Текст книги "Утренний бриз"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
Сначала он смотрел на тяжелый из темного металла чернильный прибор, залепленный пятнами чернил. У подставки для карандашей, сделанной в виде распускающейся лилии, была надломлена ножка. Скользнув взглядом по комнате, он задержался на открытом сейфе. Во многих местах снаружи коричневая краска потрескалась и отлетела. На толстой дверце с блестящей никелированной ручкой, с внутренней стороны, виднелась зеленовато-красная фабричная марка, обведенная тонкой золотистой рамкой. Павел Георгиевич хорошо разглядел средневековый, с множеством башен замок на вершине холма. Затем взгляд Бирича скользнул по пустым полкам сейфа. Совсем недавно там лежали так необходимые ему документы, но сейчас он почему-то даже не ощутил горечи, была Только усталость.
Павел Георгиевич, упершись руками в стол, поднялся, подошел к сейфу, закрыл скрипнувшую дверцу и повернул торчавший в замочной скважине ключ. На кольце висело еще несколько ключей. Их Бирич убрал в карман, машинально дернул за ручку, проверяя, закрыт ли сейф, и медленно направился из кабинета.
Он был потрясен не только появлением ревкомовцев, не только тем, что остался жив, но их необыкновенным спокойствием, уверенностью, с какой они забрали бумаги и сообщили ему, что Клещин остается в Ново-Мариинске и за его сохранность отвечает он, Бирич. «Да как они смеют! Какая наглость! Их сейчас же схватят и пристрелят, как собак, стоит только мне крикнуть», – думал Бирич, но знал, что он не только не крикнет, но и будет оберегать Клещина. Почему? В благодарность за то, что ревкомовцы его не убили? Чепуха. Он бы, не задумываясь, немедленно уничтожил Клещина, если бы не новая, все крепнущая мысль о том, что этого большевика он должен взять под свою защиту. И чтобы об этом знали все! «Черт его знает, как все обернется, – думал Бирич. – Американцы могут исчезнуть неожиданно, а из Петропавловска или Владивостока так же неожиданно появятся большевики. И если я им попадусь в руки? К стенке сразу поставят. А тут будет козырь». Павел Георгиевич все больше и больше приходил к убеждению, что именно так и надо поступить. К нему возвращалось хорошее настроение. Правда, жаль, что из-под носа унесли документы ревкома, но черт с ними. Теперь они исчезнут надолго.
Бирич выглянул из дверей. Перед ревкомом было пустынно. Пурга уже стихала. Облегченно переводя дыхание, Павел Георгиевич спустился с крыльца.
Он зашел к Треневу. Тот встретил его подобострастно, преувеличенно восторженно:
– Павел Георгиевич! Милости прошу! Вы-то уже на ногах. Не то что мы, лежебоки. Русская лень. Вы же для всех нас пример, пример трудолюбия. Как говорится, кто рано встает, тому и бог дает.
Тренев суетился, всячески стараясь угодить Биричу. Теперь, после уничтожения ревкома, начнется дележка пирога, и, чтобы его не обошли, чтобы и ему перепал кусок пожирнее, надо заручиться поддержкой Бирича, и Тренев говорил, говорил, усаживая гостя на табурет.
– На бога надейся, а сам не плошай, – ответил поговоркой Бирич.
Тренев насторожился. Как понять Павла Георгиевича? Что это – намек на что-то? Тренев стоял перед Биричем чуть склонившись. Жирные волосы свисали вдоль щек, делая лицо Тренева еще более продолговатым, узким. На нем были написаны и угодливость и хищность. «Жаден, ох как жаден», – с неприязнью думал Бирич. Тренев показал на меховую, с белой опушкой жилетку, которая была на нем:
– А я вот собрался к вам. Не будет ли каких советов. Жизнь требует…
– Я с тем же к вам, – не дослушав хозяина дома, сказал Бирич. – На нас теперь ответственность за весь уезд. Порядок надо наводить. Справедливый порядок, по закону.
– Совершенно верно, совершенно верно, – закивал Тренев. – Вы же у нас…
– Соберите к обеду всех, кто с нами, – прервал его Бирич. – Общество изберет власть.
– Кого же в правление уезда думаете прочить? – спросил Тренев, надеясь, что сейчас будет названо его имя, но Бирич разочаровал его, пожав плечами:
– Вот сегодня и решим. Не возражаете, если в вашем доме соберемся?
– Пожалуйста, я буду рад, – Тренев широко развел руками. В эту минуту он ненавидел Бирича, но продолжал улыбаться, показывая свою готовность, услужливость. – Всех соберу.
Бирич направился домой с твердым убеждением и близко не подпускать Тренева к новому правлению уездом. У себя он застал Струкова, Учватова и американцев. Рули как ни в чем не бывало покуривал трубку, развалившись в любимом кресле Бирича. Кивнув Павлу Георгиевичу, он возобновил прерванный разговор со Струковым, который стоял перед ним, заложив руки в карманы галифе и неслышно покачиваясь с носков на пятки торбасов. Лицо Струкова было расстроенным, даже растерянным, но он внимательно слушал Рули.
– Колчак был обречен уже тогда, когда еще находился в Омске. Сейчас сами русские генералы не способны вернуть России прежний порядок. Но они этого не понимают. В России уже не может быть царь или диктатор. Здесь нужна республика нашего, американского типа. Вы должны научиться у нас и тогда…
– Пока мы будем у вас учиться, вся Россия станет красной! – крикнул Струков и вдруг, закрыв глаза рукой, простонал: – Партизаны во Владивостоке. Боже мой!.
– Я не ослышался? – Бирич вопросительно посмотрел на Рули. Американец указал мундштуком трубки на Учватова, потом на несколько листков радиограммных бланков, разбросанных по столу:
– Если верить этому мистеру и его аппаратуре. Я не думаю, чтобы мистер Учватов был сторонников или тайным агентом большевиков. Ха-ха-ха!
Рули показалось, что он сказал что-то смешное. Бирич схватил со стола бланки и быстро пробежал их глазами. Известия были ошеломляющие. Несколько дней Ново-Мариинск не имел связи с Владивостоком. Американские станции ничего особенного не передавали, и вдруг эти новости. Приморская земская управа объявила себя Временным правительством с вхождением в его состав коммунистов. Всеми военными силами командует Сергей Лазо. Перешла власть к Советам и в Благовещенске.
В комнате было тихо. Бирич медленно положил радиограммы на стол. Он был оглушен. Что же теперь делать? Бежать, бежать из Ново-Мариинска! Под ним словно дрогнула земля. Большевики овладели Владивостоком. Значит, с первым пароходом они будут здесь, и тогда придется отвечать за расстрел ревкома.
Бирич чувствовал себя в западне, которую сам же расставил. Его смятение, растерянность отразились на лице и были замечены Рули, который наблюдал за коммерсантом:
– Вы, кажется, расстроены, мистер Бирич?
– Я? Нет… хочу обдумать, – неловко отозвался Бирич. – Так все неожиданно…
– Все закономерно, – Рули постучал подошвой по полу. – Только нельзя терять под собой твердой земли. Будете крепко стоять на ней, ничего вам не страшно. Надо быть реалистом, а вы, русские, – романтики. Я хочу дать вам, несколько полезных советов.
– Я слушаю, – Бирич присел к столу. Американец незаметно показал глазами на Учватова. Начальник радиостанции, сидевший на краешке стула со сложенными на коленях руками, был весь внимание. Его тоже перепугали принятые сообщения.
Бирич понял Рули и сказал Учватову:
– Вы бы, Иван Захарович, надолго не оставляли радиостанцию. Могут быть экстренные сообщения. Прошу вас, следите, за всеми передачами.
– Хорошо-с, – Учватов нехотя встал. Бирич добавил, положив руку на бланки радиограмм:
– Об этих новостях никому ни слова!
– Что вы! – испугался Учватов. – Я только могу вам и господам нашим друзьям.
– Хорошо. Поступайте и дальше так же, – Бирич протянул руку Учватову. – Счастливо.
Когда начальник радиостанции вышел, Рули заговорил деловито и поучительно:
– События во Владивостоке обязывают нас несколько изменить тактику. Вы должны сейчас избрать здесь правление, которое бы по форме, внешне было близко или похоже на прежний ревком.
– Мы думали с господином Струковым об этом, – сказал Бирич. – Изберем сегодня Анадырский Совет…
– Который, я надеюсь, не надо будет расстреливать, – засмеялся Стайн, сидевший на диване и до сих пор не принимавший участия в разговоре. Усмехнулся и Рули, он одобрил услышанное:
– О! Совет! Это хорошо! Это солидная вывеска!
– Она будет походить на вывески многих банков, – снова вмешался Стайн. – Вносите ваши вклады – и вы окажетесь банкротами. Ха-ха-ха!
Бирич только сейчас увидел, что Сэм пьян, и брезгливо отвернулся. Рули коротко бросил Стайну:
– Замолчите!
Это был приказ, Сэм притих. Рули обратился к Струкову:
– Вы должны по-прежнему считаться большевиком. Сейчас это очень кстати! Кого предлагаете в Совет?
– Наверное, надо известных и уважаемых, – начал Струков. – Из коммерсантов и…
– Нет! – прервал его Рули. – Совет должен возглавить, – тут он иронически усмехнулся, – человек, который был с ревкомом, и это все знали, а стал нашим. Лучше из тех, у кого всегда здесь пустовато, – Рули похлопал себя по животу, – а хотелось бы набить, да еще за счет другого.
«Кого он имеет в виду?» – Обрадованный тем, что Рули не назвал его, Бирич быстро перебирал в памяти людей. Учватов? Нет, не то. Тренев? Этого надо подальше держать от себя. Он продаст в любую минуту. Это сволочь. Кого же? В комнате стояла тишина, и все молчали.
Струков был раздражен. Ему не понравилось предложение Рули. Дмитрий Дмитриевич уже не раз думал о том, что новое правление уезда должно состоять из сильных людей, которые бы смогли установить на всем полуострове твердый, почти военный порядок. И, как само собой разумеющееся, считал, что во главе правления должен быть он сам, ну а в помощники Струков наметил Бирича, Пчелинцева и Перепечко. Последнему, бедняге, не повезло. Струков равнодушно отнесся к смерти бывшего офицера. Она в нем не вызвала никаких переживаний. Дмитрию Дмитриевичу показалось, что его хотят оттеснить, преуменьшить его роль и заслуги в ликвидации ревкома. Он запальчиво начал:
– Я считаю, что управлять уездом сейчас…
– Должны мы, – перебив и продолжая его фразу, заговорил Рули. – Но в президентское кресло посадим того, кто выглядит розовым и не насторожит красный Владивосток.
Струков не мог не признать, что Рули прав, этот, понимая колчаковца, успокоил его, добавив с улыбкой:
– Вы остаетесь главнокомандующим военными силами, но в правительство входить не надо. Иногда популярность приносит вред.
– Председателем Совета я предлагаю Рыбина, – сказал Бирич. – Лучшей кандидатуры не найти.
– Рыбин? – Рули прикрыл глаза, почесал мундштуком верхнюю губу, вспоминая, о ком говорит Бирич. Потом кивнул: – Неплохо, очень неплохо! Рыбин вполне подойдет. Я надеюсь, что он красиво расписывается?
Струков и Бирич переглянулись. Они не понимали, что хотел сказать Рули. Рудольф улыбнулся:
– О, это чисто американское выражение. Президент должен красиво подписывать документы, которые ему предлагают. Это ведь очень утомительно, и остальное уже делают его помощники и советники.
Теперь расхохотались все. «Рыбин как раз для такого президента подходит», – с удовольствием и насмешкой думал Бирич.
– А главным советником у розового президента будете вы, – Рули мундштуком трубки, как пистолетом, нацелился в грудь Бирича. Павел Георгиевич смешался:
– Зачем же меня? Я думаю…
– Я уже думал и решил так! – бесцеремонно не выслушав Бирича, заявил Рули. – Вы будете хозяином. Ну и еще человека три себе подберите, которые бы понимали вас и не вызывали зависти у остальных.
«А главное – устраивали бы вас, мистер», – подумал Бирич и быстро прикинул, кого ввести в состав Совета.
…В доме Тренева – многолюдно, шумно, накурено. Многие были навеселе. Слышались возбужденные голоса. Темой разговора была смерть Бесекерского. Пожар, гибель в огне старого коммерсанта и его работников волновали собравшихся, кажется, больше, чем события, развернувшиеся накануне. Люди, точно сговорившись, старательно избегали вспоминать о расстреле ревкомовцев.
Не проспавшийся после вчерашней пьянки Щеглюк, первым наткнувшийся на уже присыпанные снегом обгорелые развалины дома Бесекерского, покачиваясь, бродил от группы К группе и заплетающимся языком говорил одно и то же:
– Исидор-то Осипович хотел погреться… и ух! – тут Щеглюк, потерявший где-то очки, закатывал близорукие глаза, вскидывал руки, и по его широкому лицу ползла пьяная ухмылка. – Поджарился, как куропатка! Хи-хи-хи!
Собравшиеся ждали Бирича. Тренев нервничал, часто поднимал полу мехового, расшитого цветным бисером жилета, доставал из маленького брючного кармана серебряные часы, бросал на них нетерпеливый взгляд и снова старательно прятал. Бирич запаздывал. Вместе с ним запаздывал Струков, Тренев понимал, что их задержка не случайна. В доме Бирича обсуждали состав уездного правления, и Тренева лихорадило – включат его или нет. Придут ли американцы?
Хлопнула входная дверь, и шум сразу стих, прекратились разговоры. Все смотрели на дверь. Только Щеглюк, похихикивая, продолжал бормотать:
– Хотел погреться и – ух! – поджарился, как куропатка…
Но на него не обращали внимания. Дверь распахнулась, и в нее ввалились Трифон и Толстая Катька. Молодой Бирич едва держался на ногах. Его глаза бессмысленно смотрели перед собой, но ничего не видели. Трифон цеплялся за Толстую Катьку. Она вырвала плечо из-под его руки и вдруг заорала весело, бесшабашно:
– Эх, голубчики мои! – И тут ее красное, жирное лицо перекосилось, и из глаз посыпались мелкие частые слезы. Она всхлипнула: – Собаки мертвяков грызут… А вы тут пьянствуете!
Она взметнула руки и, сжав огромные кулаки, ринулась на ближе всего стоявших к ней Сукрышева и Пчелинцева. Они едва успели расступиться, кабатчица, не устояв на ногах, рухнула на пьяного Щеглюка, и они оба оказались на полу.
Щеглюк закричал тонко, визгливо:
– Караул!
Катька мокрыми, раскисшими губами слюнявила лицо Щеглюка, который безуспешно пытался высвободиться из объятий и только мычал, а столпившиеся вокруг них люди хохотали. Они не слышали, как вошли Струков и Бирич. Павел Георгиевич наткнулся на Трифона, который, привалившись к стене, казалось, спал, уронив голову на грудь. Шапка с головы Трифона свалилась. Павел Георгиевич поднял ее, нахлобучил на голову сына и сильно тряхнул его за плечо:
– Трифон!
– А?.. – тот с трудом поднял голову и уставился на отца. Его глаза стали осмысленнее.
– Домой! – приказал с негодованием Бирич.
– Да-а… домой, – согласился Трифон. – Елена там… ждет… – губы его скривились, он тряхнул головой, точно стараясь привести мысли в порядок, и выбежал за дверь.
– Как бы глупостей не наделал, – сказал Струков. Бирич не успел ответить, к ним подскочил Тренев:
– Можно начинать?
– Да, – кивнул Бирич и направился к столу. Хохот потешавшихся над Толстой Катькой стих. Катьку выставили за дверь. Она, бухнув в нее ногой и сочно выругавшись, ушла.
– Господа, – Бирич скользнул взглядом по обросшим, красным, опухшим от пьянства лицам сообщников и подумал: «А маловато ведь нас. Вернутся охотники, растворимся, как соль в каше». Беспокойство и тревога не покидали Бирича, но он держал себя в руках. – Совершилось правое! Ревкомовцы, выдававшие себя за большевиков, оказались авантюристами и ворами. Они уничтожены как самозванцы. Сейчас мы должны избрать законную народную Власть Анадырского уезда и восстановить справедливость!
– Правильно! – закричал Щеглюк, и его поддержали все. – Верно, Павел Георгиевич! Сколько можно было терпеть? Всему есть конец! Спасибо Биричу, Струкову!
Люди кричали с преувеличенной горячностью. Они как бы хотели кому-то, а в первую очередь самим себе доказать, что правда на их стороне. Бирич понимал это, но Струков принимал все за чистую монету. Обычная трезвая оценка людей на этот раз изменила ему, и он с трудом скрывал самодовольную улыбку.
Павел Георгиевич не пытался прекратить шум. Он думал: «Пусть выкричатся. Покладистее будут». Бирич частенько поглядывал в сторону Рыбина, который держался позади всех тихо, незаметно и не кричал. «У него какой-то растерянный вид», – с неудовольствием отметил Павел Георгиевич и, как только установилась относительная тишина, сказал:
– Послушаем, господа, Струкова, который, как вам известно, тоже преследовался ревкомом за свои истинные большевистские убеждения.
«Разыгрываем спектакль», – усмехнулся внутренне Струков и, не поднимаясь со стула, заговорил:
– Нам надо избрать Анадырский уездный Совет, в который бы вошли представители от всех слоев населения Ново-Мариинска и были бы достойны нашего доверия.
– Почему Совет? – недовольно взмахнул рукой Пчелинцев.
– Это более совершенная форма правления. Она широко представительна и к тому же, господа, соответствует ситуации, – Струков сделал паузу, и ею воспользовался Сукрышев. Он провел по лысеющей голове ладонью, точно проверяя, на месте ли и гладко ли зачесаны редкие волосы, и спросил:
– Позвольте узнать-с, что это за ситуация?
Струков вкратце передал содержание радиограмм. Все притихли. На лицах отразилась тревога. Люди беспокойно посматривали друг на друга. Струков с презрением подумал: «Трусы» – и громко продолжал:
– Вот поэтому мы и создаем Совет, председателем которого избираем господина Рыбина.
Все обернулись к Рыбину, а он испуганно попятился назад, выставив перед собой руки:
– Нет, нет, не надо! Я не смогу!
Его черные глаза метались, а худое, с многодневной седоватой щетиной лицо посерело. Все на него смотрели, как на обреченного.
– Правильно! Его! Рыбина! – закричал Еремеев, и все обрадованно подхватили:
– Рыбина! Рыбина! Доверяем!
Секретарем Совета был избран Бирич, а его членами – Пчелинцев, Кочур и Чумаков. Чумаков носил большую светлую бороду. Она поднималась почти до самых глаз. Откуда он приехал, каково его прошлое – никто не знал, но Бирич приметил, что с переходом власти к ревкому Чумаков очень редко показывался в Ново-Мариинске. Он приходил с рыбалки только за покупками. Чумакова отличала хорошая военная выправка. Бирич полагал, что он – бывший белогвардейский офицер. Его и назвал Бирич вместо ранее намеченного Сукрышева. Чумаков спокойно отнесся к своему избранию, не испытав ни удовлетворения, ни раздражения. Чувствовалось, что ему это глубоко безразлично.
– Теперь, когда Совет избран, а вы, я вижу, довольны его составом, – не скрывая иронии, говорил Бирич, – Совет сообщит в Петропавловск о своем существовании и причинах своего появления, а также обсудит положение в уезде и решит, что нужно сделать в первую голову.
– Установить-с прежние цены-с! Прежние-с!
– Вытребовать долги!
– Оплатить уголь, который нас заставили бесплатно голопузым возить!
– Распределить поровну между коммерсантами все товары из государственных складов, поскольку у них нет хозяина, а то большевики приедут и все заберут!
Предложения, требования, обиды на ревком сыпались, как снег в пургу. Бирич с силой ударил кулаком по столу:
– Тихо! Галдите, как кайры на птичьем базаре! У кого есть просьбы или жалобы – пишите заявление в Совет. А сейчас я вот что хочу вам сказать. – Павел Георгиевич посмотрел на Струкова. Тот, как будто потеряв ко всему происходящему интерес, внимательно рассматривал свои маленькие руки. За время работы на копях они огрубели, ногти были обломаны. Бирич подумал: «Как ты отнесешься к моему подарочку?» – и, искоса следя за колчаковцем, сказал:
– В Ново-Мариинске остался в живых один член ревкома. Он только ранен.
– Кто? Где он? – посыпались вопросы. – Расстрелять его! Послать вдогонку за Мандриковым!
– Нет! – покрывая все голоса, возразил Бирич и увидел, что Струков, забыв о своих руках уставился на него. – Мы не убийцы и не террористы. Вчера мы наказали главных. Они этого заслужили. Один остался в живых. Его счастье.
– Расстрелять и его! – завопил Щеглюк, и снова у людей загорелись глаза, ожесточились лица. Ими овладела жажда убийства.
Бирич нахмурился.
– Неужели вы не понимаете, как для нас выгодно сохранить одному из членов ревкома жизнь? Мы, если понадобится, докажем, что расстреливали только тех, кто виноват, а не всех. К тому же этот человек был обманом втянут в ревком, служил для их грязных дел прикрытием. Мы все его знаем.
– Да кто же он? Назови! – потребовали участники собрания уже более спокойно. Их первый порыв расправиться с уцелевшим ревкомовцем сменился любопытством, и к тому же доводы Бирича звучали очень убедительно.
– Клещин! – назвал фамилию ревкомовца Бирич.
– А-а! Босяк! Голодранец! – раздались разочарованные голоса. – Ну, черт с ним!
– Мы, конечно, будем следить за ним, – пообещал Бирич, – и в случае чего – я сам его поставлю к стенке.
Клещина решено было не трогать. На этом собрание закрылось и все разошлись, за исключением членов Совета и хозяина дома. Бирич сказал Треневу:
– Ты уж извини нас, Иван Иванович, но Совету придется у тебя собираться. В правлении окна выбиты. У меня дома гостей полно, у Пчелинцева тесновато…
Тренев с радостью согласился. Доверие Бирича чего-нибудь да стоило.
Павел Георгиевич достал из кармана небольшой листок бумаги, развернул его и обратился к членам Совета.
– Мы должны сообщить Совету Народных Комиссаров о том, что создан Анадырский уездный Совет.
– Кому? Правительству? – испуганно спросил Кочур.
Остальные с нескрываемым удивлением смотрели на Бирича. Рыбин ссутулился еще больше, точно ему на плечи легла невидимая, но огромная тяжесть. Кочур приоткрыл рот и шумно дышал. Чумаков сидел, сжав бороду в кулаке.
– Я тут приготовил радиограмму, – развернул Бирич лист бумаги…
