Текст книги "«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается"
Автор книги: Анатоль Имерманис
Соавторы: Гунар Цирулис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
– Вы здесь, конечно, хозяин…
Квиесис вздохнул.
– Прямо-таки ума не приложу, что делать… Быть может, попробовать что-нибудь закупить на встречном пароходе?.. Но кто продаст в военное время?
– Есть выход, черт подери! – воскликнул Вилсон. – Если бы мы могли сделать небольшой крюк и зайти за продовольствием на остров Хуана.
– К этим испанским душегубам? Надеюсь, вы не всерьез? Там даже за воду дерут втридорога! Думаете, вы были бы сегодня капитаном «Тобаго», если бы я не экономил каждый лат?..
Капитан промолчал.
– Да-а, и все-таки жаль ребят, – проговорил Квиесис после паузы. – Труд моряка не из легких, на простокваше далеко не уедешь… Что вы скажете, капитан, если мы продукты кают-компании отдадим в общий котел? У вас не будет возражений? Впрочем… это ведь капля в море. Кроме того, мой зять может запротестовать… Заботы, заботы, вот и все, что у меня есть в этой жизни. Да, какое сегодня число? Что? Сегодня ведь родилась моя Алисонька! Вот видите, каково мне живется – даже о дне рождения собственной дочери забыл.
«День рождения Алисы».
Уже в который раз Артур смотрел на запись в календаре. Глядясь в темную шкалу радиоприемника, он тщательно причесался и надел форменную фуражку. И все же не решался. Неловко получится, если он придет с поздравлением и застанет там Парупа. Потом он вспомнил ласковую улыбку Алисы при встрече на палубе, ее просьбу транслировать песенку о любви. Нет, Алиса наверняка ждет его поздравления! И вообще неизвестно, любит ли она этого пьяницу. Скорей всего, она выходит за него только ради отца. И Артур, словно желая придать себе храбрости, сдвинул козырек набекрень, выключил музыку и, схватив со стола радиограмму, выбежал из рубки.
Весь путь до каюты Алисы радист проделал бегом. Он чувствовал, что стоит ему замедлить шаг, как храбрость покинет его. Запыхавшись, он подскочил к двери. В каюте слышались тихие голоса. Слов было не разобрать, но один из говоривших был мужчина. Ясно – Паруп, кому же еще тут быть! Но Артур решил не отступать. Как бывает со всеми застенчивыми людьми, на него тоже находили приступы упрямой решимости.
Он постучал – громче, чем следовало бы.
Изнутри тотчас отозвалась Алиса:
– Кто там?
– Вам радиограмма.
– Сейчас, только оденусь.
Прошло довольно много времени, пока Алиса открыла. Ни по одежде – Артур обратил внимание, что ее серая юбка и черный свитер без единой морщинки, – ни по аккуратной прическе нельзя было сказать, что Алиса лежала. Остановившись в полуоткрытой двери, она протянула руку за радиограммой. Через ее плечо Артур как бы невзначай заглянул в каюту. Ему была видна только половина помещения. Никого нет. Наверное, Паруп сидит на койке. Артур вдруг снова почувствовал себя глубоко несчастным.
– Извините, не хотел вас потревожить, – пробормотал он и повернулся, чтобы уйти.
Алиса остановила его:
– Артур, не могла бы я вас попросить…
– Ради бога, мадемуазель Алиса!
– Мне… я… Мне как-то нехорошо от этой качки. Говорят, в этих случаях помогает табак. Вы не могли бы угостить меня папиросой?
«А, так Парупу лень подняться», – с раздражением подумал Артур, однако вслух сказал:
– С величайшим удовольствием!
Он принялся шарить по карманам. Признаться, что он некурящий, означало утратить часть мужского достоинства.
– Я сию минуту. Оставил в рубке, – солгал он.
Когда Артур вернулся с выклянченными у кого-то папиросами, Алиса все еще перечитывала радиограмму.
– Не пойму, – пожала она плечами. – «Сердечно поздравляю с днем рождения тчк желаю идти в жизни солнечными дорогами зпт исполнения всех мечтаний тчк будьте всегда такой же чистой и доброй зпт как сейчас зпт и помните зпт что у вас есть верный друг Артур», – читала она. – Понятия не имею, кто такой Артур. Может, по ошибке?
– Ошибок у меня не бывает, – гордо заявил Артур, но, вспомнив о недоразумении с новорожденным Нордэкиса, покраснел. – Я сам осмелился, мадемуазель Алиса. Вы уж не сердитесь, что я так, без цветов…
– Спасибо, Артур, вы доставили мне большую радость. – И Алиса протянула ему руку.
Окончательно смутившись, Артур вложил в ладонь девушки пачку папирос.
На обратном пути Артур по меньшей мере трижды споткнулся. Он не смотрел ни направо, ни налево. Перед собой он видел только улыбающееся лицо Алисы. Как ласково она ему улыбнулась!.. Эх, не будь на свете этого Парупа, который сейчас барином расселся в каюте Алисы и дымит принесенными им, Артуром, папиросами…
– Эй, маэстро SOS! Жажду новостей из возлюбленной и далекой страны моих предков. Вы ведь еще слышите Ригу. Что сообщают?
– Как вы сюда попали? – Артур, увидев перед собой Парупа, больше ничего не понимал.
– А где же мне быть? Ночных кабаков, к сожалению, поблизости нет.
– Вы же только что были в каюте у Алисы. Слышал ваш голос и еще бегал, как дурак, за папиросами…
– Что-о?! – Паруп ни с того ни с сего оттолкнул Артура в сторону.
Алиса закрыла дверь на задвижку.
– Я все-таки волнуюсь, – сказал Павил.
– Почему?
– Мы так увлеклись разговором… Даже не заметили, когда кончилась музыка. Давайте хоть теперь разговаривать потише.
Алиса протянула ему папиросы.
– Угадала? Я все время чувствовала, что вам чего-то не хватает.
– Какая вы хорошая. – Павил с жадностью закурил. – Ну и кстати, желаю вам много, много счастья!
– Представляете – отец забыл, жених забыл, а этот парень вспомнил.
– Я тоже буду помнить этот день.
– Почему?
– Потому что впервые спокойно закурил после всех треволнений.
– Вы шутите.
– Да, шучу. Но это означает, что мне хорошо, – насколько может быть хорошо человеку в моем положении.
– Вам со мной хорошо? Вы опять шутите, Павил?
– А вы разве сами не видите? За это время вы стали для меня самым близким человеком… – он улыбнулся, – на всем судне. Сколько вам сегодня стукнуло?
– Двадцать один.
– Возраст, когда человек начинает самостоятельную жизнь…
– Да, пора начинать. Но одной мне будет трудно бороться.
– Бороться… Одно это слово в ваших устах – уже половина победы.
– Вы все шутите, а я говорю серьезно. Если бы рядом со мной был человек, на которого можно опереться… Порой мне хочется, чтобы до Сантаринга было еще далеко, чтобы мы плыли долго, долго…
– Откровенно говоря, и у меня об этом путешествии останутся приятные воспоминания. Благодаря вам. Но каждый корабль должен когда-нибудь прийти в свою гавань, – закончил Павил твердо.
– А где ваша гавань? Павил, вы по-прежнему мне не доверяете?
– Быть может, скажу, когда будем в Сантаринге. Может быть…
Дверь каюты затряслась. Кто-то колотил в нее кулаком.
– Кто там? – Алиса вздрогнула.
– Илгмар. Отворите!
– Не могу, я в постели.
Алиса на цыпочках метнулась к шкафу. От волнения она никак не могла его отпереть – пальцы дрожали. С силой дернула ключ, он сломался.
Однако Павил уже нашел себе другое укрытие – за шторой, отгораживавшей туалетный угол.
Паруп продолжал барабанить.
– Все равно! Откройте! Немедленно откройте! Не то я выломаю дверь! – бесновался он. – Считаю до трех. Если не откроете, то…
– То что? – холодно спросила Алиса и демонстративно распахнула дверь настежь.
Сквозняк потянул в коридор синеватый табачный дым.
Паруп грубо схватил Алису за локоть. Ничто в нем больше не напоминало восторженного поклонника.
– И ты еще смеешь меня упрекать, бегать к папеньке жаловаться! А сама? Дурака из меня строишь? С другим в постели, а корчит из себя святошу, не хочет за меня замуж… Мало еще меня знаешь, да? Ну, так сейчас узнаешь!
– Илгмар, вы совершенно пьяны!
– Трезвее, чем когда-либо! Он потащил Алису к шкафу.
– Где ключ? Открой!
– Там никого нет. – Алиса с вызывающим видом стала у шкафа. – А даже если и был бы – это моя каюта!
– Где ключ? Дай сюда! Я не с такими расправлялся!
Паруп выворачивал Алисе руку, пытаясь отнять у нее ключ.
Не из-за сломанного ключа Алиса так отчаянно сопротивлялась. В ней все восстало против грубого насилия.
Павил выскочил из-за шторы и сильным ударом отшвырнул Парупа к стене. С трудом удержав равновесие, Паруп хотел было броситься на противника. Лицо его исказила злоба. Однако в следующее мгновение он уже овладел собой. Гримаса ненависти исчезла, ее сменила обычная маска – он снова обратился в прежнего безобидного шалопая и гуляку.
– Похоже, я в самом деле перехватил лишнего. Дорогая моя, прошу видеть во всем этом только порыв ревности и лишнее доказательство моей любви… Я знаю, как в подобных случаях должны поступать джентльмены. Буду весьма признателен, если вы на минуточку выйдете. Я постараюсь уладить этот неприятный инцидент.
– Убирайтесь вон! Никуда я не уйду!
– Алиса, и все-таки будет лучше, если ты оставишь нас вдвоем, – странным, чуть хрипловатым голосом сказал Павил.
Он впервые назвал Алису на «ты». И это обращение взволновало девушку больше, чем все остальное. Она смущенно вышла из каюты.
– А теперь можем поговорить, – сказал Павил. – Значит, вас зовут Паруп. Или это имя тоже не настоящее? Быть может, у вас в кармане опять письмо из Франции?
Его кулаки были сжаты, тело напружинилось, как перед прыжком.
Паруп предупредительно поднял руку.
– Не валяйте дурака, Дрезинь. В кармане у меня пистолет. Поверьте, с двух метров я не промахнусь, как те, от кого вы удрали.
– Вы этого не сделаете. Не в ваших интересах застрелить меня в каюте Алисы.
– Да, это ваше счастье, – усмехнулся Паруп. – Вижу, вы не дурак, а с умным человеком легко найти общий язык… Садитесь, Дрезинь, и слушайте внимательно! Я собираюсь жениться на Алисе. Но она наивная девушка и верит сказкам про Красную Шапочку, и злого волка, и в прочую ерунду. С нее станется даже не пойти за меня, если вы меня выдадите… Но вы будете держать язык за зубами.
– Нет!
– Спокойнее, Дрезинь, спокойнее! Вы будете молчать, поверьте мне. Ведь вы же в моих руках. Могу приказать запереть вас и продержать под арестом до возвращения в Латвию. А что вас там ожидает, полагаю, говорить вам незачем… Но я не стану этого делать. Не сделаю потому, что я умный человек. И вы тоже образумьтесь… Однажды вам повезло – я был слишком неосторожен. Теперь я готов с лихвой расплатиться за эту ошибку. Я буду молчать, и это избавит вас от крупных неприятностей – вы же будете молчать, чтобы не доставить мне совсем пустячных огорчений. Обычно с преступниками не вступают в джентльменские соглашения, но на сей раз…
– С негодяями тем более.
– Ну хорошо, если вам не жаль своей шкуры, то подумайте немного о других. Это же ваша профессия, если не ошибаюсь… Вы тоже допустили ошибку, нельзя было так недооценивать противника. Нам было известно, что отец Зайги Аугустлеи моряк, и, поскольку «Тобаго» снялся с якоря сразу после вашего побега, было не слишком трудно догадаться, чего искал Цепуритис в туннеле вала. Вы допустите, чтобы его посадили на несколько лет за укрывательство преступника? Вот видите, теперь вы убедились, что нам не обойтись друг без друга… Вы молчите? Вот и отлично, ничего другого вам не остается. Только придумайте, что сказать Алисе. Пускай я выпрашивал у вас прощение, рыдая, вешался вам на шею, все, что угодно. Алиса поверит – от пьяницы можно все ожидать.
Ходить по палубе становилось все труднее. Вдоль и поперек были протянуты шторм-тросы, чтобы держаться за них, когда через борта перекатываются волны. Все свободные от вахты матросы задраивали люки трюмов. Зигис в своем чересчур широком плаще выглядел совсем ребенком.
– Погляди-ка! – дернул он Галениека за рукав.
– Не вертись под ногами, малый! – отмахнулся от него Галениек. Но тут он заметил одинокую фигуру, появившуюся из средней надстройки. Человек, шатаясь, полез по трапу наверх.
– Опять надрался в стельку, – усмехнулся Курт.
– Тебе-то что, на свои деньги пьет, не на твои, – отозвался боцман.
На палубу обрушилась здоровенная волна.
Паруп тем временем забрался на ботдек. Через несколько шагов он столкнулся с Квиесисом. Хотел молча разминуться с ним, но хозяин судна задержал будущего зятя:
– Знаете, Илгмар, у нас на редкость удачное плавание! Сегодня в нашей семье опять праздник. Давеча вспомнил, что сегодня у Алисоньки день рождения. Велел коку испечь торт. Совсем было запамятовал, в мои годы это простительно. А вы поторопитесь поздравить ее, женщины очень чувствительны к таким мелочам.
– Я только что от нее.
– Я тоже сейчас зайду… Хочу только сперва набросать радиограмму шурину в Сантаринг. Пусть там все приготовят к свадьбе.
…В радиорубке, как обычно, раздавалась музыка. Артур сидел на койке и подпевал: «Люблю тебя, люблю тебя, люблю утром, вечером…»
– Ну, какие вести с далекой отчизны? – открывая дверь, спросил Паруп. Он, не дожидаясь разрешения, вошел и прислонился к стене: – Беленькое все в том же градусе?
– Вот и вся ваша забота… Счастливый человек!
– Что такое счастье? Рюмка. Только что была полная и вдруг пуста. А потом приходит похмелье.
– Не пейте так много.
– Можно подумать, что я от радости… Когда у человека горе, то есть два выхода – или его утопить, или самому утопиться. Я отдаю предпочтение первому.
– Вы и горе? Да будь у меня такая невеста, как Алиса…
– Алиса? Забирайте, отдаю ее вам. За полцены, как подержанную вещь.
– Вы… вы не стоите ее улыбки!
– Красиво сказано. Своей невинной улыбочкой она всех нас вокруг пальца обвела. Еще сегодня утром я считал ее ангелом. Любил ее, боготворил, хотел весь мир принести к ее ногам… Теперь все втоптано в грязь… Не скрывайте, Артур, вы ее тоже любите и вы имеете право узнать правду, разделить со мной эту горькую чашу. Ваше здоровье! И закурим – мои сигареты. Вы не мне принесли тогда папиросы, а другому, ее любовнику.
– Вы врете!
– Я? Ни в жизнь! Может, я и пьяница, но в вине истина. Алиса лгала – мне, вам, всем. И не с кем-нибудь из команды спуталась, нет! Везет из самой Риги! Скрывала в своей каюте, как… Если бы вы знали, Артур, как это больно. Против такой боли есть лишь одно лекарство – забвение, которое дает бутылка… Да и вам надо бы сменить репертуар.
Паруп остановил проигрыватель и поменял пластинку. У двери он обернулся, чтобы убедиться в произведенном эффекте. Из репродуктора лилась тоскливая мелодия «…в твоих очах коварство вижу я», а на койке сидел радист – сгорбившийся, уткнув лицо в ладони.
Все было разыграно безукоризненно. Что и говорить – у Дрезиня рот теперь заткнут накрепко. Но отчего же не отыграться, если это можно сделать, оставаясь в тени? Теперь этот безнадежно влюбленный болван из ревности все выболтает Квиесису или капитану, и Дрезиня изолируют. Пользоваться слабостями людей всегда было специальностью Парупа. Паруп ничуть не скрывал от себя, что по-прежнему боится Дрезиня. Именно такой бунтовщик и может завоевать симпатии романтичной Алисы… Теперь она его больше не увидит. Никогда! Одним выстрелом удалось убить двух зайцев и к тому же не испортить отношений с Алисой.
Каюта качалась.
Когда Алиса входила, ей пришлось ухватиться за косяк, чтобы не упасть. Дверь моталась, и надо было упереться в нее плечом, чтобы запереть на задвижку. Алиса чувствовала изнеможение, нервы были натянуты до последней степени. Она не понимала, почему Павил попросил ее выйти, о чем им было говорить друг с другом. Ее охватила тревога. Как Паруп ни старался объяснить свой поступок ревностью, она больше не верила ни одному его слову. Она успела заметить, как звериная ненависть на какой-то миг исказила лицо Парупа и – что было самым страшным – почти такое же выражение мелькнуло во взгляде Павила. Еще немного, и она осталась бы подслушивать за дверью. Однако на это она не пошла.
Алиса оторвалась от двери и шагнула вперед. Сейчас Павил выйдет ей навстречу, возьмет за руки и расскажет все.
Но он молчал, даже не пошевелился. Он сидел, навалившись грудью на стол; голова опущена, рука свисает до пола – точно как в ту ночь, когда Алиса застала его спящим.
– Что произошло, Павил? – окликнула она его. – Ну, говори же.
Дрезинь не отвечал.
Алиса посмотрела на него. Лицо, наполовину прикрытое рукой, вдруг показалось чужим. Что она знает об этом человеке? Ничего. Она ему поверила, и именно поэтому его молчание, скрытность были особенно обидны.
Алиса тронула Павила за плечо.
– В чем дело? Ответьте хотя бы! – У нее не повернулся язык еще раз обратиться к нему, как к близкому другу – Вы что, заснули?
Дрезинь не отзывался.
Нет, он не заснул. И все-таки слова Алисы, ее вопросы доходили до него как сквозь сон.
Гораздо громче и назойливей звучал другой, злобный голос:
«Кто из латышских коммунистов воевал в Испании?.. Кто еще из латышей сбежал из французского концлагеря?.. Кто прятал тебя в Риге?.. Кто?.. Кто?..»
…Охранка. Окна закрыты плотными шторами. Под потолком яркая лампа. В комнате только два стула. На одном он вроде бы только что сидел, но теперь лежит на полу. Его бьют – выдавай товарищей, явки. Он упрямо молчит. Он больше не ощущает боли. Гораздо мучительнее вопрос, на который надо ответить тут же, немедленно: «Кто предал? Кто?»
Снова удары. И потом все кончилось. Когда к нему вернулось сознание, оказалось, что истязателям тоже нужна была передышка. Следователь куда-то пропал. Из соседней комнаты доносится смех. И потом еще чье-то имя, имя Зайги. Смеются над Зайгой. И вдруг он снова спокоен – он знает, кто предал. Не свой. Это дело рук провокатора! И он знает, кто этот провокатор. Но товарищам на свободе это неизвестно. Необходимо предупредить товарищей. Надо добраться до Зайги, рассказать!
Вот он идет по вечерним улицам Риги под охраной агентов политического управления, вырывается, бежит. Вдогонку летят пули. Если попадут – конец. Но это его не страшит, все мысли сосредоточены на одном – надо предупредить! Пока еще не поздно!..
– Ты знаешь, кто этот негодяй? – неожиданно сказал Павил. – Паруп провокатор, агент охранки.
– А ты? А ты кто такой?
– Коммунист.
Ну, вот и сказано. Иначе нельзя. Он закурил последнюю папиросу и глубоко затянулся.
– Присядь, Алиса, я расскажу все… С самого начала.
Трудно было слушать Алисе. Провокатор… Коммунист… Чем коммунист лучше агента политического управления? Слова Павила доносились словно сквозь густой туман. Но постепенно туман начал рассеиваться. Она увидела перед собой людей, которые покидают свою родину, преодолевают сотни преград, чтобы попасть в чужую страну. И там, на чужой земле, они сражаются и умирают. Не ради своей выгоды, а чтобы помочь незнакомым товарищам, чтобы бороться за свою правду, за идею. А те, кто остались в живых, возвращаются на родину, где им грозит тюрьма. Возвращаются не ради своего блага, а чтобы помогать другим. Вот как выглядит мир, из которого пришел Павил.
Алиса подняла голову и вглядывалась в Павила, словно увидела его впервые. И тотчас, будто для контраста, в ушах раздался медоточивый голос Парупа: «Моя дорогая, прошу считать этот порыв ревности лишним доказательством любви…»
– Если бы ты знала, к каким средствам они прибегают… (Алиса снова слушала Павила.) Пришел один к Зайге…
– Это кто такая? – Вопрос Алисы прозвучал тревожнее, чем она того хотела. – Впрочем, если не желаешь, можешь не говорить.
– Зайга – дочь Цепуритиса, жена моего боевого друга… На этом они и построили свою провокацию. Этот мерзавец сказал, что он сражался в Испании… Он показал Зайге письмо от мужа.
– Письмо?
– Поддельное. Зайга не знала этого. Она доверилась, назвала кое-кого из товарищей. На следующий день меня арестовали.
– Какая низость! Но она-то как могла поверить? Ведь можно почувствовать, с каким человеком имеешь дело…
– А ты? Ты почувствовала?
И тут Алису осенила страшная догадка:
– Этот человек был…
– Да. Это был Паруп.
…Артур, казалось, окаменел. Оцепенение, в которое привели его кощунственные слова, не проходило. Долго ему еще переживать горечь тяжкого разочарования. В голове – пустота. Он был не в силах думать, не мог даже остановить диск радиолы, и тупая игла уже в который раз обегала последнюю бороздку.
В таком состоянии застал радиста Квиесис. Зато судовладелец был в превосходном расположении духа. Чем сильнее дует попутный ветер, тем скорее судно достигнет Сантаринга. А это ли не повод для радости? В такой день, как сегодня, на «Тобаго» никто не имеет права вешать нос. Хлопнув Артура по плечу, Квиесис сказал:
– Не принимайте близко к сердцу, Артур, вы разве не знаете капитана Вилсона? И, в конце концов, я ведь здесь хозяин! Обещаю вам, что в Сантаринге вы получите отпуск на берег… А теперь за дело! Тут вот радиограмма моему шурину. Пусть готовят свадьбу.
– Свадьбу? – Артур в недоумении взглянул на Квиесиса. – А разве еще будет свадьба?
Вопрос вызвал в Квиесисе раздражение. Он вспомнил, что Артур даже не поднялся навстречу хозяину судна.
– А почему бы ей не быть? – резко спросил Квиесис.
– Да господин Паруп сказал… В каюте у мадемуазель Алисы…
Тут Квиесису стало ясно, почему Артур не встал, когда он вошел. Напился! Потому он так по-идиотски ворочает глазами, потому и несет всякую ерунду. Пьян в стельку!
– Что сказал?.. При чем тут каюта?.. Мало того, что Паруп сам целыми днями пьянствует, так еще мне команду спаивает! Проспитесь, господин радист, я такого не потерплю на своем судне!
Артур не отвечал. Лишь пластинка все крутилась и крутилась на последнем аккорде.
Квиесис выдернул вилку из штепселя. Облегченно вздохнув, радиола наконец умолкла.
– И чего вы без конца наяриваете свои шлагеры! Как какой-нибудь… – Квиесис вспомнил меткое сравнение капитана, – как влюбленный дельфин. И других заставляете слушать. Осточертело!.. Уж лучше бы радио настроили. Хоть послушали бы, что на свете творится.
Артур все еще не мог понять, что понадобилось от него Квиесису. Он вообще ничего не понимал. Он, как лунатик, встал и включил радиоприемник. Потом увидал у себя в руках листок с текстом. Ах да, ему велели передать радиограмму в Сантаринг. Он включил передатчик и, тупо глядя перед собой, принялся работать ключом.
Квиесис рассеянно смотрел в окно. Что там наболтал этот Паруп? Свадьбы не будет?.. Неужели действительно Алиса после разговора с ним еще посмела сказать, что не хочет замуж? Не может быть! Это же абсурд – теперь, когда брачный контракт, слава богу, уже подписан. Ну ничего, он вышибет из нее эти капризы…
Из репродуктора послышался голос. Наверно, какая-нибудь лекция, последние известия передают позднее. До рассеянного слуха Квиесиса доходили лишь отдельные слова. В них не было ни смысла, ни содержания. Отрывистое попискивание ключа говорило гораздо больше. Тире, точка, два тире… Радиограмма летела в Сантаринг. Получит ли ее шурин сегодня до ночи? Может, он сейчас у себя на плантации?.. О чем это рассказывает диктор?
– Что? – воскликнул Квиесис. – Что он несет?! Этого не может быть!
Передатчик замолк. Рука Артура неподвижно сжимала телеграфный ключ.
– К черту этот писк, будь он неладен! – Квиесис, казалось, рехнулся.
Он кинулся к приемнику, стал вертеть ручку настройки, хотя станция и без того была слышна хорошо, прижался ухом, отскочил назад.
А в тишину, как удары молота, падали слова диктора – потрясающие, непостижимые:
– Повторяем: в Латвии установлена власть трудящихся. Жители с цветами встречают советские танки. Коммунистическая партия вышла из подполья. Освобождены все политические заключенные. Массовые демонстрации. Сформировано народное правительство. В ближайшее время ожидается национализация предприятий.
– Что же теперь будет? – тихо спросил Артур.
Квиесис был не в состоянии отвечать. Ему не хватало воздуха. Да и сам он еще ничего не мог толком понять – так внезапно оглушил его этот удар. Точно неожиданно рухнул дом и похоронил человека под развалинами. Теперь Квиесис лежал, придавленный к земле, силился дышать, силился постичь свершившееся. Да, так что же, в сущности, произошло? В какой момент зашаталась почва под ногами? А не был ли первый толчок год тому назад, когда русские военные корабли бросили якоря в Лиепае и Вентспилсе? Но тогда ведь все знали, что это ненадолго. Зря, что ли, премьер-министр ездил в Германию, вел переговоры с Гитлером? Ничего особенного не грозило, полагали, что в худшем случае придут немцы, выставят русских и наведут порядок. Все должно оставаться по-старому… Придут! И пришли, да только не немцы.
Голова налилась тяжестью.
– Что будет? Не знаю, что будет…
Вдруг он взорвался:
– Большевики разденут нас донага, вот что будет! Будь проклят этот час!
Квиесис в бессилии упал на койку радиста. Снаружи бушевал шторм, по радио передавали какой-то марш. Артур не спеша застегнул тужурку. Какое имеет значение все это?..
Квиесис заметил, что Артур направился к двери. Ему было жутко остаться одному, один на один с ужасными словами, которые, подобно лязгу танковых гусениц, все еще гремели в ушах.
– Останьтесь, Артур! Куда вы идете, Артур?
– Я?.. Я к капитану, господин Квиесис… доложить…
– Да, правильно… надо поговорить с капитаном Вилсоном… с Парупом… надо обсудить, как быть дальше, – беспомощно бормотал Квиесис.
Надо поговорить с Парупом. Паруп теперь его компаньон, пускай тоже пошевелит мозгами… Квиесис вздрогнул. Паруп… Ведь у Парупа теперь отнимут дома… Бедный Паруп… Бедная Алиса… Такой выгодный брак, и теперь все идет прахом! От этой мысли у Квиесиса закололо в левом боку – у Парупа отберут дома, на-ци-о-на-ли-зи-ру-ют. А «Тобаго»? Что будет с «Тобаго»?!
Вот когда он ощутил всю жестокость удара. Не чей-то дом рухнул. Рухнул его собственный дом.
– Мой корабль! – простонал Квиесис. – Все пропало! Пропал труд всей жизни!
Радист сочувственно смотрел на хозяина, на его внезапно осунувшееся лицо, выражение которого непрестанно менялось – полное недоумение, отчаяние, ненависть, боль, отупение. Наконец щеки Квиесиса вновь обрели естественный цвет. Слава богу, что судно не в Риге, как дома Парупа, а на полпути в Америку. Туда до него не добраться. Пока что «Тобаго» его собственность! А если команда потребует немедленного возвращения на родину, что тогда? В Риге эти проклятые большевики ведь отберут «Тобаго», так же как, наверное, уже успели присвоить остальные пароходы… Этого допустить нельзя!
Команда ничего не должна знать! Во всяком случае до поры до времени.
– Артур, мальчик мой!..
– Да, господин Квиесис?
– Давай подумаем вместе, что теперь делать…
– Да, господин Квиесис… Ума не приложу. Это просто ужасно…
– Нам всем грозят ужасы. Но мы, латыши, не отступаем перед бедствиями. До последнего дыхания исполняем свой долг. И мой святой долг коммерсанта – выполнять обязательства. В Сантаринге ждут груз. И я доставлю его, что бы там ни было! После этого отпущу команду на берег. Пусть их убираются в красный рай, если хотят! Я никого не лишу этой радости.
– Правильно, господин Квиесис, так я им и передам, что в Сантаринге каждый может действовать как хочет.
– Подождите, Артур, вы еще молоды, плохо знаете людей. Этот сброд может додуматься до того, что захочет в виде подарочка прихватить с собой «Тобаго», чтобы подмазаться к новым властям… Я о себе не думаю, Артур, много ли надо старому человеку… Я думаю об Алисе. Я буду беден, как церковная крыса, не смогу даже платья купить моей ненаглядной Алисе… Артур, ведь вы ее любите… Неужели вы будете в состоянии равнодушно смотреть, как она терпит нужду? Помогите ей!
– Ради мадемуазель Алисы я все… Но что я могу сделать?
– Вам ничего не надо делать, мой мальчик, ничегошеньки. Вы только не смейте никому рассказывать… И без этого никакого сладу нет с командой. Они способны отобрать у меня судно!..
Эта мысль была невыносима. Забыв, что перед ним радист, Квиесис изливал свою боль:
– Мое судно! Самое лучшее, самое современное в Латвии! Я продал «Кримулду», продал «Намейкиса», продал все, чтобы купить «Тобаго». Он мой, он кусок моей плоти! – Тут он опомнился. – Артур, так вы обещаете? Я полагаюсь на вас!
– Да, господин Квиесис… Но я не имею права… В море, на судне ничего нельзя делать без ведома капитана… Я обязан доложить капитану…
– Никому! Даже Алисе! Вилсон мне друг, но у него нет вашего характера, нет вашей школы. Вы умеете ставить интересы отечества превыше всего, а он еще может проболтаться. Попадет это судно в лапы большевикам или нет – зависит от нашей выдержки… Я знаю Алису, она этого не забудет, она сумеет отблагодарить вас.
Квиесис был убежден, что говорит правду. В конце концов, небольшой романчик Алисы с этим симпатичным парнем сравнительно скромная плата за такое судно, как «Тобаго».
Казалось, Артур все еще колеблется.
– В чем дело, Артур? Или, может, я ошибся? Вы не любите Алису?
– Но Алиса… она не любит меня… у нее есть другой…
Квиесис горько усмехнулся:
– Чепуха! Паруп вам больше не конкурент. Неужели вы действительно думаете, что моя дочь способна выйти замуж за этого пьяницу?
– Нет. Но тот, кого она прячет в своей каюте…
Перспектива визита к Алисе порядком смущала Вилсона. Басням про любовника он не верил. Скорее, барышня из милосердия взяла какого-нибудь безбилетника к себе в каюту. Разве мало таких, кто не может найти себе работы в Латвии? Вилсон сам полвека тому назад так же пробрался на корабль и пустился на поиски счастья. В пути никто его не кормил, и уже на второй день пришлось вылезти из убежища, пойти с повинной к капитану… Теперь он сам капитан. Вилсону отнюдь не хотелось вмешиваться в Алисину затею. Однако отказаться от выяснения, в чем там дело, он не имел права – хозяин остается хозяином…
– Ну, что вы мешкаете, капитан Вилсон? Скорее! – сердито подгонял его Квиесис.
В Квиесисе все кипело. Даже родной дочери он не позволит стать на его пути! В этот момент он совсем забыл, что сам недавно предлагал Алисе расплатиться с Парупом той же монетой. Он знал лишь одно – поведение дочери угрожает его единственному шансу сохранить судно. Спрятать в каюте любовника и еще позволить уличить себя! Просто непростительно! И особенно при нынешних обстоятельствах, когда так много зависит от отношений Алисы с радистом.
– Открой, Алиса! Я все знаю!
В минуты гнева голос Квиесиса мог вселить страх в кого угодно.
– Я не открою. – Алиса ответила спокойно, но твердо.
Квиесис испытующе посмотрел на капитана.
– Мадемуазель Алиса, прошу вас, будьте благоразумны, – сказал Вилсон. – В противном случае я буду принужден сломать дверь. Господин Квиесис имеет право потребовать этого… Даю вам слово, вашему пассажиру ничто не угрожает.
– Что делать? – прошептала Алиса. Дрезинь пожал плечами.
– А что нам еще остается? Надо открыть… Очень жаль, что так получилось, что тебе из-за меня…
– Павил! – перебила его Алиса, но Дрезинь уже успел отпереть дверь.
В каюту, словно разъяренный вепрь, ворвался Квиесис.
– Какой позор! Какой позор! Разве я так тебя воспитывал?! Тебя любит порядочный человек, а ты бог знает с кем!..
Лишь теперь он метнул взгляд на Дрезиня. Измученное заросшее лицо, помятый костюм – нет, он никак не походил на любовника.
