Текст книги "Необходимо для счастья"

Автор книги: Анатолий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

ДОМУПРАВ С. КУЛИК

А. П. Малинову

На дверях каждого подъезда Семен Кулик наклеил объявления о том, что в пятницу в 21.00 состоится мужское толковище жильцов дома № 23 по важному мужскому вопросу. Явка женщин не желательна. И подписался: «Домуправ С. Кулик».

Описывать, как женщины пытались разгадать замысел беспокойного домуправа, как они останавливали беременную жену Кулика во дворе, а она махала руками и тоже кляла непутевого мужа, который всю весну делал ребятишкам разные качели и ящики, все лето хлопотал у зеленой ограды, у цветников и клумб, всю осень копался в земле, высаживая вокруг дома липы-трехлетки, забыв о своей жене, – все это описывать слишком долго. Важен не сам процесс, а результат: в пятницу женщины не раскрыли тайных замыслов Кулика даже после того, когда собрание закончилось и мужчины прибыли в семьи. Прибыли трезвые.

Был день получки, но Кулик заблаговременно предупредил обе заводские смены, что те трояки, которые они спрячут от жен, расходовать до мужской сходки не надо – успеем израсходовать. Предупредил таинственно, со значением.

И вот тут важен процесс, поскольку результат уже ясен, получка дома, рабочий класс как стеклышко, женщины терзаются неведением.

Собрав мужчин в подвале дома и предложив им рассаживаться на разные трубы, или попросту – инженерные коммуникации, Сеня пересчитал их. В 120-квартирном доме жило 106 взрослых мужчин, на собрание явилось 84 человека, – значит, активность примерно 80 процентов. Удовлетворившись этим, Кулик сказал короткую речь:

– Главное, в человеке – голова: с нее карточки делают. На паспорт. На военный билет. На удостоверения. А также на память. Надеюсь, это понятно? Пойдем дальше. За образцовое состояние нашего дома ЖЭКом выдана премия в сумме сто рублей. Я ее получил, эту сумму. – Для убедительности он стукнул кулачком себя в грудь. – Спрашивается, что делать?

– На бочку! – крикнул слесарь Шатилов и оглянулся за поддержкой.

Стоящие и сидящие за ним мужчины тоже оглянулись, но уже на выход – нет ли там женщин.

– Тише, товарищи, – успокоил Кулик. – Главное в нашем деле – тишина, главное – спокойствие. И не на бочку, а скажем так: на культурный отдых! – Он заговорщицки подмигнул. – Вы устали от заводского шума, позади напряженная трудовая неделя, почему бы не отдохнуть. Есть такое право? Есть.

– Голова! – сказал мастер Ниточкин.

– Гений! – сказал инженер Бирюков.

– Молодец! – крикнул Шатилов.

На него опять зашикали.

– Пойдем дальше, – сказал Кулик, воодушевляясь. – Судя по внешнему виду, трояки у вас целые. У меня тоже. – Кулик поднял над головой зеленую бумажку и опять сунул ее в карман. – Кроме того, я заказал два автобуса, которые доставят нас на лоно природы.

– Лето тебе, что ли! – обиделся Шатилов. – Снегу по колено, мороз к двадцати, какое лоно!

– Не пешком же, – спокойно возразил Кулик. – И поедем мы подальше от городской суеты, поедем за село Сускан, где лежат нетронутые белые снега, где спит заиндевелый искрящийся лес, где течет под голубым льдом среди спящих лесов наш родной Черемшан! Вы только представьте себя там на минуту, представьте! Вы облачились в теплые пальто и полушубки, вы надели валенки и рукавицы, подняли воротники и вот идете, слушаете скрип снега под ногой и видите всю эту красоту…

– Голова! – сказал мастер Ниточкин.

– Гений! – сказал инженер Бирюков.

– Молодец! – крикнул Шатилов. – С морозцу да стопочку, да другую… И костерок горит-потрескивает, а?.. Молодец!

– Словом, договорились, – подытожил Кулик. – Сегодня уже поздно, отдыхайте, поедем завтра. Одевайтесь потеплее – и в семь утра быть здесь.

– Почему так рано?

– А чтобы никаких подозрений. Если жены спросят – скажете, что поехали на субботник. Сейчас помалкивайте, не выдавайте друг друга, если кто раздумает ехать.

– И вроде невзрачный с виду, маленький, худой, – восторгался вслух Ниточкин, – а вот же придумал для народа… Го-олова!

– Не буду повторяться, – сказал инженер Бирюков. – Идемте. Спасибо, товарищ Кулик.

– Не подведем! – крикнул Шатилов.

И мужское толковище было закрыто.

В шесть утра Кулик проснулся, позвонил в заводской гараж насчет автобусов и стал собираться. Поверх рубашки натянул теплую кофту жены, потом свитер, затем пиджак, а поверх всего этого – длинный полушубок. Ноги обул в высокие, с козырьками валенки.

– Куда это ты вырядился? – спросила жена, подымаясь с постели. – И не завтракал? А где моя кофточка? Не ты ли надел?

– Отвечаю по порядку, – сказал Кулик. – Вырядился на конференцию сторонников мира, завтрак беру с собой, кофта твоя на мне. Дополнительные вопросы будут?

– Обормот, – сказала жена и заплакала. – И ведь в армии отслужил, женился, отцом скоро будешь… Зачем ты женился, если на меня ноль внимания?!

– То есть как ноль! – удивился Кулик. – А это что, не внимание? – И погладил ее по вздутому животу. – Это есть самое настоящее внимание, это – любовь и забота о будущем. Эх ты, бестолочь!

Кулик чмокнул жену в розовую щеку, взял ключи от подвального помещения и побежал за рюкзаками, которые уложил вчера днем.

Мужчины уже собирались к первому подъезду, хлопали рукавицами, закуривали. На улице было морозно, – пожалуй, побольше двадцати градусов: снег скрипел тонко, визгливо, луна была в двойном световом круге, дыхание вылетало изо рта белым паром. Отличная погода!

– Привет рабочему классу! – еще издали крикнул Кулик.

– Доброе утро, Семен!

– Товарищу Кулику – нижайшее!

– Сеня, утешитель наш, будь здоров!

– Помогите-ка мне вытащить рюкзаки. – Кулик зашел за угол дома, открыл дверь в подвал, подтолкнул туда Шатилова, радостно прибежавшего помогать. – В углу они, забирай оба.

– Оба? – Шатилов поднял тяжеленный крайний рюкзак. – Ого! Я что, дурнее паровоза – оба! Пусть еще кто-нибудь… Бирюков! Степан Иваныч! Держи рюкзак!

Приковылял тяжелый, медведеподобный Бирюков, ухватил рюкзак за лямки, тоже сказал «Ого!» и восхитился, услышав в рюкзаке веселое звяканье.

– Ты и рюмочки взял, что ли?

– Неси, неси, там разберемся. – Кулик закрыл свой подвал и пошел за Бирюковым и Шатиловым к рабочему классу.

Мужчины окружили рюкзаки, недоверчиво щупали их, встряхивали, слушали приятное позваниванье.

– «Столичную» взял?

– А на закусь консервы, что ли?

– Увидите, все увидите на месте, – скрытничал Кулик.

Мастер Ниточкин степенно молчал, потому что рядом стоял его шестиклассник Петька: одного Ниточкина жена не отпустила.

Подошли, скрипя скатами, заиндевевшие, пахнущие дымом автобусы, и Кулик дал распоряжение входить по одному, чтобы он мог пересчитать участников культурного отдыха.

– Я в ответе перед заводом и семьями, – объяснил он. – Вдруг потеряем какого кормильца и передовика производства. Не спешите, места хватит всем.

Он насчитал двадцать два человека в первом автобусе, перешел ко второму – туда вошли остальные двадцать человек. Значит, всего сорок два человека вместе с Петькой. Кулик написал пальцем на заиндевелом борту автобуса «43» и сел сам. Очень хорошо. Пришла только половина от вчерашнего собрания, а если считать от всего мужского населения дома, то пьющих около сорока процентов. Многовато, но если подумать – не страшно.

– Трогай, – сказал он шоферу.

Город по причине выходного дня только просыпался, машин почти не было, но, когда они выбрались на загородное шоссе, впереди замаячили красные огоньки идущего транспорта. Обогнали автобус соседнего завода «Химмаш», набитый битком, обошли два открытых грузовика, в кузове которых сидели тепло одетые мужчины с поднятыми воротниками, потом оставили позади «Техпомощь» с народом, а красные огоньки впереди все еще маячили.

– Как наступающая армия, – сказал Бирюков.

– Точно, – сказал Ниточкин, тоже участник прошлой войны и орденоносец.

Они вспомнили Курскую дугу, Ясско-Кишиневскую операцию, Зееловские высоты…

На рассвете приехали в длинное село Сускан, за околицей которого толпилось около десятка автобусов и машин. Здесь и остановились.

– Как видите, не одни мы такие сознательные, – сказал Кулик, выгружая на снег тяжелые рюкзаки. – Теперь давайте по тропе вниз, к Черемшану.

– Да ты нас на рыбалку, что ли, привез? – догадался первым Шатилов. – Ты, Сеня, гляди, за это и схлопотать можешь. – Он потряс большим в меховой рукавице кулаком, величиной с голову Кулика.

– Не грози, твое не пропадет, – сказал Кулик. – Бери мешок и дуй вниз.

– Для рыбалки снасть нужна, – рассудительно сказал Ниточкин. – А нас больше сорока человек. Надо головой подумать, прежде чем обвинять человека. Идем!

В снегу была протоптана широкая тропа через лес до Черемшана. С крутого берега они сразу увидели множество людей на реке – часто сидели, беспорядочно, как грачи, и некоторые уже колдовали над лунками, некоторые сверлили звонкий декабрьский лед. Сомнений больше не было: домуправ их обманул.

– Жулик! – сказал Шатилов, бросая загремевший рюкзак.

– Голова, да дурная, – сказал Ниточкин. – Теперь обратно трясись сорок верст. А женам что скажем?

– Смотрите, смотрите, поймал! – радостно закричал Петька и скатился с обрыва вниз к реке.

В самом деле, ближний к берегу мужчина поймал крупную рыбу, она отчаянно билась у его ног, взрывая искристый снег.

– Лещ, – сказал Кулик. – А вон еще один тащит, идемте посмотрим.

– Н-да… – сказал Бирюков. – Нам теперь только и осталось глядеть. А что у тебя в рюкзаках?

– Снасти, – сказал Кулик. – Полсотни удочек и четыре коловорота. И еще банки с мотылем.

– А жрать что? – спросил Шатилов. – Я не завтракал, на закусь надеялся.

– Обед в другом рюкзаке, – сказал Кулик. – Десять кирпичиков хлеба, пять батонов и консервы. Рыбные, правда.

Мужчины топтались у обрыва, глядели вниз, соображали. Ехать домой сейчас нерасчетливо, день обещал быть солнечным, ведреным, а здесь такая тишина, красота: и снег хрустит и искрится, и деревья на том берегу стоят нарядные, в инее, и опять же ловится рыбка, ловится! Вон еще один вытащил – не леща, правда, но подлещика или густеру.

– Да что вы, алкаши, что ли! – сказал Кулик с обидой. – Посмотрите, сколько людей приехало, а за нами вон еще идут, и все сюда. Ниточкин, бери мешок, а они пусть едут!

– Не кипятись, – сказал Бирюков. – Мы не алкаши, и оскорблять нас ты не имеешь права. Кроме того, ты должен был нас предупредить.

– Ладно, попробуем, – сказал мужчина из второго подъезда.

– Пошли.

На льду Кулик развязал один рюкзак и вывалил из него рыболовное снаряжение.

– Рыбка клюет на червяка, а пьяница на рыбку, – сказал он. – Разбирайте удочки, и с богом. Шатилов, сверли лунки, чего стоишь? – Он взял коловорот и стал разгребать валенком снег на месте будущей проруби.

В четыре коловорота быстро насверлили с полсотни лунок, разделили из двух банок по спичечным коробкам мотыля. Кулик проинструктировал каждого, и культурный отдых начался.

Самым удачливым на первых порах был Петька Ниточкин. Одну за другой поймал шесть красноперок, а потом подцепил такого леща, что он застрял в лунке, и пришлось раздеваться, ложиться на снег и совать туда руку, чтобы вытащить добычу. Петьке это не удалось, и тогда снял полушубок старший Ниточкин, который поймал несколько ершей и ревниво поглядывал на удачливого сына.

– Ниточкин купаться собрался! – кричали от лунок. – Не утони, мастер!

Посмотреть Петькиного леща сбежалось человек двадцать. Смотрели, однако, торопливо, завистливо и тотчас возвращались к своим удочкам. Шатилов оказался на редкость беспокойным удильщиком, он сверлил одну лунку за другой и бросал их, посидев над каждой не больше минуты.

Бирюков был расчетливым и терпеливым. Он ушел к низменному берегу, где удил местный сусканский старик, уселся у тальников и с полчаса шевелил, подергивал мормышку без всяких последствий.

– Ничего, подойдет, – успокаивал его старик. – Окуня здесь тьма, надо его подманить. Ты брось в лунку несколько червячков и жди. А удочкой-то играй, играй, дразни его!

И правда, окунь подошел стаей. Бирюков только успевал вытаскивать. Он до того разошелся, что обнаглел и перестал насаживать мотыля, ловил на голую мормышку.

Кулик охотился с блесной на хищников. Крупную блесну он снарядил тройником, прицепил ее к толстой леске 0,8 мм и ходил от лунки к лунке, попутно наблюдая за своими рыболовами. Когда Шатилов убежал сверлить очередную лунку, он вынул его удочку, прицепил к ней ерша, с расчетом взятого у Ниточкина, и, засунув ему в рот окурок, опустил в лунку. Потом стал дергать свою блесну в соседней проруби.

Ему скоро повезло: после семнадцати рывков – Кулик и рывкам вел счет, больше сотни в одной лунке не делал – он почувствовал тупой удар, удочка вырвалась из рук, но он успел перехватить зазвеневшую леску и, чувствуя живую сопротивляющуюся тяжесть, стал выбирать ее осторожно и быстро, не останавливаясь. У самого льда сопротивление усилилось, и Кулик понял, что на крючке щука, судак идет спокойней. Он завел ее в лунку и вытащил, подхватив на выходе под жабры.

– Вот это да! – ахнул подбежавший Ниточкин. – Да как же ты ее, а? Да в ней ведь больше полпуда!

Кулик и сам не верил, что это он вытащил такую образину. Полпуда не полпуда, но килограммов на шесть потянет. У него еще дрожали руки, и он не мог говорить от волнения. Метровая щука билась на снегу, разевая длинную лошадиную пасть, шлепала хвостом.

Прибежал с коловоротом Шатилов, за ним – Петька Ниточкин, потом двое мужчин из шестого подъезда. Остальные смотрели издали, уже не покидая своих удочек.

– И у меня что-то есть! – крикнул Шатилов, увидев опущенный сторожок своей удочки. – Ну, ребята!.. – Он подбежал к лунке и стал выбирать леску. – Что-то небольшое для начала, легкое… Вот сволочь! – Он вытащил ерша с окурком во рту. – Ты что же это, а? Такой маленький и куришь?! Ребята, ерша с папироской поймал!.. Вот гад, «Беломор» курит!

Его тут же обступили, смеялись, разглядывали ерша.

– Он, может, и пьет? – спросил мужчина из шестого подъезда. – Ты понюхай-ка, Шатилов.

Шатилов серьезно понюхал рыбешку, вынул мокрый окурок и поглядел на улыбающегося Кулика.

– Ничего, Сеня, ты не гордись, – сказал он. – Мне только начать, а там не остановишь.

И в самом деле, он скоро напал на стаю плотвы и в полчаса натаскал десятка два. И крупной, граммов по двести. А Кулик до обеда только одного щуренка выудил – маленького, на полкило.

Изменила удача и Петьке Ниточкину. Отец его дергал одного за другим ершей, а Петька ушел к Бирюкову на окуня и оборвал леску с мормышкой. Он сидел возле лунки и плакал, а сусканский старик его утешал:

– Не плачь, сынок. Подумаешь, мормышка! У меня разок сапоги утонули, и то я не плакал. На рыбалке всяко бывает.

Кулик дал Петьке новую удочку, но счастье к нему не вернулось.

До двух часов, пока был активный клев, никто не вспомнил про обед, даже Шатилов. Потом рыболовное дело стало разлаживаться, Кулик смотал свою удочку с блесной и занялся организацией обеда. Вместе с Петькой он наломал в лесу сухостоя, разложил под берегом один коллективный костер и, объявив большой сбор, стал разогревать консервы.

Собирались весело, шумно: все были с добычей, все крепко проголодались и намерзлись, а тут прямо на снегу полыхал костер и соблазнительно пахли разогретые консервы. Хлеб тоже пришлось разогревать – замерз на морозе.

Обедали на корточках, группами по четыре человека вокруг каждой банки консервов, ни ложек, конечно, ни вилок не было, руками действовали, но именно эта бивачная обстановка и придавала что-то особенное, диковато-праздничное общему обеду. Вот только водки явно не хватало.

– Хоть бы стопочку, хоть бы одну на двоих! – сокрушался Шатилов.

– Голова, а не додумался, – грустно сказал Ниточкин.

– Товарищ Кулик, разумеется, не гений, – сказал Бирюков. – Теперь это ясно со всей очевидностью. Однако, я думаю, товарищи, что дело он затеял перспективное. Вот куда только девать рыбу? В общий рюкзак?

– В общий, – сказал Кулик. – Сдавайте счетом, дома получите. А в следующий раз возьмите свои рюкзаки.

– А когда в следующий?

– Через неделю.

– А завтра день пропадет? Ведь воскресенье же!

– Давай, Сеня, и завтра, чего там!

– Нет, автобусов завтра не дадут, я договаривался на один сегодняшний день.

– А зачем автобусы, когда водохранилище рядом! Ты просто не дотумкал и поволок нас за сорок верст. Водохранилище в двух километрах от завода!

– Можно мне! – спросил Петька, подняв руку, как в школе. – Там никто не ловит, у вашего завода, пенсионные дяденьки только. Лещ там пахнет, плотва пахнет, а ершиков и окуней совсем не попадается.

– Слышали? – спросил Кулик. – А теперь доставайте трояки.

– Это зачем? – удивился Шатилов. – Ни одного пузырька не взял, – а трояк давай! Ты что, Сеня, спятил? С тебя еще причитается.

– В самом деле, – сказал Бирюков. – Ведь у нас еще сто рублей премии. Вот приедем домой и…

– Не было премии, – сказал Кулик, обводя взглядом толпу. – И не будет до тех, пор пока в нашем доме есть пьяницы. Я снял с книжки последние полтораста рублей, жена еще не знает, на детское приданое их берегла. Удочки я покупал на эти деньги, и коловороты тоже, и мотыля, и хлеб, и консервы. И за оба автобуса внес в заводскую кассу. Понятно? В ЖЭКе вы можете узнать, премировали наш дом или нет.

– Но мы ведь так не договаривались, – жалобно сказал Ниточкин, доставая мятую трешку. – Ты же сам предложил, Сеня! Если бы не ты, мы согласны и на водохранилище, пешком…

Кулик взял у него трешку, бережно расправил и потребовал внимания.

– Главное в человеке – голова, – сказал он. – И с нее не только карточки делают. Голова нам дана для того, чтобы думать, а как же она будет думать, когда она пьяная или с похмелья?

– Не каждый же день! – обиделся Шатилов.

– Еще бы каждый! – Кулик усмехнулся. – Не каждый, но через день Шатилов выпивает. И дома буянит. А товарищ Бирюков, ученый человек, инженер, на доске Почета висел, а теперь как последний пьяница, как алкаш, утаил от жены, от родных детей утаил трудовую трешку и, вместо того чтобы в выходной побыть с ними, в семье побыть, кинулся за сорок верст, в мороз и холод за какой-то несчастной стопкой!..

– Юморист, – сказал Бирюков с неловкостью. – Прямо талант! И ведь серьезно говорит, без улыбки.

– Могу и улыбнуться, – сказал Кулик, улыбаясь. – Целый год только и делал, глядя на вас. Такой веселый народ. Вы в домино хлещете – я вашим детям качели делаю, вы с пивными кружками стоите – я липки у вашего дома сажаю, цветы. Очень весело! Ниточкина вот жена не пустила одного, сына послала, чтобы не свалился где-нибудь, не замерз. И о водохранилище остроумно придумали, весело. Прямо умереть можно от хохота! Сначала изгадили его своими заводскими стоками, испоганили, а теперь согласны рыбку ловить – весело!.. Где же совесть у вас, где разум, голова где?

– Да ладно, Сеня, хватит, – сказал Шатилов смирно. – Так ты нам всю рыбалку испортишь. Вот с нового года вторую очистку пустим и наладится…

– Который год вы ее пускаете? Третий, четвертый? А ведь вы хозяева здесь, всему хозяева: и дому нашему, и реке, и самим себе. Премия им! Культурный отдых! Да знаете ли вы, что культурный отдых заслуживают только настоящие культурные люди! А вы кто? Сорок человек, сорок взрослых мужиков приехали на природу, на такую-то красоту, и зачем – пьянствовать! Эх вы, жители-родители!..

– Мы же рыбачили, Сеня, – сказал Ниточкин. – И что это за натура такая у человека: сделать приятное, а потом все самому же испортить!

– Хватит, слышал я эти песни. Возьми свою трешку, и топайте домой пешком. На свои деньги обратно я вас не повезу. – Кулик подобрал на снегу пустые рюкзаки и полез по крутому берегу вверх, к автобусам.

Описывать, как размышляли рыболовы, озадаченные речью своего управдома, как они уговаривали его не сердиться и принять тут же собранные сто двадцать три рубля (Петька не в счет, у него денег не было), как потом складывали в рюкзаки мерзлую рыбу, как всю обратную дорогу вспоминали недавнюю ловлю и составляли планы на будущий выходной, – все это описывать слишком долго. Тут опять важен не процесс, а результат. В следующую субботу из дома № 23 поехало на рыбалку шестьдесят семь человек, то есть больше половины взрослого мужского населения, причем Сеня Кулик уже не писал объявлений и не хлопотал об автобусах – сами позаботились. Не взяли только по его настоянию инженера Бирюкова, мастера Ниточкина и слесаря Шатилова. Ведь именно они работали на очистных сооружениях завода и, следовательно, не только позорили честь рабочего человека, но и наносили прямой ущерб интересам рыболова-любителя. А рыболовы, как известно, люди безоглядные и верные своей земной страсти.

Как пьяницы!

1971 г.