Текст книги "Тигроловы"
Автор книги: Анатолий Буйлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– Пошто напрасна? – усмехнулся Савелий, переглянувшись с Евтеем. – Ежели она в другой район переходит, мы тада берем хворостину и, как корову, перегоняем тигру опять в разрешенный район, тут и ловим по закону.
– Нет, я кроме шуток спрашиваю, Савелий Макарович, очень мне интересно знать эту технологию.
– Ну какая тут технология? Поймаем в другом районе, не указанном в лицензии, а говорим, что поймали в разрешенном, вот и вся недолга. В крайнем случае, переоформят бумаги, да это волокита долгая с бумагами-то, лучше все по закону сделать: поймать в одном районе, а сказать – в другом. – Савелий вдруг засмеялся. – Однажды мы настигли тигрицу на самой границе районов, разбили тигрят – один убежал в запретный район, другой – в незапретный. Стали ловить перво-наперво незапретного. Поймали, в сруб определили. Ночью такой снег вывалил, что на второй день, сколько ни искали запретного – как в воду канул! Увела тигрица. И потом токо через полмесяца отыскали его опять на незапретной зоне, тут и поймали – сознательный попался, добровольно из запретной зоны ушел.
С водораздела тигры спустились по заросшему аралией волоку вниз на густо заросшие березняком и осинником бывшие деляны. Местами сквозь частокол мелколесья и аралии приходилось буквально продираться. На старых волоках всюду попадались следы изюбра. Наконец молодые тигры легли на снег; тигрица резко пошла рысью вправо, сделала полукруг и, взобравшись на огромный штабель ясеневых хлыстов, подобралась к лежащему за ним изюбру и прыгнула не него сверху, не дав ему даже подняться. От изюбра остались только голова с великолепными восьмиконцовыми рогами да клочья шерсти с требухой, расклеванной вороньем.
С южной стороны штабеля, где пригревало солнце, тигроловы разожгли небольшой костерок и подвесили над ним чайник. Пока закипала вода, Павел забрался на штабель, осмотрелся. Весь снег вокруг был истоптан тигриными лапами, местами желтыми и красными от крови, здесь же были видны и тигриные лежки.
Сквозь березняк увидел еще четыре таких же огромных штабеля ясеневых хлыстов метрах в двадцати друг от друга, судя по всему, эта заросшая площадь была когда-то верхним складом леспромхоза, но леспромхоз перешел на другие деляны, а штабеля ценного ясеня в полтысячи кубов по каким-то причинам вывезти не смогли, как не вывезли многие сотни других штабелей и тысячи бревен, разбросанных по делянам, волокам, вдоль дорог и по речным берегам...
«Сволочь какая-то бесхозяйственная! Сколько леса загубила! Сфотографировать бы это и в «Крокодил» сообщить».
Спустившись к костру, Павел возмущенным тоном рассказал тигроловам о том, что видел.
– Обычная история! – спокойно ответил Юдов. – Вот в этом штабеле кубов двести ясеня, кубометр ясеня стоит восемьдесят рублей и все дорожает с каждым годом. Считайте, сколько стоит этот штабель? Шестнадцать тысяч рубликов! А их тут пять штабелей...
– А куда же лесники смотрят? Пошто не штрафуют? – хмуро спросил Евтей.
Юдов удивленно взглянул на Евтея:
– Вы, Евтей Макарович, как только что родились на свет. Не так это просто, оштрафовать. Ну, штрафуют иногда. Впрочем, – Юдов махнул рукой, – штрафуют, да что толку – штраф не из директорского кармана, а из государственного. В годы войны за этот брошенный штабель кому-то бы крепко не поздоровилось, могли бы и срок намотать, а сейчас, плевое дело, списали, и дело с концом! В крайнем случае мораль почитали. А за такой экономический разбой пора по всей строгости спрашивать.
Обо всем этом Юдов говорил как-то умиротворенно, как о привычном и незыблемом. И это очень не понравилось Павлу. Он посмотрел на Юдова и с упреком, задиристо сказал:
– Вы обязаны штрафовать их беспощадно. Так, чтобы неповадно было.
– Попробуй побороться с ними, а я посмотрю на тебя. – Юдов смотрел на Павла насмешливо. – Думаешь, не пытались навести порядок? Пы-та-ались, и еще как, но все замкнулось на порочном круге. Вот сами посудите, мужики. – Юдов подбросил в костерок сухих веточек, примостился на бревне поудобнее. – Что такое наш лесхоз? Это маленькая, маломощная производственная организация. Нам дают план на заготовку дров, деловой древесины, орехов, ягод, грибов и всяких дикоросов. Кроме того, мы сажаем лес и тушим пожары в лесу. Рабочих рук в хозяйстве мало, техники не хватает, всего-то имеем: два стареньких трелевочника, две бортовые машины и один лесовозик, который чаще на ремонте, чем на ходу. Запчастей нет, если что-то сломается, приходится просить помощи у леспромхоза. И запчасти и технику дает нам в аренду леспромхоз. То есть, попросту говоря, мы во многом зависим от леспромхоза. Теперь подумайте: один раз мы оштрафуем их, другой раз, третий, а через неделю пойдем просить бульдозер или бензин. И что мы от них получим? Кукиш с маслом! Они от нас зависят, а мы от них зависим – вот вам и круг, как же его разомкнуть? – он посмотрел насмешливо на Павла. – Ты говоришь, что мы обязаны реагировать на каждое нарушение. Как же тут реагировать?
– Не любите вы тайгу, только о своем благополучии заботитесь, поэтому и бороться боитесь. Браконьера, который одно дерево срубит, вы смело хватаете за шиворот, штрафуете, пишете о нем в газету. А этих боитесь? – Павел кивнул головой на штабель. – Хреновые вы хозяева.
– Давайте-ка быстренько чайку по кружке глотнем и поскачем дальше, – позвал Савелий, – не дай бог в порубах ночевать придется, тут и нодью подходящу не найдешь.
Бригадир как в воду глядел – ночевать действительно пришлось в порубах, у плохой сучковатой нодьи. Верхнее бревно то и дело зависало на сучках, как на железных штырях, а в прогоревшей оболони образовывались сквозные щели, вокруг которых древесина начинала гореть слишком быстро, и приходилось верхнее бревно то и дело поднимать вагами и срубать выступавший сук.
...Петляя в порубах, в невероятном трущобнике, тигры вскоре задавили и съели еще одного изюбра. Но, если для тигров колючие заросли элеутерококка и аралии и тем более заросли березняка и осинника – как для рыбы вода, то людям приходилось буквально продираться через них.
– От беспутные! – ругался Савелий, выпутываясь из лиан актинидий или лимонника.
Павлу тоже хотелось душу отвести руганью, но он молчал, опасаясь, что идущие сзади воспримут его ругань как признак усталости, и Евтей опять начнет предлагать ему пристроиться сзади. Хотя, если быть честным, Павлу ужасно надоело продираться первым. Не устал он, нет, а просто опостылело ему разгребать руками эти бесконечные тонкие прутья и веточки, густой сетью стоящие перед глазами. Зато с каким удовольствием вступили тигроловы под вечер в кедровый лес. Павел, остановившись, начал озираться по сторонам.
– Чего увидал? – встревоженно спросил Евтей.
– Да ничего, просто удивляюсь, больно кедрач тут чистый, такое впечатление, что человек тут действовал.
– Да так оно и есть, Павелко! Неужто не видишь – бугорки вон кругом?
– Вижу бугорки – муравейники под снегом вроде...
– Пеньки! Пеньки сгнившие! – с каким-то даже торжеством произнес Евтей.
– О чем спорите? – спросил подошедший Савелий.
– Да вот показываю Павлу, как раньше леспромхоз хозяйствовал.
– А-а, это верно. – Савелий, оглядевшись, понимающе закивал: – Верно, верно, Евтеюшко, раньше они по-хозяйски рубили, не все подряд, как нынче, а выборочно, гнилую дупляну кедру не трогали, возили конем по ледянке – ледяной дороге, даже дерн в тайге не нарушали. И тайга после старых порубов, вишь, какая чистая стоит. А теперича все подряд стригут, и дупляну кедру, и развилисту – лишь бы грохнуть на землю!
Кедровый лес скоро кончился, и вновь начались поруба, из которых, казалось, никогда уже не выберешься.
– Язви тя в душу! – то и дело слышал Павел за своей спиной голос Евтея.
– Нешшастье! Истинно – нешшастье, Евтеюшко! – откликался ему Савелий.
Николай молчал, но, срывая досаду свою на Амуре, с силой дергал его за поводок, когда он застревал в кустах. Юдов, приотстав от бригады, тоже молчал, но мысленно, вероятно, проклинал свое тяжелое ружье, которое длинным стволом цеплялось за кусты.
* * *
В середине следующего дня тигриная тропа вышла на заброшенную лесовозную дорогу, кое-где уже заросшую березой и ольхой, и потянулась прямо по центру дороги к синеющим впереди крутым сопкам. Изюбры, вероятно, тоже любили пользоваться этой дорогой: следы их то и дело пересекали ее и тянулись вдоль обочин.
Часа через два ходьбы на крутом повороте тигроловы увидели оранжевый трелевочный трактор, он стоял посреди дороги и казался совершенно новым, только что поставленным тут, но росшие вокруг него нетронутые кусты свидетельствовали о том, что брошена машина лет пять тому назад. По тому, как равнодушно прошли тигры мимо трактора, стало ясно охотникам, что ходили звери этим путем не однажды и к трактору привыкли.
Сняв котомки, мужики с любопытством осмотрели трактор. Он был почти новый. Наверно, поломка была серьезная, если он остановился посреди дороги как вкопанный. Павел залез в кабину, подергал рычаги. Их заклинило, но все здесь было целое: и стекла, и сиденье, и приборный щиток. Павел поднял капот – двигатель тоже был на месте. Только сняли топливные трубки и пускач...
– Ну что, может, заведешь его, да поедем за тиграми на тракторе? – шутливо спросил Савелий.
– Нет пускача и топливных трубок, остальное все на месте! – удивленно воскликнул Павел, выбравшись из кабины и заглядывая на лебедку. – Даже трос с лебедки не сняли!
– Что трос – вон кувалда и ломик под щитом лежат! – тоже удивленно сказал Евтей, трогая рукой рыжеватую от ржавчины гусеницу, словно не доверял своим глазам, хотел удостовериться в том, что перед ним действительно самый настоящий железный трактор, а не фанерный макет его.
– Жалко, что он так далеко от Мельничного стоит, – с сожалением сказал Юдов. – Наш лесхозовский тракторишко весь уже расхлябался. Я бы этот трактор директору нашему продал. Он бы мне за такую находку сразу квартиру дал...
...Вскоре тигры свернули с дороги опять на поруба, но они были уже позапрошлогодние, кусты на них еще не успели вырасти. Но все равно идти здесь было тоскливо и трудно: всюду вдоль и поперек лежали либо спиленные, либо вывороченные с корнями стволы деревьев, задранные к небу, точно в судорожной мольбе, бесчисленные сучья-руки. Особенно хаотические нагромождения деревьев были вокруг мест, где производилась погрузка хлыстов на лесовозы: чтобы очистить площадку, мощные бульдозеры не только вывернули с корнями деревья и столкали их, как хворост, в большие валы, но и содрали дерн до коренных пород.
Пробираясь по делянам, тигроловы наткнулись на спиленный огромный ясень. Он привлек их внимание не столько размерами, сколько формой своей – крона его состояла из шести растущих от одного ствола ветвей, каждая из которых была в обхват толщиной и метров двадцать-тридцать длиной.
Павла поразило, что у ясеня был отпилен и увезен только основной комель метров шести длиной, а остальное, по массе своей в пять раз больше, чем комель, брошено.
– Видал, Викентий, как ваша служба работает? – кивнул Павел на вздыбленные к горизонту гигантские ветви ясеня.
За это штрафовать положено, – согласился Юдов. – Надо сучки отпиливать и осаживать на землю.
– Да я не про то совсем! – с досадой отмахнулся Калугин. – Я говорю про то, что пятиметровый комель увезли, а остальное бросили.
– А это... Это все по инструкции – все правильно, прямой ствол отпиливания около семейных сучков, а дальше – развилка или семейные сучки – это уже неделовая древесина.
– Да ведь эти сучки по массе в несколько раз больше комля!
– Ну и что? Я же говорю – неделовая древесина...
– Заладил: неделовая, неделовая... – передразнил Павел. – Вся древесина деловая – хозяева неделовые! Ведь ясень на фанеру все равно перемалывают в опилки, хорошую ровную древесину перемалывают, а можно было бы ровные стволы не трогать, оставлять для мебели, а вот кривые сучки, всякую неделовую, как ты говоришь, древесину перемалывать да делать из нее и фанеру, и деревоплиту, и все что угодно...
– А ты пойди в Министерство лесной промышленности, сделай об этом доклад, может, там тебя послушают, – язвительно сказал Юдов, оборачиваясь к Николаю, словно бы за поддержкой, и тот поощрительно кивнул ему:
– Верно, Викентий, верно. Я тоже советую Калугину пойти работать замминистра – такой талант пропадает...
Не вступая в пререкания, Павел обогнул верхушку ясеня и зашагал по тропе дальше, удивляясь тому, как быстро Юдов с Николаем нашли общий язык.
К вечеру стали попадаться свежие осенние поруба с еще не выветрившимся запахом смолистых опилок и раздавленной хвои. На многих поваленных кедрах висели большие желтые шишки, похожие на спелые ананасы.
Павел сорвал три шишки, две сунул в карман, третью принялся шелушить и щелкать орешки на ходу. Тигроловы последовали его примеру – очень уж соблазнительно желтели шишки на поверженных кедрах, да и вкусные, спелые семена оказались в них.
Побродив среди пней и не найдя здесь ни изюбриного, ни кабаньего следа, тигры резко повернули вправо, поднялись по склону до границы нетронутого леса, прошли вдоль нее километра полтора, то и дело заглядывая вниз на белую ленту дороги, вьющуюся по склону. Убедившись в том, что место это бескормное, опять круто повернули вправо, поднялись на водораздел, полежав тут несколько часов, спустились в пойму какой-то неизвестной тигроловам речки. Здесь, на склоне, и застигла охотников ночь. Выспались они плохо, чувствовали себя совершенно разбитыми. Но в этот день судьба уготовила им приятный сюрприз: тигры, спустившись со склонов сопок в долину пойменного леса, вышли неожиданно на проселочную дорогу с конскими следами и пошли по ней. Вскоре показались впереди поляна и стожок сена. Полежав на дороге и походив в нерешительности взад-вперед, звери свернули в густой ельник, огибающий поляну подковой.
– Дымом пахнет, – сказал Павел, принюхиваясь. – По следам пойдем или прямо по дороге?
– Пойдем по дороге, – сказал Евтей. – Жилье близко.
За стожком проселочная дорога влилась в другую дорогу, более торную, со следами вездеходных гусениц и машинной колеей. Пройдя по ней метров двести, тигроловы увидели одноэтажный двухквартирный дом с надворными постройками и большим огородом. И колючая проволока вместо забора, и шиферная крыша здесь, в глухой тайге, показались Павлу нелепыми.
Две лайки, белая и черная, привязанные под навесом сарая, подняли остервенелый лай, и тотчас же на крыльцо выскочил толстый лысый мужик в расстегнутом нараспашку егерском мундире. Увидав приближающихся к кордону вооруженных людей, он юркнул обратно в дом и тотчас вышел на крыльцо застегнутый на все пуговицы и в форменной фуражке.
Тигроловы к этому времени уже успели привязать собак.
– Доброго здоровья, хозяин! – бодро приветствовал егеря Евтей. – Пусти переночевать, а то до гостиницы шибко далеко идти нам...
– Здравствуйте, здравствуйте! – пробасил егерь, настороженно оглядывая гостей. – Ночевать – ночуйте, ради бога, да знаете ли вы, охотнички, куда попали?
– Куда ж попали? – с беспокойством спросил Савелий.
– Ведь здесь охотиться нельзя. Это заказник военно-охотничьего общества, а я здешний егерь Барсуков! – Он сказал это внушительным тоном и значительно посмотрел на Савелия, ожидая, должно быть, увидеть на его лице испуг или хотя бы растерянность, но заиндевевшие усы и борода Савелия дрогнули от улыбки.
– О-о! Паря! Заказник для проказников? Этто нам знакомо... Мы таких заказников-проказников немало видывали...
Уверенный тон Савелия, улыбки на заросших лицах вооруженных мужиков смутили егеря, но он вдруг отступил к двери и, держась за нее одной рукой, дрогнувшим голосом спросил:
– Вы охотники? А охотничьи билеты у вас имеются? И карабины у вас, смотрю. На карабины разрешение милиции необходимо иметь. Вот с часу на час должна приехать рейдовая бригада во главе с участковым – сможете ли вы перед ними документально оправдаться? – последние слова он сказал явно для острастки незваных гостей.
– Да вы нас не бойтесь, уважаемый, – поспешил успокоить егеря Николай. – Мы не охотники и не бандиты. И разрешение на оружие у нас имеется. Тигроловы мы. Вот бригадир наш, – Николай кивнул на ухмыляющегося отца, – Савелий Макарович Лошкарев, а мы все – члены его бригады.
– Тигроловы? Так чего же вы сразу не сказали? – обрадовался егерь, широко распахнув сенную дверь. – Проходите, проходите, гости дорогие! – И, спохватившись, внушительно сказал поднявшемуся на крыльцо Николаю: – А я вовсе и не испугался вас, просто малость решил предостеречься – уж больно рожи у всех у вас подозрительно заросшие.
– Потому и участковым решил попугать? – спросил Евтей.
– Да нет, рейдовая бригада в самом деле должна подъехать... – И, облегченно засмеявшись, махнул рукой: – Денька через три-четыре обещались.
Егерское жилье состояло из просторной кухни и комнаты-спальни. Даже с мороза, после ночевок у нодьи, это жилище показалось Павлу неуютным и грязным. Потрескавшаяся, с облупившейся штукатуркой печь; закопчен был и потолок, и стены; в углах черными лоскутами колыхалась паутина. Своей неряшливостью жилье егеря напомнило Павлу избушку Цезаря...
– А я тебя, Савелий Макарович, сразу-то не признал, – выставляя на плиту большой медный чайник и ведерную эмалированную кастрюлю, возбужденно проговорил егерь. – В прошлом году я ведь видал вас троих в Малиново, и собаки были с вами те же самые. В рейсовый автобус вы грузились. В феврале, кажись, это было? Точно, в феврале – вспомнил!.. Да вы посмелее, посмелее, ребятки, будьте как дома! – перебил он собиравшегося что-то ответить ему Савелия. – И еще я в газетке недавно читал, что тигров поймали двух. Славно работаете, славно! Значит, двух отловили, а теперь еще разыскиваете? Так всю зиму и бегаете за ними? Вот работа! Я сейчас вам борща согрею, похлебаете борщеца, сразу и на душе полегчает. Вы уж поди давно по тайге шастаете? Смотрю, пооборвались да щетиной позаросли, может, побриться кто пожелает? – Он посмотрел на Павла, лицо которого уже успело обрасти аккуратной светло-русой бородкой. – Могу бритву дать – хочешь побриться?
Но не успел Павел отрицательно покачать головой, а егерь уже смотрел на Савелия и рассказывал ему о том, как на прошлой неделе, уезжая в поселок, он забыл вылить из ведра воду и она за три дня промерзла до дна, а ведро лопнуло по шву. Задавая тигроловам вопросы, он тут же, не дожидаясь ответа, перескакивал на другое, и складывалось такое впечатление, что он спрашивал самого себя и сам с собой же разговаривал. Двигался егерь по кухне, несмотря на свое грузное тело, излишне суетливо. Павлу подумалось, что и суетливость хозяина, и его возбужденная болтовня вовсе не черта его характера, а скорее всего либо от искреннего желания угодить гостям, либо просто егерь в одиночестве намолчался и теперь старается выговориться перед людьми, да при этом еще людьми необычными – тигроловами!
И Павел оказался прав: егерь вскоре остепенился и перестал суетиться. Во время ужина при свете двух керосиновых ламп Павел хорошо разглядел его лицо. Оно было гладко выбрито, одутловато, с мясистым лилово-красным носом; на правой щеке в центре темнело, размером в копеечную монету, родимое пятно; под глазами висели мешки, а самые глаза были черными, как у цыгана, с хитренькими блестками в глубине. То и дело поглаживая пухлой волосатой рукой коричневую лысину, он, отвечая и рассказывая, смотрел не только на собеседника, но и успевал одновременно внимательно следить за всем, что делается в комнате.
Спросив тигроловов, кого как звать, и назвав себя Сидором Петровичем, егерь между тем обращался к одному только Савелию, и тот, польщенный вниманием, стал вдруг называть егеря на «вы».
После чая егерь снял китель, подсел на край скамьи ближе к печке и закурил. Воцарилось неловкое молчание. Юдов попросил у егеря папиросу и тоже закурил, к неудовольствию сидящего рядом с ним Савелия. Евтей, морщась от табачного дыма, тихонько покашляв и погладив бороду, спросил у хозяина:
– Давно егерствуешь в здешних местах?
– Пятый год пошел.
– А раньше где работал?
– Раньше-то? Раньше я на китобойной флотилии плавал. Китов разделывал, амбру выискивал, – усмехнулся егерь. – Потом китов запретили добывать – остался не у дел, тут и подвернулась эта работенка.
– Ну и как, доволен?
– Доволен вполне! – искренне сказал егерь. – Оно ведь, если с толком да с умом, то любое дело можно поставить на выгодные рельсы. Вначале боязно было: окладишко восемьдесят шесть рублей – смехота после китового промысла! Но потом ничего – приспособился. Первый год вдвоем мы тут обитали – старший егерь командовал заказником. Вот занудистый мужик! – Егерь покачал головой, поморщился и, бросив горящую папиросу в таз, повторил сердито: – Занудистый мужик! Ну никого в заказник без путевки из военного охот-общества не пускал! По сорок-пятьдесят протоколов за год составлял, и это ведь в таежной глухомани. Приехали однажды ребята с путевками, трех кабанов убили вместо двух – протокол составил! Завторга города оштрафовал и ружье забрал: без путевки с компанией тот приехал. У всех путевки, а у него не оказалось. Ребята уговаривают его: дескать, есть у него путевка, дома забыл – бесполезно! Твердит одно: «Принесешь путевку, документы на оружие, тогда и разговаривать будем». Вот такой занудливый человек был. За вредность стреляли в него дробью, это когда он еще в Хехцирском заповеднике работал, а все одно вредности не убавилось, двадцать лет в егерях работает – и все такой же неуступчивый.
– Так ведь, мил человек, егерь и обязан неуступчивым быть, – заметил Евтей. – Ежели он не будет никого штрафовать, зачем тогда и егерская служба?
– Да кто ж говорит, что не должен егерь штрафовать? – егерь с сожалением посмотрел на Евтея и, натолкнувшись на его суровый и умный взгляд, тотчас обратился к Савелию: – Никто и не говорит, что штрафовать не надо. Надо штрафовать, и чем больше, тем лучше, да не всех же подряд: браконьеров – штрафуй без жалости, а культурных, солидных людей – зачем же компрометировать? Ну, ошибся человек, документы дома забыл... Да и много ли надо этим асфальтным охотникам? Приедут, водочки, коньячку попьют, побеседуют мирно у костра, свежим воздухом подышут, ну – постреляют, душу отведут, не столько убьют, сколько набегаются, ноги наломают – так ведь это им отдушина в тесной душной жизни их городской! Это ж для них спасительный бальзам! Это ж тоже надо понимать. Ну, так или нет, Савелий Макарович? Понимать ведь надо людей, все мы не святые, а жить-то кажному хочется, и отдушину кажному хочется иметь. Так почему же нельзя все по-человечески понять и в чем-то снисхождение сделать задыхающемуся горожанину? – егерь говорил возбужденно и искренне, но вместе с тем и осторожно, но чувствовалось, что поднимает он эту тему далеко не в первый раз и готов слышать о ней самые разные мнения...
– Ну вот, положа руку на сердце, Савелий Макарович, прав я или не прав, в том, что нельзя на всех подряд цепной собакой кидаться?
– Дак об чем тут речь, Сидор Петрович, – неуверенно кивнул Савелий. – Знамо дело, с хорошим человеком – по-хорошему, а ежели злодей какой, то и по-плохому с таким-то можно...
– Вот-вот, Савелий Макарович! – обрадовался егерь, с упреком глянув на Евтея. – Я про то же самое и говорю...
– А где ваш напарник сейчас? – поинтересовался Павел.
– Оконфузился он в конце концов!
– Заворовался, что ли? – спросил Савелий.
– Да нет! В этом он неисправимый дурачок был. Власть превысил, да еще и не на своей территории – другому поселковому егерю помогал. Пожаловался тот: дескать, кто-то третий день подряд на «уазике» ночью по соевым полям ездит и стреляет коз из-под фар, а угнаться за ними не могу вот на своем мотоцикле, ну, тот-то и рад стараться: я, говорит, помогу тебе. Ну и подкараулил. Отстрелялись те, стоят при свете фар, свежуют козочку. Он, значит, подкрался к ним сзади из темноты да как-то умудрился три ружья, прислоненных к машине, сграбастать. – Егерь покачал головой и с невольным восхищением признался: – Ловок был Егор да рисков на подобные трюки! Ну, сграбастал он все эти ружья, за межу унес, потом к ним, к охотникам выныривает опять: «Руки вверх, голубчики!» А охотнички выпрямляются, и видит наш герой непосредственного своего начальника – главного охотоведа, а с ним его друзей, тоже начальников. Ну, посмеялись они, похвалили подчиненного за службу и просют ружья возвернуть. Егор уперся, как бык в стену. Вынул протокол и заполнил его по форме... Потом сграбастал ружья и айда в деревню. Ружья передал тому егерю. А тот егерь не дурак, ружья все возвернул на другой же день и протокол подписать отказался как свидетель. Ну, в общем, попрыгал, попрыгал Егор, а достать начальников не смог – больно высоко замахнулся, ну и подал тогда заявление на расчет. В охотничьем журнале как-то статейка была о нем. Будто бы в заповеднике в каком-то егерскую службу опять возглавляет – в пример другим ставят... И вот уж не знаю, не знаю, долго ли удержится...
Наверно, долго егерь разглагольствовал бы о бывшем начальнике своем, если бы не прервал его Савелий, увидавший на лице брата признаки недовольства и готовности ввязаться в спор, который не пришелся бы по сердцу хозяину дома.
– Ну да бог с ним, с твоим Егором, – решительно остановил егеря Савелий, вновь переходя на «ты». – Ты нам лучше вот что подскажи... След тигрицы с тигрятами ищем мы, не видал ли ты следков тигрят?
– Следков тигрят? Нет, кажись, малых следков не встречал. Больших следов много. Вон, кстати, метров двести от перекрестка через дорогу самчина прошел, и дальше ехать, к деревне – другой тигрище ходит прямо по дороге – вот такая лапа! – Он вытянул руки и сложил вместе две ладони. – По вездеходной подмерзшей колее идет и еще вдавливает, трамбует снег, как слон, в полтонны весом, дьявол!
– А этот, большой-то, до сих пор здесь ходит?
– Ходит до сих пор – куда ему деться? Позавчера его след видал в километре отсюда – он тут прописался постоянно, еще и при Егоре обитал, иной раз на край огорода приходит.
– А что лошадка, около стожка следы мы видали, бродит твоя? – поинтересовался Савелий.
– Лошадка-то? Лошадка казенная!
– И не боишься, что тигра ее задавит?
– Уж чего-чего, а этого не боюсь, Савелий Макарович, – улыбнулся. – Тигров тут полно, а живности домашней ни одной еще не тронули. Благородный зверь! Ни разу не покушался ни на лошадь, ни на корову.
– Так у тебя и корова ишшо имеется?
– У меня все имелось, Савелий Макарович, – с гордостью и сожалением сказал егерь. – Имелось до прошлого года, пока женатый был, а как ушла жена, так и некому стало хозяйствовать.
– Пошто ушла – небось жизнь в тайге прискучила? – участливо спросил Савелий.
– Ушла-то почему? Да так, характерами не сошлись, повздорили... А в тайге ей нравилось жить! Таежница была природная...
Егерю не хотелось, видно, ворошить больную тему: лицо его морщилось, глаза растерянно бегали, словно что-то пытались вспомнить и отыскать.
Савелию сделалось неловко, он покашлял, покивал сочувственно и спросил:
– На вездеходе-то сам ездишь? Смотрю, в гараже у тебя стоит – до-обрая машина, куды хошь на ней.
– Сам езжу, конечно, а то кто же еще? Малость в технике смыслю – в танковых частях служил, механик-водитель...
– А-а, ну тогда легче тебе управляться с ей... – Савелий опять покивал и, вероятно, чтобы совсем уже отвлечь егеря от невеселых мыслей, сказал: – Мы тут за перевалом брошенный леспромхозом трелевочник нашли, совсем ишшо хороший, новый, токо чо-то в моторе сломалось, может, наладил бы да и перегнал бы его к себе?
– Трелевочник? Нет, не надо, Савелий Макарович. Мне хватит этого вездехода на десять лет. Экспедиция тут в позапрошлом году стояла. Уезжать стала – вездеход мне оставили. Поговорил с начальником, сделал им доброе дело, ну, они и отблагодарили – списали вездеход: утоп, дескать, в речке. Мало будет этого, другой есть в запасе. В десяти километрах отсюда – новехонек стоит – бросили его, списали. Мотор у него заклинило... Ну, ладно, ребятки. – Барсуков поднялся, бросил в печь недокуренную папиросу и закрыл трубу. – Кормите собак своих, да, наверно, спать будем укладываться. В той половине-гостинице поселил бы я вас, но холодно там, да и поговорить мне охота с хорошими людьми. Как ты на это посмотришь, Савелий Макарович, если я всю твою бригаду в одной комнате укладу? Матрасов полно – десять штук, одеяла тоже есть, на полу постелетесь – пол теплый...
– Да нам после нодьи теперича и на голом полу – сущий рай поспать! Как тебе удобственней, так и укладывай нас.
Когда все уже улеглись, Савелий окликнул егеря:
– Слышь-ка, Сидор Петрович! Матрасов, я смотрю, у тебя много, и гостиница, говоришь, в той половине, – значит, стало быть, частенько к тебе гости наезжают?
– Гости-то? Да как сказать, – Барсуков беспокойно заворочался, тяжко заскрипели под его грузным телом тугие пружины. – Смотря по сезону: весной на пантовку приезжают. Летом – никого нету, один я тут. Осенью, в сентябре-октябре, опять наезжают на изюбриный гон, есть такие любители в трубу изюбра подманить, ну, зимой частенько наезжают...
– Ну и как, ты с имя ладишь, нет? Среди ихней братии и приверед поди немало?
– Привереды? Привереды есть! – Егерь вздохнул и вдруг, что-то вспомнив, хохотнул: – Да вот, кстати, недавно одного такого привереду привозили сюда. Ва-ажная птица! Два мужика бегают вокруг него на цыпочках. А сам-то – смотреть не на что: сморчок сморчком, живчик худющий! Издалека приехал. Изюбра пожелал убить, намекнул мне. Хорошо, говорю, будет сделано, есть у меня место, завтра отведу туда. Как же! Оказывается, он мечтает походить по уссурийской тайге один и изюбра тоже один, собственноручно, убить мечтает. Вот задача! Это, говорю, для него невозможно будет... Надо сделать – устроить! Ну, утром собрались, повез я их по дороге к перевалу. Высадил. Дорога чистая, снегом покрытая, неезженая, через нее изюбриные наброды. Вот, говорю, Эдуард Константинович, идите по этой дороге тихонечко и смотрите вперед: здесь часто изюбры вдоль дороги аралию грызут да и лежат тут же, – может, подфартит вам на счастье, а мы, говорю, будем тут вас дожидаться, как только выстрел услышим – сразу подъедем. Ну, прошел он метров полсотни, однако машет рукой мне. Подбегаю, думал, забыл он что, ан нет, показывает на след и говорит с тревогой: «Кажется, Сидор Петрович, этот след не изюбриный, не кабан ли это секач прошел через дорогу?» Да нет, говорю, Эдуард Константинович, это не секач, это мой сосед Никифор прогуливается тут; он, говорю, хороший джентльмен – не только человека не тронет, но даже и его добычу обходит стороной. «Какой еще Никифор? – недовольно спрашивает. – Это ведь заказник! И никаким Никифорам тут браконьерничать разрешения нет. Так-то вы участок охраняете?!» – Егерь опять хохотнул, поскрипел пружинами, подтыкая под бока одеяло, возбужденно и весело продолжал: – Ну, стало быть, слушал, слушал я его да и говорю: Никифор-то, говорю, Эдуард Константинович, тигр-самец. Он тут прошел... Что тут сделалось! Смотрю – побелел мужичок, заозирался вокруг да и говорит эдак вежливо: вы, говорит, Сидор Петрович, возвращайтесь к вездеходу и следуйте на нем от меня на дистанции видимости. А то человек я для тайги неопытный, неровен час, заблужусь, придется вам меня разыскивать, а это ни для вас, ни для меня непростительно. Ну я было хотел возразить: дескать, какая же это охота, ежели вездеход греметь будет! Ну, однако, ума хватило смолчать. Ну вот, отпустил я его метров на двести и поехал тихонько за ним. Километра два проехал, смотрю – назад идет, к вездеходу. Притомился! Костер развели, коньячку выпили, закусили плотненько. Дальше поехали. Он впереди крадется с ружьем, ажно на цыпочках привстает – добычу высматривает. А я сзади на всю тайгу гусеницами лязгаю, на малом газу соляром ее окуриваю.
