Текст книги "Тигроловы"
Автор книги: Анатолий Буйлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
– Вот-вот, только в этом, ребятки, и выход – поймать их побыстрей! – азартно закивал сторож и, подозрительно оглянувшись на дверь, понизил голос: – Изловите их тихонько, и все шито-крыто! Кто вас ревизировать будет? Сёдни вы их поймали или две недели назад? Скажите: в тайге их держали, не на чем было привезти. Во-от! – Сторож даже облегченно вздохнул, помолчал, что-то соображая, и вдруг, точно вспомнив нечто важное, спросил: – Да, а это, пойманных тигров-то как вы в тайге содержите? Так связанные и лежат все время, али вы их на цеп привязываете? Я в кине видел: на цепах лепарды пятнистые расхаживали.
– Ты в кине на первом ряде сидел, дед, али на последнем? – сдерживая улыбку, спросил Николай.
– На первом, на первом!
– Да хватит вам зубоскалить попусту! – мягко перебил сторожа Евтей. – Отловленных тигров мы в сруб сажаем, вот и вся история. А ты вот скажи нам, уважаемый, вот что – не слыхал ли ты про тигриные следы?
– Да как не слыхал? Слыхал! У нас этих тигров нонче нашествие! – радостно выпалил сторож.
– Ты погоди, погоди, уважаемый, – вкрадчивым голосом остановил Евтей сторожа, пересаживаясь с табурета к нему на топчан. – Ты не торопись, по порядку обскажи нам, где, кто и когда видел хоть один тигриный следок?
Все напряженно и с надеждой смотрели на сторожа, и, поймав на себе эти взгляды, почувствовав важность момента и своей фигуры при этом, дед подтянулся, напрягся лицом и, помедлив, должно быть, тоже для вящей значимости, сказал, загибая мизинец на левой руке:
– Ну, к слову, наш заготовитель Никитенко позавчера ездил на деляну за дровами и видел там тигриный след. Это раз. Во-вторых, Михайло Крутилин неделю тому назад двух тигров видал – кабана задавили, секача килограммов на триста. Это два. Потом, потом... дай бог памяти, ага! На тепляке по лесосекам штук десять тигров бродит. Собаку у Цезаря съели тигры, и сам он в тепляке от них цельну неделю спасался не жрамши, не пимши, пока трактор не пришел, все сидел возле печки – огня-то боятся оне! Боятся, да?
– Боятся, боятся, уважаемый, – охотно закивал Евтей. – Ты дальше перечисляй, очень нам все это надо знать.
– Та-ак... Еще недавно у Вощанова тигрица съела четырех собак, кабана они задержали, а она за одну минуту и кабана убила, и собак растерзала, и самого Вощанова едва не придушила – он успел пальнуть по ней выше головы, когда она прыгнуть на него изготовилась. – Сторож несколько мгновений помолчал, как бы давая тигроловам переварить услышанное.
И тигроловы понимающе переглянулись.
– Ну, дальше, дальше, – пряча улыбку в бороду, подбодрил сторожа Евтей.
– Ну, дальше стрельнул Вощанов будто бы по ней – она и ушла. Это для обчества, стало быть. – Сторож подмигнул Евтею. – Для конспирации, а в сам деле пульнул он ей, хищнице полосатой, промеж глаз. Неужто цацкаться будет?
– Ты думаешь, порешил он ее? – заговорщицки спросил Евтей, с трудом удерживая улыбку.
– Верняко-ом! Приши-ил! Закон – тайга, медведь – хозяин! Кто его там ревизировать станет, Вощанова?
– Но это уж не наше дело, уважаемый, ты про тигров-то еще вспомни, – нахмурился Евтей.
– Да-да, не наше, не наше дело, – спохватился сторож. – Про тигров еще. Так, кто там еще видал?.. – Дедок закатил глаза к низкому, чисто побеленному, залитому ярким электрическим светом потолку, пошарил по нему взглядом, припоминая, затем уперся взглядом в пол, но и там, не найдя никакой зацепки для памяти, со вздохом признался: – Запамятовал! Кто-то еще будто видал, но запамятовал! Да и не прислухался я; говорят кругом, а мне без надобности – ловить я их для цирка не собираюсь.
– И правильно делаете, – с напускной серьезностью заметил Николай.
– Погоди, племяш, мы тут не все еще выяснили. Так, стало быть, уважаемый, на лесосеке видел след заготовитель, а на секаче – Михайло Крутилин?
– Они, они! Никитенко и Крутилин! И еще на тепляке Цезарь...
– Цезаря мы оставим на потом, у твоего Цезаря шибко много их, а нам всего двух разрешено отловить. А скажи нам вот еще что: где эти мужики проживают, как найти их?
– А чо их искать-то, их и искать нечего. Михайло-то прямо против клуба живет, а Никитенко, тот сам сюда утром заявится – на заготпункте пушнину будет принимать. – Сторож поднялся, снял с вешалки шапку, не торопясь, аккуратно нахлобучил ее по самые брови, кажущиеся приклеенными, и спросил неуверенным голосом: – Ну чо, хватит вам этих тигров или не хватит? – И предложил с искренней готовностью: – А то я вам еще сейчас припомню. Тут их мульён – тигров этих...
– Не надо, не надо больше припоминать! – поморщился Евтей. – Хватит нам с избытком. Спасибо!
– Ну тогда, ребятки, смотрите сами, – обрадованно закивал сторож. – Дело ваше. Тогда я пойду территорию обойду и домой спать направлюсь, а утром, часикам к семи приду. Чо мне тут делать? Теперича сюда при вас никто не сунется, вон каки волкодавы у вас, вмиг залают. А если из начальства кто заявится после кина, где, мол, Хохлов, скажите: пошел домой за чайной заваркой, чефирнуть, мол, захотел шибко. В сам деле, чо мне тут у вас место занимать? – Сторож, шаркая валенками, пошел к двери.
Сторожка была небольшая, но чистенькая, уютная и, главное, теплая. Поужинав и накормив собак, мужики в самом хорошем настроении и с верой в завтрашний день легли спать.
* * *
Никитенко пришел на заготпункт не к девяти, как сказал сторож, а на час раньше. Непомерно толстый, с отвисшими красными щеками, он, казалось, не вошел, а протиснулся в узкую дверь сторожки, шумно, тяжело дыша, поздоровался:
– Здравствуйте, тигроловы! Здравствуй, Савелий Макарович! Опять в наши края? Хохлов сказал, что тигриными следками интересуетесь?
– Ишшем, ишшем, Николай Павлович, с ног сбились. – Савелий с излишней торопливостью придвинул табурет; заготовитель благодарно кивнул и сел тотчас с таким блаженством, как будто только и мечтал об этом.
– Вы давно с центральной усадьбы? Как там наш уважаемый директор, Михаил Григорьевич, поживает?
– Да бог его знает, мы уж две недели бродим по тайге, следки ишшем. Сторож сказывал, будто следки ты видал недавно...
– Правду, правду сказал... Уф, ты! Жарко у вас натоплено. – Никитенко снял шапку из меха выдры, расстегнул на груди пуговицы темно-синего, подбитого ондатрой пальто. – Рад помочь вам, ребята. Значит, ситуация следующая. Три дня тому назад ездил я на промхозовскую деляну, ну и остановились в одном месте, слез я, пошел от дороги лес посмотреть, годный на строительство, – омшаник там собираемся построить. Ну вот, прошел метров сто, гляжу – след. Присмотрелся – тигриный! Совсем свежий, тепленький, прям парок над ним теплится. Да не один след-то. Похоже – два или три тигра прошли – один большой, два поменьше.
– Ты не ошибся, Николай Павлович? – радостно встрепенулся Савелий. – Может, это чушка с поросятами?
– Да ты что, Савелий Макарович?! – обиделся Никитенко. – Неужто я не смогу кабана от тигра отличить? Обижаешь!
– Да ты не серчай, это я так, для примеру. Больно уж часто кабаньи следы с тигриными путают, даже опытные охотники...
– Ну, опять ты про Фому! – обиделся Никитенко, и лицо его сморщилось – вот-вот заплачет. – Я ведь, прежде чем заготовителем стать, немало и тайги прошел, кое-что смыслю...
– Да мы тебя ни в чем и не подозреваем, – решительно вмешался в разговор Евтей и спросил с самым невинным видом, словно ради простого любопытства: – А по следам ты прошел хотя бы немного или сразу к машине заспешил?
– Немного прошел по ним... А к чему ты это, Лошкарев? – Никитенко посмотрел на Евтея с плохо скрытой неприязнью.
– Да ни к чему, просто надо всегда пройти по следу хотя бы немного, прежде чем точно установить, сколько зверей прошло и каких.
– А-а, ну это... это так. Как же, прошел немного...
– А сколько прошел? – все тем же нарочито равнодушным тоном продолжал допытываться Евтей.
– Что сколько – метров, что ли? – Никитенко беспокойно заерзал на табурете, отчего тот жалобно заскрипел.
– Ну да, метров или шагов, если хочешь, – насмешливо сощурился Евтей, не обращая внимания на укоризненно-предупреждающий взгляд Савелия.
– Да сколько метров – считал я их разве? Прошел немного, шагов несколько, да и повернул к машине.
– Ну метров хотя бы десять прошли вы по следу? – вежливо спросил Николай.
– Десять? – Никитенко с какою-то затравленностью или сожалением посмотрел на Николая. – Десять метров прошел, пожалуй. А какое это имеет значение, молодой человек?
– Для меня никакого, а для Евтея Макаровича, вероятно, имеет какое-то значение...
– Ну, бог с имя, с метрами-сантиметрами, – примиряюще сказал Савелий. – Ты вот ишшо, Николай Павлович, скажи нам: как добраться до того места, где след?
– Очень даже просто, Савелий Макарович. – Никитенко с кряхтением поднялся. – В десять часов наша промхозовская машина пойдет на деляну, вы на нее грузитесь – и айда! Шофер знает, где я с дороги сворачивал, так моим следом и выйдете, прямо на тигров.
– Мы вначале налегке съездим посмотрим, – осторожно возразил Савелий.
– Да чего там смотреть, чего смотреть? Верное слово тебе говорю, Савелий Макарович, не сомневайся! Прямо на след становись и веди свою бригаду, через пару дней поймаете!
– Да мы бы сразу поехали, – продолжал Савелий. – Да у нас ведь ишшо продукты не закуплены, и телеграммку вот деловую сын отобьет заместителю своему.
– Ну, смотрите, смотрите, вы – спецы! Мое дело – направление дать, а в остальном я вам не советчик. Одно хочу еще раз подчеркнуть со всей ответственностью, – Никитенко с неприязнью глянул заплывшими глазками на усмехающегося Евтея, – в следах я еще разбираюсь – не профан!
– Это мы еще посмотрим, – пробурчал Евтей вслед уходящему.
– Ну чо ты за человек такой, Евтей, неуживчивый? Пошто к нему-то цепляешься? Он вить добро дело для нас делает, – стал упрекать Савелий.
– То-то и видно, как он от добрых-то дел раздулся! – рассердился Евтей. – Верный пес он твоему Попичу – о здоровье его не забыл справиться.
– Ну, это его дело, Евтей, он нам следы показывает.
– Следы, следы! Ты думаешь: я зря его допытывал, сколько метров он по тем следам прошел? Он же ни хрена в следах не смыслит, и тайги боится как огня. В прошлом году бруснику принимал на верхнем перевале – от табора дальше кустов не ходил. Увидал на ключе след босой человеческой ноги, кто-то из ребят, видно, наследил, прибежал – едва отдышался от страха. В следах он разбирается! Тьфу!
– Ну дак чо, не ездить туда по-твоему, чо ли?
– Да разве я говорю, что не ездить? Непременно надо съездить. Такая наша участь теперь: всякие слухи проверять, на зуб пробовать. Павлика с Николаем оставим тут, пушшай продукты закупят, а мы вдвоем съездим. Как приедем – сразу к тому, второму, зайдем – к Михайле Крутилину?
– Вот-вот, к нему. Там тоже подозрительная история. Говорит – видел двух тигров. Да просто ли тигров увидать?
Николай вызвался один закупить продуктов, без Павла. Калугин только рад был этому. Отдав Николаю свою долю денег для закупки продуктов, он уехал с Евтеем и Савелием.
След оказался действительно не тигриный, а кабаний. Чушка прорысила, а за ней два прошлогодка прошли. Никитенко, наткнувшись на эти следы, к тому же не свежие, а двухнедельной давности, счел их тигриными и, круто повернувшись, заспешил к машине.
Обратно промхозовская машина должна была возвращаться только под вечер, ждать ее не имело смысла, оставалось одно – идти в поселок, до которого было около десяти километров.
Вначале Евтей материл заготовителя, а затем стал поддевать и Савелия, но тот, зная характер брата, терпеливо отмалчивался.
Через два часа Никитенко, закрывавший контору на обед, увидев подходящих к сторожке тигроловов, бодро крикнул им:
– Ну как, ребятки, на следах побывали?
– Побывали, побывали, паря! – насмешливо откликнулся Евтей, жестом руки останавливая порывающегося что-то ответить Савелия.
– Ну и как, подойдут вам такие следки?
– Замечательные следочки, паря! Токо беда одна небольшая...
– Что случилось? – В голосе Никитенко слышалась искренняя тревога.
– Да конфузик небольшой – у твоей тигрицы... копыта выросли! Язви тя в душу!
– Ты что там опять лаешься, Лошкарев? Какие копыта?
– Да чушка там прошла, Николай Павлович, – не выдержав братнего глумления над человеком, извиняющимся тоном крикнул Савелий.
– Не может этого быть, я же лично...
– Обсечка произошла, Николай Павлович! Ничего, это быват...
– Иди ему пособолезнуй, а то он сейчас от горя похудеет, как масло на сковородке оплавится, – проворчал Евтей, открывая дверь сторожки.
Николай, слышавший громкий диалог, ни о чем расспрашивать не стал, молча отложил в сторону газету, купленную на почте, снял с припечка и поставил на стол котелок с рисовой кашей, достал из мешка буханку свежего хлеба, колбасу, сыр, сливочное масло, затем также молча выставил кружки и миски. Старики, сняв шинелки и побросав их на топчан, торопливо уселись за стол.
После обеда тигроловы сходили к Михаилу Крутилину, но дома его не оказалось.
Слух о том, что они разыскивают тигриные следы, разошелся по всему селу.
На следующий день едва лишь ходившие на почту Евтей и Павел переступили порог сторожки, как Савелий, довольно потирая руки, сообщил, что был один пенсионер-охотник по фамилии Непомнящий, который родился в этом селе и знает окрестную тайгу, рассказал, что три недели тому назад видел на своем путике по Семенову ключу тигриные следы. До ключа по лесовозной дороге километров пятьдесят, а напрямки через перевал – вполовину меньше. Пенсионер согласился проводить тигроловов в свою избушку и показать следы.
* * *
Когда Непомнящий вошел в сторожку, тигроловы успели уже покормить собак, позавтракать, увязать котомки и сидели одетые, ожидая проводника. Степенно поздоровавшись, он удовлетворенно кивнул и сказал глуховатым, чуть охрипшим голосом:
– Снарядилися? Ну, порядок! Машина ровно в семь отходит, счас посидим на дорожку для фарту и пойдем. – И, сев на предложенный Павлом табурет, он деловито снял меховые с брезентовым верхом рукавицы, положил их себе на колени, расстегнул суконный бушлат на груди, достал папиросу и, к неудовольствию всех, закурил.
Среднего роста, кряжистый, с мускулистыми жилистыми руками, с широким морщинистым лицом, словно грубо вырезанным из ольхового нароста, с маленькими, широко расставленными глазками, острыми и холодными, он производил впечатление человека не просто физически сильного, но и хитровато-жесткого – себе на уме. Одет он был так, как подобает одеваться опытному таежнику: кроме бушлата из серого сукна на нем были такие же брюки с длинными заплатами на коленях и перетянутые на лодыжках белыми капроновыми лентами. Улы на ногах его были сшиты не из черной, фабричного производства кожи, а из кожи сохатого, кустарно выделанной; шапка тоже была сшита из продубленной до коричневого цвета овчины.
– А ты, Матвеич, ружьишко-то, хоть плохонькое, не забыл? – после неловкого минутного молчания уважительным голосом спросил Савелий.
– Ружье-то? Ружьецо взял. Берданка у меня затворная. За дверью оставил и мешок, и берданку. С морозу в тепло заносить оружие – только угроблять его – ржа заест, – рассудительно проговорил Непомнящий.
– Это верно, Матвеич, по-таежному, по-хозяйски, – закивал Савелий, многозначительно посматривая на скептически улыбающегося Евтея, точно хотел сказать ему: «Видал, каков? А ты сомневался!»
Но Евтей продолжал смотреть на проводника все с тем же недоверием.
«Ох уж этот Евтей – репей, не человек! Хоть бы с дурацкими вопросами не стал приставать... Ну, так и есть, уже нацелился...» – с досадой подумал Савелий.
– Значит, говоришь, Матвеич, ты нас к самому следу обещаешь подвести?
– Ну, а то как же? Как договорились с бригадиром вашим, Савелием Макаровичем, – гася папиросу о широкую ладонь свою и швыряя ее к поддувалу печки, с тою же степенностью сказал Непомнящий. – Ваши следы, мои пятьдесят рубликов, как договорено.
– А ты уверен, что там прошла тигрица с молодыми тиграми? Может, по следу волки или рысь прошла, а ты за тигрят их принял?
– Это, милый мой, совершенно немыслимое действо. Я тут с малолетства произрастаю и таежную науку до тонкостей изучил – будь покоен. – В голосе его было столько уверенности и убедительной силы, что Евтей даже смутился:
– Ты, приятель, не подумай, что я в тебе сомневаюсь, просто не мешает лишний раз спросить.
– Будь покоен! К завтрему на следах окажемся.
– Ну, пора, наверно, к автобусу, а то ишшо опоздаем, – засуетился Савелий.
В переполненный рабочий автобус тигроловы едва-едва втиснулись. Павел примостился на корточках у самого прохода, держась одной рукой за дверную скобу, другой – прижимая к себе Барсика. Он обратил внимание на то, что лесорубы, здороваясь с Непомнящим, разговаривали с ним тоном непочтительным, а иногда и насмешливо-пренебрежительным. Сам же Непомнящий, когда его спрашивали, куда он едет с тигроловами и не собирается ли он ловить тигров, отвечал невразумительно. «Боится, как бы не перехватили заработок», – с неприязнью подумал Павел.
Наконец, по знаку Непомнящего, водитель остановил автобус около моста через ключ. Выгрузившись, тигроловы с наслаждением вдыхали чистый морозный воздух, чуть припахивающий от дороги соляром и смолой от раздавленных колесами пихтовых веток, оброненных лесовозами. Легко вскинув на спину небольшой рюкзачок, повесив на плечо берданку и заткнув за пояс небольшой, в деревянном чехле, топорик, Непомнящий бодрым шагом спустился на лед речушки. Дождавшись тигроловов, обратился к Савелию:
– Вот там, в верху ключа, зимовьюшка есть. От нее по распадку подымемся на самую хребтину, оттедова до Семенова ключа совсем близко, – я энти места наскрозь прошел – будь покоен!
– Да кто ж сумлевается, Матвеич? Никто не сумлевается, – радостно кивал Савелий. – Известное дело, родимшись в тайге, тайгой и кормишься.
– Ну что, тогда пойдем помаленьку? – спросил Непомнящий то ли себя самого, то ли Савелия и, потоптавшись, пошел вперед, как и подобает идти проводнику.
Вначале он шел довольно быстро, где по льду ключа, где спрямляя излучины его через пойменный лес, но затем скорость его поубавилась. Он все чаще и чаще приостанавливался: то поправит рюкзачок на спине, то передвинет топорик за поясом с левого бока на правый, то словно прислушается к чему-то, высморкается. И наконец, остановившись вовсе, предложил идущему сзади него Павлу:
– А не пойти ли тебе вперед, молодой человек? Ноги, я смотрю, у тебя порезвей моих. Вот так прямо и прямо по ключу все держи и держи, а если отклонишься, я тебя сзади голосом поправлю, скажу праве – пойдешь праве, скажу леве – пойдешь леве.
– Вы мне скажите, сколько километров примерно до того зимовья, и я сам буду выбирать дорогу.
– А кто их мерял тут, километры эти? Сказывали, избушка прямо у ключа стоит. Потому и не отдаляйся от берега, а то, не дай бог, пройдем мимо.
«Ну, кажется, судьба послала нам второго Ивана Сусанина», – насмешливо подумал Павел, проходя вперед.
Речка не делала крутых петель, и ему не пришлось отдаляться от нее – шел он, как всегда, быстро, редко оглядываясь. Вскоре Непомнящий, идущий вслед за ним, вышагивал уже позади Евтея, затем пристроился за спиной Николая и наконец оказался последним.
К избушке подошли в полдень, она действительно стояла у самого берега речки, ее невозможно было бы проглядеть – долина в этом узком месте была вырублена и просматривалась насквозь, как футбольное поле. Кроме того, прямо к зимовью с низовий ключа, должно быть, от самой лесовозной дороги, сквозь плешины порубов тянулся чистый прямой волок, о существовании которого проводник, вероятно, не знал, иначе он повел бы тигроловов не по речке, а по волоку, тем более, что по нему тянулась старая, хорошо утоптанная тропа.
Не обратив внимания ни на волок, ни на тропу, нимало не смутившись тем, что избушка стоит на видном голом месте. Непомнящий, восторженно оглядев зимовье, сбросив рюкзачок и берданку, с неожиданным проворством юркнул в приоткрытую дверь и, тотчас же выглянув оттуда, радостно и удивленно сообщил:
– Слава богу, печка имеется, можно ночевать.
Тигроловы недоуменно переглянулись, а Непомнящий, широко распахнув дверь, уже заталкивал в печь сухие поленья.
– Ты что, Матвеич, ночевать, чо ли, тут собираешься? – осторожно спросил Савелий.
– Ну а то как же? Ясное дело – ночевать! – подтвердил Непомнящий, поднося к смолью горящую спичку и с детским восторгом любуясь расцветающим в поленьях пламенем.
– Так вить, кажись, рано ишшо, Матвеич? – досадливо поморщился Савелий. – Мы бы до сумерек десяток километров успели отшагать.
– Да что ты, Савелий Макарович? Бог с тобой! – испугался Непомнящий. – Дотемна мы все одно не успеем в мою избушку дойти.
– Так зато мы бы завтра к обеду пришли к ней и к следам завтра же успели. Нам дни терять несподручно, – рассудительно заметил Савелий. – Нам – чем скорей, тем лучше...
– Так я ведь говорю, что в избушку мы не успеем, – терпеливо повторил Непомнящий.
– Ну и шут с ней, с избушкой, Матвеич. – Савелий сбросил котомку, оглянувшись на чуть заметно усмехающегося Евтея, сказал, будто к брату только обращаясь, но так громко, чтобы слышал и проводник: – Ничо-о, Евтеюшко, счас мы почаюем и дальше пойдем, до хребта сёдни доберемся...
– Так я ведь говорю, что жилья на хребте нету, не слышишь, что ли? – все с тем же спокойствием сказал Непомнящий.
– Да нам и не нужна, не нужна избушка, Матвеич!
– Как же не нужна? Вот тебе раз! – Непомнящий заулыбался, точно услышал удачную шутку. – А где же мы ночевать-то будем? На улице, что ли?
– Зачем на улице? – удивился Савелий. – В тайге! В нодье переночуем!
– Это у какой такой нодьи? Нодья – это палатка, что ли? Нет там, на хребте, никакой нодьи!
Тигроловы удивленно переглянулись. Павел, сдерживая улыбку, чтобы не досадить уже расстроенному Савелию, отошел в сторонку и стал привязывать Барсика.
– Ты чо, Матвеич, сурьезно у нодьи никогда не ночевал? – после минутного молчания угнетенно спросил Савелий.
– Даже не слыхал, что это такое, – охотно подтвердил Непомнящий. – Это что, вроде как балаган или табор, по-вашему?
– А у костра ты когда-нибудь ночевал, Матвей Батькович? – строго спросил Евтей.
– Не-ет, у костра я тоже не ночевал: дурных нету – туберкулез подхватывать. Я все больше по байрачкам ночую.
– Значит, говоришь, все больше по байрачкам ночуешь? – Евтей укоризненно посмотрел на сникшего Савелия. – Ну-ну, правильно делаешь, Матвей Батькович...
– Матвеем Фомичом меня величают.
– Вот я и говорю, Матвей Фомич, правильно делаешь, что по байрачкам охотишься. – Евтей весело подмигнул вовсе сникшему Савелию. – По байрачкам оно, конечно, сподручней. Ну ничо, счас вот попьем чайку, напилим дровишек, подремлем, поспим, брюхо почешем и завтра до следующего зимовья как-нибудь дошкандыбаем, вот и день пройдет.
– Ничо-о, ребятки, ничо-о, – не замечая Евтеева издевательского тона, продолжал Непомнящий, закрывая дверцу разгоревшейся печки. – Счас мы зимовьюшку прогреем, чайком побалуемся. На-ко вот, молодой человек, ведерко, Павлом тебя звать, кажись? На-ко, Павел, посуду, говорю, да сбегай по воду.
С улыбкой приняв из богатырской ручищи Непомнящего ржавую десятилитровую банку из-под томата, заменяющую ведро, и черный от многолетней копоти чайник с отбитой во многих местах эмалью, заткнув за пояс топор, Павел с удовольствием пошел на речку.
Остаток дня тянулся нескончаемо долго; тигроловы от нечего делать напилили и накололи дров на неделю, отремонтировали надломленную стропилу, законопатили тряпьем щели изнутри в прогнивших углах избушки, подмели в ней пол и навели порядок. Вечером Непомнящий с достоинством принялся рассказывать им о том, как он лет пять назад убил жаканом громадного медведищу. И, чем больше рассказывал он о своих охотничьих подвигах, тем сильней убеждались тигроловы в том, что имеют дело не с профессиональным охотником и даже не с опытным любителем, а просто с обыкновенным крестьянином, если не боящимся тайги, как огня, то уж, во всяком случае, приходящим в нее без удовольствия, лишь в угоду корысти.
– Слушай, уважаемый Матвей Фомич, где ж ты работал до пенсии? – поинтересовался Евтей. – Ручищи у тебя, смотрю, как стяжки ореховые – не кузнечным ли делом занимался?
– Руки-то! Руки ничо-о – не жалуюсь, слава богу. – Польщенный, Непомнящий умиленно посмотрел на свои мощные, как лопаты, ладони. – Я этими руками доволен. А работал я, уважаемый, на хорошей работе – кочегарил в больнице да еще складом заведовал. Работка непыльная, дай бог каждому! – В голосе его звучали горделивые нотки: – На полторы ставки, по двести сорок рубликов в месяц выходило, да еще вот ружьишком, капкашками опять же прирабатывал – тоже, ежели с умом, доходец немалый. В прошлом году вот пенсию сто двадцать рублей отхлопотал.
– И долго ты проработал в этой доходной должности?
– Долгонько! Двадцать пять годков, ни меньше ни больше.
– А чего ж дальше работать не стал – и пенсию получал бы, и оклады свои?
– Оказия вышла! – Непомнящий помрачнел лицом, тяжело засопел. – Котельную, что была при больнице, ликвидировали и подсоединили к другой, интернатской, а там кочегаров полон штат.
– Ну, пошел бы на другую работу, – продолжал со скрытой усмешкой расспрашивать Евтей. – Твоими ручищами кувалдой махать.
– Не-е, с кузнечным делом я не связывался, да и зачем после пенсии работать – здоровье надрывать? Ежели бы за кузнечное дело платили бы сотни три...
– Ну, а кадровым охотником почему не оформишься?
– Еще похлеще придумал, – вяло отмахнулся Непомнящий и посмотрел на Евтея так страдальчески, как смотрят на безнадежно больного. – Кадровому охотнику надо план большой выполнять, да потом папоротник, да всяки разны травы да коренья собирать – комаров да клещей кормить. А то еще не простой клещ укусит, а энтот, как его? Энцефалитной, от которого помирают или уродами делаются. Не-ет, уважаемый, я до законной своей пенсии дожил, слава богу, и дальше сам себе хозяин – потихоньку, полегоньку – вот и буду прирабатывать. – Колючие глазки Непомнящего масляно заблестели. – Завтра на след вас выведу – пять червонцев в кошельке. Разве не заработок? Заработок!
– А может, с нами заодно и тигров пойдешь ловить? – стараясь придать своему голосу как можно больше серьезности, предложил Евтей.
– Да я бы и пошел, силы мне не занимать, – с озабоченностью сказал Непомнящий. – Да больно уж дело у вас рисковое – ненадежное: то ли поймаешь, то ли нет, то ли жив останешься, то ли в лапы к тигру попадешь – гори она ясным огнем, эта ваша тигра!
– А в тайге ходить ты не боишься, случайно? – напрямик и теперь уже серьезно спросил Евтей.
Непомнящий с полминуты молчал, что-то трудно соображая, почесал затылок, вздохнул и, неожиданно чистосердечно, даже словно бы с каким-то облегчением, признался:
– Без ружья боюсь, а с ружьем посмелее будто бы. Где чисто да видать далеко, там ничо-о еще, особливо хорошо по старым вырубкам ходить, а где тайгища, не тронутая пилой, темная да дремучая, – тако место я стараюсь обойти. Тигры да рыси в само таких местах и затаиваются. И сколько этой тайги еще осталось! Пилют, пилют ее, а все конца не видать! В старину, читал я, выжигали тайгищу, а на этом месте огороды сажали, вот бы и у нас таку практику возвернули. Проку от нее, от тайги, – комарье да клещи!
Далее Непомнящий с несвойственной для его характера живостью принялся выдвигать проекты по выжиганию и истреблению тайги и засеиванию вместо нее кукурузы и сахарной свеклы, способными, по его мнению, спасти весь мир от неминучей голодной смерти, которая наступить должна, если этого не сделать, самое большее – лет через полсотню. Если выжечь тайгу и засеять кукурузой и свеклой, то можно продержаться и тыщу лет!
Тигроловы слушали не перебивая, с любопытством и удивлением, переглядываясь между собой, точно каждый хотел удостовериться, что он слышит то же самое, что слышат и другие.
Вначале Павлу казалось, что Непомнящий просто психически больной, но вскоре он понял, что именно так ему хочется оправдать Непомнящего, который был вполне здоров, здоров тем чрезмерным здоровьем, которым отличаются люди, пустые, недалекие и жадные. Они никогда не болеют и ни в чем не сомневаются.
После ужина, когда Непомнящий вышел на минуту из избушки, Евтей, не сдержавшись, передразнил Савелия:
– Путевый челове-ек! Медвежа-атник! Ежели вот эдак по байрачкам поведет он нас, то как раз к Новому году доберемся до следа...
– Сам же утром приветил его, чуть обниматься не полез, – виновато потупившись, осторожно напомнил Савелий. – Сам тоже обманулся, а теперича одного меня винишь.
– Да не виню я тебя, – досадливо поморщился Евтей. – Просто сам на себя досадую – не напороться бы опять на балабола. Чует мое сердце: хлопотная у нас завтра экскурсия намекнется с энтим Матвеичем.
– Уж как-нибудь ишшо день-два надобно потерпеть, лишь бы на след привел, а там деньги отдадим и распрощаемся с ним.
Но откуда было знать Евтею, что «хлопотная экскурсия» вовсе не «намекнется», а обрушится, и не завтра, а уже сегодня. И путь к следам окажется гораздо длиннее...
Тигроловы улеглись на нарах и приготовились окунуться в блаженную тишину. Так приятно, когда тело твое, уставшее, разгоряченное и обремененное дневным трудом, наконец-то обретает покой...
Но вот скрипнула дверь, вошел Непомнящий, сняв сохнувший над печкой бушлат свой, бросил его на нары, не торопясь разулся, повесил улы на вбитый в балку напильник и, потушив свечу, пробрался ощупью на свое место к стенке, рядом с Савелием.
Какое-то время в избушке стояла тишина, нарушаемая тихим потрескиванием горящих в печке поленьев. Но вот в эту благостную тишину, словно камушки по склону, покатился негромкий рассыпчатый храп. Павел, не переносивший храпа, недовольно поморщился и, перевернувшись со спины на правый бок, натянул шинелку на голову. Но храп накатывался все ближе и ближе и вдруг обрушился камнепадом, вдребезги разбившим и тишину, и мысли, и образы – все разлетелось, развеялось в грохоте неслыханного храпа.
Тигроловы, изумленные, замерли, как будто услышали среди зимы раскаты грома небывалой силы. Дальше началось вовсе невероятное: то нарастая, то затихая, чтобы вновь и вновь обрушиться небывалой силы душераздирающей гаммой звуков, этот храп заставил тигроловов буквально оцепенеть, и они лежали так, словно были загипнотизированные. А храп метался по тесной избушке, сотрясая стены и потолок, тщетно отыскивая выход в мировое пространство! И все это на высших, душераздирающей силы тонах – и час, и два, и три, и всю долгую-долгую, невероятно долгую и кошмарную ночь!
Не раз сквозь дрему, укутав шинелкой голову, Павел благодарил судьбу за то, что Непомнящий лег не на этой стороне нар, а на той – возле бедняги Савелия...
