Текст книги "«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается"
Автор книги: Анатоль Имерманис
Соавторы: Гунар Цирулис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– Не верю.
– Что получу работу? Неужели вы действительно не понимаете, что теперь все будет по-другому? Теперь…
– Вы тоже стали другим, товарищ штурман, – сказал Галениек.
Больше он не сказал ничего. Нордэкис посмотрел на циркуль, который держал в руках, на картушку компаса, слегка покачивающуюся в котелке, на иллюминатор, за которым сиял, точно полная луна, топовый огонь.
– Возможно, вы правы. Нелегко будет без моря, – вздохнул он. – А вы, товарищ Галениек, разрешите поинтересоваться, что собираетесь делать дальше?
– О, у меня дел по горло! Первым делом мне надо сбегать к одному трактирщику. Этот буржуй в прошлый раз вышвырнул меня на улицу. Если бы я ему не заплатил, тогда не обидно. А то ведь за то, что пел «Лам-ца-дрица-ца-ца». Даже Цепуритис говорит, что она не революционная. Теперь он запоет у меня другую песенку! А тогда пойду в гости к Квиесису. Положу ноги на стол и скажу: «Ну, господин патриот, понял теперь, что такое власть трудящихся?»
– Грубо! – покачал головой Нордэкис. – Пройдет еще порядочно времени, пока вы сами поймете это.
– А куда мне торопиться? – усмехнулся Галениек. – Пока дотащимся от Сантаринга до Риги, всему еще выучусь.
Галениек выпустил из рук штурвал, чтобы прикурить потухшую папиросу, но тут же снова схватился за ручки. В двери стоял капитан.
Не произнеся ни слова, Вилсон вырвал папиросу у Галениека изо рта. Швырнул на пол. Растоптал.
– Не спите, товарищ капитан? – спросил Нордэкис. Вилсон не ответил.
– Курс? – потребовал он. Нордэкис доложил.
– К черту этот курс! Галениек, право на борт! На борт, говорят тебе! – Вилсон сам ухватился за штурвал и крутанул его с такой силой, что только спицы замелькали. – Черт его знает, не судно, а карусель какая-то. То налево, то направо, то туда, то обратно…
– Что случилось?
– Ничего не случилось. Идем назад в Ригу.
– В Ригу, товарищ капитан? – недоумевал Галениек. – Но мы ведь решили…
– Много чего вы нарешали! Кошке под хвост! И никаких товарищей здесь нет, зарубите себе это на лбу, есть только новые господа. Конечно, может, у товарища Дрезиня есть основания так поступать, – добавил он, желая несколько смягчить впечатление от своего выпада.
– Основания! Кто он такой, что у него свои основания? Мы решили, а он нам в рожу плевать! Это наша власть или его личная диктатура?
– Взять штурвал! – прикрикнул Нордэкис на разбушевавшегося Галениека.
– Пускай крутит тот, кому больше всех надо! – отрубил Галениек. – Я ему не слуга.
Нордэкис пожал плечами и, взяв штурвал, положил руль на курс. Он ожидал, что капитан разозлится и приструнит матроса. Молчание Вилсона означало, что в душе он согласен с Галениеком.
– Извините, товарищ капитан… – заговорил Нордэкис.
– Осточертели мне ваши деликатные фразочки, – прорычал Вилсон. – Вам тут не салон, а морское судно.
– Именно это я имею в виду, – твердо произнес Нордэкис. – И потому Дрезинь на этот раз поступил правильно, ни у кого не спрашивая совета. Я очень рад, что «Тобаго» пойдет прямым курсом на Ригу…
– У вас на уме только ваша Алиса или как там окрестили эту писклю… Успеете еще, нанянчитесь, любящий папаша! А для меня груз в трюмах важнее ваших пеленок, понятно? За груз отвечает капитан, и я при любой власти обязан доставить его в Сантаринг!
– Капитан в первую очередь несет ответственность за судно.
– И потому можно орудовать за его спиной? Поднять среди ночи с постели и запросто приказать…
– Извините, товарищ капитан, но я, как и вы, полагаю, что у Дрезиня были веские основания не посчитаться с морским этикетом. Лучше пусть грузополучатели останутся без груза, чем мы без судна.
– Вы так считаете? – уже совсем спокойным голосом переспросил капитан Вилсон.
Квиесису никогда не удавалось заснуть раньше часа или двух ночи. Даже в лучшие времена. А теперь и подавно. От непрестанного курения во рту стояла горечь. Эта папироса последняя. Докурит и – спать.
Квиесис взглянул на струйку дыма. В неосвещенной каюте она казалась совсем белой. Белой и прямой, как дорога, которая постепенно расширяется. Как хорошо, что Алисонька вместе с ним на судне! Ничего больше не связывает его с Латвией – ни семья, ни имущество. Он чувствует себя еще достаточно молодым, чтобы найти в Сантаринге свою вторую родину…
Корпус судна дрогнул. Квиесис подбежал к иллюминатору. Ему почудилось, будто волны стали разворачиваться и менять направление. Нет, море оставалось на месте. Квиесис все понял. Разворачивалось судно. Его нос уваливал в обратную сторону от Сантаринга. Внезапно, без предупреждения, даже без митинга. Для этого может быть единственный повод – Дрезинь догадался о смысле телеграммы. Понял, что в Сантаринге игра будет проиграна.
Теперь проиграна его, Квиесиса, игра. Повертывается не только «Тобаго». Повертывается вся жизнь, его жизнь. Сердце вдруг стало останавливаться. Пришлось ухватиться за стол. Судно меняет курс. В Сантаринг не попасть. «Тобаго» не вернуть. Сердце забилось снова. Вяло, с перебоями. Круговорот крови возобновился. Вместе с жизнью возвращалась надежда. Слабая, но все-таки надежда. Надо переговорить с Алисой. Сию же минуту. В ее жилах тоже течет кровь Квиесисов…
– Алиса, нам надо поговорить, дорогая. – Эту фразу Квиесис повторял, как молитву. Повторял до тех пор, пока Алиса не проснулась. Рукой она заслонила глаза от яркого света.
– Я не могу… не хочу… после всего, что произошло, – срывалось с ее губ. – Остров Хуана! До смерти не забуду это жуткие слово! Какой отец пошел бы на это?.. Ты знал, что я люблю его, и все-таки…
Квиесис не уловил настроения Алисы. Он потел, волновался. Он чувствовал себя как на ответственном деловом заседании. Одно неосторожное слово – и ты на пороге банкротства.
– Паруп… Это он насоветовал. Заморочил мне голову начисто, когда сватался за тебя.
Унылый тон отца окончательно разбудил Алису.
– Да не он, а дома его заморочили тебе голову.
– Да, да, так оно и есть, признаюсь. Плохим отцом был я для тебя, Алиса. Но, слава богу, от Парупа теперь отделались. Теперь буду другим человеком.
– Ты?
– Да, теперь я понимаю, что едва не сделал тебя несчастной. Не по своей воле, Алиса, поверь, дорогая. Тогда я еще не знал, что за человек Дрезинь. Он такой отзывчивый, а главное – он тебя любит…
Алиса стремительно поднялась и села, обхватив колени руками. Попробовала расшифровать выражение отцовского лица.
– Что с тобой вдруг?
– Не знаешь разве? Они повернули «Тобаго» обратно на Ригу. Алиса, дорогая, мы должны что-то предпринять…
Алиса пожала плечами.
– Не знаю. Он уже не такой, каким был вчера.
– Опомнись! Про что ты говоришь? Ах да, ты о Павиле… Ничего, девочка, это все еще поправимо.
– Поправимо?
– Ну да, скажи, что я согласен. Пусть забирает судно… в счет твоего приданого… В Сантаринге сыграем свадьбу.
Алиса удивленно уставилась на Квиесиса.
– Ты согласился бы отдать меня ему?.. Коммунисту?.. Человеку, которого ты ненавидишь и не можешь не ненавидеть?
– А что же делать, милая? Мы должны попасть в Сантаринг! «Тобаго» нельзя выпускать из наших рук!.. «Тобаго» – это моя жизнь… Мало ли кому приходится мириться с немилым зятем? Надеюсь, ты меня поняла?
– Да, поняла. Жаль мне тебя.
– Хотя бы из жалости, все равно… Ведь ты не стала бы доискиваться, почему он берет тебя? Когда любишь – гордость неуместна. Поговоришь с ним?
– Это бессмысленно. Он не захочет. А даже если бы и согласился – что команда скажет?..
– Он согласится, он не смеет не согласиться. В этом наша единственная надежда. Он обязан тебе жизнью, он не имеет права отказаться. А с командой он все уладит… Одевайся, родная! Ты должна сейчас же пойти к нему! Нет, лучше прямо так, как есть…
– Товар в прозрачной целлофановой упаковке, – усмехнулась Алиса.
– Что ты сказала?
Алиса не ответила. Она плакала.
– Ну не плачь, иди же! – торопил ее Квиесис. – Хотя нет, это кстати, плачь! Заплаканные глаза значат больше, чем слова.
– Никуда я не пойду, – сказала Алиса. – Если хочешь, ступай сам.
Свадруп не знал, что решение о перемене курса принято без согласия команды – на первое собрание его тоже никто не позвал. Он знал лишь, что судно идет не в Сантаринг. Что оно идет в Латвию. В Латвию, где вместо вождя теперь хозяйничают разные цепуритисы. Тогда уж лучше вплавь к американскому берегу. Или на дно вместе с пароходом. Надежда на Квиесиса лопнула. Чтобы найти выход из нынешнего положения, нужна другая хватка. И такая хватка есть у Парупа.
Свадрупу не пришлось долго барабанить. Со вчерашнего дня Паруп не смыкал глаз. Шагал из угла в угол в своем застенке и ковал планы освобождения. Останавливался у иллюминатора и неподвижным взором всматривался в даль. В даль, скрытую непроницаемым мраком. В даль недосягаемую – до тех пор, пока он здесь взаперти. Пока наверху у власти Дрезинь.
– Господин Паруп!
– Черт возьми, где вас носило столько времени? Что происходит на корабле? Куда мы идем?
– Все полетело к чертям. Господин Квиесис послал радиограмму, а они решили не заходить в Сантаринг.
– Идиот проклятый! Он всем нам могилу роет… Значит, груз они не повезут?
– Нет, конечно! Они совсем с ума спятили! Прямо к большевикам дуют.
– Сволочи! Этого допускать нельзя.
Паруп метался по тесному помещению. Ломал голову и ничего не мог придумать. На миг все затихло. Потом раздался его голос. Громкий, будто он снова почувствовал себя хозяином на судне.
– Горючее!
– Горючего у нас хватит. – Свадруп сперва не понял, но тут же сообразил: – Есть, господин Паруп! Будет исполнено, господин Паруп!
– Надо попасть в Сантаринг. Во что бы то ни стало, поняли?
В машинном отделении появился Свадруп.
– Бездельничаете, да? – проворчал он. – Подать журнал!
Август демонстративно засунул руки в карманы. Антон бросился исполнять приказание. В его глазах Свадруп по-прежнему был начальником. Как только книга была положена перед старшим механиком, он тут же с размаху запустил ее в угол – с перепугу Антон вместо вахтенного журнала схватил роман Августа.
– Распустились тут без меня, скоты! – ругался механик. Он открыл вахтенный журнал. – Одиннадцать узлов! Вот что получается, когда нет над вами палки.
Свадруп про себя твердо решил придерживаться миролюбивого тона, но характер и профессиональная гордость взяли свое.
В обычной обстановке Август сумел бы постоять за себя и за свою книжку. И Антон отважился бы пояснить, что после поворота «Тобаго» пошел против ветра. И Свадруп сам понял бы это. И мотористов поразил бы неожиданный трудовой энтузиазм механика. Но неожиданная перемена курса теперь сбила их с панталыку. Судно повернуло на 180°. С чего вдруг? Какое чрезвычайное происшествие заставило капитана «Тобаго» взять прямой курс на родину? Но ведь тогда Дрезинь пришел бы поговорить, посоветовался… Долго гадать не пришлось. В машинное отделение влетел Галениек.
– Контрреволюция! – заорал он. – Дрезинь запретил идти в Сантаринг. Хочет уморить нас голодом.
– Наверно, забыл, что судно не его, а наше, – сказал Август. – Даже пираты устраивают военные советы.
Антон молча согласился с ним, однако сделал попытку заступиться за Дрезиня.
– Конечно, я не стал бы самовольничать, – сказал он. – Но ведь он комиссар. Мы выбрали его и…
– Не трепись, дурынка. Выбрали, а сейчас скинем к чертям. Пошли, ребята!
Август последовал за ним. Антон какой-то миг колебался затем тоже полез вверх по трапу.
Свадруп не удерживал их.
Уже два часа роба Курта полоскалась за кормой. Дольше оставлять ее в воде было нельзя, иначе океанская соль выест не только пятна. Курт не пошел за Галениеком, а отправился на ют. Вытащить штаны оказалось неожиданно трудным делом. Пеньковый трос почему-то превратился в ослизлого угря и выскальзывал из рук. Курт не сдавался. Наконец выволок робу на палубу. Распространился резкий запах нефти. Нефть?!
Курт понял беду. Он бросился бегом по палубе. У ближайшего люка остановился. Нельзя терять ни минуты. Соскользнул по поручням вниз. Пригнулся и по туннелю вала побежал в машинное.
– Товарищи! – Курт силился перекричать грохот. Его услышали. Из ответвления прохода вынырнул боцман. Загородил путь.
– Чего тебе?
– Горючее вытекает!
– Ну и что?
– Надо найти причину! А то до Риги не дойдем.
– Тогда пойдем в Сантаринг, какая тебе разница?
– Вы… вы нарочно выкачиваете нефть за борт!
– Не валяй дурака, Курт. – Боцман взял матроса за локти. – В Америке заживешь припеваючи. Господин Квиесис не поскупится на благодарность, боцманом станешь… Подумай! Чего ты в Риге оставил? Сам же всегда говорил, что у тебя нет родины.
– Неправда. Может, раньше… – медленно произнес Курт. – Но со вчерашнего дня у меня есть родина! Пусти! – Он вырвался от боцмана.
– Кончай церемонию! Бей! – крикнул Свадруп.
В руке боцмана блеснул нож. Он резанул пустоту. Курт уже перемахнул через вал. Бороться означало упустить время. Время – это горючее. Без горючего до Риги не дойти. Он должен попасть в машинное. К товарищам! Курт ринулся вперед. Рядом вращается гребной вал. Оступись – и конец. Смелет на фарш. Курт не смотрит влево. Направо тоже не смотрит. А справа, из ниши, выскакивает Свадруп. В руке – занесенный для удара гаечный ключ.
Курт согнулся. По лбу течет что-то теплое и липкое. Кровь. Нет, это нефть, она вытекает и вытекает. Нефть – кровь корабля. Она не должна вытекать. Не должна! Надо остановить ее, не то остановится корабль.
Курт открыл глаза. Сквозь багровый туман он разглядел склонившегося над ним боцмана. Он напряг последние силы. Удар ноги угодил боцману под ложечку. Тот потерял равновесие, ударился о стену.
– Держи его! – крикнул Свадруп. Поздно. Курт успел проскочить мимо.
«Тобаго» идет домой. Завтра, впервые за этот рейс, солнце поднимется из океана прямо по носу. Впервые за этот рейс у Дрезиня спокойно на душе. Усталый и довольный, он повернулся на бок. Зарылся головой в подушку. Что-то мешает. Щетина на подбородке и щеках. Успела уже вырасти. Весь день не было свободной минуты. До многого руки не доходят, где уж тут заботиться о красоте.
Алиса. А не лучше ли поговорить с нею? Теперь, когда Квиесис проиграл, когда последствия телеграммы не угрожают судьбе «Тобаго», Дрезинь может думать об Алисе без злости… Разве тогда, в туннеле вала, томясь голодом и жаждой, он не заподозрил Цепуритиса в предательстве? А оказалось, моторист лежал без памяти в лихорадке. Людям надо верить. Разве Алиса не человек? Дрезинь вспоминал все сделанное для него Алисой, и вдруг ему захотелось поверить в то, что она не знала о коварном смысле невинной на вид телеграммы.
Если бы не Алиса, он сейчас был бы на острове Хуана. Судно продолжало бы свой путь к Сантарингу. Теперь «Тобаго» идет на родину, А Алиса? Для Алисы там тоже будет родина? Сегодня утром она сказала, что останется в Сантаринге… На душе снова стало тревожно. Борьба за судно вроде бы завершилась. Теперь надо начинать борьбу за Алису. Борьбу нелегкую, долгую. То, что Алиса сделала, было сделано для него лично. К новой жизни надо прийти сознательно…
Дверь распахнулась. В одно мгновение каюта оказалась битком набитой. Перед Дрезинем стояли все те, кто еще недавно ворвался сюда, чтобы потребовать расправы над Парупом. Все до одного. Галениек, Антон, Август, Валлия. Даже малыш Зигис. Даже товарищ Цепуритис. Шумят, орут, перебивая друг друга.
– Будет! – рявкнул Галениек. – Почему ты должен сидеть в комиссарском кресле? Ничуть не хуже мог бы сидеть и я или Антон. Хватит командовать одному! Раз уж Советская власть, тогда выберем порядочный совет. Как он решит, так и будет. Тогда не то что в Ригу, а хоть на Камчатку попрем!
– Спасибо! – неожиданно сказал Дрезинь.
Лишь сейчас до него дошло нечто очень важное: раз товарищи находятся сейчас здесь, значит – победа. Победа дня сегодняшнего над днем вчерашним. Вчера они еще послушались бы того, кто приказывает. Сегодня они хотят сами решать и действовать. Их взволновала вовсе не смена курса, а другое. Со вчерашнего дня на судне возникла новая сила. Сила, сплотившая воедино этих таких разных людей. Сила, заставляющая рассудительного Цепуритиса шагать плечом к плечу с необузданным Галениеком. Сила коллектива. И если его самого вдруг смоет волной за борт, то и без него они найдут верный курс.
– Спасибо, – повторил он.
Сбитый с толку Галениек смущенно умолк. И Дрезинь уже совсем спокойно стал разъяснять, какую ловушку уготовил им Квиесис.
– Да неужели все так и получилось бы? – усомнилась Валлия. – Он, конечно, мошенник, но такое… Точь-в-точь как в романе.
– Чего ты смыслишь в романах? – оскорбился Август. – 'Там все бывает как на самом деле в жизни. Я всякие читал, но до такой заковыристой комбинации не додумался бы даже Уоллес.
– Вы мне не верите?
– Почему же… – заговорил Антон.
Дверь распахнулась. В каюту, шатаясь, ввалился Курт. Льняные волосы разделяла темная полоса. Первым к нему подскочил Антон.
– Курт, да это же кровь!
– Горючее! Они спускают горючее!
– В машинное!
Дрезиню показалось, что он прокричал это слово во весь голос. Он бежал впереди, даже не оглядываясь, бегут ли товарищи за ним. Теперь все зависит от быстроты.
Вот он уже возле машинного отделения – на пять шагов впереди остальных. Он распахивает дверь. Он слышит шаги товарищей. И вдруг не слышит ничего.
Дверь захлопнулась. Галениек опоздал. Дверь заперли изнутри. Массивную стальную дверь. Дверь, от которой сапог Галениека отскочил, как яичная скорлупка от борта корабля. Дверь заперта. По ту сторону оказался Дрезинь.
Они остались по эту сторону. Нет ни руководства, ни времени на размышления. Да и раздумывать-то не над чем. Дрезинь прав – в Сантаринг идти нельзя. Только в Ригу! Еще вчера казалось, что для такого перехода не хватит продовольствия, пресной воды. Теперь они готовы отдать половину воды за нефть. За нефть, льющуюся в океан. С каждой секундой уровень в цистернах падает. Остановить! Чтобы остановить, надо попасть в машинное отделение. Не теряя ни секунды!
В ушах еще слышался приглушенный стон Дрезиня. Потом взвыла сирена. Она не стонала. Пронзительной трубой звала она на борьбу. Хлестала. Гнала вперед.
– Взломать надо, – сказал Антон, – В шкиперскую надо за инструментом!
Запор сломан, шкиперская открыта. Парупа нет.
Сейчас им не до Парупа. Топоры сейчас важнее. Все, что из стали. Сталь против стали. Удар за ударом. Дверь машинного не поддается.
– В туннель вала! – крикнул Цепуритис.
…На палубе они оказались вдвоем. Галениек и Август. Остальные куда-то исчезли. Только по-прежнему воет сирена. Судно в опасности!
Галениек мчался по темной палубе. Рядом бежал Август. Словно врата преисподней светился люк машинного отделения. Галениек ударил ногой по стеклу. Осколки полетели вниз, в глубину.
– Канат! – крикнул Галениек. Август подбежал с пеньковым тросом.
– Держи! – И Галениек бросил свободный конец. Но Август не думал оставаться наверху. Завязал за поручень и скользнул в люк вслед за Галениеком. Когда с мостика прибежал капитан Вилсон с оружием, они были уже в машинном. Вилсон видел только клубок человеческих тел. Стрелять нельзя.
Темнота. Удушливая, тяжелая. Такая тяжелая, что и глаз не открыть. И тяжелее всего то, что Дрезинь понимает, где он находится. Знает, что надо бороться. Знает, что должен встать. Знает, но подняться не может.
Рядом гудит мотор. В гудение вплетается равномерный стук. Дрезинь понимает – работает помпа. Помпа выкачивает в океан нефть. Дрезинь видит, как океан покрывается переливчатой пленкой. Чувствует, что все потеряно, и все-таки не может вырваться из забытья – слабость одолевает и утаскивает в бездну беспамятства. И тогда сквозь шум прорываются два слова:
– Товарищи, помогите!
Дрезинь открыл глаза. Его зовут на помощь. Двое катаются по полу. Боцман и Август.
– Товарищи, помогите!
Дрезинь увидел Галениека. Галениек звал на помощь. Впервые в жизни Галениек боролся не только за себя, но и за других. Борьба была трудной. Упершись спиной в стену, Галениек отбивался от двух нападающих – Парупа и Свадрупа. Отбивался ногами, кулаками. А телом прикрывал кран цистерны.
– Товарищи, помогите!
Товарищи пробиваются на подмогу. Мощные удары сотрясают дверь. Дверь выдерживает. До двери пять метров. Один прыжок! Бесконечная даль для Дрезиня.
Дрезинь преодолевает это расстояние. Ползком. Без сил. Силой воли. Приподнялся на четвереньки. Дотянулся до тяжелой стальной задвижки. Вцепился в нее обеими руками. Всем своим весом повис и оттянул.
Дверь открыта. Кто-то перепрыгнул через Дрезиня. Кто-то споткнулся, побежал дальше. Кто-то больно наступил сапогом на руку.
«Хорошо, – подумалось Дрезиню, – что никто не думает обо мне. Хорошо, что они думают о главном».
Шум борьбы затих.
…Из забытья Дрезиня вырвали голоса.
– Ну, комиссар, как делишки? – наконец дошло до его сознания. – Совсем тебя прихлопнули или только наполовину? – спрашивал голос Галениека.
– Что с горючим? – еле слышно спросил Дрезинь.
– До Риги хватит, – усмехнулся кто-то. Это был Карклинь. – А что касается продовольствия, то вы как убежденный большевик можете морить себя голодом, но лично я категорически отказываюсь. Раз уж не везем груз в Сантаринг, то хоть надо попробовать, каковы на вкус национализированные яйца.
– Все отлично, – ответил Дрезинь и открыл глаза. – Помогите встать.
К нему протянулось много рук. Он стоял. Сперва неуверенно, потом утвердился на ногах.
– Черт побери! – обрадовался капитан. – Теперь хоть можно пожать вам руку. Пока лежали влежку, неудобно было. Сухопутная крыса оказалась мудрее меня, старого морского волка. И все же придется менять курс. Пока вы лежали тут камбалой, мы сообща решили, что надо сделать крюк и зайти на остров Хуана.
Дизели работали на холостом ходу. «Тобаго» чуть заметно продолжал еще двигаться вперед. Затем сила трения преодолела инерцию хода. Судно стало. Вокруг расстилался залитый солнцем океан. Над ним занялся голубой день. Только справа на горизонте повисла туча. Не туча – остров Хуана…
Почти вся команда высыпала на палубу. Даже Курт с забинтованной головой суетился тут. Галениек и Август сбрасывали в шлюпку кожаные саквояжи. Из спардека, ковыляя, вышел Свадруп в полной форме морского айзсарга. Багажа у него не было. Сожалений и того меньше. Он боролся и потерпел поражение.
Боцман не слишком уповал на будущее. Он прихватил с собой все свои пожитки. Из люка он вышел с парусиновым мешком на спине, в руке тащил деревянный сундучок. Шел, низко опустив голову, ни на кого не глядя. Перелез через фальшборт и по штормтрапу спустился в шлюпку.
– Что там Квиесис ковыряется?
– Не может расстаться со своим пароходом…
Артур наблюдал за этим зрелищем сверху. Ему было не до шуток. Сейчас покажется Алиса. Покажется и навсегда уйдет из его жизни. Сейчас он увидит ее в последний раз. Ну, что он торчит здесь? Чего ждет? Каждое слово, доносившееся снизу, причиняло острую боль. Прибаутки Галениека терзали душу. Артур поймал себя на безумной мысли. Бежать к капитану! Сказать, что он тоже покидает судно.
Нет, Артур не побежал к капитану. Стиснул зубы и не двигался с места. Словно стиснутые зубы, белели косточки пальцев, судорожно сжимавших поручень шлюпдека. Покинуть судно?.. Товарищи не усомнились в нем, посчитали своим. Путь до Риги далек. Через минные заграждения и зону действия германских подводных лодок. Без радиста им будет трудно. Свой пост однажды он оставил ради Алисы. Своих товарищей он не бросит! Даже не пришла проститься. Он тоже не пойдет. На сей раз он будет гордым. Обойдется без слов, без вздохов, без тоскливых взглядов. Расстанется с ней, как корабль расстается с берегом.
Дрезинь пошел к Алисе прощаться. Чем скорее, тем лучше! Ему казалось, что быстрее идти уже нельзя. А ноги не слушались. Из сумрака вынырнула чья-то фигура. Зигис. В полутьме Дрезинь успел заметить его расстроенное лицо. Зигис шел от Алисы.
Дрезинь заставил себя улыбнуться. Прибавил шагу. Надо пройти через это! Так же, как перешагнул он в ту ночь порог каюты Алисы. Так же?
Дрезинь перешагнул порог каюты Алисы.
– Отец ждет тебя в шлюпке, – сказал он.
Ответа не последовало.
Он оторвал взгляд от пола. В каюте беспорядок. На крючке висит платье. Совсем как в тот раз. На столе раскрытый, уложенный второпях чемодан.
Алиса сидела в халате на койке. Так же, как тогда. Тогда он видел ее в первый раз. Сейчас – в последний.
– Шлюпка ожидает, – тупо повторил Дрезинь.
Алиса по-прежнему молчала. Через открытый иллюминатор влетел ветерок. Платье на крючке колыхнулось. Платье, которое Алиса не надела.
– Ты остаешься? – спросил он, не веря своим глазам.
– Помнишь, Павил, ты говорил мне, что каждый корабль когда-нибудь должен прийти в свою гавань. Я свою нашла. С отцом мне больше не по пути. Но…
– Но что, Алиса?
– Ничего. Только пугает меня мой путь.
– Не бойся. На путь до Риги горючего хватит. Алиса не улыбнулась. Она понимала, что в новой жизни все придется начинать сначала. Но там она найдет счастье. Свое счастье! Возможно, это счастье будет нелегким, быть может, даже трудным. Но это будет настоящее, честное счастье. Оно не будет счастьем за счет лишений других. Только хватило бы сил! Алиса улыбнулась. Сказал же Павил, что на дорогу горючего хватит.
