Текст книги "8том. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма"
Автор книги: Анатоль Франс
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 51 страниц)
Частично напечатано в «Revue Hebdomadaire» 4 июня 1892 г. (под названием «Иродиада в истории») и целиком – в том же году в качестве предисловия к иллюстрированному изданию повести Флобера «Иродиада» (изд. А. Ферру, 1892). В 1911 г., предполагая издать сборник своих «исторических рассказов» (напечатан не был), Франс внес в статью об Иродиаде ряд дополнений и изменений. В интерпретации образов и событий Франс следует в основном Иосифу Флавию («Иудейская война» и «Иудейские древности»).
[Закрыть]
ПРЕДИСЛОВИЕ
I
Иродиада в истории
Внук бедного сторожа в Аскалонском храме, похищенного арабскими разбойниками; сын раба, который, снискав благоволение своих господ, стал поставщиком римской армии и обогатился на поставках провианта, – сей идумеянин [419]419
…сей идумеянин… – Иудейский царь Ирод Великий (73—4 до н. э.) был выходцем из Идумеи (западная часть древнего государства Эдом), завоеванной еще в конце II в. до н. э. иудейскими царями и с тех пор входившей в состав Иудеи.
[Закрыть]создал в Иудее царство тем же способом, каким создают состояние, добившись хитростью и отвагой священного венца Соломона и Иосафата [420]420
…священного венца Соломона и Иосафата – то есть иудейского престола. Соломон – царь объединенного Израильско-Иудейского царства (ок. 960–935 до н. э.), распавшегося после его смерти на два государства: Израиль и Иудею. Иосафат – четвертый царь Иудея (875–849 до н. э.). Новая (идумейская) династия Ирода захватила иудейский престол (40 г. до н. э.) с помощью римлян, покоривших Иудейское царство в 63 г. до н. э.
[Закрыть]. Умелый правитель, разумный хозяин, искусный руководитель общественных работ, человек черствый и жестокий, он построил храм, основал Цезарею, кормил народ в голодные годы и перебил всех своих врагов. Это был Ирод Великий.
В глубокой старости, на тридцать восьмом году царствования, его поразила страшная болезнь, в чем иудеи узрели возмездие за его грехи и безбожие. Пожираемый изнурительной лихорадкой, он испытывал зверский голод, который ничем нельзя было утолить; резкая боль раздирала его внутренности; ноги его вспухли и посинели. Он задыхался; дыхание его отравляло воздух. Говорили, что на животе у него уже завелись черви. И все же он хотел жить и царствовать. Врачи послали его за Иордан, в Каллирое, где воды из горячих источников впадают в смоляное озеро. Там его посадили в чан с лечебным маслом, от чего он чуть не умер Он велел отнести себя в Иерихон, – там, хоть и разлагаясь заживо, но еще дыша, он словно ожил, чтобы предать мучительной казни своего сына Антипатра, который незадолго до того хотел отравить его и уже вообразил себя царем Иудейским. Антипатр погиб накануне свершения своей мечты. [421]421
Флавий, Иуд. древн., XVII, VIII – О иуд. войнах, I, XXI.
[Закрыть]Это было последней радостью старого Ирода: пять дней спустя он встретился в Шеоле [422]422
Шеол – в Ветхом завете местопребывание душ умерших.
[Закрыть]с бесчисленными своими жертвами, с избранниками народа, с священниками, законниками, слугами, родственниками, женой, сыновьями, Гирканом, Соэмом, Костобаром, Тероном, Иудой, Матфеем, Александром, Аристовудом, Антипатром и красавицей Мариамной, которую он продолжал любить после ее смерти и тело которой хранилось в меду [423]423
То, что говорит Флавий о плане умирающего Ирода истребить всех старейшин в роду иудейском, заключенных в иерихонском цирке, не кажется мне достоверным, несмотря на глоссу из Талмуда, приведенную Ф. де Сольси в своей Истории Ирода (F. de Saulcу, Histoire d' Herode, 1867, in-8, p. 272).
[Закрыть].
Сперва он указал на Ирода Антипу, сына своего от Мальтасеи Самаритянки, как на единственного своего преемника. В новом же завещании, продиктованном незадолго до смерти, он разделил государство между тремя из оставшихся в живых сыновей. Архелая он назначил царем, а Иерусалим – столицей его царства; Ирода Филиппа – тетрархом [424]424
Тетрарх – правитель одной четвертой части провинции или государства.
[Закрыть]Трахонитиды, Голонитиды и Батанеи; Ирода Антипу – тетрархом Галилеи и Переи. Но могущество идумеянина всегда зависело лишь от дружбы его с Римом. Завещание обретало силу только после утверждения его императором. Архелай и Антипа, которых отец для получения образования посылал в Рим, как истые питомцы римлян, возымели ясное представление о том, что такое величие Империи. Едва Ирод Великий, препоясанный пурпурной тесьмой, с короной на голове и скипетром в руке, был перенесен в траурный покой замка Иродиона, как любимый сын его Архелай уже задумал защищать перед Августом свои притязания на все государство. С великой поспешностью он подавил возмущение набожных иудеев, которым надоело чувствовать на себе руку Исава [425]425
Исав – по библии, один из сыновей патриарха Исаака, родоначальник племени идумеев.
[Закрыть], – они хотели прогнать сына нечестивца, осквернившего могилу Давида [426]426
…осквернившего могилу Давида… – Давид – по библии, отец царя Соломона, родоначальник древней, исконной династии иудейских царей.
[Закрыть]и установившего на портике храма изображение римского орла. Второпях он перебил и правых и виновных и отбыл в Италию со своей теткой Саломеей и всей семьей, с целью увидеть императора и просить у него власти и права на царство.
Тотчас же Антипа, в сопровождении родных и советников, последовал за ним в Рим, чтобы также предъявить свои права на все отцовское наследие. По тайному наущению старой Саломеи, которая сопровождала Архелая лишь затем, чтобы предать его, Антипа должен был оспаривать перед лицом Августа законность второго завещания, составленного, по его словам, тогда, когда разум Ирода Великого уже угас, хотя жизнь еще не покинула тело.
Август терпеливо выслушал смиренные мольбы и хитрые доводы, жалобы и споры этих азиатов; он проглотил не поморщившись сей горький мед Идумеи. Затем, отпустив и тех и других с ласковым напутствием, добрый государь утвердил завещание Ирода, за тем лишь исключением, что сын, отмеченный наибольшим благоволением усопшего, должен был удовольствоваться званием этнарха [427]427
Этнарх – наместник, правитель.
[Закрыть] [428]428
Николай Дамасский, цитируемый Сольси, там же, стр. 377.
[Закрыть].
Архелай возвратился в Иерусалим и вступил во владение своей этнархией, ополчившейся против него с мрачным фанатизмом. В глазах религиозного и гордого народа он был безбожником и чужаком. Чтобы восторжествовать над этой ненавистью и злобой, он бы должен был обладать коварством и смелостью своего отца. Архелай же погрузился в полусонную негу, прерываемую время от времени ужасающими насилиями. Привыкнув упорно грызть железные удила, иудеи и самаритяне без особого труда перетерли столь слабую узду. Их бесконечные жалобы наскучили Августу, и спустя десять лет он низложил Архелая и сослал его в Вену, в Галлии, где идумеянин мог в свое удовольствие возжигать благовония в храме Августа и Ливии (год 6-й после P. X.).
Брат его Филипп преуспел больше. Этот сын Ирода и Клеопатры Иерусалимской был снисходительным и мягким начальником. В отношении горцев Гермона он выказал беспримерную в семье Ирода доброту.
Тем временем Антипа, тетрарх Галилеи и Переи, жил требовательным гостем у своего нищего народа. Отдавшись сладостному безделию неприступного восточного владыки, он обдумывал тонкие блюда и выгодные для себя хитрые ходы. У него были два недостатка, из-за которых он чувствовал себя глубоко несчастным: трусость и легковерие.
Согласно обычаю всех Иродов, он воздавал Цезарю публичные почести, и почести эти казались галилеянам кощунством. Он объявил покровительницей одного из своих городов Юлию, дочь Августа, челу которой больше пристал бы венок вакханки, нежели сей венец с зубцами из городских башен.
Когда императором стал Тиберий, Антипа постарался войти в милость к новому повелителю мира. На берегу Генисаретского озера, среди холмов, покрытых виноградниками и лавровыми рощами, он воздвиг настоящий римский город, с колоннами, статуями, храмами, мозаикой, и назвал его Тибериадой в честь Тиберия (год 17-й после P. X.).
Государь, чувствительный к таким знакам внимания, сохранил к тетрарху дружеское отношение, которому никогда не изменял. Но нищие и набожные галилеяне молча, с изумлением взирали издали на эти портики, на изваяния горящими ненавистью глазами.
Антипа взял себе в жены дочь Гарета, эмира Петры, которому были подвластны арабы из песчаных пустынь между Мертвым и Красным морями. Дочь эмира заняла первое место в гареме тетрарха. Во время одной из своих поездок в Италию (известно, что он ездил туда неоднократно) он посетил Ирода, брата своего по отцу и сына второй Мариамны, которая была дочерью Симона первосвященника. Обойденный отцом в завещании, Ирод жил, как частное лицо, в богатстве, со своей женой Иродиадой, которая в то же время приходилась ему и Антипе племянницей, ибо была дочерью их брата Аристовула, умерщвленного Иродом Великим [429]429
Она была дочерью Аристовула и Береники – дочери Саломеи, сестры Ирода. На изображении генеалогического дерева, составленного Ф. де Сольси для своей «Истории Ирода, царя иудейского» (Hachette, 1867, in-8°), есть следующее упоминание:
а) «Иродиада обручена, но не обвенчанас Иродом, сыном царя Ирода и Мариамны, дочери Симона. Она расстается с ним тотчас же после рождения Саломеи и выходит замуж за тетрарха Антипу». Но на той же странице мы читаем:
б) «Ирод, обрученный и обвенчанныйс Иродиадой, дочерью Аристовула и Береники».
в) «Антипа… берет в жены: 1) H… дочь Аретаса, короля Аравии, которой затем дает развод; 2) Иродиаду, оставившую Ирода, своего первого мужа».
Там, между а, б и в существует противоречие, тем более разительное, что оно обнаруживается в двух местах, близко стоящих друг к другу на генеалогическом дереве. Думаю, что пометка: обручена, но не обвенчана, – ошибочна; Флавий говорит именно о том, что Иродиада была обвенчана с Иродом, сыном Ирода Великого и Мариамны.
[Закрыть].
В тихом своем доме внучка царя Иудейского терзалась тоской. Ей глубоко претила унизительность ее положения. Она чувствовала себя рожденной повелевать народами из недр своих дворцов, огромных, как города, с множеством садов и фонтанов, вершить искусней, чем мужчины, великими делами при помощи евнухов и вольноотпущенников, подавать знак палачу, владеть сундуками, полными звонкой монеты, обладать драгоценностями, жемчугами, золотой посудой и воинами – все это было образом царской власти, жившим в душе сирийки [430]430
…жившим в душе сирийки. – Иродиада была внучкой Ирода Великого и его второй жены – асмонеянки (сирийки) Мариамны, и потому названа сирийкой.
[Закрыть].
Увидев Антипу, она подумала, что ей, быть может, представляется выход из положения, которое возмущало ее. Иродиаде пришло в голову влюбить в себя тетрарха. Она была лукава и прекрасна и сразу преуспела в этом. Воспламененный желанием, он обещал взять ее в жены, дав, по возвращении из Рима, развод дочери Гарета.
План этот, державшийся в тайне, был, однако, раскрыт арабской царевной. Решив избежать позора, она притворилась, будто ничего не знает, и попросила у тетрарха позволения отправиться в Махеруз, укрепления которого охраняли тогда солдаты эмира Петры. Это позволение ей было дано. Прибыв в Махеруз, она приказала конным кочевникам проводить ее оттуда, сменяясь от племени к племени, до Петры, где она поведала своему отцу о нанесенном ей оскорблении. Эмир дал клятву отомстить за нее и стал поджидать удобного случая [431]431
Флавий, Иуд. древн., XVIII, VII.
[Закрыть].
Тем временем Иродиада, оставив мужа, от которого имела дочь, но не ожидала больше ни славы, ни власти, стала женой тетрарха. К наполовину кровосмесительным союзам, привлекавшим гордую, отравленную кровь Иродов, на сей раз добавилось прелюбодеяние. Ибо этот брак был не чем иным, как дерзким прелюбодеянием. Богобоязненные галилеяне прониклись к нему глубочайшим отвращением. И все, кто соблюдал закон и жил по заповедям бога, все простолюдины, все бедняки краснели от стыда, видя вознесенными над собой этого мужчину и эту женщину. Надменная Иродиада, чувствуя, как нарастает вокруг нее прилив народного возмущения, замкнулась в мрачном высокомерии. Но в глубине души она затаила женскую ненависть к иудейству неусыпную и мелочную.
В те времена умы в Иудее были возбуждены пророчествами. Многие ждали наступления царства божьего на земле. Эти люди были умеренны в еде, целомудренны и не боялись смерти. К пятнадцатому году принципата Тиберия по всей Иудее прошел слух о молодом назарее [432]432
Назарей – в первоначальном значении: человек, посвятивший себя богу, святой. В дальнейшем назареями называли первых христиан, ибо, согласно христианской легенде, родители Иисуса Христа жили в городе Назарете (в Галилее).
[Закрыть]по имени Иоканан, или Иоанн, родом из древнего города Геброна, хранящего в своих скалах, там, где начинается пустыня, усыпальницы Авраама и Сарры, Исаака и Ревекки, Иакова и Лии. Иоканан, сын Захарии, был из рода священников. Как надлежит назарею, он соблюдал суровое воздержание, которое подготавливает тело к восприятию духа божия. Удалившись в пустыню, он жил там в одной из пещер, где бьют из-под земли ключи, над которыми склоняют свои черные ветви рожковые деревья; он носил одежду из верблюжьего волоса, перетянутую на чреслах кожаным поясом, а пищей его были акриды и дикий мед.
Стремление к святости, обаяние аскетизма, чары голода и жажды обладали тогда неотразимой силой. Многие люди, искавшие необычных путей, навещали в его обители сына Захарии, свершавшего подвиг искупления. Он проповедовал им. То был глас вопиющего в пустыне. Казалось, говорит пророк Илия, не вкусивший смерти и возвратившийся для спасения народа. Иоканан установил обряд, который заключался в частых омовениях. Он окунал своих учеников в волны Иордана и кропил водой их голову. Потому и прозван был Крестителем. К нему без числа приходили паломники, люди всяких сект и всякого звания. Иисус Назареянин и многие ессеи [433]433
Ессеи – члены религиозной секты, возникшей в Иудее во II в. до н. э. Осуждали социальное неравенство и войны, но при этом отрицали активную политическую борьбу. Учение ессеев оказало влияние на раннее христианство.
[Закрыть]прилепились сердцем к молодому проповеднику.
Священники, фарисеи [434]434
Фарисеи – представители религиозно-политического течения, возникшего в Иудее во II в. до н. э. среди зажиточных слоев городского населения. Занимались толкованием и проповедью библейских законов, согласно евангелию кичились внешним благочестием.
[Закрыть], ученые любопытствовали послушать его. Он говорил им с суровостью:
– Порождения ехидны, кто научил вас бежать от грядущего гнева? Сотворите же достойный плод покаяния вашего.
Он ни во что не ставил звание сына Авраамова, которым они так гордились.
– Ибо господь, – говорил он, – может из камней придорожных воздвигнуть детей Аврааму.
Он в туманных словах возвещал о днях мести и гнева:
– Уж и секира при корне дерев лежит. Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь [435]435
Матф., III, 7, 8, 9, 10.
[Закрыть].
Он наставлял, как надо делить свое добро:
– Пусть тот, у кого две рубашки, даст одну тому, у кого ее нет, и пусть тот, у кого есть еда, сделает так же.
Эти речи показались опасными тетрарху, который еще больше испугался, когда Иоканан обошелся с ним и его Иродиадой, как Илия из Тисбы с Ахавом и Иезавелью [436]436
…как Илия из Тисбы с Ахавом и Иезавелью. – По библии, древнееврейский пророк Илия (из гор. Тисбы) сурово порицал израильского царя – деспота Ахава и его жестокосердную жену Иезавель. Как и предсказал пророк, Ахав вскоре погиб в сражении, а Иезавель была выброшена из окна, растоптана всадниками и растерзана собаками.
[Закрыть].
Креститель осмелился сказать тетрарху:
– Не должно тебе иметь жену брата твоего [437]437
Марк, VI, 18.
[Закрыть].
Иродиада, и без того полная ярости против иудеев, вопящих в пыли у ее золотых сандалий, потеряла терпение, Иоканан был схвачен и препровожден в Махеруз.
То была огромная крепость на восток от Мертвого моря, расположенная в диком уэде и заключавшая внутри великолепный дворец. Ходили россказни, что в окрестностях, по глади смоляных озер, среди превращенных в соляные столбы мужчин и женщин, бродят рефаимы и демоны, вместе с сыновьями великанов.
Там-то и содержался назарей, с оковами на ногах, по восточному обычаю, во дворе, под сводом ворот, где все проходившие мимо служители могли его видеть и слышать.
Его навещали ученики [438]438
«Достоверно одно: что заключение было длительным и что Иоанн в недрах своей тюрьмы сохранил большую свободу действия» (Ренан, Жизнь Иисуса). «Тюрьма на Востоке ничего не имеет общего с одиночным заключением: осужденный, скованный по ногам, содержится у всех на виду, во дворе или открытом помещении, и разговаривает со всеми, кто проходит мимо него» (там же).
[Закрыть]. Никогда он не обличал тетрарха с большим неистовством; он повторял:
– Антипа, не должно тебе иметь жену брата твоего.
Тетрарх не знал, что ему делать с этим страшным человеком. Можно ли отпустить его на свободу? Ведь он будет вопить перед народом о развращенности Иродов! Ибо он никогда не замолчит.
Иродиада говорила: «Нужно убить его». Но при мысли об этом Антипа дрожал от страха. Убить человека, который крестил людей в Иордане, изгонял бесов, пророчествовал! Убить божьего святого!
А что, если это и вправду сошедший с неба Илия тисбеец! Влекомый таинственным очарованием, Антипа часто приходил к своему пленнику; стоя перед ним, он с удивлением слушал слова, опаляющие, как дыхание пустыни, где они зародились. Этот аскет внушал ему страх и в то же время возбуждал необыкновенный интерес.
Антипа становился в тупик перед этим поразительным существом, постигшим при помощи поста и магических обрядов тайны, которые навсегда останутся недоступными для большинства людей. Он задавал ему вопросы, просил откровений, знамений, спрашивал его советов. Он охотно сделал бы его своим звездочетом и волхвом [439]439
«Ибо Ирод, зная, что он муж праведный и святой, боялся его, уважал, многое делал по его совету и охотно слушал его» (Марк, VI, 20).
[Закрыть]. Между государем и назареем установилась какая-то короткость отношений. И Иоканан без устали оглашал крепость своими гневными речами.
Иродиада поняла, что без помощи какого-либо необычного средства ей не заполучить голову Крестителя. Ее увядающая красота уже не имела былой силы над постаревшим Иродом. Требовалось иное оружие. К счастью, у нее была дочь, – дочь от первого брака, – Саломея, такая же красавица, как некогда ее мать.
В том году (год 30-й после P. X.) день рождения Ирода Антипы застал его в Махерузе. В честь этого праздника он дал во дворце, построенном Иродом Великим, один из тех бесконечно длящихся пиров, где приятный запах яств и винные пары дурманят головы.
Иродиада, которой обычай воспрещал присутствовать на пирах, выжидала в глубине гарема удобной минуты, чтобы начать действовать. Когда, по ее расчетам, праздник уже приближался к концу, она выслала к пирующим дочь свою Саломею, которая стала плясать перед тетрархом и его гостями. То был медленный чувственный танец, из тех, стародавнюю традицию которых хранит Восток, – мимическая любовная сцена, где ноги танцовщицы едва переступают, тогда как тело выражает всю истому и безумство сладострастия.
Молодая, искусная в приемах плотского обольщения, царевна очень понравилась Антипе, и он, с неосторожностью человека, разум которого затуманен хмелем, сказал ей:
– Проси, чего хочешь, я дам тебе.
И поклялся:
– Чего бы ты ни просила, я дам тебе, даже до половины моего царства.
Саломея вышла, как было ей ранее приказано, чтобы спросить совета у матери, с беспокойством ожидавшей ее в гареме, потом, возвратившись, стала перед Антипой и с улыбкой повторила слова, подсказанные Иродиадой:
– Дай мне вот на этом блюде голову Иоканана Крестителя.
Она показала на одну из широких чаш для фруктов и печений, которыми был уставлен стол [440]440
Небольшие подносы, на которых подают к столу напитки и кушанья на Востоке (Ренан, Жизнь Иисуса).
[Закрыть].
Тетрарх, огорченный и недовольный этой просьбой, заколебался. Ему хотелось бы и на этот раз спасти назарея. Но он дал торжественное обещание; если б он отказал в столь заслуженной награде, все гости стали бы свидетелями его вероломства и посмеялись бы над его слабостью. Вино придало ему мужества. Он сделал знак палачу, который всегда был при нем. Палач вышел. Несколько минут спустя он вернулся, неся на столовом блюде голову Крестителя, и подал ее девушке [441]441
Матф., III, 14 и след. Марк, VI, 21 и след.
Св. Иероним говорит, что Иродиада проколола иголками язык, назышавший ее Иезавелью, но св. Иероним, знакомый со светскими книгами, читал о смерти Цицерона(Труп Цицерона, убитого в 43 г. до н. э. по приказу триумвира Марка Антония, был жестоко обезображен; его отрубленные голова и рука были доставлены Антонию. Возникло предание, будто Фульвия, жена Антония, желая отомстить автору гневных «Филиппик», проникнутых республиканским духом и обличавших ее мужа, собственноручно проколола Цицерону язык.).
[Закрыть]. Саломея приняла ее и отнесла к матери.
Лет через шесть после пира в Махерузе эмир Петры, терпеливо обдумывавший свою месть, нарочно затеял с тетрархом ссору по поводу границ земель Гамалы. Когда разразилась война, тетрарх располагал лишь маленьким отрядом наемных солдат, пополнившимся разбойниками, которых Ирод Филипп прогнал из горной местности. Этот сброд постыдно бежал от арабских всадников. Иудеи узрели в этом поражении карающую десницу господню, ибо они не забыли смерть Иоканана Крестителя [442]442
Иосиф Флавий, не описавший смерть Иоанна Крестителя, говорит: «Многие иудеи подумали, что поражение армии Ирода было ниспослано богом в наказание за Иоанна, прозванного Крестителем» (Иуд. древн. VII, VII). Там же Флавий говорит о Крестителе в таких выражениях: «Это был человек великого благочестия, который призывал иудеев приобщиться добродетели, учиться справедливости и, угодив этим богу, принять крещение, не довольствуясь тем, что не впадают больше в какой-либо грех, но добавив чистоту телесную к чистоте духовной».
[Закрыть].
Антипа видел уже, как люди, стекающиеся из пустыни, разбивают лагери вокруг Махеруза, а конница старого эмира топчет поля галилейские. В страхе он написал Тиберию. Император сохранил дружеские чувства к основателю Тибериады. Помимо того, тетрархия принадлежала Империи, которая не могла допустить внезапного нападения арабов. И Луций Вителлий, наместник Сирии, получил приказ идти с двумя легионами на Петру. Он собрал свои войска в Птолемаиде, на севере провинции, намереваясь пройти через Иудею.
Но богатые люди и священники стали просить, чтобы он отказался от этого плана. Иудеи, сказали они, не могут без возмущения видеть на своей земле знамена с изображением Цезаря, ибо изображения эти противны закону. Вителлий, благосклонно относившийся к иудеям, не настаивал и дал приказ легионам следовать вдоль пустыни.
Узнав, что римляне идут на Петру, эмир встревожился и спросил совета у волхвов, и те ответили: «Прежде, чем римляне войдут в Петру, один из трех – тот, кто объявил войну, или тот, кто начал ее, или тот, против кого она начата, – умрет».
Если действительно арабские маги сказали так, их предсказание сбылось. В Иерусалиме Вителлий узнал о смерти Тиберия и о восшествии Гая на императорский престол [443]443
…о восшествии Гая на императорский престол. – Речь идет о Гае Цезаре Калигуле.
[Закрыть]. Он тотчас же призвал обратно свои находившиеся уже в пути легионы и послал их на зимние квартиры. Сам же, приведя иудеев к присяге Гаю, вернулся в Антиохию и занялся Артабаном, мятежным царем Парфии, который готовился к войне и всюду собирал боевое снаряжение – даже у друзей римского народа.
Смерть Тиберия повлекла за собой падение Ирода и Иродиады.
У Иродиады был брат Агриппа, интриган и делец, человек на редкость ловкий и расточительный до безрассудства; разорившись в Риме, он влачил жалкое существование в своем дворце в Галате, перейдя после устриц из Лукринского озера на финики и сухой виноград.
Тетрарх, чтобы помочь ему вернуться к достойному образу жизни, назначил его главным судьей Тибериады и определил денежное содержание. Но как-то за ужином Антипа, опьянев от вина, обнаружил всю тупость и низменность своей души, попрекнув брата Иродиады добром, которое он ему сделал, и обозвав попрошайкой.
Разъяренный Агриппа бросил в лицо этому грубому пьянице динарии и знаки отличия и покинул Галилею. Оставшись без средств, он возвратился в Италию, чтобы вновь попытаться нажить себе состояние. Появившись в Риме к концу принципата Тиберия, он сумел войти в милость государя, хотя тот питал отвращение к расточителям и мотам. Но Агриппа был столь учтив, что никто не мог перед ним устоять. Сопровождая в качестве приближенного угрюмого императора в сады Тускулума и по холмистым дорогам Капри, иудей размышлял о своем будущем. Жил тогда в Италии один юноша знатного рода, целомудренный и скромный, который ел солдатскую пищу и носил обувь солдата; то был сын Германика и Агриппины, кумир народа и легионов, надежда Рима.
Агриппа, державший нос по ветру, переметнулся на сторону молодого Калигулы, вкрался к нему в доверие, сумев ему понравиться, вскоре хорошо распознал его и убедился, что этот мальчик с невинным лицом обладает растленной душой. Тогда он сказал ему: «Тиберий слишком зажился».
К несчастью для Агриппы, эти слова были переданы старому императору, и он велел посадить в тюрьму учтивого азиата. За Агриппой был установлен довольно строгий надзор. С ним могло приключиться и худшее. Избранный после смерти Тиберия императором, Калигула отнюдь не позабыл о своем друге, томившемся в заключении уже целых шесть месяцев.
Он приказал выпустить его из темницы, призвал к себе во дворец и сказал ему: «Прикажи обрезать себе волосы, я хочу возложить на твою голову венец». Он отдал ему тетрархию Голонитиды и Батанеи, оставшуюся свободной после смерти Филиппа; более того, он добавил к ней соседние земли и царские регалии.
Когда Агриппа, в венце тетрарха, вернулся на родину, которую покинул большим бедняком, нежели какой-нибудь виноградарь из Назареи, его встретили с великим изумлением, и все восхищались человеком, который был так удачлив в делах. Иродиада просто иссохла от досады; видя, как брат ее шествует ныне, пышно разодетый, подобно великому царю персидскому, она бледнела от зависти. Эта честолюбица терзала робкого Антипу, требуя, чтобы он отправился в Рим и просил таких же регалий.
– Если ты мог примириться с менее высоким положением, чем было у твоего отца, – говорила она ему, – то хотя бы теперь добивайся привилегии, право на которую тебе дает происхождение; не соглашайся стоять ниже человека, бравшего когда-то у тебя на пропитание; и не трусь, при твоих богатствах, приложив старания, ты не можешь не достичь того, что приобрел он, живший в такой нужде, ничего не имея за душой! Едем в Рим и не пожалеем для этой цели ни труда, ни затрат, ибо беречь сокровища – меньшее наслаждение, нежели приобрести на них царство [444]444
Флавий, Иуд. древн., XVIII, IX.
[Закрыть].
Антипа любил покой. Эта затея страшила его. Ему тем более не хотелось отправляться со своими притязаниями во дворец к самому цезарю, что с некоторых пор он снабжал вооружением парфянского царя; на эту опасную сделку толкнула его ненасытная жадность. Производя оружие для Артабана, он опасался, и совершенно справедливо, как бы не дошел об этом слух до императорского советчика. Однако, по слабости характера, он поддался уговорам.
Он отбыл в Вечный город с Иродиадой, воскресившей в пути весь пышный обиход Клеопатры во время ее плавания по Кидну [445]445
…весь пышный обиход Клеопатры во время ее плавания по Кидну. – В 42 г. до н. э. Клеопатра, желая увлечь Марка Антония (получившего в управление восточные провинции), отправилась ему навстречу (в малоазийский город Тарс) по реке Кидн на пышно убранном судне; Клеопатра изображала Венеру, ее спутницы: – нимф и граций, дети – амуров.
[Закрыть].
Как только Агриппа узнал об отъезде своих завистников, он тотчас же отправил одного из вольноотпущенников, по имени Фортунат, с письмом и подарками к Калигуле. Попутный ветер помог Фортунату прибыть в Путеол одновременно с Антипой.
Калигула лечился тогда водами в Байях. Тетрарх и его супруга успели всего только приветствовать императора, а Фортунат уже вручил цезарю письмо Агриппы, обвинявшее тетрарха в том, что он покровительствует Артабану и вероломно копит в своих арсеналах вооружение для семидесяти тысяч человек.
Обеспокоенный этим донесением, с которым он тут же ознакомился, Калигула призвал к себе тетрарха и спросил, правда ли, что он может вооружить семьдесят тысяч воинов? Смущенный Антипа не стал отрицать. Уже одно это уличало его в измене; цезарь лишил его тетрархии, которую подарил доносчику, и отправил злосчастного Ирода в изгнание, в галльский город Лион. По отношению же к сестре любезного его сердцу Агриппы он показал себя доброжелательным и великодушным. Он не только не распространил на нее опалу, наложенную им на тетрарха, но предложил отдать ей имущество изгнанника. При этом крушении всей своей жизни Иродиада проявила благородство. Она отказалась от милостей цезаря.
– Отнестись ко мне так, как ты это сделал, – сказала она, – достойно тебя. Но любовь моя к мужу не позволяет мне воспользоваться твоей добротой. Я имела свою долю в его благоденствии, и было бы несправедливо, если бы я покинула его в несчастье [446]446
Флавий, Иуд. древн., XVIII, XI.
[Закрыть].
Иродиада сделала, как сказала: она последовала за своим мужем в изгнание. Оба они умерли в безвестности, где-то в Испании [447]447
Этот абзац пытается примирить два места из Иосифа Флавия; в действительности они противоречат друг другу. В Иуд. древн., XVIII, IX мы читаем: «Он (Калигула) приговорил его (Антипу) к вечному поселению в Лионе, городе Галлии». Но в «О иуд. войнах» мы находим: «Император дал Агриппе его тетрархию (тетрархию Антипы). И он (Антипа) бежал в Испанию; жена сопровождала его, и там он умер».
[Закрыть].
II
Иродиада и Гюстав Флобер
Вот все, что нам известно об Антипе и Иродиаде. Иосиф Флавий – почти единственный источник рассказа. Что касается смерти св. Иоанна Крестителя, то о ней сказано лишь в синоптических евангелиях [448]448
…в синоптических евангелиях – то есть в евангелиях от Матфея, от Марка и от Луки, содержащих много сходных мест.
[Закрыть]. Мне незачем просить прощения за то, что я представил события так просто и без прикрас. Другой покажет их очарование, их колдовскую силу. Другой явит нам видение, полное мрачного блеска. После всего, что мы изложили выше, мы знаем, из какого бледного повествования Иосифа Флавия поэт (Флоберу подобает это имя) извлек образы Антипы и Иродиады, которые он дал в своей сдержанной и сильной манере, производящей такое большое впечатление; мы видим, как, соблюдая единство времени и места, собрал он разбросанные и вялые сцены и вписал в столь тесную раму огромное полотно. Пожалуй, это историческое введение весьма выгодно для Флобера. Из него явствует, что сей могущественный заклинатель духов умел придать смутным теням истории формы и краски и что рассказ его – чудесная поэма [449]449
Gustave Flaubert. Trois contes: Un Coeur simple, la Légende de saint Julien l'Hospitalier, Hérodias. Paris, G. Charpentier et Cie, éditeurs, 1877, 248 pages, plus le fauxtitre et la table.
Иродиада в этом томе начинается со 165 стр. и кончается 248-й.
[Закрыть].
Автор «Саламбо», необыкновенно взыскательный к себе, особенно добивался исторической точности. Для каждой сцены своих романов и рассказов он пускался в бесконечные исследования. Было бы большой ошибкой думать, что для «Иродиады» он удовлетворился тем, что перелистал Флавия. Скажу без преувеличения, что он прочел по меньшей мере пятьдесят томов, прежде чем взялся за перо. Исайя [450]450
Исайя – по библейскому преданию, древнееврейский пророк; его именем названа книга Ветхого завета, полная пророчеств о судьбе еврейского и других народов.
[Закрыть]вдохновил его на речи, вложенные им в уста Иоканана. Светоний помог найти основные черты двух образов [451]451
Светоний помог найти основные черты двух образов… – Имеется в виду сочинение Светония «Жизнеописание двенадцати цезарей» (ок. 120 г.) – от Юлия Цезаря до Домициана, содержащее главным образом факты из личной жизни римских диктаторов и императоров.
[Закрыть], – о них я должен сказать несколько слов.
Луций Вителлий, наместник Сирии, о котором я бегло упомянул в моем историческом введении, играет важную роль в рассказе «Иродиада». Это был умный правитель, но низкий человек. Он дважды назначался консулом и цензором в годы принципата Клавдия. Как-то, желая угодить императору, он попросил у Мессалины милостивого разрешения разуть ее. Он снял у нее с ноги башмачок и не захотел его вернуть. Держа башмачок под тогой, он непрестанно осыпал его поцелуями. Сын его Авл, описанный Флобером с такой выразительностью, был возведен на престол войсками и заступил место Отона. Он и вправду был таким же чревоугодником, как в рассказе; известно, что Авл – автор блюда, состоявшего из печени камбалы, павлиньих мозгов, язычков фламинго и молок морских миног и названного «щитом Минервы».
Было бы интересно привести обстоятельства, при которых этот превосходный писатель задумал свою «Иродиаду». Но об этом нам ничего не удалось узнать. Может статься, Флобер, получивший воспитание в Руане и часто ездивший туда позже, впервые возымел мысль об этом трагическом рассказе, когда увидел Саломею Руанского собора. Ее скульптурное изображение находится на фронтоне левых дверей западного фасада, среди сцен, рисующих историю св. Иоанна Крестителя. Она танцует, стоя на голове, вернее, на руках. Поза эта создала ей среди руанцев известность, которую иным способом ей бы не приобрести. Ибо в ней нет ничего привлекательного. Опрокинутая головой вниз, в длинном своем платье, она кажется какой-то монахиней средневековья, одержимой дьяволом. И все же отнюдь не об этой скверной скульптуре думал Флобер, когда писал в своей «Иродиаде» заключительную фразу самого чудесного из когда-либо сделанных описаний танца: «Она упала на руки, пятками вверх и так пробежала по помосту, словно огромный скарабей».
Как бы там ни было, Флобер взял на себя в тот день трудную задачу. Обрисовать на нескольких страницах Рим, Иудею, евангелие! Но этот сильный человек искал трудностей. Могучая натура толкала его на борьбу со своим творением. И снова он вышел победителем из поединка с ангелом [452]452
…он вышел победителем из поединка с ангелом. – Намек на библейский миф о единоборстве еврейского патриарха Иакова с ангелом.
[Закрыть].
III
Иродиада и г-н Жорж Рошгросс
Дело было уже не в том, чтобы, давая пластическое истолкование «Иродиады» Гюстава Флобера, представить Ирода и Саломею как легендарные образы, согласно традиции христианской живописи; не подходило здесь и воспроизведение прелестной грезы, которою Гирландайо украсил во Флоренции хоры Санта-Мария-Новелла, – мы видим там загадочную дочь Иродиады танцующей у стола богатого флорентинца, со знатными городскими дамами по правую свою руку, и вельможами, банкирами и даже несколькими состоятельными ремесленниками – по левую. Не нужно было ни представлять себе, подобно Бернардино Луини и нашему Гюставу Моро, какую-то изысканную и зловещую патрицианку, ни увлекаться зрелищем отрубленных голов вместе с Бодлером и утонченным Жаном Лорреном. Надлежало лишь стать археологом и проникнуться иудейской стариной.
Господин А. Ферру, у которого всегда превосходные идеи, был осенен наилучшей из них в тот день, когда, пожелав дать библиофилам роскошное издание «Иродиады», он попросил г-на Жоржа Рошгросса сделать эскизы для иллюстраций к этому прекрасному рассказу.
Еще совсем молодой (он родился в 1859 г.), г-н Рошгросс создал себе в современной живописи значительное и блестящее положение благодаря неистощимому богатству своей фантазии, искусству обширных композиций, столь редкому в наши дни, своим почти волшебным умением воскрешать то время, где к истории примешивается миф, своей склонностью развертывать трагические сцены на фоне живописной обстановки и пылкостью чувств среди археологических редкостей.
Самый характер его дарования подготовил г-на Жоржа Рошгросса к тому, чтобы иллюстрировать «Иродиаду». Он оказался к этому предрасположен также по причине любви и восхищения, которые с детских лет привязывали его к Гюставу Флоберу. Пасынок Теодора де Банвиля, г-н Рошгросс воспитывался в атмосфере глубокого преклонения перед поэзией и художеством; ему пошел только одиннадцатый год, когда, прочитав «Саламбо», он написал акварелью карфагенский порт, – то был странный, примитивный, занятный, детский и поэтичный рисунок, который его мать показывала всем, справедливо им восторгаясь. Уже тогда Жорж Рошгросс обнаружил богатое и редкое воображение, единственный в своем роде дар видения. Надежды, подаваемые им тогда, не были отнюдь напрасными.
Мне нет нужды ссылаться на «Смерть Вителлия», выставленную в Салоне в 1882 году, или на «Андромаху», которая была показана там же в следующем году, на «Жакерию» (1885), на «Безумие царя Навуходоносора» (1886), «После охоты» (1887), «Бал во время чумы» (1887). Нужно лишь отметить, что в том же 1887 году г-н Жорж Рошгросс успел закончить картину – «Саломея, танцующая перед царем Иродом», вызвавшую заслуженное восхищение.
Не буду ссылаться и на то, что молодой мастер уже успел оправдать себя как акварелист и иллюстратор, скажу вам лишь одно: ознакомьтесь внимательно с этой книгой. Она подобна роскошному дворцу, привратником которого являюсь я, а великолепным декоратором – г-н Рошгросс. Каждая из его композиций, гравированная с тонким изяществом легким и точным резцом г-на Шамполиона, обдумана и выполнена художником, как картина с натуры, – горячо и терпеливо. Это работа, занявшая более года. Оригинальные его акварели, – мы их видели зимой 1892 года у Франсиса Пети, – достойны творца «Андромахи», «Вителлия» и «Валтасарова пира».
