Текст книги "Том 1. Русская литература"

Автор книги: Анатолий Луначарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 55 страниц)

Анатолий Васильевич Луначарский
Собрание сочинений в восьми томах
Том 1. Русская литература

А. В. Луначарский. Тифлис. 1929 год

От редакции

Литературное наследство А. В. Луначарского (1873–1933) охватывает различные области общественных наук. Однако литературная критика и литературоведение остаются областями, где Луначарский особенно много и особенно плодотворно работал на протяжении всей своей жизни. Здесь сосредоточены его самые значительные творческие достижения. Поэтому первое Собрание сочинений А. В. Луначарского и посвящается, естественно, выступающим на первый план разделам: «Литературоведение», «Критика», «Эстетика».

Профессиональный революционер, изведавший царскую тюрьму, ссылку, эмиграцию, принимавший непосредственное участие в революциях 1905 и 1917 годов, блестящий публицист и несравненный оратор, крупный политический и государственный деятель, в течение двенадцати лет занимавший пост народного комиссара просвещения в Советском правительстве, – Луначарский вместе с тем был выдающимся организатором и мастером социалистической культуры. Человек широкообразованный, знаток истории, философии, политэкономии, он обладал тонким эстетическим вкусом, с успехом пробовал свои силы в области художественного творчества. Вместе с В. Воровским и М. Ольминским он еще до Октября немало сделал для развития марксистской литературной критики и искусствознания в целом.

Как искусствовед Луначарский сочетал в одном лице теоретика искусств, историка русской и зарубежных литератур, театра, кино, музыки, живописи, скульптуры, архитектуры, активно действующего художественного критика, театрального рецензента, обозревателя кино… Превосходное знание славянских и западноевропейских языков [1]1
  Многим до сих пор памятна приветственная речь Луначарского на юбилее Академии наук СССР в 1925 году, которую он начал говорить по-русски, продолжал по-немецки, по-французски, по-итальянски, по-английски и закончил по-латыни. С детства он свободно владел также украинским языком, а в последний год своей жизни, назначенный в качестве советского чрезвычайного и полномочного представителя (посла) в Мадрид, за короткое время сделал крупные успехи в овладении испанским языком.


[Закрыть]позволяло ему внимательно следить за развитием эстетической мысли, успехами художественного творчества в России, Франции, Германии, Англии, Бельгии, Италии, Австрии, Швейцарии, Польше, в Скандинавских странах и в той или иной мере оказывать на них влияние. Своих современников Луначарский поражал широтой культурных интересов, чуткостью ко всему действительно прекрасному, своеобразному. «На редкость богато одаренная натура», – с восхищением сказал о нем В. И. Ленин.

Деятельность Луначарского в области литературы и искусства продолжалась немногим больше тридцати лет. В списке его работ – несколько тысяч названий, в том числе два тома оригинальных исторических драм и целая книга «идей в масках», обширные циклы «философских поэм в красках и мраморе» и театральных писем, литературно-критические этюды, очерки, доклады, речи, рецензии, реплики… Как правило, все это создавалось в немногие часы, остававшиеся у него от сложной, трудоемкой, всегда изобиловавшей опасными неожиданностями работы профессионального революционера или в периоды «вынужденной отсидки» в тюрьмах, в ссылках, в эмиграции, а после Октября – в непродолжительное время очередного отпуска, в перерывах между двумя заседаниями, наконец, и чаще всего, в часы, урываемые от сна. Как-то он признался, что в первые годы после Октября нередко спал три – пять часов в сутки.

Разбросанные по многочисленным газетам, журналам и другим периодическим изданиям, произведения Луначарского заключают в себе ценнейшие идеи, наблюдения, выводы. Но так как лишь небольшая часть его работ была собрана и переиздана в ряде сборников, эти богатства продолжают оставаться недоступными широкому читателю. Сборники, составленные при участии самого автора, ныне тоже стали библиографической редкостью.

Настоящее издание представляет собой первую попытку собрать воедино наиболее значительные труды Луначарского по вопросам литературы, эстетики, критики, которые сохраняют свою ценность в наши дни. Сам Луначарский считал эту часть своего творчества наиболее значительной. «Как хочется оставить молодому поколению мои, в сущности очень большие, знания в области мировой культуры, искусства, как-то собрать их!» – говорил он перед смертью.

Как бы сильно Луначарский ни был загружен государственными и общественными делами, он постоянно выступал как литератор. Многие дореволюционные статьи, очерки, рецензии писались им сразу набело, почти без помарок, а после Октября, когда работа народного комиссара просвещения и многочисленные общественные обязанности почти не оставляли времени для систематической литературной деятельности, он преимущественно диктовал свои статьи стенографисткам или литературным секретарям; его же выступления на собраниях, литературных диспутах, юбилейных торжествах – вдохновенные импровизации прирожденного оратора. Именно талант импровизатора, умение быстро сосредоточиться на избранной теме, мобилизовать все свои знания, систематизировать и обобщить их на основе колоссальной общей эрудиции, осведомленности почти во всех областях литературы и искусствадавали ему возможность в кратчайшие сроки создавать самые разнообразные произведения, оперативно откликаться на каждое интересное событие в художественной жизни. Сохранился в этом отношении весьма характерный для Луначарского документ – его пометки в настольном календаре. На обороте листка от 18 февраля 1928 года Луначарский записывает, что он должен написать в воскресный день 19 февраля 1928 года: «Статьи: 1) о Горьком для „Культ[уры] и рев[олюции]“, 2) 250 строк для „Monde“ (Барбюс), 3) „Известиям“ – а) о беспризорности, б) в „Новый мир“ статью на ту же тему, что и речь на собрании сотрудников, 4) о Гартфильде, 5) для „Учительской газеты“: „Пацифизм буржуазный и пролетарский“» [2]2
  Архив Н. А. Розенель-Луначарской.


[Закрыть].

Разумеется, не все созданное Луначарским выдержало испытание временем: творческий путь его изобиловал заблуждениями и иногда даже глубокими срывами.

Луначарский сравнительно легко нашел свое место в сложной расстановке общественных сил в России, связав уже в юности собственную судьбу с «учениками», как тогда называли сторонников марксизма. Неизмеримо сложнее обстояло дело с формированием его философских и, в частности, эстетических взглядов. Еще в гимназические годы познакомившись с «Коммунистическим манифестом», «Капиталом» и другими произведениями Маркса и Энгельса, он не смог самостоятельно овладеть их философскими основами и в дальнейшем неоднократно делал попытки «дополнить» Маркса другими философами, например Спенсером, придать марксизму «большую эмоциональную широту». Сильнейшее влияние оказала на него в студенческие годы философия эмпирио-критиков Э. Маха и Р. Авенариуса. Влияние это оказалось длительным и глубоким, несмотря на то что в бытность слушателем Цюрихского университета, где преподавал Авенариус, Луначарский сблизился с участниками первой марксистской группы «Освобождение труда».

Возвратившись в самом конце 90-х годов в Россию, Луначарский с головой ушел в активную революционную деятельность, но уже через год был арестован, изведал одиночное заключение, отбывал длительную ссылку в Калуге, Вологде, Тотьме. В ссылке он коротко сошелся с Богдановым. Их сблизило общее увлечение философией Маха, а затем и сочинениями Ницше.

В этих увлечениях и следует искать одну из причин тех очевидных противоречий, которыми отличаются в философско-эстетическом отношении первые работы Луначарского – его известный трактат «Основы позитивной эстетики», статьи и памфлеты «Чему учит В. Г. Короленко», «Русский Фауст», «Трагедия жизни и белая магия», «Метаморфоза одного мыслителя», «К вопросу о познании», «К вопросу об оценке», «К вопросу об искусстве», – написанные в ссылке или вскоре после нее. Обращаясь к важнейшим эстетическим проблемам, Луначарский ищет их решения на почве «творческого» марксизма, «обогащенного» философскими принципами Канта и Фихте, Спенсера и Вундта и особенно Маха и Авенариуса, в частности так называемыми «биологическими», «психофизиологическими основаниями». На деле это не обогащает эстетику, но приводит автора к подмене социальных критериев в искусстве критериями биологическими. Вопреки позднейшим заявлениям самого Луначарского, в названных работах он стоит не на «общемарксистской», а на махистской точке зрения, «в значительной мере сызнова конструируемая» им «позитивная эстетика» оказывается шагом не вперед, а назад по сравнению с Белинским, Чернышевским, не говоря уже о Плеханове.

В вопросе о философских основах ранних работ Луначарского нет и не может быть двух мнений. Да и не философской стороной привлекали они к себе внимание читателя. Написанные в канун великой бури, они заинтересовывали уже самой постановкой проблемы «искусство и революция», подкупали и заражали читателей революционным пафосом, проповедью героического отношения к жизни, беспощадным осуждением всех форм декадентства, пессимизма, возводящего «свои нервные припадки – в печать особой культурности, свою хандру – в загадочную и очаровательную грусть…». Сила лучших статей раннего Луначарского – также в яркости, меткости, своеобразии конкретного анализа художественных произведений.

Обращаясь к писателям, критик призывал: «Пусть же кто-нибудь трубит зорю и боевые марши: есть читатель, который хочет этого. Господа писатели, этот читатель хочет делать большое дело, – посветите ему!» Революционный читатель находил в этих словах отклик на собственные чаяния и многое прощал за это Луначарскому. Несмотря на серьезные философские недостатки, статья «Чему учит В. Г. Короленко» сыграла в свое время положительную роль не только потому, что в ней много метких наблюдений над особенностями творчества Короленко, но потому, что основная ее идея заключается в утверждении: счастье человека – в борьбе, в преодолении морали господ и рабов, в смелых порывах вперед – к свободе, к «выпрямлению жизни» коллективными усилиями людей честного труда. Читатель, готовившийся решительно перестраивать жизнь, многое прощал Луначарскому и в статье «Перед лицом рока» за беспощадное осуждение им всякой половинчатости и вдохновенное прославление людей, ведущих мужественную борьбу против «рока», за утверждение, что такую борьбу должны вести не только великие, но и маленькие люди, объединяясь в партии. Точно так же превосходнейшую страницу в статье «Вопросы морали и М. Метерлинк», посвященную прославлению «самого дивного слова в человеческом языке… слова „мы“» – новый читатель воспринимал как выражение коллективизма борцов за переустройство жизни. В другой статье о Метерлинке дан интересный анализ классовых истоков искусства в разные эпохи, великолепна едкая характеристика отношения буржуазии к искусству, зависимости его от «князя мира сего», глубоко содержательна мысль о том, что у буржуазии, лишенной идеалов, искусство становится натуралистичным и формалистичным.

Но Луначарский шел еще дальше: в литературно-эстетических работах он талантливо проводил мысль о необходимости революционного преобразования жизни – «скверной капиталистической мастерской, пол-ной бестолкового шума, стихийной вражды, каторжного труда и тунеядства». Ведущую революционную силу он видел в пролетариате. Критик рисовал увлекательные картины нового мира, красота которого должна была рождать у читателя могучий энтузиазм, необходимый для достижения великой цели.

Все это во многом шло вразрез с философскими основами ранних работ Луначарского. Больше того, по мере приближения революции 1905 года именно эти тенденции побеждали, становились главными в его творчестве. Опираясь на них, заботливо помогая их развитию, В. И. Ленин привлек Луначарского к участию в центральных печатных органах большевиков. Гигантские события, развертывавшиеся в России, отодвинули философские разногласия Луначарского (так же как Богданова) с ленинцами на второй план. На протяжении всей революции он энергично отстаивает единственно правильную большевистскую тактику.

Приехав по вызову В. И. Ленина в конце 1904 года в Женеву, Луначарский (партийные клички – Воинов, Миноносец и др.) быстро завоевывает репутацию блестящего публициста ленинского направления. «Какая это была прекрасная комбинация, – с восхищением вспоминал позднее П. Лепешинский, – когда тяжеловесные удары исторического меча несокрушимой ленинской мысли сочетались с изящными взмахами дамасской сабли воиновского остроумия».

В. И. Ленин высоко ценил также обнаружившееся в этой борьбе сатирическое дарование Луначарского, его умение мастерски пользоваться в политической публицистике приемами, заимствованными из области художественного творчества. Рекомендуя ему летом 1905 года создать литературно-критическую характеристику меньшевиков новоискровцев Мартова и Потресова (Старовера), В. И. Ленин писал: «Пригвоздите их за их мизерный способвойны. Сделайте из них тип.Нарисуйте их портрет во весь рост по цитатам из них же» [3]3
  В. И. Ленин, Сочинения, т. 34, стр. 288.


[Закрыть]. В другой раз, говоря о кадетах и вспоминая, видимо, стихотворный памфлет «Два либерала», опубликованный Луначарским в 1905 году, В. И. Ленин спрашивал: «Не тряхнуть ли Вам стариной, посмеяться над ними в стихах?» [4]4
  Там же, стр. 322.


[Закрыть]

Политическая борьба, публицистика поглощают Луначарского почти целиком. Во всяком случае, в разгар революции он уделяет эстетике, литературной критике меньше внимания, нежели в предыдущий период. То же немногое, что он пишет о литературе и театре, несет на себе все более выразительную печать благотворного влияния великой эпохи, отличается той определенностью, ясностью цели, которую Луначарский обрел благодаря деятельности под непосредственным руководством В. И. Ленина, в постоянном творческом общении с такими большевистскими литераторами, как В. Воровский, М. Ольминский и другие.

Знаменателен сам факт: в период наибольшего сближения с В. И. Лениным и его соратниками Луначарский пишет «Диалог об искусстве» (1905), статьи о «Дачниках» и «Варварах» М. Горького, статью «Задачи социал-демократического художественного творчества» (1906) – лучшее, что создано им до Октября в эстетике и литературной критике.

Но есть и другие интересные факты, которые свидетельствуют об отношении Луначарского к его литературным соратникам. В одной из статей, написанных в конце жизни, Луначарский рассказал об интереснейших беседах о литературе, которые были у В. И. Ленина с М. Ольминским. До последних своих дней не мог он без волнения вспоминать и о том неотразимом впечатлении, какое произвели на него первые же литературно-критические статьи В. Воровского. К этому следует прибавить, что во время своего пребывания в Женеве Луначарскому приходилось бывать на литературных рефератах Г. Плеханова. Он рано понял, что после Плеханова всякий критик, который хотел быть учеником Белинского, Чернышевского и Добролюбова и отстранял от себя марксизм, не мог считаться продолжателем их великих традиций. Наряду с могучим влиянием на Луначарского всей деятельности В. И. Ленина, эти впечатления помогли ему в период революции 1905 года правильно решать основные проблемы марксистской эстетики и литературной критики.

В «Диалоге об искусстве» Луначарский критикует упрощенческие, односторонние взгляды на литературу, отвергает теорию «искусства для искусства», декадентство – «искусство печальности», «искусство оледеневающее», не только проповедующее отказ от действительности, всеобщее распадение, но и зовущее людей «вон из жизни». Вооружаясь тончайшей иронией, Луначарский наносит неотразимые удары также по идеалистическим основам этого искусства, опирающегося на «китайское Дао» и Парменида, Фихте, Шопенгауэра и Гартмана, на сочинения новоявленных пророков Н. Бердяева и С. Булгакова.

Обращая внимание защитников «свободы творчества» на то, что «художник производит теперь… просто на базар. И базарное искусство задает тон», Луначарский формулирует марксистскую точку зрения на искусство как на своеобразное средство познания жизни и борьбы за ее переустройство. С точки зрения марксистов, пишет Луначарский, искусство призвано объединять людей, вдохновлять их на борьбу против «учреждений, классов, групп, союзов, заинтересованных в разъединении людей». Особенно велико значение искусства в период пролетарского освободительного движения. «Пролетариат, – говорится в „Диалоге об искусстве“, – растет и поднимается и начинает уже сознавать ценность искусства… Не ясно ли, что дело марксиста-эстетика, марксиста – художественного критика стараться познакомить рабочую публику со всем лучшим, что есть в искусстве, объясняя, толкуя, подчеркивая, пока не приобретены еще этой публикой навыки к наслаждению плодотворному, растящему душу, наслаждению великим в искусстве».

Дальнейшие судьбы искусства, с марксистской точки зрения, целиком зависят от того, насколько тесно оно будет связано с новой общественной силой – пролетариатом. «На настоящую красоту – одновременно свободную и боевую, одновременно идейную и насквозь художественную – способны лишь художники, которые станут на сторону трудящихся масс, выразят самый высший момент нашей общественной жизни – борьбу по всему фронту за коллективизм». И перед критиками-марксистами стоит еще одна задача: «раскрыть глаза наиболее отзывчивым и молодым художникам, чтобы они видели, уши – чтобы слышали, чтобы наполнил их „шум и звон“ величайшей мировой борьбы и чтобы они претворили нам их в песни радости, гордости, смелого вызова, жажды и предчувствия победы, в песни согласия, дружбы, песни угрозы!»

Еще большей политической и эстетической зрелостью отличается статья «Задачи социал-демократического художественного творчества». Она начинается с провозглашения принципа партийности как основного принципа художественного творчества. Искусство не только может быть, оно не может не быть партийным. И далее Луначарский развивает и конкретизирует ряд положений, выдвинутых в «Диалоге об искусстве». Он намечает характерные черты нового, пролетарского, социал-демократического искусства, предвосхищая во многом то, что впоследствии будет определяться наукой как метод социалистического реализма.

Новое искусство, пишет Луначарский, уже возникает на почве единения лучшей части интеллигенции с освободительным движением пролетариата. Опираясь в теоретическом отношении на статью В. И. Ленина «Партийная организация и партийная литература», а в художественной практике на творчество Горького, Луначарский утверждает, что социалистическое искусство будет искусством глубоких обобщений, острейших конфликтов, ярких, выразительных характеров. В нем найдет художественное воплощение вся жизнь в единстве ее прошлого, настоящего и будущего.

«Каковы главные элементы того общественного настроения, которым охвачены социалисты? Во-первых, они ненавидят отживающий строй. Поэтому элемент бичующий, саркастический будет иметь место и в пролетарском искусстве. Во-вторых – они борются за новый мир. И потому борьба, как я уже говорил, будет занимать центральное место среди тем нового художника. В-третьих, они провидят, хотя и „в зерцале гадания“, лишь этот новый, лучший мир.

И тут-то мы встречаемся с третьей задачей социалистического искусства: изображением грядущего».

Новое искусство осветит основы частнособственнического общества огнем беспощадной критики. Но это будет не критика «отщепенца», впадающего в отчаяние при виде «мерзостей бытия», не критика натуралиста, копающегося в мелких язвах отживающего общества, а «критика сознательного врага старого мира во имя любимого нового», критика, вдохновляющая ясным «пониманием объекта» и отчетливым видением путей преобразования жизни, верой в величайший идеал. Поэтому новое искусство будет оптимистическим, жизнеутверждающим. «Пролетарский художник будет изображать и рабочий быт, но не нищета привлечет прежде всего его внимание, а боевая сторона пролетарской жизни. Изображение борьбы, титанических усилий, порывов и упорства, новаторства, то гневно, то светло улыбающегося – составит большую часть мотивов, которые предстоит разработать». Проблема положительного героя или, как выражается Луначарский, раскрытия новой душив ее неисчерпаемо многообразных проявлениях будет стоять в центре нового искусства. В частности, надо «открыть восхищенным взором душу пролетария, открыть, как бесценное золото, для того, чтобы радостно ковать из него чудесные шедевры. Именно восхищенно открывать этот клад начал Горький».

Таким образом, беспощадное критическое изображение старого мира, вдохновенное утверждение новой действительности и предвидение грядущего, «счастливое предвкушение того широкого, интимного, всеобъемлющего братства, к которому ведет мир пролетариат путем социализма», – эти три основных компонента социалистического искусства уже тогда были намечены Луначарским.

Правильно решался Луначарским и вопрос о тех силах, которым предстояло создавать новое искусство. Не отрицая, что «светило нового искусства» может подняться и из среды «измученных работой, темных русских пролетариев», он в то же время, в отличие от будущих теоретиков Пролеткульта, подчеркивал, что «великие или, по крайней мере, очень крупные пролетарские художники» будут выходцами и из тех социальных слоев, из которых вышли основатели научного социализма.

И в этой работе, как и в «Диалоге об искусстве», Луначарский утверждает, что художник может добиться успеха лишь в том случае, если будет идти в ногу с строителями нового мира, будет смотреть на все окружающее с высоты социалистического идеала. «…Надо помнить, что в конце концов важны даже не темы, а радостная, победная трактовка их, точка зрения члена класса завтрашнего дня, утреннего, подобно солнцу, восходящего класса» – так закончил статью Луначарский.

В «Диалоге об искусстве», в статье «Задачи социал-демократического художественного творчества» есть неточные, спорные, даже ошибочные формулировки. Несмотря на это, вместе со статьями о горьковских «Дачниках» и «Варварах», памфлетными выступлениями Луначарского против «литературного распада», а также написанными значительно позднее «Письмами о пролетарской литературе» эти произведения прежде всего и выдвинули еще до Октября имя их автора в один ряд с именами виднейших представителей марксистской критики. Впоследствии Луначарский напишет: «Если мы… можем с гордостью сказать, что уже в дореволюционное время нами созданы крупнейшие ценности в области литературной критики по сравнению с европейской ветвью пролетарского движения, то в этом мы в значительной мере обязаны Плеханову и Воровскому. Критиков, подобных им по ясности и художественности изложения, по глубокому марксистскому анализу, мы в европейской пролетарской литературе не встречали». Соблюдая историческую точность, намеченный здесь ряд правильнее открывать именем В. И. Ленина; продолжен же он с полным правом может быть не только именами М. Горького, М. Ольминского, но и автора «Диалога об искусстве» и «Задач социал-демократического художественного творчества».

Плодотворность принципов, сформулированных в «Диалоге об искусстве» и в «Задачах социал-демократического художественного творчества», раскрыл сам Луначарский, обратившись к рассмотрению творчества виднейших писателей своего времени, в особенности М. Горького и Л. Андреева.

Последние выступления Луначарского, на которых лежит яркий отсвет первой русской революции, связаны с его участием в острой идеологической борьбе против «могильщиков революции», в особенности против «литературного распада». Начало систематической борьбы с ренегатством, нытьем, «переоценкой революционных ценностей» было положено известными работами Ленина «Победа кадетов и задачи социал-демократической партии» и «Услышишь суд глупца…». Вскоре в нее включились все выдающиеся большевистские публицисты.

Выступления Луначарского по поводу рассказа Л. Андреева «Тьма» и двухтомной «Истории русской общественной мысли» Р. Иванова-Разумника стоят в одном ряду с такими произведениями, как памфлеты и статьи «В ночь после битвы» и «Базаров и Санин. Два нигилизма» В. Воровского, «Преодоление эстетики» и «Культурные люди и нечистая совесть» М. Ольминского, «Разрушение личности» М. Горького.

В дальнейшем Луначарский, однако, не смог выдержать идеологического напора реакции, поддался стенаниям «отчаявшихся и уставших». Вынужденный эмигрировать в конце 1906 года из России, он вскоре примкнул к ревизионистской, идеалистической группе, возглавляемой А. Богдановым и В. Базаровым. Отступая от коренных принципов марксистской философии, сдавая большевистские рубежи, Луначарский оказывается на позициях махизма, проповедует «соединение научного социализма с религией», «богостроительство», утверждает, что философия Маркса вытекает «из религиозных мечтаний прошлого», договаривается, по словам Ленина, «до прямого фидеизма» [5]5
  В. И. Ленин, Сочинения, т. 14, стр. 8.


[Закрыть]. Плеханов подвергает язвительной критике «пятую религию» Луначарского, едко назвав ее «утешительной душегрейкой для интеллигенции».

Упорную борьбу за Луначарского повел В. И. Ленин. В знаменитой книге «Материализм и эмпириокритицизм» он глубоко раскрыл истинное существо махистской философии, сбившей с толку не одного Луначарского, показал, что представляют на самом деле «искания» русских последователей Маха и куда они могут привести. Отвечая на заявление Луначарского: «может быть, мы заблуждаемся, но ищем», – Ленин писал: «Что касается до меня, то я тоже – „ищущий“ в философии. Именно: в настоящих заметках я поставил себе задачей разыскать, на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путаное и реакционное» [6]6
  Там же.


[Закрыть].

Ленин был убежден, что возврат таких людей, как Луначарский, от махизма, отзовизма, богостроительства к марксизму может многое дать нашей партии. Он всеми силами пытался вытащить его из «сетей Богданова», отделить его от Богданова «на эстетике» [7]7
  Там же, т. 35, стр. 58.


[Закрыть]. Даже убедившись в том, что Луначарский основательно увяз в эмпириокритицизме и с ним придется разойтись, он сказал Горькому: «Луначарский вернется в партию…»

В дальнейшем несколько раз намечалось сближение Луначарского с большевиками (например, в 1912 году), но окончательно вернулся он в партию лишь в самый канун Октября.

Отход от марксизма, расхождение с большевизмом привели к тому, что в области эстетики и литературной критики Луначарский оказался в тупике. Его статьи о зарубежных литературах, музыке, живописи, театре, написанные в предоктябрьский период, содержат рассуждения богостроительского характера, отличаются методологической путаницей, терминологической неясностью, наконец – отсутствием широких обобщений. «А „ваш“ Луначарский, хорош!! Ох, хорош! У Метерлинка-де „научный мистицизм“…» [8]8
  В. И. Ленин, Сочинения, т. 35, стр. 66.


[Закрыть]– иронически замечает в письме к Горькому В. И. Ленин по поводу фельетона Луначарского «Страх и надежда» (1913). Луначарский отдает заметную дань теориям иррациональности процесса творчества, впадает в «грех крайнего субъективизма» (за что подвергается справедливой критике в знаменитой работе Г. В. Плеханова «Искусство и общественная жизнь»), проявляет примиренческое отношение к теории «творчества ради самого творчества». Сильная сторона этих статей, вернее, их положительные элементы исчерпываются конкретными замечаниями об особенностях тех или иных произведений, актерской игры, критикой различных проявлений декадентства в искусстве, меткими наблюдениями над все углубляющимся упадком буржуазной культуры, зависимостью ее деятелей от «князя мира сего». Луначарский становится едким сатириком, когда речь заходит о таких явлениях, как французский символизм, итальянский футуризм и прочие «художественные кувырколлегии». Он называет кубистов варварами, а их полотна «художественными нелепостями». Статьи «Футуристы» и «Сверхскульптор и сверхпоэт», направленные против итальянского футуризма, приобретают ярко выраженный памфлетный характер. Вождя футуризма Маринетти Луначарский называет ультрасовременным сверх-Ноздревым, «Саврасом без узды».

По-прежнему глубоко волнует Луначарского проблема судеб современной литературы и искусства. Он внимательно изучает самые различные явления мировой литературы, театра, музыки, живописи, скульптуры. Круг его интересов расширяется необычайно. Луначарский жадно следит за всеми новостями как русской литературы, так и литератур Франции, Англии, Германии, Италии, Бельгии, Австрии, Швейцарии, Норвегии, Дании, присматривается к тому, что происходит за океаном. Он отмечает плодотворное влияние социализма на М. Горького – в России, на Э. Верхарна – в Бельгии, на М. Андерсена-Нексе – в Дании… В очень своеобразных формах он обнаруживает такое влияние у О. Мирбо и А. Франса, Г. Уэллса и М. Метерлинка, Джека Лондона и Рихарда Демеля, солидаризируясь с мыслями, высказанными Горьким в статье «Разрушение личности».

Все большее проникновение в сущность процессов, происходящих в мировом искусстве, укрепляет Луначарского во мнении, которое он высказал в статье «Задачи социал-демократического художественного творчества» и от которого не отказался в годы реакции: в мире возникает новое искусство «художников, идущих навстречу пролетариату, полных энергии и идеал-реализма…».

Наметившийся в годы нового революционного подъема поворот Луначарского в сторону большевизма (поворот, совершавшийся очень медленно, с большими трудностями) способствовал тому, что, включившись накануне первой мировой войны в дискуссию о путях строительства пролетарской культуры, он занял позицию, наиболее близкую к большевистской. Затеянная меньшевиками-ликвидаторами дискуссия рассматривалась ими как составная часть борьбы против теоретических основ большевизма, против ленинского учения о гегемонии пролетариата. Дискуссия открылась пространной статьей А. Потресова «Критические наброски. О литературе без жизни и о жизни без литературы», появившейся в трех номерах ликвидаторского журнала «Наша заря» за 1913 год.

В теоретическом отношении платформа, занятая меньшевиками-ликвидаторами, ничем принципиально не отличалась от той системы взглядов, которую защищали правые немецкие социал-демократы во время дискуссии, разгоревшейся на страницах «Neue Zeit» в 1912 году и сущность которой так сформулировал в заключающей статье критик В. Циммер: «Вместо того чтобы вновь и вновь призывать к пролетарскому классовому искусству, что в конце концов довольно скучно слушать, следовало бы лучше подчеркнуть, что оно в действительности совершенно невозможно и почему невозможно…» Повторяя выдвинутый в давно прошедшие времена такими столпами европейского «социал-демократизма»; как К. Каутский, Э. Вандервельде, и снова подтвержденный во время дискуссии 1912 года ошибочный тезис о невозможности «новой эпохи в искусстве» прежде, чем не «исчезнет пролетариат», дополняя этот тезис рассуждением о том, что если даже европейские рабочие не смогли создать своей литературы, то «где уж нам», – А. Потресов, Р. Григорьев, А. Мартынов, И. Кубиков и другие пытались ниспровергнуть одно из центральных положений ленинской статьи «Партийная организация и партийная литература».