Текст книги "Месть за победу — новая война"
Автор книги: Анатолий Уткин
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)
Отчего потеряла влияние Британская империя? Оттого, что принимала активное и непосредственное участие в двух мировых войнах, доведших ее до измождения. Между тем, если бы Британия содержала большую армию в мирное время – убедительное для Германии сдерживание, то она не изошла бы жизненными силами в мировых катаклизмах. В пик имперского влияния (между 1870 и 1914 годами) Британия расходовала на военные нужды 3,1 % валового внутреннего продукта в год[306]306
Boot M. The Savage Wars of Peace. Small Wars and the Rise of American Power. New York: Basic Books, 2002, p. 351.
[Закрыть] – не столь уж напряженное бремя. Не более напряженно оно пока и у Соединенных Штатов, но несколько обстоятельств «работают» против продолжительного имперского всемогущества.
I. У власти в США республиканцы, доминирующий элемент их внутриполитической философии – снижение уровня налогов в стране. А ведь империя требует жертв, в том числе и финансовых. Даже на военные нужды Соединенные Штаты в годы «холодной войны» расходовали значительно больше, чем сегодня. Республиканцы президента Дж. Буша–младшего уже произвели несколько подобных налоговых сокращений. Не собираются ли они доминировать в мире «бесплатно», пользуясь просто ослаблением (последовательно) мусульманского мира после 1700 года, Китая после 1850 года, Западной Европы после 1914–1945 годов, России после 1991 года? Ведь все поименованные силы прилагают старания восстановить свою мощь – военную в том числе – и настроены на координацию своих усилий.
II. Встает вопрос, как могут Соединенные Штаты контролировать огромный внешний мир, если бюджеты двух главных механизмов–доноров, государственного департамента и Американского агентства международного развития совокупно составляют всего 1 (!) % федерального бюджета? Американское правительство тратит 16 % на военные нужды, но ведь империя не может жить одним лишь покорением непокорных.
III. Изменить функции военных? На этот счет внутри республиканской администрации идет борьба, и похоже, что побеждают те, кто, словами Джозефа Ная, предназначают военному ведомству ограниченную функцию: «Вломиться в дверь, избить диктатора и возвратиться домой, а не приступать к тяжелой работе создания демократического общества»[307]307
Nye J. U. S. Power and Strategy After Iraq («Foreign Affairs», July – August 2003, p. 67).
[Закрыть].
IV. Главное. Даже если Соединенные Штаты произведут более серьезную, чем просто создание министерства внутренней безопасности, внутреннюю мобилизацию, и идеологическую и материальную, все равно жестким фактом реальности будет то, что все более растущий объем процессов в мире остается за пределами контроля даже самого могущественного государства. У Соединенных Штатов нет инструментов, воли и психологического настроя на постоянной основе вмешиваться во внутренние дела бесчисленного множества государств, заниматься постоянным мониторингом происходящих в этих государствах внутренних процессов, силовым вмешательством на постоянной основе.
V. Трудности в Ираке начались не с выдвижением американских армейских частей против элитных иракских формирований, а после того, как эти формирования исчезли неведомо куда. Американский народ в общем и целом воспринял как «приемлемые» потери полутораста человек в ходе боевых действий между Тигром и Евфратом (примерно такими же были потери в афганской кампании). Но американское общество начало испытывать конвульсии после 1 мая 2003 г., когда президент Буш объявил об одержанной победе, а еженощные потери американских военнослужащих начали приближаться к цифре собственно боевых потерь. Мир оказался для американской армии и общества едва ли не более болезненным, чем объяснимый военный период.
Особое внимание следует обратить на демографические процессы, быстро меняющие мир и влекущие за собой последствия стратегического характера.
Соблазн нанести упреждающий удар получил общенациональное одобрение на выборах в ноябре 2004 г. Но, встав на этот путь, Соединенные Штаты неизбежно приговорены историей разделить судьбу всех претендентов на имперское всевластие.
Во–первых, все империи, пытавшиеся демонстрировать готовность к активной самообороне на своей периферии, неизбежно были вынуждены переносить (в конечном счете) поле битвы на территорию метрополии. Современная технология не позволяет герметично закрыть границы метрополии.
Во–вторых, предвосхищающие удары становятся в конечном счете контрпродуктивными для имперской безопасности, когда их следствием становится бесконечная череда конфликтов на имперских окраинах, восстания в прежде покоренных регионах, растущее недовольство как сателлитов, так и зависимых стран.
В-третьих, даже в зоне испытанных привилегированных союзников использование вооруженной силы грозит крушением имперских основ, столпов имперского могущества. Номинально независимые страны неизбежно интенсифицируют свое сопротивление диктату.
В результате не нужно даже смотреть в магический кристалл, чтобы предсказать увеличение проблем национальной безопасности США, а не ожидаемое уменьшение этих проблем. Бросим взгляд на не очень далекую историю. Как пишет Джек Снайдер из Института войны и мира Колумбийского университета, «чтобы гарантировать свои европейские владения, Наполеон и Гитлер пошли маршем на Москву, чтобы быть поглощенными русской зимой. Германия кайзера Вильгельма попыталась предотвратить свое окружение союзниками посредством неограниченной подводной войны, что бросило против нее всю мощь Соединенных Штатов. Имперская Япония, завязнув в Китае и встретив нефтяное эмбарго Америки, попыталась пробиться к нефтяным месторождениям Индонезии через Перл – Харбор. Все хотели обеспечить свою безопасность посредством экспансии, и все кончили имперским коллапсом»[308]308
Snyder J. Imperial Temptations («The National Interest», Spring 2003, p. 30).
[Закрыть].
Будут ли США стоять отчаянно на имперских позициях или сумеют, подобно Британии в XX веке, мирно сдать их? Пример Британии изучается в современной Британии с удвоенным вниманием. Свежая работа Найэла Фергюссона о подъеме и спаде Британской империи[309]309
Fergusson N. Empire. The Rise and Demise of the British World Order and the Lessons for Global Power. London: Basic Books, 2002 (курсив мой. Фергюссон как бы дает совет Соединенным Штатам. – А. У.).
[Закрыть] стала буквально обязательным чтением. Истратив непропорционально большие ресурсы в войне с бурами, видя одновременно подъем в Европе Германии, Британия отказалась от стратегии «блестящей изоляции» (что в применении к Соединенным Штатам является стратегией односторонности). Это и повело Лондон к союзу равных с Францией и Россией. История учит, что односторонние действия не спасли колоссальную Испанскую империю в XVII веке (герцог Альба в Нидерландах), не помогли Людовику XIV сохранить французское преобладание в Европе в начале XVIII века (маршалы Короля – Солнца на Рейне), не укрепили мир Наполеона (московская экспедиция Великой армии), не помогли кайзеру и фюреру («план Шлиффена» и «Барбаросса»).
Сражающиеся стороны в Ираке достаточно отчетливо понимают, что происходящая здесь битва идет не за то, кто победит в Багдаде, а победят или проиграют Соединенные Штаты с их новой доктриной. И в этом противники США в Ираке смыкаются с противниками «доктрины» в Америке – точно так, как это было во Вьетнаме.
У всех наблюдателей возникает общий вопрос, способны ли такие руководители, как команда Дж. Буша–младшего, на трезвый отход от гегемонии в случае непредвиденных препятствий, когда очередные – Иран, КНДР и далее по списку – «оси зла» введут Вашингтон в клинч с историей, с конечностью собственных ресурсов, с неготовностью американского населения нести жертвы в условиях малоубедительного их трактования? В декабре 2004 г. Дэвид Сэнгер в «Нью – Йорк таймс» предсказывает: «Вторая администрация Буша, не сдерживаемая осторожностью Колина Пауэлла, поведет Соединенные Штаты в нескончаемую череду конфронтации с миром, начиная с воинственного подхода к контролю над ядерными амбициями Ирана и Северной Кореи. Представление об ограниченности американской мощи начало тонуть в Белом доме»[310]310
«The New York Times», December 17, 2004.
[Закрыть].
Надежду в данном случае дает критическое восприятие американским народом своего афганского и иракского опыта (породившего столько новых проблем), а также резонный страх перед спровоцированием нежелаемого развития событий. Как пишет тот же Сэнгер, «Ирак сделал более трудным ястребиное поведение в этом Белом доме, потому что он связал американские боевые части и увеличил нужду в небесконечных военных ресурсах. У мистера Буша будет еще много оснований «звучать как ястреб» в Северной Корее и Вьетнаме, но у него уже будут ограниченные возможности». Иво Даалдер из Брукингского института склоняется к выводу, что «мы обязаны будем смириться с ограниченностью наших ресурсов». Более жесткий Пэт Бьюкенен утверждает: «Хотя у неоконов нет недостатка в планах «Пакс американы», президент Буш споткнется о грубую реальность – американская армия связана в Ираке и истекает кровью, при этом растущая стоимость войны, взлетающий к небесам дефицит, падающий доллар и отсутствие союзников порождают вьетнамскую дилемму».
«Доктрина Буша» уже показала свою ограниченность. Но идеологи типа Нормана Подгореца отмахиваются: «Президента Буша уже неоднократно недооценивали. Он будет вести себя с Ираном и Северной Кореей как и с прежними противниками»[311]311
Podhoretz N. The War Against World IV («Commentary», February 2005, p. 21).
[Закрыть]. В Северной Корее американцев останавливает боязнь отторжения Южной Кореи; в Иране – масштаб военной задачи, разбросанность ядерных объектов. Майкл Ледин из Американского института предпринимательства убеждает: «Если мы смогли сокрушить Советский Союз, воодушевляя и поддерживая весьма малый процент его населения, то шансы в Иране значительно больше»[312]312
National Review Online, December 5, 2004.
[Закрыть].
Америка не откладывает свою главную внешнеполитическую доктрину, и мы о ней еще услышим. «Доктрина Буша» отвергается большинством в Западной Европе, России, Китае. Исламский мир с ней ведет войну. Китай смотрит в будущее, Россия ищет независимое место, Европейский союз создает собственные вооруженные силы. В Западной Европе идет непосредственная атака на «доктрину Буша», на новую американскую стратегию: «Величайший недостаток новой американской доктрины лежит в национальной переоценке, в излишней склонности использовать военную силу и игнорировать иные системы ценностей и союзников. Вот почему эта доктрина не продержится долго»[313]313
Цит. по: Lambert R. Misunderstanding Each Other («Foreign Affairs», March/April 2003, p. 63).
[Закрыть]. Никто не желает даровать самой мощной стране мира право упреждающего удара и право суждения об обстоятельствах его применения. Это открывает перспективу весьма широкого альянса защитников собственного суверенитета. Это делает «доктрину Буша» препятствием для 95 % мирового населения.
Глава 11
СЛАБЫЕ СТОРОНЫ ИСПОЛИНА
Феноменальная мощь Соединенных Штатов как единственной сверхдержавы – военной, экономической, информационной – не нуждается в детальном аргументировании. Два обстоятельства – крах Советского Союза и невиданный экономический рост 1990‑х годов вознесли Америку на недосягаемую высоту могущества. Но даже имперский блеск не способен скрыть или закамуфлировать те слабые стороны огромного американского военного и экономического организма, которые дают отнюдь не лестную картину страны, претендующей на мировую гегемонию.
Во–первых, в 2001 г. прекратился этап исключительного по интенсивности экономического подъема. Достигнув цифры 12 трлн долл. валового национального продукта, экономика США прекратила свой бег, вступив в фазу депрессии. Индекс Насдак – индекс развития высоких технологий – рухнул, развеивая мифы о якобы преодоленном экономическом цикле на основе информационной технологии. В ту, клинтоновскую, Америку из внешнего мира шло 200–300 млрд долл. долларов в год, а в 2000‑е годы – только 20–30 млрд долл.
Во–вторых, по мнению растущего числа экономистов, «упадок и падение американской империи произойдут не из–за стоящих у ворот террористов и не в свете помощи террористам государств–изгоев, но из–за фискального кризиса современного американского государства»[314]314
Ferguson N. and KotlikoffL. Going Critical («The National Interest», Fall 2003, p. 31.).
[Закрыть]. В ближайшие пять лет 77 американцев, родившихся в эпоху демографического бума, начнут получать пособия по социальному обеспечению. Через восемь лет они станут пользоваться системой «Медикеэр». К тому времени как все они выйдут на пенсию в 2030 г., пожилое население США увеличится вдвое, а число обеспечивающих их благосостояние – только на 18 %. Рождающиеся сегодня американцы должны будут платить налогов вдвое больше, чем их отцы. Военные и прочие федеральные расходы после сентября 2001 г. заставили Бюджетную службу конгресса предсказать рост бюджетного дефицита в ближайшие десять лет до 2,3 трлн долл. Долг американского государства за это время увеличится на 9,1 трлн долл.[315]315
«The National Interest», Fall 2003, p. 24.
[Закрыть]. За последние 5 лет 44 % международных долговых обязательств оплачиваются в евро, а 48 %‑в долларах. Ослабление финансовой системы страны не может не влиять сдерживающим образом на ее внешнюю политику.
В-третьих, программа международной финансовой глобализации не удалась. Япония застыла с 1990 года, а в 1998 г. обнажилась уязвимость тихоокеанских «тигров», Мексики, Аргентины, Индонезии и, конечно, России. Выдвигаемый в качестве схемы мировой финансовой либерализации т. н. «вашингтонский консенсус» оказался губительным для возникающих и растущих экономик Азии и Латинской Америки. Ведущие страны начали очередной виток протекционизма. Одна только «стальная» война вызвала резкое отчуждение Соединенных Штатов и Европейского союза, России, Японии, Южной Кореи, Бразилии. Китай стал чрезвычайно притягательным направлением японских капиталов и товаров, и здесь на наших глазах возникает восточноазиатское экономическое сообщество, которое в будущем бросит новый вызов Америке. В результате есть немало оснований утверждать, что США сегодня пользуются меньшим влиянием, чем десятилетие назад, – и этот баланс продолжает меняться не в пользу Америки – в основном из–за того, что американский рынок ослабляет свою значимость для местных стран и в свете растущей зависимости Америки от иностранного капитала.
В-четвертых, ныне более 50 % готовых товаров и продуктов, потребляемых Соединенными Штатами, импортируется (рост с 31 % в 1887 г.). США ныне нуждаются в 600 млрд долл. ежегодно, чтобы оплатить этот импорт и покрыть дефицит внешней торговли. Америка как бы повторяет судьбу имперской Британии, которая в 1913 г. экспортировала огромные объемы капитала – 9 % своего валового продукта, финансируя Соединенные Штаты, Канаду, Австралию, Аргентину, а после Первой мировой войны превратилась в должника. Подобным же образом США после Второй мировой войны инвестировали во весь мир. А ныне Америка импортирует 6 % своего валового внутреннего продукта, черпая капитал не только из богатых Западной Европы и Японии, но даже из относительно бедных экономик. В текущее время Центральный банк Китая стал крупнейшим покупателем ценных бумаг министерства финансов США и совместно с Японским центральным банком обеспечивает почти 45 % текущего дефицита расчетов США. Международный долг США дошел до 30 % внутреннего валового продукта. Такой уровень внешнего долга обычно характерен для слаборазвитых стран – он делает страну–должника зависимой от экономических решений, принимаемых другими. (А Западная Европа увеличивает экспорт капитала, обретая все большее влияние на такие страны, как Россия, Бразилия, Турция.)
В-пятых, геополитики в Вашингтоне преувеличивают значение военной силы. Развитые страны мира не видят сегодня на горизонте военной угрозы. Электронно–космическая мощь США заставляет вспомнить поговорку: не стреляй из пушки по воробьям. При этом, инвестируя в свою военную мощь, Соединенные Штаты подрывают другие элементы своего могущества. Вооруженные силы могут сражаться, но им не под силу полицейские функции или меры по поддержанию мира. При этом огромный развивающийся мир никак не ощущает блага американского доминирования. Напомним, что США находятся на последнем месте среди стран – членов Организации экономического сотрудничества и развития по доле средств, выделяемых на экономическую помощь другим странам, – одна семнадцатая доля военного бюджета США. И американская помощь четко концентрируется всего на нескольких странах: Израиль, Египет, Колумбия и Иордания. США сегодня не могут ничего предложить многим важным странам. Результат: Вашингтон не смог «уговорить» голосовать за свой проект по Ираку даже такие относительно близкие себе страны, как Мексика и Чили, не говоря уже о Гвинее и Камеруне.
В-шестых, центром приложения американской силы стала не Западная Европа и не Восточная Азия (подлинные силовые центры мира), а прежде маргинальный Средний и Ближний Восток – от Бишкека до Йемена, от Каира до Исламабада. По существу, это означает, что Америка взваливает на себя ношу, которая никому не по плечу (демократизация арабского мира, индустриализация кочевых народов, построение наций на месте племенных союзов и т. п.). При этом американцы помогают Египту и Иордании с непосредственной целью предотвратить их помощь палестинцам, сокрушить демократическое движение в этих странах, обеспечить их связи с дружественными американцам феодалами Персидского залива. Может быть, в этих усилиях и можно увидеть благородную цель, но едва ли реалистичную. Ведь большая стратегия – это всегда создание шкалы приоритетов; а такая шкала, на которой исламский Восток значит для Америки больше Европы, едва ли делает честь самим стратегам. Мудрое ли это приложение американской мощи? Не важнее ли Ближнего Востока достижение дружественности с Россией, с Китаем, с Индией? Попытка укрепить глобальное лидерство посредством активизации на Ближнем Востоке – иллюзия или неверный расчет. Имперские увертюры в арабском мире способны лишь ослабить США в ключевой евро–восточноазиатской зоне.
В то же время Западная Европа после окончания «холодной войны» все меньше нуждается в американской военной защите. Даже на Балканах – в Боснии, Косове, Македонии. Она создает вооруженные силы ЕС вопреки очевидному сопротивлению Америки.
В-седьмых. Ярость 11 сентября 2001 г. исключила резонный, обстоятельный и уравновешенный анализ терроризма. Неоконсерваторы неистово, республиканцы энергично, демократы вольно–невольно обязаны в сложившейся морально–психологической обстановке стремиться к почти спонтанным силовым решениям, соглашаясь увидеть в Саддаме Хусейне некие дьявольские черты. Одно дело быть настороже, трезво–обеспокоенным, а другое – сводить стратегию к битве с практически невидимым врагом. Именно в этом и заключается сила терроризма – в подталкивании к иррациональным решениям, к эмоциональному всплеску вместо хладнокровного анализа.
При этом американцы, судя о других, с легкостью относят чеченский терроризм к сепаратизму. Если это так, то нечто другое, чем терроризм, можно без особого труда увидеть в колумбийской гражданской войне, в палестинской интифаде, в столкновении племен Афганистана, в иракском котле противоречий. И «перенос войны на территорию противника» (слова президента Буша–младшего) в Центральной Азии открыт для критики: военное присутствие вооруженных сил здесь (как и в Ливане, Саудовской Аравии, Ираке и др. местах) увеличивает степень угрозы и американским интересам и американскому военному персоналу. Многим американцам неясно, как «расширение системы американских военных баз может предотвратить террористические атаки на США»[316]316
Schwenninger S. Revamping American Grand Strategy («World Policy Journal», Fall 2003, p. 6).
[Закрыть]. Американскому обозревателю Уильяму Пфаффу, в частности, непонятно, «уязвимы ли базы «Аль – Кайды» с баз в Центральной Азии?»[317]317
Pfaff W. More Bases Won't Curb Terrorism («International Herald Tribune», August 2, 2003).
[Закрыть].
Могут ли США позволить себе боевые действия не против Ирака (23 млн жителей), а против Ирана (60 млн жителей)? Изоляция Ирана или КНДР может лишь стимулировать усилия по обретению ядерного оружия.
Америка в течение первого столетия своего независимого существования справедливо воспринималась как продолжение Британии. Америка делила с ней единство по расе, религии, этничности, ценностям культуры, богатству, политической традиции. Америка стала продолжательницей общеевропейских традиций между Гражданской и Первой мировой войнами (1865–1914 гг.). Но в этот период англосаксонской Америке удалось ассимилировать три вторгшихся новых компонента – ирландский, германский и славянский. Период сознательного сокращения иммиграции продолжался между 1920 и 1965 гг. Англосаксонская культура и сопутствующее ей кредо либеральных свобод сумели пережить эти испытания. И вот после ослабления иммиграционных препон в Соединенные Штаты после 1965 г. хлынул поток иммигрантов, среди которых никак не преобладали европейцы.
ЧАСТЬ III
СИЛЫ ПРОТИВОСТОЯНИЯ
Если стратегия «сдерживания» более полувека назад помогла Америке стать «осью» мирового развития, то неоконсервативная стратегия (которую нередко называют «мускулистой») грозит расколом Запада, вступлением Вашингтона в безвыигрышную гражданскую войну мусульман, отчуждением России и Китая, что не может в конечном счете не грозить истощением гиганта Запада, как минимум, по двум причинам: американский рынок становится все менее значимым; растет зависимость США от внешнего капитала. При этом не забудем и колоссального внутреннего неравенства: 1 % населения в США владеет богатствами большими, чем 95 % населения страны. Преступность – более 15 тысяч человек убивают в США ежегодно. В тюрьмах страны находится четверть заключенных мира. 40 % американцев не имеют страхования по здоровью[318]318
Prestowitz С. Rogue Nation. American Unilateralism and the Failure of Good Intentions. New York: Basic Books, 2003, p. 39.
[Закрыть]. Когда американские лидеры говорят о «расширении зоны свободы», они должны помнить об особенностях своего общества, претендующего на то, чтобы быть моделью. Гегемония Америки может затормозить многие процессы, но она не может сдержать мировой эволюции. Новый порядок поднимается в неожиданных местах и обретает никем не ожидаемую скорость. Совершенно неожиданно американцев не пригласили на встречу АСЕАН+3, куда входят члены Ассоциации стран Юго – Восточной Азии, Китай, Япония и Южная Корея. Этот блок имеет все возможности затмить не только США, но и НАФТА, объединяющую США с Канадой и Мексикой. Так рождается новая архитектоника мира.
А ведь совсем недавно Вашингтон был уверен в своих тихоокеанских позициях. Он использовал организацию Азиатско – Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) для сдерживания азиатского обособления, блокирования азиатского противопоставления экономической мощи Азии фантастическому исполину – Северной Америке. Едва ли в сторону сближения с США происходит региональное сближение Южной Америки. И даже в недавно немыслимой сфере военного соперничества с Соединенными Штатами обозначился своего рода прорыв: Европейский союз, значительно более населенный, чем США, начинает создавать свою военную систему. В ЕС уже существуют органы военного планирования,' здесь формируются силы быстрого реагирования. Европейская спутниковая система «Галилео» посягает на американскую монополию глобальной спутниковой связи.
Но более всего американских военных обеспокоило участие в проекте «Галилео» Китая – не только самой быстрорастущей страны, но и растущего конкурента в высокотехнологических сферах. КНР сотрудничает в космосе и с Бразилией, и с Россией. Исключительное впечатление вызвало в США согласие Китая принять у себя российские войска для проведения совместных учений. Пятнадцать лет назад представить себе военные учения без участия – при откровенном игнорировании – Соединенных Штатов было трудно. Сейчас создание торговых и военных блоков без американского участия стало реальным фактом жизни. В сторону от декларируемой американцами линии поведения идут Европа, Китай, Россия, Латинская Америка. Грубой военной силы оказалось недостаточно для контроля над миром.
Исключительное могущество Соединенных Штатов, возможно, было бы великим благом для человечества, если бы высшей целью американского государства было создание модели человеческого общежития по примеру того библейского «города на холме», о котором мечтал первый губернатор Массачусетса Джон Уинтроп в 1630 году. Если бы, достигнув преуспеяния (во многом благодаря междоусобным войнам конкурентов), Соединенные Штаты обратились к «менее счастливому» миру, лишенному экономических и социальных стандартов североамериканского гиганта, с помощью и состраданием, а не с яростным желанием продлить свою гегемонию бесконечно, даже если для этого потребуется – как этого требует провозглашенная в сентябре 2002 г. новая доктрина национальной безопасности США – наносить «предваряющие удары» там, где национально–эгоистичное руководство Америки узрит для себя потенциальную опасность.
Вся суть в том, что для американского правительства главенствующим надо всем благом является их безопасность, и ради достижения своей безусловной безопасности оно готово буквально на все. Но для огромного мира, для 95 % мирового населения, корчащегося в конвульсиях выживания, социального неравенства, экономической отсталости (обеспечения питьевой водой, в конце концов), безопасность некой процветающей страны, продление ее всемогущества на невообразимое время в будущем не может быть поддерживаемой обществом целью.
Для характеристики проблемы «блага или зла» Америки для мира как нельзя лучше подходят слова патриарха американской дипломатии Г. Киссинджера: «Как только держава достигнет всех своих целей, она будет стремиться к достижению абсолютной безопасности… Но, поскольку абсолютная безопасность для одной державы означает абсолютное отсутствие безопасности для всех других, она… может быть достигнута лишь посредством завоевания»[319]319
Kissinger H. A World Restored: Castlereagh, Metternich and the Restoration of Europe, 1812–1822. Boston, 1957, p. 144–145.
[Закрыть]. По этому пути и устремились Соединенные Штаты, посягая при этом на суверенитет других народов, что неизбежно превращает юношеское восхищение в твердую самозащиту зрелых людей и обществ.
К любому явлению можно относиться как к незрелому и эфемерному, но противостояние любой гегемонии являет собой самую устойчивую черту мировой истории. Индивидуумы и нации жаждут самореализации, а не сервильной устойчивости, они более всего ценят свободу, а не лакейскую сытость. Тому, кто не согласен с тем, что это главенствующая черта мирового процесса, придется еще в этом убедиться.
Много лет спустя после окончания вьетнамской войны экс–министр обороны США Р. Макнамара обедал с президентом Вьетнама. Тот повернулся к министру и задал заветный вопрос: «Разве вы не понимали, что мы сражаемся за национальную свободу? Никто из вас не читал историю Вьетнама? Вы что, не знали, что мы 1000 лет сражались за свою свободу с Китаем?» Нет наций, рожденных подчиненными, и светлая вера американцев, что они лучше знают, что нужно филиппинцам, вьетнамцам, афганцам, иракцам (и далее по списку), очень быстро превращалась – и всегда будет превращаться – в темную тоску непонимания очередной страны, предпочитающей свободную нищету экспериментам американских всезнаек. Как пишут в широко обсуждаемой сейчас на Западе книге о неприятии оксидентализма И. Бурума и А. Маргалит, «отторжение всего, что люди ассоциируют с Америкой, чрезвычайно сильно. Оно привлекает радикальных последователей ислама к политизированной исламской идеологии, в которой Соединенные Штаты являют собой инкарнацию дьявольского зла. Оно разделяется национально думающими китайцами – да и всеми прочими частями незападного мира»[320]320
Buruma I. and Margalit A. Occidentalism. The West in the Eyes of Its Enemies. New York: The Penguin Press, p. 2004, p. 4–5.
[Закрыть].
Америку не любят за разное. Немало тех, кто с неодобрением относится к глобальному распространению американской культуры и корпоративной мощи. Романтические поэты ненавидят коммерциализированный мировой метро–полис, традиционалисты презирают сексуальную свободу, трудящиеся страдают от превратностей капиталистического цикла развития и от жестокой конкуренции. Огромное крестьянское большинство мира слепнет от ярости к сверхэффективным производителям Канзаса и Айовы, обесценивающим их труд. Но наиболее разделяемо всеми чувство ограниченности своего суверенитета на фоне всеобъемлющей заботы Америки о своей безопасности.
