Текст книги "Кара-курт"

Автор книги: Анатолий Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

– Что ж он нам-то ничего не сказал? – спросил Самохин.

– В том-то и дело, что сказал, только не вам, заместителям, а самому товарищу коменданту. А тот – молчок. Если разобраться, – продолжал Артамонов, – оно так и положено. А вот то, что Ястребилов вас не информировал, это уже худо. Один хочет всю границу закрыть, самолично всех немецких шпионов переловить. Кстати, что нового насчет Оразгельдыева?

– По некоторым сведениям, товарищ полковник, – ответил Самохин, – Оразгельдыева пригрел вместе с лошадьми сам главарь захваченной нами каракумской банды – Аббас-Кули. Больше ничего разузнать не удалось.

– Ладно. На нет и суда нет, – отозвался полковник. – Хотя должен заметить, чекисты вы лихие, а вот не только не узнали, что сказал Клычхан вашему Оразу, но и самого Оразгельдыева прозевали. А? Как же так? Воспитывал, воспитывал – и воспитал на свою голову?.. Ну, ладно, действуйте, – сказал Артамонов. – Я лично считаю, что подключение нашей уважаемой Сюргуль ко всей этой истории не больше, чем отвлекающий маневр. Задача – разгадать основной ход. Может быть, он и несложный. Постарайтесь все-таки поговорить на эту тему с лейтенантом Овсянниковым.

ГЛАВА 7. ДУШЕВНЫЙ РАЗГОВОР

Несмотря на крайнюю занятость в закордонной комендатуре, Ястребилов сумел выкроить время, чтобы принять участие в отправке команды медсестер на фронт.

Усилиями его заместителя по снабжению Гречихи столы в помещении клуба были уставлены бутылками с виноградным вином, тарелками с фруктами и даже сочным шашлыком из мяса только что убитого архара.

На торжественных проводах Ястребилов попросил быть всех начальников с женами, пригласил даже командование отряда, но полковник Артамонов, сославшись на занятость, отказался приехать, а начальника политотдела не было в управлении: выехал за кордон.

Обстоятельство это нисколько не огорчило Авенира Аркадьевича. Так уж получилось, что на торжественном вечере он оказался старшим по должности и по званию, а потому с полным правом и немалым удовольствием занял председательское место.

Самохин получил от бригадного комиссара приказ тоже быть на проводах и нести полную ответственность за то, чтобы все было торжественно и сердечно.

Со стаканом, наполненным золотистой влагой, Ястребилов поднялся со своего места, которое занимал во главе стола, начал торжественную речь:

– В трудное для нашей Родины время провожаем мы вас, дорогие девушки, на Западный фронт. Можно с уверенностью сказать, что многие из нас очень скоро последуют за вами, и мы встретимся уже не под Вязьмой и Смоленском, Калугой и Можайском, где сейчас остановлены гитлеровцы, а на подступах к самому логову фашистского зверя – Берлину... Миф о непобедимости гитлеровской армии развеян раз и навсегда. Вы, наши боевые подруги, отныне будете наравне с мужчинами бороться за нашу победу над врагом...

Самохин подумал, что слишком много предстояло еще сделать, чтобы действительно дойти до Берлина, завоевать победу. Но весть о поражении немцев под Москвой была настолько ошеломляющей для всего мира, что удержала от вступления в войну Турцию и Японию. Каждый наш солдат теперь твердо верил, что гитлеровскую армию можно бить и гнать с нашей земли.

Это обстоятельство Ястребилов тоже упомянул в своей речи, выразив уверенность, что появление девушек на фронте еще больше вдохновит на подвиги наших ребят, а сами девушки тоже не уступят в мужестве и героизме.

Андрей поискал глазами Марийку, встретился с нею взглядом, приветливо кивнул ей, заметив, что она смотрит на него так, как будто хочет о чем-то спросить.

Марийка уезжает, но что делать? Он не может сказать ей ничего определенного...

Рядом с капитаном сидела бывшая медсестра Клава. Самохину уже было известно, что Ястребилову удалось зачислить эту Клаву секретарем-машинисткой в штат комендатуры.

– Дорогие наши сестрички, – продолжал соловьем разливаться Ястребилов. – Сегодня ваш вечер, танцуйте, веселитесь. Может быть, вспомните когда-нибудь на западных рубежах нас, охраняющих здесь границу. Мы будем ждать ваших писем, а если кому-либо удастся поехать вслед за вами, будем искать вас на всех фронтах Великой Отечественной войны...

Красивое лицо капитана сияло вдохновением, большие голубые глаза при вечернем свете казались темными, каштановые усики курчавились над верхней губой.

Девушки, сидевшие за столами, перебрасывались шутками, отвечали репликами расточавшему обаяние Ястребилову. На эстраде появился баянист, все тут же поднялись со своих мест, принялись сдвигать к стенам столы, убирать стулья.

К Самохину подошла Марийка, негромко сказала:

– Андрей Петрович, я хотела бы с вами поговорить.

– Пожалуйста, – с готовностью ответил тот.

– Не здесь. Если это удобно, лучше выйдем.

Ястребилов, увидев, что они уходят, воскликнул:

– Ай да Андрей Петрович! Пугал проповедями, а сам времени не теряешь!

Кровь бросилась в лицо Марийке, но она, ничего не ответив, вышла на крыльцо комендатуры.

Нагретые за день камни отдавали тепло, легкое движение горячего воздуха доносило со стороны конюшни острый запах лошадиного пота. В ауле брехали собаки, доносились шаги, негромкие голоса, цокот подков по каменистым тропинкам.

Самохин и Марийка остановились на открытой террасе, окружавшей здание клуба.

– Это, наверное, действительно нехорошо, что мы так вот вышли, – сказала Марийка, – но мне необходимо вам что-то сказать.

Она замолчала, затем, собравшись с силами, решилась:

– Андрей Петрович, фронт есть фронт. Может быть, мы никогда больше не увидимся. Вы умный человек, и вы, конечно, понимаете, почему я здесь, почему я вас нашла...

Андрей молча привлек ее к себе. Она на какую-то секунду замерла, прижавшись к нему, затем отстранилась, тихо сказала:

– Я так измучилась, Андрей Петрович... И, помолчав, уже другим тоном сказала:

– Ваш Ястребилов всеми силами старается дать понять, что это он, видите ли, «спас» Клаву от фронта. По его понятиям Клава ему жизнью обязана и поэтому отныне переходит в его полную собственность. А она взяла да и решила ехать со мной.

– Вот как?

– Да, вот ее рапорт с резолюцией Артамонова. Послышались шаги, на террасу вышел Ястребилов.

Должно быть, он слышал весь разговор и сейчас сказал:

– Ну-ка, покажите, что еще там за бумажка. Андрей протянул ему рапорт Клавы.

Прочитав рапорт и резолюцию Артамонова, капитан побледнел.

Марийка, не обращая внимания на ошарашенного Ястребилова, поднялась на цыпочки, поцеловала Андрея:

– До свиданья, Андрей Петрович...

Мимо капитана она прошла так, словно его здесь и не было.

– Вот это сюрприз! – проводив ее взглядом, сказал Ястребилов. – Эх, Самохин, Самохин... Такой вечер испортил. А еще замполит. И с этой девочкой тоже. Ты научил ее рапорт Акиму Спиридоновичу написать? Что тебе от капитана Ястребилова надо?

Андрей не ответил.

– Ну, что ж, – как-то остро глянув на него, сказал Ястребилов. – Уж поскольку ты меня осчастливил, осчастливлю и я тебя. Зайдем ко мне в кабинет, ручаюсь, будет интересно...

Самохин не знал, что задумал капитан, но, почувствовав угрозу в его тоне, молча прошел вслед за ним в канцелярию комендатуры.

Ястребилов повернул ключ в замке, пояснил:

– Не хочу, чтобы помешали. Зачем спорить о взглядах на жизнь невинной девочки? Есть дела поважнее...

Андрей по-прежнему молча наблюдал за комендантом.

– Прошу ответить честно и откровенно. – Ястребилов сделал значительную паузу: – Какие у вас были отношения с вашим бывшим начальником штаба Павлом Ивановичем Богдановым?

– Мы вместе служили на западной границе, а затем попали в один и тот же госпиталь.

– Богданов прислал письмо на имя командира, то есть на мое. Когда я ознакомился с ним, я решил показать его прежде всего вам и больше никому не показывать.

Открыв сейф, он достал распечатанный конверт, вынул из него вчетверо сложенный двойной листок бумаги в косую линейку, исписанный каллиграфическим почерком, отогнул назад сверху и снизу те строчки, которые, по его мнению, Самохину не следовало читать, протянул Андрею. Он так крепко держал письмо, словно боялся, что Самохин схватит его и уничтожит.

«Считаю своим долгом сообщить вам, – прочитал Андрей, – что вышеозначенный старший лейтенант Самохин А. П. а) высказывал резко-критические настроения в адрес нашего высшего главнокомандования; б) при выполнении мною приказа по поводу расстрела изменника Родины оказал противодействие; в) хранит немецкую карту пограничного района, неизвестно как к нему попавшую. Сейчас, когда Родина в опасности, такие подозрительные личности, как вышеупомянутый Самохин А. П., должны подвергаться тщательной проверке, о чем вам и сообщаю. К сему капитан Богданов Павел Иванович».

– Ну и что же? – спокойно спросил Андрей.

– Как что? – искренне удивился Ястребилов. – Вы что, недопонимаете значение этого письма?

– Наверное, недопонимаю.

– У вас действительно была немецкая карта?

– Она и сейчас есть.

Ястребилов молча развел руки, как будто хотел сказать: «Ну, батенька мой, тогда ты совсем дурак».

– Зачем же вы ее оставили? – с тайной радостью воскликнул Ястребилов.

– Очень просто. Я ею пользовался, когда выходили ил окружения. Своя сгорела на заставе.

– А эта и сейчас у вас?

– Даже с собой.

– Давайте уберем в сейф, если она вам так дорога. Но в руках у вас ни один человек не должен ее видеть. Не все так относятся к вам, как я...

Самохин спокойно отклонил предложение Ястребилова:

– Зачем же в сейф? – сказал он. – Этак я и вас под монастырь подведу. Я, конечно, последую вашему совету и куда-нибудь спрячу карту, но расстаться с нею не могу: на этой карте весь наш путь отчаянно трудных первых дней...

– Хорошо, – согласился Ястребилов. – Будем считать, что никакого разговора у нас не было. Вы мне ничего не говорили, я – вам. Вот только письмо капитана Богданова я все-таки положу в сейф, уничтожить его не могу. Знаете, могут сработать мелочи, пустые формальности. Писарь штаба отослал подтверждение, сообщил Богданову входящий номер. Знает он также и то, что письмо передано мне. Богданов может запросить, какие приняты меры... Мало ли что ему придет в голову. Запрос опять-таки попадет ко мне. Я, конечно, отвечу как подобает... Не могу же я ставить под удар товарища по службе...

Андрей быстро обдумывал создавшуюся обстановку. Он получил недвусмысленное предупреждение: «Смотри, замполит Самохин, нишкни, ходи по веревочке. Пикнешь – под трибунал: письмо-то в сейфе лежит! Туда же присобачим и посещение старухи Сюргуль, странное поведение дочери Хейдара Дурсун, преподнесенные за Хейдара овечки тоже чего-то стоят. Хочешь оправдывайся, хочешь молчи, а пришить злоупотребление служебным положением очень даже можно, если не больше...»

– А ведь я не боюсь вас, Ястребилов.

В окно оба увидели, что, направляясь в канцелярию, двор пересекает старший лейтенант Кайманов.

Подойдя к двери, Ястребилов повернул ключ в замке, открыл дверь, сказал неопределенно:

– Худой мир, каким бы он худым ни был, все лучше доброй ссоры. Умные люди только так и поступают...

Спустя минуту в канцелярию вошел Кайманов.

– Что вам удалось установить, товарищ старший лейтенант? – официально спросил у него Ястребилов.

– Есть вполне резонное мнение, – ответил Яков, – что вся эта канитель с Сюргуль и ее поездкой за кордон с предполагаемой переправой Белухина – всего лишь отвлекающий маневр. Едва ли Фаратхан доверит такого «пассажира» глупой и вздорной старухе. Надо искать другие решения.

– Кое-кто уже нашел, – заметил Ястребилов.

– Кто, если не секрет?

– Мы с лейтенантом Овсянниковым.

– Ну что ж, Овсянников упустил Белухина, Овсянников его и нашел, по крайней мере знает, как его взять. А почему он нам ничего не сказал?

– Кому положено знать, тому Овсянников сказал.

– То есть вам, – уточнил Самохин.

От обычной вкрадчивой манеры Ястребилова не осталось и следа. Сверля Кайманова сузившимися глазами, он принялся отрывисто и четко бросать слова, будто вбивать гвозди в стену:

– Я требую, чтобы все нити этого дела были в моих руках. Проводником с «эпроновцем» пойдете лично вы в помощь лейтенанту Овсянникову. Брать будем, как только выйдут в назначенный пункт. Операцией командую я. Дополнительный инструктаж – завтра на месте. Сейчас привезут Махмуда-Кули.

– Товарищ капитан, – стараясь говорить спокойно, ответил Кайманов. – -Проводником я пойду, но, посудите сами, какой из меня проводник, когда от меня вместо полынного дыма «Шипром» пахнет. Махмуду-Кули я слово давал, что о «переправе» будем знать только мы двое. Лишь на этих условиях он согласился работать...

В словах Якова был резон, но Ястребилов закусил удила:

– Что вы мне антимонию разводите с вашим Махмудом-Кули! Перед пособником бандитов обязательства выполнять?

– Он пособник не бандитов, а наш, на нас работает. Тот самый винтик, на котором уже закрутилось хорошо налаженное дело. Четверых нарушителей с ходу без звука взяли, неизвестно, сколько еще возьмем.

Ястребилов вытянулся в струнку, встал по стойке «смирно», приложил руку к козырьку фуражки:

– Товарищи командиры, приступайте к выполнению моего приказа.

Выйдя на крыльцо комендатуры, сбежал со ступенек, направился к автобусу, в котором уже разместились девушки, отъезжающие на фронт.

Андрей вышел вслед за ним проводить Марийку...

Ястребилов, проводив медсестер, остался во дворе комендатуры, Самохин, пригласив с собой Кайманова, прошел в канцелярию, снял трубку телефона, попросил дежурного по штабу округа:

– Соедините меня с бригадным комиссаром Ермолиным.

Услышав в трубке привычное «Ермолин слушает», попросил его принять по возможности быстрее, коротко рассказал, в чем дело.

Ермолин молчал некоторое время, затем ответил: «Хорошо, приезжайте. У нас тоже есть для вас задание, причем весьма серьезное. Лично вам я должен буду задать несколько вопросов. Выезжайте в штаб вместе с Каймановым».

«Ястребилов уже успел... насчет Богданова, – подумал Самохин. – Ну что же, тем лучше, по крайней мере разговор будет доведен до конца.»

– Поедем, Петрович, вместе, – сказал Кайманов. – Чует мое сердце, наломал дров павлин... Черт знает что! – сказал вдруг Кайманов и, ничего не объясняя, выскочил во двор.

В ворота комендатуры въехал «газик», из которого вышел, озираясь, староста проводников Махмуд-Кули. Со всеми знаками внимания и уважения встретил Кайманов старого йоловчи, но Махмуд-Кули выглядел мрачнее тучи.

– Зачем позвал, Ёшка? – испытующе глядя на Кайманова, спросил тот. – Ты думаешь, чем больше я буду сюда ездить, тем больше мне будут доверять? Думаешь, нет людей, которые за мной следят? Ты, наверное, ничего не думаешь?

За Якова ответил Ястребилов, иронически встретивший Махмуда-Кули.

– Переведите ему, товарищ старший лейтенант: если у нас что-нибудь сорвется с паролями, встречами и маршрутами, ваш Махмуд-Кули поплатится головой.

– Не надо переводить, – с достоинством ответил Махмуд-Кули. – Я хорошо понимаю по-русски. Жалко мне тебя, Ёшка, и мои мысли о тебе. Я думал, ты – мужчина, ты оказался хуже болтливой бабы. Начальник, – он обернулся к Ястребилову, – я думал, ты позвал меня нарушителей ловить, а ты хочешь меня за решетку сажать. Давай, сажай! Там Махмуд-Кули будет тебе полезней. Махмуд-Кули ничего больше не скажет. Махмуд-Кули ничего больше не знает. Нет больше Махмуда-Кули.

Кайманов вполголоса выругался, отвернулся. Словно не замечая его, прошел мимо с гордо поднятой головой старый йоловчи. Кайманов обернулся к Ястребилову, едва сдерживая ярость, сказал:

– Вы провалили большое дело, капитан. Я подаю рапорт начальнику отряда.

– Старший лейтенант Кайманов, приступайте к выполнению полученного вами приказа. И попробуйте не выполнить. Я такой вам рапорт покажу, век будете помнить...

– А вот грозить-то уж и не надо, – сказал Кайманов. – Дело не в том, кто кому покажет, а в том, что немцы новую переправу наладят, и ее опять надо будет искать... Поехали в штаб округа, Андрей Петрович, – добавил он, обращаясь к Самохину, вышедшему во двор вслед за ним.

Ястребилов опередил их: когда Самохин и Кайманов приехали в штаб округа, капитан уже сидел в приемной Ермолина. Тут же был и капитан Рыжаков.

Едва зашел в приемную полковник Артамонов, бригадный комиссар Ермолин открыл дверь кабинета, пригласил:

– Товарищи командиры, прошу...

Все заняли места вокруг небольшого стола. Совещание открыл генерал Емельянов:

–...Не буду говорить, насколько велик авторитет наших войск и частей погранохраны в Иране, особенно среди беднейшего населения. Вы уже знаете, что агентуре Гитлера, в частности, известному вам Клычхану, удалось организовать по ту сторону рубежа банду, настолько опасную, что иранские власти обратились к нам с просьбой принять срочные меры, с тем чтобы оградить от провокаций и население, и воинские части, обеспечивающие внутренний порядок. Банда, появившаяся на иранской территории, заметьте, в непосредственной близости от нашей границы, проявила себя целым рядом бессмысленно-жестоких действий. В одном месте вырезали семью якобы богатея скотовладельца, в другом – напали на иранского военнослужащего, искололи его штыками. Бандиты прекрасно вооружены, заметьте это – советским оружием. Хуже всего то, что главарь этой банды всячески подчеркивает якобы существующую связь с нами и выступает с политической псевдореволюционной программой, ни много ни мало, свержения власти шаха. Под маркой подобных «революционных» лозунгов осуществляется настоящий террор по отношению к отдельным должностным лицам и государственным деятелям. По данным населения, от которого поступают к нам сведения, банда располагает большим количеством советских денег и боеприпасов. Дерзости и авантюризма главарю тоже не занимать. В последнем инциденте бандиты, окруженные ротой иранских войск охраны порядка, оставили для маскировки заслон, силами основной группы незаметно вышли из окружения, напали на штаб роты, дислоцировавшейся в соседнем ауле, и разгромили его.

– Надеюсь, вы понимаете, товарищи, – продолжал генерал, – насколько это осложняет наше и без того сложное положение, причем в то время, когда особенно важно сохранить хорошие отношения со страной, обеспечить нормальную бесперебойную работу дорог, по которым идут военные грузы. Не зря же банда орудует в районе Кызыл-Арвата и Дауганского шоссе.

Направляет все это дело, по нашим данным, небезызвестный вам «эпроновец» Белухин, который, потерпев фиаско с Аббасом-Кули на нашей территории, стремится уйти за кордон и там развернуть активную деятельность с Клычханом. Взять их обоих – наша первоочередная задача. И еще: политическая провокация, затеянная в непосредственной близости от границы, начата в условиях отлично поставленной информации о нашем положении на фронтах.

– Аким Спиридонович, – сказал Емельянов Артамонову, – сообщите товарищам, какая проведена подготовительная работа.

– По вашему указанию, товарищ генерал, для проведения этой операции мы привлекли гражданское население. Уважение к кызыл-аскерам настолько велико, что бедное население готово выполнить любые наши указания, зная, что за нами гарантия мира и порядка.

– Именно на этом и пытается сыграть Белухин, – заметил Емельянов.

– Совершенно верно, товарищ генерал, – согласился Артамонов. – Два командира Дауганской комендатуры особенно интересуют Белухина. Авторитет старшего лейтенанта Кайманова, а после похода в пески и авторитет старшего политрука Самохина им необходим, чтобы привлечь беднейшие массы. А когда удастся поднять якобы восстание против власти шаха, заметьте, ни много ни мало, при участии советских командиров, не так трудно будет, по их расчетам, совершить еще одну провокацию, инсценировав якобы предательство интересов народа, и направить поднявшиеся племена против советских войск. Я бы просил предоставить слово коменданту Дауганской комендатуры.

– Капитан Ястребилов, прошу вас, – сказал генерал.

– Слушаюсь, товарищ генерал! – Ястребилов вытянулся в струнку и всем корпусом наклонился вперед. Получилось у него это легко и красиво.

«У другого так и не выйдет», – подумал Самохин.

– В закордонье, товарищ генерал, едва не свершилась повторная диверсия, целью которой гитлеровские агенты после неудачного поджога ставили уничтожение склада с иранскими товарами, подготовленными гитлеровцами к отправке в Германию...

– Я бы хотел, товарищ капитан, – прервал его Емельянов, – чтобы ваши подъезды к основной теме были короче.

– Слушаюсь, товарищ генерал! – подхватил Ястребилов. – Мы советовались с лейтенантом Овсянниковым и пришли к выводу, что план, якобы принятый Фаратханом, – везти через границу Белухина на арбе Сюргуль всего лишь отвлекающий маневр.

Самохин и Кайманов переглянулись.

– Это мы, батенька, и без вас знаем, – заметил Артамонов. – Лейтенант Овсянников, прежде чем вам сообщить, докладывал мне и своему начальнику.

Реплика Артамонова несколько сбила Авенира Аркадьевича. Стараясь понять, куда клонит полковник, Ястребилов на минуту замолчал.

– Как вы решили реагировать на приглашение Фаратхана? – обращаясь к Самохину и Кайманову, спросил генерал.

– Ехать на той, товарищ генерал.

– В этом немалый риск. Можно ли положиться на Ичана и Хейдара? Не провалят ли они нам все дело?

– Без риска нам не решить задачу. Мы с Каймановым верим Ичану. На тое мы как раз надеемся выручить наших разведчиков. Насколько нам известно, Белухин п Клычхан готовят восстание целого племени. С бедняками Ашир и его друзья провели определенную работу. Но нам необходимо быть там самим...

Ястребилов, видя, что внимание генерала уделяется не ему, а Самохину и Кайманову, решил, что пришло время поставить точки над «и».

– Возможно, я ошибаюсь, товарищ генерал, но исключительно в интересах дела обязан высказать свое отношение к одному из своих заместителей.

Емельянов с неудовольствием поднял брови, впился в Ястребилова маленькими сверлящими глазками.

– Я имею в виду старшего политрука Самохина, поскольку именно ему отводится такая важная роль в предстоящей операции... Мы здесь все коммунисты, и я обязан доложить все без обиняков. В своем рапорте я написал все, что мне известно о старшем политруке Самохине, а сейчас заявляю устно: слишком много фактов накопилось против товарища Самохина, и эти факты не могут нас не настораживать... Еще на западной границе Андрей Петрович высказывал критику в адрес Верховного Главнокомандования, препятствовал расстрелу изменника Родины, сохранил неизвестно как попавшую к нему немецкую карту. Здесь покровительствовал дезертиру Оразгельдыеву, который все-таки в конце концов сбежал; за спасение проводника Хейдара получил взятку – пять овечек! Замполит комендатуры – и пять овечек!..

– Довольно!

Широкая ладонь генерала тяжело легла на стол.

– Я не доверяю Самохину, товарищ генерал, и я считаю...

– А я доверяю!

Емельянов посмотрел на Ястребилова взглядом, не обещающим ничего хорошего, но сдержался.

– Настоящие коммунисты не разводят склоки, капитан, – сказал он негромко. – То, о чем вы написали в рапорте, требует основательной проверки и лично для меня весьма сомнительно. Перед вами троими поставлена чрезвычайно ответственная задача – ликвидировать политическую провокацию. Поэтому все личные счеты должны быть отметены в сторону. Детальный план операции, товарищ полковник, – обратился он к Артамонову, – с учетом всех возможных вариантов представите мне сегодня не позже восемнадцати часов. Участок Дауганской комендатуры перевести на усиленную охрану. Мобилизовать бригады содействия, перекрыть все возможные тропы и пути перехода через границу. Повозку старухи Сюргуль сопроводить почетным эскортом в виде якобы конной группы черводаров – кочевников. Эту группу пограничников под командованием, как вы предложили, сержанта Гамезы переодеть в гражданское, отправить на военных лошадях: пусть, кому надо, думают, что мы попались на уловку Фаратхана и считаем, что она везет в своем возке под сеном Белухина. Вы идете с Имам-Ишаном, по всем данным, именно ему Фаратхан доверил провести через границу своего шефа. Все. Приступайте к исполнению.

После совещания Ястребилов, не желая никого видеть, уехал на Дауган один. Самохин и Кайманов получили приказ полковника Артамонова подождать его.

Наконец вышел полковник, спросил, где Ястребилов, узнав, что тот уехал, жестом пригласил обоих в машину.

– Ах он сукин сын! Ах, негодяй! – не стесняясь водителя Гиви Гиргидавы, воскликнул полковник. – Этакую склоку и куда вынес! На совещание к начальнику войск! Да не будь сейчас такой обстановки, когда каждый человек на вес золота, я бы из него душу вынул!

– Золото разное бывает, – заметил Кайманов. – Он, товарищ полковник, приказал взять нашего человека Махмуда-Кули, через которого нам только и удалось нащупать переправу. Боюсь, провалим операцию.

– Вот еду мозги ему вправлять, – сказал Артамонов. – Генерал приказал мне лично руководить операцией. Белухин – это не какой-нибудь Аббас-Кули. А то ваш павлин еще сам вместо тебя и Овсянникова проводником пойдет.

Самохин молчал, мысленно проверяя, хорошо ли они подготовились. Достаточно ли простые люди за рубежом верят кызыл-аскерам, чтобы не поддаться на провокацию? Что, если Клычхану удастся задуманное и за ним пойдут массы народа, пойдет племя?

Прошло совсем немного времени, и в приграничном закордонном городе восстановилась обычная жизнь, в которую не вмешивались советские военные власти.

На Даугане полковник Артамонов, едва капитан Ястребилов встретил его докладом, что на «участке комендатуры без происшествий», пригласил Авенира Аркадьевича в канцелярию, пожелав беседовать с ним с глазу на глаз.

* * *

Клочья утреннего тумана еще цеплялись за арчи, но рассвет уже наступил, и Андрею хорошо видна была тропа, проходившая всего в нескольких метрах от их секрета. По этой тропе должен пройти «эпроновец» со своим проводником Имам-Ишаном в сопровождении «охраны» – Овсянникова и Кайманова.

Вернувшись из управления погранвойск, Кайманов так усердно коптил себя полынным дымом, надел поверх белья такое провонявшее чужим потом рубище, что вполне мог сойти за полудикого бродягу-зимогора. Овсянников, так же как и Кайманов, подготовился к роли проводника-контрабандиста. Подготовился и «почетный эскорт», предназначенный для сопровождения Сюргуль под началом Гамезы.

Одно лишь наводило Самохина на невеселые мысли: капитан Ястребилов выехал лично проводить операцию на полуторке. Из лощины, где остановился грузовик, нет-нет да и потягивало запахом выхлопных газов и бензина, особенно ощутимом в свежем горном воздухе.

Полчаса назад Самохин и Ястребилов остановились в сопках, выбрались на гребень, чтобы удостовериться, идут или не идут проводники с «эпроновцем». Андрей в бинокль узнал Белухина. Шел он энергичным шагом, время от времени проверяя маршрут по карте и компасу. Ветер там дул от тропы, и опасаться пока было нечего, но здесь каждая мелочь моща выдать.

Кайманов перед выходом предупредил: «Поезжайте на лошадях, скрытно, ни в коем случае не давайте повод разоблачить переправу. Молитвенник господина Фаратхана надо получить в целости и сохранности, любая царапина на нем будет означать провал переправы».

Самохин счел необходимым еще раз сказать:

– Близко машину поставили, запах бензина может спугнуть «гостей».

Ястребилов, весь как натянутая струна, впиваясь взглядом в тропу, негромко ответил:

– Вас послушать, у этого нарушителя нос ищейки, бензин сквозь гору чует.

Капитан подал знак пограничникам, рассредоточившимся вокруг места, где предполагалось задержать нарушителей, сам пригнулся в укрытии.

На тропе показался Имам-Ишан с маузером в руке. Вслед за ним – двое в плащах с капюшонами. Один из них – Белухин. Замыкающие – тоже с маузерами – переодетые Кайманов и Овсянников.

Когда до границы оставалось всего каких-нибудь сто метров, Кайманов тронул рукой «эпроновца», указал маузером в сторону соседнего склона, выходившего к границе, сказал что-то по-курдски. Шагавший рядом с Белухиным переводчик тотчас же перевел его слова, но и без перевода нетрудно было понять: здесь!

В знак того, что работа окончена, Кайманов с Овсянниковым присели на обломок скалы и, прикрываясь полами курток, закурили, безучастно дожидаясь, когда Белухин передаст им пароль и деньги. Тот, сверившись по карте, внимательно осмотрелся, удовлетворенно кивнул, полез в карман брюк. Этот момент и счел самым удобным капитан Ястребилов, решив во что бы то ни стало лично задержать нарушителя.

– Стой! – крикнул он и прыгнул на тропу.

Белухин рванулся вверх по склону, мгновенно обернулся. Грохнули выстрелы. Ястребилов стал медленно оседать на землю, схватившись рукой за грудь.

Пограничники со всех сторон бросились на задержанных, вынудили поднять руки. Кайманов и Овсянников схватили Белухина.

Андрей, стоявший ближе всех к Ястребилову, поддерживал раненого, слушая, как последними словами крыл его старший лейтенант Кайманов.

...В санчасти комендатуры, когда Байрамов прооперировал и перевязал Ястребилова, раздался телефонный звонок. Самохин, присутствовавший тут же, снял трубку.

– Товарищ старший политрук, – услышал он знакомый голос, – докладывает сержант Гамеза. В арбе старухи Сюргуль задержан тот самый терьякеш, которого мы сами показывали ей, как опасного кочахчи, задержанного у дружинника Чары-Мурада. Он же, если помните, с нашим переводчиком Варене´й в магазине водку пил, песни распевал.

– Ладно, Гамеза, доставьте его в комендатуру. А что наша уважаемая Сюргуль?

– Клянется своим аллахом, что даже не видела, как он к ней в арбу залез. Говорит, что не хочет больше смотреть родные места, видно, знает, что ей от Фаратхана попадет. Просится домой, в Советский Союз.

– Ну что ж, доставьте ее домой со всеми знаками уважения: много она нам помогала, еще поможет. Дайте понять, что мы не сомневаемся в ее лояльности. Как говорится, старый друг лучше новых двух. Когда доставите ее в аул, а нашего терьякеша в комендатуру, доложите мне.

– Слушаюсь, товарищ старший политрук. Самохин прямо из санчасти позвонил Кайманову.

– А Фаратхан, оказывается, не лишен чувства юмора, – выслушав рассказ Андрея, заметил Яков. – Задумал и Белухина переправить и нам же нашего подставного терьякеша вручить.

– Завтра увидим, какие юмористы Клычхан с Фаратханом...