнул пальцем в карту, громко позвал: – Переводчик! Давай-ка, брат, собирайся, едем.

Вареня´ молча развернул мотоцикл и остановился, дожидаясь полковника. Оба уселись на сиденья, через минуту только хвост пыли над барханами да стрекот мотора указывали, в какую сторону они укатили.

На горизонте показался санитарный самолет, пронесся над самыми барханами, развернулся, пошел на посадку.

– Как только он садиться будет? – с тревогой сказал Андрей.

– Сорокин-то? – отозвался Рыжаков. – Только он и может здесь летать. На любом месте сядет. Под бугор угадает, чтобы скорость погасить, с бугра взлетает...

Летчик действительно каким-то чудом посадил машину между барханами, направил ее вверх по склону. Он так удачно подрулил к отряду, что пройти до самолета оставалось не более двухсот шагов. Из кабины показался пилот, вслед за ним вышел на плоскость и спрыгнул вниз еще кто-то в пограничной форме, зеленой фуражке. Нетрудно было узнать в этой статной, подтянутой фигуре капитана Ястребилова. За ним вышел с большой брезентовой сумкой в руках врач комендатуры Махмуд Байрамов. Вслед за ними, в нелепых здесь меховых унтах, в сдвинутом на затылок шлеме, шагал широкий в плечах, с медвежьими повадками, прославленный в этих краях пилот Сорокин. Словно играючи, он легко нес в руках две двадцатилитровые канистры, очевидно, с водой: любая другая жидкость здесь не имела цены. Внимание Андрея отвлек лежавший рядом капитан Рыжаков:

– Вот и комендант пожаловал. Понятное дело: два мешка денег. Давайте, – предложил он, – пока не будем говорить Ястребилову, что полковник уже здесь. Посмотрим, что будет делать наш павлин...

Самохин пожал плечами. Он и сам хотел бы посмотреть, как будет вести себя капитан Ястребилов, когда вернется полковник. Сейчас же Авенир Аркадьевич позволил Байрамову и пилоту Сорокину опередить себя, с тем чтобы они скорей могли оказать помощь раненым, и шел за ними легкой пружинистой походкой, как будто под ним был асфальтированный плац, а не сыпучий песок.

Андрей отметил про себя, что капитан подтянут и чисто выбрит, на загорелой шее ярко выделяется полоска свежего подворотничка. Этот подворотничок напомнил Самохину отутюженного свежевыбритого Богданова в вагоне санитарного поезда.

Самохин поднялся с кошмы, подал команду «Смирно», официально доложил Ястребилову о выполнении задачи, о потерях, об отобранных у бандитов деньгах.

– Здравствуйте, товарищи! – раздался высокий звенящий голос Ястребилова.

В ответ раздалось нестройное «Здрас!»

– Благодарю за службу!

– Служим Советскому Союзу!

– Вольно!

Андрей повторил команду «Вольно», понимая, что Ястребилов ждал совсем другой реакции на свое появление, но после того, как здесь побывал полковник Артамонов, приезд коменданта воспринимался, как нечто должное. С обиженным видом Авенир Аркадьевич поднялся на гребень ближайшего бархана, внимательно осмотрел в бинокль горизонт: не достанется ли и на его долю парочка каких-нибудь хотя бы захудалых бандитов. Но пустыня оставалась пустыней – бескрайней и безжизненной, и коменданту пришлось спуститься с желанных вершин на грешную землю.

– Много людей потеряли, товарищи командиры, – сказал Ястребилов. – Как же так? Проводник у вас сбежал, главаря упустили?..

«Да он что, смеется, что ли? – с удивлением и злостью подумал Андрей. – Не может же быть, чтобы полковник Артамонов не поставил его в известность? А почему не может? Вполне может быть...»

– Извините, товарищ капитан, – как можно спокойнее ответил Самохин. – Но у нас тут был тяжелый бой. Отряд конвоировал группу бандитов, которых Аббас-Кули оставил в виде заслона у Дождь-ямы. Мы вынуждены были идти с такой обузой на помощь капитану Рыжакову. У нас раненые, кони без воды выбились из сил. Поэтому мы и не преследовали главаря...

– Не преследовали, проводника упустили, – сказал Ястребилов. – Ну что ж, за исход операции отвечать вам с Рыжаковым...

Ястребилов отошел в сторону, распорядился, чтоб напоили свежей водой раненых. Самохин, чувствуя головокружение и сухость во рту, снова опустился на кошму.

Раненым была оказана помощь. Байрамов уложил в сумку оставшиеся бинты, йод, блестящие никелированные инструменты в стерилизаторах, занялся, на первый взгляд, не совсем понятным делом.

Дожидаясь погрузки раненых в самолет (в это время летчик Сорокин что-то проверял в моторе), Байрамов пошел вдоль склона бархана, захватив с собой плотный холщовый мешок и длинную, раздвоенную на конце палку. Вот он перевалил через гребень бархана, быстро прижал что-то палкой на песке, спустя секунду поднял за голову толстую серую змею, повисшую в руке безжизненной плетью. Ловким движением подставил снизу раскрытый мешок, опустил туда свою добычу. Вздох удивления и даже восхищения вырвался из груди тех, кто наблюдал эту картину.

– Зачем вы их ловите, товарищ военврач? – испуганно крикнул Белоусов. – Выползет ведь, беды не миновать.

– Как выползет? – возразил Байрамов. – Кто ж будет смерть на волю выпускать! Покрепче завяжу и не выползет.

– А зачем они вам?

– Лекарство делать от укусов, сыворотку. Из яда кобры – антикобрин, из яды гюрзы – антигюрзин. Одна пойманная змея двести человек может спасти. Даже от каракурта, самого ядовитого на земле паука, противоядие есть, если вовремя укол сделать...

– А у нас гадюка укусит – водкой поят, – простодушно заметил Белоусов.

– Непросвещенные, действительно, вводят алкоголь, накладывают жгуты, прижигают ранки укуса, – согласился Байрамов, – только все это мало помогает. Нужна сыворотка. Для Средней Азии нужно очень много сыворотки, вот я их и ловлю.

– Галиев, Белоусов, – едва дождавшись, когда Сорокин закончит возню с мотором, скомандовал капитан Ястребилов, – грузите в самолет трофейные хурджуны!

Самохин остановил его:

– Я бы на вашем месте распорядился погрузить в самолет сначала раненых.

– Согласен, Андрей Петрович, но насчет этих хурджунов имею специальные указания.

Галиев и Белоусов уже тащили к самолету тяжелые хурджуны с деньгами, когда за гребнями барханов послышался отдаленный треск мотоцикла.

Услышал мотоцикл и Ястребилов. Поднявшись на возвышенность, он вскинул к глазам бинокль, с минуту всматривался в нырявшую между барханами, быстро приближающуюся точку. Мотоцикл скрылся в низинке, несколько минут оттуда доносился его приглушенный стрекот, затем Артамонов с Варене´й вынырнули из-за склона, подкатили к стану пограничников.

Ястребилов тут же узнал в поднявшем очки на лоб, запыленном водителе начальника отряда. Ничем не выразив своего удивления, капитан подал команду «Смирно» и ровным чеканным голосом доложил:

– Товарищ полковник, отряд вверенной мне Отдельной Дауганской комендатуры возвращается с задания. Банда частично ликвидирована, частично разогнана по пустыне, деньги изъяты...

– Вольно, – устало сказал Артамонов. – Все это, дорогой Авенир Аркадьевич, я уже знаю. Смотрите сюда вот и сюда, – он показал на старые следы своего мотоцикла в песке.

На сыпучке трудно было различить следы колес, Ястребилов почувствовал себя уязвленным.

– Я считал своим долгом, товарищ полковник...

– Ладно, капитан... Это вы распорядились в самолет деньги грузить?

– Так точно, товарищ полковник, имею на то специальное указание.

Артамонов так на него посмотрел, что капитан молча пожал плечами: дескать, вы старший, вам и отвечать.

Полковник поздоровался с Махмудом Байрамовым, подошел к безжизненно лежавшему с закрытыми глазами Рыжакову, не стал его беспокоить, повернулся к Самохину:

– Как себя чувствуешь, Андрей Петрович?

– До машин в седле продержусь.

– А что скажет медицина? – спросил полковник Байрамова.

– Капитана Рыжакова надо немедленно вывозить самолетом, – ответил Байрамов, – старшего политрука Самохина – тоже. Боюсь, с такой потерей крови он не выдержит жару. Поскольку в самолете всем места не хватит, сам я остаюсь. На аэродроме будут встречать врачи и медсестры из госпиталя...

– Андрей Петрович, если можешь, поедем с нами в носилках, – сказал полковник, – ничего не поделаешь: в самолете, и правда, всем места не хватит. – И Андрей понял, что он нужен полковнику здесь. – Вам, Махмуд Байрамович, – продолжал Артамонов, – и вам тоже, товарищ капитан, придется остаться с нами. Деньги везем на машинах. Подавайте команду готовиться к переходу. Переводчик!

– Ось де я, товарищ полковник!

– На коня не прицеливайся, поедешь на мотоцикле у меня за спиной, как черт у кузнеца Вакулы.

– Якый черт, такый и Вакула, – проворчал Вареня´, но от дальнейших комментариев воздержался.

Полковник, не обратив внимания на его реплику, развернул карту:

– К утру мы должны прибыть вот в этот квадрат. Машины будут здесь. Дальше они не пройдут. Сюда и то придется пробиваться через сыпучку. Но там нас будут ждать хлопцы со свежими силами.

Со своего места Андрей видел, как, разбежавшись по такыру, самолет тяжело поднялся в воздух, увозя из жгучих песков тяжелораненых. Спустя полчаса отряд тронулся в обратный нелегкий путь.

Самохин отказался лечь в носилки. Сооруженные из плащ-палаток и толстой кошмы, привязанной к палкам от кибиток, они так и притягивали к себе, но Андрей решил быть в седле до конца, пока силы не оставят его. Носилки, в которых транспортировали двух других раненых, привязанные между двумя лошадьми, то шли ровно, то перекашивались, то их начинало кренить на один бок, если лошади шли одна выше другой по склону бархана. Иногда ноги раненого оказывались выше головы. Но как бы ни плохо лежать в носилках, в седле оставаться было неизмеримо труднее. И все-таки Андрей не хотел сдаваться, он знал: настанет время, когда такой же стойкости придется потребовать от любого своего подчиненного. Ему казалось, стоит свалиться, подниматься с госпитальной койки будет трудно. Андрей уже приспособился переносить в седле марш по пескам, но этот переход, длившийся от захода солнца и до рассвета, показался ему самым долгим и самым мучительным из всех, что приходилось испытывать в жизни. То и дело он погружался в тяжелую дрему, и лишь вода освежала его.

Мерно идут отдохнувшие лошади. Шаг спотыкающегося от усталости Шайтана отдается тупой непрекращающейся болью в руке. Стучат по такырам копыта, с характерным шорохом осыпается песок.

Только на рассвете сквозь тяжелую дрему Андрей услышал возбужденные голоса. Приподнявшись в стременах, увидел на дальних гребнях барханов густой шлейф стлавшейся по ветру пыли.