Текст книги "8том. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма"

Автор книги: Анатоль Франс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 51 страниц)

Дух старого времени, дух реакции вызвал их к жизни на обломках старого мира, как живое отрицание основных принципов современности.

Дух же современного общества, дух революции должен отбросить их в прошлое, навеки осужденное доктринами и нравами демократии».

Неожиданно оказалось, что Комб не был согласен по этому пункту со своим предшественником; однако нельзя было отрицать, что Вальдек-Руссо пользуется огромным авторитетом в деле истолкования закона, который он сам предложил и провел. Вернувшись из длительного путешествия, Вальдек-Руссо решил, правда с запозданием, высказать свое мнение. В сущности, оно скорее могло удовлетворить тех, кто был против закона, чем тех, кто голосовал за него. Вальдек-Руссо разъяснил, что согласно намерениям законодателя каждое ходатайство следует обсуждать в отдельности и представлять затем на рассмотрение обеих палат. И он не скрыл, что исполнительной власти надлежит весьма щедро выдавать разрешения, что отказ должен быть исключением, а не правилом и что, наконец, не следует «превращать закон по контролю над конгрегациями в закон, направленный против них».

Взгляды бывшего председателя Палаты обрели в этот поздний час изящество чисто умозрительного построения и прелесть небрежной игры мысли. Но, несмотря на бесстрастный и даже безучастный тон, которым они были высказаны, эти взгляды преисполнили нежданных надежд всех тех, кто стоял за предоставление свобод и привилегий конгрегациям. И таковы были юридические познания, авторитет и ораторский талант Вальдека-Руссо, что волнение охватило Сенат, Палату и общественность. Ко всеобщему удивлению, оказалось, что и друзья и враги неправильно поняли намерения этого государственного человека и что закон, из-за которого во Франции больше полугода не прекращались раздоры, был совсем не тем, за что его принимали. Вопреки очевидности, Вальдек-Руссо считал (и теперь это стало известным), что после изгнания наиболее деятельных и неистовых монахов, прозванных им самим «дельцами» и «заговорщиками», а также невежественных фанатиков-ассумпционистов, которых не решался признать даже папа, республика прекрасно уживется со множеством остальных монахов, занимающихся благотворительностью, обучением и чисто религиозными делами. Мысль странная для столь рассудительного человека, ибо при таком толковании закон от 1 июля 1901 года превратился бы, как сказал сам Вальдек-Руссо, в закон по контролированию, пробудив у монахов всех нераспущенных конгрегаций надежду на утверждение и даже признание, что ни одно правительство, даже правительство Реставрации, не осмелилось бы им предоставить в столь широком объеме. И действительно, Вальдеку-Руссо оставалось теперь лишь войти в соглашение со Святейшим престолом – а оно не замедлило бы состояться, – чтобы заключить конкордат еще более невыгодный, чем конкордат 1801 года, признать черное духовенство, как Первый консул признал белое духовенство, повергнуть Францию к стопам «праведника» в лице Пия VII и самому стать наконец Бонапартом монахов. Программа умиротворения, конечно, широкая и великодушная, но полная подводных камней, которую даже Наполеон нашел бы рискованной, хотя он мог прибегнуть в борьбе с враждебной партией к мерам, недоступным республике, а именно к расстрелу братьев-конспираторов и к посылке в полк чересчур непоседливых послушников. Но что за поразительная непоследовательность в воззрениях такого строгого законодателя, как Вальдек-Руссо! Избавив нас сперва от монахов-заговорщиков и от монахов-дельцов, он навязывал нам теперь государственных монахов! Хоть и нельзя было не признать огромных услуг, которые Вальдек-Руссо оказал Франции, приходилось защищать теперь созданный им закон от него самого.

Глава V

Дальнейшая деятельность министерства Комба

Программа министерства Комба предусматривала отмену закона Фаллу, от которого, по правде сказать, мало что оставалось. При обсуждении в Совете проекта Шомье, всецело удовлетворявшего республиканскую партию, был поднят вопрос о свободе обучения, вызвавший столкновение между сторонниками и противниками монополии школы. Комб несколько раз высказывал свои мысли о свободе обучения. Он не относит ее «к числу основных прав, неотделимых от личности гражданина». Он утверждает, «что общественная власть обязана осуществлять этот принцип и определять границы его применения». Он считает, что «право обучения – это знак доверия со стороны общественной власти», и охотно повторяет слова Виктора Кузена: «Право обучения есть полномочие, предоставляемое общественной властью». Он допускает возможность условий, неблагоприятных для педагога, и признает, что, выходя из общества и отказываясь от собственной воли, человек становится неспособным формировать юную волю социального существа. Этот случай вполне применим к монахам. Белое духовенство, не говоря уже о том, что его трудно отличить от черного духовенства, тоже дает обеты, ведет особый образ жизни, подчиняется духовному руководству; вот почему его наставления об общественной морали и нравственности не внушают доверия. Итак, взгляды Комба, естественно, привели его к требованию полной секуляризации народного образования, конечно, в той мере, в какой это допускалось состоянием государственных финансов.

Став председателем Совета министров, Комб остался верен мнению, которое он высказал Жюлю Ферри 18 марта 1902 года: «Если правительство применит закон об ассоциациях так, как он задуман, религиозному обучению придет конец».

Можно, пожалуй, сказать, что в этих словах кроется недоверие к христианской морали; но прежде всего следует спросить себя, действительно ли существует единая христианская мораль, и тогда выяснится, быть может, что христианская мораль не одна, а их несколько. Несмотря на кажущуюся устойчивость христианства, его догматы сильно изменились, но еще больше изменился дух учения. И в этом нет ничего удивительного. Ведь христианству девятнадцать веков. Изменись оно меньше, оно не было бы столь долговечным. Христианство прошло через многие народы и расы, пережило как варварские, так и утонченные цивилизации, изведало три последовательных формы труда: рабство, крепостничество и наемный труд – и на протяжении столетий приспосабливалось к различным общественным условиям. В силу необходимости много раз менялся и дух учения. Но дело сейчас не в этом. Ограничимся более простой задачей. Посмотрим, что говорят о добре и зле невежественные монахи и простоватые сестры, обучая в школе маленьких детей. Несомненно, их христианская мораль может показаться наивной. Следует, однако, принять в расчет простодушие преподавателя и учеников и не попасть в смешное положение, обнаружив в неискушенных словах доброго монаха чудищ мрачной теологии. И все же, присматриваясь к делу поближе, с удивлением и грустью замечаешь, что учителям-монахам не хватает мягкости и великодушия, что понятие о долге выглядит у них корыстным, эгоистическим и сухим и что, наконец, добро почти исключительно сводится к повторению ничтожных обрядов и нелепых формул. Но славный монах в этом не повинен. Христианское учение обязывает его прежде всего связывать души людей с богом, а уж потом объединять их между собой узами любви и сострадания.

Наивная мораль монахов имеет тот существенный недостаток, что она внушает детям страх, пугает юные умы изображением адского пламени и мук грешников, а также угрозой тяжких наказаний. Монахи говорят своим ученикам, что избежать вечного огня можно не иначе, как соблюдая ряд мелочных и сложных правил, среди которых нет места бескорыстию. Передо мной лежит небольшая книжка религиозного содержания с картинками. Здесь только и видишь, что костры, раскаленные уголья да рогатых дьяволов, вооруженных вилами и вертелами. При взгляде на эти картинки становится смешно. На самом деле, это отвратительно. Есть нечто принципиально бесчеловечное в морали монахов; но для большей наглядности приведем пример.

Я возьму этот пример из жизни духовных конгрегаций, которым закон дал право по бюджетным, а отнюдь не религиозным соображениям, еще долгое время ведать начальными школами, отнятыми у запрещенных конгрегаций. Я обращусь к монашескому ордену, у которого особенно много школ и учеников в нашей стране, столь богатой монашескими заведениями. Я приведу лишь одну фразу, сказанную монахом, но постараюсь передать ее как можно точнее: она стоит того. Вот в чем дело.

Осенью 1895 года, находясь в Сент-Эмильоне, я побывал в доме г-жи Букэ. Эта дама, как известно, целый месяц прятала у себя в подземной галерее семь осужденных жирондистов. Ее самоотверженность погубила ее и не спасла беглецов. Она была гильотинирована в Бордо. Валади, Саль, Гаде и Барбару погибли у нее в доме. Бюзо и Петион покончили самоубийством в поле ржи, где их трупы были найдены, наполовину съеденные собаками. Одному Луве удалось бежать. Итак, девять лет тому назад, когда я посетил старый дом Букэ, в нем помещалась школа невежествующих монахов; окна низкого здания под черепичной крышей грустно смотрели на жалкий, обнесенный оградой садик, в котором росли буковые и тисовые деревья. Все было пустынно кругом, так как каникулы еще не кончились. Меня принял отец настоятель.

Это был низенький старичок с быстрым, живым взглядом, выражавший свои мысли ясно и кратко. Он любезно провел меня в дом, устройство которого нисколько не изменилось со смерти г-жи Букэ. В одной из комнат сохранился даже камин XVIII века, на гладком белом мраморе которого красовался в рамке из жемчугов инициал «Б» семейства Букэ. Настоятель сказал мне, что он много слышал об этой даме, а один адвокат из Бордо даже подарил ему книгу, в которой говорится о ней. Мы спустились в подземную галерею, на известняковые стены которой падал откуда-то сверху белесый свет.

– Вот здесь, – сказал мне монах, – прятались в течение месяца семь жирондистов, объявленных вне закона. Они спускались сюда и выходили наружу через колодец, который вы видели в саду; он до сих пор называется «колодцем жирондистов».

Мы разговорились. Мой собеседник был чрезвычайно осторожен в выборе слов и опасался высказывать свои суждения. Но уже по одному тому, как монах излагал факты, мне показалось, что он знает об истории революции в своем департаменте несколько больше, чем следовало ожидать от такого, казалось бы, мало любознательного человека.

Тщательно избегая касаться в разговоре убеждений и доктрин, я сказал ему несколько слов об этих жирондистах, красноречивых, молодых, взлетевших так высоко в глазах общественного мнения и все потерявших, всеми покинутых, поставленных вне закона, но до конца жизни безгранично преданных своему проигранному делу и в ожидании смерти заботившихся лишь о том, чтобы оставить по себе достойную память. Я с сочувствием произнес имя славной женщины, которая кормила их в голодное время, сама получая скудный паек, и рисковала навлечь на себя подозрение всякий раз, как отправлялась на поиски продуктов; и все же она прятала у себя беглецов и не боялась того, что один тогдашний республиканец назвал «заразой мученичества».

Отец настоятель выслушал меня весьма внимательно и некоторое время молчал, скрестив руки на груди и опустив глаза.

Затем он поднял голову и, перебирая в руках ключи, промолвил:

– Сколько я ни размышляю, не нахожу ни с той, ни с другой стороны достойных похвалы деяний или добрых дел. Вижу лишь силу человеческих характеров.

Я был восхищен. В нескольких словах настоятеля заключалось целое учение. Этот простой старик выразил спокойно, кротко чувства глубокой и святой бесчеловечности, которые были внушены ему с детства. Ведь он был монах и верил, что дела без веры мертвы есть. Не думаю, чтобы он мог иссушить и ожесточить сердца мальчиков-жирондистов, находящихся под его ферулой в старом доме семейства Букэ. Не следует предполагать такую силу ни в одной доктрине. Но как имел обыкновение повторять аббат Морелле, слыша о самоистязаниях кающихся грешников: «Уж если это не фанатизм, то я попросил бы мне дать его определение».

Вот почему мы с радостью услышали заявление министра вероисповеданий о том, что детям преподаются в светской школе «принципы морали, поистине прочной, ибо она свободна от всякой догмы, и поистине возвышенной, ибо она не имеет иного источника, кроме вечных и незыблемых понятий о справедливости, долге и праве».

Глава VI

Дальнейшая деятельность министерства Комба. Дипломатическая нота папы государствам. Два епископа – сторонника конкордата, попавшие в немилость

На выборах радикалы и социалисты получили большинство голосов [655]655
  На выборах радикалы и социалисты получили большинство голосов… – Речь идет о выборах в Национальное собрание 1902 г.


[Закрыть], и количество сторонников отделения церкви от государства в Палате увеличилось.

Один из депутатов, Франсис де Прессансе, человек широкого ума и большого сердца, прекрасно осведомленный к тому же о современном положении в Европе, выступил с хорошо разработанным проектом – первой и сложной попыткой создать закон, обеспечивающий одновременно и свободу совести и права государства (7 апреля 1903 г.).

Довольно много законопроектов было представлено всеми группами Палаты, кроме правых роялистов и католиков. Палата передала их на рассмотрение специальной комиссии, которая ничтожным большинством голосов высказалась за отделение церкви от государства. Эта комиссия поручила социалисту Аристиду Бриану представить доклад, который мог бы лечь в основу широкого обсуждения.

К этому времени Лев XIII умер. Под давлением австрийского правительства конклав избрал папой архиепископа венецианского Сарто, который принял имя Пия X, указывая этим, что он будет следовать политике первого «непогрешимого». В начале его понтификата Ватикан вызвал трения с Францией, взволновавшие всю страну. Стоит упомянуть об этом не потому, что они важны сами по себе, а из-за вызванных ими последствий.

Узнав, что президент Лубе прибыл в Рим [656]656
  Узнав, что президент Лубе прибыл в Рим… – В марте 1904 г. состоялся первый визит главы французского правительства в Рим, к королю Италии.


[Закрыть]ко двору итальянского короля, папа направил правительствам христианских государств протест против этого поступка, которым французский президент демонстративно признавал права итальянского народа на город Рим, – оскорбление тем более чувствительное для Святейшего престола, что оно исходило от «старшей дщери церкви». Увы! Неужели христианская Галлия, осыпанная папой благодеяниями и одаренная привилегиями, оказалась столь неблагодарной и ее глава восседает теперь за одним столом с герцогом савойским, незаконным обладателем вотчины св. Петра! [657]657
  …с герцогом савойским, незаконным обладателем вотчины св. Петра. – Ватикан не признавал прав итальянского правительства на Папскую область и Рим, которые были воссоединены с остальной Италией в 1870 г. По «Закону о гарантиях» (1871) папа был лишен светской власти и сохранял суверенитет лишь в пределах Ватиканского дворца. В ответ на это папа Пий IX отлучил от церкви короля Виктора-Эммануила II (Савойская династия) и членов итальянского правительства и объявил себя «ватиканским узником». Возник так называемый римский вопрос – борьба папского престола за восстановление светской власти и возвращение города Рима; он существовал до 1929 г., до соглашения папы Пия XI с фашистским правительством Муссолини.


[Закрыть]Римская курия искони требовала возврата светских владений папы, но эти дипломатические шаги, не поддержанные ни силой оружия, ни вмешательством других государств, никого не беспокоили. Однако на этот раз заявление было сделано в такой форме, что произвело во Франции впечатление, которого, по всей вероятности, не ожидали ни Пий X, ни его советники. Народы раздражительны и горды. Недаром скульпторы изображают их в виде разъяренных женщин. Во Франции же по многим причинам общественное мнение было до крайности чувствительно ко всему, что касалось внешней политики страны. Итальянский король, собиравшийся, по-видимому, выйти из Тройственного союза [658]658
  Тройственный союз – военно-политический блок Германии, Австро-Венгрии и Италии, сложившийся в 1879–1882 гг.


[Закрыть]и побывавший недавно в Париже с молодой женой, пользовался всеобщей симпатией, и очень немногие, даже среди католиков, посмели бы упрекнуть его в том, что он не посчитался с даром Константина Великого папе Сильвестру. Итак, вмешательство иностранной курии в дружеские отношения французского народа было признано недопустимым, и Франция восприняла поступок Святейшего престола как оскорбление национального достоинства. Следует признать, что на этот раз папа был плохо вдохновлен свыше, ибо его нота поставила в неловкое положение даже обычных защитников Святейшего престола. В самом деле, самые ревностные французские католики принадлежат к партиям, щеголяющим чрезмерным патриотизмом. Они не без горечи вспоминали, что теперешний папа был избран при поддержке Австрии вместо кардинала Рамполла, кандидата французской стороны. Но для церкви было хуже другое: умеренные республиканцы, или, как они сами себя называют, либералы, отмежевались в этом деле от католиков, хотя обычно и в жизни и в Палате обе партии выступают заодно. Среди либералов можно было назвать нескольких бывших министров иностранных дел. Повинуясь своему профессиональному долгу, они признали, что правительство обязано отклонить протест папы. Этот протест вызвал еще большее неудовольствие, когда оказалось, что в экземпляре, посланном на Кэ д'Орсе [659]659
  Кэ д'Орсе – набережная в Париже, где находится французское министерство иностранных дел.


[Закрыть], не хватает одного параграфа, имеющегося в экземплярах, направленных прочим католическим государствам. А между тем в нем шла речь об отзыве нунция из Парижа и давалось понять, что если папа не порвал дипломатических отношений с Францией, то лишь потому, что ожидает скорых перемен в политике этой страны. В конце концов папа снискал больше порицаний, чем похвал, и его защитникам ничего больше не осталось, как говорить, что он святой. Радикалы и социалисты явно радовались поступку папы. Они обратились к правительству с просьбой отозвать нашего посла при Ватикане и денонсировать конкордат, чтобы достойно ответить на послание Пия X.

В то время среди французских епископов было два прелата, во всех своих действиях опиравшихся на конкордат. Они считали, что обязаны повиновением и правительству республики, назначившему их, и папе, от которого получили свое каноническое посвящение. На обоих епископов были поданы жалобы в римскую курию. Монсеньер Ле Нордез обвинялся во франкмасонстве. И хотя он горячо отрицал свою принадлежность к этой гнусной секте, клир и паства с ужасом отвернулись от него, а маленькие дети не стали принимать из его рук святой елей, укрепляющий человека в вере. Монсеньер Жеэ, у которого вышли неприятности с отцами-иезуитами вверенной ему епархии, был громогласно заподозрен в том, что в разговоре с настоятельницей кармелитского монастыря держал речи, неподобающие его сану.

Один из кардиналов потребовал, чтобы оба прелата явились в конгрегацию Священной канцелярии. Епископы выразили сожаление, что не могут тотчас же выполнить этот приказ, сославшись на плохое состояние своего здоровья, расшатанного столь тяжкими испытаниями и скорбью о том, что они потеряли милость Святейшего отца.

Они предлагали представить свое оправдание в письменном виде. Суд инквизиции терпелив и полон снисхождения. Но он бдителен. Оба епископа получили приказ явиться в Рим под страхом отрешения, то есть запрета исполнять обязанности, налагаемые их саном.

Епископы были сторонниками конкордата и остались ими в столь бедственном положении. Вынужденные одновременно повиноваться папе, который призывал их в Рим, и французскому правительству, запрещающему епископам покидать без разрешения свои епархии, они сочли за лучшее отнести полученные письма в министерство вероисповеданий. Оба письма были составлены по-итальянски, подписаны статс-секретарем Ватикана Мерри дель Валем, и на конвертах были наклеены почтовые марки итальянского королевства. Епископы ознакомили г-на Дюмэ с содержанием этих писем, согласно разделу III, параграфу XX Органических статей и вопреки предписаниям буллы «Apostolicae Sedis» [660]660
  Престола апостолического (лат.).


[Закрыть].

– Что такое?! – воскликнул г-н Дюмэ. – Кардинал вызывает вас на суд Священной канцелярии? Это противоречит французским законам! Мы не допускаем иностранного вмешательства в наши внутренние дела. Вы не предстанете перед судом. Оставайтесь!

Вот каким путем правительство узнало о том, что святая инквизиция производит следствие по делу двух епископов – сторонников конкордата. Но если бы епископы Жеэ и Ле Нордез полностью сообразовали свои действия с буллой Apostolicae Sedis, папа отбил бы их у Франции, да так, что министр вероисповеданий этого бы даже не заметил.

Монсеньер Жеэ не лишен здравого смысла; у монсеньера Ле Нордеза его еще больше, во всяком случае соображает он быстрее. Он первый решил, что для епископа авторитет г-на Дюмэ не входит ни в какое сравнение с авторитетом монсеньера Мерри дель Валя, а раз невозможно одновременно удовлетворить и римскую курию и министерство вероисповеданий, следует подчиниться римской курии. Министр прекратил им выдачу содержания, а папа лишил их юрисдикции. Перед отъездом монсеньер Жеэ сделал следующее торжественное заявление:

– Назначенный властью духовной и властью светской епископом лавальским, – сказал он, – я не счел себя вправе оставить свою епархию без ведома или против воли одной из них… Я уезжаю, сожалея о том, что моя жертва не станет залогом их примирения, и горько сетую на многих католиков, упорно мешающих мне согласовать верность доброго пастыря и долг доброго француза.

Эти слова достойны праведника и трогают своей кротостью. Но если бы можно было проникнуть в глубину души и сердца этого прелата, истинного приверженца «Гражданского статута для духовенства», то мы, наверно, узнали бы, что, переправляясь через Альпы, он обернулся в сторону своего земного отечества и с грустью подумал:

«Я посетил г-на Дюмэ, а теперь должен предстать перед судом Священной канцелярии. Позади меня остались епископы, которые в каждом пастырском послании величают министра вероисповеданий Домицианом, Иродом, Робеспьером, Нероном, Варравой и Олибрием [661]661
  …Варравой и Олибрием. – Варавва – по евангельской легенде, разбойник, заключенный в одну темницу с Иисусом Христом. Олибрий (IV в.) – вождь галлов, согласно легенде убивший христианку Рэу, причисленную церковью к лику святых.


[Закрыть]. Они живут окруженные почитанием верующих. Рим ценит их добродетели и поучения. Если бы я подражал их апостольскому рвению, то до сих пор носил бы митру и вкушал бы в Лавале радости бытия у кармелиток».

По прибытии в Рим монсеньер Жеэ был принят статс-секретарем Святейшего престола Мерри дель Валем, но нашел его «более холодным, нежели мрамор усыпальницы».

– Ваше преосвященство, – сказал ему епископ, – я не бунтовщик и не еретик, а всего лишь скромный французский епископ, у которого и в помыслах не было посягать на верховную власть Рима. Но я восемь лет терпел гонения за то, что повиновался законам своей родины, и не желаю, чтобы мой последний поступок явился отрицанием всей прожитой жизни, а моя личность – предлогом распри между двумя силами, которым я одновременно поклялся повиноваться, принимая посвящение. Если вопреки моему нестерпимому положению я не прибыл к вам ранее, то лишь потому, что хотел дождаться дня, когда смогу принести мирную жертву во имя единения духовной и мирской власти.

Кардинал ответил:

– Вам придется сложить с себя сан.

Монсеньер Жеэ выразил полную готовность повиноваться.

– Я пришел, чтобы отдать себя в ваши руки, – ответил он. – Делайте со мной, что пожелаете, все будет лучше той мучительной неизвестности, в которой я обретаюсь.

Однако он почтительно спросил, не будет ли правильнее, если курия отрешит его от сана с согласия министерства г-на Дюмэ; и заметил весьма справедливо, что, не желая действовать в этом вопросе совместно с французским правительством, его преосвященство ускоряет отделение церкви от государства.

Кардинал повторил:

– Вам придется сложить с себя сан.

Несчастный епископ стал заверять статс-секретаря Ватикана в своей безусловной покорности.

– Но мне все же хотелось бы знать, – заметил он, – почему я осужден без права апелляции и защиты. Неужели же у Священной канцелярии имеются неопровержимые доказательства моей мнимой безнравственности?

– Дело не в этих пустяках! – воскликнул кардинал, пожимая плечами. – Но вы выдали мирским владыкам тайну церкви [662]662
  Au Tribunal de Rome, par F.-J. Mouthon, dans «Le Matin» du 16 septembre 1904.


[Закрыть].

Статс-секретарь Ватикана говорил как священнослужитель, взвешивающий тяжесть каждого греха. Впрочем, не надо быть тонким казуистом, чтобы понять следующую простую истину: согрешить с кармелиткой – зло куда меньшее, чем довести до сведения г-на Дюмэ решения Святейшего престола.

Передав свои епархии в руки статс-секретаря Ватикана, монсеньер Ле Нордез и монсеньер Жеэ бросились к ногам его святейшества, который не отказал в прощении своим раскаявшимся сынам.

Эти два прелата нанесли, однако, больший вред конкордату, пытаясь соблюдать его, чем другие епископы, непрерывно его нарушавшие.

В ответ на действия римской курии в деле с двумя французскими епископами председатель Совета министров отозвал французского посла при Святейшем престоле. Палаты одобрили разрыв дипломатических отношений с Ватиканом. Нунций представил свои отзывные грамоты.

Это не что иное, как «гонения на Иисуса Христа», воскликнул епископ марсельский Андрие. По его словам, во Франции «со времен террора» не видели ничего подобного, вернулись дни Робеспьера и Нерона; действия правительства «вопиют о мщении». Епископ возвещал, что «страшная кара постигнет страну, которая могла допустить подобное преступление».

Глава VII

Дальнейшая деятельность министерства Комба. Переговоры, предшествовавшие отделению церкви от государства. Несколько слов о конкордате

До сих пор Комб собирался, казалось, разрешать церковные вопросы в духе конкордата 1801 года. По правде говоря, он столкнулся с большими затруднениями. Он строго соблюдал конкордат, в то время как римская курия его беспрестанно нарушала. Она отвергла епископов, предложенных Империей, и в еще большем количестве епископов, предложенных Республикой. Она отвергала все кандидатуры, представляемые Комбом.

Обычно нунций являлся к нему в министерство. – Укажите мне другие имена, – говорил он, – мы побеседуем и еще раз все обсудим прежде, чем принимать решение.

И нунций заявлял, что для него это вопрос принципиальный. Но принципиальным вопрос был также для Комба, и, ссылаясь на закон, он отказывался подчиняться Риму при назначении епископов, ибо это назначение было прерогативой французского правительства.

Его кандидаты были отвергнуты без всяких объяснений, и восемь епископских кафедр оставались вакантными.

После известного послания папы католическим государствам и истории с двумя епископами Комб перестал верить в возможность сохранения конкордата.

Он принял у себя в Поне, где отдыхал летом, редактора венской газеты «Нейе Фрейе Прессе» и сообщил ему о своих изменившихся взглядах.

– Отделение церкви от государства не заставит себя ждать, – сказал он, – я считаю его теперь неизбежным. Мысль об отделении церкви широко распространилась за последние два года, и, хотя, как известно, я не был ранее его сторонником, мне пришлось примириться с этой необходимостью.

Комб прибавил, что проект Бриана кажется ему прекрасной основой для дискуссии, и высказал пожелание, чтобы некоторые положения этого проекта были «сформулированы в духе более широком и свободном».

Это заявление, сделанное им в частном порядке, Комб повторил в июне месяце того же года уже как председатель Совета министров в своем выступлении в Осере.

Теперь следует сказать несколько слов о том, чем был конкордат при его заключении, чем он стал впоследствии, и посмотреть, какие у Франции есть основания для того, чтобы сохранить его или же денонсировать.

Введенный в 1790 году Гражданский статут для духовенства оставался в силе в течение четырех лет, если только можно говорить о силе законов в разгар революции, среди заговоров, восстаний, убийств и казней. Этот декрет послужил причиной раскола французской церкви, служители которой разделились на непокорных и присягнувших, то есть на сторонников старого и на сторонников нового порядка [663]663
  О Гражданском статуте для духовенства см. превосходную и глубокую книгу, автор которой отличается прекрасным знанием истории: Edme Champion, La Séparation da l'Eglise et de l'Etat en 1794, Introduction à l'Histoire religieuse de la Révolution française, 1903.


[Закрыть].

Закон от 3 вентоза III года (21 февраля 1795 г.), принятый Конвентом по докладу Буасси д'Англа, порывал все узы, связывавшие церковь и государство. Порвать узы было нетрудно, но как фактически разъединить эти две силы? Они буквально держали друг друга за глотку. После отделения шла все та же жестокая борьба, что и до него. В IV году Стоффле сражался в Анжу, Шаретт [664]664
  Стоффле, Шаретт – главари контрреволюционного вандейского восстания во время французской буржуазной революции конца XVIII в.


[Закрыть]в Вандее, мобильные отряды вели борьбу с разбойниками и расстреливали священников-шуанов. Непокорных служителей церкви разыскивали, судили, гильотинировали. Отряды «Жегю» и «Солнце» наводили ужас на весь Юго-Запад; граф д'Артуа стоял с английским флотом у острова Йё.

Что могло дать отделение церкви от государства среди этого террора, среди этих насилий? Одно несомненно: после пяти лет гражданской войны непокорное духовенство, объявленное вне закона, преследуемое, подвергавшееся гонениям, оказалось сильнее своих врагов. Против него были законодатели и закон. За него – население деревень, тронутое несчастьями священнослужителей. За него были жалость и почитание простых людей, покровительство спекулянтов и скупщиков национальных земель, ставших контрреволюционерами, поддержка роялистов, избивавших якобинцев, и благосклонность прекрасных термидорианок. В течение вандемьера V года в тридцати двух тысячах коммун были вновь открыты церкви, и богослужение в них совершалось по большей части непокорными священниками.

Как раз в это время (конец 1796 года или начало 1797 года) молодой генерал Бонапарт писал генералу Кларку:

«Во Франции люди опять стали приверженцами римско-католической церкви. Нам, чего доброго, придется обратиться к самому папе, иначе священники, а следовательно и деревня, которую им снова удалось подчинить своей власти, не окажут поддержки революции».

В этих словах впервые проскальзывает мысль о пакте, который Бонапарту суждено было заключить пять лет спустя; бросается в глаза правильность его суждений и двойственность намечаемых средств. Молодой генерал видит опасность. Во весь рост встает католическая церковь, она грозит революции, республике и, быть может, подготовляет возвращение Бурбонов. Чтобы предотвратить зло, необходимо образовать новое галликанское духовенство, сызнова начать загубленное дело Учредительного собрания. И если нельзя без папы создать церковь в духе декрета 1790 года, надо создать ее при помощи папы. Успех возможен. Все дело в том, чтобы обмануть «старую лису». Такова основная мысль конкордата.

По замыслу Бонапарта, конкордат означал реставрацию галликанской церкви. Подлинные цели Первого консула не вызывают ни малейших сомнений; чтобы убедиться в этом, надо лишь прочесть параграф XXIV Органических статей [665]665
  Органические статьи – дополнительные статьи к основному тексту конкордата 1801 года, обнародованные Наполеоном в 1802 г. Так как они по сути дела сводили на нет многие положения конкордата, то папа Пий VII их не признал и осудил. В Органических статьях, в частности, говорилось, что без разрешения правительства во Франции не может иметь силы ни одно распоряжение папы.


[Закрыть]. «Лицам, избранным для того, чтобы вести обучение в семинариях, следует подписать Декларацию [666]666
  Декларация. – Имеется в виду так называемая „Галликанская декларация“, принятая французским духовенством по распоряжению Людовика XIV и утверждавшая независимость светской власти от духовной и право короля назначать священников и епископов.


[Закрыть]французского духовенства от 1682 года… Они обязуются преподавать учение церкви так, как оно там изложено; епископы должны направлять законным порядком засвидетельствованную копию этого документа государственному советнику, ведающему делами вероисповеданий».

Между тем декларация 1682 года, снова введенная в действие конкордатом, предусматривает, что папа не имеет никакой власти в светских делах, не может ни прямо, ни косвенно низлагать королей; что постановления Констанцского собора о компетенции церковных соборов полностью остаются в силе; что верховный первосвященник должен управлять церковью только на основе канонов, не посягая ни на одно из положений и прав, признанных галликанской церковью, и что, наконец, суждения папы по вопросам веры могут оспариваться, но лишь до тех пор, пока они не подтверждены церковью.