Текст книги "Заячьи петли в золотом тумане (СИ)"

Автор книги: Анатолий Чеботарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

   -Эй, Цыган, ко мне! Пошли! Мышей не видел, что ли?

   Цыган, продолжая скулёж, удалился на зов хозяина. Так, понятно: сторож решил обойти владения, собаку прихватил с собой. Сам по дороге топает, а пес бегает по рядам гаражей. Больше меня никто не тревожил, и я проспал еще часа два.

   Встал, позавтракал гречневой кашей с тушенкой из банки и выпил кофе. Грел все на той же горелке. Теперь за работу. Вскрыл полости в машине, достал все вложенные в них сокровища. Потом привел всё в близкое к прежнему состояние, замаскировав следы своей работы. То есть, брызнул на места, где ковырялся, из аэрозольного баллончика с краской, наклеил сверху шумопоглотитель, – всё в том же порядке, только гораздо быстрее, чем в гараже заброшенного пансионата в Словакии, у сестёр Вишенок. Как-то они там, божьи одуванчики?

   Осторожно открыв дверь, выглянул из гаража. Никого. Распахнул створки, выехал, навесил замки. Из гаражей выбирался прежним путем – через запасной выход, только поехал в другую сторону от той, откуда приехал вчера вечером. Выбрался на асфальт окраины и набрал телефон Гены Комарова в Иркутске. Тот ответил быстро, в Сибири уже вечереет и день к концу. Мы с ним переговорили про дела наши общие и раздельные. Он дал мне ориентиры места, куда нужно подъехать, чтобы забрать привезенные попутным дальнобойщиком дары земли иркутской. Я же официально в Сибири был всё это время, возле самого Байкала. Как и предполагал, посылка ждала меня в кафе на трассе, проходившей рядом с городом. Доставил её какой-то дальнобойщик, проезжавший наши места по пути из Иркутска, спасибо ему! Десять километров езды, плевок по сравнению со ставшими привычными мне маршрутами и расстояниями. Никем не контролируемый проселок вывел на загородный большак уже за пределами всех постов ГАИ, вот и точка встречи с сибирскими сувенирами. Зашел в кафе с запоминающимся названием «У перекрестка», подошел к парню за стойкой. Не дожидаясь вопросов, показал водительские права и объяснил, чего жду от него. Он ответил: «Минутку!» и исчез за ширмой. Ровно через названное время ко мне вышел пожилой азербайджанец, поприветствовал кивком и наклоном головы дал понять, что слушает. Снова объяснил цель визита, снова показал права. Он внимательно смотрел и слушал, потом что-то сказал висящему за ним занавесу. Тот заколыхался и выпустил давешнего парнишку, несущего в руках два полотняных мешка, в каких хозяйки хранят муку. Пожилой кивнул еще раз, теперь это означало:

   -Вот ваша посылка, забирайте!

   Я ответил на его же языке, то есть покивал, улыбаясь благодарно, пожал ему руку и пошел к машине, парень шел за мной. На стоянке я открыл багажник, и мой сопровождающий опустил в него груз. Всякий труд и услуга должны быть оплачены, я протянул парню упаковку польского пива в четыре бутылки, последнюю из оставшихся от поездки. Носильщик мой отказывался ровно три секунды, после чего схватил презент за горлышки, улыбнулся и был таков. Пора и мне возвращаться. Отъехал от кафе, свернул в придорожные посадки и проверил содержимое присланных мешков. Всё, как и договаривались: омуль копченый, орехи кедровые в шишках и лущеные, уже каленые в печи. Сувениры, они же и алиби, готовы, можно легализовывать возвращение из Сибири. Но сначала – проверить свою догадку про портсигар.

   ***

   Дядя Коля жил в пятиэтажке в не самом престижном районе города, но неподалеку от центра. Не то, что так построили дом, просто со временем центр сам приблизился к его жилищу. И однажды в соседнем подъезде появилась новая соседка, встретив которую, старых холостяк остолбенел: это была его одноклассница Тамара Терещенко, красавица и отличница, школьная любовь. Волны жизни помотали её на своих качелях немало: четыре официальных брака и семь городов проживания, включая столицу, несколько странных экзотических профессий, а перед пенсией – печальный итог всему: ни детей, ни семьи, лишь маленькая квартирка в родном городе, доставшаяся после очередного развода. Она даже не сразу могла назвать свою нынешнюю фамилию в паспорте, если её неожиданно о том спрашивали, так много их было и так часто они менялись. И вот, как малая компенсация за перенесенные трудности, бывший одноклассник в одном с нею доме, тихий и спокойный, на которого она не обращала ни малейшего внимания в те давние школьные годы. Не знаю, были ли между ними какие-то отношения, я не спрашивал, а дядя Коля не рассказывал, но Тамару Ивановну он часто приглашал в нашу компанию. Мамы уже не было, но традиции сохранялись всеми в нашем немногочисленном сообществе, как только можно было, и совместные выезды на природу – на рыбалку или просто на загородный пикник – совершались все летние месяцы. Вот в один из таких выездов я с Тамарой Ивановной и познакомился. Работала она корректором в областном издательстве, ничем особенным не выделялась, но иногда проглядывала в ней не придавленная временем и обстоятельствами властность привыкшей управлять окружающими женщины. А потом я надолго уехал в Сибирь. Возвратившись, не встречал старой знакомой ни разу, лишь однажды дядя Коля церемонно передал от неё поклон. Что поделать, реальная жизнь чаще всего бывает грубее наших представлений о ней. На похоронах дяди Коли Тамары Ивановны не было, но мне было не до причин её отсутствия, просто заметил, что не вижу её. А случайно увидев много лет назад сделанную фотографию, я уверился: портсигар дядя Коля мог без опаски доверить только ей. И не прятать его у себя, опасаясь за сохранность, а просто зайти в соседний подъезд и отдать верному человеку. Да и при последней нашей встрече он что-то пытался сказать про свой дом, но не квартиру, видимо, имел в виду. Но не договорил, а я не спросил...

   Машину оставил за квартал от дома, ни к чему светить её здесь. Зашел в подъезд, поднялся на третий этаж, позвонил в дверь. За ней смолк непонятный для постороннего человека странный треск – Тамара Ивановна, продолжая работать корректором в издательстве, признавала только старую добрую пишущую машинку – а может, не смогла освоить компьютер. Или просто денег на него не было. Шаги за дверью совсем не старушечьи, никаких задержек на посмотреть в глазок – створка распахнулась широко, хозяйка с очками на лбу сурово смотрела на посетителя. Узнав, молча отступила от двери, освобождая проход, и кивнула головой в глубь квартиры. Я вошел, попытался у двери снять туфли, получил ощутимый толчок в спину, означавший «не в мечеть пришел!», и прошел в комнату. Тамара Ивановна кивком показала на кресло у дивана, сама присела у своего рабочего стола. Низким голосом предложила кофе, я отказался. Она достала янтарный мундштук, вставила из лежавшей на столе синей пачки сигарету без фильтра. Машинально я отметил, что сигареты недешевые и из редких, французские «Житан». Прикурила от зажигалки, выпустила струйку дыма и сказала:

   -Вадим, ты обижаешься, наверное, что на похороны не пришла. Ты не суди меня, даже сам Бог не берется судить людей до конца их дней. Просто не хотела видеть Колю таким, каким бы увидела. Не хотела. Слишком многих потеряла за последнее время. Пусть запомнится, каким знала его раньше.

   Поднявшись, она сняла с секретера фотографию в рамке, протерла стекло рукой и протянула мне. Улыбающиеся курносые лица, не очень причесанные шевелюры. Внизу белая надпись по темному фону: «Выпускники средней школы N 41, 1968 год». Вот дядя Коля в светлой рубашке, отвернулся вбок и с кем-то разговаривает. А вот и Тамара Ивановна, белый фартук и огромные банты в волосах, томно смотрит в объектив с осознанием факта своей неотразимости. Это фото я вижу впервые, дядя Коля не показывал. Потерял, наверное, свою карточку. Тамара Ивановна ткнула пальцем в паренька в центре фотографии:

   -Это мой первый муж Сергей Кононов, сын тогдашнего секретаря горкома. Ну, Колю ты знаешь, меня тоже, наверное, опознал – и глянула, ожидая от меня вранья вроде «Не слишком вы и изменились с тех пор!»

   Но я промолчал. Она затянулась, выпустила дым:

   -Несолидно выгляжу, оправдываюсь перед тобой, но вот так уж... Доживаю, как могу, только оставшихся ещё близких всё меньше, и никого взамен не приобрела.

   Замолкла, сидела сгорбившись и опустив глаза, обычная старая женщина. Поднялась, сказав:

   -Все-таки я сварю тебе кофе. Я ведь в Баку несколько лет прожила, кулинарных изысков не постигла, а вот кофе меня как-то сумели научить готовить!

   Ушла в свою кухоньку, зашипела газовая горелка, забулькала наливаемая вода. Еще до того, как она вернулась в комнату с угощением, я уже знал: да, кофе сварен правильный! Запах перебивал все остальные ароматы квартиры, и через минуту мы оба блаженно щурились, попивая пахучий напиток. Потом я решился и спросил:

   -Тамара Ивановна, а дядя Коля не оставлял у вас...

   Она прервала, не дав договорить:

   -Оставлял! Велел отдать тебе, когда ты спросишь. Я думала, ты раньше придешь забрать – и, поднявшись, снова вышла. Вернулась быстро, протянула замотанный в пленку и перетянутый скотчем пакет, похожий на небольшую бандероль. Я взял сверток в руки, он оказался неожиданно тяжелым. Мы посидели еще немного, говорила только Тамара Ивановна; минут через десять я поблагодарил её и ушел, пообещав навестить.

   В машине вскрыл полученное: да это он, платиновый портсигар, за которым так охотился Климов и его люди! Упакован торопливо и кое-как, в подвернувшуюся под руки картонку да перетянутый скотчем полиэтиленовый пакет. Вот и в сборе все найденные дядей Колей в Чехословакии сокровища – за исключением подаренных Серафиме сережек и оставшегося у неведомой Илоны кольца. Выехал со стоянки кафе, теперь можно и позвонить, оповестить о своем возвращении. Первым делом – Павлу Степановичу, на секретный телефон. Он ответил мигом, голос явно встревоженный:

   -Да, слушаю! Как у тебя? Ты где?

   Я ответил, что стою за углом возле его дома, приехал передать привезенные из Иркутска деликатесы и просто увидеться. Он шумно и облегченно выдохнул, спросил: – Раз адрес не забыл, то и этаж не перепутаешь? Поднимайся, я дома! В магазин не заходи, я с прошлой недели тебя дожидаюсь!

   Запарковался, вытащил из багажника один из присланных мешков, показал на машину сидевшему с независимым видом на огораживающем газон заборчике у стоянки пареньку в спортивном костюме, тем не менее внимательно посматривавшему на оставленные машины. Он в ответ помотал нестриженой головой – понял, дескать, не беспокойтесь, всё будет в целости! – и я двинулся в подъезд дома, где жил предводитель таксистов Павел Степанович. Еще не поднявшись на площадку, услышал, как открылись двери его квартиры – хозяин вышел встречать. Всего один пролет я прошел по лестнице до дверей, но успел за это время прокрутить в голове, как нелегко мне пришлось бы без поддержки и участия в моей жизни этого молчаливого и несентиментального человека. Да и с поездкой моей без него, скорее всего, ничего не выгорело бы.

***

   Как удивительна жизнь! Особенно, когда она прекрасна! Сидим с Павлом Степановичем за празднично накрытым богатым столом, который ломится от деликатесов, и рассказываем друг другу о том, что случилось с каждым за время, пока мы не виделись. Вечер уже ушел в прошлое, в окна заглядывает короткая летняя ночь, не за горами новый день. Ладно, что я по приходе сам вскрыл принесенные мной пакеты с присланными из Иркутска дарами, а иначе точно бы что-нибудь напутал при извлечении из мешка очередного пахучего рыбного шедевра. На стол легли жареный хариус и копченый сиг, необычного вкуса и вида вяленая голомянка и, конечно же, омуль. Причем ребята прислали и непривычного для не бывавших на Байкале поротого соленого омуля с душком – своеобразным пикантным запахом и нежнейшим по консистенции мясом. Для иркутян этот омуль предпочтительнее всех других, особенно если правильно приготовлен. Непривычного человека он удивит, показавшись слегка протухшим, но это только кажется, просто таков специфический запах деликатесной рыбы. Не все же любят запах сыра «Рокфор», но любители и ценители не променяют его ни на какой другой. До революции главной закуской иркутян был омуль под кедровым маслом и зеленым луком. Особенно ценился селенгинский, то есть пойманный на мелководьях реки Селенга.

   Выкладывая на стол содержимое полотняного рога изобилия, я описывал каждый продукт, рассказывая и рецепт приготовления, и технологию его добычи. Полученные мной за годы жизни возле Байкала сведения Павел Степанович слушал со вниманием и не перебивая, и выдаваемая на-гора информация полностью заменила рассказ о поездке, которой не было. Вот, к примеру, озерно-речной сиг, его местные именуют пыжьян. Или вообще экзотическая рыбка голомянка, самая многочисленная на Байкале. Она не мечет икру, живородящая. Тело её наполовину состоит из жира, поэтому она – основной продукт питания для омуля и нерпы. Промышленно вылавливать её не получается, стаями не собирается, да и мелковата, самая крупная достигает чуть больше двадцати сантиметров. По виду странная: голова острая и удлиненная, тело почти прозрачное. В вяленом виде вкусна невероятно, вот только знают о ней лишь местные, это чисто байкальский деликатес. Или вот банка омулевой икры, лакомство сейчас редкое. Вкус её зависит от того, как пороть рыбу – в колодку, когда распарывается только живот, или в пласт – распарывается позвоночник. Для отбивки, то есть освобождения икринок от пленки, берут крестовину из макушки молодой лиственницы с четырьмя отростками в разные стороны. Крестовину зажимают между ладонями и проворачивают в икре, как при добыче огня, ножом снимают накручивающуюся на дерево пленку. И так вращают, пока икринки не отделятся друг от друга. После икру солят, там свои секреты. Мой собеседник склонил голову набок и слушал внимательно, будто задумал завтра же из своих водителей создать кооператив по обработке рыбы по байкальской технологии. Его рассказ о событиях после моего отъезда не так экзотичен, но узнаю много нового. Про Фреда, например, который мигом стал любимцем среди разношерстной гвардии таксистов, но свой законный фингал уже огреб от ревнивого мужа одной очень аппетитной сзади диспетчерши. Он на неё неосмотрительно положил свой шальной глаз, вот в него и заработал. Но преимущественно, разумеется, рассказ крутится вокруг событий с Климовым и его командой:

   -Разогнать эту группировку – не за угол кафе пописать. Вспугнуть их раньше времени означало всё провалить, а ещё сразу отправляться подбирать дубы на гробы каждому из участников отслеживания дел этой команды – учитывая повадки их руководителей и то отребье, что на ступеньках пониже прислуживало. При малейших подозрениях, даже при намеке на интерес к их деятельности они обрубили бы хвосты и грузам из Средней Азии, и здешнему охранному агентству – просто сотрудники ЧОПа исчезли бы, уволившись, и ищи ветра в поле. Поэтому всё сошлось на твоей квартире. Карта на руках была, конечно, дерьмовая, но Климов этого не знал! Блефовали по полной, не без того. Не мы сами, конечно, все события главные прошли уже без нашего участия. Сообщили, кому надо, и представили добытые материалы. В курсе были только проверенные служивые, и не из полиции. Твой отъезд Климову сдал сотрудник вашего же банка, мы уже знаем, кто. Они подождали пару дней со дня, как ты уехал, тут я ошибся и тебя поспешил выпроводить. Думал, полезут в тот вечер, когда Фреда вместо тебя в больницу отправили, но эти уроды оказались осторожнее. Им же хуже, кто надо успел в твоей квартире камеры поставить и приготовить встречу основательнее. Сунулись снова искать у тебя сокровища, а их уже ждали. Приперлись наглые и убежденные, что никто не помешает, просто не посмеет. Как же, сам Климов опекает! Зашли всем скопом, даже в машинах никого не оставили, – а приехали в двух джипах. Ну, и попались всем дружным коллективом. Камеры все зафиксировали, и отпираться было бесполезно, снимали еще с лестничной площадки. А караулившие их знали, что в полиции у них есть свои люди, не только Бабенко в следственном комитете, и стучат они Климову, что тебе пионер в барабан! Этих «своих» выявили и сначала блокировали, а потом взяли для комплекта и компании. Так что появление на пороге непредусмотренных персонажей было для пришедших к тебе в гости шоком. Растолкали всех по машинам, привезли в СИЗО и по одному – на разговор, сразу обвинение в грабеже со взломом. Кино показали – с ними и с их главарем, это когда их стая навестила тебя в мае. Они-то себя волкодавами чувствовали, а тут зачитали им статьи из УК – и уже свора дворняг, один визг. В общем, хором и по одному тут же сдали благодетеля под чистосердечное, того и скрутили. Орал поначалу, грозился да серчал сильно. Ну, ему процитировали и показали признания засланных им к тебе экспроприаторов, опять же видео включили. В это время уже вовсю его «хаб» шурудили, интересного нашли там немало. И об этом сказали. Скис он мигом, понял, что не выберется, уж очень много накопилось всякой дряни. Да и не полиция им занималась, он это сообразил. Сейчас вот сидит и всех уверяет, что ни в чем не виноват, просто родился подонком. Дальше – не наше дело, но, похоже, Климов – фигура фиктивная, стоит за ним кто-то еще. Ладно, разберутся. В общем, поискать им у тебя в квартире не дали, да и не нашли бы они ничего, как понимаю.

   Вот тут я его и ошарашил, достав из широких штанин искомый неудавшимися климовскими экспроприаторами портсигар. Павел Степанович осторожно, будто тот был заминирован, взял раритет со стола и принялся внимательно разглядывать, вертя с одного боку на другой. Изучал узоры и рисунки с обеих сторон, вглядывался в надписи и клейма внутри. Потом положил его на стол, вздохнул и сказал:

   -А я думал, что он по-другому выглядит. Ждал увидеть не такой длинный. Будто половина портсигара, а не весь. Я таких и не встречал, не доводилось даже видеть что-то похожее. А узоры на крышке золотые?

   Да, подтвердил я, золотые. Припаяны прямо к крышке. А форма такая по той причине, что это классический именно портсигар, то есть хранилище для сигар. Поэтому такой длинный и узкий, всего на три сигары. Их ведь не курят так часто, как сигареты или папиросы, курение сигар – это процесс, почти колдовство. Для этой цели, то есть для процесса, внутри встроена миниатюрная гильотина, ею обрезают кончики сигар перед раскуриванием. А рядом место для специальных спичек, обычными прикуривать сигару считалось не комильфо. Нам ведь известны портсигары, появившиеся в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков у русской интеллигенции тех лет, у разночинцев и небогатых дворян. Какое уж там золото, какие сигары... Они курили папиросы, которые сами же и набивали – чтобы подешевле выходило. Те плоские, почти квадратные по форме портсигары владельцы вот таких творений искусства, что лежит на столе, презирали, считая курение папирос и сигарет привилегией парвеню. Поначалу этот аксессуар изготавливали преимущественно из кожи, хотя истинные знатоки табакокурения подобного не признавали: считали, что кожа может передать свой запах табаку. Вспомните фильм «Офицеры», в котором взводному Алексею Трофимову командир эскадрона дарит свой портсигар – именно кожаный. Предмет этот в те времена был вещью шикарной и дорогой, сейчас бы сказали – статусной. Позже, уже перед войной, начали делать портсигары из алюминия, реже из латуни и подобных материалов. Были, конечно, и из более дорогих металлов изделия, но то уже редкость, не для всех и не на каждый день. Подарочные портсигары из серебра встречаются на аукционах до сих пор, их делали и у нас, и особенно много – в Германии. Ценили этот незамысловатый табачный аксессуар многие знаменитости. Самый известный из таких поклонников, Дюма-отец, любил золотые портсигары, в его случае речь как раз о двойниках этого, платинового, именно сигарного хранилища. А еще вспомните роман «Двенадцать стульев», посвященный авторами Валентину Катаеву, и подаренный ему Ильфом и Петровым золотой портсигар – за отданную этим двоим идею романа, сделавшего их знаменитыми гигантами юмора. В той истории был такой тонкий момент: портсигар, что купили Ильф и Петров для Катаева, оказался женским, то есть ощутимо меньшим по размеру, для специальных женских папирос с длинным мундштуком или сигарилл. И Катаев на них из-за этого очень обиделся. Большое распространение портсигары получили в войну, на фронте их делали «на коленке» изо всех мало-мальски подходящих материалов: обрезков самолетного алюминия, латунных снарядных гильз, целлулоида, бакелитовой фанеры. В общем, брался материал потверже, понадежнее. Оно и понятно: в бою, в танке или самолете нужно сохранить от деформации дефицитное по военному времени курево, уберечь от просыпания табак. Портсигар как раз эту функцию и выполнял. Пользовался портсигарами преимущественно командный состав или служивые, имевшие регулярный доступ к трофейным сигаретам – разведчики, например. Рядовые танкисты, артиллеристы да пехота курили махру, даже по нормам довольствия получая не табак, а именно махорку. По фильмам и литературе все знают, что в отсылаемые на фронт посылки бойцам клали кисеты – эти незамысловатые мешочки с тесьмой служили хранилищем для махорки. А папиросы стоили денег, да и откуда на передовой автолавка Военторга? Распространение портсигары в Красной армии получили только после 1943 года, то есть когда наши начали наступать и, беря трофеи и пленных, массово познакомились с оснащением противника. У немцев портсигары были в списке выдаваемых солдату личных вещей, как и наручные часы. И все произведенные на фронте портсигары-самоделки повторяют, по сути, такие же немецкие. Кстати, на аукционах за настоящие самодельные портсигары военных лет сегодня платят немалые деньги, их даже подделывать начали.

   Павел Степанович, хмыкнув по обыкновению, сказал, что послушал с интересом, но все равно не понял: почему нашим врагам так нужен был именно он, вот этот портсигар? Что в нем такого особенного? Ну, платина, ну, дорогой, но ведь не настолько же, чтобы рисковать людьми и положением, не гиря из золота, которую придумал и пилил Паниковский на пару с Шурой Балагановым... Он с сомнением разглядывал раритет, вертел его, разбирая узоры на крышке, спросил:

   -Может, вот эти завитушки что-то значат? Не в них, случаем, дело? И это не просто футляр для сигар, а ключ к чему-нибудь? Ведь что-то в нем есть, вот чувствую! Уж как-то Климов слишком уперся в эту безделушку, непохоже на него...

   Собственно, тем вечер и завершился. Домой я, разумеется, не поехал, остался ночевать у гостеприимного хозяина. Решив заодно поутру показать ему пригнанный «Фолькс», послуживший мне добрую службу в виде контейнера для перевозки доставшегося наследства и теперь в качестве транспортного средства мне не нужный. Появление его я объяснил просто, сказав, что из Сибири, после продления собеседником мне отпуска на время утрясания климовских дел, с оказией попал в Белоруссию, посетил своих армейских друзей, по случаю приобретя с их помощью автомобиль – недорого и в приличном состоянии. Павел Степанович глянул из-под бровей, но ничего не сказал. Постелил он мне в зале на кожаном диване немалых размеров, сам могуче захрапел на своей кровати уже через пять минут. А я лежал, перебирая в памяти наш разговор, смотрел на висевший на стене и освещаемый фонарем за окном портрет миловидной женщины, покойной жены хозяина. Так под ее усмешливым взглядом и уснул.

***

   Утро началось с рассвета. Здравствуй, родной город после разлуки! Мы позавтракали роскошными остатками вчерашних посиделок и отправились смотреть «Фолькс», моего верного друга в путешествии за три границы. Дежуривший у кармана стоянки близнец вчерашнего обладателя спортивного костюма вскочил при нашем приближении, но Павел Степанович махнул ему рукой, и он снова уселся на ограду, продолжая бдить за стоящими в ряд автомобилями. Деньги за ночь паренек с негодованием взять отказался, настаивать я не стал. Открыли капот и багажник, я завел двигатель. Павлу Степановичу машина понравилась с первых оборотов движка, заключение он выдал через три минуты более подробного осмотра:

   -Если движок в порядке и резина не лысая местами, то есть кузов не деформирован, все остальное лечится за копейки! Забираю! Будет на чем ездить твоему Фреду, да и крестник твой, Владик, добивает свою черно-белую, уж недолго ей тужить осталось. Так что товар ты взял, что надо! К банку тебя подвезу, а домой и сам доберешься. Документы давай, поеду оформлять.

   На том и простились.

   В банке меня встретили с радостью сотрудники и с удовлетворением – руководство. Ничего всерьез не заглючило и не сломалось, но дел все навалили – не затоскуешь! И в первые же часы был завален работой почти по уши. Ну, по плечи точно. А потому составил список и установил очередность дел, памятуя принцип «Поспешность – дочь шайтана!» Уселся за паяльник и комп, отвлекаясь на рассказы о поездке для заходивших поздороваться и проведать. Понимал, что людей достает беспросветность быта, и для них впечатления о необычном даже из чужих уст – луч света и надежда на свои приключения когда-нибудь. Хотя большинство проведет лелеемый отпуск на собственных грядках в пяти километрах от городской черты или у тещи в деревне, где основное и самое обсуждаемое событие недели – отвязавшийся и ушедший побродить на свободе теленок соседа. Что делать, всем хочется больше, чем они могут. В разговорах я с удивлением для себя определил, что подавляющее большинство моих коллег не то, что на Байкале, – за Уралом никогда не были, их привычный ареал обитания в окружности диаметром километров сто пятьдесят, а центр этого круга – наш город. И я со своими рассказами про Сибирь и Байкал смотрюсь павлином в курятнике.

   К обеду немного разгребся с самыми первоочередными делами и, расфасовав по пакетам разной величины и содержания принесенное в мешке утром, отправился одаривать сослуживцев. Первым делом зашел к своему непосредственному руководителю Данилову и управляющему банком Серову. Им достался омуль, его икра, пыжьян с голомянкой и кедровые орехи, уже лущеные и в шишках. Был удивлен реакцией Серова, обрадовавшегося омулю «с душком» просто невероятно: слышал он о нем много, знал об этом экзотическом деликатеса давно, да вот все не удавалось попробовать, тем более свежего да с гарантией подлинности. Пришлось организовывать и проводить дегустацию, на которую в приказном порядке был вытащен из своей кельи Данилов. Секретарша Тамара тут же отправилась на машине шефа в магазин за пивом и покрепче, и через несколько минут она и водитель внесли в кабинет сумку с бутылками. Стол накрыли в комнате отдыха, я рассказывал и показывал, снимал кожицу и чистил от чешуи. Через час Серов с Даниловым о подаренных яствах отзывались в самых превосходных степенях, а меня любили безгранично, в доказательство дуэтом исполнив песню про славное море, священный Байкал. Немного поспорили меж собой по-дружески о маршруте, сгребли поднесенные дары и на одной машине, заботливо поддерживая друг друга, отправились продолжать банкет. Что сильно обрадовало оставшихся на рабочих местах сотрудников банка, которым я тоже – хоть и не всем, конечно, – вручил сувениры из того же мешка. Не желая отставать от руководителей, коллектив вечером тривиально напился под мою презентованную закусь, но уже по окончании рабочего времени. В общем, день удался и прошел весело, с огоньком, а импровизированный товарищеский ужин – в теплой атмосфере взаимного уважения. Я, по крайней мере, не слышал никогда и ни про кого, чтобы он вот так – под песни в исполнении хора руководителей и под разухабистые пляски всего коллектива – возвращался на работу из отпуска.

   Домой попал, как всегда, уже после десяти вечера. Остановился у входной двери, в тусклом свете лампочки на лестничной площадке посмотрел вниз – контрольного обломка зубочистки, разумеется, не было. Припомнил, как я представлял ухмылки своих незваных гостей, без меня заходивших в квартиру и потом устанавливающих контрольку на место – и усмехнулся: ну, что, ребята? Кто лучше веселится? Вы в СИЗО или я у себя дома?

   В квартире был полный порядок, хотя я знал о событиях, в ней разыгравшихся. Но все стоит на своих местах, нигде никаких следов пребывания здесь чужих. Нужно бы сменить замки на входной двери, а еще лучше – сменить вместе с дверью, поставить металлическую. Сел в кресло, опустив рядом похудевший мешок с дарами. Человек я очень несентиментальный – скорее, прагматичный и даже циничный, но отчего-то вспомнилось, как мама читала мне из Пастернака:

   Мне хочется домой, в огромность Квартиры, наводящей грусть. Войду, сниму пальто, опомнюсь, Огнями улиц озарюсь.

   Это не про вот этот вечер было сказано? Торопливо разделся, улегся, усталый, быстро заснул и спал до утра – без сновидений и спокойно, едва не опоздав на работу.

 

***

   Утро было вполне обычным снаружи банка и хмурым внутри. Не по причине похмелья после вчерашнего возлияния, а потому, что началось оно с вызова на ковер к управляющему заинтересованных лиц – Данилова, начальника службы безопасности, меня с сисадмином и главного бухгалтера. Героем нашего сборища был экономист Фирсенко, он работал у главбуха и был одним из его доверенных лиц. Уже точно известно: программы-шпионы в сети банка – его рук дело. Мой отъезд сдал тоже он. Я знал этого перца, встречались по работе, но знал едва-едва, поскольку мне он был очень несимпатичен. Молодой еще мужик, но весь какой-то рыхлый, похожий на бульдога: щеки отвисали так, что просились в бюстгальтер. Раннюю лысину прикрывал париком, что говорило о небольшом уме. Но главное – странные холуйские манеры, постоянное желание всем угодить. Всегда у меня вызывали отвращение скользкие людишки. А этот считал личную преданность важнее профессиональной подготовленности. Начальству говорил не правду, а то, что оно желало слышать. Со всеми остальными сотрудниками разыгрывал роль рубахи-парня, пришедшего в науку с рыбным обозом. При этом, по общему мнению, как специалист был величиной, близкой к нулю. Но главбуху, дувшемуся сейчас на стуле в конце стола, нравились не умные, а верные и удобные.

   Фирсенко зашел в кабинет, глянул на собравшихся, на своего нахохлившегося начальника и все понял. Серов тоже начал без преамбул:

   -Про твои делишки за нашей спиной в пользу чужой команды мы знаем все. Вроде дураком не смотришься, а потому понимаешь, что вызвали не для пояснений. Мне неинтересно, как ты предал и продал, фарш назад не запихнешь и рассуждать тут нечего! Прощения тебе не будет, сейчас с главбухом и безопасностью идешь на рабочее место, собираешь вещи. Компьютер твой блокирован – Серов глянул в нашу сторону, – ты к нему не прикасаешься. Все, в банке ты с этой минуты не работаешь, расчет получишь сегодня. Помни, что давал подписку, и если начнешь распускать язык, мы обратимся в суд. И тогда твои финансовые потери будут такими, что никакими доходами, полученными от недоброжелателей банка, ты их не компенсируешь, уж наши юристы постараются. Это я к тому, что у конкурентов всегда есть спрос на обиженных. Но очень краткосрочный и низкооплачиваемый, убытки будут больше стоимости полученных тобой сребренников. И напоследок. Запомни: вернейший способ быть обманутым – считать себя хитрее других. Нормальные люди с возрастом умнеют, пусть эта история тебя научит. Сразу говорю: при обращении к нам тех, кто захочет взять тебя на работу, мы правды скрывать не будем. Ты выбрал предательство как жизненный принцип сам, отвечай тоже сам. Помни: на каждую скотину найдется своя рогатина. Поймешь – еще станешь нормальным человеком. Жалеть тебя никто не будет, помогать тоже, сам виноват. Дальше гуляй на свои заработанные, к нам ни ногой. У меня всё.