Текст книги "Заячьи петли в золотом тумане (СИ)"

Автор книги: Анатолий Чеботарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

   ***

   Я подъехал к вокзальной «точке» – стоянке тех самых организованных бомбил – через полчаса после происшествия. То есть после установки запаски взамен порезанного колеса, плюс нескольких минут интенсивных уговоров Тенгиза не ехать со мной. Иначе бы он со своим кинжалом для резки мяса наворотил дел. Иногда быть приятелем означает не позволить хорошему человеку натворить глупостей, помогая тебе.

   В общем, Тенгиз не ошибся: потрепанная временем и дорогами «Волга» черного цвета с нелепой белой крышей – её он и запомнил – стояла у края тротуара. Описанный владельцем хинкальной хозяин «блондинки», мужичок помоложе меня, со странным хвостиком из волос на затылке, облокотился на забор в стороне и, видимо, делился с двумя такими же несолидными друзьями подробностями своей героической вылазки. Я припарковался, неспешно вышел и направился к компании. Хвостатый заметил меня и занервничал, я же невозмутимо двигался по вектору. Такое со мной бывает: меня клинит. Заклинило, когда вместе с часовым хватал кавказцев на антенном поле; когда писал докладную в военную прокуратуру, заранее предвидя результат своих поисков правды. Но я не могу по-другому. Могу только вперед, заднего хода у меня нет, не включается.

   Парень не отошел – отпрыгнул к краю тротуара и попытался перелезть через невысокий барьер вокруг газона, чтобы по склону уйти к своим собратьям, кучковавшимся наверху возле палатки с чебуреками. Но я был проворнее и, подскочив, ухватил его сразу за две точки – за хвост на затылке и за ремень на джинсах. Видимо, не слабо: он скривил лицо, будто ему сию секунду начали делать обрезание без наркоза. И только я раскрыл рот, чтобы слово молвить, как все звуки перекрыл могучий рык:

   -А ну, прекратить! Кому сказал! Обоим сейчас я...а оторву!!!

   Оторопев от силы голоса и тембра, я ослабил хватку и оглянулся. Мой враг тоже не кинулся бежать, а зримо поджал уши и, присев, замер на месте. К нам направлялся здоровенный мужик лет за пятьдесят, невероятно колоритный. Рост – под два метра, масса – кило сто двадцать. Я понял с одного взгляда, что здесь, на этой «точке», он – Бог и главнокомандующий.

   Человек-гора подошел к нам, осмотрел поле битвы и так же гулко обратился ко мне:

   – Вы кто? И за что Владика бьете?

   Прозвучало это громко, но как-то спокойно, даже буднично, будто Владика мутузят через день. Вот только сегодня вышла непонятка, кто это делает и за что. Причем, ключевое слово – «спокойно». Ни брани, ни крика, подчеркнутое «вы» – это, конечно, совсем не то, к чему я готовился, прихватив, кстати, с собой из машины для активного применения в несостоявшейся разборке баллонник на длинной ручке – память со службы в Иркутске. От фигуры такого вида и масштаба я ожидал изъяснения исключительно лексикой словаря матерных выражений для сотрудников правоохранительных органов, и неожиданная сдержанность произвела эффект. Я бросил свой удлиненный девайс на асфальт и постарался максимально сжато пояснить гиганту, за что бью Владика. Он помолчал, качнулся с пятки на носок, недвусмысленно глянул в сторону мстителя, отчего тот зримо сократился в линейных размерах, мотнул подбородком – и Владик чуть не вприсядку испарился в сторону любителей чебуреков. Потом неожиданно протянул мне руку:

   -Павел Степанович. – Я пожал руку и тоже представился. Он вздохнул:

   – Ну, понятно. Давайте поговорим завтра. Поостынут и наши, и вы. Не возражаете встретиться здесь после десяти утра?

   Я не возражал, поднял с асфальта баллонный ключ и удалился к своей машине под взглядами всей тусовки.

   Но встретились мы с громадным вождем таксистов гораздо раньше. Вечером я сидел дома, дремал и наблюдал вполглаза за телевизором. Лично мной, кстати, реанимированном. Жидкокристаллическую гордость хозяина, неожиданно переставшую показывать и говорить, представили телемастеру, тот вынес вердикт:

   -Сгорел безнадежно. На свалку.

   Туда его и потащили, но по пути попался я. Хозяин, зная о моем пристрастии к электронике, предложил забрать аппарат – вдруг что-то из его недр мне понадобится. Я вскрыл ящик, потыкался и через пару дней сидения возле него увидел на экране нормальную картинку. Со звуком повозился подольше, но телевизор заговорил. Пригласил бывшего хозяина, показал оживший агрегат, рассказав заодно даже меня тронувшую историю о неимоверных усилиях и огромных вложениях в восстановление его работоспособности. Мы распили бутылку коньяку, и я получил бесплатную рекламу телемастера в нашем городке.

   Дремоту оборвал дверной звонок. Обычно гости ко мне приходят пораньше, поэтому к двери шел не очень охотно: кого это принесло? Открыв замок, увидел на пороге уже знакомую огромную фигуру: принесло Павла Степановича, он стоял в проеме, перекрывая его своей массой наглухо.

   -Незваных гостей принимаете? – прогудел он. Я сделал приглашающий жест и отступил в прихожую, гигант согнулся, чтобы не задеть притолоку, и вошел. Протянул мне магазинный пакет, снял туфли, что по размеру подошли бы бегемоту, и шагнул в гостиную. Огляделся, посмотрел на застывшего меня и спросил, смешавшись:

   -Может, не ко времени? Я поговорить хотел. Недолго...

   Нет, образование и воспитание не пропьешь, не прогуляешь и никаким мылом с лица не смоешь!

   С опаской втиснув большого гостя в кресло перед телевизором, куда он как-то все же вошел, я на кухне разгрузил пакет и достал тарелки – разговор требует. Подбор принесенных продуктов правильный и не жлобский: очень приличный коньяк, красная икра в жестянке, палка сырокопченой колбасы, оливки в стеклянной банке, лимон, твердый сыр и даже брикет финского сливочного масла. Хлеба не было – предполагалось, видимо, что хоть это у хозяина есть. Ну, и в самом деле найдем. Своих разносолов у меня было немного, но я помнил завет: сам хоть солому жри и опилки жуй, но гостей встреть достойно! Так что на стол попали соленые грузди, банка миног, собственноручно засоленное сало – удачно получилось, очень мне нравилось, – и присланный недавно бывшими сослуживцами байкальский копченый омуль. Достойно, решил я, не в грязь лицом! Все запасы, свои и принесенные гостем, порезаны и разложены на блюда. Добавил горчицу и бутыль с минеральной водой. Так, стол готов, гуляем. Еще стаканы и фужеры – предлагать рюмку Павлу Степановичу при таких выдающихся габаритах я счел моветоном.

   Мы сели по обе стороны журнального стола – перейти за обеденный гость мягко отказался, – налили по первой, выпили. Разговор не клеился и поначалу больше напоминал взаимное обнюхивание. Покряхтев и прожевав кусочек омуля, одобрительно при этом похмыкав, Павел Степанович начал без обиняков:

   -Не обидишься, если я на «ты»? Так вот. Для тех, кто у нас крутится, таксист на своей машине – последняя и единственная надежда заработать. Не чтобы накопить, а чтобы прокормить детей и как-то содержать семью. Владик, что порезал тебе колеса, вообще-то вокалист областной филармонии. Тенор, лауреат конкурсов – и у нас, и за границей. Жена оттуда же, из филармонии, аккомпаниатор. На фортепиано. Двое детей, пацаны. Старший пойдет в пятый класс, младший – во второй. Деньги, как ты понимаешь, ни тенорам, ни аккомпаниаторам никто сейчас не платит. Мать Ларисы, жены Владика, преподавала в консерватории по классу виолончели, сейчас на пенсии. Сахарный диабет, сидит на инсулине. Мать Владика – заслуженная учительница, у тебя географию преподавала, ты ее знаешь, Валентина Васильевна. Помнишь такую? – и, увидев, как я дернулся, продолжил:

   -Подожди, дай договорить. Знаю, что не ты закрыл филармонию и не ты установил пенсии, на которые не прожить. Я не корить тебя пришел и не за ребят оправдываться. Просто пойми: они больше не смогут заработать никак. Не сумеют. Не Владик плохой – жизнь вдруг такой стала. И все люди нормальные, а вот жизнь хреновая. Ты моложе, сильнее, ты сможешь. Они – нет. Владика чуть не из петли вынули и к нам привели, все его богатство – старая «Волга», это он как лауреат заработал, при СССР еще. Поет он хорошо, водит плохо. Я всякий раз крещусь, когда он вечером живой-здоровый на точку приезжает. За три месяца его четыре раза уже покоцали, и всегда он сам виноват. Понимаешь? – он взял фужер, налил в него коньяк. Поставил на столик, продолжил:

   -Я сам начальником автотранспортного цеха проработал двадцать лет. На целине начал шоферить, еще студентом. Орден, две медали, все – за труд, ни одной награды по блату или за подпевание кому повыше. И что? До пенсии шесть лет оставалось, когда работу потерял – автокомбинат закрыли. Вот и пришлось заняться... – и он снова замолк, глядя в пол. Я тоже молчал. Павел Степанович чокнулся с моим фужером, выпил, снова взял со стола омуля:

   -Что за рыба такая вкусная? Я ни разу не видел, не пробовал!

   Я объяснил, что это байкальский омуль, похожая рыба встречается только в немногих реках самого севера России и Канады, еще на Аляске. Байкальский омуль – особый подвид, в других местах не живет. Коптится тоже по-особенному, с использованием ольховых гнилушек, они дают продукту необычный аромат и вкус, совершенно ни с чем другим не сравнимые. Гость с интересом слушал, причем чувствовался именно интерес, а не вежливое поддакивание хозяину. Мы еще поговорили, чокнувшись пару раз, потом Павел Степанович достал из кармана клочок бумаги:

   -Здесь телефон и имя-отчество моего хорошего знакомого, заместителя управляющего банка «Нордвикс». Знаешь такой?

   Я, разумеется, знал. Здание в центре города, зеленая дорожка на тротуаре перед входом. Павел Степанович кивнул:

   -Правильно. Подъедешь к нему, у него есть предложение по работе. Дальше сам думай. Не пойдут дела – набери меня, я внизу свой мобильный записал. И удачи тебе! На наших не обижайся – и с этими словами, выбравшись из кресла, покинул квартиру. Так и не объяснив, как нашел меня в немаленьком городе и как узнал о том, у кого я учился в школе. Только усмехнулся в ответ на вопрос.

   ***

   Обычно все резкие повороты и крутые взлеты в жизни происходят абсолютно случайно и безо всякого предварительного уведомления. Так и у меня получилось. Утром следующего дня я возвращался домой после беседы с заместителем управляющего банка «Нордвикс» Николаем Ивановичем Даниловым. Думая при этом, что большая в жизни удача – знать, кто твой враг, а кто твой друг, особенно в нашу эпоху кривых зеркал. Вчерашняя странная встреча с Павлом Степановичем оборачивалась очень неплохо. Невысокий Николай Иванович, остреньким лицом и ухватками похожий на лисичку, беседовал со мной минут десять, посмотрел на принесенный ему секретаршей какой-то листок, – судя по брошенному ею в мою сторону заинтересованному взгляду, там было что-то обо мне, – и вынес вердикт:

   -Если у вас нет возражений, с завтрашнего дня начинаете работать в нашем заведении. Пока курьером по особым поручениям. Что это, сколько будем платить и ваши конкретные функции – обо всем чуть позже, сначала ряд обязательных формальностей. Но сразу скажу, что работа в рамках закона, зарплата нормальная, а должность эта – чтобы посмотреть на вас и найти нужное, всех устраивающее по всем параметрам, место в нашей иерархии. Вам понятно? Приемлемо? Прекрасно! Жду вас утром в девять ноль-ноль в приемной. Пока никакой формы одежды, просто аккуратно выглядеть, как подобает офицеру. Костюм и галстук пусть повисят у вас в гардеробе. До завтра!

   Так я начал трудиться в банке «Нордвикс». Первые недели три моей обязанностью было безотлучное дежурство в приемной либо у Данилова, либо у управляющего банком Серова в ожидании пакета с документами, которые я доставлял по указанному адресу, получал роспись в книге учета и возвращался назад, чтобы продолжить коротать время в болтовне с секретаршами шефов. Работа для идиота, и мирило с ней лишь то, что мне сразу и честно было сказано: это чтобы посмотреть, что ты из себя являешь. Иногда ждал вызова в дежурке у входа, там обычно собирались водители банковских машин – и персональных, и разных разгонных, возивших бумагу и канцтовары, бутыли с водой и химию для уборщиц помещений. Водители инкассаторских машин были отделены и с нами не пересекались.

   В один из дней, сидя в приемной Серова, я услышал, как секретарь Тамара отвечает на внутренние звонки и тут же транслирует принятую информацию троим-четверым абонентам, тоже внутренним. Вообще, я сразу заметил, что качество аппаратуры внутренней связи отвратительное, оборудование пригодно лишь для невнятного объявления остановок в трамвае. И это при том, что обмен деловой банковской информацией допускался только по внутрибанковским каналам, категорически запрещалось пользоваться для этого мобильниками и прочими гаджетами. И контролировалось исполнение такого запрета очень жестко. Еще раньше я разглядел висящую в проеме на стене приемной коробку учрежденческой мини-АТС, при подключении разом снимающую все перечисленные проблемы. А потому спросил, почему звонят ей, а технику не используют и даже не включают? Тамара досадливо бросила:

   -Да не работает! Месяца два уж, как сломалась, и не починили, старье вот снова запустили. Приходили спецы из связи, у нас договор с ними. Сказали, не наладить, новая нужна. А у шефа выпросишь, он разбежится платить, как же, если меня можно заставить! – и покосилась на дверь кабинета управляющего.

   Вечером, в сопровождении номинально отвечавшего в банке за это и подобное оборудование старшего электрика Славика, я зашел в приемную, отомкнул коробку и взятым из дома китайским тестером потыкал в блоки. После чего попросил разрешения у Данилова в субботу и воскресенье повозиться с АТС и определить возможность ремонта. Не отрываясь от бумаг, куда утонул его длинный нос, Николай Иванович пожал плечами и рассеянно кивнул.

   Суббота началась в семь утра – в этот день многие сотрудники работали, только появлялись на своих местах попозже, часам к десяти. Оставить их без связи я не мог и потому начал шаманить пораньше. Через полчаса убедился: ничего серьезного, сервисмены явно выжимали покупку новой АТС, а эту уже наверняка нашли, кому продать. Отправил Славика за инструментом, сам же начал извлекать блоки на проверку. Два никак не снимались – то ли перекосило, то ли специально так установили. Попыхтев, решил сорвать с места отверткой помощнее. Тут дверь за спиной скрипнула. Решив, что вернулся Славик, не высовываясь из шкафа, попросил:

   -Отвертку с зеленой ручкой дай! – и протянул руку назад. Получил требуемое, отжал блок, выдернул его и тут услышал голос совсем не Славика:

   -А что это вы делаете?

   Подавшись назад и обернувшись, увидел Серова, управляющего банком, он положил свой портфель на столик секретарши и с интересом наблюдал за моими манипуляциями. Я положил отвертку и коротко пояснил цель утренней возни. Тот хмыкнул:

   -Думаете, получится?

   Я ответил односложно:

   -Рассчитываю!

   Теперь мини-АТС мне нужно было сделать – хоть кровь из носа! Не буду рассказывать, как, но я её отремонтировал, закончив в ночь на понедельник, когда часы в приемной показывали уже половину второго новых суток. Домой не поехал, подремал в дежурке. А утром состоялось торжественное открытие возрождённого мной девайса. В присутствии руководства и пользователей, разумеется. Заработало все штатно, Тамара и сотрудники были в восторге, а Серов негромко сказал Данилову:

   -Да, не промахнулся с ним Павел Степанович!

   Интересные у нас в городе таксисты, на короткой ноге с главным городским банкиром...

   Через день я сидел в кабинете управляющего – скромно, за столом для совещаний, третьим слева, – и слушал теплую беседу Серова с приглашенными связистами, сходу покрасневшими и не нашедшими ни слова в свое оправдание. Потом изучал все компьютерное и электронное хозяйство банка, писал замечания и составлял план работ по устранению и улучшению. Следующий понедельник встретил уже в ранге заместителя управляющего по компьютерным системам и связи.

   Работы было много, но это была работа знакомая и желаемая. У меня появился свой кабинет, он же мастерская – с верстаком, приборами, инструментом и стеллажами под технику и компоненты. А поскольку дома меня никто не ждал ни вечером, ни утром, ни в выходные, то основную часть времени я проводил на работе. Что очень нравилось руководству и положительно отразилось на заработной плате.

   При этом моя курьерская деятельность не прекратилась, а сменились маршруты и увеличились расстояния. По моим догадкам, изменения коснулись, прежде всего, степени важности перевозимых документов. Ездил я теперь не по городу, а между городами, и по очень неблизким маршрутам. Хотя суть внешне оставалась прежней: приехал, нашел адресата, вручил пакет, получил роспись в книге. Бывало, уезжал на неделю-полторы, хотя такие долгие поездки случались не часто. Существовал в это время, как начинка своего автомобиля, – круглые сутки в машине, изредка – в мотеле или гостинице, обычно на ночь, не больше. Вот и сегодня меня вызвал Данилов, вручил командировочное предписание и велел завтра отправляться в долгий путь. Очень долгий: сначала в Курск, потом в Воронеж – в эти города я завезу документы, они уже сформированы пакетами и я получу их в приемной. Из Воронежа дорога в Волгоград, а оттуда в Краснодар, там и там документы заберу и привезу к нам. В общем, КВ ВК, а не маршрут. Конечно, я пытался понять, для чего вместо DHL или «Экспресс-почты», а то и фельдъегерской связи езжу с конвертами я, ведь это не сильно дешевле и вряд ли надежнее. Но у руководства банка был какой-то свой резон, иначе не гоняли бы меня (и не только меня) и банковские машины – я ведь не на своей катался.

   Закончив, что мог успеть закончить, обошел подчиненных, растолкал то, что было в стадии исполнения и завершения, еще раз прошел по отделам и службам банка. Договорился забрать конверты, что должен везти, завтра рано утром у дежурного и уехал по своим делам. В списке этих дел было посещение друга отца, дяди Коли. Приехал, поставил машину у дома, поднялся на этаж. Позвонил раз, другой, третий – никто не открывает. Скрипнула дверь напротив, из-за нее высунула нос знавшая меня соседка:

   -А он в больнице, в третьей городской! Заболел, кашляет очень. Это тут неподалеку!

   Я и сам знал, где третья городская. Подъехал к ее корпусам минут через десять, уже заскочив в магазинчик поблизости и затоварившись продуктами для передачи, ходить без них к больному неприлично. Причем, всегда чувствуешь себя в этой ситуации немного идиотом: что нести – не знаешь, а идти пустым нельзя. Искать по палатам не пришлось: дядя Коля сидел на скамье центральной аллеи неподалеку от входа на территорию, грелся на теплом весеннем солнышке. Я подошел, он встал, обнял, сказал:

   -Да вот, на память о зиме схватил простуду, кашель душит! Закололи меня, да что-то пока без толку. Иду к себе в палату из диагностики, это во-он тот корпус! Просветили да простукали всего.

   Мы присели, я рассказал о своих делах, о том, что уезжаю, оставил принесенные продукты. Достал визитку, записал номер мобильного, подчеркнул номера своего служебного телефона и приемной банка – велел, в случае чего, в мое отсутствие звонить туда, Тамару я предупрежу. Поговорили еще немного, и я уехал.

   ***

   Домой вернулся на четырнадцатый день. Как всегда, с ног не валился, но непрерывная езда, с короткими перерывами на перекус и на ночевку, все равно сказывается на самочувствии. Сразу проехал в банк, зашел к Данилову с привезенными документами. О доставленных бумагах в Курск и Воронеж он, разумеется, знал. Поговорили о поездке и дороге, о накопившихся за эти дни делах насущных, обсудили предстоящую немалую трату – приобретение нового сервера для банка, после чего я был отпущен до завтра – отдыхать с дороги.

   Зашел в приемную управляющего и наткнулся на странный взгляд секретарши Тамары, сочувственно спросившей:

   -А у вас кто-то из близких болеет?

   Я недоуменно пожал плечами, и она передала мне листок из блокнота. На нем запись: «Областной онкодиспансер, врач Коваленко Сергей Дмитриевич, позвонить по номеру...» Озадаченно перечитав, прошел к себе и набрал номер. На том конце ответил мужской голос, я представился и спросил, что случилось. Голос сообщил, что у них находится Литвинов Николай Иванович, поступил из горбольницы номер три десять дней назад, состояние стабильно тяжелое с тенденцией на ухудшение. Хочет меня видеть, спрашивал уже несколько раз. И добавил, помолчав:

   -Вы не тяните с посещением, а то можете не успеть...

***

 

   Клиника, в которой лечили от неизлечимых болезней, находилась по дороге в аэропорт, в центре разросшегося и неухоженного парка, посаженного много лет назад и звавшегося когда-то «Зеленстрой» – здесь выращивали саженцы для озеленения городских улиц и скверов. Собственно, из-за нахождения в нём появившихся в конце восьмидесятых годов зданий клиники парк и сохранился, иначе новые и наглые хозяева жизни раздергали его по кускам и участкам. Но, поскольку никто не хотел строиться и селиться по соседству с таким медицинским учреждением, деревья остались в целости. Дорога к центральному корпусу шла в тени рано распустившихся в этом году липовых крон, пели птицы и пахло весенним лесом. Совсем не хотелось с таким аудиообонятельным фоном думать о скорбном, но такова жизнь... Раньше здесь бывать мне не приходилось, поэтому потратил время на то, чтобы найти дядю Колю в немаленьком Т-образном здании в пять этажей. В коридорах было тихо, посетителей мало, больных не увидел вообще. Сначала меня провели к лечащему врачу – к тому самому Сергею Дмитриевичу, что звонил мне. Молодой, слегка располневший, совершенно без эмоций, – видимо, профессия наложила отпечаток. Беседа с ним была малоутешительна: речь идет о днях. Затем медсестра провела меня на этаж, показала коридор, махнув рукой:

   -Там, увидите по номеру...

   Дойдя до палаты, открыл дверь и вошел. Две кровати заняты, третья, у самой двери, стоит заправленной. Чисто, просторно и ощущаемо скорбно. Дяди Колина кровать была справа у окна, слева смотрел в потолок лежавший поверх одеяла неопределенного возраста мужчина, а между ними стоял обычный обеденный стол со стульями вокруг него, тоже не больничного вида. Я поздоровался – мне никто не ответил. Подошел к кровати, остановился и наклонился. Дядя Коля с последней нашей встречи заметно изменился: он не то что исхудал, а истончился, стал будто невесомым на вид. Волосы на его голове, не по возрасту густые, были совсем белыми – и это всего за две недели.

   -Извини, не встаю, – дядя Коля, открыв глаза, даже не попытался приподняться, только сымитировал движение мне навстречу. Видно было, что ему худо: говорил почти шепотом, только чуть громче, и отрывисто, с паузами. Я пододвинул стул, присел рядом с ним и успокаивающе положил руку на его ладони, лежащие поверх тощего одеяла.

   Он слегка сжал мою руку, прикрыл глаза. Потом взглянул на меня, выговорил:

   -Батя твой снится мне всё... Ждет меня. Скоро встретимся, я знаю... Ты помнишь, как на рыбалку мы вместе под Астрахань ездили? Маленький ты совсем был... Судака боялся, что зубы у него...

   Я кивнул, он снова заговорил:

   -Я попросил позвонить тебе, телефон дал... Некому мне рассказать, а есть что. Всё думал, что выберусь, да вот видишь... Уже не смогу...

   Он остановил пожатием руки мой протестующий жест, продолжил:

   -Раньше надо было, не получилось... В гараже у меня... Гаражи «Металлист»... Номер 1787... В тумбочке ключи... Возьми...

   Я выдвинул ящик стоящей сбоку тумбочки, увидел металлический цилиндрик с закручивающейся крышкой, достал его. Дядя Коля успокоенно прикрыл веки, передохнув, продолжил:

   -Квартиру есть кому забрать...это ко мне сюда не приходят, а за нее морды бить будут... Ты не тяни, сразу в гараж, а то племяши ... Справа, под полкой, банка в смоле большая... со дна отдери смолу... это тебе. И в доме моём было... ты сообразишь, где оно сейчас, и найдешь... Все, иди...никого вот у меня и нет, кроме тебя... а вроде жил, да вот так... а ты живи...– и снова закрыл глаза. Он лежал, я сидел рядом и понимал, что вот уходит человек, последний из тех, кто помнил всю мою семью и меня совсем в другие годы, помнил молодым отца и красивой, всегда веселой маму. Так и проходит жизнь: только что полные горсти золотого песка, и вот уже меж пальцев шуршат последние песчинки. Дядя Коля, не открывая глаз, слабо махнул рукой в сторону выхода. Я поднялся, еще раз пожал его худые руки, положил на стол меж кроватями принесенные и никому здесь не нужные фрукты и пакеты с соком, у двери оглянулся. Сосед его даже не шелохнулся за всё время нашего разговора. Дядя Коля смотрел на меня через полуоткрытые веки, чуть шевеля губами...

   Я вышел из здания больницы, сел в машину. Нет, в таком состоянии сразу ехать самоубийственно, хоть отдышусь от тяжкого визита. В душе – настоящий компот из разных чувств, совершенно не сладкий... Но что за сюрприз мне приготовил дядя Коля, что он мог спрятать в своем гараже, о котором я услышал впервые? У него никогда не было машины, да и нужна ли она ему была? Я ни разу не слышал, чтобы он куда-то ездил, если не считать редких и очень давних вылазок на рыбалку с моим отцом, о которых мы только что вспоминали. Инициатором таких выездов всегда был отец, это я знал точно. Когда уже не было отца, а сам дядя Коля ушел на пенсию, то работал он сначала сторожем в своей же организации, потом – в гаражном кооперативе. Вот тогда, наверное, и обзавелся гаражом. Ладно, поехали, там разберемся. Где у нас эти гаражи?

   ***

   На заброшенной окраине, метрах в трехстах от нешумной асфальтированной полосы загородной дороги стояли длинные ряды гаражей, сооруженных из стандартных бетонных плит. Над въездом висела проржавевшая вывеска "ГСК «Металлист», под ней у поднятого, когда-то красно-белого, а теперь облупленного пегого шлагбаума сидел сонный дед в клетчатой рубашке, застегнутой на все пуговицы, красная повязка на правом рукаве обозначала его официальный статус. Я проехал мимо, он даже не взглянул в мою сторону. Так, вот гаражи, половина въездных ворот с написанными черной краской номерами заросли травой – давно не открывались. Номера, правда, есть не везде, но сориентироваться можно. Через десяток минут я нашел ряд с нужными мне воротами с номером 1787, когда-то выкрашенными теперь облезшей серой краской. Все гаражи в ряду закрыты, дорога тоже пуста. Я вытряхнул из футлярчика два ключа, разобрался с их принадлежностью к замкам и попытался открыть. Ага, как бы не так! Ключи не двинулись ни на миллиметр. Ладно, и это предусмотрел. Достал баллончик с WD-40, обильно брызнул в обе скважины, присел в машине. Теперь ждем. Через десяток минут попытку вскрытия повторил – пошло! Замки сварливо проскрипели, открываясь. В гараже темно, но мне вовнутрь вроде и не нужно. Почти от порога все пространство заполнено обычным для таких строений хламом – старая стиральная машина, сотворенная еще за годы до моего рождения, рядом ее ровесница газовая плита. Я от входа шагнул вправо, посветив себе прихваченным фонариком. Под обрезком деревянной доски действительно стояла измазанная в битуме – или гудроне, как правильно? – мятая цилиндрическая жестяная банка, по размерам поменьше обычного ведра. Вытянул её, она и внутри была наполовину заполнена тем же веществом. Если в ней действительно что-то есть, то тогда хитер дядя Коля: этот предмет – последний, на который я обратил бы внимание, случись мне что-то искать в гаражном завале. Я взял банку за привязанную проволочную ручку, положил в машину, закрыл ворота и на всякий случай протер тряпкой для стекол все, чего касался. Так никого и не увидев за все время своих манипуляций, выехал на центральную дорогу, проехал под поднятым шлагбаумом мимо сторожа в застегнутой байковой ковбойке, все такой же мумией восседавшего на белом дачном стуле. На стоянке у дома положил банку в пластиковый пакет, принес в квартиру и выставил его на балкон. Ключи от гаража положил в бардачок вместе со своими.

   А после полудня следующего дня в моем кабинете зазвонил городской телефон, и незнакомый шершавый женский голос, предварительно осведомившись, с кем разговаривает, сообщил:

   -Литвинов Николай Иванович сегодня ночью скончался!

   И через паузу, уже по-человечески:

   -Он дал ваш номер, чтобы сообщить... при необходимости. И еще два телефона, родственников. Мы им раньше позвонили... никто не появился.

   ***

   Следующие дни прошли в скорбных хлопотах. Дядя Коля оказался прав: три племянника, сыновья двух дяди Колиных старших сестер, нарисовались в его квартире быстро, но вовсе не изъявляли желания заниматься необходимыми в таких случаях делами, а сидели на кухне, разбирали какие-то бумаги да бегали в магазин. Все вопросы решал я да представитель Совета ветеранов из организации, где всю жизнь проработал дядя Коля. И только на девятый день, придя вечером после помин домой и выйдя на балкон покурить, я увидел пластиковый пакет в углу и вспомнил про банку. Ничего особенного не ждал – знал, как скромно жил друг моего отца. Но решил посмотреть, что же мог он хранить в таком необычном месте. И в нерешительности остановился: а как это сделать? Потыкал отверткой в черную массу, перемазав руки, – без толку. Применить химию? Но вместе с гудроном может раствориться и то, что под ним – или в нем – лежит. В конце концов, решил обойтись без экстремальных методов. Банка была обычной жестяной, в таких на кухню пионерлагеря привозили томатную пасту и яблочный джем для пирожков. Расстелил на кухонном столе клеенку, разложил старые газеты, сверху поставил емкость. Консервный нож-ветеран дело знал, крышку с трудом, но вскрыл. Не с первого раза вышиб молотком весь битум наружу, безнадежно измазанным ножом сковырнул прилипшую ко дну жестянку. Ага, здесь действительно что-то есть. Продолжая ковырять пахучую массу, в конце концов, вылущил на свет нечто плоское и почти квадратное по форме. Еще пятнадцать минут возни и ругани про себя и вслух – и я разворачиваю завернутый в пленку пакет. Срезал слои – но не полиэтилена, этот материал существовал ещё до него и именовался «лакоткань», он потолще привычной нам плёнки, но и попрочнее, применялся в радиотехнике и связи, – и достал из-под них тетрадь. Всего лишь общую тетрадь, 96 листов, в коричневом коленкоровом переплете, сильно смятую по углам – банка по размерам маловата. В продаже таких давно нет, а в студенчестве я закупал их пачками для конспектов. Отмыл руки от смолы, вынес остатки битума и упаковки в мусоропровод и сел изучать извлеченную рукопись. Было это в восемь вечера, а последнюю строчку прочел уже под утро – на часах почти пять. Признаюсь, начал я читать о давно минувших событиях со скептицизмом, но убедили меня в том, что изложенное не приснилось автору записок, детали, их не придумаешь и, тем более, не нарисуешь. Дядя Коля описал все мелочи, обращая внимание на то, чего я и не заметил бы в схожих обстоятельствах. Впрочем, мне кладов находить не приходилось.