Текст книги "Кара-курт"

Автор книги: Анатолий Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– Во все времена, – продолжал Емельянов, – правительство СССР дружественно относилось к нашему южному соседу. В двадцать первом году мы заключили с Ираном договор о сотрудничестве, но еще тогда имели в виду возможность использования территории Ирана третьей страной для нападения на СССР. Чтобы отвести такую опасность, наш совместный договор двадцать первого года в статье шестой предусматривает... (Емельянов неторопливо достал очки, надел их, поднес лист бумаги к глазам): «Обе Высокие Договаривающиеся Стороны, – начал он читать, – согласны в том, что в случае, если со стороны третьих стран будут иметь место попытки путем вооруженного вмешательства осуществлять на территории Персии захватную политику или превращать территорию Персии в базу для военных выступлений против России...» [28]

[Закрыть]– Емельянов снял очки и закончил своими словами. – Короче: мы имеем законное право ввести войска. Сейчас настала необходимость осуществить это право. Мы с вами присутствуем здесь для того, чтобы скоординировать цлан предстоящей военной операции, осуществить которую предстоит через несколько дней. Командование округа, – продолжал генерал, – недавно было проинформировано о том, как немецко-фашистская разведка создает на территории наших соседей плацдарм войны против СССР. К нам засылают крупных агентов под видом беженцев, железнодорожников, моряков, эпроновцев, кого только можно придумать, с заданиями вплоть до политических диверсий, до наглой и неприкрытой организации крупных вооруженных банд. Одну такую банду главаря Аббаса-Кули удалось активизировать и, очевидно, снабдить деньгами и оружием некоему «эпроновцу» Белухину. Есть сведения об организации других более мелких банд именно в нашем районе. Основная цель создания этих банд – вносить дезорганизацию и смуту, препятствовать переброскам воинских грузов по железной и шоссейным дорогам. Вот здесь, – генерал подошел к карте, провел указкой вдоль линии железной дороги от Ташкента до Красноводска, – главный объект наших забот, о котором мы должны помнить ежедневно и еженощно. И не менее важные объекты – Кызыл-Арватское и хорошо вам известное Дауганское шоссе. По нашей железной дороге сейчас идет эвакуация промышленности Донбасса. В глубь страны мы вынуждены транспортировать не только промышленное оборудование, но и бакинскую нефть сначала через Каспий, а затем железной дорогой до Ашхабада и Ташкента. В сторону фронта идут эшелоны с артиллерией, снарядами, медикаментами. По этим же дорогам поступает к нам эвакуированное с запада гражданское население. Есть основание предполагать, что в задачу создаваемой «эпроновцем» Белухиным банды входит дезорганизация работы главных в нашем округе транспортных магистралей. Наша первоочередная задача – ликвидировать эту банду в стадии ее зарождения. Полковник Артамонов, доложите, что вами предпринято для выполнения этой задачи.

Аким Спиридонович вышел к столу президиума.

– Шесть дней тому назад, – сказал он, – мы послали в пески начальника резервной заставы соседней комендатуры капитана Рыжакова с группой пограничников. В последнем донесении Рыжаков сообщил, что напал на след банды, но связь прервалась. На поиски Аббаса-Кули и Рыжакова были отправлены в пустыню следопыты-дружинники, прекрасно знающие Кара-Кумы. От них тоже пока нет вестей.

– Прошу извинить, товарищ полковник, – остановил Артамонова генерал. – Позвольте мне сделать некоторое отступление. Верховное Главнокомандование, товарищи, считает наше направление не менее важным, чем Западный фронт. В наш округ для участия в осуществлении стратегического плана прибывают боевые командиры, отлично зарекомендовавшие себя по службе и в боях с фашистскими захватчиками. Я хочу вам представить недавно прибывшего к нам из госпиталя фронтовика, замполита комендатуры, успешно сражавшегося с передовыми гитлеровскими частями, старшего политрука Самохина Андрея Петровича. Товарищ Самохин, прошу вас встать. Знакомьтесь, товарищи. Надеюсь, Андрей Петрович найдет у нас такую же дружную, теперь тоже фронтовую семью, какая была у него на западе. Так вот, товарищ Самохин, – обращаясь непосредственно к Андрею, сказал генерал. – Лично я как начальник пограничных войск округа ставлю перед вами задачу: сегодня ночью выйти с отрядом пограничников Дауганской комендатуры на помощь Рыжакову и вместе с ним в трех-четырехдневный срок разгромить банду Аббаса-Кули. Это и будет ответ на ваш рапорт об отправке вас в действующую часть. Задача ясна?

Андрей поднялся со своего места, принял стойку «смирно».

– В принципе ясна, товарищ генерал, – ответил он, хотя ему было абсолютно непонятно, как он сможет в такой короткий срок настичь и разгромить банду. Рыжаков – старожил, и то лишь на шестой день только-только напал на ее след. А где искать самого Рыжакова, когда его местные следопыты еще не нашли?

– Вот и хорошо, что в принципе ясно. Пойдете с двумя взводами резервной заставы. Ориентировочный маршрут – к колодцам Шор-Кую, Ак-Кая, Менгерли. – Генерал провел по карте указкой там, где Андрей видел лишь бледно-желтую окраску, обозначающую пески. – Вспомогательный отряд попытается пробиться по этому маршруту на машинах, чтобы создать вам базу в Кара-Кумах. Связь – по радио и голубями. Остальные детали сообщат вам после совещания полковник Артамонов и старший лейтенант Кайманов.

Ошарашенный Андрей сел на место. Задал ему трепку генерал. Поразмыслив, не мог не согласиться, все логично, все правильно. Фронтовик? Рвешься в бой? Воюй! Не боишься трудностей – очень хорошо! Тебе и карты в руки, найди и разгроми банду, за которой неделю гоняется со взводом пограничников капитан Рыжаков.

Кайманов тронул его за рукав, негромко сказал:

– Мы советовались с полковником. План этой операции утвержден. Есть кое-какая задумка...

– Прошу извинить, Аким Спиридонович, что прервал вас, – обратился генерал к полковнику Артамонову. – Доложите, пожалуйста, совещанию о подготовке к операции вашего участка границы. Кстати, товарищи, разработка плана действий по снятию погранпоста без кровопролития поручается также полковнику Артамонову. Прошу вас...

Полковник откашлялся, разгладил усы. Казалось, дай ему в руки саблю да надень буденовку, и вот он – кавалерист-рубака, прибывший на совещание прямо с фронтов гражданской войны.

– На участке Дауганской комендатуры, – начал Артамонов, – задержан перебежчик по имени Клычхан. Надо отметить, сам вышел к нашему наряду. Клычхан показал, что несколько групп рабочих из числа местных дехкан провели скальные работы по минированию дорог и мостов. Фугасы заложены вот здесь, в районе арочного моста, и в самой узкой теснине Даш-Арасы´´. Показания Клычхана подтверждаются сведениями, полученными из других источников, в основном от задержанных ранее контрабандистов и забрасываемых к нам немецко-фашистских агентов. Обезвредить минированные участки совместно с подразделением саперов, используя в качестве проводника Клычхана, поручается в день перехода на сопредельную сторону заместителю коменданта Даугана старшему лейтенанту Кайманову. Он же возглавит комсомольскую ударную роту прорыва в момент перехода.

За проведение операции по обеспечению перехода наших войск на сопредельную территорию отвечает комендант Даугана капитан Ястребилов...

Полковник Артамонов детально доложил о готовности каждой заставы своего отряда, состоянии дорог, наличии колодцев и родников на пути предполагаемого броска наших войск, численности и вооружении гарнизона в закордонном городке и на погранпостах соседей.

Андрей понял: все уже на полном ходу, подготовка началась не сегодня. При таких обстоятельствах он не мог, не имел права настаивать на своем решении вернуться на фронт. Здесь тоже началась война, а это в корне меняло дело.

– Было бы наивным предполагать, – обращаясь ко всему залу, сказал генерал Емельянов, – что с переходом наших войск на территорию Ирана агенты гитлеровской разведки сдадут свои позиции и сложат руки. Борьба с фашистской агентурой и созданными ею организациями отнюдь не закончится, она только примет другие формы. По нашим сведениям, Гамотта и Мейер, Бор и Калингер, Траппе и Вольф получили указания готовить восстания ряда племен, создавать террористические группы из белогвардейских эмигрантов, армянских дашнаков, азербайджанских мусаватистов. Банды эти уйдут в подполье, будут стараться использовать малейшую нашу оплошность, чтобы нанести внезапный удар. По этому поводу слово имеет бригадный комиссар Ермолин Дмитрий Васильевич.

Невысокий и плотный, под стать генералу, комиссар, с полным лицом и расчесанными на прямой пробор волосами, обвел спокойным взглядом зал, неторопливо поправил очки.

– Я хочу обратить ваше внимание, товарищи, – сказал он негромким голосом, – на роль политсостава в предстоящей операции. Для нас особенно важно, чтобы каждый командир, каждый рядовой красноармеец, как сказал начальник войск, был политическим представителем своей страны. Мы должны ежедневно и ежечасно разъяснять населению за кордоном, что военная акция по вводу войск на территорию Ирана – временная мера, вызванная лишь крайней необходимостью. Эта мера никоим образом не направлена против иранского народа. Вы должны объяснять, что Советское правительство не имеет никаких претензий в отношении территории и государственной независимости Ирана. Как только опасность будет ликвидирована, мы немедленно выведем свои войска... Таким образом, товарищи, – сказал комиссар, – каждый пограничник у нас независимо от звания – полпред. Поэтому особенно сейчас нам нужны образованные люди, тем более с боевым опытом.

«И этот камешек в мой огород», – подумал Андрей.

– Фашизм наступает на Советский Союз отовсюду, – продолжал Ермолин, – и если перед нами поставлена задача бороться с ним здесь, а не на западе, это значит, что наш участок не менее важен, чем Западный фронт. Один квалифицированный разведчик подчас стоит целой дивизии. Могу вас заверить, что на нашем участке фронта квалифицированных гитлеровских разведчиков предостаточно...

Совещание продолжалось допоздна, сверялись карты, уточнялись маршруты. Слово брали армейские командиры, докладывали о готовности своих подразделений. До начала операции оставались действительно считанные дни, а сделать предстояло еще многое.

Андрей должен был до утра изучить план, как провести рейд в Кара-Кумы, каким образом схватить банду Аббаса-Кули, о которой за короткое время был уже достаточно наслышан.

Наконец все было оговорено. Генералы, отужинав в столовой комендатуры, выехали к границе в сопровождении старших командиров, за исключением полковника Артамонова, который должен был обеспечить выход отряда Самохина в пески – непосредственно к линии границы.

После совещания к Самохину подошли старший лейтенант Кайманов и капитан Ястребилов.

– Все прошло хорошо, просто отлично, – потирая руки, проговорил Авенир Аркадьевич. – На этот раз комендатура и наш начальствующий состав предстали в лучшем виде.

– Должен вас огорчить, товарищ капитан. Прошу извинить, что перебиваю, – сказал Кайманов. – Только что мне доложили: не явился на боевой расчет назначенный ко мне коноводом новобранец Оразгельдыев.

– Но, может, где-нибудь в ауле... Может, просто спит...

– Я звонил на заставы, в бригады содействия. Выяснил: чабаны видели в песках какого-то пограничника с винтовкой на военном коне. Ехал по дороге в Ташауз…

ГЛАВА 4. ПАТЬМА

Желтый карандаш в руке старшего лейтенанта госбезопасности Овсянникова со стуком упирался в крышку стола то острым, то тупым концом, словно бы сам поворачивался в его бледных и тонких пальцах.

Кайманов старался не смотреть на этот раздражавший его карандаш, хотя ему так и хотелось отобрать его и швырнуть в корзину. В присутствии молчавших во время допроса полковника Артамонова и капитана Ястребилова Яков старался сдерживаться, опасаясь, что наговорит резкостей донимавшему его Овсянникову.

– Я вас спрашиваю, товарищ старший лейтенант, – подчеркнуто спокойно в третий или четвертый раз повторил Овсянников. – Ответьте мне, почему ваш коновод Оразгельдыев не явился на боевой расчет? Где он сейчас? Знаете ли вы, что, возможно, именно его видели с винтовкой, верхом на коне, по дороге в пески.

– Об этом, между прочим, я вам сам доложил, – сказал Кайманов. – Прошу отметить, что коноводом к себе я его взял всего несколько дней назад, чтоб научить службе. Практически вместе нам и побыть не пришлось.

Полковник Артамонов, нахмурившись, сидел рядом с Овсянниковым, капитан Ястребилов, строгий и подтянутый, с оскорбленным видом стоял у окна.

«Что они, в самом деле, трибунал мне устроили, что ли? – с досадой подумал Яков. – Ястребилов вон сразу отмежевался: Оразгельдыев, дескать, коновод Кайманова, пусть Кайманов и отвечает, но ведь Аким Спиридонович-то все понимает...»

– Я вас еще раз спрашиваю, – методично отстукивая карандашом по столу, вернул его к разговору Овсянников. – Ответьте мне, будьте добры, почему ваш коновод Оразгельдыев не явился на боевой расчет? Почему он... (Овсянников сделал паузу)... де-зер-ти-ро-вал?..

От этого слова полковник зябко повел плечами, капитан Ястребилов еще больше нахохлился.

Якова занимал вопрос, почему Овсянников не пригласил на разговор старшего политрука Самохина? Уж если сбежал новобранец, значит, и политчасть недосмотрела? Но, то ли об этом попросил полковник Артамонов, чтобы не отвлекали замполита от подготовки к походу, то ли Овсянников уже беседовал с Самохиным, старшего политрука в канцелярии комендатуры не было.

– Так что же вы молчите, Яков Григорьевич?

– Положите карандаш, – не повышая голоса, сказал Кайманов.

– Что? – Овсянников удивленно посмотрел на него, но отстукивать по столу перестал.

– И не задавайте глупых вопросов, – все так же спокойно сказал Яков.

– Ты давай по существу. Замечания делать сейчас не твоя очередь, – заметил полковник.

Якова взорвало.

– Товарищ полковник! – с сердцем воскликнул он. – Вот вы начальник отряда, сейчас самый старший на комендатуре. Я возьму и уйду в Иран. Овсянников у вас будет спрашивать: «Почему Кайманов ушел в Иран?» Да еще карандашиком будет постукивать. Что вы ему на это скажете?

– Ну, ладно, ладно, – постарался успокоить его Артамонов и обратился к Овсянникову: – Ты, старший лейтенант, отпусти его, готовим операцию, каждая минута дорога. А освободится, он тебе, что знает про этого, как его, Оразгельдыева, все расскажет.

– Я старшего лейтенанта не задерживаю. Мне только важно установить истину, – все так же, не теряя хладнокровия, ответил Овсянников.

– Ну вот, чуток попозже и установишь. Никуда не уйдет этот Оразгельдыев, если его чабаны в песках видели, в песках и возьмем.

– Разрешите идти, товарищ полковник? – спросил Кайманов и, не глядя на Овсянникова, вышел.

Уже прикрывая за собой дверь, услышал негромкий вопрос старшего лейтенанта:

– Товарищ полковник, а этот Кайманов, может быть, и правда того?.. А?.. В Иран не махнет?..

– Тьфу! – с сердцем сплюнул Яков, вышел во двор, где его дожидался Самохин.

– Ну как? – спросил он Якова.

– Так вот и перетак... – выругался Яков. – Ответь, говорит, мне, почему Оразгельдыев сначала не явился на боевой расчет, а потом в пески сбежал? У тебя тоже небось спрашивал?

Самохин кивнул:

– Было дело... Без свидетелей...

– Ладно, – словно стряхивая с себя раздражение, сказал Кайманов. – Поймаем Ораза, расскажем Овсянникову, почему он сбежал, а сейчас пошли дело кончать – времени в обрез.

Известие о побеге Оразгельдыева напомнило Якову то утро, когда границу нарушил Клычхан, сам вышел к наряду и попросил проводить его в комендатуру. О чем они говорили с Оразгельдыевым? Никто не может сказать. Белоусов был старшим наряда, но по-туркменски он не понимает. Он сказал, что Клычхан произнес всего несколько фраз, на которые новобранец коротко ответил. Но этого вполне достаточно, чтобы получить задание и согласиться выполнить его. Что испугало Оразгельдыева, когда он привел Клычхана на допрос? Почему именно в день приезда начальника войск сбежал Оразгельдыев? Куда он сбежал? К кому? Если к Аббасу-Кули, о чем он может рассказать? Что он знает? Конечно, достаточно и того, что сообщит о приезде генерала на Дауган, да еще со всем старшим начсоставом, представителями других родов войск.

Кайманов отдал приказ Дзюбе выделить наряд пограничников в погоню за дезертиром, звонил в аул Чули руководителю бригады содействия следопыту Амангельды, попросил его направить в пески к Ташаузской дороге под видом чабанов несколько дружинников. В этом был определенный риск и для пограничников и для людей Амангельды: бандиты не сидят на месте, рыщут по пустыне. У них тоже есть разведка. А что сделает с бандой пограничный наряд или несколько чабанов? Как бы ни маскировались переодетые пограничники, какими бы чабанами ни выглядели дружинники, догадаться, зачем они оказались в песках, нетрудно...

Самохин и Кайманов вышли за ворота комендатуры, где их ждали вызванные Каймановым какие-то люди, как понял Андрей, с Даугана.

Самохин не сразу узнал председателя поселкового Совета Балакеши и старика Али-ага. С ними закутанная в красные национальные одежды пожилая женщина. Зачем они понадобились Кайманову, почему он теряет время, когда дорог каждый час, каждая минута, было непонятно.

Тем не менее, выйдя за ворота комендатуры, Кайманов с такой радостью встретил земляков дауганцев, как будто от их приезда зависел успех операции.

Все трое приехали на машине. Но откуда взялся у старого костоправа ишак? Видимо, яш-улы собирался в дальнюю дорогу. Даже увидев выходивших из ворот Якова и Андрея, он продолжал поправлять хурджуны – туго набитые переметные сумы – и делал это с таким убитым видом, что Самохин с Каймановым невольно переглянулись.

– Ай, салям, яш-улы Али-ага, салям Балакеши, салям баджи! – приветствовал гостей Кайманов. – Что же вы здесь стоите, не зовете дежурного? Идемте в дом, чай будем пить, разговаривать, – Яков взял повод ишака.

– Яш-улы, – обратился он к старейшине Даугана, – у тебя и транспорт с собой, и хурджуны увязаны, будто в дальнюю дорогу собрался?

– А-а, Ёшка!.. – безучастно махнул рукой Али-ага. – Нет их... Нет моей Гюльджан... Нет Фатиме. Я считал дни, давно им пора быть. Они должны были вернуться, когда луна была тонкой, как ломоть дыни. Что должен думать старый Али-ага? Нет их в живых. Высохли в пустыне. Попали к бандитам. Бедная моя внучка Гюльджан! Бедная Фатиме! Поеду искать. Или найду, или сам пропаду...

Яков обдумывал доводы, которые могли бы утешить старика.

– Зачем так волнуешься, яш-улы? – сказал он. – Я звонил в Ташауз. Мне ответили, что милиция ни одного человека оттуда не выпустит, пока не поймаем в песках бандитов.

– А если они и до Ташауза не дошли? Тогда как? – возразил старик. – Ты, наверное, Ёшка, плохо думал.

– Верно, яш-улы, правда твоя, – согласился Кайманов. – Надо скорей поймать этих проклятых бандитов. Для того я и пригласил тебя сюда, пригласил Балакеши. Как себя чувствует наша гостья? – И, обращаясь к женщине, вежливо сказал: – Спасибо, что приехала, дорогая сестра... Женщина подняла на Якова черные усталые глаза и, не снимая с губ яшмак – платок, которым туркменки закрывают рот в присутствии мужчин, с достоинством ответила:

– Яш-улы сказал, чтобы я приехала. Я приехала. Такой закон.

– Ну вот и хорошо! Очень хорошо! – отозвался Кайманов. – Отдыхайте с дороги. Я поговорю с вашим председателем и скоро освобожусь.

Кайманов проводил Али-ага и женщину в отведенные им комнаты, задержал во дворе Балакеши.

– Ты все сделал, как я тебе велел, ата?

Темная, изрытая оспой с приплюснутым носом физиономия председателя поссовета Даугана, казалось, стала еще темнее. Блеснули в улыбке белые зубы, раздалась в стороны черная скобка подбритой бороды.

– Ай, Ёшка, – сказал он, – можешь теперь меня в самые главные дипломаты назначать. Думаешь, легко было баджи уговорить? Не пойду, говорит, и все. Боится. Кто-то ее запугал. Пришлось нашего яш-улы Али-ага просить ей приказать: аксакал сказал – значит, выполняй. Только тогда и пошла.

– Это все хорошо, дорогой Балакеши. А как то, что я тебя просил? Верблюдов привел? Бочата залил водой?

– Все, Ёшка, готово. Восемь завьюченных верблюдов с бочатами на горбах ждут тебя за городом, у старого кирпичного завода. С ними Рамазан – сын Барата. Он хоть и молодой, но молчать будет, слова не скажет. Последний свой транспорт тебе отдаю. Колхозникам сказал: надо для застав дрова заготавливать. Никто не спорил. Понимают – надо...

– Ладно, за верблюдов, как только можно будет, дам тебе машину, сено там, дрова в город отвезти.

– Бо´лды, Ёшка, бо´лды, – согласился Балакеши. – Ты давай воюй получше, а за машиной мы к тебе еще не один раз придем.

– Верблюды нужны вот ему. – Кайманов положил руку на плечо Самохина: – Ты, Балакеши, поезжай к Рамазану. Как только стемнеет, и мы там будем.

Пока Яков инструктировал председателя поссовета Даугана, Самохин, которому предстояло идти с отрядом в пески искать банду Аббаса-Кули, вызвал старшину Галиева.

– Товарищ старший политрук, – доложил тот. – Отряд полностью сформирован. К выходу готовы. Оружие, снаряжение, боекомплект НЗ проверены. Переводчиком с вами поедет Сулейманов. Вареня´ еще не совсем поправился. Да вон он идет. Капитан Ястребилов отпускал его домой к невесте Юлдуз, чтоб не попадался на глаза большому начальству.

Толстый, короткий Вареня´, в домашнем одеянии – рубахе, сатиновых штанах и тапочках, пока что не мог похвастаться военной выправкой. Катился он по улице аула, как шар, размахивая руками и поминутно вытирая платком пот со лба. Но вместе с тем шел он, преисполненный важности, высоко держа голову, и рукой делал отмашку не как-нибудь так просто, а будто шагал в строю.

– Ишь старается, – проговорил, придирчиво наблюдая за Варене´й, Галиев. – Это потому, что сам полковник Артамонов приказал ему ждать особых распоряжений.

– Гнать этого Вареню´ надо от комендатуры подальше, – сказал Кайманов. – Только и славы, что полковник с ним цацкается, надеется еще одного переводчика вырастить, а так я бы его и близко не подпустил.

– Язык-то он знает? – спросил Андрей. Кайманов пожал плечами:

– Акцент немыслимый, но чешет без запинки. Когда не врет, понять можно.

– Ну что ж, поскольку все готово, приступим, старшина, – сказал Самохин. – Сейчас, пока еще светло и до вечера есть время, посадите всех, кто идет в поход, на две машины, выезжайте с пилами и топорами в горы к границе. Постарайтесь сделать так, чтобы видело вас побольше народу. Ночью переместитесь скрытно в условленный квадрат, подальше от населенных пунктов. Туда же двое коноводов приведут лошадей и верблюдов. Приедем и мы со старшим лейтенантом Каймановым. Ни одна душа не должна знать, что идем в пески.

Через несколько минут со двора комендатуры выехали два грузовика, в кузовах которых с пилами, топорами и веревками в руках тесными рядами сидели пограничники. Громкая песня разносилась на всю округу. Пели «Дальневосточную»:

Стоим на страже всегда, всегда,

А если скажет страна труда:

«Прицелом точным врага в упор»,

– Дальневосточная, даешь отпор,

Краснознаменная, смелее в бой!

Слова эти относились еще к тому времени, когда главными военными событиями, за которыми следила вся страна, были события у озера Хасан и на Халхин-Голе. Сейчас же масштаб дальневосточных сражений не шел ни в какое сравнение с тем, что происходило на западе. Но от хасанских событий остался немалый опыт, осталась песня...

Андрей подумал, что пограничники, которые пели ее, наверняка догадывались, что пилы и топоры всего лишь маскировка: снарядился отряд и запасся боеприпасами не для заготовки дров. Многие впервые выезжали на боевую операцию, для таких это была фронтовая песня, наверное, потому и пели ее так громко и с таким чувством...

– Ну что ж, Андрей Петрович, – обращаясь к нему, сказал Кайманов. – Пора нам с тобой идти к старухе Сюргуль...

Старая курдянка встретила обоих военных начальников у ограды своего приусадебного участка и так быстро заговорила, размахивая руками, что Кайманов едва выбрал минуту для приветствия: «Салям, баджи!»

– О чем она говорит? – зная, что время дорого, спросил Самохин.

– Да тут целая история, – неожиданно добродушно отозвался Кайманов. – Наша уважаемая Сюргуль попросила меня написать письмо Советской власти с жалобой на мальчишек. Понимаешь, залезли хулиганы к ней в огород, огурцы потоптали, помидоров нарвали. Решили мы призвать их к порядку...

Ответ Кайманова показался Андрею настолько неуместным, что он едва удержался от восклицания, но Яков говорил серьезно, а Сюргуль, видимо понимавшая по-русски, следила за каждым его словом.

– Только вот зачем ты, баджи, про письмо своим обидчикам сказала? Теперь они свидетелей подберут. Опять мне твоими делами заниматься? Скажи-ка лучше, где Хейдар? Передала ты ему, что я тебе говорил?

– Ай, Ёшка, бо´лды! Правильно говоришь, – согласилась старуха. – Давай лучше ты занимайся моими делами. А Хейдар здесь, пришел. В моей хонье сидит, тебя ждет. Куда денется...

Яков и Андрей хотели войти в дом Сюргуль, но Хейдар, услышав свое имя, сам вышел им навстречу. В выпуклых глазах угрюмоватая настороженность.

Словно не замечая ее, Кайманов сказал приветливо:

– Салям алейкум, яш-улы, спасибо, что пришел.

Хейдар в знак особого расположения подал сразу обе руки, что означало: «В руках моих мое сердце, и я доверяю его вам».

Кайманов задал обязательный перечень вопросов: «Как себя чувствует яш-улы, в порядке ли его дела? Здорова ли семья?»

Хейдар только неопределенно и довольно мрачно кивал головой. Кайманов делал вид, что не замечает его настроения, как будто эти неопределенные кивки и молчание вполне его устраивали.

– Тебе, наверное, сообщила наша уважаемая Сюргуль, – сказал Яков, – зачем мы тебя пригласили?

Старик отозвался не сразу:

– Что может сказать старая женщина? Она все перепутает. Хватит с нее и того, что меня нашла. Вы просили меня прийти – я пришел. Что хотят от меня начальники комендатуры?

– То, что ты делаешь всю жизнь, яш-улы, – отозвался Яков. – Сам видишь, на заставах совсем молодые новобранцы. Есть и пожилые, но из других, далеких отсюда мест. Мало кто умеет обращаться с верблюдами. А впереди зима, надо рубить арчу, заготавливать дрова, вязанками спускать с гор вьюками на верблюдах.

Хейдар выдал себя. Глаза его оживленно блеснули, выражение томительного ожидания в них исчезло, едва заметный вздох облегчения вырвался из груди. Только один аллах знает, какого допроса он ждал, а тут как все просто! Заготавливать дрова, вязанками спускать их в долину. И все это – в погранзоне, под охраной солдат, не нюхавших пороха, совсем молодых. Может быть, удастся выбрать момент и через границу махнуть?

Самохин и Яков делали вид, что им и невдомек, о чем может думать старый Хейдар. Тот, видимо, решил соглашаться не сразу, набить себе цену, ни в коем случае не показывая охватившую его радость.

– Нет, начальник. В горы я не пойду, старый стал. Если дойду, кто за меня продаст на базаре мой табак. Я человек бедный, у меня других доходов нету.

Андрей рассмеялся.

– Ну, если за этим дело стало, – сказал он, – у нас получишь больше, чем выручаешь на базаре. Дадим командировочные, еще и продукты на все дни работы. Хватит и тебе, и твоей дорогой Сюргуль.

Хейдар развел руками:

– Трудно мне по горам лазить... А вы не обманете? – Он придирчиво взглянул на Андрея и Якова. – Верно говорите? А сколько денег, какие продукты дадите?

– Конечно верно, – подхватил Кайманов. – Там старшина тебе джегуру, консервы, ногу архара приготовил. Да я сам на охоту ходил. Денег получишь столько, сколько на командировку полагается. Неделю будешь работать, за неделю заплатим. Две – за две.

– Когда идти?..

– А вот сейчас и пойдем. Говори «хош!» и пошли... Ночью идти прохладнее. Верблюдов один председатель колхоза на окраину города уже пригнал. К рассвету на месте будете.

Хейдар заколебался, теперь уже вполне искренне. Его колебания можно было объяснить так: «Уйдешь, а люди Аббаса-Кули дознаются, притянут к ответу: «Почему не сообщил?» Но Сюргуль остается, она скажет...»

– Бо´лды! – сказал Хейдар. – Пошли к вам за мясом и джегурой. Пускай Сюргуль хоть из джегуры плов сварит...

Было уже достаточно темно, когда все трое входили в канцелярию комендатуры. На столе действительно приготовлены продукты. Часть из них – консервы и сухари Хейдар оставил для себя, мясо и мешочек с крупой хотел сам отнести Сюргуль.

Яков остановил его:

– Не беспокойся, Хейдар-ага, – сказал он. – Продукты эти отнесет дежурный. Нам с тобой еще долго разговаривать надо...

Старшина Галиев принес в канцелярию четыре фарфоровых чайника, пиалы, блюдце с сахаром, чурек, завернутый в специальный платок – сочак. По знаку Самохина Галиев пригласил из соседней комнаты дожидавшегося там старого дауганского аксакала Али-ага.

– Салям алейкум.

– Коп-коп салям...

Старики степенно поздоровались, спросили друг друга о здоровье, о делах.

Кайманов разлил зеленый чай, пригласил всех к столу.

Появление Али-ага и чаепитие насторожили Хейдара, но пока он ничем не выдавал своей тревоги.

– Хейдар-ага, – сказал Кайманов. – Ты на нас не обижайся, но у Сюргуль мы тебе не все сказали. Женщина есть женщина. Разве она может хранить тайну?

Хейдар вскинул на Якова выпуклые глаза, отставил пиалу.

– Значит, ты мне о верблюдах неправду сказал? – спросил он.

– О верблюдах правду. Они уже за городом, и сейчас вы поедете к ним. Но идти надо не на юг к границе, а на север, в Кара-Кумы.

– Горы на юге, – возразил Хейдар. – Арча в горах растет. В Кара-Кумах саксаул. Заготавливать саксаул в пустыне жарко.

– Яш-улы, я не хотел напоминать тебе, – возразил Кайманов, – но придется. Когда ты пришел к полковнику Артамонову и сказал: «Разреши мне в погранзоне жить, свою семью искать», он сказал: «Живи». Ты ему показал справку, что вернулся после срока за нарушение границы. Он сказал: «Ладно, все равно живи». Мы тебе помогли. Теперь пришла твоя очередь нам помочь...

Хейдар все так же настороженно-враждебно молчал.

– Яш-улы, Али-ага сказал, – продолжал Кайманов, – никто не знает так пески, как знаешь их ты. Ты знаешь, где в Кара-Кумах прячется бандит Аббас-Кули, ты должен помочь нам его найти.

– Я не знаю никакого Аббаса-Кули. Ты сказал: «Надо идти в горы, солдаты будут рубить дрова, вьючить вязанки на верблюдов». В горы пойду. В пустыню не пойду.

Кайманов на секунду задумался.

– Хорошо, – ответил он, – пусть тогда скажет аксакал Али-ага.

Мудрые коричневые глаза старейшины Даугана спокойно смотрели на Хейдара. Али-ага едва заметно покачивал головой, словно в такт своим мыслям. Длинные редкие волосы белой бороды росли у него прямо из шеи, подтверждая его высокое звание аксакала – старейшины рода.