Текст книги "Тигроловы"
Автор книги: Анатолий Буйлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
– Истинно так, Еремей Фатьянович, – уважительно сказал Евтей.
– Да уж куды разумней, – согласился и Савелий. – Все бы эдак вот, как ты, поступали. А слышь-ка, ты вот говоришь, что офицер тот морской названый сын тебе, а родного сына разве не было?
– Родных-то? Как не быть – были, были, мил человек... – Дубов перестал улыбаться, лицо его напряглось, счастливо блестевшие глаза потускнели, и сам он точно съежился весь. – Четверо сыновей у меня было, мил человек... Было да не стало – всех четверых на войне убило, и старуха моя, Ефросиньюшка, едва последнюю похоронку на четвертого сынка, младшенького Петрушу нашего, получила, так и слегла от горя, и в тот же год один я остался ото всего дубовского племени. Будь она проклята, эта война! И сейчас этого слова слышать не могу без того, чтобы не проклинать его. – Пасечник гневно посмотрел на стоящий на подоконнике радиоприемник. – Когда бы ни включил эту машину – всегда там о войне говорят, не в одном месте, так в другом воюют. Взять бы всех этих зачинщиков раздора да сослать бы их на остров, как проказных, и пущай бы грызлись они там промеж собой. Неужто род людской позволит этим паучьим выродкам отравить все живое? Разве бог для того создал человека, чтобы его руками уничтожить всю красоту земную? Ведь страшно и дико не то, что человек на свою собственную жизнь замахнулся, а то, что он еще и на святую Землю замахнулся, на небо голубое, на траву, на все живое! – пасечник поднялся и взволнованно заходил по кухне, прижимая большие жилистые ладони к груди. – Еслив подумать, то наша земля аки маленький цветок в бескрайнем холодном космосе. Люди должны лелеять этот цветок и хранить его. – Пасечник вновь подсел к столу, извиняющимся тоном сказал: – Вы уж на меня, старика, не серчайте, наговорил я вам тут...
– Ишшо извиняться удумал, – смущенно проговорил Савелий. – Все правильно сказал. У кого что болит, тот о том и говорит.
– Вот-вот, в самую точку попал, мил человек! – вновь оживился старик. – Мне-то щепотка жизни осталась, не сегодня, так завтра помру, а вам жить да жить еще. А ведь и внукам и правнукам вашим захочется на небушко голубое посмотреть, водицы ключевой испить, послушать в тайге щебетанье птичек. О, господи! Да рази всю земную красу перечтешь? Пчелка вон жужжит, жужжит над вербной почкой ранней весной, и уж такая благодать и краса в этом малом. Мне боязно даже думать, что вот я помру, насладившись земной красой, а внуки, правнуки ваши могут лишиться хоть частицы всего этого...
Утром, прощаясь с пасечником, Павел протянул ему лист бумаги.
– Вот вам, Еремей Фатьянович, мой адрес. Вдруг будете в наших краях, буду рад. Помогу, чем смогу.
– Спасибо, внучек, спасибо! – искренне поблагодарил старик. – В ваши края не планирую, на отшибе вы живете, а из меня путешественник плохой. Однако, может, и свидимся еще, кто знает. Но еслив я, внучек, гостеприимством твоим не воспользуюсь, а другой страждущий человек обратится к тебе – все одно приветь его вместо меня – так и пойдет гулять доброта людская от одного к другому – вот и ладно будет жить на земле!
В словах пасечника не было ни рисовки, ни поучительных ноток. Эти простые, но такие необходимые слова выходили из самых глубин его доброй души. Прощались тигроловы с пасечником, как с родным. Даже Николай, скупой на похвалу, уже довольно далеко отойдя от пасеки, вдруг остановился и, оглянувшись, с запоздалым удивлением сказал:
– Надо же, старик какой! Даже исповедоваться захотелось.
* * *
Снежок, упавший ночью, слегка притрусил тропу, сгладил резкие выбоины и грани на ней, так что в предрассветных сумерках она порой с трудом различалась на белой ленте ненаезженной дороги. Но вскоре рассвело, и след стал виден четко.
– Вот и кстати снежок сёдни выпал, – довольным голосом сказал Савелий. – Старые следы подбелит, а новые заново пропечатает. Может, сёдни вот как раз новый тигрицын след и найдем, на счастье свое. Она теперь, по новому-то снежку, непременно захочет прогуляться.
– Да-а, не мешало бы сёдни след ее свежий найти, – мечтательно проговорил Евтей. – Мы бы его по такой славной пороше быстренько распутали да к обеду и отловили бы одного.
– Сплюнь три раза, дядюшка! – полушутя-полусерьезно воскликнул Николай. – Сглазишь.
– Не сглажу, племянничек, не боись. Чему бывать, того не миновать. Ежели, скажем, вчера немного не дошли мы до тигрицы и она услышала нас, то сёдни ночью, хоть глазь не глазь, а она непременно вернется по своей тропе до наших следов...
Евтей не договорил. С обочины дороги, из-под снега, взрывом взметнулся к вершинам берез табун рябчиков. Шумно хлопая крыльями, птицы стремительно разлетелись в разные стороны, но некоторые, рассевшись тут же на ближайших березах, спокойно принялись клевать почки.
– Тьфу! Перепугали, окаянные! – с трудом удерживая рвущегося к птицам Барсика, выругался Евтей. – Чуть поводок не выпустил от страха, ажно сердце екнуло.
– Вот-вот, токо ишшо не хватало выпустить, – ворчливо заметил Савелий. – Меньше надо балаболить языками. А то идут и балаболят, и балаболят.
Павел, заметив впереди на обочине дороги чей-то свежий след, ускорил шаги – очень уж почерк следа похож был издали на аккуратную тигриную походку...
– Ты куда, Павелко, припустил? Что там увидал такое? – тревожно спросил Евтей.
– Кажется, след ее, – обернувшись на ходу, неуверенно ответил Павел и в то же мгновение остановился как вкопанный, увидав прямо у ног своих свежий тигриный след.
Выйдя на дорогу, тигрица прошла по ней немного в сторону пасеки, но, учуяв дым или услышав что-то тревожное, резко повернула назад, то и дело оглядываясь, пошла по дороге вверх, вероятно, намереваясь сделать петлю и выйти на свою старую тропу. След тигрицы уже успел остыть – собаки не обращали на него внимания, зато тигроловы приободрились.
– Ну вот, ребятки, кажись, сели мы ей на хвост! – довольным голосом проговорил Савелий. – Теперича надобно новым следом ее идти до самого логова, а на старые следы и внимания нечего обращать. Это ж она от давленины на разведку сюда приходила.
– Ты, брательник, лучше вязки проверь: не забыл ли? – скрывая радость, напомнил брату Евтей.
– Вязки я ишшо утром проверил, Евтеюшко, а вот ты достань-ко патроны все из котомки да отдай Павлу, пушшай он их по карманам рассует, чтобы сподручно стрелять было.
– О, это ты верно надоумил! – Евтей, сбросив котомку и развязав ее, вытащил из нее мешочек с патронами и, широко улыбаясь, бросил его Павлу.
Взвесив мешочек на руках, Павел сразу понял причину Евтеевой улыбки: избавиться в походе от пятикилограммового груза – истинное блаженство!
Тигрица действительно вышла по дороге на свою старую тропу, прошла по ней до пихтового леса, затем повернула в залитый наледью ключ. Дойдя по льду до снежной целины, она по-заячьи сделала резкий прыжок в сторону, тут же недалеко от берега пересекла свой утренний след и от него широким шагом пошла через бурелом, через густой березняк, затем через гриву молодого кедрача к виднеющейся впереди небольшой островерхой сопке.
– Ладно ли, Савелко, сделали мы, что за ей увязались, а не по тропе пошли, может, она не к тигрятам, а на охоту направилась? – нерешительно спросил Евтей.
– А бог его знает, – так же нерешительно ответил Савелий. – Ишшо пройдем вон до той сопочки, а там, ежели она крутить да вертеть начнет, бросим тогда след ее и выйдем на тропу опять.
– Я-то так и думал по тропе идти с самого начала, да ты от радости поскакал за ей галопом.
– Дак ведь оно, Евтеюшко, завсегда так – рассчитывать быстрей да лучше, а получается все наоборот.
Тигроловы замолчали. Павел слышал за своей спиной только шорох снега да тяжелое, шелестящее на морозе дыхание Евтея.
Обойдя замерзшее болотце, тигрица вышла в густой темный пихтач. Здесь было много кабарожьих следов, но она не обращала на них внимания. Даже не заметила вроде бы изюбра, которого спугнула с лежки.
– Вот видишь, Евтеюшко, стало быть, она не на охоту пошла, ежели внимания на зверя вовсе не обращает, – заметил Савелий, указывая на следы изюбра.
– Вроде так получается, но посмотрим, что дальше будет, – может, просто отводит нас, следы путает.
– Навряд ли, Евтеюшко, погони-то она за собой не чуяла ишшо, вот разве сёдни, может, что-то заподозрила.
У подошвы сопки тигрица повернула вправо, долго шла вдоль склона, опять не обращая внимания на свежие следы кабанов и изюбров. Двигалась она по большому кругу, намереваясь, видимо, замкнуть его на своей тропе – так, по крайней мере, хотелось тигроловам. Это и случилось. Выйдя на тропу, тигрица легла, наверно, прислушиваясь к таежной тишине, и, не уловив ничего угрожающего, упруго поднялась и пошла дальше, наступая точно в свои старые следы.
«Напрасно кругаля дали, – с досадой подумал Павел, – ведь нас интересует не сама тигрица, а молодые тигры, значит, и надо именно их следами интересоваться. Впрочем, Савелий знает об этом гораздо лучше меня, просто азартный он не в меру. Вряд ли азарт – достоинство тигролова».
– Удвой внимание, Павелко, – тихо сказал Евтей. – И шибко не беги теперь, чтобы все были рядом. След-то, видишь, утренний уже. Внимательно за тропой смотри. Главное сейчас – не прозевать то место, от которого они от нас рысью пойдут, этот след должон быть горячий.
В голосе Евтея Павел уловил скрытую напряженность, а вскоре почувствовал, что и сам начинает волноваться до дрожи в теле. Нет, это был не страх. Павел не боялся предстоящей встречи с тигром, ведь он гораздо больше рисковал своей жизнью, когда встречался один на один с медведем; хотя, не будь риска, Павел и не стремился бы сделаться тигроловом. Именно риск и необычность промысла привлекают его. Ну а если же случится непредвиденное... что ж, Павел скорей умрет, но трусом не станет. Эта мысль успокоила его, дрожь ушла, и сердце стало биться ровней, но напряжение осталось, и холодок внутри тоже остался.
Тем временем тигриная тропа завела промысловиков в обширную котловину, заросшую перестойным ельником. Вся долина была перетоптана кабаньими следами – большой табун пасся на хвоще, который рос здесь густой щетиной, едва-едва прикрытой снегом. Следы были и старые, недельной давности, и свежие – ночные. Но опять тигрица, не обратив внимания на близость кабанов, продолжала идти своим курсом. «Значит, и правда где-то у нее близко давленина», – подумал Павел, стараясь проникнуть взглядом как можно глубже в чащу, но чаща все расступалась и расступалась, показывая совсем не то, что напряженно ожидал увидеть он. Но то, чего не могло пока увидеть зрение, пыталось рисовать воображение... А рисовалось все одно и то же: сумрак пихтового леса, мрачные нагромождения корневищ и валежин, утрамбованный снег, забрызганный кровью, на снегу растерзанный кабан или изюбр с обглоданными ребрами и над ним три огромные, испачканные кровью, кошачьи морды со злобными и горящими глазами... Почему-то казалось Павлу, что глаза у тигра именно злобные и горящие, как угли, ведь недаром же людская молва считает его самым опасным и кровожадным зверем.
– Павелко! Слышь, остановись-ка! – приглушенным голосом окликнул его Евтей. – Не беги шибко, вон Юдов с Николаем приотстали... – Евтей, усмиряя дыхание, внимательно ощупывал взглядом тигриную тропу и пересекающие ее кабаньи следы. – Вишь, кабанов тут сколько на хвоще собралось? Большой табун, его-то она и будет пасти теперь всю зиму. – Брови и борода Евтея заиндевели, на щеках и на носу поблескивали бисеринки пота. – Скоро уж придем к давленине. – Он взглянул на Барсика – пес, натянув поводок, пристально смотрел в чащу леса по ходу тигриной тропы, туда же смотрел и Амур. – Видишь, собаки насторожились?
– Чо стали? – тихо и тревожно спросил Савелий.
– Да ничо, просто вас поджидаем, и Павлу сказывал, чтобы тише шел, – должно, близко она уже. Скажи Николаю, чтобы карабин приготовил к стрельбе. Айда, Павелко!
И опять послышалось Калугину в голосе Евтея скрытое напряжение и волнение. Сердце Павла, сколько ни пытался он себя успокоить, вновь застучало громко и часто, нервы напряглись. Шел он небыстро, но дыхание почему-то все время перехватывало, как во время бега. Минут через десять такой напряженной ходьбы он увидел на тропе кроме попутного еще и встречный тигриный след. Он был еще теплый: собаки, понюхав его, вздыбили на загривках шерсть. Тигроловы понимающе переглянулись.
– Теперь, Павелко, поспешай! – тихо сказал Евтей. – Видно, тигра почуяла нас, вишь, приходила сюда узнать, в чем дело. Сейчас она может на давленине нас не дождаться, а сразу поведет от нее молодых, придется тогда на рысях за имя бежать.
«Вот оно, начинается!» – азартно подумал Павел, ринувшись по свежей звериной тропе. Но не успел он пройти и ста метров, как наткнулся на растерзанную чушку – она лежала у подошвы сопки на чистом месте посреди кабаньих троп и копанин. Весь снег вокруг был изъеложен и замусорен шерстью. Быстро обойдя давленину, охотники нашли выходные следы тигров, – они тянулись по старой кабаньей тропе вверх на сопку и были уже чуть-чуть подстывшие, – звери ушли отсюда минут пять тому назад.
– Эх-ма! Язви тя в душу! – тронув след рукой, с досадой выругался Савелий. – Увела, учуяла нас раньше времени. Ну, давай, давай, Павлуха! Чо стоишь? Быстрей иди по следу до первой лежки. Как прыжками от нас пойдут, так сразу стреляй! Понял, нет?
– Все понял, Савелий Макарович! – весело откликнулся Павел, вновь ринувшись по следу.
– Да не так шибко! – осадил его Евтей. – Торопиться торопись, да и нас не оставляй. На свежие чушечьи тропы ежели выйдет она – смотри, не потеряй ее следы, не давай ей оторваться от нас.
На середине склона тигры действительно вышли на свежие кабаньи тропы и долго петляли по ним, стараясь запутать свои следы, но Павел уверенно разбирался в них и вскоре вывел бригаду на снежную целину. Здесь тигры продолжали подниматься наискось по склону к вершине сопки – шаг их был по-прежнему спокоен. Но вскоре Павел заметил сбоку отпечаток передних лап. Тигрица оглядывалась назад и смотрела вниз по склону, раздраженно стегая хвостом.
«Ничего, ничего, голубушка, злись не злись, а мы от тебя не отстанем», – удовлетворенно подумал Павел.
Подниматься на гору, хотя и по неглубокому, но рыхлому, сыпучему, как песок, снегу было все трудней: котомка давила на плечи, тесным обручем сжимала грудь, затрудняя дыхание, горячий пот заливал лицо. Если потребовалось бы увеличить темп, Павел не смог бы этого сделать: он карабкался вверх по следу на пределе сил. Вначале идущие за ним тигроловы наступали ему на пятки, но вскоре стали отставать. Павел сбавил темп и сразу почувствовал облегчение. А тигриная тропа все тянулась и тянулась вверх, и казалось, что ей не будет конца... Однажды, оглянувшись, он увидел лицо Евтея: усы и борода его были мокрыми от пота, брови и шапка густо заиндевели, перекошенный от напряжения рот жадно глотал морозный воздух. Следом, низко опустив голову, точно старая вьючная лошадь, с отчаянным напряжением взбирался Савелий. «Мне тяжело, а как же они, старики, такие нагрузки выдерживают?» – удивленно подумал Павел, невольно замедляя темп.
– Пошто шаг сбавляешь? – сердито прохрипел Евтей. – Не сбавляй, не сбавляй! Гони ее, Павелко, гони! Покуда рысью не пойдет, гони...
– Давай, давай нажимай, Павлуха! Ишшо немного, и разбивать их будем, – азартно прохрипел Савелий.
По тому, что тигрица не обошла густой островок колючего элеутерококка, а прошла через него напролом, Павел сделал вывод, что она уже спешит оторваться от преследования – шаг ее сделался шире. Наконец под вершиной горы, в чистом дубняке, тигрица, прекратив подъем, пошла вдоль склона размашистой рысью. Тронув рукой след, Павел срывающимся от волнения голосом крикнул:
– Пошла! Пошла рысью от нас!
– Дак чо рот раззявил? – возмущенно затряс головой Савелий, удерживая за поводок встающего на дыбы Амура. – Чо рот раззявил?! Стреляй! Стреляй, тебе говорят! – Савелий суматошно замахал рукой, обернулся к Николаю, торопливо снимавшему из-за спины карабин, закричал и на него: – Стреляй! Стреляй быстрей! Как беременная баба копошится... не мог приготовиться зараньше?
– Да угомонись ты, отец! – огрызнулся Николай. – Вечно ты...
Но голос его утонул в грохоте выстрела. Быстро передергивая затвор, Павел выпустил в воздух всю обойму.
После выстрелов на несколько мгновений воцарилась звенящая тишина. Павел оглянулся на Евтея, не зная, что делать дальше.
– Беги по следу! – крикнул тот. – Стреляй на ходу!
– Беспрерывно по очереди стреляйте! – продолжал заполошенно взмахивать рукой Савелий, напирая на Евтея. – Чо стоите, мать вашу? Павлуха, беги по следу! Николай, стреляй! Стреляй, тебе говорят! Оглох, что ли?
Суматошное ли настроение Савелия передалось собакам, или вид убегающего по следу Павла смутил их, но только оба пса, взвившись на дыбы, подняли злобный лай и визг, и в это же время оглушительно загремели выстрелы Николая – он стрелял без пауз, звуки выстрелов сливались в сплошной гул, и Павел, успевший зарядить свой карабин новой обоймой, продолжил этот громоподобный гул. Затем наступила опять заминка, оба стрелка лихорадочно заряжали на ходу, но эхо выстрелов продолжало катиться над тайгой и сопками, и собаки за спиной у Павла злобно взвизгивали и лаяли, а Савелий хрипло, тяжело дыша, неугомонно кричал:
– Стреляйте! Стреляйте быстрей! Не давайте ей продыху!
Несколько раз выстрелил и Юдов, но звуки его гладкоствольного ружья по сравнению с выстрелами из ствола нарезного оказались негромкими хлопками, карабинные же выстрелы гремели, зловеще сотрясая ломкий морозный воздух. Казалось, будто гигантские плети безжалостно хлещут по гулким спинам сопок, похожих на оцепеневшее в страхе стадо мохнатых фантастических чудищ. Стреляя на бегу в воздух, Павел не забывал смотреть и под ноги, опасаясь споткнуться и сделать случайный выстрел. Не прошло, как показалось ему, и минуты, как пять обойм, лежащих у него в правом кармане, были расстреляны. Ствол карабина нагрелся, смазка на нем расплавилась и потекла на руки. «Ну и грохот подняли! – удивленно подумал Павел. – Услышит кто со стороны – испугается до смерти».
– Реже стреляй, Павелко, реже! – вклинился между выстрелов голос Евтея. – Экономь патроны!
– Пушшай стреляют, пушшай, пушшай! – азартно подбадривал Савелий.
– Да где пущай? Где пущай?! Все патроны расстреляет – чем другорядь тигру отпугивать станешь?
Расстреляв еще одну обойму, Павел увидел наконец раздвоенный след – тигрица крупной рысью пошла влево, а молодые резко повернули вправо, прямо вниз по склону, в пойму ключа.
– Евтей Макарович! Разбили! Разбили! – радостно сообщил он подбежавшему Евтею. – Вон она пошла в сторону...
– Хорошо, Павелко, молодец! – хрипло и тяжело дыша, проговорил Евтей. – Теперича пробеги по ее следу метров сто и выстрели вдогон ей раза три-четыре. Ежели след ее не повернет опять к молодым, тогда бегом напрямки возвращайся к нам. Мы за молодыми пойдем – догонишь нас, а ежели поворачивать она будет, тогда гони ее дальше и стреляй беспрерывно.
– Все понял, Евтей Макарович! – крикнул Павел и, не раздумывая, кинулся по следу тигрицы.
Сзади что-то напутственное прокричал Савелий, но голос его утонул в собачьем лае и визге; затем громыхнул выстрел, другой, третий – это стрелял Николай. Павел, приостановившись, тоже выстрелил, передернул затвор и, низко согнувшись под тяжестью рюкзака, обливаясь горячим потом, побежал дальше.
Миновав чистый дубовый склон, тигрица углубилась в густой сумрачный ельник и стала забирать вправо – ближе к молодым тиграм. «Неужели опять соединится с ними?» – забеспокоился Павел и выстрелил еще два раза. Справа внизу громыхнул выстрел Николая. Взбодрился Павел, чуть расслабился, но продолжал идти по следу, зорко шарить глазами по сторонам, а карабин держал так, чтобы удобно было вскинуть его в любой момент...
От быстрой ходьбы с тяжелым рюкзаком взмокла спина. Продираясь сквозь ельник, Павел наткнулся правой щекой на сучок, с досадой провел рукавицей по царапине, боли не почувствовал, но, увидев на рукавице кровь, с усмешкой подумал: «Вот тебе, тигролов Калугин, и первая рана, полученная в схватке с тиграми».
След тигрицы все круче забирал вправо. Внезапно впереди посветлело, еловый лес распахнулся и выпустил Павла на крутой склон, заросший кустами лещины. Тигрица, точно испугавшись чего-то, резко отвернула влево и зарысила вдоль границы ельника в вершину кедрового распадка.
– Пошла! Пошла! – радостно крикнул Павел и выстрелил по направлению следа два раза. И опять тотчас же справа снизу в ответ громыхнул третий выстрел, туда и побежал Калугин напрямик через кусты, то и дело оскользаясь на крутом склоне и падая на бок, рискуя кувыркнуться через голову и сломать себе шею.
Николай больше не стрелял, но Павел уже отчетливо слышал лай собак. Догнал он тигроловов в пойме ключа.
Евтей и Савелий с трудом удерживали рвущихся собак.
– Ну што, ушла тигра? – нетерпеливо спросил Савелий.
– Ушла, ушла, прямо вверх ушла, – растирая разгоряченное лицо снегом, устало проговорил Павел, намереваясь присесть на корточки, чтобы унять дыхание и хотя бы чуть-чуть отдохнуть.
Но Савелий, радостно осклабившись, кивнул Николаю:
– Ну-ко, сынок, стрельни ишшо два разика, нагони собачкам азарту. – И, наклонившись к Амуру, отстегнул ошейник.
После выстрелов собаки, отпущенные тигроловами, обгоняя друг друга, молча умчались в чащу, и промысловики один за другим ринулись вниз по тигриному следу. Павел бежал последним, вслед за Юдовым, но вскоре Юдов начал отставать, отрываясь от Николая, и Павел обогнал Юдова, затем обогнал и Николая, Савелия, Евтея и, вырвавшись вперед, удивился тому, что смог не только преодолеть свою недавнюю неимоверную усталость, но и опередить всех. И все же усталость брала свое. Нельзя же бежать за тиграми бесконечно... Проклятый рюкзак! Он давит на плечи, точно скала, и одежда – как свинцовый скафандр – жарко, душно и тесно в ней, содрать бы ее и помчаться дальше в чем мать родила...
– Чуток притормози, Павелко, шибко бегишь! – хриплым задыхающимся голосом окликнул Евтей. – Не отстраняйся далеко, видишь, Юдов отстал?
– С этим Юдовым ишшо! – выругался Савелий. – Юдов! Мать твою! По готовой тропе неужто шибче не могёшь? Шибче беги, не то тигрица тебе задницу надерет! Заднего-то она и ловит завсегда! – И замахал нетерпеливо Павлу: – Беги, беги, Павлуха!
Несколько раз оглянувшись на бегу, Павел увидел, что угроза подействовала: трусоватый Юдов теперь бежал между Николаем и Савелием.
– Стой, Павелко! Стой! – Голос Евтея очень кстати. Сердце в груди бухает молотом – в самый раз успокоить его хоть на минуту, хоть на мгновение.
Подкинув на спине рюкзак, широко расставив ноги и согнувшись, Павел, не теряя драгоценных мгновений, отдыхает, вопросительно поглядывая на подбегающих тигроловов.
Подбежав, те тоже несколько мгновений стояли, низко согнувшись, усмиряя дыхание, растирая снегом потные, разгоряченные лица. Евтей, сдернув с головы шапку, прислушался, неуверенно сказал:
– Кажись, лают...
Павел тоже снял шапку и прислушался. Тихо, монотонно шумела тайга, гулко бухало в груди сердце, отдаваясь в висках тонким пульсирующим звоном; еще слышал Павел дыхание рядом стоящего Евтея, но больше никаких звуков уловить не мог.
– Не слышно лая, Евтей Макарович, показалось вам, должно быть.
– Ага! Есть лай! – обрадованно встрепенулся Савелий. – Лают, лают, сердешные!
И сразу лай услышали все тигроловы.
– Держут! Держут, сердешные! – Савелий торопливо нахлобучил шапку, тревожно сказал, обращаясь к Павлу: – Поспешать надобно, как бы тигра собак не покалечила. Устал впереди? Давай подменю тебя...
– Не устал, пустяки! – отмахнулся Павел, стараясь придать голосу как можно больше бодрости, и, видно, удалось ему это, потому что Савелий, одобрительно кивая, обернулся к Николаю и сказал восхищенно:
– Видал, каков? А ты говорил: сломается, не выдюжит. Давай, Павлуха, ишшо поднажми – экзамент твой ишшо продолжается!
Судя по тому, что лай раздавался все на одном месте, собаки держали зверя крепко. Тигроловы бежали по чистому дубовому склону, но там, где лаяли собаки, темной стеной стоял пихтовый лес. У границы пихтарника Евтей зычным голосом остановил бригаду:
– Стойте! Стойте, ребятки! Там, в пихтаче, рогульки мы не найдем, надо здесь их вырубить!
– Ох ты. В сам деле, Евтеюшко! – спохватился Савелий и, проворно сбросив котомку, развязал ее. Вытащив топор, подбежал к тонкому, с раздвоенной вершинкой ясеню и начал немедля, с остервенением рубить его. Через несколько ударов ясенек дрогнул, наклонился и, тонко заскрипев, упал в снег. На все это ушло у Савелия на более минуты. Затем, отрубив от начала развилки полуметровое древко в руку толщиной, бригадир ловко, двумя взмахами, отсек правую и левую части развилки, острые косые срезы еще двумя ударами затупил, чтобы, не дай бог, не поранить тигра, не выткнуть глаз ему острым концом развилины. Удовлетворенно осмотрев рогатину, Савелий кинул ее под ноги Юдову:
– Держи, паря! Вот тебе рогулина...
– Это мне? – Юдов поднял рогатину, недоверчиво и со страхом посмотрел на нее, крикнул убегающему к следующему деревцу Савелию: – Не коротко ли вы обрубили ее, Савелий Макарович? Больно мала она!
– В самый раз, паря, в самый раз! – отмахнулся Савелий, высматривая в вершине деревца следующую рогатину. – Ты думал, чем длиньше рогулина, тем безопасней к тигру подступаться? Шалишь – все наоборот!
Павел, тож срубивший к этому времени рогатину, услышав последние слова Савелия и глянув на рогатину Юдова, поспешно укоротил древко своей на целый метр.
– Мало, мало отрубил, Павелко! – насмешливо заметил Евтей, волоча мимо него увесистую дубовую рогатину. – Вершка два-три можешь смело еще отрубить. Черенок от вилашки, я ведь говорил тебе уже, не должен быть более одного маха на две руки. С длинной-то рогулей в кустах не развернешься, запутаешься, да и тигра удерживать потом сподручней будет, когда грудью на торец черенка надавишь...
Измерив черенок, Павел обнаружил, что он действительно длиннее, чем нужно, но отрубить целых полметра не поднималась рука, и, повернувшись к Евтею спиной, он сделал видимость, будто отрубает весь лишний полуметровый кусок древка, в действительности же отрубил не более вершка и, довольный этим, побежал к своему рюкзаку.
А собаки между тем, вероятно, заслышав стук топоров, залаяли смелей и настырней. Бросив след, Павел бежал теперь прямо на лай, и, чем ближе он приближался к нему, тем сильней нарастало в нем желание увидеть тигра. Ни прежнего страха, ни волнения он уже не испытывал. Он бежал на собачий лай с азартом охотника, думая только о том, чтобы настигнуть добычу, не упустить ее... Тяжелая рогатина мешает бежать – цепляется за кусты, за нижние ветви деревьев. Собаки лают совсем уже близко. Надобно еще пробежать вон тот затекший наледью ручеек, затем полянку к бурелому – а там, должно быть, и прячется тигр. «Скорей, скорей к нему! Держите его, собачки, держите, родимые! И совсем оно не страшно», – с легким даже разочарованием подумал Павел.
Но едва лишь успел он так подумать, как в следующее мгновение из-за бурелома, словно раскалывая землю на две половины, раздался громоподобный рык, от которого у Павла внутри все наполнилось холодом, ноги сделались неимоверно тяжелыми. Невольно замедлив бег, Калугин растерянно оглянулся на Евтея. Тот бежал с рогатиной на плече, низко опустив голову и, казалось, вовсе не обратил внимания на тигриный рык. Через минуту рык повторился, затем раздался истошный визг Барсика, басисто взлаял Амур, и все смолкло.
– Стой, Павелко! Подожди, не лезь в бурелом, – предостерегающе окликнул Евтей. – Кажись, Барсику нашему каюк... Изловил его...
Вновь раскатисто и жутко рявкнул тигр, коротко, испуганно пролаял Амур, где-то в стороне от него опять взвизгнул Барсик, и снова все заглушил леденящий душу рык. Тигроловы нерешительно остановились перед буреломом. Зверь теперь уже рявкал в буреломе непрерывно. Рычание его раздавалось то в одном месте, то в другом, так же в разных местах взлаивал и Амур: голос его был то злобным, то испуганным, но вот к нему присоединился обиженно повизгивающий голос Барсика. Видно, тигр гонялся за собаками.
– Ну, слава богу! – обрадовался Евтей. – Вроде жив Барсик.
Сняв рогатину с плеча и выставив ее перед собой, примериваясь к ней, Николай вопросительно глянул на разглядывающего бурелом Евтея.
– По-моему, там вовсе не тигренок, дядюшка, – сама тигрица. Очень уж голос басистый.
– Похоже, что сама и есть, – тоже напряженно вглядываясь в бурелом, неуверенно проговорил Савелий.
Николай тревожно посмотрел на отца, беспокойно оглянулся, тронул рукой приклад висящего за спиной карабина.
– Больно зычно и злобно рявкает, – продолжал рассуждать Савелий. – Индо мороз по спине! Неужто подвернула она к собакам? Как думаешь, Евтеюшко?
– Я думаю – не она, – уверенно тряхнул головой Евтей, продолжая изучающе оглядывать местность. – Если б тигрица там была, то давно бы она собак изничтожила. Молодой там, молодой – шуму много, дела нету! Просто басовитый, черт! Но все одно, в бурелом нам к нему не резон подлезать, попробуем обойти... А вы, ребята, – Евтей обернулся к Павлу, – как только выйдем к нему и он на нас прыжками пойдет, сразу рюкзаки на землю и плечо к плечу становись, рогатины крепче держать, чтобы лапой не выбил. – Он перевел строгий взгляд на Юдова: – И не дай бог кто из вас за спину спрячется!..
– А если, дядюшка, это все-таки тигрица – что делать будем?
– Что делать, что делать! – направляясь в обход бурелома, сердито сказал Евтей. – Раньше мы всяких ловили: и больших, и малых, кого собаки задержут, того и ловили. Ежели тигрица окажется, пойдем на нее – вот тебе и сказ весь! Не оставлять же собак ей на съеденье.
– Само подходящее для спору время выбрали, – ворчливо заметил Савелий.
Павел попытался обогнать Евтея, но тот молча указал рукой сзади себя. Сам же быстро и решительно обходил бурелом, одобрительно кивая каждому тигриному рыку, точно это был не грозный звериный голос, а приятная соловьиная трель...
Павел не то чтобы испугался – просто все в нем до последней малой жилочки словно перевернулось и тревожно напряглось. Этот жуткий леденящий рык точно взрывом разметал-рассеял прежний Павлов азарт – одна только мысль стучала теперь: «Не струсить! Не подвести Евтея!» И, повинуясь этой мысли, он готов был бежать сейчас за Евтеем хоть в жерло вулкана...
Вот опять отчаянно взвизгнула собака – на этот раз это голос Амура, – зацепил тигр, видно, и его. Отвлекая внимание зверя на себя, злобно залаял Барсик. Лай собак, рычание тигра, тяжелое дыхание бегущих через бурелом охотников, бородатые сосредоточенные их лица, массивные кривые рогатины на плечах, темный лес, мертво лежащие на земле валежины, пауками вздыбленные и застывшие выворотни – все это мгновенно отпечаталось и накрепко вошло в сознание Калугина чрезвычайно напряженной, угнетающей, но вместе с тем и чем-то необъяснимо притягательной картиной, – так бывает, вероятно, когда идешь по краю пропасти – и страшно, и хочется заглянуть в нее...
